Она всегда выделялась из толпы. Из серой массы студентов, в которую затесался и я. Походка, манеры, гордо поднятая голова- все говорило о непростом происхождении. Точеные высокие скулы и умение распределять людей на группы, в зависимости от полезности и нужности. Одни могли пригодиться в учебе, с другими она проводила свои вечера, над третьими она потешалась, выставляя их на посмешище, как правило, не самым безобидным образом.
Но ее это нисколько не беспокоило: привычка к безнаказанности, данная только красивым, умным, самым. Даже если ее вызывали к декану, стоило ей только улыбнуться и весь конфликт переходил в милый разговор студентки и пожилого ловеласа, терзающегося подступающим простатитом и сварливой женой. Делая ему комплименты, она мило улыбалась, сдабривая томное воркование случайным прикосновением. Все это было приятно старику, и он ничего не мог с собой поделать, снова прощал ей все и ждал, ждал новых встреч в кабинете под серьезным предлогом.
Она выходила из кабинета, окутывая коридор фруктовым запахом и победоносно улыбаясь, уклонялась от расспросов любопытных однокурсником.
Мой сосед по комнате часто говорил о ней, в основном вещи категорически положительные. Как и все остальные студенты: только хорошее и ничего кроме хорошего.
Как-то вечером мы с соседом играли в моджонг на желание и он проиграл. Я попросил его взять меня с собой на одну из вечеринок "его круга". Под "его кругом" подразумевается тесное общество, которое образовали на факультете дети властьимущих и прочая золотая молодежь. Разумеется, там была и она. Она не могла там не быть: в черном платье до колен, обнажающем только самое нужное, в черных перчатках, обрезанных на пальцах ведущим миланским модельером, на высоких каблучках, в жемчуге и, конечно, одна в самом центре общения.
Гостей было много. Полумрак смешивал лица в одно сплошное месиво из улыбок, гримас, напудренных носиков и обрывков фраз о плохой поэзии.
Многие были уже пьяны, в круговороте смрадного алкогольного дыхания и движения тел я потерял из виду ту, ради которой пришёл. Держа в руке все еще первый стакан пунша, я бродил по дому, заглядывал в комнаты, прислушивался к голосам и вздохам.
Огромный дом, 6 спальных комнат, не говоря о гостевых, кухне, гардеробе, комнате для прислуги и подвальных помещениях - я обошёл всё. Выйдя на веранду, закурил, отчаявшись её найти. Хотелось уйти, прочь от шума и пьяных тел, прочь от матерной рифмы и оглушающих стонов под дверью каждой комнаты.
- Шумные, правда? - прозвучал вопрос за моей спиной. Неловко повернувшись, растерявшись от неожиданности, я увидел её. Она, как и я, держала почти полный стакан пунша. Кое-как я выдавил из себя невнятные слова, вроде пространного 'Студенты...' или невыразительного 'Да, наверно...'. Она смерила меня взглядом, ухмыльнулась и, взяв за руку, повела за собой. Мы дошли до парковой аллеи.
Я проснулся посреди ночи. Сквозняк лизал мне шею, я не понимал где нахожусь. Постепенно глаз привык к темноте, и мне удалось найти себя в пространстве. Безумно хотелось курить. Она лежала на моей руке, неподвижно, доверчиво, и спала. Лунный свет отражался от матовой кожи, чуть влажной и бледной.
Я боялся пошевельнуться. Боялся прервать эту нежную кому. Я вглядывался в изящные складки век, представляя за ними её глаза, слушал её мерное дыхание, рассматривал изгибы ушей. В безмятежном покое она пленила мою руку и лишила меня возможности двигаться. Нас разделяло несколько сантиметров: её тихое дыхание то и дело согревало мои ресницы, когда я приближался, чтобы в очередной раз убедиться, что она дышит.
Я смирился с пленом и лежал с закрытыми глазами, когда она, как будто во сне, обняла меня. От прикосновения её кожи захотелось пить. Нет, даже не пить. Нырнуть в ледяную воду и, зацепившись за дно, остаться там, вместо вдохов делая глотки.
Она открыла глаза и приложила палец к губам: "Молчи. Ни звука. Тс-с-с." Повинуясь, я молчал. Казалось, что она еще спит и видит сон, где её кукольная грудь под моей рукой согревается, прячется от ночного холода. Где она касается моей небритой щеки и замирает на долю секунды, но этой доли достаточно, для того, чтобы понять: если не сейчас, то когда же?
Вторя её движениям, я прикасаюсь губами к маленькому уху, в этот момент мне кажется, что она вся - длинные ноги, тонкие пальцы, затвердевшие соски, вся она - пластиковая кукла, застывшая по воле кукловода. Её колено прижато к моему, поднимается выше и выше и я представляю, как она выходит из кабинета стареющего декана, игриво улыбаясь и насмешливо глядя на окружающих.
Её прерывистое дыхание на моей шее набирает громкость, зрачки под пушистыми ресницами расширяются, и я понимаю: она не спала, притворялась, играла со мной в кошки-мышки, заставляя лежать неподвижно и смотреть на неё. Время останавливалось над тугими, обнажившимися бедрами. Я теряю мысли.
Та ночь закончилась для меня слишком внезапно. Я рассчитывал на продолжение. И повторение. Многократное повторение учащенного дыхания, резких движений и срывающихся голосов.
Следующим утром я летал по коридорам института. Отрывался от земли в ожидании следующей встречи.. Я думал, что счастливее меня человека нет в природе. Считал минуты до окончания пары, чтобы увидеть ее, дефилирующую по коридору, улыбающуюся мне. Я представлял, как меня окутывает её запах, чувствовал его, вдыхал, когда до нашей встречи оставались уже считанные секунды. Когда время настало, я вскочил с места и бежал, бежал по коридору, оборачиваясь, надеясь увидеть её тонкое запястье, когда она будет приветствовать меня с другого конца. Я перелетал лестничные пролёты и, увидев её, потерял и без того сбившееся дыхание.
Конечно, она не смотрела в мою сторону, пока я не подбежал. Конечно, она посмотрела на меня, как будто видит впервые. Чуть позже, договорив с коренастым преподавателем истории, холодно позвала меня с собой. Я шёл за ней, и мир смыкался в одной точке, концентрируясь на тонких лодыжках, пока мы не вышли на улицу.
Она закурила и отвела глаза, заглядевшись на проезжающую мимо машину. Так она стояла несколько минут, забыв о моем существовании.
- Знаешь - сказала она - Пусть то, что было вчера, там и останется.
Она бросила недокуренную сигарету под ноги, развернулась и ушла обратно, растворившись в толпе студентов. А я остался стоять: каменный истукан, кукла, брошенная кукловодом, ожившая ненадолго в его руках и теперь растерянно распластавшаяся посреди ненужного тряпья.
Сейчас мне 68 лет. Моя супруга скончалась несколько лет назад, дети уже выросли и теперь приезжают на праздники, внуки учатся в средней школе. Я совершенно один. Но когда передо мной потрескивает камин, я сажусь в кресло и вспоминаю ту ночь и её последствия. Помнится, я долго не мог прийти в себя. Искал с нею встречи, пытался достучаться до холодного, равнодушного куска в груди. Начал пить. На занятия в университет приходил не в самом лучшем виде. На какой-то паре ко мне подсела девушка и спросила, что со мной происходит. А в ответ на мою историю, сказала: 'Ну что ты... Не расстраивайся... Это и есть первая любовь'. Впоследствии эта девушка стала моей женой.