Я захлопнул входную дверь и обернулся, уже заранее улыбаясь:
- Здрасьте.
На лестнице, как всегда по утрам, курил мой сосед Николай Малашев или Малахов. Хороший парень. Весёлый. Лет тридцати или чуть меньше. Мы с ним сталкивались каждое утро. Я - на работу, он - покурить. Балбес, конечно. И чем на жизнь зарабатывает?
Дверь лифта распахнулась, я вошёл, нажал первый.
- Как дела? - донеслось сзади.
- Нормально, - створки с грохотом отсекли возникший было разговор.
Поехали. Вниз. Из персонального двухкомнатного рая на грешную землю. В большой человеческий муравейник. Начинался очередной день труженика бумажек и скрепок.
Нет, мне моя работа нравилась. Не так, чтобы очень, но нормально. С десяти до шести, обед в столовой и дойти можно пешком. Да, скучновато бывает сидеть за компом целый день, но курить разрешают, да и поболтать можно с двумя подчинёнными. Хотя нет, с одним. С Курёхиной лучше не болтать. И чего себе в голову вбила? Улыбнёшься - смущается, скажешь что ласковое - вообще краснеет как помидор. Прям девка на выданье. С Димкой проще.
- Доброе утро, Виктор Иванович!
Ну вот, сразу и она. Не улыбаться!
- Здравствуйте, Анна! - я прошествовал к своему столу. - Что на этот раз стряслось, пока меня не было?
Так, опять! Обычная фраза, а Курёхина уже в ступор впала. Глаза выпучила, рот открыт, в голове... А что у неё может быть в голове? Ничего.
- Аня, - чуть больше доверительности в голосе, вроде действует, - кто-нибудь звонил, заходил?
- Д-да, Виктор Иванович, ещё два заказа. Вот, я всё распечатала, - и протягивает бумаги. Опять! Сто раз говорил, что можно просто сбросить по мейлу, я и сам распечатаю, если понадобится. Но нет, каждый раз суёт бумажки. Со скрепочкой.
- Хорошо, Анна. Я посмотрю, - улыбнулся. Невольно. Привык я улыбаться, что тут такого? Мир хорош, жизнь прекрасна.
Курёхина покраснела.
- Идите, Анна, работайте.
- Да, Виктор Иванович.
Прошелестела юбкой. И чем там шелестеть, спрашивается? Нагнётся - полпопы видно. Блузка, как обычно, белая, тонкая, хоть лифчик носит, и то хорошо. Села. Под столом скинула туфли, якобы незаметно. Как же, незаметно. Я мебель расставил так, чтобы обоих держать в поле зрения. Со спины, конечно. Зато сразу видно, если кто вместо работы начнёт по сайтам лазить.
Что-то я сегодня раздражительный больше обычного. Не выспался. Полночи ловил комара. Да-да, скоро зима, а у меня комар завёлся. Неделю с ним уже воюю. Никакой фумитокс на него не действует, только просыпаешься утром с забитым носом и слезящимися глазами. Посреди ночи встанешь, посмотришь кругом - нет комара. Свет выключишь, ляжешь - пищит. Партизан, блин. Диверсант. Позавчера я даже взмолился: "Ну что я тебе плохого сделал?! На, попей крови и отстань ради бога." Хрена. И вроде и не кусает. Проваляешься так без сна, а утром опять на работу. Мда... станешь тут раздражительным. Ладно, начнём трудиться. Работа, как известно, убивает всё, даже злость.
Только к обеду я заметил, что Димки нет.
- Анна, а Дмитрий не звонил?
Обернулась, глаза испуганные. Затараторила:
- Ой, Виктор Иванович, я забыла сказать. Он заболел. Простудился.
- Ясно.
- Он просил передать, что все недоделки сделает дома и перешлёт по почте.
- Угу.
- Вечером, в крайнем случае завтра рано утром.
- Понятно.
- Я и сама могла бы за него...
- Не надо. Аня, сделайте лучше кофе, - прервал я поток её лепетания.
Покраснела. Видать, крови много. Тебя бы комару.
- Аня, - я откинулся в кресле и чуть наклонил голову влево, мой лучший ракурс. - Не подскажите, случаем, как с комаром справиться?
Глупо. Откуда такая бредовая фраза?
- То есть, комаров же зимой не бывает, а вот у меня есть.
Чёрт, что за ерунду я несу? Ещё и ладошки развёл в стороны.
Курёхина стала пунцовой. Чашка кофе задрожала в её руке - сейчас прольёт - нет, донесла в целости, поставила передо мной. И чего испугалась?
- Виктор Иванович, - тянет слова, - я даже не знаю...
- Мы все чего-то не знаем, я что-то одно не знаю, вы - что-то другое. И поэтому общаемся, обмениваемся опытом, так сказать, - забалтывал я её смущение или страх. - Вот я сейчас не знаю, как от комара избавиться. И к вам обратился за советом, так?
- Так.
- Это вполне нормально, так?
- Так.
- Вот и расскажите мне, что по этому вопросу знаете вы, Анна.
Всё, подействовало. Курёхина села на соседний стул, ноги вместе, подёргала юбку, ручки сложила на коленках, подалась вперёд. Сейчас начнётся.
- Ой, Виктор Иванович, говорят, что комар зимой - это сглаз. Кто-то, колдун или ведьма, на вас обиделись и призвали душу умершего, недавно умершего, вас преследовать. И будет такая душа вокруг вас виться, невидимая, только слышно будет, будто комар летает. Но это не комар. То есть, не настоящий комар, колдовской. И будет он каждую ночь, как заснёте, высасывать из вас, ну, энергию, жизнь, пока совсем всё не выпьет. До смерти.
Мне бабка моя рассказывала, у них в деревне одного мужика так сглазили, так он свою избу спалил, ушёл в поле ночевать, а комар за ним. Мужик заснул и не проснулся больше. Утром нашли его, а он весь сам на себя не похож, худой стал, как палка. Батюшка отпевать отказался, говорит, бесовская сила в нём.
А у подруги, Зинки, у неё тоже комар был. Как родила, так и объявился. Она как-то утром встала, к колыбельке подошла, а ребёночек уже того, мёртвый. И тоже весь высохший. Ротик открыт, а язык чёрный.
- Стоп! Курёхина, остановись! - я отхлебнул кофе. Вроде горячий, а в желудке холод.
- Да, Виктор Иванович? - глаза испуганного зайца. Белокурого курносого зайца.
Чёрт! И чем только бабы себя не пугают, надо же такое придумать. За что бы уцепиться?
- Аня, вот про ребёнка. Там же врачи были, милиция, ну, свидетельство о смерти составляли, так?
- Так.
- И причину смерти указали, так?
- Так.
- Ну не сглаз же комариный, не наговор же ведьминский, так? Отчего ребёнок умер?
- Сказали, задохнулся во сне. Только как же он мог задохнуться, если рот открыт был? И крепкий он был, здоровый. Зинка его в поликлинику возила, всё хорошо, сказали, растёт, вес набирает. А через два дня взял и помер. Всю жизнь из него комар выпил.
Курёхина зашмыгала носом, заелозила на стуле.
- Ну ладно. А мужик? Он же пьяный, небось, был. Хату спалил. Ночью в поле пошёл. Замёрз, так?
- Так.
- Что "так"? Мужик-то отчего умер? - допытывался я. Боже ж мой, двадцать пять лет девке, живёт в городе, в Москве, а такая хрень в голове. Вспотел даже.
- Сказали, сердце отказало.
- Вот. Правильно. Переохлаждение, так?
- Так. - Курёхина разревелась. - Вы меня спросили, я и рассказала.
- Ну-ну, Анюта, ты что? - смутился я. И чего на дурочку насел?
- Он же худющий был, а при жизни - нет, в теле, - всхлипнула Курёхина.
- Ну всё, всё, ладно. Я понял, - я накрыл рукой её ладони, похлопал.
- Я же помочь хотела... - опять зарделась, даже шея.
Вспомнилось откуда-то, что женщины перед оргазмом краснеют. Лицо, шея, плечи, грудь. Груди. Маленькие у Курёхиной груди.
Я отдёрнул руку, случайно мазнув по Аниной коленке. Какие у неё тёплые ноги. Или это руки у меня холодные? Я приложил ладонь ко лбу. Да, холодные. Замёрзшие даже.
- Ладно, Аня, спасибо, - я приветливо улыбнулся, поднимаясь, - поболтали и хватит. Давайте дальше работать.
Она вскочила, руками разглаживая юбку. Хм, как раз подходящего росточка, на полголовы ниже меня.
- Да, Виктор Иванович, - ещё бы реверанс сделала.
А вообще-то, девушка ничего, симпатичная. И духи приятные. И не красится как шлюха.
Я проводил её взглядом. Спина прямая, талия не слишком узкая, но есть, бёдра в меру полные, как раз как мне нравится. Ноги стройные, но с по-детски припухлыми подколенными ямочками. И почему я не обращал на это внимание раньше? Из-за Ирки? Так когда это было... Полгода назад, если не больше.
Анна склонилась над своими бумажками. Достала степлер, прикусила губами фломастер и начала шуршать и щёлкать.
Что-то у меня не так с брюками. Я потрогал ремень, большой палец легко провалился в зазор между штанами и рубашкой. Худею, что ли? Я поёжился. Закрыл глаза.
Блин! Я же сегодня не пообедал. Какое облегчение. Улыбнулся.
Вернулся за стол, сел и начал работать. Почта - есть, заказы вчерашние - сделано, в отчёт данные внёс. Правильно говорят, труд облагораживает человека.
В животе забурчало.
И Анне не дал сходить покушать. Неудобно. А она и слово не сказала, не вспомнила. Уже вечер, а она сидит молча. Покорно. Как барышня из романа. Вышивает или вяжет целыми днями, дожидаясь мужской ласки.
Надо ей будет при случае это как-то возместить. Сводить, что ли, на обед завтра в ресторан за углом? Неплохой вроде ресторан. Забегаловка, конечно, но лучше нашей столовой. А почему, собственно, завтра? И почему в ресторан?
Я медленно провёл металлической расчёской по обеим сторонам от лысины, по затылку, затем сдул с расчёски приставшие волоски.
А предлог? Уточнить детали заказов? Не-е-ет. Глупо. Пойдёт, конечно, но тогда уж проще открытым текстом, с плеча. Я стал перебирать события сегодняшнего дня. Ну конечно! Сглаз! Хе-хе. Вот и комар пригодится.
Еле дождался шести часов.
- Анюта, - я подождал, пока она переобуется, посмотрится в зеркальце, ну и вообще, уже будет готова упорхнуть. Перехватил на низком старте.
- Анюта, мы с вами сегодня пропустили обед. По моей вине.
Молчит, смотрит. Какие у неё глаза! Такие доверчивые, открытые. Блин, и вправду кажется, что через них душу свою раскрывает. Сглотнул комок в горле.
- Одним словом, - улыбаюсь, - приглашаю вас отужинать, - вот теперь лёгкий кивок и щёлкнуть ботинками.
- Да, Виктор Иванович, - шёпот, почти неслышный. Даже страшно стало. Ну прям ребёнок, чесслово.
- Ко мне домой, - скороговоркой, - заодно и комара моего увидите, то есть, услышите или что там он делает. Может, и средство против него найдём, так?
- Так. - И снова испуг.
- Посидим, поболтаем, а потом я вас отвезу домой, то есть такси вызову, у меня-то машины нет, работа рядом, я пешком привык, - понесло меня, - так?
- Так.
И опять она краснеет. Даже ушко. Маленькое симпатичное ушко, с блестящей крохотной висюлькой-капелькой. В такое ушко так и хочется шептать всякую ерунду, жарко дышать и трогать губами. Слегка, нежно. Вдыхая запах её волос. Я мысленно облизнулся.
- Ну вот и хорошо. Тогда - прошу, - галантно согнул руку.
Она медленно встала, робко просунула руку и неожиданно крепко вцепилась. Её глаза сияли.
Ну вот, дело сделано. Зайчонок захрустел морковкой. Ловушка захлопнулась.
* * *
Бурной ночи не получилось. Нет, ночь-то была. Всё как полагается. Мартини, оливки на палочках, приглушённый свет, тихая медленная музыка. Свечи были. Две. В рюмках. Поели-попили. Посидели. Пообнимались. Я её раздел, уложил, отымел, то есть занимался с ней любовью. Я - занимался. А она - нет.
Напряжение не оставляло её весь вечер, шуткам моим она не смеялась, разговор не поддерживала. А когда я стал распространяться насчёт выдумок про комаров, так и совсем затихла. Как пришибленная. При этом меня вроде как не боялась, не отстранялась, наоборот, даже льнула, но с какой-то раздражающей обречённостью. Блин, сама же пошла, никто не неволил.
В темноте, после секса, ощущая тепло её голого тела, меня потянуло поговорить.
Я положил её голову себе на грудь, обнял.
- Анечка, (нет), Анюта, тебя ведь в детстве Анютой звали, так? - Я гладил её бок.
- Так.
Какая нежная кожа, гладкая. Я надавил пальцем. И упругая. Моя рука спустилась на ягодицу, побродила там и поднялась к спинке.
- Анюта, а зачем ведьмы-колдуны всё это делают, ну, с комарами? Какая им с этого выгода?
Чёрт! Спинка напряглась.
- Ну? Анюта, скажи.
Плавные движения всей ладонью, от плечика вниз, вниз, до ложбинки. Вот так. Да, моя девочка, успокойся.
- Бабка говорила, что так колдуны отсылают души на небо, - ну наконец-то, молвила.
- Какие ещё души?
- Слабые. Есть такие. Своих сил улететь от земли не хватает, и если не помочь, то они навсегда здесь застрянут, растворятся или призраками станут.
- Ну и? Как тут колдуны затесались?
- Колдун видит такую душу, идёт к родным покойного, говорит, мол, за плату отправлю душу на небо.
- Понятно, - хмыкнул я.
- Нет, правда. Бабка говорила, они так и делают. Только не своей силой, ну, заговорами, а превращают душу в комара, дают её способность пить жизнь из человека, ну и насылают на того, кто им не понравился.
- Ясно. Эта слабая душонка пососёт-пососёт, сил наберётся и на небо. А колдун, естественно, к родным за деньгами, так?
- Так.
- Ну а с душой того, из кого жизнь высосали, что? Опять к колдуну идти, так?
Замолчала. Блин, ну что за дичок.
Прижал рукой её голову к себе, поцеловал в макушку, между ног её просунул свою ногу - погреться. Потёрся бедром о её лобок. Вдохнул ароматы свежего белья и её тела. Хрен разберёшь, то ли бельё с цветочной отдушкой, то ли она пахнет летним лугом. Анютка. Анютины глазки, есть такой цветочек.
- Нет, - тихо, как выдох.
- То есть? Душа-то высосанного небось тоже слабая, так?
- Нет, - шелест бабочки.
Спокойствие, не повышай голос. Ласка и нежность. Нежность и ласка.
Отчего-то заколотило сердце. Как бубухает-то, даже в виски отдаётся.
- Да? А я думал, слабая.
- Нет. Она исчезает, совсем. На кого комар напал, то погибает. Весь. И тело, и душа.
Ох ты ж блин, блинок-оладушки. Дура. Перепугала до чёртиков. Коза. Зайчик-выбегайчик. Уж лучше б молчала.
Видимо, она почувствовала мой страх, напряжение. Прильнула. Чуть ли не распласталась на мне. Жарко. Как же жарко.
- Но ты не бойся.
- Я?
- Я помогу.
- В смысле?
- Комара можно отвадить, ну, на другого человека навести.
- Откуда знаешь?
- Бабка гово...
- Много твоя бабка знает.
Я отстранил её, сел и, свесив ноги, стал нашаривать тапочки. Какой пол ледяной. И липкий.
- Больно у тебя бабка в этих делах знающая, - буркнул я. В ответ из-за спины:
- Она у меня ведунья. Многое знает. - Ладошка легла мне на плечо, волосы защекотали шею. - И что было, и что будет знает.
- Отличная бабка, поздравляю. Гадалка, что ли?
- И это тоже.
Другая рука легла мне на живот, медленно двинулась вниз.
Блин. Ну вот что с бабами не так? То как бревно лежит, натирать надо часами, чтоб огонёк добыть. А стоит отвернуться, сама лезет. Нет, перебила мне всё настроение своими глупостями.
Плюнув на поиски тапок, я встал и прошлёпал на кухню. Бабка-гадалка, комар-колдун, души сосущие и души высосанные. Хрень какая-то. Мартини закончился. Я и не заметил, как выдул полбутылки.
- Витя, ты идёшь?
Анюта стояла в дверном проёме, в соблазнительной позе. Свет луны... - нет, не луны, какая, нахрен, в Москве луна? - свет из окон дома напротив струился по её коже, что-то скрывая, что-то выставляя, так, что в итоге обычная девчонка превращалась в сексапильную диву.
Витя. Утром ещё был Виктор Иванович, а теперь уже Витя.
- Да, - сдался я, - иду.
Вот теперь ночь действительно стала бурной. Чего мы только не вытворяли. Какой бес в неё вселился - не знаю.
Но как вселился, так и выселился. Чуть продержался и, фьють, упорхнул, исчез, покинул девичье тело. Как куклу: включили - выключили. Ну и ладно. Ко всему привыкнешь, лишь бы себе перепадало.
- Анюта.
- А? - мурлычет, довольная.
- Дорасскажи про бабку, - затянул я опять. - Ну, мол, бабка тебе говорила, как, это, перенаправить комара.
- Да, говорила.
И снова-здорова - напряглась. Бабы. Ну и хрен с ней. Задолбался я её успокаивать. Ласка, нежность - нет, напор и жёсткость. В конце концов, она моя подчинённая. Пусть говорит.
- Анна, хватит темнить. Выкладывай всё, что знаешь.
Сжал покрепче. Не вырвешься.
- Витя...
- Виктор. Без Иваныча, но Виктор, так?
- Так.
Пауза.
- Я затем и пришла к тебе... Виктор, чтобы помочь.
- Ага. И как же?
- Бабка меня научила словам, какие надо сказать.
- И? Только слова? Просто сказать какие-то слова, и всё?
Пауза.
- Анна?
- Да, Виктор.
- Ладно. Ну и что же это за слова? - поинтересовался я.
- Комар окаянный. Душу мою не трогай. Возьми взамен душу...
- Чью?
Над летним лугом порхают бабочки.
"А". Летают стрекозы, гудят шмели.
"Ню". Ручеёк журчит, ветерок.
"Ты". И снег. Всё в снегу: небо, земля.
- Повтори, - во рту пересохло.
- А-ню-ты.
Странно, глаза её вижу, а душу нет. Света мало?.. А у меня? У меня душу видно?
Ванная, свет, вода. Холодная. Голову под кран. Поднять. Зеркало. Смотрюсь. Ни черта не видно. Глаза как глаза, мутные.
Возвращаюсь. Она всё в той же позе. Молчит. И смотрит.
- Анна... Анюта, ну что ты такое говоришь? И почему Анюта? Ты же Анна, как там тебя по батюшке...
- Сергеевна.
- Вот, Анна Сергеевна Курёхина, так?
- Так.
- Вот. Ошиблась бабка. Она же, небось, гадала тебе, так?
- Так.
- Детишек штук пять нагадала, мужа-красавца, домик там, коровку, так?
- Нет.
Ну что ты будешь делать! Я зашагал по комнате, голый, вокруг кровати, туда-сюда, туда-сюда. Злость, гнев, раздражение - всё ушло. Я ходил и боялся продолжить расспросы. Боялся ответов. Может, хватит с меня на сегодня? Чего я из неё тяну? Дурь же полная. Вот и комара, кстати, за всю ночь ни разу не было слышно. Сдох, поганец. Сам сдох. Или улетел искать добычу попроще.
Кому я мог насолить? Живу тихо-мирно, ни с кем не ссорюсь. И колдунов у меня знакомых нет. Их и так-то нет, выдумки это, но даже если предположить, что они есть, пусть даже в Москве, то уж точно не в нашей округе. В центре - да, там может. В этих своих парапсихологических кабинетах с наводящими трепет приёмными, со всеми этими их шарами хрустальными. Глядят, мрази, в шары и гадят людям.
"Прогулка" пошла мне на пользу. Я собрался, и с улыбкой, хоть и не видной в темноте, но в голосе будет слышна, я знаю, сказал:
- Аня, так что тебе бабушка сказала про будущее?
- Что я сгорю... И ничего не останется.
- И ты поверила?
- Да.
- Почему?
- Она сказала, что я полюблю мужчину, а он на меня и не взглянет. Так и случилось. Она сказала, что однажды он тоже полюбит меня, посмотрит в глаза и назовёт Анютой. И... и мы будем вместе... одну ночь... А потом я спасу его от страшной участи, но сама сгорю... И ничего не останется.
Я посмотрел в окно. Светает? Нет. Боже, как долго длится осенняя ночь.
- Уже поздно, Анюта. Скоро рассвет. Давай спать, - я забрался под одеяло, обнял её, - так?
- Так.
Я проснулся внезапно. Никогда я так не просыпался. Обычно я медленно всплываю из сна. Сознание ворочается, словно примеряется к телу, устраивается в нём поудобнее, врастает. Тело оттаивает, наливается жизнью. Потянусь. Зевну пару раз. Сглотну слюну. Кряхтя, поднимаюсь, иду на кухню и только тогда я окончательно прихожу в себя.
А тут как будто щелчок пальцами - раз - и вот он я, Виктор Иваныч, Виктор-Витя, снова жив, здоров, полон сил и без капельки дрёмы в голове.
Было ещё темно. Я прислушался. Рядом сопела, причмокивая, Анюта. Ребёнок. Захотелось обнять её и никуда не отпускать, никогда-никогда.
В тишине отчётливо пел комар.
Меня прошиб пот. В левом боку закололо. Прям в такт поганцу. И-и-и-и - звук то поднимался выше, то спускался на октаву. И боль. Боль то усиливалась, то чуть стихала. Заныли зубы. Я весь задрожал.
И-и-и-и.
Сполз с кровати, тихонько. Встал на колени. Руки сложил как для молитвы.
И-и-и-и.
Волна боли прокатилась по мне. Резануло по глазам и ушло вглубь черепа. Пульсация. В такт.
И-и-и-и.
Кости. Кости рук, ног, рёбра - всё нестерпимо ломило.
И-и-и-и.
Рот сам открылся и я услышал свой голос, нет, чужой голос из своих уст:
"Комар окаянный. Душу мою не трогай. Возьми взамен душу Анюты."
"Комар окаянный. Душу мою не трогай. Возьми взамен душу Анюты."
"Комар окаянный. Душу мою не трогай. Возьми взамен душу Анюты."