Облака отчаянно старались держать структуру, но всё равно превращались в тревожно-рябкую серую массу, зияющую прозрачными прорехами. Пойдёт ли дождь? Из-за творожистых облаков прорывался призрачный свет, что встречается на картинах старых мастеров: навевающий сумрак, а по цвету какой-то латунный. Тоже отдающий тревогой.
Экспозиция великолепная, и настроение - то, что надо. Удивительное слияние: эфирный привкус предстояния, романтической тоски - и уравновешенная целеустремлённость. Что же мне хочется - читать, писать, рисовать, провести тренировку, если идти, то куда? Впрочем, сейчас, вопреки сложившейся традиции, я не раздиралась сомнениями как буриданов осёл, мне хотелось просто - жить. А стремилась я, в первую очередь, на остановку троллейбуса.
Всё началось с кафе. Точнее, с его упоминания. Со странички в интернете, развёрнутого отзыва и стильных фотографий.
- Слушай, я тут набрела на интересное заведение, ты как насчёт этого? Ну, не знаю, была ты там, не была... Ну, короче, там сделан акцент на кофе - а ты ведь кофеман, вот я и подумала, что тебе будет интересно.
Этот звонок прозвучал днём, когда небо ещё не окрасилось мистическими тонами и цедило сквозь белёсую дымку тепловатый, вежливый солнечный свет. Вроде светить не особенно охота, но, дорогуша, это ведь лето, отказать в своём присутствии не комильфо. Интересно, какие же мысли сегодня занимали солнце...
Я зря задрала голову: чуть не влетела в богемного вида девицу с огромной папкой под мышкой - она со смесью испуга и возмущения прянула влево, вцепляясь в руку спутника, юного хипстера в очках а-ля Сальвадор Альенде. Ну, на этой остановке такой контингент. Академия искусств, товарищи, что ж вы хотите. Виновато вздохнув, я, наконец, отняла от уха нагретый, резко помутневший телефон.
Сейчас я ехала на том же троллейбусе, который поджидала несколько часов назад. Сначала он. Потом метро - хтонический вид транспорта. У меня есть друзья, которых подземка ну просто физически отталкивает, а меня... да, влечёт. Да подумаешь, меня привлекает многое из того, что среднестатистическим гражданам просто дико.
***
Господи, если я буду пылать в чистилище, то в первую очередь - за опоздания. Выйти из дому заранее просто нереально.
Но сегодня день особый. Вынырнуть из-под земли посреди проспекта, сразу столкнувшись взором с броской синей вывеской редакции, где ходит трамвай, столь любимый моей Ариной (по ассоциативно-символическим соображениям). Именно так, не нарушая заведённой традиции, ритуального пути от центра к дому - от трамвайных путей по извилистой траектории, которая спустя пару часов должна привести к филармонии, но сегодня, в виде исключении - к кафе.
- Какое шпионское место, правда?
Совсем возле арки, по принципу засады (кто заметит убийцу, вжавшегося в стену? - ведь, проходя в дверь, все смотрят прямо перед собой). А сама арка - портал в иное измерение, гулко пройдёшь под высоким тёмным сводом и окажешься в заросшем ивами, мальвами, сиренью и черёмухами сталинском дворе...
- Ну да, - отозвалась Арина, улыбаясь своей улыбкой сфинкса. - А ведь оно прямо в центре - "центрее" не бывает, но у меня странное предчувствие: что здесь всегда будут свободные места.
- Для нас - точно!
- Потому что не всякий найдёт это местечко, и не всякому сюда вход дозволен, - с довольной усмешкой подытожила Арина.
Прекрасно! Вот кто чудесно ощущает правила игры. Интересно, догадается ли она, что я её сюда фактически заманила. Не с коварными намерениями - с самыми что ни на есть невинными, даже сентиментальными, но...
Приятная фоновая музыка, мягкий белый свет и белые же стены с шоколадной древесиной столов и стульев (громоздкие на вид, они оказались лёгкими), навсегда вплетённый в ткань здешнего воздуха запах кофейных зёрен (так, что порог заведения становился демаркационной линией).
- Прочти что-нибудь из нового, а? - Я не нашлась, что ещё сказать. В тот момент мне и правда хотелось услышать новые стихи - настоящие. Желательно, подобные тем, что так поразили меня когда-то. И были совсем не похожи на мои - чеканно-звонкие, возвышенные, и притом - соцреалистические, где сплошные орлы, знамёна, борьба, самолёты и валькирии.
Мне не ответили. Понятно, человек в творческом поиске.
- Смотри, это не твой ли нагваль? [1]
- Где?
- Вон под тем столом!
- О Господи, да что она тут делает?
Из полупрозрачной темноты между креслом и столиком светились хрустальные кошачьи глаза. Где-нибудь в пиццерии под открытым небом животное смотрелось бы естественно. Но только не в кофейне, где даже поживиться нечем.
- Почему, есть же сливки, - возразила Арина.
Я нагнулась и отчаянно закискала, пытаясь привлечь внимание зверька, - и, желательно, незаметно для официантов и остальных посетителей. Но она, как поезд-обманка на станции Институт Культуры, утянулась обратно в свой туннель. И, естественно, исчезла.
- Ну Франкита, ну и свинья! Она только в темноте ко мне приходит, а чтоб на улице или где-то в городе - делает вид, что мы не знакомы!
Я возмущённо пожала плечами. Чем снова вызвала аринину улыбку.
Вообще-то мою покровительницу звали Савитри Шакти: угольно-чёрная с огромными сияющими глазами, нежными усами и по-змеиному длинным гибким телом. Я предпочитала звать её испанским именем, которое звучало не менее вычурно, но более привычно европейскому уху: Франсиска Доминга дель Соль. Франкитой она стала совершенно естественно и незаметно, хотя и это имя было... скажем так, своеобразным.
А ведь её впервые заметила Арина. Она пришла ко мне в гости и сказала: "Такое чувство, что у тебя живёт кошка. Реально. Кажется, что она тут где-то лазит, что я сейчас наступлю ногой на кусочек сухого корма..." Тогда я и предположила, кто ходил по моей кровати на грани между сном и явью - и потом вздохнула с облегчением, поняв, что этот "кто-то" не враждебен.
Нет, она была мила и очаровательна - моя Франкита, когда же ты воплотишься, когда я наконец перестану жить на съёмной квартире? Да, ведь лишь тогда я смогу пройтись рукою по всей твоей шёлковой спинке, ласково пожать твою изящную лапку... И я уверена, что ты такая и будешь: молчаливая и чёрная как смоль.
Стихов мне так и не прочли. Из деликатности (несколько трусливой) я решила не настаивать или повторить просьбу чуть позже. Зато мне подсунули плеер. На экране высветилось: "Португальская".
- Я хочу не в Португалию, я хочу в Монтсеррат и Долину павших! - снова заныла и заканючила я. Она не отреагировала: слишком привыкла.
- Да, я сошла с ума. - Голос, скорее, мечтательный, а не огорчённый. - Я переименовываю станции метро, хожу здесь, как чужак, над r;o [2] красуется Arrabal de Trinidad ... [3];Habla usted sueco? [4] Папа уже говорит на меня, что я "человек чуждой культуры", из-за того, что я не читаю наших, постсоветских книг... А всё он, мерзавец, это всё он виноват!
"...решительно заявила она", - проговорила Арина мысленно у себя в голове - и мысленно же записала.
Нам принесли кофе и десерты. Ирландский с черничным чизкейком мне, капучино с яблочным штруделем - ей. Ещё три минуты мы молчали, священнодействуя маленькими серебряными вилочками и наслаждаясь ароматным, дурманяще вкусным напитком.
- Как там поживает Генерал?
- Нормально.
Арина понимающе и успокоенно кивнула. Если с ним всё в порядке, то и со мной - соответственно. Довольно мурлычу, сжимая в руках очередную книжку, добытую у "зарубежных коллег" самым что ни на есть остапо-бендеровским путём, загадочно и удовлетворённо улыбаюсь, что-то замышляю - не несусь дежурить у его кровати в госпитале, не чувствую, как из сердца моего кровь вытекает по капле...
- Он сегодня был печален, о чём-то тревожился. - Вздыхаю.
- Может, просто соскучился. Ну вот часто ты о нём думала последнее время?
Со стыдом сознаюсь:
- Нет.
Я была занята проблемами творчества и самокопания. Цвета на моих картинах были не те, линии, строки, работа, характер, всё было не то - пожалуй, это лето займёт первое место по количеству пролитых слёз и вина, по количеству огорчения, стыда, самоуничижения, расстройства, хриплых истеричных рыданий в одиночестве - но потом я неизменно буду вспоминать это лето как очень "творческое" и "романтическое". Вот идиотство.
- Так ты не думала о Генерале?
В её голосе укоризна.
- Сегодня мы встретились на Военном. Ну, ты знаешь. Жалко, что оно такое маленькое, там даже уединения почти не чувствуется. А ведь там так хорошо, красиво...
Милый мой Генерал! К тебе я сегодня шла. Сначала перейти на другую сторону, через трамвайные пути, потом нырнуть во двор, а там - там стоит заколдованный костёл. Белый, нарядный, он стоит на возвышении, как на пьедестале, каменные стены которого оплёл ковром дикий виноград. И это заслуженно, ведь он как бесстрашный фрегат, который выстоял среди бурных волн и до сих пор гордо поднимается над грязными волнами советского мусора. Белоснежный, как само папское облачение, посреди плебейских бельевых верёвок, задрипанных подъездов и убогих гаражей...
Я буду с тобой, Генерал, не одной крови - так одного духа, я добьюсь, я исправлю это глупое недоразумение и присоединюсь к тебе во веки веков... Да в конце-то концов, я уже - с тобою, де факто - теперь только приобрести статус де юре! "Английский ты уже знаешь, не беспокойся!" - "Но ведь мне ещё нужно сдать экзамен. Любой, кто едет учиться за границу, обязан сдать TOEFL. Мне нужен сертификат..." - "Захочешь, так будет". Да, будет у меня сертификат. И экзамен сдам. И буду как все нормальные латиносы. Аминь.
Во дворе костёла растут ивы. Шатры из острых листьев причудливо пропускают свет, рисуя на тёплых дорожках странные узоры. Тяжёлые, коньячного цвета створки дверей распахнуты, внутри в храме мерцают свечи - здесь тоже особая территория, отделённая от всего, что снаружи. Здесь и так волшебное место, а внутри костёла - как будто ещё один уровень, ещё большая глубина тайны. Здесь чудесно. Почему же я никогда не заходила внутрь, что меня держит? Да ничего особенного. Однако сейчас я ухожу. Костёл так и остаётся для меня загадкой, неразгаданной, но манящей, как свет далёкого маяка.
Одна улица называется Краснозвёздная, другая - Смолячкова; я знаю, что это был снайпер - наш, белорусский, в годы второй мировой. Я обожаю эти пятиэтажки, и у меня есть оформленная мечта - мне бы хотелось тут жить. Мне уже случалось выслушивать от людей, что мои желания - мелкобуржуазные, мещанские, что нельзя мерить мечту деньгами, но... В чём мой порок, в том, что я точно знаю, чего хочу? Тем более, никто, кроме меня и нескольких посвящённых, не знает, каким тайным смыслом я наполняю самые банальные действия, насколько метафизика для меня важнее физики...
Уютные, тихие улочки посреди самого центра, жимолость в палисаднике, снова бельевые верёвки, а вон впереди - дома пятидесятых годов на пару семей (и как только не рухнет этот покосившийся балкон?), вон пробежала кошка (не моя, другая), подорожник в трещинке под ногами, водосточные трубы, сиреневые листья, призрачный свет из-за облаков. А вон мой любимый кондиционер! Господи, да Настя права: он выглядит, как выдранный кусок самолёта. Огромный - и завораживающий своим тревожным, зловещим гулом, который поднимается внезапно, по нарастающей, и от этого бегут мурашки по спине, как в детстве при виде индустриальных сооружений на фоне кровавого заката. Италия... Вот уж никогда бы не подумала, что Золотая Горка напомнит мне Италию. Просто там меня тоже интриговало то, что я теперь специально научалась видеть заново: необычная форма водосточной трубы, чёрные сполохи сажи на желтоватом доме - следы пожара, плющ на стене, жук-носорог на асфальте, восковые тычинки в белых ароматных цветах, улитки, выползающие ночью на гравий стоянки, грозные большие кондиционеры.
Госпиталь МВД - благопристойное, тоже сталинское, здание, окружённое пышной зеленью и благопристойной, с пиками, оградой. Здесь он тоже является мне: смотрит из-за железных прутьев, как арестант, одного прута касаясь рукой - нерешительно, словно даже взяться опасается. Он не в больничной одёже, в полной форме, в сером кителе. Но глаза такие грустные, словно жить ему осталось два дня, и он хотел меня увидеть - а я в это время, конечно, где-то шлялась, пила, танцевала и ржала в голос с кем ни попадя.
Сердце защемляет, и по всему телу пробегает разрядом волна сладко-мучительной, слезу вышибающей боли. Я начинаю ругаться, слать Генерала куда подальше, и ускоряю шаг, отскакивая от ограды - а приступ муки закипает уже у меня в горле - бегом, бегом...
Захожу на кладбище робко, с чёрного хода, с той улочки, где вожделенные двухэтажные дома (да, потому что мы с Настей сошлись на том, что было бы здорово купить такой дом и жить там). Я уже внутри, смотрю на улочку из-под бахромы ветвей и усмехаюсь: прямо за Военным кладбищем посольство Кубы - вот чёрт, это юмор такой или как? Нет, не до смеха.
Здесь земля напоминает мрамор, она так же плотна на тропинках, и вся в ярких разводах зелёного мха. Вокруг стоят обелиски под сенью темноватых сочных крон, через которые пробивается ласковый, свежий солнечный свет, а сейчас - то самое тусклое латунное сияние. Он ждёт меня у одного из памятников, отделяется от него, словно долго так стоял, опершись.
- Мой генерал...
Он заключает меня в объятия, не может сдержать вздоха. По моей щеке ползёт слеза - это всё, что осталось от вспышки боли пару минут назад. Соскучился. Господи, какое нежное сердце у этого старого вояки... От тепла его щеки острая, горячая нежность всё заполняет внутри, не оставляя свободного места. Мы стоим так несколько минут. А могли бы стоять вечно. Хотя он понимает течение времени нашего мира, поэтому не злоупотребляет, сам же иногда выводит меня из транса. Вот и сейчас: "Ты опоздаешь".
Я не распространялась, просто сказала, что с ним виделась.
- А помнишь тот вечер, когда мы вместе тут шли?
- И видели моего нагваля?
- Ага!
Кошка тогда пробежала прямо перед нами, а потом сиганула в кусты - но туда мы из любопытства посмотрели, когда поднялись дальше на горочку, и её там не оказалось. Да-да, есть у нагвалей такая манера - растворяться в пространстве и мгновенно исчезать.
- И мы ничуть не устали бродить...
- ...и в наших жилах всё ещё лилась музыка - такая же празднично-лиловая, ультрамариновая, салатовая и фиолетовая, как свет на сцене! Для меня в тот день все песни были такого цвета.
- Да, точно, здорово! И подсветка на домах тоже была как нарочно, ради исключительного случая - и опять мы обсуждали нашу советскую архитектуру...
- ...она просто прекрасна. И вот мы дошли до этой странной треугольной площади, а кафе было уже закрыто, и нам не суждено было отведать знаменитых пирогов под очень немецким названием.
- А ещё там магазин был: эй, где здесь кроссовки, а где вкусняшки?!..
- Потом мы перешли через трамвайные пути, и я увидела кладбище... Ровно подстриженная трава. Она была залита холодным чистым сиянием, и прожекторы освещали надгробия, и это показалось мне очень красивым, манящим и тоже праздничным. - Я увлеклась.
- Я сказала, что это Настино любимое место, - задумчиво продолжала Арина.
- И я поняла, что для меня оно тоже станет таким. Когда мы шли мимо, я была загипнотизирована, меня так и тянуло смотреть за ограду...
- ...и ты ощупывала взглядом чёрную траву и спросила меня: "Это что, маргаритки?"
-...да, это были маргаритки. И потом я увидела там Аугусто. Он стоял и улыбался, радостно и заговорщицки.
- Ты поняла, что он зовёт тебя в гости.
- Да. Потому что здесь ему легче всего воплощаться. Кладбище. Военное. Красота.
Я причмокнула, подняв бровь. Арина заусмехалась. Нет, причмокнула я от чизкейка, просто так совпало.
А потом мы шли вместе через эти тихие, приветливые тёмные улицы, с запахом ночных палисадников, с оранжевым светом окон, с шершавым серым кирпичом пятиэтажек. И вышли на проспект как раз в эту арку, прямо к этому кафе.
- Теперь мне всё понятно! - Арина расплылась в улыбке. Я не удержалась, и тоже начала лыбиться, хихикая, как хулиганистый школьник. И она произнесла свою сакраментальную фразу:
- Я тя обожаю...
В тот вечер мы ожидаемо не сели на метро, как все нормальные люди, а устроили марш-бросок по проспекту. И говорили ещё о куче всяких интересных вещей, которые здесь перечислять излишне. И мне пришло в голову, что мы напоминаем персонажей кортасаровского романа "Экзамен" - молодые, непростые, ищущие, чего-то там творящие, вечно в состоянии предвкушения. И - да, нам ещё предстоят свои экзамены. Однако мы, в наши юные, но уже по-своему зрелые годы, научились их не бояться.
____________________________________________
Примечания:
1. Нагваль - в мифологии индейцев Центральной Америки дух-хранитель, двойник в ипостаси животного (это мог быть ягуар, койот, орёл, квезаль и т. д.). Также нагвалем мог называться человек, практикующий магию (колдун-шаман) и способный перевоплощаться в тотемное животное. В переводе слово "нагуаль" означает "быть спрятанным, сокрытым".
2. Река (исп.)
3. Троицкое предместье (исп.) - исторический район города Минска, расположенный в северо-восточной части исторического центра на левом берегу реки Свислочь.
4. Говорите ли вы по-шведски? (исп.)