- Ты сегодня дала жару! Америку просто уделала! - захохотала сверху Оля.
- Да ну, - оглянулась на лестницу Влада, - я вроде бы корректно вела дискуссию.
Она подождала, пока подруга спустится к ней. Мимо вальяжно прошествовал политолог, прозванный Лениным за характерную внешность. Они поздоровались, но мысленно плюнули: опять за тест оценки ставил от балды, что учи, что не учи, всё равно получишь три. Особенно веселит, когда все друг у друга списывают, но баллы получают разные.
- Ну это-то да, - тряхнула кудряшками Оля Муравская, - но пока мы договор подписали, все уже просто взмокли.
- А как иначе? - возмутилась Влада. - Я не "упёртая". У меня просто чёткая позиция. И я отстаиваю государственный интерес.
Сегодня семинар по истории международных отношений прошёл необычно. Елена Францевна предложила смоделировать международную конференцию в условиях холодной войны. А всё чтоб студенты немного оживились - вместо того чтоб писать до посинения или спать на задних партах (смотря, кому где сесть повезло).
И сегодня все прочувствовали на своей шкуре, как нелегко даётся не то, что "мир во всём мире", но даже "balance of terror" (2). Американскую сторону возглавил Денис Бухвостов по прозвищу Янки - всё как по заказу, даже кличка совпала; со стороны СССР ему противостояла Владислава Кунец.
Влада действительно взмокла - может, её твидовый пиджак был слегка не по погоде, ведь настала оттепель; но притом она заметно нервничала. Нет, не повышала интонации, не перебивала, не бряцала оружием - лицо у неё было застывшее и непроницаемое. Но дискуссию вела жёстко и очень педантично. Вот почему Муравская сказала: "Тебе точно надо back in USSR (3), ты там пришлась бы ко двору".
Влада остановилась перед зеркалом, наматывая шарф, и придирчиво себя оглядела. Она была слишком интересной, чтоб остаться незамеченной, и слишком строгой, чтобы сразу понравиться.
Одевалась почти исключительно в классику, пышные тёмно-русые волосы просто зачёсывала назад. Лёгкий намёк на квадратность в общем абрисе лица, ямочка на подбородке и заметные скулы придавали лицу волевое, упрямое выражение, как и строгая линия рта с узкими губами. Но задумчивость, даже лёгкая грустинка в серых глазах и мягкий изгиб густых тёмных бровей создавали ощущение спокойствия. Даже её фигура, несмотря на стройность, была крепкой и статичной - никаких порханий и метаний, да ещё вечно эти костюмы в английском стиле. Вот вспомнить даже девятый класс и сборы, когда готовились к республиканской олимпиаде по белорусскому языку, преподавательница-кураторша в беседе так и сказала: "Ну, девочки, что ж вы так переживаете - берите пример с Влады. Абсолютно невозмутимый человек".
Но сегодня до этого было далеко. Ведь внизу в фойе её должен был ждать Вадим.
***
Вся это жёсткая грызня с "американцами", застывшая осанка, постыдное дрожание внутри, за грудиной - из-за этой встречи. Интересно, то же самое человек ощущает перед дуэлью? Постоянное сердцебиение, прилив крови к щекам, в том числе от стыда за волнение, нервозность до подрагивания пальцев, напряжение, дикое напряжение.
Влада прошагала в конец коридора, сжимая ручку кожаного портфеля, что служил ей вместо дамской сумочки. Зашла в туалет, там, среди прочего, сняла пиджак и пихнула его в отделение портфеля, который сразу разбух, как жаба.
Ведь её не будут бить, не будут стрелять, к чему такая паника? Но ощущение было слишком знакомым. Разве не Вадим довёл до того, что её всю начинало колотить лишь от звуков его голоса в трубке? А иногда - даже от одних мыслей о нём. Учащение пульса, но не от любви, а от ненависти, спёртое дыхание, вибрация мышц, как перед тем, чтобы кинуться на врага... И он ещё пытался сделать её "своей девушкой".
Влада с силой толкнула дверь и, громко цокая каблуками по гранитному полу, свернула направо, к расписанию.
"Спокойно, следи за лицом, ты же дипломат". Смешно. Расхожая фраза.
Было поздно, почти девять: вторая смена - лампы пригасили; в полутени он и стоял в своей неизменной кожаной куртке цвета красного дерева.
Она подошла с лёгкой полуулыбкой.
- Вот ваша флэшка.
- Благода"ю, - картавя, произнёс Вадим. - Ну так что?
- Что "что"? - иронично подняла брови Влада.
- Ты ни-ичего не хочешь мне сказать? - Он ещё и заикался.
- О, ну, вообще-то, я всё изложила, - язвительно сказала Влада, поддергивая углы рта в ухмылку.
Он секунду помолчал.
- Ты знаешь, мне таких гадостей ещё никто, никогда в жизни не писал...
- Надо же, я польщена, - вставила Влада.
- Я пгосто не п-понимаю, как в чеовеке может помещаться ст-только г"язи. Влада. - Пафосная пауза, в его духе. - Влада, я понял одно. Я говоил, что мы оба тгавмированные, оба - с ганами, с истегзанной душой... Но это - конец. У меня ещё что-то... - Он запнулся, силясь произнести. - ...остаось. Мой миг" они не газгушили, остался стегжень. Но вот тебя они... свомали п-полностью.
Боже, как бесил этот дешёвый пафос. Также как его заикание, картавость, польское "л", его рожа и - в общем...
- Ну хорошо, товарищ, вы получили свою драгоценную флэшку, надеюсь, наша беседа окончена? - холодно и враждебно осведомилась Влада.
Мимо них всё время проходили студенты.
- Ты хочешь убежать от меня. Я вижу стгах. - Его разноцветные, как у мелкого беса, глаза сощурились на одутловатом лице. - Я бы отпустил тебя, если всё - так, как случилось. Но зачем ты всё-таки согласилась встгетиться? Ты не выдегжала этой встгечи. Что бы ни было с твоей больной душой, я всё гавно всегда любил тебя. - Интонации снова стали мягкими, заискивающими. - Скажи. - Он всегда как-то резко, внезапно произносил это "скажи" перед очередной провокацией. - Скажи, тепегь особенно - я тебе хоть когда-нибудь, хоть немного нгавился? Ты меня хотела?
Она тоже секунду помолчала и собралась.
- Нет. - В её исполнении это слово прозвучало жирным шрифтом. - Ты никогда мне не нравился, сексуального влечения я к тебе никогда не испытывала, да мне это даже теоретически было бы трудно представить. И я дала тебе приблизиться нарочно, просто чтобы сделать то, что сделала - я ждала всё это время. Вот что значит моя фраза об ожидании. - Её резко прочерченный рот сложился в черту над знаменателем.
- Ну тогда ты пгосто... - Он сделал паузу. - Дгянь.
Вадим развернулся и размеренным шагом прошествовал ко входу.
И тут она сорвалась.
- Стой, пидорас!
И на его голову обрушился портфель. В узком пространстве университетских дверей это смотрелось особенно зрелищно.
Следующие несколько минут свидетелям запомнились, да и самой Владиславе тоже. Когда Вадим высокомерно обронил "дрянь" и направился восвояси, она почувствовала себя униженной и - чего-то ведь не хватало - обманутой.
Она огрела его ещё раз - Вадим поднял руки; Влада в бешенстве отбросила портфель и нацелилась кулаком ему в лицо. Она лупила и лупила, ещё и ещё. Он отворачивался каким-то вялым, томным движением. Это ещё больше ярило. Влада наконец поставила ему подножку и свалила в тонкую слякоть на каменном крыльце - шёл снег с дождём. Она нацелилась по яйцам, он заслонился пакетом, потом схватил её за ноги и перекинул через себя. Боли в коленях не было, была жажда реванша - Влада вскочила в полсекунды. Потом - новые удары по физиономии, то же отворачиванье... А потом их разняли.
- Эй, а ну стой! Куда! - Муравская решительно кинулась наперерез и толкнула Вадима в грудь. Сзади собралась поглазеть кучка изумлённых студентов. Не каждый день на факультете творятся такие страсти.
- Она это заслужила... - снисходительно ухмыльнулся Вадим разбитыми губами. Не "я заслужил" - "она".
- Как хочешь, если ещё раз хоть пальцем Владу тронешь, с тобой разберутся, - непривычно суровым тоном говорила Муравская, глядя парню в глаза.
Вадим круто развернулся и зашагал к метро. Влада вырвалась от Оли, подскочила и засадила ему носком туфли под зад - она ещё кипела.
- Пидор! Пидоро-о-ок!
Под этим крики он и покидал поле брани.
***
Оказалось, ручка у портфеля оторвалась. Колени - на одном кровь, другое будет со страшным синяком. Колготки, ясно, рваные. Но Владе было всё равно, в каком виде она едет в трамвае - она поставила на дырки портфель, взвинченно шутила и посмеивалась, хотя глаза были стеклянные, а шея закаменела от напряжения. Потом был чай с Олей.
"Хорош ты "дипломат", молодец... Твоя миссия провалена".
На следующий день её мутило и трясло. Казалось, даже глаза у неё потемнели, а волосы почернели от злобы.
- Алё, Надь... Я же знаю, я могу на тебя рассчитывать. Ты сама собиралась одного придурка "закопать за Кольцевой" - вот у меня тоже такой появился.
- Я уже в курсе, - ответил на другом конце знакомый бесцветный голос. Интонация была обманчивой, Надя тоже была одной из самых дорогих Владе подруг. А ещё - мастер спорта по кикбоксингу.
- Я узнаю, где этот гад живёт, надо его выследить! Просто подстрахуй меня, я достану монтировку и засажу ему по башке - эта мразь не заслуживает жизни!
- Послушай, Куница, не дури. Во-первых, как ты узнаешь, где он живёт? Во-вторых, это статья. И он таких стараний не заслужил. Ты же не хочешь сесть тупо из-за какого-то мудака.
Да, она не хотела. Потом сама посмеялась над собой: надо же, в минуты слепой ярости ей казалось, что она без проблем обдурит милицию и сумеет избавиться от тела. Да ещё мнилось, что она вполне себя контролирует и здраво рассуждает! И ещё... всё-таки рассуждать о расчленении чьей-то тушки на кровавые куски (а если ещё с первого раза не рубится-не режется?), а также сбросе их в Свислочь, и реально заниматься этим - разные вещи. А вдруг ей стало бы плохо?
Ерунда.
Он получил как положено. Скорее всего, теперь "всё уяснил". И не будет всплывать и соваться к ней через год или два.
Через пару дней к ней пришли гости - Надя и её брат Юра. Оба носили звучную фамилию Тур - она бы чудесно смотрелась на обложке книги, а Юра как раз собирал материал для диссертации, хотя пока был всего лишь магистрантом истфака: но он знал, чего хотел, и имел чёткие планы. "Если знаешь, о чём писать, лучше сразу, - говорил он, - а то потом мозги заплесневеют".
Само по себе это не удивляло, у неё уже сложился определённый круг общения, в который входили люди, что называется, примечательные: не чуждые исторических исследований и political science (4), да ещё, как правило, владеющие иностранными языками - хотя бы одним и хотя бы на среднем уровне. На самом деле ей это ужасно нравилось и льстило - она, недавняя выпускница обычной гомельской школы, общается с такими интеллигентными, солидными людьми, зачастую старше её возрастом. На самом деле Влада уже давно не была зелёной первокурсницей, да и изначально была не из тех, кто лаптем щи хлебает, но это ощущение, отдающее удивлением и затаённым торжеством, она до сих пор сохранила.
А вот Юра занял в этом кругу знакомств особое положение - теперь иначе, как "мой душеприказчик", Влада его не называла. Познакомились они очень странно - по переписке, а потом после двух недель общения внезапно выяснилось, что этот блондин, заядлый спорщик и азартный исследователь - Надин брат. Влада пожала плечами и под каким-то предлогом заявилась к Турам, а там они с этим юношей два часа просидели на кухне, обсуждая проблемы национализма, песни Луи Армстронга, народные поверья и их отражение в беллетристике, да Бог знает что ещё. Разошлись в полном восторге друг от друга. Влада теперь доверяла Юре, как себе, но притом очень характерно хранила сочетание непринуждённости и чёткой дистанции - о романе пока было рано говорить. Но кто знает, кто знает... В любом случае, они не проводили ни дня без бесед.
Юра очень глубоко разбирался в народной обрядности, заговорах, магических формулах, да и сам практиковал, называя это "народной верой". У Влады это вызывало крайне скептическую реакцию - так что он даже как-то рассердился и в сердцах обозвал её "советским атеистом" (хотя крещена она была в веру православную - впрочем, набожностью не отличалась). Но полесская кровь, наверное, брала своё - Владе нравились рассказы обо всём мистическом, она находила в этом тайну и поэзию.
Как бы там ни было, сегодня и брат, и сестра решили нанести ей дипломатический визит с целью выражения своей поддержки и солидарности с её официальной позицией в инциденте. Влада была тронута и организовала радушный приём - с английским чаем и домашним маковым рулетом. Вот только икра её расстроила.
- Фу, да эту гадость даже есть нельзя! - поморщилась она и отошла к раковине, чтобы деликатно сплюнуть. - Вам я и предлагать не буду.
- А что с ней не так? - удивилась Надя.
- Да всё не так - это какой-то цветной клейстер, не более. Альгиновую икру, вишь, надумала купить. Если б знала! А тут ещё и банка здоровенная.
- Ну так что ж ты ожидала, - засмеялся Юра, - что будет как на Венском конгрессе? Императорский стол типа? Это ж унылая поделка из водорослей!
- Нет, ну мало ли - я ожидала менее отвратительного вкуса, - проворчала Влада, засовывая злополучную банку обратно в холодильник.
Хотя икра была не самым противным в её жизни - об остальном надо было рассказать.
- Так это не твой препод по философии...
Надя почему-то решила, что у её подруги какие-то трения и "неуставные отношения" с преподавателем.
- Да нет же, - как могла, мягко, возразила Влада, - просто он учится на философском факультете. Всегда считал себя невесть каким мыслителем. Вечно возвышался над людишками. Например, такими, как мы с тобой.
- Я вроде что-то припоминаю, что вы раньше встречались, да?
- Вот именно. Как я старалась от него избавиться - нет, опять нарисовался. Я слишком эмоциональна, - извиняющимся тоном, проговорила Кунец, - но тут уж никак.
- Да я вижу, - снисходительно отозвалась Надя со смешком, вспоминая недавнее бурление страстей.
С этим парнем Влада познакомилась в одиннадцатом классе на очередной олимпиаде - теперь по обществоведению. Диплома и льготного поступления это ей не принесло, но острых ощущений - на несколько лет вперёд.
Они разговорились перед тем, как писать второй тур. Владу неприятно кольнуло, что собеседник заикается и картавит, зато он был очевидно умён, а как галантен - даже ручку ей тогда поцеловал, "по-шляхетски" - как тогда разговор о шляхте зашёл, она не помнила, но Вадим упомянул со значением о своём предполагаемом благородном происхождении, равно как о польской крови.
Влада тогда ужасно смутилась, радостно раскраснелась и засмеялась, пробовала отшутиться: я-то чистая крестьянка по происхождению, мама у меня из Речицы, а папа из Гомеля, хотя родился вообще в деревне Старые Громыки - ну вот, такая деталь, на факультет международных отношений сам Бог велел поступать, хотя, конечно, на пост министра она не метит, что она, Тэтчер какая-то. В общем, Влада несла какую-то вполне обычную благодушную чушь.
Она была ужасно польщена интересом к своей особе. Ведь до сих пор решительно никто не обращал на неё никакого внимания, кроме всякой шушеры на улице, а ведь она и не бука, и с лица не урод, даром что нос слегка селянский - она уж отчаялась и старой девой себя считала, ну конечно, не шуточки, уже скоро восемнадцать стукнет...
Вадим оказался очень начитанный, эрудированный. Правда, постоянно съезжал в гороскопы и оккультизм, зато какими витиевато-изысканными были его комплименты! Он разговаривал вкрадчивым мурлычущим голосом, написал ей стихотворение, постоянно искал ей в толпе. Иногда его внимание становилось навязчивым, как и насыщенный запах одеколона, которым он пытался придать себе лоску и мужественности, компенсировав свою обыкновенность и "кругловидость", как выражалась Владина тётя Зося. Хлопец, конечно, был не ахти - но на безрыбье, знаете ли... А ещё она решила, что это будет её первый опыт - а опыта ведь надо набираться.
Всё было хорошо до его отъезда, когда Вадим внезапно вздумал её поцеловать - прямо на улице перед общежитием, под синим небом, среди синих луж и снующих людей. Она не любила вспоминать этот момент. Хотелось пофорсить и ощутить себя смелой и взрослой, но потом...
В рот внезапно влез какой-то мокрый, отвратительно тёплый шевелящийся моллюск. Она чувствовала, как уже и вокруг рта солоноватая плёнка, следы этой тепловатой чужой слизи, как на земле возле туалета у тётки, когда летом ночью под вишнями жирные слизняки ползали, а потом исчезали под кирпичами... Её рот заполнило это мерзкое, постороннее безымянное нечто, а она так обомлела, что забыла сопротивляться, просто стояла в панике и не понимала, как это выплюнуть - но оставалось ждать, пока уползёт само.
Потом она нашла в себе силы улыбнуться и даже кокетливо соврать, что понравилось. Но её первый поцелуй был уничтожен. Он был утоплен в помоях.
Она ждала момента, когда можно было утереться - сделала это незаметно и с достоинством. А потом в комнате у неё резко подскочила температура, хоть она ничем и не болела. Просто Влада поняла, что такое - сгорать со стыда.
***
Потом последовала переписка по электронной почте - вот тут-то Влада впервые в жизни усомнилась в том, что она флегматик. Взаимные шпильки начались с его хвастливого признания, что он-де на олимпиаде "хотел её соблазнить". Это вызвало реакцию с изрядным скепсисом и ядом - проще говоря, она стала его отшивать. Потом заелись о политических взглядах: она в пику Вадиму высказала довольно радикальную точку зрения. Тот не остался в долгу и стал крыть её аргументами и просто болезненными, издевательскими колкостями - мастерски, насмешливо, беспощадно. Бил по самым больным местам. Она ещё никогда не попадала под такой шквал. И за эти несколько недель поняла, что такое "быть снедаемой" каким-то чувством, в данном случае, злостью, обидой и - грандиозным унижением.
В Минске же Вадим нарисовался как ни в чём ни бывало и начал подбивать клинья. На попытки разборок, мурлыча и картавя, принёс свои извинения и заверил, что не хотел обидеть её лично. Да, что он даже восхищается тем пылом и страстью, с которыми Влада отстаивает свои убеждения - ведь у основной массы людей нет вообще каких-либо убеждений. А если и есть, они уж точно не готовы бороться за них.
- Но тогда вроде в конце он всё равно произнёс какую-то гаденькую фразу насчёт того, что пыл хорош даже тогда, когда человек ошибается и несёт чушь, - Влада подняла палец. - То есть, он дал мне понять, что мои слова всегда были, есть и будут для него чушью. Приятно ведь быть уверенным в своей правоте и превосходстве. Но ведь правда я ни такой находчивости, ни такого красноречия ни у кого не встречала.
- Ну, а что в итоге?
- Предлагал мне быть его девушкой. Но притом по интересной схеме - у него уже была девушка, в его городе. Сам же сразу признался, запросто так. И сказал, мол, она всё ещё общается со своим бывшим, и порой ощущает, что у неё не остыли ещё к нему чувства, ах, так переживает по этому поводу, чувствует себя виноватой передо мной... И она сказала мне, что даёт мне право на одну измену. Представляешь, Надь, он предложил мне быть "его изменой"! - со смехом воскликнула Влада. - Эту девушку звали Лилия, кстати. Он её пафосно именовал Лилит. Страшна она, кстати, была, как Карибский кризис.
- Да-а-а... - протянула подруга. - Своеобразный парниша... Оба они такие, не зря парочка. А что потом?
Потом они продолжали общаться, Вадим "клеился", Владислава ершилась. Такие странные отношения с небольшими регулярными перерывами продолжались долго.
- И он всё равно вечно, понимаешь, Надя, всегда меня морально бил... Как будто походя, не замечая, потом извинялся типа "не хотел" и "не это имел в виду" - но я-то видела, что всё рассчитывает, "косит лиловым глазом", исподтишка удар примеряет... А он просто не мог так не делать! Натура его такая. Но ты представь - день за днём каверзные приставания в стиле "А почему?", а потом - смеялся надо мной. Издевался. Последовательно громил. Смеялся над моими ценностями... Над моими взглядами... И семейность ему плохо, патриотизм - плохо, хорошая учёба - плохо, всё - рабская психология и закомплексованность. Я, по его мнению, была забитая девочка, ходячий мешок с комплексами. По ним и целился.
- Так зачем ты его терпела? - возмутилась Надя.
- Да дура я была! Ради комплиментов терпела. Он же какой гад был, то укусит, то погладит. Я сорвалась всего раз или два, а так всегда держалась. Плакала только дома - только голос иногда дрожал. Да и вообще, было видно по мне... А я боялась, что я какая-то "не такая", никому не нравлюсь, надо, чтоб хоть кто-то был... потерять парня боялась... И ещё - вот идиотство, о-о-опыт же!..
Так Вадим и затащил её в постель. Была Страстная пятница (из-за этого Влада себя потом и грызла).
Отдельной тошнотой отзывалось то, как она притворялась, стонала и вздыхала. А на самом деле почти ничего не чувствовала.
Единственное - презрение. Удивлённое презрение при виде этого усердия, этих жадных и суетливых собачьих движений, такого же собачьего, беглого исподлобья взгляда...
Влада просто лежала, позволяла делать что-то со своим телом, наблюдала и удивлялась, как можно так низко пасть. Как можно в пару минут из человека превратиться вот в такого похотливого пса.
Ещё у него была какая-то грубая кожа, на ней даже были видны эти пупырышки, откуда волос растёт. Влада вообще не разбиралась в том, какая у мужчин бывает кожа, но в случае с Вадимом ей на ум пришло почему-то слово "свиная".
Вообще-то, тогда она так и не лишилась девственности. Когда он приготовил свой причиндал, из уст Влады и прозвучало это тяжёлое, как обкатанный голыш: "Нет".
Это было единственное, что она произнесла. Потом отпихнула кавалера и стала спешно одеваться, стараясь, чтоб движения были чётче и не выдавали волнения. Попутно она прикидывала, дотянется ли до тяжёлой хрустальной вазы, если он вздумает брать её силой.
Но этого не произошло. Она ушла.
Потом через полгода он снова объявился, и всё повторилось по новой, вплоть до нелепых прелюдий у него дома (теперь на другой съёмной квартире). Влада тупо надеялась на свою южную кровь, думала, что-то "взыграет" - но чего не было, то и не появилось. Потом они, как раньше, поругались, и Вадим, издевательски растянув рот, проворковал:
- Вот ты чувствуешь себя этакой цагицей, валькигией... Котогая цагственно возлежит и пгинимает ласки - и может в любой момент величавым жестом всё это остановить. А не пгиходило тебе в голову, что тебя, кгасиво всё это обставив, пгосто... - Он сделал драматическую паузу. - ...использовали.
Это уж было слишком.
Именно тогда Влада поняла, что хватит: её невинность, дурость и долготерпение в одном флаконе зашли слишком далеко. Вадим бесповоротно попал в список личных врагов. С ним были разорваны все контакты.
Впрочем, он то и дело создавал новые профили в социальных сетях и набивался на разговор - кончалось новой ссорой и расстройством по поводу утраты равновесия.
Прошло два года. И вот три недели назад он снова написал.
- И ты наступила на те же грабли? - укоризненно покачала головой Надя.
- Я не хотела ни на что наступать, как раз наоборот, - возразила Влада. - Я восприняла это как задание. Миссию по сохранению спокойствия. Я хотела убедиться, что повзрослела, стала умнее, обрела равновесие, разделалась с призраками прошлого, так сказать. И что могу поддержать ни к чему не обязывающую беседу с человеком, который когда-то пускай даже был мне неприятен.
- Не особо получилось, как посмотрю.
- Просто не рассчитала ходы, - сказал Юра, отставляя чашку. - Пустила слишком далеко на своё поле.
Он знал, в чём дело, сейчас она повторяла всю историю больше для его сестры.
- Это верно, - вздохнула Влада. - Если б не стихи и не роман...
Вряд ли она сознательно пыталась его прощупать и подманить. Даже решение об агрессии не являлось изначальным. Отнюдь. В какой-то момент она действительно поверила, что "всё обойдётся", что собеседник "адекватный".
Она просто обрадовалась и на волне идеализма поделилась самым сокровенным, святым: своим творчеством.
Это было самое грандиозное подношение. Самый безусловный акт доверия, который можно было представить.
Вообще-то, она давала читать свои стихи и прозу уже относительно многим. Но по неопытности просто не могла предположить, что сложные переживания, связанные с Вадимом, помешают реагировать спокойно.
От отзыва у неё внутри всё перевернулось и... превратилось в кашу.
Вадим восхищался тем, какой она создала мир. А тут Влада действительно дала волю фантазии - она описала альтернативную реальность, которая почти ничем не отличалась от нашей, но где Великое княжество Литовское было реально существующим (и реально великим) государством, а в ткань повседневной реальности и официозных новостей закрадывались загадочные явления и аномалии. На этом фоне она со смаком выписывала политические и придворные интриги, щедро пересыпая повествование иронией и разнообразными аллюзиями, а также с наслаждением сдабривая "спецификой", почерпнутой в университете - опять же, с долей иронии.
Кому-кому, а уж ей-то нравилось - по крайней мере, Влада получала удовольствие от процесса творения. Друзья тоже находили эту выдумку необычной и даже советовали печататься (она уже даже почти склонилась к их мнению).
Но на похвалах оригинальности всё и закончилось. Дальше пошла тягучая, дозированным ядом пропитанная критика - в такой до боли знакомой манере. Вадим писал: "Реальность, сама конструкция этой реальности - просто великолепна, но вот язык... Ужасно старомодный, неуклюжий. Такое чувство, что ты вытащила его из сундука с нафталином. Так не пишут. Так - теперь - не пишут". Владу это больно кольнуло, она возразила насчёт отсутствия моды на стиль - он может быть плохим и хорошим, и только. Ей возразили: "Ты не права. Писатели с течением времени стали лучше писать. Да, нынешние гораздо лучше пишут - чем в том же 19 веке, "я вообще не понимаю, как можно так носиться с теми, старыми произведениями... Тогда писатели вечно делали какие-то косяки: у них вечно было дерево с табличкой "дерево", неестественные диалоги..." Иными словами, он верил в прогресс. Уже этого хватало, чтоб её начало подташнивать. Да ещё опять этот снисходительный, менторский тон.
Влада возразила, в умеренно резких выражениях - просто чтоб выразить несогласие и отстоять свою позицию. Но при виде её раздражения Вадим возбудился, как пиранья, учуявшая кровь.
Он начал откровенно издеваться: "Ты ничуть не изменилась, и все твои комплексы остались прежними. Ты всё тянешься назад, пытаясь найти опору, а там только гниль и разложение - так и твой этот "классический литературный"... И твоя эта одержимость западными писателями - там нет ничего живого, но ты ими зачитываешься, потому что тебе плохо в окружающей реальности, ты пытаешься убежать. И вот когда мы читаем и видим такой язык, это всё косяки переводчиков, а ты - ты изначально так пишешь. Убого, беспомощно. А твои персонажи говорят так, как хочешь ты - а не так, как живые люди. Они как марионетки, которых тупо дёргают за ниточки. А всё потому, что ты - не понимаешь людей. И, хуже того, не хочешь понимать. И эти диалоги так же неестественны, как твоё поведение и вообще вся твоя жизнь".
Это, опять-таки, было слишком.
Её же стихи он назвал "подражанием подражанию", даже не удосужившись конкретизировать.
Можно и не говорить, что чувствовала Влада. Нет, ей не плюнули в душу - её душу просто обоссали. Из этого мерзкого коричневатого отростка, который она видела у него между ног.