Что - то особенное есть в Петербурге золотой осенью! Когда Солнце освобождается, на какое то мгновение от вечных серых туч, на какой-нибудь один погожий день над Невой сияет чистое голубое небо. Я очень люблю гулять в такие редкие дни по Северной Столице, наслаждаться её красотою, её имперским величием. И знаете, есть одно место, которое всегда и везде будет в моём сердце-это Летний сад. Пройдут года, десятки лет ,но он не изменится, не потеряет свою духовность, свою безмятежность, которую так хранят многолетние клёны. Пускай шум машин проносящихся по набережной иногда и выбивают из общей гармонии, но всё ж он навсегда так и останется для меня оазисом уединения посреди безумия мегаполиса.
Сегодня был вот такой же особенный день, редкий по своей красочности. Я гулял по историческому центру нашего великого города, наслаждался петербургской осенью, размышлял о словах услышанных утром на исповеди, осознавал их, пропуская через свою душу посредством золотых соборных крестов, которые бликовали на сентябрьском солнце. Под вечер я очень захотел прогуляться по Сенатской площади а потом пройтись вдоль Дворцовой набережной. За дворцовым мостом я остановился, чтобы полюбоваться на Стрелку, остановился и о чём-то задумался, о чём я уже и не вспомню...
С каждой минутой я всё больше погружался в себя, в свой внутренний мир грёз и образов, и на сердце было очень спокойно, очень тепло...Я даже и не заметил, как ко мне тихонько подошла очень пожилая женщина, на вид ей было лет семьдесят, а может и того больше. Она остановилась в шаге от меня, облакатилась на каменную ограду набережной и очень тяжело дышала, было видно, что она очень устала. Я помню, как меня поразили её глаза. Мне показалось, что вся жизнь была в них сейчас отражена.Что-то кольнуло в сердце, не знаю почему она тогда меня так задела, но мне стало невыносимо жаль её.
-Матушка, может я Вам чем-нибудь помочь могу? - неожиданно для себя я вдруг спросил у неё.
-Нет, сынок, что ты? Я просто выдохлась, сам понимаешь старость не радость, -её лицо озарилось очень доброй улыбкой.
Но было видно, что ей очень плохо. Но одновременно я понял, что она никогда и никому об этом не скажет. Парадокс, но в этом старом, высушенном теле было столько внутренней духовной силы, которую и выдавали её потрясающе выразительные глаза.
-Вам ведь очень плохо, я же вижу,- Мне стало немного неудобно, что я вот так вот навязываю свою помощь, но в тот момент я уже не мог по-другому, мне правда очень хотелось ей чем-нибудь помочь.
-Плохо, да кого это сейчас волнует!- что-то доведённое до отчаяния было в этот момент в её словах, а главное во взгляде.
-Меня волнует...-другого в этот момент я и не нашёлся ничего сказать.
-Спасибо, сынок, дай Бог тебе здоровья! Я вот сейчас отдохну немного и до дома пойду, доковыляю ведь как-нибудь с Божьей помощью.
-А знаете что, давайте я Вас провожу, Вам ведь за мою руку державшись, легче же будет.
Вы меня пожалуйста не бойтесь, я ни в коей мере не хочу Вам зла причинить, только помочь хочу...правда!
-Да вижу, что не причинишь, за три четверти века уж научилась в людях разбираться, Беса то ведь сразу увижу...А тебя вот мне наверно Бог послал! Пойдём, милок, коли времени тебе не жалко, я у метро, за мечетью живу...Дай Бог тебе здоровья, поможешь бабке!
Я взял её под руку и мы пошли вдоль набережной к Троицкому мосту. Мне так хотелось с ней говорить, чтобы она мне рассказала, научила...
-Я ведь теперь совсем одна осталась...Мужа уже лет десять назад схоронила...- и тут она как-то очень резко замолчала, а в глазах так явно читалась непреодолимая скорбь.
-Разве у вас нет детей?
-Да были...сын был... убили его в 90-х ещё...
-Я Вам сочувствую,- я и сам понял, как глупо звучала эта фраза, но главное то ведь не в словах, и пусть это фраза и кажется глупою, но человек может да и поймёт, что в сердце вашем действительно к нему участие...сочувствие. И может станет ему теплее от этого.
Мы шли очень медленно. Она мне рассказывала о своей жизни, что-то спрашивала у меня, я отвечал, получая неимоверное удовольствие от общения с ней. Она перенесла блокаду, перенесла ад, и я точно знал, что она мне может сказать о жизни всё.
Вдруг в шагах в пятидесяти от моста она остановилась. Как то очень трогательно оглянулась...опустила голову...Мы постояли так в тишине наверно с минуту, а я не смел прервать это молчание. Я понял, что что-то в душе её сейчас происходит, какие то безжалостные судороги её сводят. И вот она подняла голову, а в её глазах я увидел слёзы...Очень мелкие, но очень трагичные слёзы.
-Вы ведь что-то вспомнили, так ведь?
-Вспомнила, сынок...вспомнила...
-Расскажите мне, прошу Вас...Я очень хочу знать...мне надо знать...Извините, Бога ради, за такую мою бестактность...расскажите мне!,- мне стало стыдно, мне хотелось под землю провалиться!
Мы постояли ещё немного, потом она взглянула на меня своими, как мне показалось на тот момент, да и сейчас тоже так кажется, святыми глазами. Никогда я не забуду их, сколько страдания в них было, сколько боли, и сколько одновременно нежности и доброты. Потом она слегка потянула меня за руку и мы продолжили наш путь!
-Ну вот что ты испужался то? Эх, чего стыдиться то? того что слёзы увидел? Так эти слёзы только в радость, понимаешь ты меня? В них жизнь моя, хорошая ли, плохая ли...но жизнь за спиной...Мне теперь только Бога стыдиться, а не тебя юнца...Сердце у тебя есть, это хорошо...следуй ему и не пропадёшь, поверь бабке...такого навидалась, врагу не пожелаешь, а тебе ещё жить и жить,- я молчал, вслушиваясь в каждое её слово,- Прав ты...проходя с тобой это место,- она остановилась и вновь оглянулась,- вспомнила...потому как дорого оно мне очень...так дорого, она приложила руку к сердцу,-...ну, ничего... пойдём... Знаешь ли, вот вам наверно сейчас очень трудно представить...да куда трудно-невозможно, что творилось тогда, какой голод мы вынесли...С Сатаной под руку каждый день ходили, а в Бога верили...У меня в феврале сорок третьего мать от голода умерла...ночью...а я проснулась совсем малая, а матушка моя и не дышит вовсе...Помню прижалась к ней...кричу мама, а сама уже и понимаю, что нет больше у меня мамы, отмучилась бедная моя, сжалился Бог над ней и к себе забрал...А мне что делать, я жизни то толком ещё и не знала, а только боялась каждый день...И ничего то кроме страха я не знала...страха и голода...жуткого голода...невыносимого, тебе и не понять этого, да и Бога молить буду, что б никто из вас этого не узнал...никогда...страшно это...поверь мне, очень страшно...Вышла я тогда на улицу...совсем одна, а куда идти и не знаю...иду и плачу, а слёзы и леденеют прямо в глазах...Дошла вот до этого самого места и поняла, что идти то и сил у меня больше нет...и не кушала я уж какие сутки...села и плачу...и понимаю, что одна я...нет больше у меня никого ...и вокруг только зло...усталые и изнеможенные люди...бедные люди...и вспомнила я, как мы с матушкой вместе молились, и не знала я ещё ничего, и не понимала, только родимую мою слушала, да повторяла за ней...Верила, что есть Господь, который избавит нас от этого ужаса и даст нам новую жизнь...хорошую жизнь...не такую...А как выглядит эта новая жизнь я и не знала...ничего то я кроме войны то тогда и не знала...Села и молюсь...молюсь и плачу...сложила ручонки, отмерившие от холода, да и прошу сама не знаю чего...Вдруг чувствую что кто то дотронулся до меня, тепло человеческой руки чувствую...Подняла я глаза и вижу лицо, вроде и жив человек, да только на лице как- будто смерть уже...И взгляд...Этот взгляд я всю свою жизнь в сердце несла... "Ну, чего ты сопли распустила то...Нельзя нам плакать сейчас, поганые за воротами, не дождутся они наших слёз...На вот",- он достал маленький кусочек хлеба и отдал его мне,- "ты нам сильная нужна",- улыбнулся безжизненной улыбкой и пошёл дальше...А я ем хлебушек то и вслед ему смотрю...Прошёл он так шагов двадцать...и упал...а я смотрю, что не движется он...поняла я, что смерть за нами по пятам ходит...- и тут голос её задрожал...в глазах опять появились слёзы,- и хлебушек то мне он последний отдал...а сам умер...а хлеб мне отдал...Всю жизнь я прожила с этим хлебом в душе...и понимала, что взгляд этот был не человеческий...это Христос на меня смотрел...молилась я Ему, а он дотронулся, посмотрел на меня и остался во мне навсегда...и всё страдание моё мне стало не страданием вовсе...а только лишь испытанием...моим крестом, который я и пронесла оставшиеся годы...
Никогда меня так не трогали слова...простые человеческие слова, но сколько в них правды! Истинной человеческой правды...настоящей правды. Помню школьные уроки, помню выступления блокадников, но всё это было каким то далёким, каким то не настоящим, хоть я понимал весь ужас тех лет...но разве ж понимал?
Мы дошли до её дома. Я помог ей подняться на третий этаж, лифт как обычно не работал...И прощаясь у двери, мне хотелось упасть перед ней на колени и бесконечно благодарить за её подвиг...За то, что мы сейчас живём в своей стране, ходим по родной земле свободные...счастливые! Но она так быстро на моё удивление со мной распрощалась, и исчезла в темноте коридора своей коммуналки...
Я не смог пойти домой! Мне нужно было осознать то, что я услышал...Понять откуда они брали эти силы? В безумстве этой страшной войны, в постоянном страхе за свою жизнь и за жизнь своих детей, близких, всё же оставаться людьми...Хранить в себе Бога...Что значит наши с вами беды в сравнении с их горем? И почему забываем эти истории, как- будто они к нам и не относятся? Ведь этот человек, который поделился
последним, что у него было с чужим ребёнком, а сам умер считанные минуты спустя у него же на глазах, с верою и с любовью к Родине, неузнанный герой...
Гуляя во дворах моего любимого Петербурга, проходя в очередную низкую арку, я увидел перед собой тень...Может это тень того настоящего ЧЕЛОВЕКА?!