Мама всегда говорила папе, что на земле нет самых красивых мест, что все увиденное нами - чудесно. Во мне же хватало хитрости иногда спорить с ней; я брал сторону отца и открыто заявлял ей, что она неправа, что в этом мире можно увидеть самые ужасные и страшные места, которые пугают даже смельчаков, но она была слишком самоуверенной, чтобы признать это. И я не ошибался.
Моя мама очень любила природу и не готова была проводить время в хижине даже в самые холодные дни в отличие от своего брата, который и круглый год спал на койке с бутылкой спирта на животе, не обращая внимания ни на голоса ребят, ни на стук проезжающих карет. Глядя на него, мне становилось противно, и я с радостью встречал приближение нового учебного года.
Сейчас был сентябрь, а учеба начиналась с октября, и я с радостью готовился к этому событию, так как по приезде в пансион, начинался настоящий праздник: все ученики зажигали огни и с факелами шли в центр города отмечать это событие. Взрослые, на которых они натыкались, только улыбались в ответ и махали рукой. Некоторые из них предлагали спиртные напитки, как символ счастья и ликованья, и мы их принимали.
Сегодня был 1 октября, и, глядя в окно, я увидел огни факелов и услышал стук лошадиных копыт, - празднование началось. А значит, я мог спокойно покинуть дом и пойти на улицу навстречу громким крикам и взрывам огней.
Моя мама зажгла свечу и начала ссору со своим братом, который и сейчас лежал на койке и не слышал ее слова. Говорила она очень громко, и иногда мне казалось, что могут прибежать соседи и устроить скандал, а то и хуже выселить нас отсюда по возможности.
Моя мама была одиночкой и часто отчуждалась от семьи. Ей нравилось жить одной, и грубый тон или крик раздражал ее. Я как человек, хорошо знающий ее, был уверен, что она "человек природы", и, возможно, зря она обзавелась семьей - это неправильный путь. Она была бы более счастливой, если бы имела время запечатлеть все увиденное ею.
Зачастую она уходила в лес и оставалась там; в том, что мама была человек искусства, не сомневался никто.
Наша хижина выглядела бедно по сравнению с другими домами. Жилища соседей были сделаны из более плотного материала. Многие даже из кирпичей. Если бы я мог посмотреть на все это сверху, то этот пейзаж напомнил бы мне огромную кирпичную башню, окруженную лесом.
О нашем трактире ходило множество легенд, и многие туристы стремились посмотреть на это место. Гуляя, я часто натыкался на бывших заключенных, которые, как я понимал, искали место, где им можно остановиться. Бывало, они хватали меня за локти и тащили за собой. Их лица были грязными и измученными. Своим видом они напоминали ходячие тела умерших, и многие жители опасались их и прятались в домах. Совсем маленькие дети смеялись над ними и называли заключенных "овцебыками". Поэтому, услышав о том, что "овцебык появился!", жители с максимальной быстротой закрывали окна и двери и оставались в своих хижинах. Ребят же хвалили и считали маленькими сторожами. С "овцебыками" было стыдно разговаривать и отвечать на их вопросы. А они, хорошо знающие нравы жителей, поселялись в других районах и иногда даже в лесах, где никто не препятствовал их присутствию. Я часто следил за ними и даже один раз ходил в лес. Иногда мне казалось, что заключенные поселяются в лесу не просто так, как будто они охраняют здешнюю природу от чего-то, и чтобы добиться ответа на загадку, я всегда следовал за "овцебыками" и порой шагал вместе с ними по несколько километров, прячась от них за кустами и деревьями. Заключенные люди отличались от обычных жителей не только внешним видом - это я понял тогда, когда начал следить за ними. Никто не поверил бы в то, насколько страшной была их жизнь до этого, насколько страшна их походка, если бы не видел их. Даже оказываясь в лесу, они напоминали костлявых горбатых старух или скрюченных голых от шерсти медведей. Но самыми ужасными были лица и руки - грязные и пыльные. А их тонкие пальцы ассоциировались у меня только с чем-то гадким и липким. Как же эти люди напоминают грязных свиней.
"Овцебыков" презирали и боялись, а я был единственным человеком, кто решился довериться им 1 октября, в праздничный красивый день, когда небо мерцало от огней, а тишина нарушилась возгласами будущих школьников.
Глава вторая
Мне снились змеи и черви. Они переплетались вокруг моих ног и крепко сжимали. Двадцатисантиметровая змея покусывала мою кожу и ползла по стене, а червь извивался около меня. Я словно был прикован к полу, а мои стопы были не в состоянии шевелиться, как будто они прилипли к полу. Я волновался и переворачивался с боку на бок.
Я никогда не понимал, почему мне снятся такие страшные картины. В особенности не понимал то, о чем говорят мои сны. Они всегда были вещими, и это пугало меня.
Сейчас, лежа на койке, я хорошо помнил моменты своего сна - он не был дико страшным (были сновидения такие, что мороз по коже дерет), и я мог спать еще очень долго. Лишь несколько секунд спустя после пробуждения я понял, что разбудил меня не испуг, а что-то другое. Это был громкий стук в дверь, на что отвлеклась моя мама, которая только ложилась спать.
Стук раздался снова, и я кинулся к двери, чтобы посмотреть, что случилось. На мой вопрос никто не ответил, и я со злостью дернул ручку.
- Не открывай! Это же неизвестно кто! - бросила мама, но тут же опустилась на пол при виде таинственного гостя. Я, смотря назад, вытаращил глаза на маму и с удивлением смотрел на ее лицо. Она не издавала звука, а лишь махала мне рукой с просьбой, как я понял, немедленно закрыть дверь. Пол, на котором она сидела, был мокрым и грязным после непогоды. Я стоял как замороженный и не мог набраться смелости посмотреть вперед, если бы не глухой голос, который не заставил меня обернуться:
- Hola! - произнес кто-то.
Я обернулся и увидел силуэт мужчины. Это был человек, одетый в мятую одежду с грязными руками и, можно сказать, голыми ногами. Он, мужчина средних лет, стоял посреди порога и смотрел на меня с какой-то надеждой, как будто чего-то ждал от меня.
Я растерялся и пропустил его вперед, после чего он кивнул и прошел через комнату. Оглянувшись вокруг, он сел на койку и расположился там.
Мы с мамой поглядывали друг на друга и не произносили ни слова. Теперь я понял, что это был за человек, что это не обычный бродяга, а именно тот, кого мы все считаем "овцебыком".
Я чувствовал, что мама тоже это заметила, и обнял ее за плечо. Она выдернула руку и набросилась на незнакомца:
- Уходи отсюда! Чего пришел? Прятаться у нас? А мы не дадим! Уходи немедленно! Или я сейчас соседей позову.
- Мам, успокойся, я с ним поговорю, и он уйдет, но, мне кажется, он хочет мне что-то сказать, - я загородил "овцебыка", а он быстро среагировал и спрятался за мою спину. Он убегал от моей матери, и это раздражало меня и наводило на новые мысли.
Пришедший к нам гость говорил по-испански, и это меня удивило меня. Я обернулся к нему и указал на вход в другую комнату, а незнакомец тем временем еще сильнее вцепился в меня своими пальцами. Я отбивался и просил рассказать, что случилось (я хорошо знал испанский благодаря моему отцу-испанцу, который мигрировал сюда после женитьбы), но "овцебык" молчал в ответ и только передал мне какое-то грязное письмо с непонятным почерком.
Мама постоянно следила за нами и приносила воду, а незнакомец, принимая угощение, начал улыбаться, но начинать разговор не решался. Я дрожал и разворачивал письмо и пытался прочитать надписи, но не одну не смог понять. Мама дергала за плечо незнакомца, но он в ответ толкал ее и постоянно ворчал.
- Оставим его, пусть спит, - предложила она, и я отошел от бродяги, который всем телом развалился на койке.
- Ты что? Да он же, как твой брат, сведет нас с ума! Он не должен лежать! Я хочу поговорить с ним. Поверь, мам, я смогу. Я говорю по-испански, и ты это знаешь.
- Нет, - мам двумя руками взяла меня за плечи и усадила на стул, - Ты успеешь с ним поговорить. А сейчас я возьмусь за это.
Я промолчал в ответ, и тишина длилась около минуты. Потом мама подошла к мужчине и спросила его имя (она владела испанским лучше, чем я), но он, так и не ответив на ее вопрос, взял свечу и зажег ее.
Ярко горевший огонь придавал спокойствие, и бродяга раскинулся на койке, наблюдая за ним.
- Как же хорошо, - сопел он, - Как же хорошо здесь...
Мама что-то зашептала незнакомцу и предложила ему искупаться. Но он не ответил.
- Пусть спит, - шепнула она мне, - Видимо, он устал. И прочитай то, что он дал тебе.
Я лег на другую койку и уткнулся в письмо. На бумаге были очень маленькие буквы, которые в самом начале я принял за иероглифы. А, может, это французский алфавит или вообще итальянский? Все, что написано на бумаге, было настолько мелко, что я готов был порвать письмо и выкинуть его.
Меня дергало от злости, сегодня был праздничный день, и все встречали первый учебный день, а я должен был сидеть с этим бродягой, неизвестным грязным заключенным. 1 октября всегда был радостным для всех, так как, прибыв в пансион, все понимали, насколько они свободны от семейных проблем. Школа была гарантом безопасности.
***
Школа действительно была гарантом безопасности. Приезжая в нее, каждый ученик убеждался в том, что сможет распределить свое время равномерно.
Мой дом располагался недалеко от пансиона в отличие от жилищ ребят. Многие одноклассники еще в сентябре заказывали карету и добирались до школы за несколько дней.
Сегодня уже начались первые уроки, и я мог позволить себе возвратиться домой пешком. Когда я вернулся, мама убиралась, а "овцебык" лежа пел песни и кричал, которые раздражали не только меня, но и других членов семьи. Вместе с этим пришла и гордость за то, что мы единственные смельчаки, кто решился помочь бывшему узнику.
- Он уйдет сегодня, - неожиданно заговорила мама и подняла вверх швабру с тряпкой, - Я не намерена его терпеть. Да и он сам это видит. Мы не знаем, кто он такой. Ни ты, ни я. А он не приносит никакой пользы.
Я молчал в ответ и смотрел на бродягу. Я не понимал маминого страха, и происходящее сейчас раздражало меня. Мне хотелось оставить его, но я не мог принять такое решение.
- Но ведь ему так хорошо, мам, - начал я, - Посмотри на него. Есть ли необходимость?
- Я не хочу, чтобы он здесь оставался.
Мы оба взглянули на бродягу. Сейчас он не был горбатым и худым, как другие "овцебыки", за которыми я следил ранее. Как будто один день полностью изменил его. Мужчина, казалось, пополнел и похорошел, и я даже начал уважать его. Мы молчали, а "овцебык" лежал на полу без верхней одежды и как будто не собирался уходить. На его правом запястье красовалась черная извилистая полоска (как я понял какая-то метка). Рисунок был очень интересным и запутанным, и мне пришла мысль в голову спросить его, что же он означает:
- А что это у вас на руке? - резко отвлек я мужчину, на что он обернулся ко мне и перестал петь песни. Говорил я с ним по-испански.
- О, ты про это... - улыбнулся узник, обрадовавшись, что с ним начали разговаривать, как с человеком. Он посмотрел на свою правую руку и, поглаживая ее, ответил, - Боюсь, ты не поймешь, что он означает. Но могу сказать тебе одно: раньше еще в совсем юном возрасте я увлекся изучением различных явлений и еще до своего ареста решился изобразить на своем запястье этот рисунок. Сейчас я уже даже не помню, что он означает.
Мужчина два раза перевернулся на койке, а потом встал и начал собирать сумку, словно слышал наш разговор. Я, видя его состояние, был не готов прогнать его сейчас.
- Мам, может, он останется еще на несколько ночей? - спросил я.
- Нет, - мама покачала головой, и я чувствовал, как она колеблется, прежде чем выгнать его. Это сердило меня, и я понял, что дело не в маме.
Голос матери дрожал:
- Понимаешь, я не хочу рисковать. Мне кажется, мы не имеем права держать его здесь. И ты прекрасно это знаешь. Все это говорят. Это бывший заключенный, и я сомневаюсь, что он может остаться здесь. Если бы это был хотя бы вор...
Я испугался и бросил взгляд на узника, лежавшего на койке.
- Кто-то приходил?
Мама кивнула:
- Да. Приходил молодой человек. Очевидно, сержант. Сказал, что соседи написали ему письмо о том, что мы держим узника из "Шильянки". Он говорил, что у меня будут неприятности, если мы продолжим этим заниматься, а тебя лишат возможности учиться.
Я не верил ее словам.
- Где он?
Она указала пальцем на дверь. За окном своей хижины я увидел стоящего сержанта на улице. Он ожидал выход узника и несколько раз стучал по стеклу.
- Хорошо, я провожу его, - сказал я и помог мужчине собрать сумки. Он был неразговорчив.
Когда приблизилась карета, я решил проводить его. Мы вышли на улицу, слушая стук копыт, и на прощание мужчина помахал мне рукой.
Карета пустилась в путь, и сержант надел на руки узника цепи. Они ехали быстро, и я видел, как лицо мужчины брызгали какой-то жидкостью из кувшина. Еще из рассказов мамы в раннем детстве я узнал, что так "взбадривают заключенных".
Я направился домой. Тогда я еще не осознавал важность нашей встречи и от вежливости махал рукой "овцебыку". Но лишь на несколько дней я забыл об этом таинственном незнакомце и его загадочной метке.
***
Наш пансион был одним из самых необычных. Мне всегда так казалось и кажется сейчас. Очень редко ко мне приходила идея исследовать круги моей школы. Я жил совсем рядом, но никак не мог решиться на такой шаг. Другие ребята никогда не озадачивались этой идеей, и я был уверен, что эта слабость была в силу их малолетства.
Учителя никогда не говорили с нами на серьезные темы, лишь несколько из них любили занять нас легендами и сказками. Некоторые говорили нам о школьной роще, о том, что она дико опасна и вход в нее строго запрещен даже им. Однако я не сомневался в том, что они злились и обсуждали этот вопрос друг с другом. В особенности странные отношения были учителя ботаники и географии. Пару раз мне удавалось увидеть, как они запирались в тесной комнатушке, зажигали свечи и обсуждали школьную рощу. Никто из моих одноклассников не сомневался в том, что они были любовниками. Зачастую я их заставал двоих вечером: читающих и проводящих какие-то опыты. С тех пор я начал сомневаться в их близости и задумался над тем, чем они занимались. Я считал их "магами", и, когда мой сон был плохим, я стремился ответить на вопросы, которые задал бы любой ученик, если бы интересовался историей школы.
Я помнил их комнату, темную душную комнату, половину которой занимал
стол, накрытый белым покрывалом. Иногда, когда мое любопытство достигало предела, я шел за ними, как за "овцебыками", и наблюдал за опытами. С каждым разом после этого я думал над тем, насколько сильно мне хочется проникнуть в кабинет учителей и раскрыть их тайну.
Сам школьный пансион не вызывал у меня никакого любопытства. Обычная каменная башня, окруженная большим полем и садом, а также далее распростертой рощей, путь к которой был прикрыт. Наш пансион был сделан из прочного камня и очень походил на древнюю крепость.
Но самым интересным местом был школьный двор. Он был огромен и чем-то напоминал лабиринт. Аллеи круто извивались вокруг нашего пансиона, и никто из учащихся ребят не сомневался в том, что в этом глухом месте можно заблудиться. А если и не заблудиться, то просто на время лишиться ориентира. Стоило только пойти в сторону поля, как напротив него открывался вид на большой сад, который включал в себя множество высоких деревьев и кустарников. Несмотря на то, что растений было очень много, они не сплетались друг с дружкой, так как были аккуратно пострижены. Самые привлекательные были именно кустарники, напоминающие кактусы. Если идти прямо, а потом свернуть налево, или, допустим, направо, то можно наткнуться на орхидеи - самые любимые цветы учителей. Тюльпаны, как правило, не росли в таких местах. Возможно, этому способствовала плохая погода. Если и выглядывал корешок, то после активного роста такой сорт цветов быстро угасал. Но больше всего меня привлекали деревья. Все были разные: одни тонкие и высокие, другие широкие и низкие. Пересекать пределы поля строго запрещалось, особенно приближаться к школьной роще, которая шла после школьного сада. За это наказывали даже учителей. Запрещенные места мы называли " опасной зоной". Поэтому преподаватели никогда не разговаривали с нами об этом, а когда кто-то из наших ребят задавал вопрос, они молчали, боясь наказания за поднятый учеником разговор. Я был уверен, что каждый из учителей задавался вопросом, что представляет собой школьная роща? А вдруг она проклята? Или под ее землей находятся опасные руды, ископаемые? Может, правильно, что такие строгие запреты?
"Итак? Может, помолчим?" - начинал урок Грегор (так звали нашего учителя по географии).
Ученики никогда не смеялись, сидя в классе, всегда молчали по возможности, стараясь не доставить ему дополнительные проблемы, а, если и приходила мысль в голову обсудить учительский состав, то делали они это за дверью. Во всяком случае, на это не были способны мальчики; девочки же иногда могли посмеяться над ним в самом классном кабинете и зачастую поднимали крик и смех, если бы не его "Итак", которое и заставляло их молчать.
Меня всегда раздражал смех девочек. Они как будто не видели ничего кроме себя. Выходя из аудиторий, одноклассницы шли в гостиную переодеваться или обсуждать самые разные вопросы (они не касались учебы). Единственное, что могло привлечь внимание, так это их платья: черная юбка не сочеталась с синим воротником, но зато рубашка придавала какую-то нежность. Школьная форма была очень интересна.
Завтра наступит 13 октября, и передо мной и ребятами стоит важная задача - практика в школе. Я должен сделать это вместе с другими, чего порой сильно боюсь. Очень часто ребята обижались на меня неделями, долго не разговаривали, устраивали бойкоты. И чем дольше это продолжалось, тем сильнее я стремился к разгадке тайны "лабиринта". Очень редко, выходя из пансиона, я видел, как грязные скрюченные создания направлялись в рощу, они прятали свои лица, а спины накрывали черными плащами. И сейчас, вспоминая об этом и поднимаясь по лестнице, я не сомневался в том, что моя школа и "овцебыки" имеют между собой непрерывную связь.
***
Школьное поле было огромным, даже больше чем вместе взятые аллеи. Раньше у младшеклассников была мода бегать по полю, придумывая разные игры, что запрещалось (поле предназначалось для летних соревнований старших ребят). Именно поэтому ученики ненавидели тренировки, было много ограничений, а самое главное толку от соревнований не было. Им занимались мальчики, только те, кто мог бегать благодаря хорошему здоровью.
Сейчас мы с ребятами зашли в пансион и поднимались по крутой лестнице.. Обстановка первого этажа была необычной: повсюду на стенах висели рамы для картин, их было около пятнадцати, точное число я не знал. Каждая картина была индивидуальна (в основном изображались поля, пастбища, деревенская жизнь), и больше всего мое внимание привлекал эскиз неизвестного художника - настоящее зрелище! Полотно висело в самом углу коридора, и все именовали ее "мини-картиной". На ней символично описывалась извилистая, кружащаяся лестница, напоминающая вьющуюся кобру. Я не сомневался в том, что картина нарисовали до постройки школы. По нашей лестнице могли подниматься быстрым шагом только мальчики, и то не все, в основном, самые привыкшие, - те, кто часто имел дело с утомительной ходьбой. Ходьба, не доставляла никакого удовольствия и даже раздражала меня - надо было подниматься резко вверх, как в гору. Лестница была очень длинная и гибкая, сделанная из прочного камня, как и само здание школы (мы называли пансион "прямоугольная башня"). Наш поход длился несколько минут, но сейчас мы добрались до третьего этажа гораздо быстрее. Когда мы поднялись на четвертый этаж, нас окружила компания третьеклассников.
- Закрыт кабинет? - спросил самый старший ученик у русоволосой высокой ученицы. Он был самым активным среди моих одноклассников, любил вступать в разговоры и часто был оппонентом в споре. У него было редкое и интересное имя - Марсин.
- Думаю, что открыт. Но там нет никого. Он скоро вернется. Но не прям сейчас, - ответила маленькая ученица, спрятавшись за дверью, - Вы можете зайти в класс. Вас никто не выгонит.
Я заглянул через замок аудитории, и передо мной открылся вид кабинета Љ 213. Классы школы, как и стены, были сделаны из прочного камня, а пол покрыт мрамором (единственная комната из мрамора).
- Как хотите, а я останусь, - добавил я, после чего одноклассник с силой открыл и закрыл дверь кабинета и, направился в сторону длинной лестницы, повел команду школьников за собой - за ним последовала целая толпа учеников.
- Не останешься, - улыбнулся Марсин, - иначе останешься без молочного зуба.
Его кулаки крепко сжались, и он остановился, не давая мне возможности манипулировать другими учениками.
- Я тебя не боюсь, - ответил я и сам удивился своей смелости. Я никогда не позволял себе так с кем-нибудь разговаривать, но сейчас я наращивал в себе эту грубость. - Уходи.
Девочки с ехидством хихикнули, что было частой особенностью их поведения на уроках (я привык к их смеху) и начали спуск, а ребята окружили меня, и один из них толкнул меня под лопаткой.
- Будешь вредничать, получишь удар по солнечному сплетению, - шепнул мой самый сильный и крупный одноклассник. Это был тихий, но временами агрессивный подросток. Никто из учителей и ребят не мог объяснить его поведение, которое на уроках было спокойным, а потом внезапно становилось грубым, резким. Возможно, дефицит внимания со стороны девочек вызвал в нем злость ко всем людям. Мой одноклассник был очень полный, и стоило что-то сказать о массе его тела, как начиналась драка, каждый раз она заканчивалась победой в его пользу.
- Мальчики, успокойтесь. Пусть сидит в классе. Пойдемте. Вам не все равно? - вмешалась одна из учениц, после чего толстяк отпустил мою руку, - Пусть учится, только сюда никто не придет. Очевидно, что урока не будет.
Все ребята захихикали и направились вниз по лестнице. Я остался наедине с собой. Толстяк не пошел за ними, а облокотился об стену и закурил сигарету (запрещалось курить в школе, но многие мальчики это делали аккуратно). Он был самым угрюмым из всех и больше всех выкуривал. Но больше всего поражало всех то, с каким лицом он смотрел на одноклассников, которые его оскорбляли. Его глазенки с гневом смотрели на меня, как на соперника; были полны раздражения, ядовитости, желчи, как будто этого ребенка в течение многих лет обижали и угнетали.
Сейчас он следил за мной, очевидно ожидая моего появления из аудитории. Внезапно я вспомнил гладиаторские бои и понял, что при первой возможности выбежать из кабинета, он поймает меня и набросится как на соперника. Сейчас толстяк курил. Курил много. В течение целого часа. Так было всегда, именно поэтому многие девочки перестали общаться с ним и даже дали ему кличку: "Хрюша -не-кури".
Глава третья
Через пятнадцать минут "Хрюша-не-кури" ушел, и я, оставшись в кабинете Љ 213, сел за учительский стол. Теперь эта комната была не такой, как раньше - не такой узкой и тесной. Сейчас это был зал, в котором стояло двенадцать столов и двадцать четыре стула; здесь не было ни детей, ни учителя. А самое главное, отсутствовали свечи, которые преподаватели часто зажигали во время урока и которые раздражали нас. Именно поэтому комната казалась просторной, широкой как императорский зал.
Доска, которая прикреплялась к стене, была размазана мелом; она была настолько мала, что напоминала картину художника, и даже не просто картину, а скорее зарисовку, набросок. Сейчас я впервые задумался над тем, как за столько лет своего существования человечество не изобрело более удобную вещь, нежели школьная доска, хотя бы такую, на которую четко ляжет мел или паста. А самое удивительное было то, что все было таким - не только классные кабинеты. Гуляя по школьным коридорам, ученики замечали, как это место наполнено всякими лишними и ненужными предметами: банками, бутылками, старыми учебниками, напоминающими мне магические книги, которые выносили из класса. В основном, эти книги включали в себя материал по географии, иностранным языкам, грамматике. Но больше всего меня интересовала физика, которая не была введена в основу нашей программы. Я не имел представления ни о силах, ни о явлениях, вызывавших во мне огромный интерес. Но больше всего запрещалось хранить учебники истории. Никогда я не встречал в школьной библиотеке учебник, хоть немного раскрывающий историю прошлых лет. Вся школа напоминала загроможденную конуру, как будто всех ребят и учителей запихнули в большущий, грязный и зловонный гроб. Это и было ее главным минусом.
Сейчас я сидел в кабинете двоих любовников (я и сейчас не отвергал мысль о том, что оба учителя могли состоять в связи), и наслаждался приходу новых мыслей и идей, которые посетили меня именно сейчас. В течение многих дней мне удавалось следить за ними, за их странными опытами, но сейчас появилась возможность застать врасплох. И мой шанс был в моих руках. Моей главной идеей стало желание изучить весь кабинет, и первым делом я решился встать на стул и открыть самый большой шкаф, который находился возле стенки у окна справа. Чуть впереди шкаф загораживала длинная толстая доска, слева от нее виднелся ржавый замок, и мне стало очевидно, что дверь шкафа не открыть.
"Но все же проще убрать доску, да и все. Может, там что-то есть?"
Я изо всех сил дернул деревяшку, после чего она с шумом опрокинулась на пол; окно резко закрылось, а потом внезапно открылось, и передо мной появился вид на школьный двор. Из улицы дуло ветром, было прохладно, но больше всего меня раздражал запах, который внезапно возник из неоткуда, словно вырос из под земли. Он был ужасный, зловонный. Неужели, все, что окружает это помещение сплошная грязь?
Доска валялась на полу, и меня все время преследовала мысль о том, что все, находящееся здесь тоже упадет. Я судорожно дергал деревяшку, торопясь добиться своей цели, а то место, которое было прикрыто ею, представляло собой маленькую дверцу. Здесь не было замка, и я поспешил открыть ее. На полке лежали две тетради и один учебник с надписью "Курс высшей математики".
- Долго еще будете здесь стоять? Может, зайти и обсудить все это в кабинете? - раздался чей-то голос, который прозвучал за дверью класса.
Вместе с тем я услышал приближающиеся шаги и, схватив тетрадь, резко нырнул под стол, стоявший возле стола в самом начале класса. Раздался грохот, и упал стул.
- Что за шум? Неужели никто не закрыл окно, когда уходил? - спросил женский голос, и я увидел молодую девушку в черном элегантном платье, в красных туфлях; она открыла дверь и вошла в аудиторию. Девушка была не одна, ее рядом сопровождали двое полных мужчин, одному из которых было около тридцати, а другому за сорок. Оба были бриты, чистоплотны и держали в руках две длинных черных проволоки.
- Думаю, стоит прикрыть их, - предложил мужчина, стоявший справа от женщины и направившийся к концу класса. Потом он посмотрел в мою сторону, и что-то прошептал.
Я испугался и еще сильнее согнул ноги, боясь того, что меня могут увидеть:
"Интересно, на что он так смотрит?"
- Я дверь закрою. А то ученики ходят тут, могут подслушивать наши разговор, - прокомментировал другой мужчина, который стоял возле школьной доски.
- Конечно, Ден, она будет мешать. Как только я зашла сюда, я сразу поняла, что она негодная. Скрипит. Кошмар.
Мужчина кивнул в ответ и бросил проволоку на пол, после этого, как послушный кот, ринулся в сторону двери, которую с силой закрыл. Женщина села за первую парту, которая стояла напротив доски и достала чернилицу с пером. У нее было строгое лицо и серьезный вид, не такой как у учителей. Чем-то она напоминала графиню, туфли придавали ей женственность, она была не такая, как другие наши учителя. Более молодая, свежая. И поэтому вначале она вызвала у меня чувство восхищения, но это была бы моя главная ошибка на тот момент - вылезти из-за стола, приняв ее за школьного преподавателя.
- Ноншоцы... Лоз... - начала женщина.
- Вы неправильно говорите, их не так называли, - перебил ее толстяк.
Женщина поперхнулась и сделала успокаивающий жест рукой:
- Да, простите. Кажется, попутала. В общем-то, и не зачем нам их обсуждать. Разве мы за этим пришли сюда?
Речь женщины вызвала смешок, и я пытался сдержать его всеми силами. В этот же момент в мою сторону упало три взгляда: взор женщины и двух мужчин. Они будто как прочитали мои мысли и услышали меня. Я прижал к себе ноги еще сильнее и затаил дыхание. Я никогда не видел этих людей и сейчас это пугало меня. Что будет, если они увидят меня? Что они предпримут? Наверняка, накричат и выгонят, пришлют письма моим родителям и оставят меня на повторное обучение и пересдачу. Как же не хочется этого! А вдруг это какая-нибудь страшная комиссия, которая вообще запретит мне после этого учиться здесь?
Но никто ничего не заметил. Суровое выражение лица тридцатилетнего мужчины поразило меня. А потом резко изменилось, стало тяжелым, как будто он прилюдно плясал по острому стеклу. На него было страшно смотреть. Его лоб стал синим, он напоминал толстого грубого пингвина, озадаченного ловлей рыбы. Мужчина свирепо посмотрел в мою сторону и неожиданно для меня начал:
- Мы пришли сюда, чтобы увидеть одного человека, и, мне кажется, что с ним надо серьезно побеседовать. Его зовут Грегор Марсов. Где он сейчас ходит? Кто сможет позвать его и немедленно привезти? Я не собираюсь ждать его здесь целый день.
- Я могу это сделать, - улыбнулась женщина и направилась в сторону двери, - Но не уверена, что Марсов в школе.
Не видя ее лицо, можно было принять ее за герцогиню (я был уверен, что любой бы обратил внимание на ее одежду, такой я не видел никогда).
Вышла она так же, как и зашла, и после ее ухода прошло как минимум две минуты. Мужчины молчали. Никогда еще в кабинете не было так спокойно, как сейчас. Шли минуты, а была тишина. Словно людям и не нужно было ничего обсуждать, не нужно было делиться проблемами, вкусами и интересами. Интересно, слышат ли они меня сейчас? Я закрыл рот обеими руками, чтобы не услышали мое дыхание и максимально беззвучно придвинул к себе стоявший стул, чтобы прикрыться, и на какое-то мгновение мне показалось, что меня вновь услышали, но я ошибся.
По-прежнему, царила тишина. Она бы была вечно, если бы не громкий хлопок двери, который и помешал существовать этой молчаливой игре; на проходе появилась женщина и молодой мужчина небольшого роста, мой учитель. Только сейчас он выглядел несколько испуганнее и беспомощнее, чем раньше.
- Уже здесь? Где ходили-то? - спросил мужчина и кинулся навстречу к учителю. - Не хотите присесть? Мы хотели бы задать вам парочку вопросов.
Учитель нахмурился и сел за парту. Можно было не присматриваться, чтобы заметить легкие синяки у него под глазами, которые, как я понял, появились от пережитого только что стресса - неизвестные люди привели сюда именно его, а значит, ждут от него ответов на непонятные вопросы. Мужчина всерьез задумался над своим положением, и сейчас его убивало скверное ощущение, с которым он редко встречался (я так думал тогда) - внезапно возникшее чувство вины за свои поступки. Сейчас он чувствовал себя низко, позорно, что оказался в таком положении, как будто его жизнь - сплошная неровная полоса.
- И какие же вопросы вы хотите задать и почему именно мне? - с удивлением спросил он.
Собеседники переглянулись. Женщина прикусила губу и постучала пером по столу.
Первым заговорил мужчина, стоявший у окна:
- Скажите, вас кто-нибудь проинформировал вас о запрете находиться на территории рощи? - начал он.
- Не понял? - переспросил учитель.
- Что вы поняли? Вчера вас застали на территории рощи? Что вы там делали? - вмешалась женщина, - Почему вы нарушаете законы? Или вы думали, что только ученикам запрещается находиться там?
Учитель облокотился о ручки стула, очевидно, не зная как искать причину оправдания. Окружающим ученикам и другим людям он всегда казался прямолинейным, потому что не мог мыслить двойственно. Я видел, как глубоко он был озадачен ответом на вопрос, и меня охватила паника.
Я прижался к спинке стола с внутренней стороны и прислушался к речи говорящего. Не только страх, но и огромное любопытство преследовало меня. Что же он ответит? И почему такие строгие рамки по отношению к преподавателям, которые работают здесь в течение многих лет?
- Не знаю даже, - ответил учитель. - Почему бы и нет? Я работаю в этой школе уже семь лет.
- Но вы же знали, что вас накажут!- вмешалась женщина, по-прежнему, постукивая пером по столу.
- Не знаю, не знаю... я не вижу ничего плохого в том, что я смог познать школьные места, - спорил учитель. - Я всегда мало что знал об этой школе. Мне просто стало интересно. И слишком много вопросов я хотел бы задать вам? Не понимаю, почему со времен моего детства не преподается уроки истории? Почему я не могу заниматься архитектурой или преподавать высшую математа...
Он не успел закончить. Раздался жалкий и грубый смех.
- А зачем вам преподавать прикладные науки, когда у вас другие обязанности? - перебил его мужчина, стоявший у окна.
Учитель нахмурился, и сейчас его голос дрожал:
- Посмотрите на этот ужасный мир. Что было раньше, а что стало сейчас? Люди изменились, изменились продукты питания, предметы потребления... Если я не путаю ничего? Неужели мы, люди, не вправе все это исправить?
- Неважно уже! - рявкнул мужчина и подошел к учителю. Он одним движением руки стянул с того шарф и дернул за ткань одежды, - Посмотрите на этот дуб, - он указал на окно, которое открывало вид на большое высокое дерево. На этот сад. Это все сделано нашими руками.
Три человека переглянулись, но затем женщина снова начала сыпать самыми разными вопросами, а овладевший учителем страх за свое будущее не давал ему покоя, но было видно, что он готов держать себя в руках:
- Я ничего не знаю.
Я выдохнул из себя воздух и забился в углу стола. Учитель был сдержанным, но испуганным, было видно, как сильно он нервничал, чувствуя беду, и меня беспокоило его выражение лица. Спрятаться от трех тварей, которые закрыли ему дорогу, казалось невозможным. Где это укромное место, которое сделает его невидимым?
Женщина и двое мужчин опять посмотрели в мою сторону, и это вызвало у меня злость, раздражение, ощущение неисчезнувшей до сих пор тревоги за учителя. Этот человек больше не будет везти уроки, он не будет проводить время со своей семьей; эти люди увезут, спрячут его, а я должен как-то вытащить его из этой скверной и гадкой ямы. Прямо сейчас. Я думал о том, что мне лучше вылезти из-за стола. Это лучше чем сидеть здесь и прятаться. Во всяком случае, если сдаться самому, они не так сильно меня накажут.
Прошло полминуты. Троица, по-прежнему, следила за одной точкой. Взгляд моего учителя тоже упал в мою сторону, и мне показалось, что Марсов заметил меня, но просто скрыл это.
- То есть вы не хотите говорить нам, что произошло? А может, вы все-таки напряжете память? Думаю, вы способны ответить на наши вопросы. Скажите, зачем вам, учителю географии в пансионе понадобилось хранить записи в шкафу? С какими-то математическими формулами? - произнесла женщина, на что учитель прикусил губу. Он не имел ни малейшего понятия, как схитрить, и его лицо стало синим, синим. А спустя еще несколько секунд багровым. Трое опять окружили мужчину, и это убило всю хитрость и смелость, которые жили в нем тогда.
- Мне нравится изучать приборостроение, а также люблю решать задачи на оптику и механику, - осторожно ответил он.
Женщина и мужчины захихикали, и двое из них зашептались друг с другом. Власть доставляла им незабываемые ощущения. Теперь я мог сравнивать моего учителя с "овцебыками". Как будто за несколько секунд он стал таким же грязным и скрюченным с тонкими длинными пальцами и безжизненным выражением лица, которое было уже не багровым, а белым, как у мертвеца.
- Понятно, значит, вы к нам спиной? - сказала женщина так громко, что я вздрогнул от удивления. - Тогда и мы к вам. Но все же советую показать нам свои записи? Мы хотим взглянуть на них.
Учитель сильнее облокотился об спинку стула и проворчал. Его голос звучал неестественно громко. И я знал, почему так. Голос звучит хорошо, когда человек здоров, бодр и в хорошем настроении, ведь от настроения очень часто зависит качество речи. А сейчас он чувствовал себя насекомым в ловушке.
- Да плевать мне на вас! Уходите из моего кабинета! Ничего я вам показывать не буду! Вы все жалкие и никчемные отрепья!
Я попробовал напрячь слух. Все собеседники застыли, и я словно оказался в пустом зале пустой башни. Все разговоры и движения навсегда прекратились. Теперь передо мной были не четверо загадочных людей с непонятными целями, а каменные обездвиженные памятники. Сейчас никто не разговаривал и не выдвигал идей, стояла тишина, и лишь изредка раздавались голоса ребят с первого этажа. Было ужасно страшно, и я ничего ничего не уловил из их речи, а когда собеседники тихо пробурчали, слова как будто расплывались в созданном нами покое. Будь этот разговор более интересным, то возможно я мог бы что-то расслышать? А глубокая тишина досаждала, угнетала, злила меня, будто в этой комнате собрались все самые плохие эмоции. Но спустя несколько секунд раздался голос женщины, уже не шепот, и учитель повернулся к ней всей частью своего тела.
- Мы уходим, оставаться здесь вы не можете. Больше вы в этой школе не работаете. Встаньте, пожалуйста, - произнесла таинственная дама и, поправив свое черное длинное платье, пальцем указала на дверь.
Марсов вздохнул и с неохотой поднялся, следом шагая за тремя идущими.
Он направлялся к выходу из кабинета, но его взор упал в сторону шкафа и опрокинутого стула. Возможно, он понял, что кто-то из учеников уже узнал о его научных работах? И этот любопытный видел его новые записи и черновики? Видел его стремление познать то, что неизвестно другим? Видел его смелость и упорство?
Теперь его походка была не такой уверенной, как раньше, его колени тряслись, а пальцы полезли в карман брюк за носовым платком. Не за секунду, а за одну сотую долю секунды преподавателя словно накрыла огромная морская волна, и тут же его силуэт испарился в воздухе. Он исчез навсегда.
Глава четвертая
13 октября был днем изучения ботаники. В среду все ученики традиционно выходили на улицу и выносили учебники из школы. Это был единственный день, когда ребята при входе в здание обратно могли почувствовать себя в чистом и убранном месте. Во всяком случае, теперь полки и полы не были загромождены множеством пыльных книг. Среди них были бутылки и банки, но это никому не мешало.
Поэтому сейчас всех учеников школы (их было около 150) выпустили из школы. Для меня это было редким событием, и шел домой я всегда один. Теперь мы были вместе и могли познакомиться с природой школы. Мальчики носили учебники, сжимая в кулаке по три книжки, девчонки раскладывали рабочие тетради по сумкам. Несмотря на то, что ребята вышли из школы, воздух был каким-то жестким и сухим, как будто улица была такой же тесной, как и сам пансион. Сделав несколько шагов в сторону аллей, мы поняли, что дышать будет трудно, если хотя не присесть. Одна из девчонок (самая старшая) бросила сумку с тетрадками и подбежала к толстяку с просьбой помочь ей с вещами, на что мальчик отреагировал живо. Это было так блистательно. Впервые девочка о чем-то его попросила, ученика, на которого никто никогда не обращал внимания. Толстяк улыбнулся мне с целью прихвастнуть и взял у нее сумку. Ребята были не одни. Впереди, в самом центре стояла пожилая женщина, узкая телом и высокая. Наша учительница ботаники. Именно она всегда проявляла инициативу в нашем учебном процессе (я хорошо знал ее в силу своего любопытства, часто следил за ней и за Марсовым). Излишняя худоба делала ее еще старее: лицо Ясовой было покрыто множеством маленьких морщинок, и многие учителя советовали ей набрать вес, от чего она отказывалась, хотя сама, как биолог, любила рассуждать о красоте и здоровье женщины. Она никогда не слушала Елисову (учительницу по грамматике, которая обожала воспитывать в ней "красивую женщину"). Перед уроком в руках она всегда держала учебник, очень толстый, вероятно, не менее трехсот страниц. Книжонка была большой и покрывалась серой обложкой, на которой обрисовывалась надпись черными яркими буквами: "Учебник по ботанике для учащихся и поступающих в университеты".
Мы все ненавидели ботанику, так как большинство информации нужно было отложить в памяти, а потом теорию применялась на практике. Но посещали занятия с удовольствием. Это был самый насыщенный урок, время, когда можно было выйти и подышать свежим воздухом, чего не разрешалась на других парах.
- Интересно, когда уже можно будет свободно гулять на школьной территории? - начал толстяк, по-прежнему, сжимая в руке сумку одноклассницы. - И почему ничего не делают для нашего удобства в классах? Лично мне надоело сидеть в закрытой комнате, я, может, хочу, чтоб проветривали чаще.
Другие ребята повернулись в его сторону.
- Да у нас всегда так было. В кабинетах жарко и дышать нечем, - прокомментировала одна из учениц. Это была светловолосая девочка среднего роста и широкого телосложения. Все что отличало ее от других девочек, так это манера разговора, а также сильная жестикуляция, которую она применяла при обращении к собеседнику. - На мой взгляд, это ненормально. Я давно уже советовала обсудить это с ней,- она указала на учительницу, стоявшую рядом по центру.
Девочка быстрым шагом подошла к ней и что-то спросила (я всегда удивлялся ее шустрости и смелости), на что женщина уронила учебник и резко бросила:
- Простите, простите, заговорилась. Сейчас прям и начнем. Только вот мне нужно поговорить с директором школы. Я вот не знаю, стоит ли здесь сегодня проводить урок, возможно, начнется дождь,- она взглянула на небо, покрытое тучами. Резко похолодало, как будто предзнаменовало какое-то плохое событие.
Красные, желтые и даже синеватые листья имели место здесь. Очень не хотелось уходить отсюда. При сухой погоде листья начинали подниматься из-за ветра и садиться на школьные окна, при дожде приземлялись на лужи. Создавалось впечатление, будто желтые птенцы садятся на воду и танцуют в этом небольшом и прозрачном озере. Когда шел дождь, земля была чистой. В это время все движение на улице останавливалось: прекращались игры, а учащиеся оставались в классах; люди, шедшие куда-то, останавливались и отправлялись обратно домой. Обычно после дождя небо становилось сине-розовым, а когда прекращалась гроза, оно сочетало в себе зеленые, фиолетовые, оранжевые оттенки. Гроза была только летом, осенью она появлялась очень редко. Жители города боялись ветра и сильного грома и во время него всегда возвращались домой, зажигали свечи дома даже днем, стремясь сделать свои хижины более светлыми.
Но сильнее всего люди боялись зимы. В основном, деревенские жители. В январе и феврале начинался снег, который мог покрыть землю глубиной до 1-2 метров. А когда начиналась метель (а она была часто), нужно было плотно закрывать окна и двери. Так часто делала моя мама.
Зима была полезной в тех случаях, когда можно было спокойно хранить продукты питания в сараях, верандах и даже дома. Многие жители боялись, что фрукты и овощи могли пропасть, но в большинстве случаев все проходило удачно.
Продукты питания хранились в специальных ящиках: содержимое ящика с едой покрывали льдом и плотно закрывали. Так делали каждую неделю, чтобы пища не пропадала.
Женщины, которые не работали, а занимались домохозяйством, в основном, хранили пищу в холодных местах. Бывало, выносили на улицу и оставляли там.
- Идемте за мной, ребята, - обратилась учительница к нам, и вся наша группа направилась в школу, - лучше проводить ботанику в классе, ведь вы промокнете, а потом ваши родители обвинят меня? Все за мной!
Девочки, шедшие за учительницей, усмехнулись и начали шепот.
- Да уж, - прокомментировала одна, - Вероятность такая большая, что мы все простудимся. Сто раз выходили под дождь, и все было нормально. А как классы проветрить, так они не могут никогда - всегда жарко! Отвратительно!
- Ужасно раздражает!
Ребята, шедшие впереди, толкали девочек и указывали пальцем вверх:
- По ходу будет не дождь, а ураган.
Учительница постоянно вздрагивала и, закрыв рот рукой, торопила идти за ней.
- Быстрей, быстрей, молния начнется и ударит вас! - кричала Ясова, подгоняя каждого из школьников, а они, словно букашки, шагали за ней.
Не прошло и минуты, как подул сильный ветер. Деревья, с виду очень тяжелые, выращенные за пределами поля, качались, их ветки бесконтрольно двигались то вправо, то влево. Цветы, которые находились возле аллей, благодаря ветру поднимали свои головки вверх, словно стремились вырваться из-под земли. В один миг нам показалось, что и сама школа изменилась: потемнела и покрылась серо-коричневыми красками (Она всегда была темной, но сейчас она стала похожа на черную башню), а лестница, по которой поднимались мы, группа "букашек", стала совсем незаметной, приобрела тоскливый оттенок. На фоне стен и полов она выглядела кисло. Та ли эта школа, которая была всегда такой красивой в этот традиционный день учебы?
Глава пятая
Таинственная пропажа
Моя хижина находилась недалеко от пансиона, и я часто заглядывался на школьный сад, пытаясь найти в нем что-то новое для себя. Он еще с самого раннего детства вызывал у меня незабываемые эмоции. Просыпаясь утром, я в первую очередь обращал свой взгляд на этот сад, усеянный цветами и толстыми деревьями. Совсем, как в Африке. Не хватало пальм и кокосов, но были газоны и толстые дубы, которые вызывали бурю наслаждений своим видом. Неподалеку от школы находилась речка, и я часто следил за молодыми людьми, плавающими в шлюпках. Дальше шло огромное поле из подсолнечников, ярко желтых, которые открывали вид на школьную рощу и лес. Не редко я мог увидеть там "овцебыка" совсем ранним утром и часто задавал себе вопрос, кто же они такие и что они ищут в этой местности?
-Мне бы хотелось спросить у тебя, знаком ли твой отец с ними? - как-то решился спросить я толстяка (тогда мы вдвоем направлялись в город), на что он хмуро ответил, что "овцебыки" выполняют роли сторожей, и, наверняка, охраняют территорию, на которой, нам, ученикам и жителям города, нельзя находиться по непонятным причинам.
- Настоящее название тюрьмы - Шильянка, - говорил он.
Толстяк не раз рассказывал мне о самой тюрьме в тончайших подробностях , в которой жили эти заключенные, добавляя, что его отец работал там в течение долгих лет и с тех пор называет это место "сырой грязной темницей для оборотней".
И ко мне не раз приходили мысли о том, что я должен посетить "сырую темницу" и больше узнать об "овцебыках". Это идея мучила меня и сейчас, и я со страхом думал о Шильянке.
- Заходите все! Кабинет открыт, можете садиться, - слышал я голос Ясовой, - А я пока попрошу других ребят принести все то, что они вынесли, - лепетала женщина и махала руками. Говорила она очень быстро, словно окружающие уже были втянуты в катастрофу или стихийное бедствие.
- Не поднимайте панику и успокойтесь, - раздался голос сзади, и женщина обернулась. Возле двери стоял мужчина среднего возраста, директор школы, который преподавал здесь больше десяти с лишним лет. Выглядел он угрюмым и усталым, и его взгляд показывал учительнице и детям, что произошло что-то нехорошее. Однако, что случилось, никто понять не мог, - Успокойтесь все!
Стояло молчание. Затем директор произнес шепотом женщине:
- Он пропал. Мы не можем его найти со вчерашнего вечера.
Женщина нахмурилась и издала визг, похожий на писк маленькой испуганной крысы.
- Как же так? - пробормотала она, - В смысле пропал? Яснее? Когда? Где?
- Уже обыскали все и нигде не нашли. Родным писали письма, а они не знают, что с ним, - ответил мужчина.
Ребята переглянулись. А я, не зная, как исправить ситуацию, вступил вперед и произнес:
- Вчера еще я поссорился с ребятами и решил остаться в классе. Через десять минут, может, чуть больше пришли женщина и двое мужчин. Они позвали в кабинет Марсова и начали допрашивать, а потом он исчез.
Моя речь звучала неправдоподобно, и я удивился этому. Директор и учительница с ужасом взглянули на меня:
- Да не приходил никто! Чего ты врешь? Не было никакой комиссии - проворчали они, - И без тебя нервов полно.
Директор помолчал, а потом продолжил:
- Мне кажется, стоит отменить занятия. Пусть все ребята идут по домам, раз такой случай. Думаю, в нашей школе опасность и скоро ее надо будет закрыть. Не место вам здесь. Сколько лет работал, такого не было, а что сейчас...
Один из ребят подпрыгнул с диким возгласом:
- Закрыть? Школу? Получается, мы будем отдыхать и не учиться?
- Вы будете учиться. Но пока что временно нет. Забудьте о школе и идите домой. Но никому не рассказывать о том, что услышали. А то найдутся ребята, которым покажется пропажа вашего учителя доброй шуткой, - ответила учительница и с украдкой взглянула на меня. Я смутился и отвернулся, поняв, что чем-то задел ее, заинтересовал. Как будто она верила тому, что я сказал.
- Хорошо, - ответил старший и подтянул к себе толстяка, - Мы пойдем, только вы уж нам задания дайте на выходные.
Женщина кивнула:
- Идите, а этого ребенка оставьте. Я хочу с ним поговорить.
Она указала на меня, и я остановился у двери.
Было видно, что она очень сильно хочет помочь мне, как будто она своими ушами слышала, что произошло в классе в тот день. И мне стало невыносимо сдерживать свои эмоции в себе, и я решил высказать ей все. Тут же передо мной возникла та же картина: раздался сильный треск, и все упало. Опять опрокинулся учительский стул, а дверь пошатнулась от сильного ветра. Хотелось нырнуть под учительский стол и слушать все новые и новые разговоры, докапываясь до истины, как этого жаждал я еще вчера, когда неожиданно появилась таинственная группа людей, так же незаметно исчезнувшая.
***
Деревья во дворе школы никогда намеренно не выращивали, а растения не сажали. Ходили легенды, что все это само образовалось из хаоса. Атмосфера, по их мнению, в саду была дикой и внушала тоску.
Учителя искренне верили в это и рассказывали нам, что все в природе не просто так, и многое нам неизвестно в силу возраста, и даже на уроках биологии можно было услышать об этом. Но самой суеверной была учительница по экологии, она часто рассказывала о магии, легендах, сверх естественных силах, о которых мы слышали еще с самого детства от родителей, и о которых знали все, но говорила она о них так, как будто сама являлась автором всех этих небылиц.
Сейчас она молча стояла и думала, как начать разговор со мной.
Атмосфера была дикой и внушала тоску. Я ждал, когда она начнет говорить, и мое желание осуществилось.
- Так это правда? - начала она. - То, что ты рассказал нам, действительно было?
- Да, - ответил я, - Я видел все.
За окном было по-прежнему темно и сыро. Однако молния прекратилась. Деревья перестали качаться и успокоились. Учительница села за вторую парту и начала рыться в ящиках стола (обычно там лежала чернилица и книги). Достав свечу, женщина тут же зажгла ее и поставила возле себя.
- Не мешает? Просто сейчас хоть и день, но света нет с окон. Извини уж. - сказала она. - Так ты расскажешь мне все, что видел или нет?
Я оглянулся и, продумав свои слова, ответил:
- Да. Я думал, вы не поверите мне, сказал я, - Но вы поверили. Я сразу заметил это. Только не думайте, что я замешан в этой истории. Я случайно там оказался - в этом кабинете... А потом несколько минут спустя раздался шорох, и вошли эти трое: среди них была одна женщина. Она говорила странные слова и позже велела позвать нашего учителя. Они напали на него.
В ответ женщина нахмурилась и прикусила губу.
- Да уж... - произнесла она со скрипом. - Действительно непонятная история. А главное никто из наших преподавателей не знает, в чем дело.
- Откуда взялись эти люди? - перебил ее я, - Как вы можете быть уверенными в том, что эти трое не знакомы с директором?
- Они точно с ним не знакомы! - крикнула Ясова, - Можешь даже не спорить со мной. Я видела его лицо. Оно было не таким, как всегда. А это значит, что он был озабочен трагедией или удивлен пропаже моего коллеги.
Она потушила и зажгла свечу снова. Свет гас с молниеносной и беглой скоростью, как будто рассказ мой был им услышан. Волосы женщины зашевелились на затылке. Теперь ее лицо приняло другой вид: оно было не холодным, а даже ледяным. Возникало ощущение, как будто ты смотришь не на человеческое лицо, а на пластелин, или же на аморфную вещь, но она внимательно слушала ученика. Ее речь звучала убедительно, сознательно. Она знала, о чем говорит:
- Так ты расскажи, что они делали и о чем говорили?
Я оперся локтем об стенку и пересказал ей все, что видел в тот день. Учительница, потеряв дар речи, пожала плечами. Она была левшой и ее рука схватилась за стул, что не позволило ей упасть на пол, женщина была в ошеломлении, как будто все, о чем говорил я, было наглой и бессовестной ложью.
Предчувствуя неудачный конец общения, я опередил ее:
- У меня есть кое-что для вас, - я засунул руку в карман и вынул оттуда небольшую синюю тетрадь в 28 листов. - Вот. Посмотрите. Это я нашел у него в кабинете в шкафу. Было слишком любопытно, что он там хранит. В тетради какие-то формулы и схемы. Та женщина еще спрашивала у него, зачем он взялся за изучение этих задач, говорила, что его деятельность вредна.
Учительница полистала тетрадь и отложила в сторону.
- Действительно непонятно, - усмехнулась она, и ее ответ словно хлестнул меня по лицу. Такого мнения я не ожидал. - Зачем ему формулы, когда он учитель географии? Только вот не соглашусь с тем, что они вмешались во все это дело. Интересно зачем?
Она снова взяла тетрадь и присмотрелась к каждой формуле, к каждой букве. Окно в классе открылась и издала мерзкий звук, потом резко закрылась, после чего раздался громкий стук.
Я стоял и не шевелился.
- Интересно все это, - продолжала женщина (она была в сарафане.)- И главное ничего непонятно. Откуда взялись эти люди? И откуда у них право посещать наше учебное заведение? Я предлагаю тебе идею, но не знаю, согласишься ли ты?
- Да! - сказал я.
Лицо учительницы теперь сменилось улыбкой, и она погладила меня по плечу:
- Мы пойдем в эту рощу, Иннокентий. И узнаем, что там. Прямо сейчас.
***
Наступил вечер. Пошел сильный дождь, поэтому орхидеи опустились и приняли грустный вид. Передние кактусы засохли, и, что самое интересное, при этом не теряли своей красоты. Деревья подкачивались и шевелили своими длинными "деревянными пальцами". Погода была непослушной, а ветер нарастал с бешеной силой, поэтому прогулки закончились спустя полчаса после выхода учеников из школы. Несмотря на то, что было ветрено, поиски начались после 13:00, сразу же после сообщения о пропаже учителя. Из школы эвакуировали учеников и велели им идти домой; всюду раздавался шепот, разговоры о том, куда мог бесследно пропасть человек. Однако о подробностях никто из учеников не знал; лишь некоторых из них взяли в поиск, в основном мальчиков. Девочек отпускали в город, где они вывешивали плакаты с именем, фамилией и портретом учителя. Повсюду возгласы и крики, волнения и паника. Где не выйдешь - везде жуткая надпись: "ПРОПАЛ ЧЕЛОВЕК, ТРЕБУЕТСЯ ПОМОЩЬ!"
Стоило выйти за пределы школьного двора, как в глаза бросались клееные объявления. Их могли повесить на столбах возле пансионов, рынков и других объектов. Учителя предполагали, что учитель мог упасть в яму или просто уехать. Предположения были самыми разными, но самые необычные были со стороны учеников школы. Многие из них говорили о магических силах, рассказанных на уроках учителями; другие считали, что они настолько надоели этому географу, что он бросил работу и уехал от всех с целью скрыться, отдохнуть. Человеком он был особенным и иногда вел себя необычно, мог спонтанно крикнуть или глупо пошутить. В отличие от других учителей он понимал юмор, но в то же время был серьезен.
Торговые места были закрыты, а те, которые были открыты, работали до полудня; вечером становилось темно, и управляющие давали команду ставить свечи.
Самый дорогостоящий магазин находился возле школы, носивший название "Миниатюрный" - в нем свет горел всегда; в день покупалось двадцать-тридцать свечей (если их не хватало, покупатели сами приносили и оставляли производителям свечки с целью получить скидку - был такой своеобразный обмен). Зимой на Новый Год ставили елки, нарядом для которой были не только игрушки, но и горящие свечи. Такие украшения считались традиционными, и каждый год люди вносили что-то новое. Однако елка без горящих свечей считалась негодной и непраздничной.
Сейчас школьный двор был пуст, лишь изредка из школы мог кто-то выйти, а если кто-то из учителей направлялся домой, то обязательно заглядывал в этот маленький магазинчик.
Шел сильный ливень, и, когда из школы выглянули наши лица, небо потемнело еще сильнее, и те поспешили добежать до футбольного поля.
Футбольное поле теперь казалось коротким и узеньким, напоминало зеленый квадрат, окруженный тротуарами и аллеями. Я и учительница промокли, со стороны наша ходьба казалась смешной: была быстрой, но при этом спокойной.
- С меня хватит! Давай отдохнем! - сказала учительница, и мы остановились возле небольшого узкого дерева. - Можешь сесть, - она указала на пень, и я выполнил ее просьбу.
Наступила временная пауза, и оба оглянулись по сторонам. Школьников в здании не было, а уроки прекратились четыре часа назад. Из школы выходили преподаватели и старшие ребята, участвовавшие в поиске. Несколько девушек заранее сняли с себя платья и переоделись в темную серую форму. Больше всего бросались в глаза длинные штаны, свисавшие до пят. Вид у девушек был усталый, а одежда на фоне их волос и украшений теряла свой фон, становилась невидимой. Участниц движения называли "Синими медведицами". Одежда смотрелась очень некрасиво, но такая форма предполагала, что другие ребята не узнают об участии этих учениц в поиске. Учителя по географии жутко не любили, презирали. Буквально за один день о нем придумали столько легенд и сказок, сколько не придумали другие за все двенадцать лет учебы. Его считали предателем и мизантропом - ребята всерьез верили в то, что он уехал от них по той причине, что боялся ответственности за них. Мальчики плевались на плакаты с портретом географа, а девчонки хихикали и оставляли оскорбительные надписи. Все время, проведенное с преподавателем, было для них "черным пятном", жутким и страшным воспоминанием.
-"Географ вонючка!"- смеялись мальчики и обливали плакаты чаем. Это было самое распространенное оскорбление, которое можно было встретить. Так кричали двое учеников, и сейчас они выходили из школы и направлялись в магазин.
- Интересно, что они здесь делают? - удивился я, - Ведь всех ребят отпустили с уроков.
Учительница оглянулась по сторонам и указала пальцем на лопату, стоящую у забора.
- Сволочи, - сказала она, - не обращай внимания. Просто пакостят. Я уже ничему не удивляюсь, - она оглянулась по сторонам, - Принеси вон ту лопату, пожалуйста. Которая справа!
Я поднялся на ноги и побежал в сторону лопаты, которая опиралась об стенку деревянного забора. Рядом с ней стояли грабли и два высоких ведра.
"Тяжелая она. Прям рычаг какой-то.
Я резким движением руки потянул ее, но лопата не слушалась.
- Помогите мне! - крикнул я, обращаясь к женщине, и помахал ей левой рукой, - Она слишком тяжелая! Может, мне сбегать в школьный чердак и посмотреть, что творится там?
- Не надо, тащи сюда! - ответила издалека Ясова. Она была одета в голубой сарафан, - Я очень хочу узнать, что там в этой роще.
Я поторопился и ускорил шаг. Лопата не слушалась и закапывала себя в землю, цеплялась о камни и длинные растения. В один миг мне показалось, что я увидел двух девчонок, шедших из школы, и спрятался, присев на корточки. Небо потемнело, и стало совсем холодно. Из кустов (приближаться к крапиве разрешалась как учителям, так и ученикам) выглянул луч света, и несколько муравьев побежало навстречу моим ногам. Они атаковали меня, поползли вверх по голени. Земля стала очень яркой, и я понял, что вечером здесь всегда появляются светлячки.
- Не бойся, муравьи не кусаются, - успокоила меня учительница и выхватила из моих рук лопату, - Живее! - выкрикнула она. - Уже ничего не видно. Иногда я удивлялся ее строгости и быстроте. Я никогда не встречал человека более внимательного и разумного. Мне хотелось спрятаться за ее спину, с ней как будто забываешь о своих страхах.
Раздался громкий звук, и мы поняли, что это начало ветра и грозы. Звезды на небе стали менее яркими, и оба мгновенно ослепли среди этой таинственной страшной ночи. Стало резко темнеть. Немыслимо, но именно здесь родилась эта сказка (цветущий сад и деревья в течение многих лет). А сейчас находиться здесь было невыносимо. Чернота. Любое движение теперь пугает, а лай собак превращается в вой оборотней.
Женщина нежно схватила меня за руку в знак поддержки, и мы направились в сторону огромного толстого дуба. Мы прошли несколько метров вперед и добрались до ствола дерева.
- Преграда, - сказала Ясова, и я увидел за деревом огромные в вышину и ширину ворота, сделанные из крепкой стали, как я понял не просто так. Однако в самом начале я подумал, что ворота сделаны не из металла, а из примеси гашеной извести. Они были очень высокие, выше среднестатистического тополя. Их высота достигала 7 метров, а длина ворот была бесконечной. Они вытягивались километрами вперед подобно Китайской стене.