- Ксюха, ты дура! Ты родилась дурой, ты дурой и помрешь!
Мамирьяна в своем репертуаре. Больше месяца меня не видела, только "привет" успела сказать, и сразу же допрос устроила: каких глупостей я натворила, пока ее не было. А сама почему в пятницу пришла, а не в четверг, про то ни слова. Я уже и не спрашиваю знаю, что услышу. "Занята была! Это тебе делать нечего, а вот у меня..." Пришла, и хорошо. Спасибо, что пришла. Ответила Мамирьяне, что никаких глупостей не творила сына только родила, легко и просто. Как это ей не понравилось! Мамирьяне только дай к какому-нибудь слову прицепиться скандал устроит на полдня.
- Тебя послушать, так все у тебя легко и просто! По горам лазить легко! С вышки прыгать проще некуда! И учиться просто и легко! Только с мужиками у тебя почему-то сложно и тяжело. Кому нужна твоя золотая медаль, если ты парню глазки стоить не научилась! Мало тебе проблем с твоим прибабахнутым охранником было, так ты еще с черномордым каким-то связалась!..
- Подожди, с чего ты взяла?
Иногда я просто не успеваю за полетом ее мыслей.
- "С чего, с чего"... передразнила Мамирьяна. Хоть передо мной в невинность не играй! Ты же здесь "звезда первой величины"! Вся больница знает уже знает, у кого черный ублюдок родился!
- Марина, Марина, подожди... послушай...
С сестричкой всегда так. Наорет, не разобравшись. Потом приходится оправдываться, доказывать... И знаешь, что не виновата ни в чем, а чувствуешь себя дура дурой. Хотела ведь все спокойно ей рассказать, по порядку, а не так с пятое на десятое. Вот, посреди рассказа, Мамирьяна и отвесила мне комплимент. Насчет дуры.
- Не пойму, какого черта ты его трогала? Не ты положила, не тебе и лапы к нему тянуть!
- Ты что, Маринка?.. Знаешь, как холодно было... Мне даже одеяло дали!
- Ну, и что?
- А он сам. И без одеяла. Он бы замерз рядом со мной!
- Тебе-то какое дело?
- Как это, "какое дело"?! Он ведь живой человек! Только маленький. Он сам о себе позаботиться не может, ему помощь нужна!..
- Вот уж заботливая дура! Ну, и что ты со своей заботы поимела? Вагон проблем за малюсенькое "спасибо"? С тебя станется и за бесплатно вкалывать...
Хоть и неприятно такое признавать, но Маринка права отца темненького я еще не видела, и ни о чем договориться с ним не успела. Кисонька сказал, что все будет в порядке, на этом я и успокоилась. Так и дожили до выписки. Завтра меня выписывают, а я еще ничего не знаю. Только-только успела приучить маленького оставаться с Олежкой, и вот опять грядут перемены. Негритянка все еще в коме, а куда малыш денется, кто о нем заботиться будет, неизвестно.
- Сколько раз тебе надо повторять то, на чем можно срубить бабки, за просто так не отдают! Я бы с этого нигера столько бабла срубила, что мама дорогая! А тебя он может так раскрутить, что это ты ему должна будешь. Учти, без контракта на работу к иностранцу даже не суйся! И контракт с нашим юристом обсудить надо. Обязательно! И по пунктам. Чтоб никаких неожиданностей потом не было. А то не успеешь "мяу!" сказать, а с тебя уже шкуру сняли.
Я слушала Мамирьяну и только кивала. Ни о каком контракте, ни о какой работе я пока еще не думала. Просто в голову не приходило, что заботу о ребенке можно считать работой, и что деньги за это получать можно. А ей пришло. Вот что значит опыт. Сколько ухажеров у нее было, и каждый новый умнее и богаче прежнего оказывался. Как-то так у Мамирьяны получалось. Талант, наверное. Затесался в ее гарем и юрист. Вот с ним она и решила меня познакомить, когда дело до контракта дойдет. Ведь не собираюсь же я за просто так чьего-то ребенка кормить? Или собираюсь? Тогда я не только дура, но еще круглая и окончательно чокнутая.
- Хватит уже и тех глупостей, что ты успела натворить! сказала, как припечатала Мамирьяна.
- Каких таких глупостей?
- Похищение ребенка у иностранных граждан, - сестричка начала загибать пальцы. Причинение вреда его здоровью. Шантаж. Требование выкупа, - она потрясла кулаком с оттопыренным большим пальцем. Словно требовала смерти гладиатора. И это только то, что я могу придумать навскидку. Послушаешь, что скажет Юрик, уписаешься от страха.
- Но я же ничего такого...
- Да-да, ты у нас мать Тереза, тебе всех надо спасать и защищать. Короче, Ксюха, ты поняла, что собак на тебя навесить можно столько, что во век не отмоешься?.. Я, конечно, в беде тебя не брошу. Подключу Юрика отмажем. И деньги с нигера сдернем, все будет тип-топ. Но половина денег мне. А с Юриком ты сама потом рассчитаешься. Баблом или натурой как договоришься. Может, и захомутаешь его. Он мужик холостой, и баб сисастых любит.
- А как же ты? У вас же такая любовь была!
И, кажется, уже после Сергея, если я ничего не путаю. Вот и не стала говорить об этом. Чтобы не нарываться. А то Мамирьяна опять разозлиться может. Говорить о своих победах она любит, а вот то, что я не могу запомнить ее ухажеров, почему-то очень злит сестричку.
- Была любовь. И прошла. Отработанный материал. Теперь Юрик нужен мне, как юрист. Он, конечно, на что-то надеется, но... не для него моя роза цветет.
- А для кого? Для Сереженьки?
- Пока для Сереженьки. А там посмотрим. Вдруг что-то перспективнее подвернется. И ты клювом долго не щелкай. Если с Юриком подсуетишься, то вполне можешь успеть.
Я слушала Мамирьяну и удивлялась.
Ведь родилась она почти в деревне, там же и выросла, откуда у нее такая хватка? И почему у меня мозги в другую сторону повернуты? Только потому, что в Малых Лужках нет улицы Демьяна Бедного?..
Я, когда Темке о ней рассказывала, он думал, что это шутка. Пришлось везти его в Большие Лужки, показывать.
Когда-то на окраине Лужков вырыли большой песчаный карьер. Потом карьер стал озером. Кто-то решил разводить в нем рыбу, кто-то посадил вокруг озера ивы. Место получилось очень красивым. Вот его и облюбовали новые и богатые. Быстренько раскупили участки на окраине раньше там стояли халупки-развалюшки, и такие дома вместо них построили один лучше другого! С башенками, арками, красивыми заборами и клумбами. Дорогу хорошую сделали, фонари поставили. Говорят, на ночь улицу цепью перегораживают, и охранники на въезде сидят. Еще и камеры на каждом заборе установлены, и домофоны. Мы с Темкой днем по Демьяна ходили, домами любовались. Один дом нам очень понравился. Двухэтажный, с двумя большими верандами на первом и втором этаже, весь дом такой компактный и соразмерный. Минут пять мы перед ним стояли, придумывали, кто в какой комнате будет жить, и что на первом этаже можно устроить. А тут хозяин дома вышел. Разговорился с Темкой. Сказал, что дом продается, и если мы хотим, то можем купить его. Они с женой в другом месте домик построили, еще лучше этого. Темка, когда узнал, сколько за дом хотят, обещал подумать. А мне потом сказал, что, если взять кредит, то лет через тридцать-сорок, его можно будет выплатить. Я тогда промолчала. Страшновато втягиваться в такую кабалу. Да и не привыкла я жить среди богатых людей. Хоть Мамирьяна и говорит, что на Демьяна не богатые живут, а середнячки. Что она с таких начинала, что для нее они уже пройденный этап.
- Сколько раз тебе говорить: не просят не помогай. А если помогаешь, то не за "спасибо"! продолжала учить меня сестричка.
- Да поняла я, поняла! Извини, Маринка, мне к детям надо.
- Сейчас пойдешь. Тебя когда выписывают?
- Завтра.
- Если Сереженька сможет, мы заедем за тобой, а если нет.. И Мамирьяна выразительно посмотрела на меня.
Пришлось отвечать:
- Не беспокойся, я и сама доберусь. Вызову такси...
- А я и не беспокоюсь. Позвонишь мне... только не очень рано! И я скажу, подъедем мы или нет. Поняла?
Нет, Мамирьяна совсем не жадная, просто она действует по принципу: кому нужнее, тот и платит. А еще она никогда не жалеет денег на удобства. Говорит, что можно обойтись без многого, но без удобств и без излишеств жить не стоит. Вот и сегодня, отшуршала нянечке на санпропускнике и та провела нас в комнату для посещений. Стекло там еще не вставили, только фанерой забили, но все равно в комнате было лучше и теплее, чем перед окошком санпропускника. Мы были не единственные, кто догадался позолотить руку кому надо.
- И не спеши ни на что соглашаться, пока не поговоришь со мной. Поняла?
Я только кивнула. Меня занимал совсем другой вопрос. Вот как увидела Мамирьяну, так и думала, как бы спросить поаккуратнее, да все не получалось. Пришлось срочно спрашивать и абы как. А то ведь сестричка может вспомнить о чем-нибудь важном, развернуться и уйти, а мне опять терзайся в догадках.
- Маринка, а-а... ты моим что-нибудь говорила?..
- Делать мне больше нечего!
Я думала, сестричка меня укусит. Она не очень ладит с моим отцом. С ним вообще трудно ладить. А с Маринкой у него никогда нормального разговора не получалось. Любая встреча криком и оскорблениями заканчивалась. А ругаться она умеет. Хотя выглядит вежливой и спокойной, как и все в этой комнате, улыбается, говорит шепотом, чтобы не мешать остальным. Но услышал бы кто-нибудь, что и как она говорит, испугался бы с непривычки. Помню, как-то в автобусе одна тетка услышала, и стыдить ее надумала. "Что ж ты, девочка, такая молодая, а уже такая злая!" - сказала. Мамирьяна ей и ответила: "Я не злая, просто жить приходится среди хамов и ханжей. Извините бабушка, если обидела вас". Еще и улыбнулась. Тетка, после такого ответа, красными пятнами пошла, но больше не приставала. А вот если б я ответила, то пол-автобуса потом эту тетку жалело бы, а вторая половина старательно ругала меня. У каждого свой талант. Но главное, я узнала, и теперь спокойна. Отец не нагрянет и не устроит скандал.
- Ты уж сама разбирайся со своим придурастым папашей, - шипит сестричка сквозь зубы.
- Ладно, разберусь.
- Когда, Ксюха, когда?! Тебе ведь не двенадцать лет. Ты взрослая, самостоятельная и совершеннолетняя. Зарабатываешь. Живешь отдельно. На шее у папаши не сидишь. Так чего ты тянешь?
- Маринка, я живу отдельно, пока он не знает, где я живу. А если узнает...
- Как же он тебя учиться отпустил?
- Со скандалом. Я почти сбежала. Сказала, что буду жить в общежитии или не стану поступать. А у него же маничка: чтоб его ребенок был не только с дипломом, но и с кандидатскими корочками. Все не успокоится, что я пацаном не родилась. Говорит, что если у меня нет яиц, то корочки должны быть обязательно. А какой скандал он устроил Темке, когда мы приехали! Ты б только слышала!
- И какого рожна он от него хотел?
- Чтоб Темка не отвлекал меня от учебы. Еще и грозился! Кричал, что мне корочки получать надо, а не о блядстве думать. Хорошо, что мы про беременность сказать не успели. Только про свадьбу намекнули, а он такой ор поднял, что стекла в доме задрожали. Наверно, у мамки твоей научился.
- Он и без мамки моей ученый, - Мамирьяна махнула рукой. Они ведь чуть не поженились тогда.
- Когда это?
- Давно. Ну, когда мамка забеременела. Но что-то у них не сладилось. У него ведь еще тогда заморочка насчет сына была. "Вот родишь пацана, чтоб на меня похожий был, тогда и женюсь", - Мамирьяна так похоже передразнила моего отца, что я даже вздрогнула. - А в нашем роду только девки удаются. Еще баба Уля говорила. Вот мамка за брата его и выскочила. Назло. А он тогда к твоей мамке клеиться начал. Думаю, тоже назло. Она, вроде бы, против была сначала, но потом... Наверно, он ее... Ксюха, ты чего на меня так пялишься? Ты что, первый раз это слышишь?
Я молча кивнула.
Ничего этого я до сегодняшнего дня не слышала. Не любила мама рассказывать, как познакомилась с отцом, и почему вышла за него замуж. "Так получилось", - вот и весь ответ.
- А как же ребенок?
Это все, на что повернулся мой язык. Вдруг Маринка совсем не дяди Павлика дочь?..
- А что ребенок?..
В комнату посещений вошла Ольга, и все вопросы сразу забылись. Я только увидела ее лицо, и тут же вскочила со стула. Дожидаться, пока она подойдет, не стала быстро пошла навстречу.
- Оксана! Срочно в палату! Ребенку плохо!
Ольга говорила тихо, чтобы других не пугать, а я будто оглохла от ее слов.
- Олежка?!
Хлопнула себя по губам, чтоб не болтали лишнее, и бросилась к двери.
Права была Мамирьяна: мальчишки в нашем роду не живут долго, или мертвыми рождаются.
- Нет. Другой.
- О, Господи! Знала же, что нельзя оставлять...
Ольга еще что-то говорила, а я уже стояла возле лифта. Нажала кнопку, и цифра пять на табло сменилась шестеркой. И тогда я побежала по лестнице. Хватаясь за перила и поддерживая рукой живот. И плевать, что ноги подгибаются, а сердце вот-вот выпрыгнет из горла.
Я добегу, я успею! А иначе... а иначе и быть не может! И не инакать надо, а шевелить ходулями. Быстрее, еще быстрее!
На третий этаж я влетела в полуобморочном состоянии. Воздуха не хватало, в глазах двоилось и троилось, все качалось и дрожало вокруг. Внутри меня тоже что-то дрожало, да еще кровотечение усилилось. Хорошо, что халат длинный, не видно как течет по ногам. Главное, не садиться, тогда никто ничего не заметит.
Двойная дверь в палату была распахнута, но я не вписалась в проем. На плаче потом здоровенный синячище вскочит. Но это потом, а сейчас надо спасать ребенка. С ним творится что-то странное.
Малыш голенький. Лежит среди вороха пеленок, дрожит, выгибается, открывает ротик в беззвучном крике, а Зинаида Сергеевна прижимает его к пеленальному столику. Рядом стоит дурища Марина и лепечет:
- Я только укол... Обычный укол... Его всем...
Следом за мной вбежал Кисонька и еще с порога начал распоряжаться:
- Кислород! Капельницу! Инкубатор! Живо!
И ни одного матерного слова. Чудеса все-таки бывают.
Марина бросилась выполнять распоряжение, а Зинаида Сергеевна повернулась к нам. Малыш как раз затих.
- Вы представляете, - врачиха развела руками, - Марина опять все перепутала. Я ее жду в соседней палате, а она здесь... Нет, чтобы подождать меня сама сделала укол. Первый раз вижу такую реакцию на БЦЖ...
- Держи! рявкает вдруг Кисонька.
Я едва успела подхватить малыша. Никогда бы не поверила, что ребенок пяти дней от роду может свалиться с пеленального столика.
- Зина, ты что это творишь? Мало мне Марины-кретинки, ты еще дурью маешься. Давай тогда за ногу его и об стенку! Чтоб уж наверняка! А потом его отец с нами то же самое сделает!
Врачиха стояла посреди комнаты, пожимала плечами, улыбалась дрожащими губами, и всем видом показывала, что она не виновата, что так уж получилось, что оно само...
А я прижимала малыша к груди и чувствовала, как прекращается дрожь, как расслабляется маленькое тельце, как стихает жуткий хрип. Мне было страшно глянуть вниз, проверить, как там темненький, и я во все глаза смотрела на Кисоньку.
- Еще одна дура! уже спокойнее сказал он. Тебе не на меня пялиться надо, а на ребенка!
- А он живой? почему-то шепчу я.
- Вот сунь ему грудь, и узнаем.
И я тут же начинаю расстегивать халат.
- Ребенка надо запеленать, - подает голос Зинаида Сергеевна.
И я опять смотрю на Кисоньку. Что он посоветует?
- Дубинина, хоть ты не строй из себя идиотку. Надо пеленать пеленайте, надо кормить кормите, только никаких больше экспериментов над этим ребенком! И не подпускайте к нему Марину, ради Бога! Как она вообще попала в детское отделение? Зинаида Сергеевна, я тебя спрашиваю!
- "Как, как"... на подмену ее прислали!
Врачиха старательно пеленала малыша, и не смотрела на Кисоньку, а я стояла возле столика. На всякий случай.
- И ты взяла ее?! Кисонька даже воздухом захлебнулся от возмущения.
- А что делать?! И Зинаида Сергеевна начала повышать голос. У меня вообще людей не осталось! Дашка в отпуске. Катя на больничном. У Нины ребенок заболел. А мне хоть разорвись! Хорошо хоть "звезду" эту в помощь прислали.
- Да от нее вреда больше, чем помощи!
- Я полдня за ней следила, на шаг от себя не отпускала, вроде бы все было нормально. А стоило на секунду отвлечься и... Ну, вот, кажется, успокоился. Тьфу, тьфу, чтоб не сглазить!
И врачиха постучала по деревянному столику. А я схватила темненького и села на кровать. И только потом вспомнила, что садиться мне нельзя. Теперь придется ночнушку застирывать. А может и халат. Ладно, это такие мелочи, что и внимание обращать не стоит. Главное, чтобы с детьми все было в порядке.
Глянула на Олежку спит. Вот молодец! Кто хочет спать, тот спит, и не замечает, что в его палате конец света случился. Спасибо, сыночка, хоть ты радуешь маму.
А вот другой малыш не спал. И выглядел не очень хорошо. Серенькая мордочка в обрамлении больничных пеленок. Если бы он всегда так выглядел, я бы его не темненьким, а сереньким называла. Или Зайчиком. Летним.
Малыш лежал с таким задумчивым видом, будто пытался вспомнить: "И чего это я хотел?" Я выдавила немного молока и тронула его губы соском. И малыш тут же схватил его. "Вспомнил! Вот этого я и хотел!"
Кисонька посмотрел, как человечек активно сосет, и сказал:
- Надо же, как проголодался!
- Он всегда так ест, - улыбнулась я.
И всегда таким серьезным делается, будто невероятно сложную работу делает.
- Соски трескаются? спросила вдруг Зинаида Сергеевна.
- Немножко.
- Смотри, если будет сильно болеть...
- Потерплю.
- Дубинина у нас женщина терпеливая.
Я так и не поняла, похвалил меня Кисонька или совсем наоборот.
- Я помню, как она вела себя на родах, - улыбнулась врачиха. Теперь уже нормальной улыбкой. Так вот, Оксана, если соски будут болеть, смазывай их остатками молочка и давай ему высохнуть. Средство простое, но эффективное. И саму грудь не спеши прятать после кормления. Пусть минут пять погуляет на свежем воздухе. Это ей только на пользу пойдет.
- Спасибо за совет.
С чего это врачиху на благотворительность пробило? Или вину свою заглаживает?
Малыш заснул. Быстро он на этот раз.
- Утомили мне ребеночка. Сил у маленького на нормальную кормежку нет.
- Ты его по времени кормишь или по требованию? спросила Зинаида Сергеевна. На "утомили" она никак не отреагировала.
- По просьбе желающих.
- А если сразу два "пожелают"?
- Значит, оба и получат. В чем проблема?
- Тяжело сразу двоих держать, - сообщила врачиха. Будто это она держать должна, а не я.
- Мне пока не тяжело!
Кисонька фыркнул.
- Ну, и чего смешного я сказала?!
- Ничего смешного, просто я песню вспомнил.
- Какую? зачем-то спросила я. Словно жить без песен не могу.
- Женщины бывают разные. Сильные, злые и грязные... - запел Кисонька противным голосом.
- Ну, и какое она имеет ко мне отношение? Я решила не подниматься с кровати, пока все не уберутся из палаты.
И плевать, если потом придется застирывать не только халат, но и простыню. Хорошо, что сейчас батареи горячие и вся постирушка быстро сохнет.
- К тебе никакого. Это же песня... я не хотел тебя обидеть...
Что там Кисонька собирался еще говорить, не знаю. Прибежала Марина со штативом для капельницы.
- Инкубатор готовят, кислород сейчас подвезут и... вот! - Штатив она поставила на мой тапочек. Я едва успела выдернуть из него ногу. А систему и лекарство я сейчас принесу! и медсестра метнулась к двери.
- Не надо! в один голос сказали Кисонька и Зинаида Сергеевна.
- Почему? Вы же сами велели...
Марина стояла на пороге, одна нога в коридоре, вторая еще в палате. Мамирьяна таких торопыг называет "электрометелка с дистанционным управлением".
- Обошлись, - врачиха махнула рукой.
- Ой, а я всем сказала, что негритенок умирает.
- Идиотка! Кретинка! Из какой дыры тебя вытащили? У тебя мозги есть или их при родах выдавили? Кисонька опять начал орать.
Марина расплакалась.
- А что я должна была говорить? Все спрашивают: "зачем? кто велел?" Еще и этот пристает: "как ребенок?" Я и сказала...
- Кто спрашивает?! застонала Зинаида Сергеевна.
- Вот он!
Марина убралась таки от двери, и в палату вошел самый красивый мужчина, какого я когда-либо видела. Высокий, выше Темки, худой, но совсем не сутулится. И фигура спортивная и соразмерная. Даже кисти рук красивые. Мамирьяна говорит, что руки больше всего выдают "породу". Что можно научиться одеваться и правильно вести себя, но рабоче-крестьянскую лапу никакой маникюр не исправит. Вошедший был очень породистый! И похожий на богатого спортсмена. Или на актера. Скорее на актера. Лицо у него необычное. И глаза погибель всех девчонок! Халат на мужчине был такой же, как у Марины нежно салатного цвета, и застежка на женскую сторону. Но сидел на нем так, словно был дорогущим костюмом, сшитым по спец заказу. Только тапочки немного подкачали ярко-фиолетовые шлепки на танкетке. Такой же модели, как у медсестры. Но на нем они смотрелись очень стильно. Умение носить одежду тоже талант. А этот красавчик в любой одежде будет шикарно выглядеть.
Была бы здесь Мамирьяна, она бы уже стойку на него сделала. Хоть сестричка и говорит, что внешность у мужчины всего лишь дополнение к богатству и уму. Но всегда потом добавляет: "Только очень приятное дополнение".
То, что красавчик из богатых заметно и без прожектора. А насчет ума тут надо подождать и послушать. Ведь не молчать же он сюда пришел! И не смотреть, как я ребенка кормлю. Можно подумать, он кормящих женщин не видел. Кисоньке тоже было интересно, как малыш чамкал. А теперь, когда темненький заснул, Юрий Андреевич то на меня глянет, то на красавчика. Как кот, что не может выбрать между куском мяса и куском рыбы.
Или это Кисонькино начальство пришло, которое за Марину его дрючило?
- Марина, это ты его сюда привела? странным голосом зашипел Юрий Андреевич.
Будто горло у него вдруг заболело.
Медсестра быстро закивала.
- И какого хрена ты это сделала?
Кисонька улыбался и тихо рычал сквозь зубы. Мамирьяну он мне напомнил. Та тоже так часто разговаривает.
- Он сказал, что ему надо пройти, посмотреть. А я сказала, что без халата и тапочек нельзя. А он сказал, что у него есть халат и тапочки. Тогда я сказала, что нужно еще разрешение. И он мне дал... - Марина полезла в карман халатика, но посмотрела на меня и вытащила пустую руку. Я вам потом... покажу.
Пока медсестра общалась с Кисонькой, мужчина обошел детскую врачиху и остановился возле меня.
- Это ест быть тот жена? спросил он, глядя почему-то на Юрия Андреевича.
Мамирьяна была бы счастлива! Богатенький красавчик оказался иностранцем.
А вот я от радости не запрыгала. Какая может быть радость, если на меня смотрят, как на товар не первой свежести. Еще и комментируют на ущербно русском.
Ты б еще пальцем потыкал, придурок! А не умеешь нормально разговаривать переводчика найми. Небось, не обеднеешь. Марине вон какое "разрешение" отшуршал, что она тебя в закрытое отделение привела, где сплошная чистота и стерильность должны быть. А эта дура еще с Кисонькой обещала поделиться. И он молчит, только губы кусает. Так что, чем скорее я выберусь из этого дурдома, тем мне с Олежкой будет лучше. Вот только как же с темненьким быть?.. И так проблем выше бровей, а тут еще всякие проходящие красавчики добавляют.
- Во-первых, я вам не жена, а совсем даже незнакомая женщина, - зарычала я на наглого иностранца. Не очень громко, чтобы не напугать спящих малышей. Во-вторых, я не ем, а кормлю. Точнее, кормила. Значит, грудь можно спрятать и халат застегнуть. Свежим воздухом она подышит в следующий раз. А то демонстрирую свои прелести перед кем ни попадя. А они пялятся, как с голодного края. В-третьих, вам нечего делать возле моего ребенка! Так что идите вы...
- Дубинина, Дубинина, потише! встрепенулся вдруг Кисонька. Это... отец ребенка.
- Какого ребенка?
- "Какого, какого" - передразнил меня врач-юморист. Негритенка твоего.
- Во-первых, негритенок совсем даже не мой. И вам это лучше всех известно. Во-вторых, он вовсе не негритенок. Просто смуглый. А в-третьих...
- Ой, а ребеночек даже не похож на вас! выпалила вдруг Марина. Вы такой белый и красивый, а он совсем наоборот.
Язык за такие слова отрывать надо! Вместе с головой. Все равно в ней ничего нет, кроме веревочки для ушей. А эта дурища еще и радуется чему-то. На свидание напрашивается? Или ждет сцену в духе "Отелло и Дездемона"? Так со мной такой номер не пройдет. Я сама любого придушу, кто вздумает мне кислород перекрыть. А если не получится сбегу.
- Это ест быть мой дети, - важно сообщил новоявленный папаша.
Ну, слава Богу, хоть признал! А то ведь отцы всякие бывают. Красивые, глупые и ревнивые тоже попадаются.
- Не дети, а только один ребенок, - спешу внести ясность. А то не только Марина, но и детская врачиха начала улыбаться очень уж двусмысленно. Да и тот не похож на вас.
Сначала сказала, а потом поняла, что слова Марины повторила. И кто из нас дура?
- Дубинина, ты же видела мать мальчика, - влез в разговор Кисонька. Тоже мне, защитник сирых и бедных выискался. Или мне тебе лекцию по генетике прочитать?
Малыш получился похожим на маму. Если он и взял что-то от своего белого папочки, то сейчас это "что-то" было совсем незаметным. Может потом, когда темненький подрастет, отцовская красота в нем и проявится. Вряд ли он станет таким же светлокожим к его папаше загар, похоже, вообще не липнет. Да и разрез глаз у малыша другой. А жаль. У отца он удлиненный, как у индианок. Плюс удивительно белая кожа впечатление получается потрясающее. А форма носа, рта, цвет бровей и волос все это может еще поменяться, и стать, как у отца. Тогда мальчишка вырастет таким красавчиком, что папашка рядом с ним бледной тенью покажется. Волосики у малыша и сейчас уже темные. Не "вороново крыло", как у отца, но и не мамин "спелый каштан".
Потом до меня дошло, что Кисонька разговаривал со мной, как с законченной идиоткой, и я вызверилась на него:
- По генетике не надо! Вы мне лучше по гигиене прочитайте. А то ходят возле младенцев всякие... не стерильные!
И на шлепки красавчика посмотрела. Чтобы Кисонька не подумал, что это я его нестерильным обозвала.
- По гигиене, говоришь? криво усмехнулся он. Хорошо, Дубинина, будет тебе по гигиене. Слушай! И каким-то скучным, лекторским голосом завел: - Младенцу противопоказан контакт с бытовой химией, а так же посещение мест, которые регулярно обрабатываются бытовой химией. Младенцу так же противопоказана частая и необоснованная смена режима и кормления. Младенцу противопоказано общение с большим количеством посторонних лиц, кроме ведущих его медицинских работников. Несоблюдение режима и правил гигиены может серьезно отразиться на здоровье младенца. Кисонька перестал смотреть поверх моей головы и заговорил уже своим голосом: - Все поняла, Дубинина? Или мне прямым текстом сказать, чего ты тут нарушила?
Это он на посещение туалета и столовой намекает, когда я еще таскала темненького с собой. И про то, что привела Ольгу в палату, и показала ей малышей.
Права была Мамирьяна: стоит зазеваться и на меня всех собак повесят. И Кисонька ничем не лучше других готов что угодно сделать, только бы самому крайним не остаться!
Ладно, пускай. Это ему зачтется. А я за свои дела отвечать буду.
И все-таки я довольна, что Ольга посмотрела моих мальчиков. Теперь мне спокойнее стало. Про Олега она сказала, что малыш вполне здоров. А бровки у него краснеют, когда он плачет, оттого, что сыника зажало во время родов, и зажим как раз по бровям пришелся. Но это не страшно. Длился зажим совсем недолго, и через два-три месяца все остаточные явления исчезнут. У других мамочек намного хуже бывает: или ребеночка синего, полузадушенного достанут, или у роженицы тазовые кости разойдутся. Лежит потом бедная три недели в специальной кровати, ни подняться не может, ни повернуться. Про темненького Ольга сказала, что он слабенький, но при должном уходе, выправится. Главное для него, грудное кормление и беречь от простуд. Зимой дети часто от этого страдают. А припадки малыш вполне может перерасти. Если не оставлять его одного, а к самостоятельности приучать осторожно и постепенно. Сказала, что любовь и терпение творят чудеса с детьми. А пушок на теле посоветовала смазывать молоком. Чтобы быстрее выкатался. Материнское молоко тоже чудеса творит. Тут она права: и меня мама молочком смазывала. Я ведь с волосками на спинке родилась. Весь позвоночник от шеи и до копчика был заросший. А к году от "меха" и следа не осталось.
Но говорить об этом Ольге я не стала. Чтобы она не подумала ничего плохого обо мне. Мама тоже не любила о таком говорить. Я и узнала-то совершенно случайно. Потом у бабы Ули спросила. Она и подтвердила, что "да", что "было", что это она посоветовала молоком мою спинку смазывать. И молчать матери посоветовала. Раньше девочек с "меховой" спинкой старались маленькими уничтожить боялись, что из них вырастет ведьма. Про мальчиков я ничего такого не слышала. Или "меховые" мальчики тогда не рождались, или я забыла об этом спросить.
Ну, ничего, доживем до лета съездим, спрошу. Баба Уля безотцовщиной Олежку называть не станет, не то, что кое-кто другой.
- Ты чего молчишь, Дубинина? Или чего-то не поняла? напомнил о себе Кисонька.
- Да все я поняла, Юрий Андреевич. Все мне про вас ясно и понятно. А молчу потому, что думаю: как мне с отцом ребенка разговаривать? Вы же нас еще не познакомили. Или мне самой знакомиться?
Иностранец смотрел на своего малыша, как на диковинную зверушку. И на мой, совсем не тонкий намек, никак не отреагировал. Мамирьяна про таких говорит: "тормознутые". Пригласила она одного тормознутого к себе на кофе картиной над кроватью полюбоваться, а он "Я кофе не люблю и живописью не интересуюсь". Тормоз он и в Англии тормоз.
- Ладно, познакомлю я вас, - пришел на помощь Кисонька. Кому только он помочь решил? Если ты жить не можешь без хороших манер. Хотя, зачем тебе эти "английские церемонии", не понимаю. Проще надо быть, Дубинина, проще. Они что, сговорились с Мамирьяной?! Знакомьтесь, мистер... это Оксана Дубинина кормилица вашего сына. Знакомься, Дубинина это отец ребенка, что спит у тебя на руках. Вот. Ты довольна теперь?
Посмотрела я на ухмыляющегося "помощника" и поняла, что он забыл нормальное имя красавчика. А похабщину, что придумал вместо имени, говорить не стал. Из уважения к тому "разрешению", что шуршало в кармане медсестры.
Вот ведь жук! И дело, вроде бы, сделал, и переделывать все после него придется.
Ладно, сама познакомлюсь. Хоть и не люблю я это делать. Будто чужому человеку навязываешься. А он может снизойти, а может и мимо пройти.
- Ну, здравствуйте, мистер, - кивнула я иностранцу. Подниматься или протягивать руку не стала. Меня можно называть Оксана. Или по фамилии.
Хотя сомневаюсь, что красавчик запомнил ее и сможет правильно выговорить.
- Сана, - сказал он и шеей эдак повертел, будто ему воротничок рубашки жал.
- Ладно, пускай будет Сана. Имя получилось с небольшим иностранным привкусом, но звучит неплохо. Не хуже, чем Ксюха. А мне как к вам обращаться? "Добрый дяденька" или "злая тетенька"?
Это я специально для Кисоньки сказала. Чтобы показать свою гордую неподкупность.
Кстати, сколько же денег у иностранца запросить?
Надо было у Мамирьяны поинтересоваться. А теперь самой думать-гадать придется.
Столько, сколько совесть позволяет? Так, вроде бы, мало. Столько, сколько наглость требует? Тогда много получается, но Мамирьяна опять скажет, что я продешевила. Что любую сумму, какую собираешься просить, надо умножать на два, а еще лучше на три. И переводить все в "у.е.". Даже если и захотят поторговаться, то все равно уменьшать в три раза не будут.
Умножила. Перевела.
Совесть лежит в обмороке, наглость скромно улыбается, а язык не поворачивается огласить полученное число при такой толпе свидетелей. И совсем даже не из трусости. Элементарная осторожность еще никому не вредила.
- Я ест быть Родаль.
Забавное имя у красавчика. Если я правильно его расслышала. Произношение у него тоже забавное. Можно, конечно, переспросить. Но Кисонька решит еще, что у меня проблемы со слухом. Он и так скалится, будто КВН смотрит. Врачиха с медсестрой тоже пялятся и веселятся. Ну, и чего они торчат в моей палате, дел в больнице больше нет?
- Ладно, Родаль. Приятно с вами познакомиться.
Банальная вежливость, только и всего. Ничего приятного в знакомстве с этим иностранцем я не вижу. И сам он мне не нравится. Вот гляжу я на него и будто надпись на лбу вижу: "Богат и опасен для простых русских девушек". Мамирьяна, конечно, высмеяла бы меня за такие мысли, а по мне место этому роковому красавцу в сериале, а не возле меня. Еще имя это странное. Так и кажется, что неправильно его услышала или запомнила. Что Рональдом надо иностранца называть или Рудольфом. Но Рудольф мне тоже не нравится. От Рудольфа до Адольфа один шаг. Можно, конечно, сократить дурацкое имечко. Иностранцы часто свои имена сокращают Боб, Тэд, Пол. А у этого Род получится. Или Родик.
И вдруг сама собой сложилась частушка:
Родик, Бобик, фасолина
В чем, скажи, твоя кручина?
Есть "Виагра", есть Марина...
Не сработала пружина?
В кулаке ее подавим
И работать мы заставим.
Родик, Бобик, огурец
Вот теперь ты молодец!
Пришлось прикрывать рот ладонью, и притворяться зевающей.
Пускай думает, что я не выспалась. С молодыми мамочками такое часто бывает. А то решит еще, что я смеюсь над его именем обидится. А я не над именем, я совсем над другим. Кисоньке, пожалуй, сказала бы, а перед остальными неловко. Еще и дурында-Марина здесь. Подумает, что я над ней издеваюсь расплачется. А я не над ней, просто имя в рифму легло.
Кисоньке я бы еще и не такое сказанула бы. Он юмор понимает. А не поймет и уйдет скатертью дорога! Бежать, извиняться не стану. Но Сашка понял. И смеялся так, что со стула свалился. И это посреди нуднейшей лекции. А я и сказала-то сущую ерунду: "Если "Виагра" не подействовала проверь, есть ли ей на что действовать". Правда, такие шутки не всем нравятся. Колька вот обиделся, когда ее услышал. Или у него проблемы с юмором, или с другим чем-то.
Заметила, что красавчик очень уж внимательно смотрит на меня, и улыбнулась. Гордо и независимо. Чтоб не подумал, будто я с ним заигрываю.
- Сана кров ест запахнуть, - сообщил иностранец. Еще и пальцем направление указал. Все уставились на мои колени. Запах ест сильный быть.
Я чуть с кровати не упала. Вот ведь идиот! Ну, унюхал ты, что от меня пахнет кровью, так какого черта орать об этом на всю палату. Хорошо хоть в больнице он такое сказанул, а не в магазине припозорил бы до самой макушки! Если все иностранцы такие придурки, то пусть они Мамирьяне и достаются!
- Женщина после родов всегда пахнет кровью. Вот Юрий Андреевич подтвердить может.
И сразу Кисоньку к разговору подключила. А то стоит и улыбается доволен, что из меня дуру делают.
- Да, - быстро закивал он. Первые неделю-две кровотечение довольно сильное, а потом начинает слабеть. Через месяц-полтора практически все прекращается. Удивительно, что вы запах почувствовали, я вот...
Да нюх у тебя давным давно пропал, за столько лет работы на "мясокомбинате"! Я вот слышу, как от меня воняет. Странно, что красавчик унюхал. Метра три ведь между нами. Во, нюх у мужика!
- Дубинина, у тебя что...
Кисонька озабоченно повернулся ко мне.
- У меня все в порядке, Юрий Андреевич! Правда, правда!
Хорошо, что он мысли читать не умеет. Неудобно получилось бы.
- Сана ест много думат, - заявил вдруг иностранец.
Вовремя он это сказанул. Есть повод избавиться от зрителей.
- Вы правы, Родаль. Я и поесть люблю, и подумать. - Пришлось притвориться наглой дурочкой. - И я думаю, что у всех остальных полно работы, и они уйдут ее делать. Но мы ведь и вдвоем обо всем договоримся, так?..
14.
- ...потом составим контракт и покажем его Юрику. Тому, что баб сисастых любит.
- Господин желает Орси с большими сосалками?
Возле кровати стоял Малек с Жезлом Пробуждения.
Ничего супер навороченного обычная пушистая кисть на длинной палке. Такой паутину с потолка собирать можно. Или пробуждать буйного хозяина. Я как-то спросонья припечатал Мальку. Щедро и от души. Он полдня потом синяком светил. Теперь Малек меня с Жезлом будить приходит. Считается, что пробуждение шумом это для плебеев, а щекотание пяток или других частей тела это для тех, кто живет в Верхнем городе.
- Не желаю...
- Господин желает Орси с маленькими сосалками?
- Нет!
- А какую Орси господин желает?
- Да что ты пристал ко мне со своими Орси?! Я Кранта желаю видеть!
- Господин, Крант оберегатель, - напоминает Малек, старательно прячась за Жезл.
Еще в прошлом сезоне у него это получалось.
- Он мой оберегатель! Что хочу с ним, то и делаю!
- Господин, ты хотел в клинику идти, - говорит Малек и косится в окно.
Ставни открыты, и в окно заглядывает зеленая луна. Майя или Мий, как называют ее местные.
- Все верно, хотел. Но клиника стояла и еще постоит, а Крант мне нужен срочно.
Малек вздохнул и направился к двери. А я подошел к окну. Подышать свежим воздухом, полюбоваться началом ночи.
Стою я вечером одна
У растопертого окна.
И на закат глазею
И тихо-тихо млею.
Как-то само собой сложилось или вспомнилось. Может, и не мое это вовсе, а той Ксюхи-юморухи.
А закат я пропустил. Один еще в гостях, а второй в паланкине. Вот и решил немного подремать перед работой. До восхода первой луны. Еще и браслет надел. Сам. Без всякой мистики. Чтоб после работы спокойно отдохнуть. Или еще чем-нибудь заняться.
Но кто ж мог подумать, что сон окажется таким... познавательным.
Оригинальных знакомых заводит эта Ксюха.
- Нутер, ты звал меня?
Крант. Собственной персоной и в одиночестве.
Еще раз внимательно смотрю на него. Привычка притупляет первое впечатление, а мне вспомнить надо. И сравнить. Не скажу, что Крант мне таким уж красавчиком показался, когда мы знакомились, но...
Высокий, выше меня. Худой, но телосложение соразмерное, как сказала бы Ксюха. И руки у него красивые, не рабоче-крестьянские. Что еще? Волосы и брови черные. Разрез глаз удлиненный, уголки приподняты к вискам. И брови у него оригинальной формы. У всех норторов, кого я видел, она такая же. Губы бледно-серого цвета, но у сытого нортора розовые или красные. Кожа очень светлая и загар к ней действительно не липнет. Крант мажется какой-то дрянью, чтобы не обгореть, если мы днем из дома выходим. Кажется, было еще что-то... какое-то ощущение... Точно! Ощущение опасности. Крант может быть неподвижным, усталым, молчаливым... да каким угодно! но безобидным его не назовешь. Точно так же выглядят и те норторы, что я видел. Очень они мне одного знакомого напоминают. Когда-то Витька так сказал про него: "Идет по жизни, как тигр по зоопарку, а весь народ прячется в клетках!"
- Крант, у меня к тебе нескромный вопрос...
Нортор изобразил на лице немного интереса. Но, по сравнению с его обычной "никакой" физиономией это более чем достаточно. Мужик заинтересован и заинтригован. А если по-простому, то ему страсть как любопытно, чего такого нескромного я могу у него спросить. Но торопить меня или заявлять о готовности служить и защищать, он не стал. Не в его привычках.
- Скажи, оберегатели могут ходить между мирами?
- Нутер! ахнул Крант.
Первый раз вижу его таким удивленным.
- Только не надо впаривать мне, что этот мир один единственный, и что других нет, и не было. Сам же рассказывал, что вы пришли из другого мира. Помнишь?
Нортор кивнул.
Конечно, он помнит. Чтобы Крант что-то забыл это я не представляю, чего надо сделать. Поить его бессмысленно чем больше он пьет, тем больше вспоминает. Да и с памятью у жителей в этом мире куда лучше, чем в моем. А вот с письменностью куда хуже. Может, здесь имеется какая-то связь?
- Так оберегатели ходят между мирами? Да или нет?
- Нет.
Крант быстро пришел в себя. Психика у него железобетонная. И я задаю второй вопрос:
- А норторы ходят?
- Нет.
- А... Старшие норторы?
Кажется, когда-то слышал я этот термин, вот и решил использовать.
- Нутер!
Крант опять удивлен и даже немного испуган.
- Что "нутер"? Или скажешь, что Старших норторов нет?
- Есть, но...
- Но, что?
- О них не говорят.
Сообщает шепотом и с оглядкой на окно. Будто Старший мог влезть в него. Или влететь.
- Почему "не говорят"?
- Они запретили.
- Ладно. Так те, о ком не говорят, ходят между...
- Нет. Не ходят!
Слишком быстро и громко. Обычно он тише говорит.
- Крант, а ведь ты не правду мне сказал. Ты огорчил своего нутера, Крант. Я тобой недоволен.
Скажи мне кто-нибудь такую ерунду, и я бы рассмеялся ему в лицо. А нортор... он сделался таким несчастным, будто ему сказали, что враги сожгли его машину, а тот супермаркет, куда он обычно ездил за покупками, взорвали. Вместе с его любимым казино. Короче, конец света в отдельно взятом микрорайоне.
- Я виноват, нутер. Что прикажешь мне сделать?
Блин, а глаза, как у побитой собаки!
Шутку насчет харакири пришлось проглотить, не озвучивая. Во избежание нежелательных последствий.
- Скажи, почему они не могут ходить в другие миры.
- Они могут уходить, но не могут вернуться.
Как в тягчайшем преступлении признался Крант.
- Разучились, что ли?
- Я не знаю, нутер.
- Интересно, Родаль тоже разучился?
Спрашиваю задумчиво и, вроде бы, сам себя.
- Нутер!!
Крант не просто удивлен, он в шоке. И сидит там, где стоял. Хорошо хоть не в обмороке. Кто его знает, как норторов приводят в чувство. Сразу нашатырь применяют, или похлопыванием по щекам можно обойтись. Боюсь только, чтобы похлопывание не закончилось откусыванием пальцев. Моих, естественно, пальцев. А они мне дороги, как ценный рабочий инструмент. Ну, и как память о детстве.
- Нутер, откуда ты знаешь о Родале?
- Откуда, откуда... Приснился он мне.
Крант кивает, и подниматься не торопится.
Решил сидя дождаться новых вопросов? Ладно, подкинем ему еще вопросик-другой.
- А почему ты так удивился? Этот Родаль что, самая большая тайна норторов?
- Он... о нем не принято говорить.
Неохотно так ответил, и сквозь зубы.
- Интересно, в чем красавчик Родаль провинился? С какой это стати о нем и думать забыли?
Крант глубокомысленно молчит. Он сильно занят и ничего не слышит он смотрит в окно.
Ладно, попробуем пощупать проблему с другой стороны.
- Крант, может, сходим, поедим кровяной колбаски?
На такое предложение мой оберегатель всегда "за". Всеми зубами.
- Заодно спрошу у кого-нибудь из ваших о Родале. Как думаешь, что тогда будет?
Вид у Кранта стал такой, словно он в стеклянную дверь врезался. Вроде бы, ничего не было, а что-то мешает. Еще и ударило больно.
- Мне придется убить его, - сообщил оберегатель. Скучным таким голосом.
- Кого? Родаля?
Хотел еще спросить "за что?", но не успел.
- Нет. Того, у кого ты спросишь.
- За что?
Хотел спросить и спросил.
- Он станет убивать тебя. А мне придется ему помешать.
Ну, да. Работа у Кранта такая.
- А меня-то за что?!
- За Родаля.
- Блин, да я не собираюсь его убивать!
Я вообще не собираюсь никого убивать, если меня доставать не будут.
- Ты хочешь говорить о Родале, а это запрещено, - все тем же скучным голосом объясняет Крант.
- А думать о нем можно?
Оберегатель задумался.
- Думать не запрещено.
Уже легче. Если б еще и мысли тут контролировались, то боюсь, что очень скоро многим бы писец улыбнулся.
- Ну, а если думать не запрещено, тогда думай. Только так, чтобы и я слышал.
- Нутер, зачем это тебе?
- Надо! твердо и со всей строгостью в голосе заявляю. Крант сомневается и колеблется, вот я и спешу дожать его своим авторитетом. Думай. Ты умеешь. Я знаю.
Подействовало. Оберегатель начал "думать".
Родаль оказался одним из Старших. Когда-то их называли Повелителями Врат. Но пора громких фраз, красивых названий и эйфории от победы быстро прошла. Победители стали скромнее и озабоченнее. Не в том смысле озабоченные, когда хочется, а не с кем. Просто те, кто поумнее, осмотрелись, поняли, какой бардак вокруг, и озаботились: проблем до хрена и еще столько же, их решать надо, а всех решателей ликвидировали. Где-то с тех самых пор и перестали Старшие возвращаться в этот мир. Уходили и пропадали. К этому скоро привыкли. Если проблема не решается к ней привыкают. А следующее поколение уже считает, что так и надо, что это традиция такая. Родаль тоже когда-то пропал. Только он потом вернулся. Единственный из всех. Его, конечно, успели уже помянуть незлым, тихим словом. Место у Ворот занял его заместитель, и тоже готовится положить на алтарь Отечества все, что полагается на него ложить, и вдруг... явление Родаля изумленному народу. Соратники, конечно, в глубокой задумчивости. Что делать с вернувшимся, не понятно. То ли его объявить героем и поставить на прежнее место пускай делится опытом и всё такое, то ли по-тихому отправить на пенсию. Как ветерана, пострадавшего за общее дело, и растерявшего последнее здоровье.
Насчет здоровья это я не для хохмы завернул.
Родаль получил несколько странных ранений, которые он так и не смог исцелить. А нортор, что не может избавиться от царапин, это не нортор, а урод и калека.
К тому же Родаль стал говорить, что вернулся по мосту. Хотя все знали, что мостов больше нет, как нет и Хранителей Мостов. И вернуться по тому, чего не существует, с помощью тех, кого давным-давно убили это из области такой фантастики, в какую здесь не верят.
Может, Родалю и простили бы его возвращение по непонятно чему на гребне успеха и популярности прощают еще и не такое. Но мужик начал болтать о возвращении хранителя. А это уже ни в какие ворота!
Родалю мягко намекнули, что отдых и молчание пойдут ему только на пользу. Но он начал упорствовать, искать хранителя. Пока следы не остыли, а свидетели еще живы. Ну, и доупорствовался.
Его исключила из списка Выбора. Теперь он для норторских женщин все равно, что мертвый. А любительниц мертвечинки предупредили, что детки от мертвеца тоже мертвыми получаются. Короче, поставили мужику большой жирный крест на семейной жизни. На службе, кстати, тоже. Его провозгласили бывшим Старшим. Так называют всех тех, кто ушел. Родственникам ушедшего полагается специальная бляха и награда. Вместе с наследством, понятное дело. Все это родственники Родаля получили. Бляхи для вернувшихся не существует, и ради одного, не совсем здорового на голову, ее вводить не стали. Для полного счастья, помять о нем постарались затереть. Говорить о нем, упоминать его имя в обществе сделалось неприличным.
Типа, завелась в стаде норторов паршивая овца. Ну, как завелась, так и выведется. Даже норторы не живут вечно, а больные и ущербные быстро того... Убивать себе подобных среди норторов не принято, но для Родаля сделали исключение. Когда поняли, что "быстро того" он не собирается. Вот только "паршивая овца" оказалась зубастым волчарой, который за просто так свою шкуру на коврик не отдал. После какого-то покушения, Родаль заявился в гости к самым главным из Драгоценных и Сияющих. Встреча на высоком уровне прошла очень плодотворно все покушения прекратились. Родалю разрешили доживать тихо и спокойно, если он не будет смущать глаза и умы сограждан. И место для доживания выделили.
Вот только доживал Родаль совсем даже не мало. Лет пятьдесят назад этот упрямый хранителеискатель все еще не "того".
- Крант, а откуда ты знаешь про Родаля? Если о нем не принято говорить... Ты ведь намного моложе его.
Оберегатель сидел на полу и смотрел на открытое окно. А я... я тоже сидел и смотрел. Хотя какого черта я расположился на ковре, а не на стуле, ума не приложу. Хорошо хоть на кровать догадался опереться. Долго сидеть с прямой спиной у нас только Крант может. А мой организмус, после "немножко посидеть", хочет немножко полежать, а там и на поспать его может растащить. А спать этой ночью можно сколько угодно Санут взял отгул и отдыхает. Так же, как и я. Поход в клинику, похоже, накрылся или отложился. Перед рассветом загляну, проверю, как там без меня обошлись.
- Нутер, что ты хочешь узнать? Спроси я отвечу.
- Интересно мне, кто рассказал тебе про Родаля. Если всем запретили, а с правилами у вас строго...
- Ты хочешь узнать имя? дошло до Кранта.
И до меня дошло, что я говорил слишком много, а то, что надо, так и не спросил.
- Да.
Хотя, на фига мне это имя нужно, не знаю.
- Родаль.
- Что?!
Оберегатель повторил. Имя не изменилось.
- Ты хочешь сказать, что он сам рассказал о себе?..
- Да, нутер. Ему о себе говорить не запретили.
- Наверно, не догадались.
- Мало кто захочет его слушать.
- А ты почему...
- Я оберегал его, нутер.
- Подожди! Ты видел его?!
Еще немного, и я начал бы трясти Кранта за плечи. Так медленно и неторопливо он отвечал.
- Да, нутер. Я видел его. Я же разговаривал с ним.
- Ну, и что? Это еще не показатель. Ты вон с девушкой своей на расстоянии разговариваешь.
- Она не моя девушка, - начал занудствовать нортор.
- Значит, моя.
- Нет! Она не девушка. Она оберегающая.
Спокойствие Кранта куда-то подевалось.
- Да что ты так переживаешь? И почему решаешь за нее? Вот познакомишь нас, и мы сами все решим.
- Нет. Не познакомлю.
Интересно, с чего это я решил, что норторам неведома ревность. И физиономия у Кранта совсем даже не каменная. И терпение не железобетонное.
- Ладно, не хочешь знакомить с девушкой, познакомь с Родалем.
- Я не знаю, где он теперь.
- Тогда покажи мне его.
- Зачем?
- Интересно мне, как вы познакомились.
- Сто сезонов минуло с тех дней, - сказал нортор.
- Что такое сто сезонов? Всего лишь два эролла.
Крант удивился моим словам. А я вообще обалдел. Кажется, не я это говорил, а кто-то другой. Кто знал этого Родаля. Лично. А я только слушал и рядом стоял.
Долго удивляться у меня не получилось Крант начал "показывать".
15.
Посвящается Иваненко Светлане Александровне.
"Мне Ваш мир уже ночами снится! И чаще всего Крант. Ой".
- Урод, бегом к Далилосу! Нижней тропой!
За шторой Пятый ученик. Из всей группы остались только двое я и Пятый. Остальные уже оберегают. Дальний голос Пятого я никогда не слышал. Он всегда обращается ко мне громко. И всегда называет меня уродом, а не Десятым.
Быстро собираюсь. Одежда уже на мне, осталось взять оружие и дозволенные вещи. Вещей, какие дозволено иметь ученику, немного, и все они в комнате в нише над лежанкой и на полке возле выхода. Смена белья, три пары плетеных сандалий, два полотенца, две деревянные коробки мазь от ожогов и мыло без запаха. Есть еще три фигурки из кости, одна из дерева и памятный камень с двумя полосками. Все умещается в наспинном мешке и на поясе. Самым последним в мешок укладывается плащ. Его я надену возле комнаты Далилоса.
Перед шторой останавливаюсь и в последний раз осматриваю комнату. В нише и на полке пусто, матрас, не прикрытый плащом, похож на обычный мешок. Комната сразу стала чужой. Дойду я к Далилосу или нет, но сюда уже не вернусь. Скоро здесь поселится другой ученик.
Комната маленькая два на три шага. Половину комнаты занимает лежанка с матрасом из водяной травы. Во второй половине два коврика. Один для работы, другой для отдыха, если приказали отдыхать сидя. Оберегатель, что крепко спит, долго не живет. Двери в комнате нет, только узкая щель, в которую проходят боком. Щель завешена шторой из белого меха. Еще одна моя вещь. Но ее придется оставить. На Нижней тропе она мне будет мешать.
К Наставнику Наставников можно попасть двумя путями Верхней или Нижней тропой. Есть еще Дорога Гостей, но она не для нас. Верхняя тропа это узкий, местами осыпающийся карниз, что нависает над морем. В Трехлунье Верхняя тропа становится непроходимой. Волны добираются даже до Красной площадки, а она рядом с вершиной. Нижнюю тропу тоже заливает, но в сильный отлив вода из пещер уходит. И, если доберешься до Костяного грота, то можно не опасаться, что захлебнешься или что унесет в море. Конечно, в гроте можно задохнуться, как каждый год задыхается хотя бы один ученик. Но лучше оставить свои кости под островом, чем разбросать их по дну моря.
Отодвигаю меховую штору, выхожу. Раньше штора была сплетена из морской травы. Скоро она опять станет плетеной. Ученик пользуется только тем, что сделал или добыл сам.
- Эй, Урод, не забудь помыться! Минои грязнуль не любят!
Ухожу, не оборачиваясь. Грязнулей меня звал Восьмой. Минуло три сезона, как он погиб на Нижней тропе.
Добраться до ее начала просто. Даже в Трехлунье. Бежать надо по лестнице вниз, потом по тоннелю. А он пробит в скале и надежно закрыт от волн. И его не откроешь, если вода подпирает дверь. Вот у двери надо быть осторожным. Выждать, когда о скалу разобьется волна и начнет убираться в море. Открыть дверь. Выглянуть. Запомнить дорогу к пещерам. Волны часто выбрасывают на берег всякий хлам или туши глубинных чудовищ. А твари эти живучие и всегда голодные. Лучше подождать, когда волна утащит чудовище в море или забросит на скалу, чем идти мимо него.
Тварей на берегу не было. Только клубки водяной травы, обломки дерева и досок, изодранная сеть, с большим рыбным скелетом, и несколько мелких рыб, что трепыхались на мокром песке. Путь к пещерам можно считать свободным, если бы не бочка. Она лежала перед входом. И почти закрывала его.
Дожидаться еще одну волну? А вдруг она затолкнет бочку в пещеру, и закупорит проход? Если он уже не забит всякой всячиной. Бочка новая корабль, что ее вез, разбился недавно. И совсем недалеко. Груза на корабле всегда много. Вряд ли уцелела только одна бочка.
Пока голова думала, руки и ноги сделали все сами. Ноги вышли из тоннеля, а руки захлопнули дверь. Пути назад больше нет дверь снаружи не открывается.
Бегом по границе серого и черного песка, едва касаясь его. На траву и обломки наступать нельзя. А камень нужно поднять. Небольшой, гладкий, облизанный волнами. На полпути нашелся еще один. Его в другую руку. Попасть на бегу в неподвижную цель совсем просто. Сначала одним камнем. Потом, в то же самое место, другим.
Бочка треснула.
Аромат благородного вина смешался с дыханием моря и с запахом гнилой травы.
Еще один удар. Уже ногой и с разворота. Тифура быстрее потекла по берегу. Мокрый песок не хочет принимать ее.
Ждать, пока бочка опустеет, некогда. Где-то за спиной новая волна собирается с силами.
Вход в пещеры оказался перекрытым. Осталась только узкая щель, в которую можно просунуть ладонь. Поднять даже неполную бочку не получилось. Ее и двоим не обхватить. А вот сдвинуть немного и протиснуться это удалось. Хоть и не с первого раза.
Бежать в пещерах нельзя. Каждый шторм оставляет здесь свой подарок. Приходится быстро идти и внимательно смотреть под ноги и вперед.
Этих валунов прежде не было. Как и этого безголового мертвеца. Как и твари, что метнула щупальца мне навстречу. Два удалось оторвать сразу. Потом еще два. Одно пришлось перекусить. Кровь у чудовища горько-соленая и вонючая. Кормиться такой нельзя. Еще одно щупальце вцепилось когтем в мешок и поволокло меня к валуну. Из-под камня высовывались другие щупальца полураздавленные и без когтей.
Избавился от когтя, откатился к стене и придавил чудовище вторым валуном. Может он добьет глубинную тварь. Ведь издыхает почти, а пытается охотиться.
Костяной грот был почти рядом, когда в пещеры пришла вода.
Можно зайти в грот и переждать. Он никогда не затапливается до самого верха. Но долго ждать нельзя воздух в гроте плохой. И вода по стенам плохая течет. Кожа от нее чешется и облазит. Лучше сразу идти к Треснутой Лестнице. Вот только тоннель перед ней узкий и низкий. Если его затопило, то вернуться в грот можно и не успеть.
Тоннель еще не затопило. Но все сто шесть шагов пришлось идти по воде. По пояс. По грудь. По горло. По ноздри. Последние двенадцать шагов под водой.
Первая ступенька Лестницы начинается еще в тоннеле. Многие спотыкаются об нее. Вторая ступенька через два шага. Потом сразу пять ступеней подряд и опять длинная в три шага площадка. После нее подъем становится неудобным низкие ступени, высокие, низкие и высокие вперемешку. Иногда через две-три, иногда через десять-одиннадцать одинаковых ступеней. Но все ступени узкие на полстопы. Идти приходится на ощупь и прижимаясь к правой стене. В левой стене попадаются больше трещины и провалы. Из них тянет холодным или мокрым ветром. В правой стене тоже есть трещины, но они не шире ладони. Лестница становится уже. И извивается как нибра в темноте.
От ночного зрения мало пользы. На лестнице совсем нет света, ни лунного, ни звездного. Свет будет впереди. Там, где трещина расколола скалу и Лестницу. Трещина небольшая ее можно перепрыгнуть. Но прыгать надо вверх и без разбега. И еще удержаться на узких ступенях. Когти здесь не помогут ступени каменные. Тех, кто не удержался, больше не видели. Ни живыми, ни мертвыми.
Дальше надо подниматься еще осторожнее. Стены с правого и левого бока сильно истрескались, прикасаться к ним нельзя. Часто на ступенях попадаются камни. Их легче нащупать, чем увидеть. На Лестнице опять темно.
После трещины и двух поворотов Лестница становится шире. И впереди появляется свет. В скале пробиты дыры, через которые Далилос смотрит на море. В штормы Трехлунья они не закрываются волны бьют скалу с другой стороны. Закроют "окна" в сезон жары и ветра. А смотреть на море Далилос станет с большой площадки, которой заканчивается Верхняя тропа.
Последняя ступенька Лестницы самая длинная восемь шагов. За ней начинается ровный коридор. С одного бока дыры-окна, с другого дверь в комнату Далилоса. Дверь широкая в нее не надо входить боком и она открыта. Только штора из желтого меха опущена. Далилос занят, но Далилос ждет.
Мокрую одежду быстро не высушить, а плащ оказался мокрым и рваным. Коготь чудовища разодрал непромокаемый мешок. Надевать плащ я не стал. Только свернул его и убрал обратно в мешок.
Осталось подойти к шторе и сказать:
- Ты звал меня я пришел.
Далилос не любит, чтобы его называли Мудрейшим или Величайшим. "Не тебе измерять мою мудрость!" - так он сказал наставнику, который совсем недолго пробыл в Обители.
- Заходи.
Штору можно отодвинуть и войти.
Если бы он сказал: "Жди!" - пришлось бы стоять и ждать. Один ученик простоял так целый день и полночи.
Комната у Далилоса большая десять шагов на восемь. На полу коврики из сухой морской травы. В углу, там, где стены завешены шкурами, на полу тоже лежат шкуры. В другом углу, там, где окно, стоит низкий стол. В комнате много полок и ниш, и все они чем-то заняты. Стол тоже не пустует. Четыре сезона минуло с того дня, как я был здесь в последний раз. В комнате ничего не изменилось. Только коврики на полу новые. Их меняют каждый сезон. В обители делают много ковриков. Все ученики освоили это ремесло. И плетут коврики сначала для своей комнаты, а потом на продажу. У кого-то это получается лучше, у кого-то хуже, но все ученики знают хотя бы одно ремесло, кроме основного.
Если минои не захотят нанимать урода, буду зарабатывать на корм ковриками. Их я могу плести лежа, сидя, стоя и в полудреме.
Далилос был не один.
Возле окна стоял высокий чужестранец. На острове одеваются и обуваются не так. Чужестранцы редко приплывают на остров, только если хотят быстро нанять оберегателя. Но пора для плавания неподходящая не каждый капитан выйдет в море перед Трехлуньем. Только самый умелый и самый жадный. И сабиров чужестранцу пришлось отсыпать столько, чтобы хватило на новый корабль.
- Миной, твой оберегатель пришел.
Первого миноя оберегателю находит Далилос или наставник. И две трети платы остаются в Обители.
Чужак обернулся. Он оказался нортором. Надменным, величественным, прекрасным. Его лицо прикрывала золотистая пудра. Старший нортор. Только они пользуются такой защитой от солнца. И очень старый нортор. Ни тело, ни лицо не выдают возраст только глаза. Не бывает таких глаз у того, кому всего лишь двести лет. И я знал, что видят эти глаза.
Урода с серой полосой на лбу. Выродка. Грязнулю в мокрой одежде.
- Это твой миной, ученик.
Я молча поклонился и пожалел, что не могу отказаться от этого миноя. Но если откажусь, мне останутся коврики и позорная кличка. Первый миной для ученика это последнее испытание.
Нортор тоже промолчал. Он мог бы отказаться, но другого оберегателя он не получит. Ни сегодня, ни завтра, ни через сезон никогда.
Далилос смотрел на нас и улыбался. Как арусга.
- Ступай на площадку, ученик. Принеси клятву. Миной, ты можешь посмотреть.
Площадка была большая пять шагов на три и мы разместились на ней все трое. Море бушевало где-то внизу. Луны то прятались за тучи, то появлялись сразу три. И тогда волны блестели и сияли, как чешуя нож-рыбы в воде. Ветер был слабее, чем в сезон жары, но я не стал подходить к самому краю. Принести клятву можно и посреди площадки. Раздеваться я тоже не стал. Далилос ничего не говорил про раздевание.
Понял руки вверх, расставил ноги пошире, нашел среди туч звезду и начал:
Мы врастаем в землю корнями,
Подпираем мы небо ветвями,
Пьем мы тучи большими глотками,
Солнце мы поедаем кусками,
И сливаемся с миром мы этим,
Этот мы теперь бережем.
Волна с грохотом ударилась о скалу и почти добралась до Желтой площадки. До нас долетели брызги.
- Мир слышал твою клятву, - сказал Наставник Наставников. Теперь ты оберегатель. Иди и оберегай!
А мой миной фыркнул.
- Оберегатель, спроси миноя, почему он смеется, - велел Далилос.
Я спросил.
- Скажи, оберегатель, ты слышал песню норторских мечников?
- Нет, миной.
- Тогда слушай:
Землю топчем мы ногами
Небу мы грозим клыками
Солнцу мы в глаза глядим
И весь мир мы победим!
Голос у Старшего нортора тоже был красивым. И звучным. Шторм не заглушал его. Ритм песни и слова чем-то напоминали слова моей клятвы.
- Понравилось? спросил он.
- Нет.
- Почему?
- Похожа на мою клятву... но совсем другая. Злая.
Старший засмеялся, показав небу клыки. Глаза нортора отливали красным.
Далилос молчал. И улыбался.
Миной посмотрел на него и улыбнулся так же, как он, не показывая зубов.
- Благодарю тебя, Мудрейший, что выполнил мою просьбу. И за то, что позволил увидеть ритуал, тоже благодарю. Я хочу сделать подарок оберегателю. Ты позволишь?
- Он твой оберегатель. Можешь делать с ним то, что он позволит.
- Держи!
Старший бросил в меня маленький легкий комок. В полете комок развернулся в тонкий полупрозрачный шарф. Ветер подхватил его, но я не дал подарку улететь в море.
- Зачем мне это?
- Повяжи себе лоб.
Я посмотрел на Наставника Наставников. Он молчал. И не улыбался.