Я готовлю колдовское зелье, напиток творцов-полуночников, молодой претенциозной интеллигенции и искателей. Вода не должна вскипать, и чайник вовремя выключен. Из грубого бумажного пакета идёт терпкий дух пампы, а раздробленные листочки напитка напоминают чешуйки зелёного броненосца. Пожалуй, двух-трёх ложек будет достаточно, мне не хотелось бы устраивать из мате илистые отложения на дне чашки - да, я пью из стекла, не из калебасы, как положено, и потому свой способ употребления зову "mate de gringo". Впрочем, гринга я и есть, чужачка, и даже мои чилийские коллеги дивятся, откуда у меня такая пылкая любовь к их стране.
Игнат Домейко бежал от политических преследований после шляхетского восстания 1830 года - и кто-то пытается утверждать, что я якобы тоже от чего-либо бегу... Бред собачий. А кроме того, "вражеские козни". Хотя исходят неприятные суждения зачастую не от врагов, а от друзей, родных, и близкие сами не представляют, насколько они могут ранить - но ведь неудивительно, на то они и близкие: выстрел в упор имеет большую поражающую силу. Вот только они отрицают, что стреляют. Значит, случайно жмут на курок - но это не снимает ответственности.
Какая-то я сегодня злая. Хотя нет - это не злость, а, скорее, озлобленность. Рядом притаилось и ещё одно качество - злопамятность. Сколько же однокоренных слов можно будет подобрать? Вспоминается Достоевский: "Девка своевольная, девка фантастическая, девка сумасшедшая! Девка злая, злая, злая!".
Мысли одолевают. Не зря это выражение возникло - а ведь затёрлось от частого употребления, никто и не думает о значении. Но правда: главное - не дать своим мыслям одолеть, не позволить им сожрать тебя. А ведь я почти угодила в эту ловушку, и эту зиму запомню надолго - чтобы никогда больше не повторять.
От мате, налитого в чашку, идёт ароматный пар, чешуйки едва различимо шипят, устелив поверхность воды ковром ряски и пуская крошечные пузырьки. Затем они поочерёдно, небольшими стайками будут опускаться на дно через прозрачную зелёную толщу, точно обломки кораблекрушения.
Пускай сначала осядут. Пускай всё осядет и успокоится. Пускай остынет.
А мне свойственно торопить события: подгонять, переживать, пытаться заглянуть в будущее. Есть определённые проблемы и предпосылки - а когда логически выстраиваешь сценарий развития событий, то картины получаются чёрные. Страшно жить. И сколько ни бьёшься над решением, несмотря на весь твой хвалёный интеллект, неизменно остаёшься у разбитого корыта. Симптом: депрессия. Причина: горе от ума.
Родители не понимали меня, а я - их. Обиды, обиды, обиды...
Иногда хотелось просто выйти в окно. Нафиг из этой жизни. А смысл?.. Если ничего хорошего впереди не ждёт... Понятное дело, это бред, не собиралась я кончать с собой. Но уж очень было погано. Больно было жить. Плохо.
Хотя надо было просто - терпеть.
Я поднимаю чашку на свет и смотрю на оседающие частички мате: пожалуй, уже можно пить. Первый глоток заставляет поморщиться: переложила две ложки лишних - терпкая горечь оцарапывает язык, словно репей. Ничего, на третью заливку станет самое то, а в пятый раз, в шестой привкус уже покажется слабым.
Терпи, казак, атаманом будешь.
Мате как модель жизни - забавно. Всё вымывается, теряет крепость, проблемы рассасываются сами собой, и потом даёшься диву тому, что тебя мучило - это не значит, что всё само собой решится, но горечь уйдёт.
Мате горчит, но дарит энергию, беды - закаляют и даже дарят вдохновение. Как говорится, "из грустных историй вырастают хорошие книги". Сколько ещё стереотипных мудростей я выдам за вечер?
Лучше взять бобруйскую зефирку с лимоном - мате я люблю заедать чем-то желейным, цукатным, фруктовым, зефирчатым... А почему Влада не идёт? Ну Бог с ней, я думаю, она не обидится, если я сяду и начну картину без неё, и одновременно буду пить мате, который и ей как тематическое угощение вечера, тоже предназначался. На столе уже разложены кисти, расставлены краски, распластался на подрамнике натянутый шёлк, приготовлена вода. Теперь главное - не макнуть кисточку в кружку вместо банки - со мной такое не раз бывало.
Проходя мимо зеркала, я чокнулась со своим отражением: выпьем настой трын-травы для спокойствия духа и для терпения.
***
У наших предков это называлось "вячоркi": я сидела за столом с картиной, а моя подруга Влада со своим вышиванием в кресле - каждый из нас занимался своим делом, и при этом попутно мы пили мате, разговаривали и слушали музыку.
- Что, Алесь, достали тебя, бедного? Натуру твою возвышенную не приемлют? Аль женить хотят?
Мы частенько называли друг друга в мужском роде.
- То и другое. Вообще, никто мне на мозги сейчас не капает. В результате моего героического сопротивления таки оставили в покое - но чего мне это стоило!
- А кто бестактность отмочил? Насчёт того, что у тебя в личной жизни всё "настолько печально"?
- Да какая разница. А я так взбесилась... сейчас даже удивляюсь, насколько взбесилась - а ведь вроде же официально приняла решение, что мне всё равно.
Кто только не брался наставлять меня на путь истинный, кто только не пытался меня жалеть. Меня же одинаково оскорбляли оба поползновения. Это вечно напоминало случай в школе.
В раздевалке перед физкультурой девочки у нас напропалую сплетничали и щеголяли лифчиками (иногда явно стащенными у мамы). Я обычно хмуро стояла в углу в ожидании звонка - в надеждах, что сегодня будет кросс или футбол. В разгар оживлённого разговора о моём существовании внезапно вспомнили, и я вздрогнула от обращения одноклассницы: "А у тебя есть парень?". Я с тупым удивлением ответила: "Ну, нет". На меня заблестели с ужасом и аханьем двадцать глаз. А Ира, девочка простая, аж хлопнула меня по плечу и закричала мне в лицо: "Алеся! Тебе четырнадцать лет! Ты старая баба, и у тебя до сих пор нету парня?!". Вот так и определился сценарий на последующие годы.
В моей жизни ещё не было человека, ради которого я захотела бы банально оторвать от стула свою задницу. А ведь бывали всякие. Я флиртовала, хотя считала это для себя неестественным и пустым занятием, больше из-под палки, как и Влада, просто "для практики" и "чтоб не возбуждать подозрений" - проще говоря, чтоб быть как все. В отличие от неё, мне с течением времени даже стало нравиться.
Я всегда была ужасно неуверенной в себе и с подросткового возраста запомнила одно ощущение - чувство отверженности. Это проявлялось во многом, в том числе в том, что мальчики не обращали на меня внимания в школе, хотя я втайне радовалась, что не удостаиваюсь таких унижений, вульгарностей, этого сального, пошлого "внимания". Но парадоксальным образом вынесла мысль о том, что "со мной что-то не так".
- А в универе у меня парни были, но долго не задерживались. Обычно я потом не знала, как от них избавиться.
- Зачем знакомиться с парнем, чтобы потом думать, как избавиться?
Я с искренним недоумением пожала плечами и развела руками:
- Без понятия. Некоторые так по любви влетают, а я просто... для опыта.
- Упаси тебя Бог, - горько воскликнула Влада. - Ты мой случай знаешь. Тоже "для опыта" и чтоб было "комильфо" - в итоге расшатанные нервы, комплексы и один труп.
- Но у тебя-то Юрка есть, - мрачно процедила я.
- Он-то есть, - как-то стыдливо отозвалась Влада,- но я даже не уверена, люблю я его или нет, и может ли он считаться, кхм, это, ну, "моим парнем". То есть, я не знаю, как называется то, что между нами.
- Всё штампы да штампы... Но ведь тебе нравится быть с ним?
- Да.
- Значит, просто получай удовольствие!
Мы переглянулись с сарказмом: какие мы мастерицы давать друг другу советы. А со своими проблемами разобраться дай-то Бог.
- А мне вот ни с кем не нравится.
- Ну и наплюй!
- Не могу! Понимаю, что всё это глупо, но чувствовать себя никому не нужным ничтожеством не перестаю! А как один мой друг говорил: "Ну и что ты оставишь после себя, никаких детей, только мегабайты инфы?" - да, именно! Профессор, чёрт возьми... А дети-то, дети... Ну, может, мне их и хочется. Потому что я эгоцентрик! Желание иметь детей - наивысшее проявление эгоцентризма, ведь ты хочешь увековечить себя, да не в трудах, не в бронзе, а в самой жизненной субстанции, пусть и форма проявления может быть не идеальна. Но сколько трудностей, материальных, моральных - стоит ли того такая роскошь? Есть ли ответственность для такого решения? Семья... она у меня чудесная, и всё очень просто: я хочу иметь всё то же самое для себя взрослой. А где гарантии, Влада, где?! Не хочу я какого-то хмыря... а что не хмырь будет, кто гарантирует? Да, невозможно! Да, непредсказуемо! Да - а я хочу весь мир под линеечку, по-прусски, под марш, по муштре!.. А нельзя!
- Остапа понесло... Да у тебя припадок!
- Да, у меня припадок! Но скоро кончится. А кто виноват и что делать? Я отвращение, протест испытываю против насилия над собою же - но и сдохнуть в одиночестве боюсь! Или всё же придётся, а? Придётся себя изнасиловать?
- Семья и отношения должны проистекать из движения души, а не из страха и психологических комплексов! Из дурного корня вырастает дурное зелье! - в запальчивости крикнула Влада.
Я была огорошена её стилем.
- А вот это... верно.
- Мы можем сделать декларацию, что презираем предрассудки общества. Но его влияние слишком тонко! Стереотипы всё равно впитываются нам под кожу. А у каждого ведь свой Путь - вот мы и мучаемся, потому что противоречие чувствуем между потребностью - и я не побоюсь сказать, божественной потребностью - идти по своему Пути и между навязанными нам стандартами. Стандарты и традиции хороши, но не как форма, а как содержание.
Всё это я и сама могла бы сформулировать, и не хуже - но только будучи в нормальном расположении духа. Сейчас же я была способна только плеваться словами и фразами, что горчат сильнее самого крепкого мате. Либо - бросить какую-то упрямую реплику. Потому я и проворчала, даже бросив рисование и обернувшись к Владе, которая вышивала очередную салфетку с национальными мотивами:
- Ну вот, вот! Потому я и думаю: поделом этому Артуру!
Влада с секунду смотрела на меня, а потом расхохоталась, да так, что смеялась ещё минуты две и всё приговаривала:
- Боже, боже, это "знаменито"! Нарочно не придумаешь!
За нею, вспомнив "материалы дела", захихикала и я.
***
Как избавиться от "этого Артура", я ломала голову недели две. Мы занимались сальсой и ходили в одну и ту же группу. Я никогда не воспринимала его серьёзнее просто партнёра по занятиям, весьма приличного танцора - хотя ухватки у него были своеобразные. У каждого свой стиль, и у Артура он был следующим: в танце он весьма томно заглядывал девушке в глаза, когда фигура подразумевала контакт, крепко прижимал к себе каким-то киношным жестом, а повороты и проводку выполнял с тщательной манерностью - такие витиевато-закруглённые движения и расшаркивания изображают, когда пародируют французских аристократов. В общем, всё это было донельзя картинно. Хотя танцевать мне с ним нравилось, он был симпатичен, у него было и чувство ритма, и уверенность - как потом оказалось, излишняя.
Однажды я отправилась домой и шла с ним до метро, мы о чём-то болтали, потом оказалось, что нам по пути, мы доехали до парка Челюскинцев и пошли по бульвару. Потом он взял меня за руку, и я не возражала: было холодно, я же, как дура, забыла дома перчатки. Но вот мы свернули на улицу Кедышко, дошли в разговорах до какой-то остановки и он притянул меня к себе, заключив в медвежьи объятия (если только медведи могут изображать столь же томные взоры). И тут я подумала, что это уже слишком. Сумка оттягивала плечо. Стояла я тоже как-то неудобно, наполовину на носочках, всё давление перешло на переднюю часть стопы, и ноги начинали противно гудеть. Руки тоже мерзли, а под курткой молния на жакетике встала колом и от этих прижиманий впилась мне в живот.
Остановка и улица в пол-одиннадцатого вечера была пустынна и темна, откуда там взялась бабка с громким скрипучим голосом, непонятно. Но она, ничтоже сумняшеся, молвила:
- А васьмидесяты сичас ходит? Не знаете, а паследни ушол ужо или как?
Мы честно признались в неведении. Я использовала отвлекающий фактор и попыталась выдраться, на что бабка благодушно и громогласно заявила:
- Ничыво, ничыво, не стесняйтеся, я вам мешать ня буду! Ой, шо-та тут расписания ня видна...
И встала сбоку. Без комплексов. Не помню, сколько я так простояла на цырлах. С наибольшим ужасом я думала, что сейчас мне предстоит то же, что и Хоннекеру, и ни на секунду не затыкалась, отворачивая рот, вертя башкой, как ворона, и постоянно пытаясь найти слабое место в обороне, дабы вырваться. В итоге мне это как-то удалось.
Хотя я рано радовалась - потом меня потащили по тёмным дворам, то есть, пардон, стали провожать домой. Всё это время я старалась избежать повторения прецедента на остановке, всё время пикировалась, так что меня назвали "язвой" и с грехом пополам отпустили у подъезда.
Я была рада, что легко отделалась. На танцы в следующий раз пришла как ни в чём ни бывало, ибо считала себя "выше обстоятельств". Сценарий пути домой повторился в точности, разве что меня никто на этот раз не заграбастывал. Следующие недели три прошли как во сне. Меня приглашали в кино, в кафе, дарили цветы, настойчиво пытались поцеловать, задавали откровенные вопросы, а я ходила, как пыльным мешком пристукнутая и пыталась разобраться, что же мне теперь делать с "этим Артуром". Вроде бы у меня в кои-то веки появился парень, а вроде...
Самое глупое в таких случаях - это в шоке замереть и ждать, что всё обойдётся. Влада, пострадав от такой стратегии, теперь заявляла, что "главное - это не бояться сказать "Нет". Но я мямлила, заговаривая зубы, вертя, финтя и настраиваясь на "десять лет переговоров", лишь бы не дошло до "одного дня войны".
Однако дошло до проникновения на мою территорию - Артур заявился ко мне домой. В первый раз я не могла от него отвертеться до самого подъезда, а уж вычислить номер моей квартиры на первом этаже не составило труда. И он просто без предупреждения позвонил в дверь. Наверное, просочился в подъезд за кем-то вслед, хорошо, хоть через окно не залез, и теперь стоял на пороге с "веником" в руках.
Ну, не выгонять же. Глупое тыканье по всем углам с цветами, стихийное метание чайника на плиту и чашек на стол, знакомство с Верой, сумбур...
Во время беседы с чаем в комнате, на моей кровати под чилийским флагом Артур посмотрел на меня как-то выжидающе и осторожно произнёс:
- Мне кажется, у тебя проскакивает какое-то смущение.
Ну вот. Таки заметил. Я молчала. Вера гремела на кухне кастрюлями.
- Знаешь, извини, но ты мне иногда кажешься какой-то странной. Я никак не могу понять твоё поведение.
И тут я уцепилась за слово, как за соломинку, и забормотала о своих "странностях". Чего я там только не напридумывала. Всё было на основе реальных фактов, однако если я просто человек со сложным характером, то тут, призванное запугать доблестного Артура, предстало чудовище. Я как раз перешла к выходам в астрал, вхождению в транс и тому, какие голоса я слышу, и тут за спиной кавалера действительно послышался голос, вполне реальный:
- Добрый вечер, молодые люди. Я вижу, вы хорошо проводите время?
Артур опасливо, медленно, как в триллерах, начал поворачивать голову. Глаза его так же медленно принимали форму блюдец. У шкафа, небрежно опершись на створку, стоял дон Аугусто при полном параде. Он полупрозрачно просвечивал и парил в паре сантиметров от пола.
Воцарилась немая сцена. Генерал так же изучающее переводил глаза с парня на меня и обратно и поигрывал моей новенькой сувенирной саблей.
- Что ж ты её на стенку не повесишь никак? Я нашёл её поставленной на кухне. Ладно бы в шкафу или в прихожей, а то - за холодильником...
Я не стану описывать то, как Артур ломанулся к дверям и чуть не убежал без ботинок и куртки. Не стану описывать и то, как мы с Верой потом корчились от смеха. Но всё это было крайне эпично.
***
Точно так же сейчас мы хохотали с Владой.
- Нет, подумать только! Это же детектив так можно назвать... а-ха-ха! Ой, не могу... как "Девушка с татуировкой дракона"...
- Да! "Девушка с саблей за холодильником"!
- Ой неееет! Хо-хо-хо! "Девушка с генералом в шкафу"!
Мы ещё пять минут выкрикивали всякие глупости, подбрасывая их, будто хворост, в костёр смеха. И пришли к выводу, что лучшего способа отвадить докучливого кавалера не придумаешь.
Но я отсмеялась и сразу скисла:
- Но вот тут я уже знаю, что мне горе-психологи сказали бы. Сказали бы, что мои генеральские заморочки мешают моей социализации, ставят блоки в личной жизни... бла-бла-бла, айлала... Хотя штука в следующем: я его сама тогда мысленно призвала, - мстительно прибавила я.
Влада помолчала. Она не могла не вспоминать собственный опыт: у неё-то никакого генерала не было, чтобы вступился.
- Я с ним говорила же на эту тему. Он не возражает, чтоб у меня кто-то был. Но... я же говорю, что сама позвала!
- Мораль простая, - усмехнулась подруга. - Не уверен - не обгоняй, не готова - не связывайся. Кто тебе степень готовности вычислит и рассчитает? А если б и вычислил - стала б ты себя ломать, чтоб предписание выполнить?
Я никогда не пою, но тут не удержалась и, хоть фальшиво, стала напевать:
Где тот единственный рыцарь-мужчина,
Где его встретить и в ком угадать?
Сверхэлектронная чудо-машина
Не в состоянии нам подсказать.
Влада просияла и начала подпевать, так что припев пошёл уже в два голоса:
В любви рецептов нету,
Доверимся судьбе.
Легко давать советы
Другим, но не себе.
Дождаться счастья надо,
Зачем торопишь жизнь?
Быть может, счастье рядом,
Быть может, счастье рядом,
Лишь только оглянись.
Мы снова засмеялись, на этот раз тепло, заговорщицки, даже не утерпели, встали друг другу навстречу и обнялись посреди комнаты. Мы стояли в центре узора на ковре, торшер заливал комнату уютным светом, и мне пришло в голову, что обстановка почти торжественная.
- По-моему, ты ставила чайник...
- Ага!
- Давай зальём мате и выпьем. У меня есть тост.
Я сбегала на кухню и вернулась с двумя чашками ароматного напитка.
- За что же тост? - переспросила Влада.
- За наплевательство и равнодушие. Я имею в виду - по отношению к чужим мнениям. Может, звучит одиозно, но обратная медаль такого манифеста - верность Пути.
- Тогда, может, за то и выпьем?
- Верно. Давай за это.
Мы торжественно чокнулись и отхлебнули. А нам всё равно. И мы пьём трын-траву.