Пирус Анна Сергеевна : другие произведения.

Монологи под "Хеннесси"

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    ...И пришёл. И снова прямо у порога протянув бутылочку "Хеннесси": - Готовь своё "достаточно неординарное вкусовое сочетание", будем кутить, - рассмеялся и даже шутливо потёр руки. - Василь, ну ты даёшь! - растерялась. - Почему ж не позвонил, не предупредил? - Прости, некогда было, - улыбнулся, словно извиняясь. - Я же... - взглянул на часы, - через два часа опять уезжаю, поэтому кутежа, конечно, не получится, вот и... - Что значит "опять"? - А то, что теперь редко бываю дома. Мотаюсь по всей России. - Вот как? Мы прошли в зал и он, присев на диван, взглянул на меня снизу: - А вот так. Уже почти семь лет езжу из одного храма в другой и расписываю их. - Ну и ну... - удивилась. - Ты же пейзажист, и вдруг... - Нет, не вдруг... - опустил голову, помолчал, решительно махнул рукой: - Слушай, я проголодался, так что тащи-ка на стол всё, что у тебя есть, а потом расскажу с чем пришёл. - И улыбнулся чуть заискивающе: - Ведь ты так хорошо слушаешь!..
  Лет десять назад он звонил мне несколько раз, - "Встретиться бы, поговорить..." - и каждый раз у меня вспыхивал вопрос: о чём хочет говорить? Может, о том, чего не успел сказать мужу? Ведь были друзьями, а на его похороны не пришел и теперь хочет помянуть? Но не спрашивала, а когда позвонил и перед самой встречей, пошутила: "Приезжай непременно. Поболтаем за рюмкой коньячка, - а он и подхватил: - Да, да, конечно, у меня уже есть... из Франции привёз!"
  
  Помню, как муж представил его мне, приведя с очередного книгообмена, которые тогда, в пору "книжного голодания", устраивали любители чтения в клубе Промкооперации, и представил так: "Познакомься... Василь, художник, страстный любитель книг". И как потом оказалось, книг у Василя и впрямь было множество, - стен в квартире не видать, а лишь пёстрая мозаика из корешков собрания сочинений и разрозненных томов. Но с мужем они сошлись не только из-за любви к книгам, - всегда находили, о чем поговорить! Первые несколько лет несогласных споров меж ними почти не было, и он подарил нам свой весенний пейзаж с подснежниками, ставший самым любимым из всех наших картин, а потом... Грустно наблюдать за уходом еще живых близких друзей, - не раз приходилось! - начинающиеся несогласия, непонимания... Запомнилась и тогда часто повторяемая мужем фраза после последних их встреч: "Ну как он не поймёт, не поверит мне! Ведь все ясно, как божий день!" И вот спустя почти год после его ухода, Василь попросил о встрече, после которой я, привыкшая сохранять подобные "зёрна" в надежде, что они когда-нибудь "прорастут", такую запись:
  "Мы сидим друг против друга. Тихо мерцают свечи (знаю, он любит такое освещение), в центре стола - маленькая изящная бутылочка коньяка "Хеннесси", - "Из самой Франции!", - мой "торт", выложенный из фиников, кураги, чернослива и орехов аж трех сортов ... кстати, красиво получилось!.. а еще тонко нарезанные кусочки телятины, сыр, который...
  - А это что? - спросил, как только увидел.
  - А это сыр... - почти рассмеялась. - Ведь ты грозился привезти коньяк, так что я вычитала в Интернете такую закуску к нему: посыпаешь кусочек сыра измельченным орехами, а сверху - мёд... Пишут, что получается "достаточно неординарное вкусовое сочетание". Попробуем?
  - Попробуем, - улыбнулся. - Но по мне хороший сыр и без мёда вполне... зря хлопотала. - И открыл коньяк, налил в рюмки: - Ну, что... За состоявшуюся встречу? - Но пить не стал, а, обхватив ладонями свою, наклонил её вправо, влево: - Учили во Франции, - усмехнулся, - как коньяк пить...
  Удивлённо взглянула:
  - А что... разве надо обязательно уметь? А если просто, по-нашенски, запросто? Сказал тост и...
  - Э-э, нет... - снова улыбнулся, - Вначале надо его согреть в ладонях... как я, потом... - И поднял рюмку: - Потом ощутить аромат, полюбоваться цветом, а уж после этого...
  - Ну и ну... - и тоже приложила ладони к рюмке, - это уже настоящий церемониал получается.
  - Вот французская аристократия и "церемонилась", сидя у каминов, а поскольку мы не у камина, то... - Протянул свою рюмку: - То давай вначале пригубим за встречу, а потом...- Помолчал, опустил глаза, взглянул: - А потом выпьем уже по-русски, помянув твоего мужа и моего... - И, не договорив, не то усмехнулся, не то поморщился: - Ведь тогда... В общем, тогда я был в Париже с выставкой, когда жена позвонила и сказала о твоём горе, поэтому и...
  - И поэтому не пришел, - подхватила. - А мне думалось, что... Ну, да ладно, давай - по глотку...
  И, когда выпили, взял приготовленный мною сыр с орехами, откусил, пожевал:
  - А знаешь, совсем неплох этот интернетовский рецепт, весьма-а неординарное сочетание, весьма. - Но вилкой наколол дольку телятины: - И всё же предпочту вот этот кусочек... как-то привычнее. Не обидишься? - Я лишь развела руками. - Вот и хорошо. - И, нарезав его на кусочки, положил нож на краешек тарелки: - Ну, а теперь давай выпьем по-русски. Помянем Платона самыми добрыми словами. Царство ему небесное. - И всё же взял кусочек сыра под орехами и мёдом: - Да-а, весьма недурно к коньячку, недурно. - Посмаковав, неожиданно сказал: - Знаешь... Я всегда удивлялся тому, как ты умеешь слушать. - Посмотрел в глаза: - Я бы даже сказал, что у тебя есть талант слушать, - улыбнулся шутливо: - Вот теперь и слушай то, о чем хочу тебе... слушай и терпи, коль стала жертвой, - почти рассмеялся.
  Налил в рюмки коньяка, обхватил свою ладонями, помолчал, но вдруг встал, сделал несколько шагов к окну, постоял там, глядя на уже желтеющую подоконную крону березы, обернулся и его силуэт, подсвеченный заходящим солнцем, резко обозначился:
  - Слышала ли ты, что мы с Леной уже давно вроде как развелись и я живу один?.. Нет. Ну, тогда... - Снова помолчал, ожидая моей реакции, но я лишь удивлённо взглянула, и он сказал совсем тихо: - Знаю, что не любишь расспрашивать, может, поэтому и тянет с тобой говорить. - Подошел к столу, улыбнулся почти робко: - Ты уж извини, но коль пришел, то попытаюсь... с твоей молчаливой помощью, додумать то, что осталось во мне не... - Сел. - Нет, не то чтобы нерешенным, а скорее непроявленным. - Снова обнял рюмку ладонями. Согревает, как учили французы? Нет, отпил глоток: - Ну, а теперь, как говорится, "о главном". Помню, когда мы с Ленкой еще не были женаты, познакомил я её со свои заезжим другом-художником, а он потом и сказал: "Знаешь, не советовал бы тебе на ней жениться". Я, конечно, удивился: "Почему? Разве не красива?" "Да нет. Красива, умна, но понимаешь... Есть в её глазах нечто настораживающее, и оно-то подсказывает: она тебе - не пара." И сколько бы потом его не переспрашивал: скажи, почему?.. он лишь непонятно улыбался, пожимал плечами и опускал глаза. Не хотел отвечать. - И еще глоток. - Но мы поженились. И прожили вместе почти пятнадцать... а точнее, пятнадцать лет и семь месяцев... И вроде бы неплохо прожили, но... А, давай-ка еще выпьем по-русски, прежде чем я... - И решительно допил коньяк: - Ну, вот, а теперь... А через несколько лет нашей в общем-то счастливой жизни, стал я чувствовать какое-то стеснение. - Коротко взглянул. - Да нет, внешне... если можно так выразиться, между нами всё оставалось по-прежнему, но что-то начало связывать меня... мои желания, поступки, и я стал замечать за собой, что когда хочу что-либо сделать, то вначале непременно подумаю: а понравится ли это Ленке?.. Говоришь, что вполне естественно для любящего? Может быть... для многих, но не для меня. Во мне это всё развивалось и становилось чем-то вроде... вроде почти болезни, тем более, что я видел, замечал, что она, вникая в каждый мой поступок, подталкивает меня к тому, чтобы я... - Встал, снова шагнул к окну, но остановился напротив своего пейзажа и, словно вглядываясь, помолчал, потом подошел к столу, сел: - Чтобы я становился всё лучше и лучше! И не только в своих поступках, но и в своих картинах, находя новые стили и наполняя их какими-то иными, как она говорила, "полифоничными" красками. А еще не раз из своего Худфонда" приводила заезжих художников, которые, как ей казалось, были талантливей меня, и словно говорила: "Смотри, какой он! Вот и ты должен быть таким"... Нет, я никогда не упрекал её, и даже не говорил об этой её требовательности... кстати, не только ко мне, но и к детям, к себе. Сколько раз слышал, как вздыхала: "Ах, как же мало в жизни сделала! Жить бы иначе, достойнее... жить бы по-другому!" А когда утешал её: "Что, разве дети не самое большое утешение для женщины?", то лишь смотрела на меня своими бездонными глазами и молчала. (Ладонью слегка стукнул по краю стола.) Молчала и никогда не говорила ничего подобного, о чём я - тебе... Ни-ког-да! Но ведь я чувствовал, я всё видел! И с годами сознание своей неполноценности перед Ленкой превращалось в ношу, которую становилась тащить не под силу. (Посмотрел на меня, чуть заметно улыбнулся.) Наверное, думаешь, что стал шизофреником?.. Да нет, верю, верю, не оправдывайся. Но знаешь, эта её требовательность была тяжела не только мне, но и детям. Сколько раз ей говорил, что нельзя с ними так... что это может сломать их, но она снова!.. снова и снова вычитывала им за каждый, даже мелочный проступок. (Хотел встать, но...) Ну, вот. Так что взял я кредит, купил однокомнатную кооперативную квартиру, перебрался в неё и думаю, что не только мне от этого стало легче, но и Ленке... А потому, что не надо теперь ей тащить такую ношу, как я... с моими каждодневными проблемами, вопросами, исканиями, да и мне, не обременяя её, легче разбираться с собой. (Распрямился, слегка вздохнул.) И совесть не мучит, и наконец-то чувствую себя свободным... Нет, что ты! Не от семьи свободным, а от её постоянного молчаливого подхлёстывания быть лучше, быть талантливей, быть достойнее... Знаешь, с такими ожиданиями от близкого человека жить трудно, очень трудно!.. Да знаю, знаю, хотя и не спрашиваешь, как мы с ней - теперь, но хочешь, да?.. А вот так. Я бываю у них, она ко мне заходит и довольно часто, дети - через день... Как они - ко всему этому? А в общем-то принимают такое наше житьё-бытье, хотя о причине им еще не говорил, только она... А она объяснила, что отцу, мол, как художнику, нужна отдельная мастерская, вот и... (И всё же встал, шагнул к окну, но остановился, обернулся.) Ну, и как ты... что скажешь на такие мои откровения?.. Да, конечно, мудрёно я накрутил себя... да, конечно, может и эгоистично... Говоришь, слишком смело?.. Может, и смело. Но ведь я люблю Ленку, но понимаешь... Жить рядом, видеть её глаза с постоянным вопросом и подсказкой: "Смотри, какой он!.. Вот и ты должен быть таким же." Нет, это невыносимо. А так... Да-да, ты права, права! Рискую потерять её. Но другого выхода не вижу. Не-ви-жу. А ты что посоветуешь?.. Не знаешь. Вот и я не знаю".
  
  Тогда эта встреча с Василём при свечах и под французский "Хеннесси" довольно долго будоражила меня, - не могла понять: ну как можно оставить любимую жену, поддавшись какому-то призрачному ощущению, как можно не подавить его ради того, чтобы оставаться вместе? Но каждый раз, вновь и вновь "прослушивая" слова Василя: "С годами сознание своей неполноценности перед Ленкой превращалось в ношу, которую становилась не под силу тащить", начинала понимать, а, вернее, убеждать себя: да, оставаться под одной крышей им было нельзя. Ведь чтобы спасти драгоценное чувство любви, каждому из них надо было сохранить то, без чего жизнь теряла смысл: Василю - свободу выбора, Лене - возможность оставаться такой же требовательной. Да-да, именно сохранив в себе то, что служило им опорой, они и детям смогут передать эти драгоценные душевные качества. Но позвонить Василю и сказать о своих домыслах так и не решилась, - ведь всегда опасаюсь стать соучастницей чьих-либо отношений.
  И оставаться бы той записи в моей "копилке" невостребованной, если бы совсем недавно не случилось короткой встречи с Василём в троллейбусе, когда мы только и успели обменяться дежурными фразами: "Ну, как ты?", "А как ты?", после чего он заспешил к выходу, пообещав обязательно позвонить или зайти.
  
  И пришёл. И снова прямо у порога протянув бутылочку "Хеннесси":
  - Готовь своё "достаточно неординарное вкусовое сочетание", будем кутить, - рассмеялся и даже шутливо потёр руки.
  - Василь, ну ты даёшь! - растерялась. - Почему ж не позвонил, не предупредил?
  - Прости, некогда было, - улыбнулся, словно извиняясь. - Я же... - взглянул на часы, - через два часа опять уезжаю, поэтому кутежа, конечно, не получится, вот и...
  - Что значит "опять"?
  - А то, что теперь редко бываю дома. Мотаюсь по всей России.
  - Вот как?
  Мы прошли в зал и он, присев на диван, взглянул на меня снизу:
  - А вот так. Уже почти семь лет езжу из одного храма в другой и расписываю их.
  - Ну и ну... - удивилась. - Ты же пейзажист, и вдруг...
  - Нет, не вдруг... - опустил голову, помолчал, решительно махнул рукой: - Слушай, я проголодался, так что тащи-ка на стол всё, что у тебя есть, а потом расскажу с чем пришёл. - И улыбнулся чуть заискивающе: - Ведь ты так хорошо слушаешь!
  Когда минут через десять я возвратилась в зал с подносом, он стоял и смотрел на икону Николы Чудотворца, которую я недавно купила в антикварном магазине:
  - Отличное письмо. Девятнадцатый век. Мы уже так не пишем.
  - Значит, не обманулась, - обрадовалась я. - Ведь не с кем было посоветоваться, ты же не оставил номера телефона...
  - А ты бы и не дозвонилась...
  - Ах, да... - спохватилась я. - Ну тогда, пока буду расставлять свои угощения, рассказывай.
  И он пересел к столу:
  - А вот так всё было. - Взял "Хеннесси", стал открывать: - Как-то, возвратившись из очередной поездки во Францию, - приподнял бутылочку, кивнул на неё... как на подтверждение той самой поездки, - попал я случайно в Российский реставрационный цент Грабаря* и познакомился с художником, который уже давно ездит по стране и расписывает храмы. Ведь их так много строится!.. А за последние пятнадцать лет открылось более двадцати тысяч... Да-да, не удивляйся, по три храма в день. И вот тогда, в этом реставрационном центре, я и спросил себя: а смогу ли и я писать иконы? (Открыл бутылочку, налил в рюмки.) Помню, на первом курсе, когда изучали историю древнерусского искусства, повели нас в Русский музей... (Обхватил рюмку ладонями, стал наклонять её вправо, влево.) И там-то впервые я и увидел прекрасные иконные ансамбли Рублёва. (Приподнял рюмку, приглашая пригубить.) Увидел, пришел в восторг... но и сробел: как же все это сложно!.. никогда так не сумею. Но тут же успокоил себя: а если бы и сумел, то кому теперь нужны эти иконы? Но вот, пришло их время. Выходит, нужны! (Радостно улыбнулся и с охотой стал есть мои скороспелые угощения.) А вкусно это у тебя... Форель с морковкой и луком? Да, вкусно... и даже по колориту красиво... Не смейся, натуральные краски всегда красивы, вот и здесь... Какими мы пишем? Да понимаешь, лет семь назад часто работали настоящими минеральными красками, и привозили их с Урала, из Сибири, перетирали вручную, но теперь пишем акриловыми... Нет, что ты! Они не хуже, а даже лучше. Ведь в отличии от масляных красок, акрил не трескается, а, чтобы не оставалось ненужного блеска и росписи хорошо смотрелись с большого расстояния, покрываем их лаком, отчего они становятся матовыми, шелковистыми. Да к тому же росписи им защищаются и потом их можно протирать влажной тряпкой или губкой. (Положил вилку на тарелку, отодвинул её.) Спасибо тебе, накормила... Нет-нет, всё очень вкусно, так что... как вознаграждение, спрашивай, о чем хочешь... Интересные случаи? Да нет, чего-то особенного не помню. (Взял кусочек сыра, откусил.) А, впрочем... Удивительно то, что совсем небогатые люди отдают храмам иконы, сохраненные при разгроме церквей. Помню, когда под Белгородом работал, то две совсем старые женщины принесли апостола и евангелиста Иоанна Богослова, а нашли его на чердаке дома бывшего старосты церкви, которого при Хрущёве* в Сибирь сослали... Да нет, что ты! Никаких денег не просили, а благодарили, что приняли это сокровище. (Встал, подошел к иконе и, вглядываясь в неё, помолчал.) А однажды был такой случай. Под Томском написал я икону Спасителя, а года через три звонит отец Константин и спрашивает: что, мол, ты наделал с иконой, олифа течет?! А потом оказалось, что моя икона мироточит... (Сел на диван, взглянул с лёгкой ухмылкой) Не веришь?.. Да, конечно, говорят, что только старые иконы мироточат. Но ведь мы тоже пишем по старорусскому образцу... Конечно, вносим и своё. Ведь у каждого художника есть именно его разумение, к которому он прислушивается, так и я... хотя и не придумываю образы, но добавляю своё... немного колорита, цветовой гаммы орнамента... (Помолчал, улыбнулся чуть отстранённо.) Месяц назад под Новосибирском написал в куполе храма изображение Бога-Отца. А в православных церквах запрещалось писать этот образ, только Святую Троицу, то есть Бог-Отец, Бог-Сын и Бог- Святый Дух. И знаешь, такой потрясающий лик сотворил!.. что уезжать от него не хотелось. (Взглянул на часы.) Понимаешь, ведь на тебе же ответственность лежит, что именно через написанный тобою образ люди будут обращаться к Богу. (Вздохнул, выпрямился.) Нет, без любви к Богу писать иконы невозможно. (Покачал головой) И потому невозможно... Слушай, а не пора ли нам кофейку?
  
  Когда была на кухне, думалось: да-а, крутой поворот в жизни сделал Василь. Вот и "жанр" живописи сменил, и покинул уют квартиры, мотается по стране. Можно и позавидовать. Но странно, почему ни слова не говорит о Лене? Как он - с ней? И что - она? Спросить или подождать? Пожалуй, подожду.
  
  (Он снова стоял напротив иконы Николы Чудотворца.) Наверное ты хочешь спросить, не пришёл ли я к Богу? (Присел на диван, взял чашечку кофе, жестом пригласил сесть рядом.) Понимаешь... (Отпил несколько глотков.) Когда начинаешь писать лик святого, то в сердце зарождается своё переживание его жизни... словно общаешься с ним. И иначе нельзя! Икона рождается не только в голове, но и в сердце. Хожу ли, ем ли, ложусь спать, а всё представляю те или иные поворот головы святого, складки одежды. Да и после написания еще долго не расстаёшься с образом, он входит, живёт во мне, так что невольно начинаешь верить, а значит... (Помолчал. Взглянул на свой пейзаж.) Удивительно. Никогда никем другим себя не видел, кроме как художником-пейзажистом, а вот... (Перевёл взгляд на икону.) Всё свелось только к написанию икон. И мне это невероятно интересно!.. (Допил кофе, поставил чашечку на поднос.) Нет, что ты! Не наскучило, не приелось. И даже стало смыслом жизни... Вот-вот, и мне так думается: всё, что не случается в нашей жизни, ведёт к тому, чему мы и должны себя посвятить.
  
  И всё же когда, так ничего и не сказав о Лене, Василь засобирался уходить, я решилась спросить о ней и детях, на что он коротко ответил:
  - А всё хорошо с Ленкой. Она поняла меня. Молодец! Всегда навещаю её... одинокую мою воительницу за достоинство, ведь дети живут уже своими семьями, а она с какой-то самоотдачей воспитывает внуков... (Помолчал, с грустью добавил.) И похоже, что больше никто ей... даже я, рядом не нужен.
  
  *Художественный фонд СССР - общественная организация при Союзе художников СССР с отделениями в областных центрах.
  *Игорь Грабарь (1871-1960) - русский живописец, реставратор, искусствовед, теоретик искусства, просветитель, музейный деятель.
  *Никита Хрущёв (1894-1971) - Первый секретарь ЦК КПСС с 1953 по 1964 годы.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"