Пирус Анна Сергеевна : другие произведения.

Звезда Пересвета

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Он - хирург, был дважды ранен в Чечне*, поэтому постоянно не работает, но два-три раза в неделю за ним приезжают из областной больницы, приглашая на сложные операции, живёт один, - когда дети выросли, развёлся. Обычно Макс приходит ко мне два-три раза в месяц, - "Не хочу надоедать.", - и непременно с каким-либо вдруг возникшим вопросом, был и на прошлой неделе с неожиданным открытием: "Знаешь, кажется я замучил свою душу.", а еще раньше слышала и такое: "Надо мне стяжать своё спасение.", и в таких случаях стараюсь сказать то, что растопило бы его мрачность, хотя... Ведь не раз подобными настроями он подбрасывал мне идеи для рассказов, поэтому, если цепляюсь на невольно заданную им тему, то получается у нас интереснейший вечер с чаем, как вчера, когда перед уходом попросил у меня "Сказание о Мамаевом побоище" - "А то читаю разную ерунду, а до нужного позарез, никак не доберусь." - но неожиданно и прямо с утра пришел и сегодня, присел на стульчик у порога, вынул смартфон и стал читать:
  
  Похоже, что весна через холодные потоки всё же прорвалась и к нам, - серые облака расступились, на землю хлынуло солнце, последний посеревший ошмёток снега под клёном, осел, покрылся поблёскивающей корочкой и на нём четче обозначился тёмно-бежевый круг шелухи, оставленной синичками после очередного пиршества, но теперь, смешно подпрыгивая и взмахивая крыльями, на нём что-то выискивали голуби. Да, весну почувствовали и они, - их воркованье стало громче, полёты стремительней и, высоко вспархивая, резвились они до самого вечера под деревом, пока не налетела огромная стая грачей, которые, горланя, кружили над домами, иногда свиваясь в двухслойное облако, отчего галдёж начинал отдаваться эхом над нашими головами, - моей и моего соседа Макса, о котором уже как-то писала.
  Он - хирург, был дважды ранен в Чечне*, поэтому постоянно не работает, но два-три раза в неделю за ним приезжают из областной больницы, приглашая на сложные операции, живёт один, - когда дети выросли, развёлся. Обычно Макс приходит ко мне два-три раза в месяц, - "Не хочу надоедать.", - и непременно с каким-либо вдруг возникшим вопросом, был и на прошлой неделе с неожиданным открытием: "Знаешь, кажется я замучил свою душу.", а еще раньше слышала и такое: "Надо мне стяжать своё спасение.", и в таких случаях стараюсь сказать то, что растопило бы его мрачность, хотя... Ведь не раз подобными настроями он подбрасывал мне идеи для рассказов, поэтому, если цепляюсь на невольно заданную им тему, то получается у нас интереснейший вечер с чаем, как вчера, когда перед уходом попросил у меня "Сказание о Мамаевом побоище" - "А то читаю разную ерунду, а до нужного позарез, никак не доберусь." - но неожиданно и прямо с утра пришел и сегодня, присел на стульчик у порога, вынул смартфон и стал читать:
  - "А за многие дни множество волков стеклось на место, то завывая страшно, предчувствуя грозу великую. - Взглянул на меня вопросительно, помолчал, но снова - к смартфону: - И от этого у храбрых людей в войсках сердца укрепляются, другие же, ту прослышав грозу, совсем приуныли, ведь небывалая рать собралась... - Усмехнулся непонятно чему: - И галки своим языком говорят, и орлы... - И снова - короткий взгляд: - И орлы во множестве слетевшись, по воздуху паря, клекчут, и многие звери свирепо воют, ожидая того дня грозного... - И, оторвавшись от текста, глядя на меня, договорил: - В который должны лечь тела человеческие.."
  Сунул смартфон в нагрудный карман, какое-то время посидел, опершись ладонями о колени и глядя в пол, а я подумала: "Наверное, что-то его уж очень взволновало." и, как всегда при таких его глубокомысленных "заходах", улыбнулась:
  - Мой дорогой Макс-вопросник, - зову его так иногда, на что не обижается: - ты, конечно, сразу хочешь узнать моё мнение об этом, да? - Он молча кивнул, а я, чтобы выиграть время для ответа, улыбнулась:
  - Пойдём-ка вначале кофейку попьем, а уже потом...
  И он прошёл на кухню, сел на диванчик, но тут же уставился на меня:
  - Так поняла, зачем тебе это прочитал?
  - Знаешь... - Я невольно повернулась к нему спиной, зажгла горелку, поставила на неё турку, пробурчала: - Сразу и не ответишь. - И уже - к нему: - Но, судя по слогу, по интонации этот текст...
  - Слогу, интонации... - хлопнул ладонью по колену: - Да не об этом хочу слышать, а совсем о другом!
  Зная способность Макса к таким неожиданным жестам, я "не заметила" и в этот раз, села рядом:
  - Не заводись, а просто снизойти до меня, пишущей, но уже мало читающей, ведь и это сказание читала так давно, что... поэтому просто скажи...
  - Ладно, скажу... Давай твой кофе. - И неожиданно голос его потеплел: - Но хватит тебе крутиться над плитой в такой день, - кивнул на цветок герани: - Видишь, даже твой... этот... расцвел, а ты... Так что давай-ка часа в три пойдём в сквер, в парк, в рощу...
  - В лес, в поля, в луга, - подхватила: - Может там и еще какой-либо каверзный вопросик подбросишь?
  Но он молча уставился на меня и мне подумалось: нет, не надо было упоминать о "каверзных", ведь придётся расплачиваться. И точно. После нескольких глотков кофе услышала:
  - Ну, каверзного, может там и не будет, - взглянул в окно на крону каштана, уже готового развернуть почки, - а вот поговорить будет о чём.
  "С тобой всегда находится, о чем говорить, но в последнее время ты... " - хотела ответить, но лишь приняла его приглашение.
  А дело в том, что Макс, так много читающий и подбрасывающий мне свои неожиданные взгляды на то, что "выудил" (его слово) из очередной книги, всё чаще стал возвращаться к тем, относительно далёким дням, когда выпало и ему "рухнуть в омут" (его слова), оставивший ему "на память" еле спасённую хирургами ногу, и в одно из таких посещений даже принёс папку с исписанными листками, попросил: "Почитай. Если начнём говорить... чтобы кое-что знала, о чём буду..." И вечером, среди прочего, я прочитала: "Вертушки, БМП и БТРы. В кольцо поселок горный взят. КПВТ громит барьеры и выстрелы АК звучат. Спецоперация в разгаре. Шум, гам и ор со всех сторон. И мы с разведчиками - в паре здесь представляем наш ОБрОН. Из дома в дом идет зачистка, то найден схрон, то пойман "чех". А над поселком низко-низко кружит и плачет белый стерх. И эта птица судит нас, кто сжал здесь автомат... Поверь мне, стерх, я здесь бы не был, но мести долг зовет солдат." Потом, перечитав всё, что принёс, поняла: да, война крепко в него вцепилась и не отпускает.
  
  Мы идём на Покровскую гору... И почему непременно захотел сюда, а не в рощу "Лесные сараи", которая совсем рядом с нашим домом и в которой особенно сегодня чувствуется приближение весны? Ведь с его-то ногой идти не легко, вон как прихрамывает. Спросить?.. Нет, пожалуй, не стану, подожду, есть же причина, подсказавшая ему это.
  - Понимаешь какое дело... - Он приостанавливается, перебрасывает костыль в другую руку: - Я потому тебя сюда веду, чтобы ты... - Свободной рукой рисует широкий круг: - Чтобы ты еще раз взглянула на всё это и, может быть, помогла мне связать с вчера прочитанным то, что сейчас увидим. - Остановился, кивнул на соседнее здание: - Кстати, знаешь, что это? - Я пожала плечами, а он беззлобно хихикнул: - Эх, ма... Живём рядом, а ни черта не знаем... - махнул рукой.
  - Ну-у... - протянула я наигранно-обиженно: - допустим, что "ни не черта", а не всё. Ведь знаем же... - шутливо улыбнулась, - надеюсь и ты, что на этой возвышенности начинался наш город, что здесь была защитная крепость и что этот Покровский* собор... - помолчала, любуясь его куполами, - самый древний в городе.
  - И что был вначале деревянной церковью, - подхвати Макс, - которая сгорела и в 17 веке отстроен он был вот таким. А в этом здании, - кивнул на то, возле которого как раз шли, - когда-то жил генерал-директор Арсенала, на котором делали пушки, мортиры, орудия... Кстати, здесь же жил дядя Паустовского*, к которому он приезжал. - И усмехнулся чуть саркастически: - Его-то хоть читала?
  - Не только читала, - приняла благосклонно его шутливый тон, - но в советские времена его рассказы и повести были неким отдохновением на фоне соцреализма, поэтому и до сих пор "Золотую розу" помню. А ты читал её?
  Но Макс не ответил, а посмотрел на кресты Покровского собора и, перебросив костыль в левую руку, поднял правую и мне показалось, что её пальцы сложились в троеперстие, но... Коротко взглянул на меня и опустил:
  - В давние времена воинов перед боем благословляли, а мы... а нас... - И взглянул вопросительно: - Как ты думаешь, им было легче убивать, умирать, когда...
  И не договорив, махнул рукой, зашагал к уже открывающимся за деревьями площадкам мемориального комплекса.
  
  Мой творец неожиданных вопросов, долго ли носишь их в себе, лишь иногда, по одному, выпуская для меня, и рождаются ли они в тебе после прочитанного в книгах, увиденного по телевизору, выловленного в Интернете? А, впрочем, не так уж и важно знать это, ведь всё равно приходится отвечать на них... или не отвечать, после чего ты обычно "берёшь таймаут", - додумываешь? - а потом приносишь мне вывод, - для проверки? - а если не соглашаюсь, то просто "закрываешь тему", обязательно косточкой согнутого указательного пальца трижды выстучав точку на чём-либо твёрдом. Вот и сегодня тема тобой задана.
  Да какая! И куда уведёт?
  
  Он стоит у самого края горы и смотрит на задеснянские дали:
  - Умели наши предки выбирать места для поселений. Впереди леса непроходимые, под ногами крутой высокий склон, справа и слева овраги глубокие. - И кивнул направо: - Это "Нижний Судок" или "Верхний"? - Усмехнулся: - Всё никак не запомню.
  - "Нижний". "Верхний" рядом с нами.
  - А-а, ну да... - тихо буркнул и, всё так же глядя вдаль, затянутый голубизной, вдруг продекламировал: - "Повезет, домой вернёмся. Все срастется, все споется. Ну, а если не срастется, значит, просто - не судьба." - Обернулся ко мне, виновато улыбнулся: - Ты уж извини, что снова затягиваю тебя в свои... - Усмехнулся: - Но больше некого... так что терпи.
  - Ну, что ты, Макс, - улыбнулась как могла приветливей: - мне даже очень интересны эти твои экскурсы в прошлое. - И кивнула на лавочку: - Давай присядем...
  Подошли, сели:
  - Понимаешь какая штука... - Положил костыль рядом, вынул пачку сигарет: - Как-то не получается у меня, чтобы спелось-срослось. - Закурил: - Всё снится, снится прошлое, вот и сегодня... - Помолчал, коротко взглянул на меня, закурил: - Приснилось, что лежу, прицеливаюсь... но пока неясное что-то там, в прицеле?.. И вдруг ветка колыхнулась... птица вспорхнула. Набрал дыхания, замер... ага, "чех" крадётся! Ну, думаю, сволочь, погоди, сейчас я тебя... И жму на спусковой... - Резко взмахнул сигаретой: - И такие сны достали! И никак не сжечь кровавые мосты в прошлое.
  Я не ответила. Казалось, что все слова утешения мною уже были сказаны, когда он вот так же погружался в годы той войны. Да он и не ждал их, бросив как-то в одно из возвращений: "Не утешай, не надо. Просто мне иногда позарез надо кому-то выдохнуть это." А сейчас выпрямился и сказал не раз мною слышанное:
  - "Понять за чертой неизбежность, пройти сквозь закрытую дверь, где миг расплывается в вечность, где жизнь превращается в смерть". - Потом вынул из кармана "Сказание о мамаевом побоище", раскрыл и прочитал: - "Повесть о том, как даровал Бог победу государю великому князю Дмитрию Ивановичу за Доном над поганым Мамаем, и как молитвами Пречистой Богородицы и русских Чудотворцев православное христианство и русскую землю Бог возвысил, а безбожных агарян посрамил." - И посмотрел на меня вдруг засветившимися глазами: - Ну и как?
  - Что "как"? - не поняла.
  - А то "как"... - неожиданно засмеялся: - Молитвами! Молитвами православное христианство и русскую землю Бог возвысил!
  - Макс, не пойму... Почему тебя это взбудоражило, - опять не уловила причину его оживления: - Ведь в те времена обычно митрополиты и благословляли на ратные битвы, так что...
  - В том-то и дело! - хлопнул рукой по колену: - В том-то и вопрос! Ведь нас-то... - Резко встал и уже стоя, договорил: - Ведь нас-то без всяких благословений в бой бросали, вот и догадайся, с какими чувствами мы бились с мамаями и каково было оправдывать себя или винить?
  - Ну и вопросики ты задаешь... - удручённо развела руками: - Пощади! Ну что могу ответить я... не убившая и курицы?
  Он посмотрел на меня долгим взглядом и, словно возвращаясь в реальность, шагнул вправо, влево... присел:
  - Ладно, не пугайся... - тронул за руку: - Не ответишь, так не ответишь. Мне важно другое... - кивнул на памятник Пересвету*: - Вот смотрю на него и думаю: вправду ли он был или не был?
  - Так именно это для тебя важно? - улыбнулась.
  - Да нет... - не ответил тем же: - Пусть это и предание, но какое! - Снова открыл "Сказание": - Вот, послушай... - вынул закладку, усмехнулся: - наверное, уже и не помнишь этого... - И, помедлив, стал читать: - "Выехал злой печенег из большого войска татарского, перед всеми доблестью похваляясь и видом подобен древнему Голиафу*..." Помнишь, кто такой? - Я кивнула. - И увидел его Александр Пересвет и, выступив из рядов, сказал: "Этот человек ищет подобного себе, я хочу с ним переведаться!" - Взглянул возбуждённо: - И сказал: "Отцы и братья, простите меня, грешного! - Снова - взгляд: - "Игумен Сергий*, помоги мне молитвою!" И бросился на печенега... и ударились крепко копьями, едва земля не проломилась под ними. - Закрывая книгу, договорил: - И свалились оба с коней на землю, и скончались." Каково, а?
  - Да, высоким слогом написано, - взяла у него "Сказание", перелистнула несколько страниц: - А по поводу твоего сомнения о Пересвете...
  - Да ладно, - кивнул на книгу: - Значит, был, был он, если так написано, я не об этом... - И неожиданно, удлиняя паузы между словами и понизив голос, прочитал: - "Приземлится в Москве самолет. Он доставит невесте груз под номером "Двести". Ну, а мы остаемся на месте. Если всё ж повезет, на тебе не напишут: "Груз двести".
  Макс уставился на меня вдруг помрачневшим взглядом, словно спрашивая: "Понимаешь, к чему я - это?" Но я пока не могла ему ответить, лишь чувствуя, что не зря он, после полного религиозных смыслов повести, вспомнил эти трезвые, режущие душу строки и поэтому сказала:
  - Догадываюсь о чём...
  Но он вдруг оживился:
  - Да, да, конечно! Ну как ты можешь не догадаться! Ведь каково было идти на тех "печенегов" без молитвы, благословения, только с калашом в руках? - И, явно не ожидая ответа, с болью выдохнул: - Зачастую пустота в душе была, пустота. - Но после паузы тихо и вроде бы с вдруг найденным ответом, добавил: - И отчаяние. Отчаяние за себя... да и за тех, кого убивал. - Встал. Прихрамывая, сделал несколько шагов вдоль скамейки, возвратился: - Помню... - И резко взмахнул рукой: - Да что там "помню"! Не забываю... вижу всё чаще, чаще, как... - Сжал правую руку в кулак, разжал и, глядя на неё, громко договорил: - Догнал одного... уже раненого, а он скорчился между камнями и смотрит... с такой ярой ненавистью!.. и страхом, а я... а во мне вдруг: нельзя!.. нельзя его добивать... такого! Но... - И сжал указательный палец: - Но надо. Надо!
  Всё так же глядя на руку, Макс постоял какое-то время, потом взгляд его "заметил" меня, и он неожиданно улыбнулся:
  - Напугал тебя, да?
  Я качнула головой:
  - Да нет, Макс, я же понимаю...
  И тоже попыталась улыбнуться, но не получилось, а он, заметив это, присел, снова кивнул на памятник Пересвету:
  - Вот и я понимаю, что бить татаро-монголов нужно было. И били... бил князь Дмитрий Иванович, Пересвет, Ослябя*, но что было в их, благословенных игуменом Сергием на "битву ратную", душах после битвы? - Взял из моих рук "Сказание", открыл на мелькнувшей закладке: - Вот, послушай, как молился Дмитрий перед битвой: "Господи, помилуй нас, грешных, когда унываем, к тебе единому прибегаем, нашему спасителю и благодетелю, - Усилил интонацию: - Ибо твоею рукою созданы мы... - Взглянул на меня: - Но знаю я, господи, что прегрешения мои уже покрывают голову мою, и теперь не оставь нас, грешных, не отступи от нас." - Закрыл книгу и, глядя на памятник, тихо сказал: - Значит, и он думал о том, что мы, создания Божьи, берём на себя слишком много, когда решаемся судить и убивать себе равных, совершая грех... - Помедлил, вздохнул: - А потом и мучит совесть... этот тайник души нашей, в котором полощем... отмываем каждый свой поступок, ведь совесть и есть в нас глас Божий, разве не так?
  Я закивала головой:
  - Да, Макс, конечно, именно совесть высвечивает...
  - Вот именно! Она-то и высвечивает все наши поступки. И с годами - всё ярче, словно заставляя заново пересматривать жизнь и даже что-то в ней исправлять. - Остановился. С вопросом в глазах уставился на меня: - Но чем... как и чем можно исправить то, что когда-то уже...
  И снова махнув рукой, зашагал к спуску.
  
  За несколько лет нашего знакомства никогда не слышала от Макса рассуждений о Вере, - казалось, что он атеист, - и поэтому тогда, немного растерявшись и не выказав этого, ничего ему не ответила. Да он и не ждал его, ведь не раз говорил, что ему надо просто "выплеснуть" то, что не давало покоя, а, значит, в больше степени мне была определена роль слушателя. И всё же, возвращаясь к тому разговору, я искала свой вариант ответа, но обстоятельства отвлекали, подсовывая вопросы на другие "темы", и оставалось только ждать: какой ответ найдет Макс и что предпримет, ведь он - человек действия, и уж точно не ограничится лишь догадками.
  Как уже писала, обычно он приходил ко мне почти каждую неделю, но после нашей беседы на Покровской горе, его не было недели две, а потом получила эсэмеску: "Я - в Оптиной пустони. Мобильник выключил." Конечно, была удивлена, и еще - более, когда на другой день прочитала еще одну: "Преподобный Исидор Пелусиот*: "Хотя умерщвление неприятелей на войнах кажется делом законным, но почему Моисей предписал и убившему человека на войне пользоваться очищениями и кроплениями?" Приеду - поговорим." Ну что ж, привыкнув к неожиданным поступкам Макса, я стала ждать его приезда.
  
  Зазвонил мобильник, и я услышала:
  - Привет! Приду через пару часов. Не против?
  - Привет. Не против, - ответила коротко, в его стиле: - Что приготовить?
  И спросила так потому, что он всегда, возвращаясь откуда-либо, приходил с коньяком и, приподнимая бутылочку над головой и глядя в пол, обязательно произносил: "Да будет веселье и здравость!" И в этот раз пришёл в мою любимую пору дня, когда яркая июньская зелень двора тихо, покорно меркла в сумерках наползающей ночи и, не произнеся той, традиционной фразы, сразу прошёл в зал к наспех накрытому мной столу, открыл коньяк, налил в рюмки:
  - Знаешь, я много там читал, много думал. - Жестом пригласил выпить, потом взял кусочек сыра и почему-то только понюхал его: - В Ветхом Завете* есть запись...
  - Ты прочитал Ветхий завет? - удивилась.
  - Нет, только несколько статей о нём... - взглянул коротко: - Но, может быть, и прочитаю, а пока... - Всё же откусил, пожевал: - Оказывается, в давние времена воины, вернувшиеся с войны, подлежали очищению, а царю Давиду* Господь не разрешил строить храм в Иерусалиме, сказав: "Слишком много на твоих руках крови", хотя сам и благословлял на битву. - Положил кусочек сыра на тарелку: - Да и простых бойцов не допускали к Причастию* по три года.
  - Во как... - удивилась. - Впервые слышу.
  - И не услышала б, если бы я не искал ответа там... - почему-то кивнул на мобильник.
  - Где это... "там"? - не поняла.
  - Да в Оптиной пустони. У меня много фотографий оттуда, как-нибудь посмотришь. - Помолчал, взглянул на мою любимую картину с освещёнными заходящим солнцем лодками у берега: - Закат, как над Жиздрой... - И глаза засветилось непривычной для него теплотой: - Какие же удивительные там поля, перелески! - Покачал головой: - И как мы заживо хороним себя в этих... - окинул взглядом комнату: - В этих квадратах? Ведь только там, в Оптиной пустыни... - Не договорив, снова налил в рюмки коньяка: - Ведь когда видишь всё это... монастырь, скиты, кельи, храмы... храм Всех Святых, Преображения, иконы Божией Матери Казанской, Владимирской, то в душе начинает происходить такое!.. - Отпил из рюмки, снова взглянул на картину: - Да и речка, колодец, источники... - И уже глядя в сторону открытого балкона, договорил тихо: - Когда трудником* мыл посуду, лепил просфоры, работал в поле, на конюшне, то и стал понимать всю никчёмность того, в чём... чем жил. Помню, пришёл к роднику Сергия Радонежского, присел на траву... Вода журчит, вокруг - ни души, вдалеке - храмы, и вдруг... Словно растворяться начал во всём этом.
  Когда Макс переходил на подобные интонации, то всегда старалась не прерывать его, ибо знала, что-сейчас-то и услышу ответ на вопрос, который когда-то задал, поэтому и теперь, поймав его ускользнувший куда-то взгляд, лишь сказала:
   - Я понимаю тебя, Макс.
  Но похоже, он не услышал и этого:
  - Да, только там и начал понимать... нет, чувствовать, что всю красоту природы создала не прагматичная эволюция, а тот, кого мы называем Богом. - Взглянул на меня: - А еще он же создал и нас, людей... меня, тебя, а, значит, только он имеет право распоряжаться жизнями, и если мы... я, Пересвет, Ослябя берём на себя такое же право... - Замолчал. Дрогнувшей рукой взял рюмку, выпил: - Знаешь, там, в Оптиной, я понял, что навсегда связывал себя с ними... с убитыми мною. Помнишь, рассказывал тебе, как добил раненого? Так вот, всё чаще и чаще передо мной - его глаза... глаза полные ненависти и страха... и я прикован к нему... как у Достоевского*, помнишь? "Я себя убил, а не старушонку! Тут так-таки разом и ухлопал себя, навеки!". И теперь в этом - моё саморазрушение. И теперь в этом - моя мука, от которой...
  Макс встал, какое-то время постоял и, махнув рукой, вышел на балкон, закурил, а я смотрела на него и не знала, что сказать? Да и нужно ли? Ведь он сам ответил на свой вопрос, а значит мои слова ничего не добавят... и ему нужно лишь сочувствие, поэтому встала, подошла:
  - Но Макс, что же делать, если люди живут в сообществах, которые вечно надо защищать от врагов, а значит... - Он ничего не ответил и только на фоне совсем потемневшей в ночи кроны липы ярче вспыхнул кончик сигареты: - Твоя сигарета, как звезда... - попробовала пошутить, но он снова не ответил. - Так давай вон ту звезду, что слева от Юпитера... - указала на небо поверх крыши соседней девятиэтажки, - назовём в честь наших защитников звездой Пересвета, согласен?
  И Макс лишь слегка сжал мою руку.
  
  
  *Александр Пересвет - инок Троицко-Сергиевского монастыря, воин, сражался в поединке с татарином Челубеем перед Куликовской битвой. (1380)
  *Чеченские войны - Боевые действия (1994-1996) на территории приграничных регионов Северного Кавказа между войсками России и непризнанной Чеченской Республикой Ичкерия.
  *Покровский собор - старейший храм в Брянске в историческом ядре города - на Покровской горе.
  *Константин Паустовский (1892-1968) - русский советский писатель.
  *Голиаф - Огромный филистимлянский воин в Ветхом Завете.
  *Сергий Радонежский (1314-1392) - почитается в лике святых как преподобный, основатель Троице-Сергиевой лавры под Москвой.
  *Родион Ослябя - монах-воин, земляк Пересвета, инок Троице-Сергиевского монастыря. Причислен к лику святых..
  *Исидор Пелусиотский (370-450) - ученик Иоанна Златоуста, автор богословских сочинений.
  *Ветхий Завет - первая, древнейшая из двух (наряду с Новым Заветом) частей христианской Библии.
  *Давид - второй царь народа Израиля после Саула.
  *Причащение - Таинство, при котором православный христианин не символически, а как бы реально соединяется с Богом.
  *Трудник (церк.) - Временный даровой рабочий в православном монастыре, давший обет трудиться какое-то время при полном послушании.
  *Фраза Родиона Раскольникова в романе "Преступление и наказание" Фёдора Достоевского (1821-1881)
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"