Тяжело быть сантехником: жильцы платят водкой, а жена думает, что деньгами... Эта мысль рано или поздно всякий раз приходила в голову Искрикову, если он возвращался домой трезвым -- пьяного домашние трогать боялись.
Давно уже в жизненной теме Искрикова звучали только две вариации, но до сих пор он к этому не привык. Вот и жарким вечером первой летней пятницы, возвращаясь домой, надеялся он, что жена спросит: "Как дела?" и скажет: "Иди ужинать", а под горячий ужин они вдвоём разопьют бутылку "Экстры", которая булькает сейчас в брезентовой торбочке... Потом настанет тихий жаркий вечер, сын не пойдёт гулять, дочка не убежит на дискотеку и всей семьёй они будут смотреть программу "Время" и обсуждать новости...
Но первая летняя пятница оказалась ничуть не лучше понедельника, и воскресенья, и любого другого из длинной вереницы прошедших дней.
Услышав щелчок замка, навстречу Искрикову в тёмную прихожую вышла жена. Здороваться она не стала, с ходу потребовала денег -- как всегда.
-- Да я их что -- рожу?! -- обиделся Искриков.
-- Роди! Давай, рожай! Да только что твоя рожа может родить, кроме неприятностей... -- и началась привычная ругань, в которой каждое слово было известно наперёд.
В прихожей пахло ношеными носками, халат на жене был розовый, затёртый на животе. В ряд под стеной стояли старые тапки, пластмассовые гвоздики в вазе под зеркалом давно потеряли цвет. Из комнаты грохотала музыка -- сын учил уроки. Всё было так же как и день, и два назад, и решение Искриков принял тоже обычное.
Он дождался, пока жена вернётся на кухню и вышел снова на лестницу, тихонько прикрыв за собою дверь.
Никто не заметил, что его в квартире уже не было.
Искриков направился в гараж. И сам гараж, и укрытый в нём "Запорожец" цвета "коррида" он получил в наследство от дяди два года назад. Никогда у Искрикова не было прав, водить машину он не умел и не собирался учиться, но продаже наследства воспротивился и стоял насмерть. Дело в том, что при знакомстве он открыл в "Запорожце" необычное редкое качество.
Полчаса спустя любопытный прохожий мог наблюдать на окраинной севастопольской улице такую сценку. Ворота крашеного суриком кособокого гаража рядом с пыльной шелковицей и охраняемой автостоянкой широко распахнуты. На бетонном пороге сидит лысоватый небольшой человек в грязных голубых джинсах и розовой футболке.
За спиной у него тренированый взор легко заметит полупустую водочную бутылку. Человек курит "Приму" и обстоятельно рассказывает.
Он говорит о том, что сегодня у него друзья украли газовый ключ, о том, что сын -- бей-не бей -- взял моду возвращаться домой в два часа ночи. О том, что сосед не хочет изничтожить свою кошку, которая пакостит на лестнице. О том, что орбитальную станцию "Мир" не будут топить в океане. О том, что живодёры из стеклопункта принимают всё дешевле пустые бутылки. О том, что в квартире, где он сегодня чинил кран, даже в прихожей на стенке висит натуральная тигровая шкура. И о том, что в деревне под Курском болеет мама, а он ничем не может ей помочь. И о том, что ему сорок два года, а никто его не уважает и не любит...
Свет опускающегося к морю солнца постепенно принял абрикосовый оттенок. Пьяненький Искриков сидел, замечательно украшенный этим золотисто-оранжевым светом, сидел и всё рассказывал о скучной своей жизни, а в тёмной жаркой глубине гаража "Запорожец" цвета "коррида" сочувственно слушал его.