Был чудесный мартовский день, было высокое небо и прохладный ласковый ветер. Воздух был чист после ночного дождя и солнце светило так, что на белые стены домов было больно смотреть. Под темными длинноиглыми соснами, растущими вдоль дороги, пестрели торговые ряды. А за ними, у бетонного забора детской больницы, Света и Оля били Лизку. И это было справедливо, потому что Лизка украла Светкину кожаную куртку и пыталась ее продать.
Лизка защищалась отчаянно, как дикий котенок, но Света и Оля учились в девятом классе и быстро сбили ее с ног. Она упала в грязную траву и подумала, что ее убьют. Но девочки попинали ее ногами и ушли.
Тогда Лизка села и заплакала, но плакать быстро перестала, залюбовавшись, как солнечные лучи на ресницах дробятся на сотни радужных огней. Потом нежный ветер высушил слезы и сделал ледяными промокшие колготки. Посреди теплого дня дикого котенка охватил зимний озноб. На ноги она поднялась с трудом. Худенькое избитое тельце на каждое движение отзывалось десятком разных болей, но надо было ехать домой.
Лизка пряталась от контролеров у заднего окна троллейбуса. Она обеими руками цеплялась за неудобно высокий поручень и беспрестанно облизывала верхнюю губу. Казалось, что под кожей сидит овальный гладкий камешек. Лизка глотала слюну, чтобы избавиться от вкуса крови во рту и мстительно думала, что "этим" тоже досталось, потому что у нее были разбиты костяшки на правом кулачке. И еще она думала, как раздобыть полторы тысячи гривен. Именно столько хотел дед Данила за свой старый ялик. А ялик Лизке был совершенно необходим.
Она мечтала, что хорошо бы найти на улице пакетик с анашой и продать его знакомым пацанам. Или подобрать кошелек с деньгами. Или золотое колечко...
Когда она вышла из троллейбуса, то почувствовала, что ноги стали неловкими и тяжелыми, сильно разболелась голова, захотелось спать, и домой она дошла только потому, что это был ее родной дом, и комната в запущенной коммунальной квартире звала ее так, как зовет почтового голубя безопасное гнездо.
Лизка вытащила из-за пазухи ключ на кожаном шнурке, отперла дверь и из темного коридора на нее пахнуло жареной рыбой. Она испугалась, что вернулась мама, увидит грязную одежду и будет долго ругать, а, может, еще и побьет. Но их комната оказалась запертой, - значит, готовили соседи.
Порванную в драке курточку Лизка скрыла под зимним пальто в глубине вешалки, а платье с испачканным подолом и колготки отправились за диван.
Там же, за диваном, стоял потрепанный портфель с оторванной ручкой. В этом боевом портфеле, с которым Лизка ходила еще в первый класс, собраны были все вещи, необходимые в далеком путешествии. В нем лежали финский нож и десяток автоматных патронов, флотский ремень и банка консервов без этикетки, рыболовные крючки и леска, английский разговорник и компас, а также фонарик, увеличительное стекло с отбитым краем, спички и соль. Еще там помещались кружевные трусики в хрустящем целлофановом пакете, линялый купальник и школьный географический атлас, где на карте полушарий был отмечен маршрут. Толстая линия, проведенная красным карандашом, шла от оконечности Крыма, через Босфор и Дарданеллы, Средиземное море и Гибралтарский пролив. Атлантику черта пересекала непоколебимой прямой, проведенной явно под линейку и, затем, миновав Панамский канал, заканчивалась среди россыпи атоллов Тихого океана жирной круглой точкой. Возле точки было выведено: "Голубые острова".
Голубые острова Лизка увидела по телевизору и сразу поняла, что это - единственное место в мире, где ей хочется жить. Мелкие теплые лагуны, вечно зеленый лес, горы с округлыми вершинами, пальмы, склонившиеся над водой... А, главное, комментатор сказал, что, неизвестно по какой причине, на островах никто не живет. Это значит, что никто не будет дразнить тебя, не побьет и не предаст, не заставит учить дурацкие уроки. Что можно будет ловить рыбу, жарить ее на костре и есть сколько угодно. И можно будет приручать птиц, не опасаясь, что придет кто-нибудь и их, доверчивых, перебьет. И даже если начнется ядерная война, никто не станет бомбить необитаемый остров...
После этой передачи Лизка начала готовиться в путь и теперь дело было только за лодкой. Деньги на покупку старого ялика она рассчитывала достать продав куртку... Ну и еще кое-откуда. Надо же было, чтобы так не повезло!
Девочка свернулась в клубочек под одеялом на диване. Её била дрожь, и она мечтала, как страшно и жестоко отомстит Свете с Олей перед тем, как уплыть навсегда. Поэтому она быстро устала, - ненависть отнимает много сил, - и уснула.
Когда день перешел на вторую половину, в окнах комнаты появилось солнце. Желтые косоугольники легли на подоконник, на пол, на поцарапанный стол, некогда покрытый темно-коричневым лаком. На столе молочно-розовым светом озарилась глубина шишковатой и шипастой раковины, которую привез из южных морей друг Лизкиной мамы дядя Володя. Но лучше всего поступило солнце со старым шкафом, дверцы которого не закрывались, если между ними не вложить сложенную в несколько раз бумагу. Полированное дерево засияло золотом, светлым и темным на годовых кольцах, причем казалось, что лучистое свечение исходит изнутри древесных волокон и отбрасывает прозрачные блики на выцветшие обои с ромашками. Вся комната стала нарядной и уютной.
Ближе к вечеру теплые косоугольники на полу приобрели абрикосовый оттенок и вытянулись до самых дверей, а Лизке в это время начал сниться сон. Она заулыбалась, узкое конопатое личико смягчилось и стало симпатичным, и тощее тельце ее, судорожно сжатое в комок, свободно теперь раскинулось под шерстяным одеялом.
Ей снился залив, вдающийся в берег нежным изгибом гитарной деки, ей снилось сверкание океана, покатые длинные волны, набегающие на пляж, покрытый мелким песком. Над заливом поднимались горы, курчавые от зелено-синеватого леса, пели птицы, пахло водорослями и нигде не было видно ни одного человека. Только она бежала по кромке воды и брызги летели в стороны выше рыжей головы, а неглубокие ямки ее следов на мокром песке быстро исчезали, заполняясь водой.
Лизке снились Голубые острова, единственное место в мире, где она хотела жить.
Тот светлый, радостный мир, где вряд ли ей удастся побывать.