Пирус Анна Сергеевна : другие произведения.

Закланные Зоной

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    рихожу сюда часто, и почти каждый раз... да нет, без "почти", а каждый раз не могу избавиться от чувства, что здесь, под старыми клёнами, соснами и липами я не одна, - кажется, что надо мной парят души тех, кто лежит... кто был расстрелян в этом месте при освобождении моего города в сорок третьем. И всегда стараюсь с минуту постоять у скромного обелиска из черного мрамора со скорбной маской, а иногда опустить и несколько цветков из нашего общего двора, квадратом раскинутого меж серых пятиэтажек. А еще в нескольких метрах от обелиска, на краю оврага "Верхний Судок", что примыкает к роще, возвышается тёмный гранитный крест, и когда красные закатные лучи подсвечивают его, то вспыхивает чувство... Нет, не понять и не передать словами этого мистического ощущения, а поэтому замолкаю. Но сегодня не пойду в рощу, а перейду в сквер, который как раз - напротив, и сквер этот разбит относительно недавно в память жертвам Чернобыля...
  Прихожу сюда часто, и почти каждый раз... да нет, без "почти", а каждый раз не могу избавиться от чувства, что здесь, под старыми клёнами, соснами и липами я не одна, - кажется, что надо мной парят души тех, кто лежит... кто был расстрелян в этом месте при освобождении моего города в сорок третьем. И всегда стараюсь с минуту постоять у скромного обелиска из черного мрамора со скорбной маской, а иногда опустить и несколько цветков из нашего общего двора, квадратом раскинутого меж серых пятиэтажек. А еще в нескольких метрах от обелиска, на краю оврага "Верхний Судок", что примыкает к роще, возвышается тёмный гранитный крест, и когда красные закатные лучи подсвечивают его, то вспыхивает чувство... Нет, не понять и не передать словами этого мистического ощущения, а поэтому замолкаю. Но сегодня не пойду в рощу, а перейду в сквер, который как раз - напротив, и сквер этот разбит относительно недавно в память жертвам Чернобыля.
  Ах, Россия, Россия, как же много скорбных корней уходит в землю твоей памяти!
  А день солнечный, тёплый! Но уже оранжевые листья - на дорожках, да и клёны, липы рыжеют. Как же контрастируют их увядающие, но еще яркие уборы с изумрудом травы! Ляпота! Но мало кто видит эту красоту. А, впрочем, здесь всегда мало людей, только у памятника иногда кто-либо посиживает. Талантливый памятник этот треснувший земной Шар, тревожные мысли пробуждает... Может, и вон тот мужчина, сидящий напротив него, думает так же? Опустил голову, а рядом на скамейке - красные гвоздики и три розы... и все почему-то разные. Странно. И почему три? Ведь обычно принято приносить чётное количество, да и почему не возложил сразу? Но кажется, он смотрит на меня... и так упорно. Встал, шагнул навстречу:
  - Ты?..
  - Ой, - от неожиданности даже вздрогнула: - Антон?
  - Ну, здравствуй, здравствуй. Как же давно не виделись! Но ты почти не изменилась. Всё такая же...
  - Ладно, ладно, не надо комплиментов, лучше расскажи каким ветром тебя - к нам, в наш тихий край из шумной Москвы?
  - Да вот... Пришел, чтобы вспомнить, поклониться...
  И жестом пригласив сесть, взглянул на свои цветы, протянул к ним руку, но не прикоснулся.
  - Ты как-то связан с этой трагедией? - кивнула на памятник.
  Грустно улыбнулся:
  - Да... Пришлось тогда побывать в тех местах.
  - Газета командировала освещать события? - улыбнулась с лёгкой усмешкой.
  - Да нет, взял отпуск и поехал...
  - Не испугавшись доз радиации? - подхватила.
  Взглянул... нет, не взглянул, а посмотрел с лёгким упрёком:
  - Как можно? Ведь там столько людей уже работало? - Помолчал, снова взглянул на цветы: - И стольких потом не стало.
  Мимо нас, громко смеясь, прошли подростки, - здесь, рядом техникум, наверное, учатся там, - и Антон, проводил их взглядом:
  - Не дай Бог, чтобы им такое выпало.
  - Да уж... Даже мы в те дни жили в тревоге и не знали, что можно есть, пить?
  Но он, не ответив на мою реплику, встал, сделал несколько шагов к Шару, постоял, снова присел.
  - Понимаешь, все тревоги издалека ничего не стоят по сравнению с теми, что пришлось пережить... - и усмехнулся совсем грустно, - и не пережить тем, кто попал тогда туда, на место аварии.
  - Может, расскажешь что-то? - совсем робко спросила.
  - А нужно ли тебе это? - усмехнулся. - Ведь если расскажу...
  - Пожалуйста, расскажи! - искренне попросила.
  И он уловил непритворность моей просьбы:
  - Ну что же, слушай. Тем более, что и мне хочется... просто необходимо хоть немного выговориться. - И протянул руку к цветам, на какое-то мгновение задержал над ними ладонь, а потом взял алую розу: - Наверное, подумала: почему они не одного цвета, да? - Я лишь кивнула. - А потому, что... - Помолчал, глядя на цветок: - Но об этом - потом, а вначале расскажу о том, что увидел, когда приехал в Киев. И самое первое впечатление ждало на вокзале... тревожное от необычности: встречающих почти не было, а рядом машины поливочные утюжили улицы, утюжили...
  - Страшно не было?
  - Да нет, тогда не было, - положил розу на гвоздики. - Но когда подъезжал к Зоне, как её называли, то стало весьма и весьма неуютно. - И Антон даже слегка дернул плечами. - А поселился вместе с теми, кто приехал на ликвидацию последствий взрыва, в палатках...
  Удивлённо взглянула:
  - А почему не у родителей? Ведь они в Припяти жили?
  - Да, там. Только потом забрал их к себе. И они-то рассказывали, что тогда, в первый день, дети в школу пошли, а в двух километрах еще реактор горел, зеваки на пожар с возвышенности смотрели. В общем... - Хотел встать, но лишь махнул рукой: - Понимаешь, и сейчас не могу совместить это... эти несовместимости: чудовищную опасность свершившегося и привычную жизнь людей. Ведь только потом эти два ощущения срослись, когда всё определилось как смертельная угроза и по зоне начали носиться брошенные лошади, стали отстреливать собак, кошек...
  Почти вскрикнула:
  - Зачем? Зачем отстреливать, Антон?
  - А чтобы не мучились от лучевой болезни, чтобы сразу...
  Помолчал, глядя на земной Шар, который под уже косыми лучами солнца стал чуть красноватым, а потом как-то странно весело усмехнулся, словно желая этим смешком сбросить тягостные воспоминания:
  - Ну, вот... А главной задачей тогда было перекрыть каналы реки Припять. На Камазах возили землю, мелкие ракушки и засыпали ими, чтобы радиация не плыла дальше. А еще привозили фильтрующий туф, ме-елкие такие камешки и сами-то по себе они серого цвета, но когда ссыпали в воду, то становились небесно-голубыми. - И взглянул на меня: поверила ли? - Ну, а первым делом разведывали на предмет радиации населенные пункты, дороги, территорию АЭС и те места, где скапливались люди, отмывали...
  - И у нас тоже... - оживилась я. - Помню, к нам на студию приезжал нештатный корреспондент с юга области, так рассказывал, как и его машину мыли.
  Но Антон опять вроде бы не услышал меня.
  - А еще составляли карты зараженности и если уровень радиации был больше 0, 7 миллирентгена в час, то село выселяли, а если чуть меньше... Ну, мол, живите пока. И странно, радиация эта была участками. Помню иду через лес, всё зеленое, яркое и вдруг - деревья совсем рыжие! И ни мух, ни комаров, а тишина зловещая! И еще один дед рассказывал, как в его деревне вдруг утром выпал зелёно-голубой туман...
  Взглянул на меня: веришь?
  - Да-а, - только и сказала, интонацией дав понять, что верю каждому его слову.
  - Ну, ладно, лучше буду тебе о том, что сам видел, о самой АЭС. Представь себе: огромное здание метров в восемьсот и тот четвёртый энергоблок... развалом его называли, как пасть чудовища! И в этой пасти работают люди, отбойными молотками дробят куски затвердевшего бетона, строят разделительную стену между четвертым и третьим блоком, чтобы прикрыть пульсирующий радиационный вулкан...
  - И всё это вручную? - наивно удивилась.
  - Да нет, техники сразу много появилось и для её работы там же смонтировали электроснабжение. Погрузчики от "Пинкертон", бетононасосы "Путцмайстер, а из Германии огромный самоходный кран "Демаг" привезли. - Криво усмехнулся: - Правда, отказались прислать специалиста для его наладки, так что нашим пришлось с ним разбираться. - И снова смешок: - А, впрочем, начальство старалось не пускать иностранцев в Зону, чтобы меньше знали о масштабе катастрофы.
  - Да не только от иностранцев скрывали масштабы, но и от нас, - тихо поддержала, - нам тоже ничего не говорили, хотя мы от Чернобыля относительно недалеко...
  И снова вроде бы не услышал.
  - А Челябинский завод прислал радиоуправляемый бульдозер для работы на крыше, он должен был скидывать обломки на дно реактора. Ну, опустили его с вертолета на крышу и как не нажимали кнопки, он так и не заработал, радиация все настройки сбила, вот и пришлось людей на крышу поднимать, как раз Никола там работал. - Антон посмотрел на цветы, хотел взять оранжевую розу, но не взял: - Ладно, о нём потом, а сейчас... - И снова взял алую: - А вот эту я принёс Сашке пожарнику, тушившему пожар над взорвавшемся радиатором. - И чуть распустившийся бутон заалел меж его ладоней, отчего длинный стебель словно потянулся к земле. - Мы с ним росли вместе, дружили, потом я уехал в Москву учиться на журналиста, а он остался в Припяти. - И опять помолчал, взглянул на меня: - Даже и теперь... в горле ком, когда начинаю - о нём. Ведь как же тогда был счастлив! Женился на любимой Ленке, только-только сын родился и как раз в тот день собирался её с малышом к матери в деревню везти, а тут... Потом она рассказывала, как металась возле больницы, как не пускали туда, вокруг оцепление из милиции стояло, машины пожарные, Скорой помощи... - Бережно опустил розу на гвоздики: - А ведь людям вначале не говорили о радиации, только предупредили, чтобы готовили вещи теплые, мол, отвезут всех в лес, в палатках жить будут. И многие даже радовались, что майские праздники в лесу встретят, готовились там шашлыки жарить, и потом... - Антон встал, прошелся туда-сюда, но сел.
  - А что же с Сашкой? - тихо сролсила.
  - Понимаешь, ведь я потом был на крыше взорвавшегося энергоблока и пробовал всё представить: куски развороченной арматуры, обломки графитовых стержней, копоть от горящего битума... крыша-то станции им была залита, и они со шлангами - по нему, по расплавленному, как по смоле, сбивая пламя, сбрасывая горящий графит ногами... - И мне показалось, что он вздрогнул... а, может - я? - Когда потом ходил к Сашке в Клинику острой лучевой болезни уже в Москве... их же туда... всех двадцать восемь пожарников самолётом привезли, то спросил: "Понимали ли вы, что это смертельно?", а он ответил: "Нет. Мы просто тушили." И уже на другой день умер первый из них, а через четырнадцать дней и мой Сашок.
  Антон встал, взял гвоздики и алую розу, подошёл к треснувшему Шару, положил цветы на пьедестал, постоял с минуту, подошел ко мне:
  - Знаешь, не повидав всего этого, невозможно представить насколько было непросто ликвидаторам пытаться прикрыть пульсирующий радиационный вулкан. А люди приезжали, было много и так называемых партизан со всего Союза, работали в четыре смены, по шесть часов. Правда, начальники следили за бэрами, набрал свои 24 рентгена и уезжай, но неясность обстановки, нервозность, тревоги реальные и мнимые... - И взглянул на небо: - Кстати, кажется скоро дождь будет, смотри какая туча к нам спешит!
  - Да-а, - взглянула и я. - А у нас зонтов нет.
  Усмехнулся:
  - Да ладно, дождь - не радиация, а вот тогда... Помню, женщина пожилая сидит возле дома и из бутылки пьет что-то темное. Подумал, что квас. Подошел, спрашиваю: нет ли лишнего? А оказалось, что пьет разведенный йод. "Сынок, ведь говорят, полезно, а?". И на меня вопросительно смотрит, а в руках бутылка с кефиром, запивает им. Вот потом и оказалось, что в клиниках лежало больше не радиационных больных, а с обожженными пищеводами.
  - У нас тоже... - подхватила: - Пробовали лечиться и йодом, и угольными таблетками, а еще три раза в день я готовила салат из морской капусты, ведь писали же...
  Антон улыбнулся:
  - При наших дозах, может, и морская капуста помогала, а вот там, в Зоне... Раз зашли в кафе с Василём, заказал он себе двойную порцию кофе... соскучился ведь! а когда выходили, вдруг стал задыхаться. И пришлось отсиживаться, прежде чем... - Взял оранжевую розу: - И эта - ему. - Ладонями словно обнял её. - Веселый был. А как раз тогда песня часто из всех приемников неслась: "На недельку, до второго, я уеду в Комарово...", и он ча-асто запевал её, а иногда и пританцовывал. - Положил розу рядом с розовой. - Рассказывал, как вызвали его в Военкомат и сказали, что отправляют в лагеря сегодня же, на сто восемьдесят суток, а когда спросил: чего ж так срочно, хотя бы за день предупредили, ведь не военное же время? А ему ответили: "Считайте, что военное". Вот и привезли в Зону, и надо было таким, как он, с крыши взорвавшегося энергоблока сбрасывать на дно саркофага остатки графита, обломки металла, бетона и, чтобы не облучались сверх нормы, на все отводилось только три минуты: минута, чтобы забраться на крышу, минута - сбросить и за минуту спуститься. - Взглянул на меня: ну, мол, как? - И работали, не жаловались, понимали, что кто-то же должен... - Замолчал, посмотрел на памятник: - Строил потом и бетонную стену, саркофаг вокруг ЧАЭС, он уходил в землю на тридцать пять метров, чтобы грунтовые воды не попали в реку, вот потом и... В общем, болел восемь лет. Постепенно уходил. - И Антон, вздохнув, взял последнюю розу: - Ну, а эта - для Арсения. - И светло улыбнулся: - Красивое имя? Да он и сам был красив. Голубоглазый, волосы рыжеватые и кольцами. А приехал из Сибири. Добровольно. Шофером работал на перекрытии каналов Припяти, возле реактора, на строительстве саркофага. - И махнул рукой: - А, что и говорить! Ведь не всех же непременно отправляли домой с их двадцатью четырьмя бэрами, вот и Арсен оставался еще на полтора месяца, и нахватал лишнего, а потом...
  - Тоже умер? - почему-то спросила.
  - Приехал домой, женился, но... Когда потом врачи узнали, что он - после Чернобыля, то лишь руками развели. Ведь такие... закланные Зоной и получившие повышенную дозу, были словно подопытные... - Взглянул на меня, махнул рукой. - И врачи еще не знали, что с ними делать, чем лечить?
  Он встал, взял две последние розы, подошел к памятнику, опустил их к подножию, скорбно застыл. Что-то говорит тем, кому их принёс? Да, наверное. И красиво стоит, - черный его силуэт так выделяется на фоне желтеющий рябин с кистями алых ягод, да еще эти темно-зеленые сосны над ними... Но, кажется, дождик сейчас хлынет. Окликнуть его? А, впрочем, уже идет:
  - Ну, что... пора прощаться, - взглянул на небо. - Да и дождь вот-вот, а у нас зонтов нет.
  И как раз упали первые капли.
  - Давай-ка быстро - на остановку, под крышу... - заторопилась я. - Переждём там, а потом зайдём ко мне, я тебя чаем напою.
  - Нет, увы, - улыбнулся ...- чай как-нибудь в другой раз, мне еще надо зайти в одно место, а потом - к поезду, так что...
  - Так что бежим на остановку троллейбуса, - подхватила, потому что дождь начинался.
  
  Он уехал первым же троллейбусом, а я под навесом еще минут пятнадцать пережидала почти ливень и под шум дождя мне почему-то было уютно вот так, одной, сидеть и думать о недавно услышанном. Мутными "крыльями" выплёскивая на тротуар бегущую по шоссе воду, проносились, не останавливаясь, маршрутки, подъезжали троллейбусы, призывно распахивая двери только мне, но разочарованно отъезжали, и только раз, когда дождь уже начал стихать, из троллейбуса выпорхнула стайка девчушек и, лишь на секунду задержавшись под навесом, смеясь и прикрывая голову рюкзачками, через сквер устремилась они в свой техникум.
  Но дождь прошел и я, прежде чем уйти, вернулась к Шару. Омытые дождём и освещенные неожиданно проглянувшим солнцем розы, были удивительно свежи, трогательны и во мне вдруг затрепетало чувство, что свершается нечто: пробуждённые словами недавно уехавшего Антона, души Сашки, Василя, Арсения витают сейчас над этими прекрасными цветами и благодарят друга, памятью своею пробудившего их ото сна. Да и меня, - за причастие, ибо моя душа тоже светилась тихой благодарностью им, закланным Зоной.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"