Сафонова-Пирус Галина : другие произведения.

У лестницы вверх. Глава 2

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Нет, не помню, чтобы страданием для меня было каждый день вставать в шесть утра и идти к магазину, - пораньше занять очередь!.. за положенной нам по карточкам буханкой хлеба, - дождаться той синей будки, в которой его наконец-то привозили на санях или повозке. И до сих пор живо ощущение радости, когда я иду домой с той самой буханкой и жую уголок-довесок к ней. Кстати, почему-то давали его всегда!.. и он полагался мне по праву. Да и потом, когда мама разрезала эту буханку на равные кусочки и раздавала нам, то я в очередной раз прибегая в дом и понемногу отщипывая от него, снова буду радоваться: еще не всё, ещё осталось! А те школьные кусочки чёрного хлеба - горбушка!.. ах, хотя бы досталась горбушка! - с горочкой сахарного желтоватого песка, которые нам иногда давали в школе! Я и сейчас ощущаю во рту хруст той корочки, - кисло-сладкий вкус нечаянного лакомства...
  
  1951-й
  Из дневника в четырнадцать лет:
  'В этом году очень морозная зима, вот и сегодня с утра подул холодный резкий ветер, к вечеру стал сильнее, потом мокрый снег повалил и началась метель. В прошлом году в это время уже тронулась река, а сегодня еще нет.
  
  Улей стоит у нас в доме и брат сегодня осмотрел пчёл. Оказалось: половина их вымерла. Как жалко! Все лето они по каплям собирали мед, гибли в дождь, пропадали в полетах, а мы этот мед у них отняли и вот они погибли от голода. Перед оставшимися пчелами даже стыдно.
  К этому применима цитата из Радищева: 'Они работают, а вы их труд ядите'. Мама собирается поставить пчелам свечку.
  
  Почти весь день падает и падает густой снег. Очень красиво, но на улицу я не пошла, а сижу на печке, слушаю музыку по радио и пишу эти строчки. Как же мне здесь хорошо за этими шторочками! Как в шалаше'.
  
  (Отрывок из 'Прощание с печкой''):
  'Но это - записи из дневника, - скажешь ты, - А что сама-то помнишь обо мне?'
  Прости, родная, мало. Ой, как мало! Ведь для того, чтобы осталось в памяти, надо было тогда завязать узелок о том, что когда-то уйдёт невозвратно, но детство не ведает этого...
  'И ты не ведала, принимая меня как данность.'
  Ну да... Просто залезала на твои теплые, согретые недавно сгоревшими тельпушкАми кирпичи и, задёрнув цветастые занавески, читала сказки, и сейчас сожалею, что была ты для меня чем-то привычным, неодушевлённым, а поэтому не рассказывала тебе ни о Емеле, разъезжающем по деревне на печке, ни об Илье Муромеце, пролежавшем на теплых кирпичах целых тридцать три года, ни о бабе-Яге, которая любила погреть свою старую спину о твою, а потом на лопате поджарить кого-либо на угольках в такой же...
  'Не такой же, тогда были другие времена, другие печки...'
  Конечно, другие, но все они были заботливыми домочадцами, в любой день и час готовыми согреть, накормить, и даже помыть в своём жарком горниле...
  'Да нет, во мне вы не мылись, мала для этого...'
  Нет, не мылись, но вода теплая там всегда стояла, когда было чем натопить тебя, а если сжигали и купить было не на что, каким же айсбергом ты становилась!.. И уже нельзя было сунуть, промокшие от растаявшего снега варежки, в твои печУрки'.
  Вот в такие писания переродятся со временем мои записки, которые, - надеюсь! - будут интересны и тем, кто прочитает это.
  Но снова - к дневникам.
  
  'Воскресенье. Мама ушла на базар продавать одеялку, которую мы вчера дошили. Если продаст, то купит нам хлеба, а корове санки сена. Мама говорит, что Зорьку надо поддержать сеном, а то она совсем стала худая потому, что мы кормим её только соломой.
  
  До полудня бушевала метель, снег шел мокрый, липкий, а к вечеру тучи ушли на восток, показалось солнце, но сразу похолодало.
  
  Сегодня, когда стало рассветать, мы с мамой опять ездили в Юрасово за бардой. Там на заводе делают спирт, а то, что остается, выливают в яму и эта барда даже не замерзает. Наша корова любит ее лизать. Везли мы бак на санках. Мама тянула за веревку, а я толкала сзади. К дому подошли, когда уже смеркалось. Плохо то, что барда эта иногда выплескивалась прямо под ноги, и мои бурки (что-то вроде валенок, но сшитые из сукна и ваты) покрылись ледяной коркой.
  
  Спела маме сегодня свою любимую песню:
   Что стоишь, качаясь,
   Тонкая рябина,
   Головой склоняясь
   До самого тына?
   - Как бы мне, рябине,
   К дубу перебраться?
   Знать мне, сиротине,
   Век одной качаться...
  Когда я кончила петь, мама сказала:
  - Как же трудно оставаться вдовой и воспитывать детей! - Это она - о себе. - То, бывало, устанешь, а муж подойдет, скажет ласковое слово, и опять силы появятся. А без него плохо.
  Мама-мама! Ведь я тоже не слышу ласковых слов, и даже не знаю: а какие они, эти ласковые слова? Вот только иногда брат скажет, шутя: 'Милая ты моя Галка!', а у меня и забьется радостно сердце, и станет празднично на душе'.
  
  Да, не до ласковых слов было маме.
  Жили мы тогда - мама, брат Виктор и я - в наспех построенной после войны хате, ибо ту, что построили до войны, сожгли немцы при отступлении. Отец наш, хотя и возвратился с фронта, но через год умер от контузии, старший брат Николай, тоже фронтовик, учился в институте в Ленинграде, а другой брат, Виктор, работал преподавателем физкультуры в деревне под Карачевом. Помню, когда приезжал домой, привозил мне гостинец, - несколько пряников... нет, тогда их называли жамками и почему-то всегда были они такими чёрствыми! Но когда я залезала на печку и подолгу их грызла, то казались таким удивительным лакомством!
  Мама зарабатывала на жизнь нашу тем, что летом торговала овощами с огорода, а зимой шила и продавала одеялки, за что её часто забирали в милицию, - считалось, что занимается спекуляцией. Часов с двенадцати я начинала её ждать, - становилась у окна и смотрела на дорогу: не идет ли? - и если она не возвращалась до самых сумерек, то это значило: опять забрали. Вот поэтому-то и до сих пор плохо переношу послеобеденные солнечные дни, - настигает депрессия.
  
  'С крыши закапали капели и с южной стороны завалинки подтаял снежок. Собака Ласка греется возле нее до вечера на солнышке, а кот еще не желает.
  Брат Виктор снова выгреб пчелиный подмор из ульев, а мама высыпала его в решето и подогрела. Некоторые пчелки ожили. Раньше пчел, которые выползали из улья, мы почти всех убивали, а теперь каждую стараемся посадить назад, в улей.
  
  Сегодня с утра была почти весенняя погода, а после обеда подул холодный ветер, нагнал облаков и солнце спряталось.
  Но к ночи оттаяли окна.
  
  И всё же весна! Второй день дует южный ветер, все радуется теплу, и мама вывела нашу Зорьку из закутки, чтобы она погрелась на солнышке.
  
  Всё сильнее пригревает солнце, вздулась наша Снежка, и за плотиной стала, как небольшое озеро'.
  
  Иногда память... или сердце?.. подбрасывает из детства вот такое:
  Наша Карачевская речушка, тогда еще бойкая, с прозрачной водой, с песком на дне, с извивающимися косами водорослей, и я с корзинкой в руках.
  Опускаю ее навстречу течению, завожу под косу, болтаю ногой, вспугивая рыбёшек, а потом рывком поднимаю. Быстро-быстро, с шумом исчезает вода, а там, на дне трепыхается, бьется о прутья рыбка, плотвичка серебристая.
  О, радость!
  О, запахи воды, тины, сырой корзины!
  И хотя тут же и отпущу мою серебристую рыбку, но ведь видела ее, видела!.. и она была в моих руках!
  Владимир Владимирович Набоков: 'Обнаружить и проследить на протяжении своей жизни развитие тематических узоров, и есть задача мемуариста'.
  А, может, тематический узор моей жизни в вечном стремлении ловить и отпускать этих самых рыбок серебристых?
  
  'Наша Зорька вот уже третий день лежит возле дома на огороде, потому что у неё нет сил подняться. На ночь мы укрываем ее кое-чем, и мама не знает: что делать?
  Как же мне жалко нашу Зорьку! Наверное, она умрет.
  
  Вчера приходил ветеринар и сказал, что лечить нашу корову нечем, а сегодня, когда я пришла из школы, то нашей Зорьки уже не было.
  Весь вечер иногда начинала плакать.
  
  Снега уже нет, последняя, грязная вода стекла в овраг, везде зазеленела молоденькая, острая травка и как же грустно, что наша Зорька не дожила до неё!'
  
  Из рассказа мамы:
  'Мы-то корову эту купили, когда из Орла в Карачев вернулися, и хоть старая она была, но молоко давала и сено ела... обОрыши одни, да и то, не всегда их могла купить. А в ту зиму я всё бардой ее отпаивала, километров за десять к спиртзаводу водила. Как напьется она там этой барды!.. так еле назад идёть, да и сама несу вёдра на коромысле, а в поле еще и жневнику* мешок надеру, приташшу, отдышуся, а на ночь резь ей сделаю, бардой перелью, вот она и сыта. Так-то с коровкой моей мы и жили, так-то зиму и тянули, а в апреле она вышла на огород, да и пала на ноги. Старая ж была, да и близкое ль это дело по двадцать километров отхаживать за этой бардой! Вот и не выдержала... Лежала прямо на огороде, и даже водички ей, бедной, нечем было согреть. С месяц, должно, пролежала и отелилася даже. Молока, конечно, не дала, но все ж попробовала я теленочка отпаивать и стала у соседки молоко это брать, а она что ж, паразитка, посымить сливки, а теленок пить и не хочить. Пришла раз к ней раз и говорю:
  - Варь, ну что ж ты делаешь!
  - Нет-нет, - глазами закрутила. - Не снимаю я, не снимаю...
  - Да разве ж не вижу, что это бурда, а не молоко, да еще и водой разбавленная.
  И пришлося теленочка зарезать, а потом и её. И вот теперь как вспомню об моей корове, так сердце кровью и обольется. Как же мучила, бедную, и как сама мучилася!
  Но она, старая была и сдалася, а я помоложе... вот и вытянула'.
  
  И все же, несмотря на бедность и недоедание, нет у меня тяжелых воспоминаний о детстве, - память схватила и сохранила лишь радостные моменты, - и не было для меня слишком трудным даже то, что каждый день надо было вставать в шесть утра и идти к магазину, чтобы пораньше занять очередь за положенной нам по карточкам буханкой хлеба, а потом дождаться той синей будки, в которой его наконец-то привезут на санях или повозке. И до сих пор живо ощущение радости, когда иду домой с той самой буханкой и жую уголок-довесок к ней, - почему-то давали его всегда, и он полагался мне по праву. Да и потом, когда мама разрезала эту буханку на равные кусочки и раздавала нам, то я, в очередной раз прибегая в дом и понемногу отщипывая от него, снова буду радоваться: еще не всё, ещё осталось!
  А те школьные кусочки чёрного хлеба - горбушка!.. ах, хотя бы досталась горбушка! - с горочкой сахарного желтоватого песка, которые нам иногда давали в школе! Я и сейчас ощущаю во рту хруст той корочки, - кисло-сладкий вкус нечаянного лакомства.
  Да и вот этот 'Дорожный батон', который мой муж только что принес, люблю, наверное, потому, что напоминает ту самую булку, которую выменяла однажды на гопик - лепёшку, сделанную из мерзлой картошки, перекрученной на мясорубке и приправленной луком...
  Кстати, и еще один радостный момент из памяти: черный и влажный развал оттаявшей земли и в нём - промерзший светло-коричневый, но чистенький клубень картошки! (Вставить ссылку)
  Наверное, дети умеют быть счастливыми потому, что довольствуются малым и воспринимают жизнь только настоящим мгновением. И как же плохо, - не мудро! - когда взрослея, мы теряем эту способность.
  
  'Когда приезжает из Ленинграда на каникулы наша соседка, как жадно слушаю то, что рассказывает! И как становится радостно, что через три года и я смогу поступить в институт, жить веселой жизнью.
  
  Интересно, почему меня больше тянет к подруге Лоре, а не к двоюродной сестре Вале? Наверное, потому что у Лоры нет той жестокости, которая есть у моей сестры. Да, любит она уколоть человека каким-нибудь едким словом и это у неё, наверное, от матери, от тети Дины.
  
  Лёд на Снежке трогается, около большого моста льдины уже взрывают, а на полях еще лежит снег.
  Лариска, мой дорогой Чижик, сказала сегодня, что они, наверное, уедут из Карачева. Я не могу себе представить: и как я буду жить без неё? Если там, куда они едут, не будет школы, то она не сможет окончить десять классов. Как жалко! Ведь она так мечтала стать пианисткой!
  
  Как только пригревает солнышко, в небе начинают петь жаворонки, а на деревья усаживаются черные скворцы и, важно посматривая вниз, посвистывают. Все чаще по вечерам в северную сторону пролетают стаи птиц, наполняя воздух тихим свистом.
  А в городском парке по вечерам начал играть духовой оркестр и на площадке - танцы.
  Но мы еще туда не ходим, мы 'еще маленькие', как говорит о нас с Лариской мой брат, поэтому вечерами прогуливаемся по центральной Советской улице. Да нет! Мы еще не гуляем, как некоторые девчата из нашего класса, я еще не любила и не собираюсь любить, а вот дружить всегда буду, если со мною захотят дружить.
  
  Опять ходили с Лариской в библиотеку, в читальный зал. Я взяла 'Консуэллу' французской писательницы Жорж Санд, а она - 'Дон Кихота' Сервантеса. Прочли по несколько глав и ушли. Прошлись по Советской, снова пришли к клубу и столкнулись там с Сережкой Лашиным. Поговорили с ним, а потом прошлись еще и по Первомайской, по Карла Маркса, по Свердловой и узнали, что Серёжка учится в школе заочно, а днем работает в клубе, хотя ему тоже четырнадцать.
  - Идут ребята в школу, а мне так завидно на них глядеть! Кажется, бросил бы сейчас всё и пошел с ними, - сказал так грустно.
  И мне стало жалко его.
  Говорил еще, что мечтает поступить в школу моряков.
  
  Приехал отец Лариски, моего дорогого Чижика, чтобы всю семью увезти в какой-то Сыктывкар, так что нам придётся расстаться и, может быть, навсегда. Как мне тяжело от этого! Хожу в угнетенном состоянии, - ведь она самая лучшая моя подруга!
  Без нее мне останется только играть с собаками, кошками да читать книги.
  
  Вчера, когда вышли с Лариской из библиотеки, услышали из репродуктора, что передают оперетту. Стали под столб, на котором он висел, и начали слушать. Через какое-то время подошел Сережка Лашин:
  - Что вы здесь стоите? - спросил. - Ведь сейчас в школе вечер.
  Пошли в школу, а там никакого вечера и нет. Немного побили Сережку за то, что обманул, и отправились с ним же в клуб. Но там шёл просмотр художественной самодеятельности, и мы пошли домой. Около колонки остановились, поговорили о карликах, о постановках, которые слушали по радио, о книгах, о фильме 'Тарзан'.
  Этот фильм мне очень нравится и завтра снова идет в клубе.
  
  Мой дорогой Чижик! Всё же уехала она со своей семьей в Сыктывкар. Как тяжело расстаться с человеком, который тебе дорог, которого любишь! Неужели нам уже никогда не придётся встретиться? Весь вечер к горлу подкатывает комок, так и хочется разрыдаться. А тут еще какая-то непостоянная погода: то солнце светит и бегут ручьи, а то вдруг подует ветер и опять начнет лепить мокрый снег.
  
  От Лоры нет и нет писем. Наверное, нашла себе там друзей, подруг и забыла обо мне.
  Вечером, когда подходила к школе на дополнительные занятия по истории, увидела, что она - в каком-то тумане. А тут еще со стороны Затинной вдруг потянуло свежестью, и прямо на меня стала наползать сплошная туча тумана и закрыла школу, дома вдоль улицы. Я взглянула на солнце, а оно стало похоже на размытый желтый шар, потом и он начал меркнуть, исчез, а на улице потемнело, как в пасмурный вечер. Такое видела впервые.
  
  Нет у меня подруги или друга, которому можно было бы доверить свою радость, свое горе. Была Лариска, мой дорогой Чижик, но теперь ее нет. Помню, как зимой забирались с ней на печку и вспоминали детство, мечтали о будущем. Как же плохо без нее!
  
  Никак не отвыкну от Лариски и всё кажется, что уехала она куда-то только на несколько дней и вот-вот вернётся.
  
  Наконец-то от Лариски, моего дорогого Чижика, получила сразу два письма! Как же рада им! Стараюсь уйти в уединенное место, усесться поудобнее и читать их, читать.
  
  Сегодня сидела возле дома и вдруг около сарая увидела ласку: ушки торчком, глазки черненькие и блестящие, как стеклянные, сама беленькая, а головка светло-коричневая. И бежала от погреба, несла в зубах мышь, а когда собака погналась за ней, то бросила её и скрылась за столбом. Как ни искала, найти не смогла.
  
  На уроке истории учительница рассказала, как французами был завоеван греческий город и четыреста пленных расстреляли на берегу моря. 'Вот если бы написать роман об этом и героем сделать кого-то из этих воинов!' - сказал я Данилкиной Зине. 'И ты сама до этого додумалась?' - удивилась она'.
  
  Недавно прочитала у русского литературоведа и философа Григория Померанца:
  'Суть преображения не во внешнем, заметном глазу. Суть во внутренней перемене, во внезапном загорании внутреннего света, во внезапном открытии целой лестницы вверх, по которой идти и идти. И это - исчезновение стен, открытость бесконечному. Это - способность взглянуть на мир глазами Бога... способность ответить на свои же вопросы - человеческие, слишком человеческие - на вопли страдающего сердца и страдающего разума так, словно Бог дал человеку СВОЙ глаз'.
  По-видимому, пробуждение во мне желания вести дневниковые записи и было началом того самого преображения, о котором пишет Григорий Померанц.
  
  Продолжение- Глава три: "Поиск иного неба"
  
  Дорогой читатель!
  Приглашаю Вас на свой сайт, где кроме текстов, есть много и фото пейзажей, снятых мною . Ссылка сайта - http://galinasafonova-pirus.ru
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"