Я люблю свечи - вероятно, оттого, что они ассоциируются у меня с Тамарой. Шелиз запрокидывает голову и стонет, сначала подо мной, потом надо мной, освещенная лишь неверным переменчивым пламенем горящего фитилька простой парафиновой свечи, которая стоит в подсвечнике на полу слева от нас. Мы ебемся на матрасе в старом, практически заброшенном помещении - раньше здесь был склад, а теперь пусто, оттого что складывать больше нечего. Ебемся долго и упоенно, привычно и откровенно - в один из покрытых налетом неизбывной растерянной усталости дней она снова кажется мне идеальной партнершей. В какой-то момент меня захлестывает, погружает в глухой катарсический экстаз, я теряю шестеренки, тормоза и контроль, и неожиданно, когда она, запыхавшись, шумно дышит мне в ухо и стискивает пальцы на затылке, а я, сидя под ней, прижимаюсь носом к выступающим под нежной бледной ее кожей ребрам между небольших круглых сисек, рассказываю Шелиз все. Я предаю себя - возможно, это попытка расстроенного, будто никуда не годное пианино, подсознания избавиться от нее, а после, когда слухи как следует разойдутся, и от всех остальных, чтобы они больше не спасали и не мешали в извечном моем эмоначинании. Незаметно для себя - совершенно автоматически в ебаном трансе - я разражаюсь вдруг слезами и продолжаю, всхлипывая как девчонка, а девушка у меня в объятиях молча слушает и праздно водит пальцами вверх-вниз по моей спине, едва касаясь. Все - опуская лишь подробности, касающиеся Тамары, хотя в период от двенадцати до шестнадцати этих подробностей по причине Тамарыного самоубийства почти нет. Все - начиная от этих ночей, этой ванной, этой падшей Тамарыной кошки и заканчивая красным платьем Аиды, сараем и бензопилой. Я не могу больше остановиться и позорно рыдаю, уткнувшись ей в грудь, в ожидании, когда же наконец до нее дойдет - когда Шелиз отпустит меня, встанет и уйдет.
Она почему-то не встает и не уходит.
- Не надо, - полушепотом неумело пытается меня вместо этого зачем-то утешить и, сильнее прижимая ладони к моему затылку и между лопаток, обнимает крепче. Возможно, она ждет, чтобы ушел я, но почему она тогда не слезает с меня - не могу же я уйти к ебеням с ней на руках.
Понемногу я успокаиваюсь - все равно чересчур рано, как кот каждый раз наплакиваю и никогда достаточно. Собравшись с духом, я нахожу в себе силы оторваться от нее и посмотреть ей в глаза. Шелиз, красиво оттененная оранжевым светом, глядит на меня большими и спокойными фиалковыми глазами - снимая руку со спины, проводит по моей мокрой щеке.
- Мне уйти к ебеням? - поскольку она молчит, уточняю я в растерянности и серьезно. Мыслей почти нет, пульс стучит в ушах раздражающе гулко, болью отзываясь в голове - пространство вокруг подернуто искрящейся едва заметной охряной дымкой, хотя это мне просто кажется, потому что я блядский ебанутый эмобой к хуям и больше ничего.
- Зачем, - недоуменно - вроде бы искренне недоуменно - спрашивает вместо ответа она и безмятежно глядит мне в глаза. Длинная шея ее снова в свежих следах засосов - они неизбежны. Я некоторое время молчу, потому что не подбираются треклятые слова.
- Потому что это же позор, - наконец выдаю я, это неправильные слова, но иначе я объяснить не смогу, не сейчас. - Это ебаный позор, избавиться от которого я могу лишь при помощи собственной смерти и не раньше. Это недостойно ничего, кроме презрения, и несмыва.. - увлекаясь, пытаюсь по-прежнему прояснить ей я, но Шелиз перебивает меня на полуслове.
- Ерунда, - уверенно отрезает она и удивляет меня еще больше. - Полная ерунда, - повторяет, недоуменно хмурясь, и продолжает. - Поверь - мне как никому другому известно, что в двенадцать, тринадцать или четырнадцать лет желание постоять за себя в подобных случаях абсолютно невыполнимо, - она по-прежнему глядит мне в глаза спокойно и расслабленно, сонно моргает. Во время паузы она скорее всего также занимается поисками правильных слов. - Наоборот, я горжусь тобой, - заслышав в ответ на это заявление мое недоверчивое фырканье, она поясняет неторопливо. - Потому что у меня, например, ни на какую месть духу не хватило - только и вышло, что крысой съебаться оттуда..
- Там некому уже, - не менее неожиданно для себя проговариваюсь я - совсем хуево, ей не следовало этого знать. Шелиз некоторое время пристально вглядывается мне в глаза и удивленно молчит, не расспрашивая. До меня рано или поздно доходит - нет, она в самом деле не ненавидит и не презирает - отчего захлестывает всем чертовым эмо в два раза сильнее. Она вовремя зажимает мне рот своей узкой виолончелистской ладошкой - догадавшись, прежде чем я успеваю признаться ей в любви. Неистовая волна жажды ее насладить мурашками опускается вниз по хребту, молча я переворачиваю ее на спину, целую здесь и там, вылизываю щеки, руки, ощутимые ребра, плоский живот - неотвратимо выходит и дальше мы снова ебемся на чертовом матрасе в холодном полузаброшенном неуютном помещении без дома и осиротело истошно и откровенно до самого ледяного зимнего рассвета.