Тебе пятнадцать. Ты в ебучем девятом классе, а на улице весна, небо большое и всеобъемлющее, и поэтому ты прогулял. Ты возвращаешься домой самой дальней дорогой, но они все равно тебя ждут. Их много сегодня, семь человек. Ты слишком хорошо осведомлен об их намерениях, но ты все равно идешь вперед, потому что это дорога, а домой попасть надо. Слева забор от детского садика, справа мрачная, пугающая своей бедностью общага. Расстояние от первого до последней метров десять от силы. Тебе преграждают путь. На их лицах написаны неприязнь и враждебность. Ты подходишь к ним настолько близко, насколько это возможно, и кидаешь рюкзак в пыль. И хотя ты знаешь, что физически они сильнее - их больше - по твоему лицу помимо твоей воли разъезжается презрительная ухмылка. Они - это ходячий пассивно-оборонительный рефлекс. Они слишком сильно чуют твое превосходство. Им никогда не сломить тебя.
- Хуле ты лыбишься? - идиотский, долбоебический вопрос в стиле идиотских, долбоебических бычьих фильмов. "Лыбишься" шире из желания им досадить. Никакого страха. Только презрение, грязное, низкое чувство, потому что большего они недостойны.
- А я вот все хотел узнать, - выступая вперед педиковатой походкой спрашивает другой, тоже с твоего класса. Остальных ты не знаешь, да это в общем-то похуй обеим сторонам. А ходит он педиковато из-за дурацких широких штанов. Это потому, что он, блядь, рэпер. - Я вот все хотел узнать, нахуй тебе нужны длинные волосы. Ты, типа, панк? Или ты, типа, девочка?
Они тупо ржут. Они настолько глупы, что даже доебаться нормально не могут.
- А тебе походу завидно, - неожиданно заявляю я. - Насколько мне известно, рэпера частенько ходят патлатые... Просто они у тебя выпадают, да?
Зная, что по одиночке связываться опасно, они нападают все сообща. Опять в нос. Кровь рекой, заливая футболку. Вытираешь лицо, хотя это бесполезно, и поднимаешься прямо.
Мертвой хваткой сцепив пальцы на глотке "рэпера".
- Или ты их выдираешь ночью, когда боишься кого-то, кто живет под твоей кроватью? Им тебя еще пугали в детстве, - продолжаешь ты и начинаешь смеяться. Громко и истерически. - Конечно, ты боишься всего. Ты ссыкло, маленький неудачливый трус. Все вы боитесь, все вы боитесь меня...
Тебя бьют до беспамятства.
Открываешь глаза. В лицо светит заходящее солнце, и пока ты с трудом поднимаешься, сознание автоматически фиксирует - красивые длинные тени от деревьев на земле.
Оглядываешься в поисках рюкзака. Его нет. Опять. Ублюдки все еще не могут понять, что ты уже давно перестал носить в нем те вещи, которые имеют для тебя хоть какую-то ценность. А дома придется выслушать дополнительную порцию материнского пиздежа по поводу безвозвратно утерянных книжек.
Не хватает чего-то еще. Некоторое время соображаешь, затем тянешь руку к затылку.
Твои волосы безжалостно обкромсаны, отпилены до какой-то дикой девчачьей прически, отчего ты думаешь, что дома к зеркалу подходить не стоит. Это тошнотворно. Вспомнив последнее, лихорадочно засовываешь руку в карман джинсов, где лежит самое унизительно драгоценное для тебя - ампула - и режешься об осколки. Она разбита. РАЗБИТА. Это то, отчего тебе действительно начинает хотеться плакать.