Чичерина в яблочке, умешивается вся хуйня в кашу незарборчивую гулкие пустые коридоры ночные линолеумные покрытия ии ебалом - вперед! в пол, портреты фюрера и луна в окна ярко светит незалихватское зримое неутоляемое отчаяние неудаляемый грохот шагов за спиной чего ты
чего ты. стреля-яй! не из чего. бей. бей. двое в поле, в чистом поле - пришли пешком заебались шагать с этой хромотой но по-спартански по-стоически как водится сверх всякой меры пришли. и нажравшись дурмана стоя по пояс в сочной весенней траве под синим-синим небом под теплым солнцем стоя указывает в чистую пустую даль вытягивает руку, безумно сверкая глазами оглушает воплями - К МАШИ-ИНЕ ПИЗДУЙ, БЛЯ-ЯТЬ, и она бьет, она пиздит со всей дури ладонями по лицу и уходит в заросли спотыкаясь и путаясь в стеблях падает кашляет заливаясь судорожным родным-знакомым хохотом. какой машине, куда. к поезду в рельсы! внутрь! в планшет! ччертовщина, уйди, помоги, подскажи. не смотри так не плачь тебе не пристало. доминация снизу. тебе не пристало? пристало это распределение ролей ебучее к нам обоим вали отсюдова коль скоро неспособен. мы в заброшенной. уравновешивается умещается, волков уйди мне .н.е.н.а.д.о. н.е.н.а. что не надо, я жив-здоров, это просто был очередной портрет фюрера, замаскированный под сервант, ничего особенного эту блядскую голову невозможно разбить ничем, она как черный ящик. черный ящик не бьется к твоему сведению. о портрет фюрера нет. Нет. мы в заброшенной. ШКОЛЕ, в чем. опять этот строительный мусор и занозы в ладонях. да нихера это ебало блядское не способно довести до конца, даже уебать меня не может по-людски. ну-ка, разбей мне все ебало этой крышкой от люка, это приказ. Нет крышки, вот беда, валяй тогда этим половником. Половник проебал. Это ствол, мать твою! Мать его. нет, нет, я не пьян. Нет, не пьян. Нет, не гей. и весь прилагающийся комплект, который я на твоем месте столько раз слышать уже давно заучил бы к ебеням наизусть подпевал бы под ебанись. ебанись!