Аннотация: Заключительные главы второй книги моей трилогии "Аляска".
ГЛАВА XII
МЕЧТЫ И РЕАЛЬНОСТЬ
Бывает, что только по прошествии многих лет мы можем обосновать некоторые наши решения. А в тот момент, когда принимаем их, не ведаем, что творим. Как правило, в таких случаях нас подводит инерция внутренней жизни. Мы сохраняем преданность убеждениям, которыми руководствовались раньше. Поэтому, когда приходит пора перемен, продолжаем двигаться в прежнем направлении. И не чувствуем, что нужно остановиться или идти другой дорогой.
Эта инерция и подвела меня в отношениях с Архитектором.
По мере развития нашего романа я довольно быстро избавилась от иллюзий. Стало понятно: Архитектор не пылал ко мне любовью. Кажется, он вообще никого и никогда не любил. Суть его существования в этом мире составляло эгоистичное самообслуживание. Но все-таки он был интересный мужчина, интеллектуал и знал, как себя вести. Поэтому почти во всем отвечал моим предпочтениям в любовных отношениях. Роман с Архитектором меня устраивал. А значит, в моей личной жизни все складывалось более или менее гармонично.
Но вот в чем беда. Я всегда стремилась к созданию полноценной, здоровой семьи. Близость с мужчиной в стороне от дома и детей не устраивала меня. К тому же развод породил во мне сильное стремление восстановить разрушенный семейный очаг. Все это и заставило меня всерьез задуматься о браке с Архитектором.
Я знала: он никогда не сделает мне предложения. Но и не откажется от моего. Ведь я, что ни говори, невеста с богатым приданым! Поэтому мне следовало сделать неестественный для женщины ход. Я сама должна была предложить Архитектору на мне жениться!
Сомнения долго не оставляли меня. И все-таки однажды я осторожно спросила его:
― А ты хотел бы когда-нибудь снова создать семью?
Он, конечно, все понял правильно. Мой вопрос не был легкомысленным приглашением к абстрактной беседе. К нему следовало отнестись как к началу конкретного обсуждения возможности нашего брака. Но Архитектор охотно воспользовался предоставленной ему возможностью вести отвлеченный разговор.
― Ты же знаешь, Оля, у меня творческая работа, ― начал он неторопливую речь. ― Она требует уединения. Мне нужна мастерская для моих занятий. Поэтому я коплю все заработанные деньги на квартиру. Даже если и женюсь, то смогу обеспечивать только себя, но не содержать семью.
Я пришла в замешательство. Слова Архитектора следовало понимать так: "Я принимаю твое предложение. Но тебе придется согласиться на мое условие! Мы будем вместе, но моего скопидомства ничто не может отменить!"
Пока я пыталась прийти в себя, Архитектор выдвинул еще одно условие.
― И потом, ― продолжал он, ― я работаю на даче. Мытищи ― не ближний свет. Поэтому в семье я мог бы появляться не чаще, чем через день.
Теперь все стало ясно. То, что он предлагал, сейчас называют гостевым браком. Супруги встречаются, поддерживают регулярные брачные отношения, но живут отдельно и общего хозяйства не ведут.
Мои мечты о полноценной семье испарились. Но что-то во мне противилось отказу от союза с Архитектором. "Никакой будущий супруг теперь не станет отцом для Сережи и Ляли, ― сказала я себе. ― Зато неизвестно, какие беды принесет в дом. Вспомни наркоманию Султана. Вспомни, в кого за годы брака превратился Руслан... Уж лучше Архитектор ― интеллигентный, корректный, в роли неутомительного гостя. Соглашайся на его условия!"
― Жизнь "работа-дом" в режиме "сутки-сутки"? ― засмеялась я. ― Это что-то вроде сменного графика? Меня бы такой муж устроил!
Архитектор засмеялся в ответ:
― Сменный график? Ну, если хочешь, называй это так!
Мы поняли друг друга. Предложение было сделано и принято. И тогда я произнесла те слова, которые следовало говорить в таких случаях:
― Я согласна!
***
Мы подали заявление в ЗАГС. В тот же день я сказала будущему мужу:
― Мы должны венчаться.
Архитектор посмотрел на меня с сомнением. Его родители были православными и крестили сына, когда он был младенцем. Но на этом его приобщение к вере закончилось. Архитектор не отрицал существования Бога, но и никогда не думал о Нем. Для него обряд венчания не имел никакого смысла.
― Венчаться ― значит получить Божье благословение на счастливую семейную жизнь и рождение здоровых детей, ― пояснила я Архитектору. ― Нам обязательно нужно пройти этот обряд!
Он уважительно относился к моей вере. Поэтому сказал:
― Хорошо! Только ты же венчанная!
― Развенчаюсь! ― уверенно ответила я. Хотя не имела никакого представления о том, как это делается. Да и не знала, допускает ли такое Церковь.
Я пошла к своему новому духовнику. Раньше им был отец Иоанн. Но после развода с Русланом моя жизнь потекла в стороне от церкви Воскресения Христова. И тогда батюшка посоветовал мне найти духовного наставника в Москве. Я хотела, чтобы им стал молодой священник Борис Давыдов ― исполняющий обязанности настоятеля храма святых князей Бориса и Глеба на Арбатской площади. Еще год назад он служил в храме Большого Вознесения, не раз исповедовал и причащал меня, я прониклась к нему особым доверием. Но потом его судьба сделала неожиданный поворот... И вот как это случилось.
В 1997 году Борис Ельцин пожелал, чтобы к 850-летию Москвы в ней был воздвигнут новый храм.
― Во имя моего небесного покровителя, понимаешь, надо поставить... ― бурчал старый коммунист-атеист, неожиданно уверовавший в Бога на президентском посту. ― Святого мученика Бориса!
В правительстве Москвы задумались и выступили со встречным предложением.
Когда-то на Арбатской площади стоял старинный Борисоглебский храм. Его снесли в 1930 году. Московская патриархия ратовала за восстановление утраченной святыни. Чиновники отложили это дело в долгий ящик. А теперь оно оказалось очень кстати. Строительство храма отвечало и пожеланию самого президента, и чаяниям Патриархии. Но... влетало в копеечку! Тогда в правительстве Москвы нашли компромиссное решение.
― Давайте не будем строить точную копию Борисоглебской церкви. Возведем небольшой храм-часовню по ее образу, ― предложили чиновники Ельцину. ― Бюджетный вариант! Московскую патриархию это устраивает. А вас?
― Хорошо придумали, конечно, ― одобрительно загудел в ответ президент. ― Только надо повнимательнее к делу подойти, понимаешь! Чтобы настоятелем там был Борис, а не какой-то другой... Вот такая, понимаешь, загогулина получается!
В Московской епархии нашлось немного священников с именем Борис. Выбор пал на молодого клирика храма Большого Вознесения. С оглядкой на Ельцина, отца Бориса было решено назначить до поры не настоятелем, а исполняющим обязанности старшего клирика. А вдруг он президенту не понравится?..
Незадолго до празднования 850-летия столицы строительство храма-часовни завершилось. Патриарх Московский и всея Руси Алексий II освятил его. Отец Борис приступил к служению в новом приходе. Он согласился стать моим духовником и с тех пор исповедовал и причащал меня в храме святых князей Бориса и Глеба. Туда я и пришла с вопросом о развенчании.
― Венчание ― церковный брак, ― строго ответил мне отец Борис. ― Он заключается не на бумаге, а перед Богом. Христос говорил: "Что Бог сочетал, того человек да не разлучает". Поэтому Церковь не приемлет расторжение церковного брака, или развенчание, как вы говорите. Она может только благословить человека на повторный брак. Разрешение на это дает архиерей и на основании веских причин.
― Так что же мне делать?
― Архиереем в Московской епархии выступает сам Патриарх Московский и всея Руси Алексий II. Идите в его резиденцию, Чистый переулок, дом 5, и подайте прошение!
― А что писать?
― Все как есть. Ваш бывший муж избивал вас и злоупотреблял алкоголем. Это веские причины для развода. Второй церковный брак дозволяется тому супругу, который неповинен в расторжении первого союза. Вы неповинны. Архиерей благословит вас на повторное венчание.
Отец Борис рассказал мне, какие документы нужно приложить к прошению. На следующий день я поехала в Чистый переулок...
Патриарх Алексий II дал мне благословение на повторное венчание. Таинство совершил мой духовник в храме-часовне святых князей Бориса и Глеба. Нашими свидетелями были Фотиния и конструктор Николай, с которым Архитектор создавал проект моего особняка.
Мы отметили вступление в церковный брак праздничным семейным обедом. Кроме молодоженов и свидетелей за столом сидели Ляля и Сережа, дочь Архитектора Маша, наша общая с Фотинией подруга Люда, жена Николая. И, конечно, моя новая свекровь и тезка Ольга Николаевна. К тому времени мы уже не раз встречались и прониклись друг к другу симпатией. Мне нравилась эта живая, сухонькая, доброжелательная женщина с тонким носиком и большими темными глазами. Она обычно немного заикалась. А когда стала произносить свадебный тост, от волнения не смогла сказать ни слова...
***
После венчания я предложила мужу отправиться в свадебное путешествие в Париж. Мне давно хотелось посетить "Город влюбленных" и Мировой центр высокой моды ― так называл столицу Франции Стамбули. Он с неизменным восторгом рассказывал о ней. А ему можно было верить: в Париже ливанец провел почти всю жизнь. Там же и был похоронен...
Архитектор воспринял мою идею на ура.
― Лувр! Версаль! ― восклицал он. ― Люксембургский сад! Музей Пикассо! Как я мечтал! Едем!
Поездку, включая проживание в отеле, посещение музеев и экскурсии, разумеется, оплачивала я. А вот другие расходы... Архитектор обещал обеспечивать себя в нашем браке самостоятельно. И в то же время не мог отказать себе в возможности сделать в Париже какие-нибудь покупки. Поэтому, собираясь в дорогу, долго шуршал купюрами, потом проскрипел:
― Ладно... У меня будет 400 долларов. Думаю, мне хватит...
Многоликий и неизменно яркий Париж каждый день поражал мое воображение. Он был олицетворением величия, помпезности, романтики и любви. Я хотела узнать этот удивительный город как можно лучше. Марсово поле и Эйфелева башня, Елисейские поля и Триумфальная арка, остров Сите и Нотр-Дам де Пари, площадь Согласия и Луксорский обелиск. Лувр, Центр культуры и искусства Жоржа Помпиду, картинная галерея Оранжери, музей Пикассо... Парижская опера и театр Комеди Франсез, кабаре Монмартра... Мы с Архитектором постарались побывать везде. Вечерами гуляли по бульварам, паркам и площадям Парижа, пили вино и наслаждались вкусом знаменитых французских сыров в уличных кафе, заходили в бутики всемирно известных домов моды...
В той поездке Архитектор ярко выступил дважды. В каждом случае ― в одной из двух главных своих ролей: большого знатока искусства и приличного скупердяя. В Лувре он встал как вкопанный напротив жанрового портрета кисти Яна Вермеера и некоторое время недоуменно его разглядывал. Обернулся ко мне:
― Слушай, Вермеер Дельфтский... Эта его картина хранится в музее Прадо в Мадриде! Как она здесь оказалась? Или в Лувре стали подделки выставлять? Спроси у музейного смотрителя!
Я обратилась к пожилой даме в форменной одежде, она прогуливалась неподалеку.
― Sorry, my husband is interested in... (Извините, мой муж интересуется...) ― И задала вопрос Архитектора, не особенно надеясь на ответ. На мое удивление, француженка с интересом посмотрела в сторону Архитектора и живо ответила на хорошем английском языке:
― Эта картина действительно из коллекции музея Прадо! Ее привезли из Испании и выставили в Лувре всего на две недели! Ваш муж ― очень компетентный искусствовед!
Я в который раз была поражена энциклопедической широтой знаний Архитектора. И подумала: "Он никогда не был в Мадриде. Знает о коллекциях Прадо по книгам. Феноменальной памятью не обладает. Но ведь помнит о судьбе этой, в общем-то, малоизвестной картины! У него память истинного ценителя прекрасного!"
На следующий день мы зашли в обувной магазин. Архитектор любил играть в бадминтон, регулярно выходил на игровую площадку и трепетно относился к спортивной экипировке. Ему приглянулись белые кроссовки французской фирмы Spring Court. Стоили они ровно половину той суммы, что Архитектор привез с собой в Париж. Он долго смотрел на "спринги" и кусал губы. Наконец, сказал:
― Оля, я хочу их купить! Но деньги остались в гостинице. Дай мне взаймы!
Я видела своими глазами: перед нашим уходом из номера Архитектор сунул свои доллары в карман! И это означало, что он не собирался отдавать мне долг! Так оно и случилось. Он больше никогда не вспоминал о покупке кроссовок. В таких вопросах память отказывала истинному ценителю прекрасного!
***
По возвращении из Парижа я занялась обустройством своей комнаты. Ведь мне теперь предстояло жить в ней с Архитектором! Я заменила спальный гарнитур, переставила мебель и сделала мужу подарок: купила большой письменный стол из мореного дуба и солидное кожаное кресло. На массивную столешницу, обитую зеленой кожей, поставила лампу "а ля винтаж" с зеленым абажуром из стекла, купленную в Париже. "Будет сидеть и рассматривать свои каталоги живописи или искусствоведческие журналы, он любит!" ― думала я.
Архитектор был рад подарку. Стол и кресло всегда составляли для него зону комфорта.
Наша "гостевая" семейная жизнь потекла размеренно и спокойно. Раз в два дня Архитектор приезжал с дачи в квартиру на Малую Никитскую, обычно под вечер. Мы ужинали вместе с детьми. Муж относился к Ляле и Сереже ровно, с добродушным и рассеянным вниманием. Меня это вполне устраивало. Детей тоже: Архитектор с его книжной речью и разговорами об искусстве их не интересовал. После ужина мы с мужем шли на прогулку, а на следующий день отправлялись в один из бесчисленных музеев Москвы. Или в загородную поездку в какой-нибудь музей-усадьбу. Или в театр, или в консерваторию...
То, к чему всегда тянулась моя душа, в тот период я стала получать в полной мере. Этому способствовали и неуемный интерес Архитектора к искусству, и то, что теперь у меня появилось больше свободного времени, чем раньше. Дела в "Элите" не требовали много внимания, и я с легким сердцем отдавалась приобщению к прекрасному. Именно тогда мне удалось осуществить свое давнее намерение. В Пушкинском музее читался трехгодичный цикл лекций "История искусств" ― я стала постоянной слушательницей курса. Пыталась заинтересовать этим и детей. Но Ляля наотрез отказалась посещать лекторий. Ей исполнилось тринадцать лет, и девочку больше всего на свете интересовала рок-группа "Мумий Тролль" и ее лидер Илья Лагутенко. Зато Сережа с удовольствием ходил со мной на воскресные лекции для детей, которые проводились в различных залах музея.
А мне все было мало! Как-то муж сказал, что при Архитектурном институте открылись курсы дизайна интерьеров. Я стала ездить в МАрхИ. И "заболела" художественным оформлением помещений! С тех пор жадно поглощала любые знания, которые прямо или косвенно к нему относились. Окончила курс "Европейский сухой букет" при Тимирязевском биологическом музее. Потом обучалась изготовлению керамических букетов, украшений из войлока. Заодно вспомнила о своей вечной тяге к дизайну одежды. Прошла обучение на курсах дизайна головных уборов, этнической одежды...
В этом увлеченном движении в мире создания гармонии я незаметно менялась. Мое эстетическое существо постепенно обретало зрелость. И однажды уверенно заявило о своих предпочтениях.
Как-то я решила устроить зимний сад в эркере гостиной. Купила маленький бассейн из искусственного камня, разместила его под тремя окнами эркерной ниши, а вокруг поставила горшки и кадки с комнатными растениями. Получилось здорово! Я увидела, что этот сад стал самой важной частью в дизайне интерьера. Он преобразил комнату. Его нежная красота озаряла каждый предмет, вдыхала в него жизнь...
"Ничто не может сравниться с творениями Создателя!" ― восхищенно вздохнула я. И вдруг поняла, почему все подоконники в моем доме заставлены цветами. Мне было намного интереснее иметь дело с живой, естественной гармонией Природы, нежели с искусственной красотой!
Моя слепая любовь к растениям стала зрячей.
Это имело далеко идущие последствия. Я приложила все усилия к обретению профессиональных знаний флориста и садовода. Недалеко от нашего дома располагалось посольство Японии. Там открылись бесплатные благотворительные курсы искусства икебаны и бонсай. Занятия вела жена японского посла. Я стала самой усердной ее ученицей. В то же время пошла на курсы создания зимних садов и ландшафтного дизайна. А еще ― взахлеб читала книги по садоводству. Составляла конспекты и систематизировала информацию. Много полезных практических советов я черпала из иностранных журналов, здесь знание английского оказалось очень кстати. Собирать советы мне понравилось, и мои папки с вырезками из журнальных статей постепенно распухали...
По мере того, как рос багаж моих знаний, я все более ясно понимала, что со мной происходит. Моя тяга к прекрасному вела к вполне определенной цели. Она подарила мне мечту! Однажды я осознала: больше всего на свете мне хочется создать уголок живой красоты на своей земле. "Разбить фруктовый сад с декоративным огородом, сделать искусственный пруд с водными растениями, ― мечтала я. ― А еще пусть там будет газон с клумбами, альпийская горка, композиции из хвойных, живая изгородь..."
Приближалось лето. Я с тоской думала о том, что к этому времени Архитектор мог бы завершить строительство особняка. Тогда моя мечта стала бы осуществимой. Но после "черного августа" мои доходы от бизнеса заметно сократились. Я была вынуждена прервать работы в Ромашково. К тому времени строители возвели стены и готовились делать крышу. Но на этом все и закончилось. Как быть с недостроем, я пока не знала...
Мои мысли устремлялись к даче покойных родителей. Давным-давно они построили дом на участке площадью 6 соток в подмосковном Храпуново. Мы с братом получили это хозяйство в наследство вместе с квартирой на Октябрьском поле. Встал вопрос о разделе имущества. Саша взял дачу, я ― квартиру. Так что создать уголок живой красоты в Храпуново, как и в Ромашково, не получалось.
Я стала думать о том, что мои финансы позволяют купить небольшой участок с домом в Подмосковье. Это можно было бы сделать ближайшим летом, тогда дети провели бы каникулы за городом, на свежем воздухе...
Моим планам не суждено было сбыться. В конце мая с Сережей случилась беда.
***
В тот день сын, как обычно, пришел домой из школы, бросил портфель и умчался гулять.
― Через полчаса приходи! ― крикнула я ему из кухни и продолжила готовить обед. Сережа всегда играл с друзьями во дворе. В нем было безопасно и тихо. При желании я могла увидеть сына из окон нашей квартиры. Так что его прогулки не вызывали у меня беспокойства.
Я приготовила обед, накрыла на стол. Сережа не появлялся. Я прошла в комнату и выглянула в окно. Детей во дворе не было. Меня охватило волнение. Однажды Сережа дал мне слово, что не будет уходить со двора. И до сих пор не нарушал своего обещания. Я бросилась в прихожую и стала натягивать босоножки. "Пойду искать!" Зачем-то взяла в руки сумку с кошельком и ключами от машины...
На лестничной площадке раздались взволнованные голоса. Прозвучал резкий, тревожный звонок в дверь. Я распахнула ее и увидела двух незнакомых женщин, а рядом с ними ― Сережиного друга Колю, такого же маленького восьмилетнего проказника, как и мой сын. Мальчик был бледен, испуганно смотрел на меня снизу вверх.
― Вы мама Сережи? ― громко спросила одна из женщин. ― Идемте! Ваш сын с дерева упал! Мы "скорую" вызвали!
У меня потемнело в глазах.
― Как упал? Коля! С какого дерева?!
― С березы, тетя Оль, ― виновато пропищал Сережин друг. ― Ну, с той, на углу, возле тротуара! Он высоко залез. Под ним сук сломался...
В глухом торце нашего дома росла старая ветвистая береза. Ее верхушка качалась на уровне шестого этажа. "Высоко залез"!..
― Жив?! ― закричала я на весь белый свет.
― Жив, не волнуйтесь вы так! ― сказала вторая женщина. ― Пойдемте, "скорая" уже здесь, без вас могут уехать!
Мы все вместе побежали вниз по лестнице. У меня подкашивались ноги, сердце бухало, как тяжелый молот.
― На что он упал, Коля?!
― На бордюрный камень! ― пыхтя, ответила вместо мальчика вторая женщина. ― Прямо поясницей. Кажется, он еще ногу сломал...
От ужаса у меня перехватило дыхание. Там, где стояла береза, пешеходную дорожку Малой Никитской отделял от дворового газона высокий бордюр. Если Сережа упал на него поясницей...
― Мы мимо проходили, все видели, ― сказала первая женщина. ― Он кричал, встать не мог...
Я издала жалкий, больной вопль, изо всех сил рванулась вперед, перепрыгнула через три последние ступеньки лестничного марша и вылетела из подъезда. На углу дома возле той треклятой березы, с которой упал Сережа, кучкой стояли наши дворовые мальчишки. Завидев меня, побежали навстречу, закричали:
― Тетя Оль! Смотрите! Сережу повезли!
Мимо меня проехала машина "скорой помощи".
― Стойте! ― бросилась я вслед за ней, замахала руками. ― Стойте! У вас мой сын! Я мать! Подождите!
"Скорая" не остановилась, свернула на Бульварное кольцо и скрылась из виду. Я возблагодарила Бога за то, что у меня в руках сумочка с ключами от машины. Вскочила в свой "Мерседес" и ударила по газам. С диким визгом автомобиль сорвался с места.
"Скорую" я догнала быстро и пристроилась к ней в хвост. Дрожа от напряжения, вцепилась в руль, старалась не отстать. К счастью, ехали мы недолго. Сережу привезли в Шмитовский проезд, в детскую клиническую больницу имени Сперанского. "Скорая" остановилась у огромного лечебного корпуса с крупной надписью над входом "Клиника детской хирургии". Из него вышли санитары с каталкой. Сережу вынесли из машины. Я бросилась к сыну.
Мой мальчик лежал на носилках неподвижно, его губы кривились от боли, в глазах стояли слезы. Увидев меня, он только еле слышно прошептал:
― Ма!..
― Ничего, ничего! Не бойся! Все будет хорошо! ― Я склонилась над ним, гладила по голове, по плечам. ― Сейчас!
Сережу переложили на каталку и повезли в больничный корпус. Я шла рядом, держала сына за руку. Приемное отделение, рентгеновский кабинет, коридоры, коридоры, перевязочная... Страдальческий взгляд сына, его дрожащие пальцы...
― Так, мама, ждите здесь! ― оттеснил меня врач от каталки у дверей перевязочной. Он был молодой, с высоким лбом и крупными залысинами.
― Доктор, ― слабо выдохнула я, ― скажите, что с ним?
― Компрессионный перелом поясничного отдела позвоночника, косой перелом голени со смещением, ― деловито бросил врач. ― Серьезные травмы. Ждите.
― Долго?
Он не ответил, шагнул в перевязочную.
Я застыла у стены в горестном забытьи. Через час-полтора Сережу повезли в палату. Я с ужасом смотрела на него. Сына запаковали в гипсовый корсет ― от бедер до ключиц и лопаток. Правая нога до колена была туго забинтована. В палате санитарка и медсестра уложили Сережу на спину на жесткую кровать. В ее изножье была укреплена металлическая рама с блоками и гирями. Сломанную ногу пристроили на высокую подставку под рамой.
― Это зачем? ― растерянно кивнула я на гири.
― Нога будет на вытяжении, ― ответила медсестра. ― К вечеру отек спадет, тогда прицепим к ноге тросики, а к ним ― гири.
― Так он же на бок поворачиваться не сможет!
― Ему и без того нельзя поворачиваться. Позвоночник в гипсе.
― И долго так лежать?
― Ну, это вы у врача спросите.
Сын заплакал, с отчаянием посмотрел на меня.
― Сейчас, Сереженька...
Я выбежала из палаты и бросилась к врачу.
― Скажите, что будет с моим ребенком? Он сможет ходить?
Молодой доктор опустил глаза.
― Пока ничего сказать не могу. Нога у меня тревог не вызывает. Я назначил вытяжение. Недели через три-четыре наложим гипс. Срастется! А вот позвоночник... Время покажет.
― Когда, доктор?!
― Не спешите. Счет идет на месяцы.
― И все это время Сережа должен лежать в гипсе?
― У него травмировано шесть позвонков! Чего вы хотите?
У меня потекли слезы.
Вечером в палату принесли ужин. Я приподняла Сереже голову, покормила с ложки. Сбегала в магазин, купила его любимое печенье, яблоки, бананы... Все это он мог есть самостоятельно. Когда вернулась в палату, сын уже спал. За спиной раздался голос медсестры:
― Езжайте домой. Он снотворное получил, до утра теперь проспит. Измучился мальчик... Завтра приходите.
***
Я остановила машину возле своего подъезда и закрыла лицо руками. Голова горела, мысли путались.
― Что делать? Боже мой! Что теперь делать?! ― в отчаянии шептала я. Посмотрела на окна своей квартиры. Как там Ляля? Медленно выбралась из "Мерседеса"...
Дома меня встретила домработница Наташа, из комнаты вышла дочь. Я рассказала им о случившейся беде. Попросила Наташу:
― Останься сегодня с нами на ночь. Рано утром я в больницу поеду, а Лялю покормить надо, в школу проводить...
― Мам, я с тобой! ― сказала Ляля.
― Не спеши. Завтра будет видно...
Я прошла в свою комнату и стала ходить из угла в угол, ломая руки. Меня переполняли тревога и отчаяние. Если бы можно было вернуться в ту минуту, когда Сережа побежал гулять! Я никак не могла собраться с мыслями. Мне казалось, что если сосредоточиться, то можно что-то придумать, найти выход. Но выхода из этого кошмара не было. Я ощущала себя так, будто меня заперли в темном каменном подземелье. Воздух в нем был пропитан скорбью и безысходностью.
"А вдруг он умрет? ― пронзила жуткая мысль. ― Шесть позвонков! Страшная травма! А Сережа такой маленький, слабый!.."
Меня как будто ударило током. Я вздрогнула и заметалась по комнате. Задыхаясь, распахнула окно. Из синеющих сумерек с другой стороны улицы на меня надвинулась громада храма Большого Вознесения. Он был открыт. Из широких дверей на паперть проливался теплый свет...
Я не раздумывала ни секунды. Выхватила из шкафа головной платок, накинула его на голову и стремглав выбежала из квартиры.
В храме было пусто. Вечерняя служба закончилась, прихожане разошлись по домам. Только две тихие старушки, мирские прислужницы, неслышно хлопотали возле икон: тушили лампады и свечи, протирали киоты и подсвечники.
Я прошла к амвону, упала на колени. Из моей груди вырвались глухие рыдания.
― Господи! Господи! ― горячо зашептала я. ― Бог мой, на которого я уповаю!.. Свет мой и спасение мое! Смилуйся над Сереженькой! Помоги ему, вызволи из беды! Спаси моего мальчика!..
Жаркие слова шли из глубины материнского сердца. Оно разрывалось от горя. Оно устремлялось к Господу в страстной мольбе за сына. Оно стонало, и стоны его превращались в молитву.
― "Услышь, Господи, голос мой, которым я взываю; помилуй меня и внемли мне"... Только бы он был жив! ― шептала я. ― Врач сомневается, что Сережа сможет ходить... На все воля Твоя! Я буду ухаживать за сыночком, буду лечить, сделаю невозможное, Господи... Только бы он был жив! Не отринь во гневе раба Твоего! Смилуйся над нами!
Я стояла на коленях, била земные поклоны, говорила и говорила с Господом, и снова падала ниц, и снова поднимала заплаканное лицо к образам иконостаса, к ликам Спасителя, Божией Матери, святых. Моим мольбам не было конца...
Я забыла о времени. Забыла, где нахожусь, потеряла ощущение тела. Мир вокруг перестал существовать. Я сама перестала существовать. Остался только горячий поток моих молитв и невидимое Великое Присутствие.
― Дочка, ― раздался над головой голос старушки-прислужницы, ― храм закрывается! Ступай домой!
Я очнулась, затихла. Подняла голову, еле слышно сказала:
― Мне нужно остаться...
― Как же так? ― растерялась старушка. ― Нельзя! Не положено!.. ― Она неуверенно оглянулась. ― А, вот и сторож! Федя, иди сюда!
К нам подошел высокий худой старик с длинной седой бородой. Прислужница что-то зашептала ему на ухо. Сторож склонился надо мной:
― Что ж за беда у тебя такая, что из храма уходить не хочешь?
― Сын сильно заболел... Разрешите остаться...
Сторож крякнул, переглянулся со старушкой.
― Хорошо, будь по-твоему. Храм я закрыть должен, поэтому запру тебя до утра.
Я молилась всю ночь. А когда в высоких окнах под куполом храма забрезжил рассвет, силы покинули меня. Я прилегла на скамью у входа, и уснула, как мертвая. Проснулась от скрипа тяжелых храмовых дверей. Вышла сторожу навстречу, поблагодарила доброго старика и поспешила домой.
Голова была ясной, на душе посветлело.
Ляля с Наташей еще спали. Я быстро умылась и поехала в больницу.
***
Сережа пролежал в гипсе три месяца. Я не отходила от него. Вся моя жизнь была подчинена уходу за сыном. Он страдал. И не столько от боли, она через некоторое время прошла, сколько от невозможности двигаться, от беспомощности. Сережа должен был лежать неподвижно на спине, а это для восьмилетнего непоседы ― мука! Он ел лежа и, конечно, не мог обойтись без маминой помощи. Я кормила сына с ложки, а это ему очень не нравилось!
― Будто я маленький! ― капризно надувал он губы.
Сережа тяжело переносил неизбежные процедуры с уткой. Без моей помощи ему было никак не обойтись, и всякий раз он страшно смущался, краснел, после этого подолгу молчал, отвернув голову к стене. Но куда было деваться! Однажды я спросила:
― Может, тебе с санитаркой будет удобнее?
― Нет! ― испугался Сережа. ― Нет уж! Лучше ты!
С тех пор нам обоим стало легче.
Первую неделю пребывания в больнице Сережа спал неспокойно, часто просыпался. Я ночевала рядом. Лежала под его кроватью, на расстеленных одеялах... Потом наша больничная жизнь стала более упорядоченной и спокойной. Вечером я уезжала домой, а рано утром появлялась у Сережиной постели и ждала, когда он проснется. Мы совершали туалетные процедуры и готовились к завтраку. Я доставала из сумки вкусные домашние блюда. Выкладывала на тумбочку все то, чего не хватало в больничном рационе. Свежие фрукты и овощи, творог, йогурты, мед...
Я накупила детских книжек и часами читала их Сереже вслух. Ему нравилось меня слушать. Мы играли в "города", загадывали друг другу загадки, вместе рассматривали книжные иллюстрации. По выходным Сережей занимался Руслан. Я позвонила ему почти сразу же, как с сыном стряслась беда. Не потому, что рассчитывала на помощь бывшего мужа. А потому, что считала: отец имеет право знать, если с сыном что-то случилось. Руслан тогда заорал:
― Это ты во всем виновата!
Я молчала. Потому что сама не уставала упрекать себя за то, что произошло. Непонятно почему, но... "Ты мать!" ― звучал во мне возмущенный голос. И это был неоспоримый довод в пользу обвинительного вердикта.
Руслан приехал в больницу в тот же день. Долго сидел с Сережей, вел "мужской" разговор: "Держись!", рассказывал ему что-то смешное. Сын оживился, щеки у него порозовели. Я поняла, что бывший муж в такой ситуации как нельзя кстати. Спросила Руслана, часто ли он сможет навещать Сережу.
― Я палатку в Воскресенске открыл, ― ответил он. ― Продавца найму и на субботу-воскресенье буду сюда приезжать.
На том и договорились. Я порадовалась тому, что Руслан не опустился, завел маленькое дело.
Мне хотелось бы получать хоть немного помощи и от Архитектора. Опять же, не потому, что я нуждалась в ней. А потому, что он теперь стал самым близким мне человеком после детей. Его участие было для меня важно. Но Архитектор оказался намного более равнодушным эгоистом, чем я думала. Съездил со мной в больницу всего один раз. Отметился, так сказать. А когда я попросила у него для Сережи альбом с репродукциями картин русских художников, испуганно возмутился:
― Да ты что! В больничную палату! Сережа ест в постели! Испачкает, испортит! Не-ет!
Это было для меня важным уроком в отношениях с Архитектором...
Однажды после рентгенографического обследования Сережиных травм врач сказал:
― Переломы в позвоночнике срастаются без осложнений. Спинной мозг, нервные корешки не повреждены. Чувствительность и подвижность конечностей ― отличные. Мальчик будет ходить!
У меня как гора с плеч свалилась...
Осенью Сережу освободили от гипса, заменив его плотным кожаным корсетом. Разрешили вставать с постели. Оказалось, что сын с трудом сохраняет равновесие, не может сделать и шагу. Нам дали легкие металлические ходунки. С их помощью мы заново учились ходить.
Из больницы Сережу направили в детский подмосковный санаторий "Полушкино". Там ему предстояло пройти трехмесячный курс реабилитации.
― Это очень нужно! Необходимо! ― объяснял мне врач. ― Сережа должен в полной мере восстановить двигательную активность, окрепнуть физически, создать мышечный корсет позвоночника. В санатории он получит для этого прекрасные возможности. Лечебная гимнастика, физиотерапия, ванны, массаж!..
Я проводила Сережу в "Полушкино" и расстроилась. Снова палата, казенная столовая, жизнь вдали от дома... Больше всего меня беспокоило то, что сын отстанет в учебе: в санатории школы не было. Пока Сережа учился в первом классе, с ним занималась репетитор ― пожилая учительница Наталья Дмитриевна. Я попросила ее навещать Сережу в "Полушкино" два раза в неделю и давать ему уроки по программе второго класса. Почти всегда ездила вместе с ней: привозила сыну продукты, лакомства, чистую одежду.
В октябре я поняла, что у меня будет ребенок. И не знала, радоваться мне или печалиться. В принципе, моя беременность была запланированной. Архитектор хотел, чтобы я родила ему сына. Говорил: "Он продолжит мужскую линию нашего дворянского рода, будет носить мою фамилию!" А я считала, что появление в семье еще одного ребенка сделает ее крепче. Я всегда так считала, в любом своем браке. Да... Сережина травма спутала все карты. Беременность в такое тревожное время была нежелательной. "Если лечение сына затянется, мне придется туго!" ― думала я. Но не допускала и мысли об аборте. Решила: "И Сережу вылечу, и ребенка рожу! На войне как на войне!"
Из "Полушкино" сын вернулся окрепшим и бодрым. Он был почти здоров. Но все-таки некоторые движения давались ему с трудом, доставляли боль. Реабилитацию следовало продолжить. Я поехала в Центр В.И. Дикуля и пробилась на прием к самому его основателю. Легендарный силач, цирковой артист и целитель Валентин Иванович Дикуль посмотрел Сережины рентгенограммы и сказал:
― Не вижу оснований для беспокойства. Везите сына в больницу Святого Владимира, в Сокольники. Там наш филиал. Мальчик позанимается несколько месяцев по моей методике и будет в порядке!
До самой весны мы ездили с Сережей чуть ли не каждый день на занятия к тренеру-врачу в детскую больницу имени Святого равноапостольного князя Владимира. Там сын делал специальную гимнастику, занимался на силовых тренажерах, висел на шведской стенке: разрабатывал подвижность суставов, вытягивал позвоночник, укреплял мышечный корсет. После занятий мы шли в бассейн.
― Плавание, ― сказал мне Сережин тренер, ― эффективнейший способ реабилитации!
Почти через год после травмы сын полностью восстановил здоровье. Я, наконец, вздохнула свободно. Оглядываясь назад, удивлялась: как удалось выдержать этот многомесячный марафон? И вспоминала ночь, проведенную в храме, ощущение Великого Присутствия. С этого все началось. Это решило судьбу моего мальчика...
Каждый день я возносила Господу благодарственную молитву.
***
Моя беременность протекала без осложнений. Живот, как ему и полагалось, постепенно округлялся. Роды должны были состояться в конце июня или начале июля. УЗИ показало, что у меня будет девочка. Немного не то, чего хотел Архитектор! Муж расстроился, но старался не показывать виду. Я же тихо радовалась и снова, как год назад, стала думать о покупке дачи. Теперь она была мне нужна не только для осуществления садоводческой мечты. Я хотела, чтобы моя новорожденная дочка дышала ароматами цветов.
В это благодатное время в семье возникли противоречия, которые потребовали принятия самых решительных мер.
ГЛАВА XIII
БЕСПОКОЙНОЕ ХОЗЯЙСТВО
Заботы о сыне полностью заслонили от меня Лялины проблемы. А они у дочери были. Девочке исполнилось 14 лет, и она переживала трудности переходного возраста. Я знала по себе: это кризисный период в жизни. Бурная перестройка организма вызывает тревогу и подсознательный страх. Гормональная революция провоцирует на необдуманные, шальные поступки. Подросток самоутверждается и живет в конфликте с миром взрослых. Здесь не до учебы...
В это время мне следовало уделять Ляле особое внимание. Но Сережина болезнь надолго отвлекла меня от дочери. И я, как говорят, ее "упустила". Из ребенка с упрямым характером Ляля превратилась во взбалмошного бунтаря. Она стала агрессивной и грубой. В ответ на мои замечания дерзила. Я перестала быть для нее авторитетом. Любые мои просьбы или указания она игнорировала. Раньше мы легко и весело общались, она рассказывала мне о своих подругах и успехах в школе. Теперь на все мои попытки установить прежние отношения отвечала одним: "Ой, отстань, а!". Уходила к себе, заваливалась на диван и включала на полную катушку записи любимого "Мумий Тролля". Ляля просто помешалась на этой группе и, похоже, влюбилась в Илью Лагутенко. Его фотографиями были оклеены все стены ее комнаты.
Из школы дочь приносила только тройки и двойки. Вечерами же уходила из дома и пропадала до ночи. На мои вопросы "С кем ты гуляла? Чем занималась?" презрительно морщилась и не отвечала. Однажды я увидела ее издалека на Тверской. Ляля с подружкой-одноклассницей входила в бар. Девочек сопровождали трое развязных юнцов.
Дома я встретила дочь у дверей, приблизилась вплотную. От нее пахло спиртным и табачным дымом. "Плохо дело!" ― подумала я. Вспомнила свои подростковые похождения на Лисе. "Но ведь ничего плохого со мной тогда не случилось! ― думала я. ― Все само собой прошло..." И понимала, что просто успокаиваю себя. С Лисы я ушла благодаря своему сильному характеру и благоприятному стечению обстоятельств. Но как будет с Лялей?
Стыдить дочь и читать нотации не имело смысла. Она меня не слышала.
― Денег-то на бары хватает? ― устало спросила я. Вопрос был риторическим. Каждый день Ляля получала от меня строго определенную сумму на школьный обед. Так что карманных денег, по существу, у нее не было. Ее друзья, скорее всего, находились в том же положении. Какие бары? И, тем не менее, Ляля там бывала...
― Не жалуюсь! ― дернула плечом дочь и закрылась в своей комнате.
Через некоторое время я, выходя из кухни, увидела: Ляля стоит в прихожей и роется в моей сумке. Она меня не заметила. Я отступила назад, а позже пересчитала деньги в кошельке. Там недоставало тысячи рублей. Стало ясно, кто финансирует походы Лялиной компании в бар. Моя дочь! Ворованными у матери деньгами!
До поры я решила не выдавать свою осведомленность. Мне нужно было понять, насколько далеко все зашло. Я стала вести строгий ежедневный учет своих расходов и взяла за правило иногда тайком выглядывать в прихожую. Там, на полке в стенной нише, всегда стояла моя сумка с кошельком.
То, что я обнаружила, ввергло меня в шок! Оказалось, что деньги ворует не только Ляля, но и Сережа! И оба делают это регулярно, раз в несколько дней! Действовали они заодно, но по очереди. Сначала в прихожую прокрадывалась Ляля, потом я слышала из глубины коридора ее шепот: "Иди!". Через минуту к сумке на цыпочках подходил сын. Я наблюдала за ним со смешанным чувством возмущения и обиды. За то время, что я выхаживала Сережу, мы очень сблизились с ним, стали настоящими друзьями. И вот!..
"Ляля его научила! ― соображала я. ― Зачем? Взяла наставничество над младшим братом? Делится опытом? Бог знает, что теперь творится у нее в голове!" Я сильно встревожилась: Ляля "портила" Сережу! Мне достаточно было и того, что длительное пребывание в санатории "Полушкино" оказало на него неблагоприятное влияние. Там никто не занимался воспитанием и обучением ребят. В результате Сережа научился ругаться матом, стал неряшливым, успехами в школе не радовал. Я надеялась, что со временем под моим влиянием, в общении со старыми друзьями он вернется к прежним привычкам и подтянется в учебе. А тут Ляля со своим "девиантным поведением"!..
Я пребывала в абсолютной растерянности. Нужно было принимать какие-то меры, спасать положение! Но ничего путного в голову не приходило. Я решила еще подождать.
И не напрасно. Мне предстояло увидеть полную картину творившихся в доме безобразий.
Оказалось, что деньги у меня таскали не только Ляля и Сережа.
Однажды утром я вышла в магазин и вспомнила, что накануне выложила кошелек из сумки на полку в прихожей. Пришлось возвращаться. Входя в квартиру, я чуть не столкнулась с Архитектором. Он стоял у двери, напротив стенной ниши. Увидев меня, растерялся, в глазах мелькнул испуг. Муж явно не хотел, чтобы я застала его здесь!
― Ты почему вернулась? ― Он неестественно выпрямил спину и опустил руки вдоль тела. ― Забыла что-то?
― Ага, деньги!
Архитектор торопливо удалился в кухню.
Я посмотрела на полку. Кошелька не было. Я стала оглядываться, опустила глаза и увидела его на полу. Он лежал рядом с обувным ящиком.
Мне все стало ясно. Как только я ушла, Архитектор схватился за кошелек. А при моем появлении поспешил избавиться от него: бросил под ноги. Вот почему он стоял с опущенными руками!
Я быстро пересчитала деньги. Недоставало тысячи рублей.
"И ты, Брут!.." Меня разобрал смех. Мой кошелек стал объектом семейного паломничества! "В следующий раз, ― думала я, ― когда обнаружится недостача, мне останется только гадать, кто вор: Сережа, Ляля или Архитектор!" Более нелепой ситуации нельзя было и придумать! Ну, ладно, дети, размышляла я. У Ляли трудный возраст, Сережа еще мальчишка. Но Архитектор! Зрелый, состоявшийся человек! Насколько я знала, в последнее время он очень неплохо зарабатывал на проектах. И ему мало?
Похоже, его жадность переросла в клептоманию! А это уже психическое заболевание!
Я испугалась и решила больше не думать о краже. Крикнула Архитектору:
― Нашла!
― Вот и хорошо! ― ответил он. В его голосе слышалось облегчение.
Я решила провести назидательную беседу с детьми об их воровстве. Правда, совершенно не представляла себе, что из этого выйдет. Посоветовалась с Фотинией: подруга, как обычно, была в курсе моих семейных трудностей.
― Это абсолютно провальное мероприятие! ― категорически заявила она. ― Ляля тебя и слушать не станет! Фыркнет и уйдет в свою комнату! Ну, а Сережа находится под ее влиянием. Он хороший мальчик, но если сестра продолжит воровать, то... Сама понимаешь!
Она была права.
― Но ведь нужно же принимать какие-то воспитательные меры! ― в отчаянии воскликнула я. ― Чтобы прекратить это безобразие!
― К твоей Ляле не воспитательные, а карательные меры нужно принимать! ― резко выступила Фотиния. Встретила мой осуждающий взгляд и отвела глаза. Пробормотала задумчиво: ― А с Архитектором что делать?.. ― И вдруг хлопнула себя по лбу: ― Знаю! ― Она схватила меня за руку: ― Устрой им всем один, но суровый урок! С выявлением похитителя! Сделай так, чтобы никому неповадно было к тебе в кошелек лазить!
― Ты это о чем?
Лицо Фотинии разрумянилось от волнения.
― У меня есть знакомый следователь! Он рассказывал, что оперативники используют для выявления воров-карманников разные химические ловушки! Вот такую штуку ты и примени!
― Какую штуку?
Фотиния зажмурилась, прижала пальцы к виску.
― Дай Бог вспомнить, что он там говорил... А, вот! Пиротехническая капсула! Это патрон с жидкой краской. Теперь смотри: он вкладывается в кошелек. От него отходят проводки. Они закрепляются на стенках кошелька. Как только его кто-то открывает, проводки срываются, и патрон выстреливает струей краски!
― Зачем?
― Это специальная краска! Ее дней пять с кожи ничем не смоешь! А одежду уже никогда не отстираешь! Она хуже зеленки! Мой знакомый говорил, что чаще всего ярко-красный состав используют. А струя из патрона на полтора метра бьет! Прямо в лицо тому, кто открыл кошелек! Лицо, шея, грудь ― все будет красным! Понимаешь, в чем фокус?
Конечно, я поняла, в чем фокус! И представила себе Архитектора, открывшего в прихожей мой кошелек с ловушкой. Вот он стоит с открытым ртом, выпученными глазами и растопыренными руками. Муж выглядит так, будто ему в лицо выплеснули чернильницу с красными чернилами. Ими окрашена физиономия, заляпаны ворот рубашки, галстук, лацканы пиджака. Архитектор смотрится в зеркало. Судорожно пытается стереть краску с лица. Безрезультатно. Он издает глухой горловой звук и грохается в обморок...
― Хочешь, мой знакомый тебе такой достанет? Он мне предлагал! ― услышала я голос Фотинии. И вздрогнула:
― Нет-нет!.. То есть... Спасибо, не надо!
Проблема воспитательного воздействия на моих домашних так и не была решена.
Тем же вечером мне позвонила классная руководительница Ляли.
― Ваша девочка целую неделю не была в школе! Ни справки от врача, ни записки от родителей. Ляля болела?
Этого мне еще не хватало! Дочь в школу перестала ходить!
― Нет... ― растерялась я. И тут же сообразила: надо спасать положение! Еще не все потеряно! Прогуляла Ляля несколько дней ― не страшно! До конца учебного года осталось две недели. Пусть доучится, а за лето я что-то смогу изменить! ― Простите нас! Мы всей семьей ездили на майские праздники за границу и не сумели вовремя вернуться!
― Ну, хорошо, зайдите ко мне завтра! ― с раздражением сказала учительница. ― Нам нужно серьезно поговорить об отвратительном поведении и успеваемости вашей дочери!
Я ощутила сильный болезненный толчок в животе. Поспешно присела на стул возле телефона. Шел восьмой месяц моей беременности. Мне казалось: дочка внутри меня растет не по дням, а по часам и очень торопится выбраться наружу. Живот распирало, в последнее время часто беспокоили короткие схваткообразные боли. Я боялась преждевременных родов.
― Медицинских оснований для этого я у вас не нахожу, ― успокаивала меня гинеколог. ― Вы очень хорошо вынашиваете ребенка. Главное сейчас ― избегать стрессов. Если будете нервничать, повысится тонус матки. Вот тогда роды могут начаться преждевременно!
Как здесь было не нервничать, когда Ляля творила Бог знает что!
Я тяжело встала и вошла к дочери в комнату. Она лежала на диване в наушниках. При моем появлении сняла их и с деланным безразличием уставилась на меня.
― Ты почему не ходила в школу целую неделю? ― еле сдерживаясь, чтобы не закричать, с напором спросила я. ― Где ты болталась?!