Ветерок, налетая порывами, облизывал лица. Хлопья серого пепла парили в воздухе, и, закладывая немыслимые пируэты, плавно опускались на голову и плечи, покрывали ровным ковром землю.

Мы сидели на пригорке около высушенного палящим солнцем дерева. Я держал её за руку, да так сильно, как никогда. Держал не в силах отпустить. А она совершенно безразлично разглядывала сухую, напоминающую бетон, землю. Такую же безжизненную, как её кожа...

Хотелось обнять девушку за плечи - но я не мог, это ощущение было сроду боязни, стеснению... Может, стоит хотя бы заговорить? Попробовать? Вдруг всё получится?!

- Йа, йыбя юубью... - сказал я, но осёкся, понял, что получается плохо.

Больше желания продолжать не возникало. Тем лучше - посидим в безмолвной тишине, любуясь алым закатом, который будоражит своей необъяснимой красотой. Я сжал её руку ещё сильней, чтобы никогда не отпускать. Держать днями на пролёт, держать вечность... Девушка чуть повернув голову, подалась ко мне и уткнулась крючковатым носом в щёку. Я расплылся в кривой но блаженной улыбке.

- Уйа ожэ! - проскрипела она. - Любйюу...

И всё... мы замолчали, долго сидели, разглядывая пунцовое небо, на котором высыпали первые звёзды. Они казались россыпью неустанных глаз, взирающих на нас свысока.

Огоньки вселенной... мира, который разрушился в миг для всех остальных, но остался только для неё и для меня. Никого более не существовало. Казалось, что всё происходящее вокруг нас нереально...

Совершенно неожиданно в голову пришло незнакомое слово - жизнь. Странно... Я растерялся, но затем задумался, собрав складками синюю кожу на лбу. Казалось, ответ на поверхности, но размыт и неясен. Будто скрыт призрачной пеленой. Что-то до простоты знакомое, но, одновременно, чуждое и неизвестное. Забурлили непонятные чувства, но настолько яркие, что не хватало слов их передать.

Я напрягся, пытаясь изо всех сил вспомнить значение необыкновенного слова, которое так внезапно пришло ко мне в голову. Слово, от которого, казалось, пела душа. Жизнь! Я от натуги закряхтел.

Воображение услужливо рисовало картинки: птица в небесной синеве, длинная непоколебимая, девственно чистая гладь реки, дети играющие в песочнице... Но у меня не получалось собрать из отдельных фрагментов одну мозаику. А картинки всё появлялись - были и совершенно неожиданные: лошадь с жеребёнком, молодая пара сидит на скамейке, скрытой в тени парковых деревьев, пожилая дама в грубом пальтишке с протянутой рукой. Неужели это и есть Жизнь?

Я посмотрел на подругу - она мяла в грязных руках сухую соломинку.

- Хсо йакое... - спросил и зажмурился. - Жыснь?

В ответ немая тишина. Только ветер, шурша пожухлой травой, подхватил неуклюжие слова и унёс их в своё неведомое царство. Девушка не ответила, только опустила голову на грудь и закрыла глаза.

Вечер полностью сменился ночью, пурпурное небо обернулось чёрной мантией. Солнце окончательно сдало свой пост круглому диску луны. Тишина, безмятежность и спокойствие... Хотелось остаться в этом месте навсегда. Каждый вечер любоваться алым закатом...

Мы сидели на холме, как та пара из воображаемых картинок. Так же рядом, и так же держась за руки. Но не было в нас той "жизни", которая была в них. Они были настоящими, мы же просто пародией.

Через некоторое время, когда уже в воздухе летали светлячки, девушка распрямилась, подняла голову. В её стеклянных глазах читался неведомый вопрос, брови сложились "домиком", уголки бледных потрескавшихся губ грустно опустились.

Девушка зашевелила губами, в горле заклокотало. Следом раздался звук, напоминающий глухой надрывный, исполненный горя плач. Но никто не плакал... Просто девушка хотела спросить:

- Ы хочэшь жы-ы-ыь?..

Я, не долго думая, посмотрел ей в глаза. Сжал её руку покрепче, и, коснувшись шершавыми губами впалой щеки, кивнул:

- Хо-о-чу...

Мы сидели на покрытом пеплом холме, держась за руки так же, как пара из воображаемых картинок. Но они были живыми, а мы всего лишь пародией.

Илья Пинигин (С)