Плесков Андрей : другие произведения.

Nee

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Для того, чтобы спровоцировать наступление в жизни Заглавного Дня ничего особенного делать не нужно. Достаточно всего-то прочитать чужое письмо. Что же станет дальше уже лишь отчасти будет решено самим человеком.[Показания К Применению: Кажется, Что Все Мужики - Сволочи. Системные Требования: 100 г. хорошего коньяка, минимум пол пачки сигарет Silk Cut, CD changer, песня Otherwise от Morcheba]
  
  
  
  Nee
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Ганконер
  Парадигма Быкова
  Заглавный День
  Письмецо В Inbox"e
  Аренда Тел
  По Тревоге
  Жизнь Удалась
  Позже
  Пожалуй
  
  
  
  Ганконер
  "В английском фольклоре фейри, которого еще называют "ласковый любовник". Ганконер обычно принимает облик весьма представительного, симпатичного мужчины с сигарой в зубах. Он бродит по укромным лощинам и наигрывает на своей флейте разные мелодии. Девушки, которые слышат его флейту, не могут устоять перед музыкой. Ганконер их обольщает - и бесследно потом исчезает. Девушка, встретившая Ганконера, будет тосковать по нему до самой смерти, исхудает и зачахнет от тоски. Чтобы избежать подобной участи, не следует в одиночку ходить по лощинам, где растут колокольчики и анютины глазки. Опаснее всего заросли терновника".
  
  Кирилл Королев, "Энциклопедия Сверхъестественных Существ" (с небольшими авторскими (А. Плесков) изменениями по части сигар).
  
  
  Парадигма Быкова
  Маша Доренко была разбужена поцелуем.
  
  Ее губ коснулись теплые и мягкие губы мужа Мити, в окладе рыжей бороды и усов. Если смотреть на такие губы вблизи, то совсем необязательно их напряженно изучать, чтобы увидеть там причудливый, рельефный рисунок.
  
  Еще не совсем проснувшись, Маша почувствовала словно какой-то достаточно пушистой наружности зверек дотронулся до ее лица своей мохнатой мордочкой. Вначале Маша подумала, что ей "просто" стало щекотно во сне. Так бывает. Уже потом она ощутила прикосновение губ. Горячих. Такими их сделал утренний кофе.
  
  - До свиданья, Машутка. Мне пора. Веди себя хорошо. Ты - мужняя жена, с тебя и весь спрос, - прошептали Митины губы, касаясь ее лица вновь и вновь, прерываясь лишь на слова. Казалось, что слова тоже касаются Маши.
  
  Его вдохи и выдохи, образовывавшие звуки, были теплыми и пахли свежевыпитой "Робустой". Через несколько минут он выйдет из парадного и его дыхание станет пахнуть табаком, затем - фруктовой жевательной резинкой, потом - едой Delta Airlines и, ближе к заокеанскому вечеру, - алкоголем. Коньяком. Совсем потом, уже дальше к ночи, - сигарным дымом. Сигары ведь не курят "в затяжку", а лишь какое-то время держат дым во рту. Никотина хватает как для того, чтобы стало приятно, так и для образования характерного густого запаха. Редкая гадость.
  
  Быть может это свое дыхание он захочет дарить североамериканским женщинам, дебелым и феминистичным. Нет, не будет, Мите не нравятся феминистки. Не будет он им ничего дарить. Поэтому - станет блюсти верность, успокоила себя Маша и так, получив инъекцию чувства безопасности, решила продолжить свой сон. Сегодня - суббота, можно подольше поспать и даже - выспаться. Можно. Да, но сначала, следует, все же, попрощаться с Митей. Как мужняя жена.
  
  - Береги себя, Митя. Я люблю тебя, - сказала она супругу.
  
  Муж еще раз коснулся ее губ своими, на секунду пробудив желание в теле Маши. Губы все чувствуют по-другому, иначе, как, впрочем, и ладони. Что же чувствуют губы? Приближение счастья, например. Маша на Мите "сверху" в ощущении ..., ну, положим, чего именно в таких случаях обычно ждет Маша - она-то знает. А вот как это у Мити? Женщины время от времени пишут о мужчинах в своих романах что те испытывают, когда уже их самый срок, некую "сладостную электрическую боль". Надо как-нибудь таки спросить у Мити, что у него там за электричество такое "искрит", в паху-то. Мирный ли атом? Врут, очевидно, писательницы, откуда им знать суровую правду про обстоятельный мужской оргазм? Свой бы суметь испытать, если повезет, да так, причем, чтобы было о чем написать - уже и ладно. А что, хорошо было бы, если "сверху", нет?
  
  Но времени для того, чтобы промелькнувшая картинка смогла бы реализоваться испытанным удовольствием было, наверное, все же недостаточно. Видение исчезло. Митю уже, поди, ждет такси, а ей, Маше, спать сейчас хотелось куда больше чем эйфории. Нет, правда. Честно. Клянусь, положа руку на свое самое дорогое место. Дмитрий вернется домой через неделю. Эйфория накопится в нижней части Машиного живота и, в день его возвращения, не позволит двум женатым людям ни говорить, ни думать ни о чем другом, кроме как о самой эйфории. Они вместе освободят ее, рывками своих молодых тел, из заточения. Дело молодое. Оттого - очень часто скорое. Ну и просто частое, разумеется.
  
  Маша продолжила видеть сны. Только сейчас в них было не совсем уютно, как перед совсем уже скорой грозой.
  
  Или перед тем как наступит неизбежное родительское наказание.
  
  В ее собственном, Машином сне, главную роль часто играли родители. Их пока еще, словно в мареве, видно не было, но она уже знала наперед, что родители непременно появится. Потому что сейчас Маша смотрела снизу вверх и видела лишь ее.
  
  Ч а ш к у.
  
  Чудное изделие японских мастеров. Папа привез ее однажды из редкой тогда заграничной командировки в страну, что подарила аллею вкусно пахнущей сакуры столице великой державы, которая двумя электромагнитными импульсами задвинула амбиции самураев на задворки истории древней цивилизации со всеми их саке, хокку, гейшами и мальчиками для тех же самураев. Странно, почему упадок всех цивилизаций начинается с увлечения воинов мальчиками? Вот Спарта, например. Ведь даже не всегда дело было обставлено там так как у современных европейцев, после Love Parade, скажем, в Берлине. Иногда мальчик просто поворачивался ягодицами к воину, а воин - лишь просил мальчика всего-то зажать малую часть себя промеж мальчуковых бедер. А кончали непременно тем же самым. Гибелью цивилизации. Русские всегда кончали и начинали одним и тем же. Водой. Водкой. Водищей. Оттого редкую светлую голову посетит, при других равных обстоятельствах, вполне логически непротиворечивая мысль: в историческом-то смысле русское государство самое эффективное. Потому что сначала нужно дать людям собственно выжить. Накормить можно только живых. Как ни странно об этом догадываются не многие.
  
  Родители попеременно, мужским и женскими голосами, строго настрого как-то сказали Маше никогда самой не доставать из ниши эту чашку, упрятанную от шалостей дочери на самую высокую полку румынского кухонного гарнитура - предмета маминой гордости и "крупного" плода трех папиных зарплат. Все получалось совсем несправедливо: сама брать Чашку с черным иероглифом, обозначавшим что-то на философско-японском, она не имела права, родители же всегда "забывали" достать этот вожделенный предмет и передать ее в Машину временную собственность. Либо - находили себе или Маше более "важные" дела на кухне или в детской. Мультфильмы, например. Именно поэтому Маша не любила "Ежика В Тумане" - такая "переадресация" случилась в ее жизни впервые когда "Ежика" показывали "по телевизору". Егор, старший брат, был тогда уже настолько старшим, что мог не только самостоятельно дотянуться до Чашки, но, и, излучая превосходство и немного выпендриваясь, наливал в нее чай своей девушке Лене, когда она с другими Егоркиными друзьями приходила к Быковым домой. Провести вместе время.
  
  - А вот это мой "папачос" привез из Японии, - с гордостью говорил Егор своим друзьям, передавая чашку с иероглифом сначала Сереге, потом Мишке, и уже потом, как бы "на совсем", - Лене.
  
  Всякий раз когда Маша наблюдала за этой процедурой, она отмечала, что в глазах Егоркиных друзей отображалось какое-то внутреннее чувство, становившееся на почти нерегистрируемый сознанием миг внешним, видимым. Уже став немного взрослой, Маша поняла какое такое слово можно употребить, чтобы чувство это описать в понятных всем терминах. Лет в пятнадцать ей стало казаться, что это чувство называется з а в и с т ь, но уж в двадцать - узнала и лексически точное определение. Социальный статус. Желание обрести или сравняться с кем-либо в общественном положении. С Егором Быковым, например. Знали бы только те детишки каково оно будет потом, как все подрастут, сравняться, пусть хоть в чем-нибудь с ее Егоркой, когда он заматереет и изобретет свою "парадигму".
  
  Но это станет уже потом. Во взрослой Машиной жизни, пусть и совсем рядом с ее теперешним сном. Параллельно. Километрах в трех езды, в новой "высотке". Там у Егора теперь офис. Там же, на втором этаже, сидят его "архаровцы" из СБ. Помогают повзрослевшим детям правильно различать людей. Among other things.
  
  В определенном смысле ее жизнь делилась на два периода: Д.Ч (До Чашки) и П.Ч (После Чашки). Потому что уже скоро, но еще в этом сне, Чашки не станет. И Маша наконец-то поймет, что она - Урожденная Быкова. Время - такая штука, что порой обращается вспять во снах, скукоживается в жизни, и растягивается в тех ее мгновеньях, когда жизнь эта становится сверхреальной. В эти самые моменты время и может повести себя совершенно предательски. Соломкой такие мгновения не комплектуются и с собой ее тоже не возьмешь, чтобы, стало быть, с запасом. Оттого - приходится часто падать, до крови разбивая коленки.
  
  Пока же весь ее внутренний мир находился под гнетом чувства несправедливости. Гнет - это иго такое, спуд.
  
  Чашка часто манила ее, притягивала к себе.
  
  Скоро Маша повзрослеет еще немного, созреет, но все еще останется до срока подавленной сексуально, пусть и всячески ориентированной на романтические чувства. Глупые сверстники-пацаны исполнятся отвратительного щенячьего восторга и не смогут прожить и часа, чтобы не похвастаться своими будущими любовными победами. Затем, в молодой женщине Маше проснется уже, наконец, здоровый половой инстинкт, а у подросших "щенков" их гиперлибидо переведет ювенильное бахвальство в графу "достижения". Вот тогда-то Маша и научится "психоанализировать" себя. По мере сил, конечно, "кустарно". Для того, чтобы сметь упреждать проблемы, а не вечно реагировать на них. Р е а к т и в н о.
  
  Потому что так принято у каждой урожденной Быковой.
  
  История с Чашкой стала своеобразной "репперной" точкой. Маша обстоятельно проанализировала все это дело однажды, которое растянулось на несколько хмурых дней, причем, проанализировала "задним умом" и "с дальним прицелом", на будущее, значит.
  
  Она, как следовало из выводов самоанализа, с "младых ногтей" хотела заниматься тем, что определила для себя словом "инострейшн", подсмотренным как-то в "Поднятой Целине" Шолохова. Чашка же была символом "инострейшн", его "пророком".
  
  Когда огромная держава вошла в полосу циклической турбулентности, крякнула и распалась на неполноценные друг перед другом куски, Маша подумала, что ее невыраженное в терминах формальной логики детское стремление к Чашке и "инострейшн" вообще было всегда, в действительности, и кое чем еще, а именно - латентным желанием "свалить из этой страны" со всей ее "ублюдочной историей". Осознав, как ей казалось, это свое гаденькое желание, она решила уехать из Империи при первой же возможности. У Империи, ко всему, тогда к членовредительству прибавилось еще и "внутреннее кровотечение". Нужно было успеть на последний пароход для "эвакуантов". Успела. Тонкий колосок. Оторванный ломоть.
  
  Страна оторвалась от Маши, Маша - от страны. Каждому досталась своя рваная рана, собственной неповторимой конфигурации. Однако, прожив за границей достаточно большой для делания обоснованных выводов срок, она, вдруг, поняла, что, оказывается, очень любит свою некогда "великую и могучую" Родину, и что жизнь вне ее ободранных пограничных столбиков приводит лишь к утрате в себе некого стержня, что ли. В процессе опять же разбора явления означенной утраты на понятные и непротиворечивые составляющие Маша и обнаружила в знакомой с трех годков по смутным воспоминаниям жизни в яслях личности какую-то вовсе небыковскую тенденцию. Заключалось она в том, что Маше все больше хотелось избегать анализа собственных проблем, прятать их за скромные потребительские радости по поводу обмена мобильного телефона одной модели на другой. Деградирует, другими словами, барышня-то, становится примером деволюции, таким case study, заявила Мария Александрова Быкова о себе тогда, четко так, словно отвечая на вопрос таможенного чиновника о наркотиках и предметах искусства авторитетных кистей в багаже.
  
  Как-то, уже "за бугром", Маша услышала песню, не вполне хорошую в музыкальном плане, как, впрочем, и вся "совейская" попса, так и не в этом ее сила. Сила советской попсы всегда была в правде. Главной своей строчкой песня эта выразила за аналитический отдел ее мозга то, что она не могла, а, скорее, не захотела сказать себе "при личной встрече", уклонилась: "Чтобы стоять - мне нужно держаться корней". Полегчало Маше тогда, как призналась. Как на духу призналась, потому что, как на исповеди. Только самой себе сказала все честно, не исповеднику. Впрочем, если себе, значит, и совести своей. А батюшка один выразился ей уже дома, "промеж березок", в том смысле, пусть и по другому поводу, что "Бог - это совесть твоя и есть". Только "Маша" не добавил. Стало быть, не только себе призналась тогда. Более чем.
  
  Ходила, правда, "лоб крестить" нечасто, но вот чувства после помнила хорошо. Оттого и знала с чем сравнить.
  
  Примирив себя таким образом с окружающей действительностью, Маша, уже через сравнительно небольшое время, вновь оказалась на Родине, доверчивой сволочи и жестокой ко всем. Там, где из всех форм почтительного обращения к женщине важнее всех "гендерно -сексуальное": "Женщина, вас в этой очереди не стояло". "Ну не стояло, так и не стояло. Ничего, встанет", - подумала как-то Маша, "ему просто не умеют делать минет". Ему, значит, родному государству.
  
  Женщиной Маша Доренко была вполне конкретной. За словом в карман или куда еще не лезла.
  
  Потому что она была урожденной Быковой.
  
  Но все это было в реальности уже после Чашки, но - до нынешнего сна. Сон же "показывают" сейчас, но сейчас Чашка в нем еще цела. Будущее в прошедшем, рассматриваемое по состоянию на текущий момент. Future In The Past As At Present.
  
  В Японию Маша так и не поехала, будучи увлечена грамматикой и мелодикой английского и шведского языков. Так звучит голос Севера. Голос крови. Стоны "почвы".
  
  В нынешнем своем сне она все это знала, сообщаясь образами с далеким и близким будущим, но к Чашке все равно тянулась, как к своей судьбе. Очень немногие могут сломать себя и естественный ход своей жизни, но мучаются потом, как "сломают" , уже все.
  
  Маша придвинула табуретку к кухонной "стенке", стала на "склизкую" гладь табуретного стула, затем - одной ногой на рабочую поверхность "разделочного стола" великолепной румынской работы, дотянулась до Чашки, взяла ее одной ручкой, держась второю за "что-то". "Что-то" буквально через несколько мгновений поведет себя совершенно коварно. Маша была уже мысленно готова проделать обратный путь. Чайник на электрической плите "Электа" шел на всех парах в нужном Маше направлении. К удовольствию основательно, с чувством, попить чайку, приблизительно в том "формате", в котором Маша будет это делать уже взрослой девушкой, молодой женщиной, экспертом по "things инострейшн".
  
  Тут раздался звонок в дверь. От неожиданности Маша устремилась вниз всей собой. Она еще не совсем понимала, что быть урожденной Быковой означает всегда сначала выполнять долг, а потом уже думать о себе, но гены властно подсказали ей как следует падать. Падать нужно сгруппировавшись, как воин-десантник, так, сказали Маше гены, чтобы прижимать Чашку к груди и сделать все возможное, чтобы ее не разбить. Синяки сойдут, переломы срастутся, продолжали гены, а если скажут, что ты не думаешь о чести, а думаешь лишь о себе, тогда зачем жить?
  
  Боль сковала тело. Звонок в дверь повторился. Нужно идти открывать. А Чашка? Чашка цела! Но... На Чашке - пятна какой-то красной жидкости и очень болит ушибленная при падение об пол голова. "Это - кровь", - сообразила Маша. Она никогда раньше не видела человеческой крови. Первое знакомство с этой субстанцией оказалось знакомством с собственными "кровяными тельцами", распластавшимися на дорогом фарфоре. Ее кровь была на Чашке, символе "инострейшен"! "Святотатство"! Воскликнула взрослая Маша в своем сне, подсказывая Маше-ребенку, что она только что совершила, всячески желая сделать невозможным уже произошедшее. Однако, прошлое трудно изменить, пусть и во сне.
  
  Маленькая Маша испугалась, выронила Чашку, та звонко ударилась об пол и разбилась словно изъеденный червяками колбасных очередей СССР.
  
  Время внутри ее стало тягучим. Оно все тянулось, секунды, складывались, растягивались в минуты. Так было с ней потом не раз, но больше всего - когда их машину, следовавшую по обледенелой дороге за "головной" "Тоетой" с "шипованной" резиной и оттого задававшей темп движения их небольшой колонны при скорости километров в сто десять в час, "повело" в сторону. "Рено", в котором следовало ее упругое тело и еще два крепко сбитых мужских, начало "крутить" по автостраде в утренних, морозных, гололедных сумерках. В конце концов автомобиль остановился, "встал" на два колеса как на автородео, "завис" на несколько вот таких же "растянутых" минут, вздрогнул всем своим "машинным" корпусом и так замер на месте. Поперек двух линий встречной полосы. Потом машина ухнула, плюхнулась на асфальт. К счастью на этих встречных совсем не было никакого движения и Маше не пришлось делиться с небожителями впечатлениями о том, с какой скоростью перед смертью жизнь отматывается в персональном кинотеатре собственной головы обратно. "Здравствуйте, Святой Петр, доброго вам времени суток, господа, знаю, что не ко времени, но в контракте был и такой форс-мажорный пункт". Ей совсем не о чем было бы сказать, так как вся Маша тогда, вцепившись ручками в спинку сиденья водителя, и сломав пару ногтей, смотрела лишь только вперед, наблюдая за бросками автомобиля, и всего больше - за последним резким движением вправо и вверх, готовясь к последнему кульбиту. А может и не промелькнула тогда жизнь стремительным движением назад потому, что еще не пришло ее, Машино время?
  
  Когда Чашка разбилась маленькая Маша все пыталась растянуть время осознанным усилием воли, да и время, словно пытаясь ей в этом помочь, совсем не сопротивлялось. Ей так тогда не хотелось оказаться в новой, изменившейся реальности. Реальности Без Чашки. Так всегда в жизни: живешь себе живешь потихоньку, все по накатанной и вдруг - раз! - и ощущаешь необычную реальность существования. На миг, если повезет - на несколько минут. Чувствуешь, что в жизни случилось что-то настолько значительное и н а с т о я щ е е, что кажется, будто произошел какой-то "пробой" в иное измерение собственной, но другой жизни, отчетливо, контрастно, насыщенно р е а л ь н о й, существующей параллельно обычной, но все равно - своей. Инвариант такой, да?
  
  Дни, когда такое происходит, Маша потом стала называть Заглавными. Заглавными Днями. Потому что в мгновенья и, реже, минуты таких дней происходят события, открывающие в жизни совершенно новый раздел, и она устремляется в каком-то новом, иногда совершенно необычном направлении. Иногда Маша чувствовала, что вялотекущая ситуация как бы загустевает, что срок, когда должен произойти такой "пробой" был уже кем-то отмерян и назначен, тем, наверное, кто имеет возможность сверяться с "оглавлением" в конце ее, Машиной Книги Жизни. Она научилась внутренним чувством ощущать это состояние (все начиналось с характерного напряжения в нижней части живота, там где у некоторых "сосет под ложечкой"), когда реальность вся сжимается будто в ожидании, словно сопротивляясь продолжению жизни в ранее заданном направлении, силится спровоцировать "пробой". Тогда и Маша начинала помогать своей жизни призвать Заглавный День. Они научились неплохо ладить между собой, она, Маша и ее жизнь.
  
  Маша была урожденной Быковой.
  
  А у Быковых, как она узнала потом, так было всегда. Быковы уважали свои жизни, пытались понять их, удовлетворить нужды, а те, из благодарности или еще зачем-то, помогали Быковым. Фамильные отношения семьи с жизнью помогали и "бычкам" детям Быковых, не понимающим еще многого об этой традиции. Жизнь помогала "бычкам" авансом, в счет их собственных будущих заслуг или прошлых - заслуг родителей перед жизнью.
  
  Но Чашка-то разбилась. А любой отрезок времени в человеческой жизни конечен. Растягивать его долго нельзя, а обратить так и совсем невозможно. Маша смотрела на белые осколки на "каменном", выложенным плиткой полу, и чувствовала, хоть и не умела сказать почему, что время предыдущей реальности вот-вот закончиться. И оно кончилось. Пронзительным новым звонком, случившимся после нажатия маленькой кнопочки у входной двери. Время можно измерять выкуренными сигаретами. Или - сигарами, время тогда - долгое такое, вонючее. Гадость. Или циклом развития цивилизаций, после увлечения воинов мальчиками. Или - несколькими звонками во входную дверь после того как разбилась Чашка.
  
  Маша поняла, что настала пора делать выбор. Сейчас он представлялся ей необычайно сложным. Собрать осколки, выбросить их в мусорную корзину, замаскировать их там и потом растягивать вместе с жизнью время до того, как обнаружиться ужасное или идти открывать дверь прямо сейчас и честно доложиться родителям. А может это не родители вовсе? Почтальон, телеграмму принес от тети Тамары? Или Егорка, брат, пришел со своего дурацкого айкидо и станет теперь демонстрировать на ней свои глупые "приемчики"? Для ее пользы, естественно.
  
  Маша пошла к двери. Ей хотелось зареветь, но слезки куда-то подевались.
  
  - Папа, я разбила Чашку, - сказала она как только открыла дверь, спросив до этого "кто?", как учили. Слово "чашка" она произнесла с такой интонацией и придыханием, что Отцу сразу стало ясно, что дочка разбила именно ту Ч а ш к у, а не какую-нибудь там сервизную. Охо-хо. Дела...
  - А зачем? - почему-то спокойно, совершенно не по ситуации спросил Отец.
  - Нечаянно. Я не хотела, - ответила ему Маша и тут слезки нашлись. Много.
  - Горе ты мое. Луковое. Пойдем. Показывай мне что ты тут накуролесила, - сказал Отец, увлекая всхлипывающую на ходу Машу за собой на кухню.
  
  Отец достал веник, совочек и стал сметать в него остатки символа "инострейшн". Скоро вся Япония, всеми своими фрагментами в остатках причудливых иероглифов, оказалось в совочке и отправилась в мусорное ведро. А оттуда выход один - на свалку. Erase and Rewind. Может быть еще и поэтому Маша занялась нордическими языками? Символ в жизни играет определяющую роль. Символ ведь - отблеск замысла, а ведь сначала - замысел и только потом - его материализация. Нет замысла - нет и плана, значит - нечего и реализовывать. Или потому что "зов предков"? По материнской линии-то они Боосы, значит, обрусевшие голландцы? Как бы там ни было, японский этап в жизни Маши завершился перезвоном падающих на пустое дно мусорного ведра осколков Чашки.
  
  Закончился и Заглавный День. Началась новая жизнь.
  
  - Машенька, доченька, сядь-ка вот сюда, на стульчик и внимательно меня послушай, - голос Отца не был суров, но Маше слышалось в нем какая-то неотвратимость. Захотелось прикрыть лицо руками. Чтобы не видеть глаз отца. Или еще зачем-то. Какая разница говорить зачем, если очень хочется?
  
  А может быть и не слышалась вовсе ничего в словах Отца, быть может Маша просто з н а л а о том, что-то все равно окажется так как заведено у Быковых? Она вся напряглась, скукожилась на своем стульчике и стала ждать когда Отец скажет ей то, что теперь будет. Время опять растянулось.
  
  - Маша, мы ведь говорили, что тебе нельзя брать Чашку, ведь так? - Маша еще не знала, что существуют риторические вопросы, оттого все предложения, произносимые с вопросительной интонацией считала вопросами настоящими. И отвечала на них соответственно.
  - Да, папа.
  - Значит, знала, что нельзя, но все равно взяла?
  - Да, папа.
  - Если знала и взяла, значит, знала, что делала. А это означает, что и понимала, что накажут?
  - Да, папочка, - Маше захотелось, чтобы наказания не было. Что-то внутри подсказало ей прошептать сейчас "папочка", авось повезет.
  - Тебе не нужно боятся. Ни я ни мама не станем на тебя кричать. И Егорка не станет. Но наказать я тебя должен. Потому что если не накажу сейчас, ты, потом, будешь думать, что можно и дальше поступать как хочешь и не слушать маму с папой. Понимаешь?
  - Да, папочка.
  - Сегодня ты не пойдешь на каток с Викой. И завтра. И еще - целую неделю. И не будешь за это на нас обижаться. Потому как сама виновата. Мы тебе говорили, ты же нас не слушала. Ты меня понимаешь?
  - Да.
  
  Это был удар. Неделю не ходить с Виткой на каток! Как теперь жить? Без катка-то? Слезы выстроились в два ручья. Захотелось реветь как никогда раньше. Потом еще плакалось долго. До вечера. И вечером. И даже - ночью. Потом заснулось.
  
  Проснулась Маша уже на следующем этапе. Жизни урожденной Быковой. Быковы всегда достойно несут наказания за умышленной неповиновение чужой воле. И никого не винят кроме себя, если наказаны за дело. Если наказаны не за дело и пострадали - винят себя еще больше за то, что не смогли предотвратить несправедливость.
  
  Борются, одним словом.
  
  Потом уже Маша поняла, что Отец воспитывал своих детей совсем не так как все, да и другим детишкам кое-что перепадало из его "метода". Другие родители руководствовались тактическими соображениями - набедокурил отпрыск, значит, нужно на него наорать, поставить "в угол" (одного мальчика даже ставили коленками на гречку) и нанести прочие поражения в правах. Быков-отец же действовал стратегически. Запрещал мало, но то что запрещал - запрещал крепко, навсегда, значит, до им определенного момента наступления совершеннолетия, причем, всегда исполнял угрозы.
  
  - Запомни Маша. Хуже всего в отношениях с людьми - это инфляция слов, - говорил он уже взрослой дочери, когда та уже вполне могла иметь детей и решение заводить их или не заводить завесило уже не от превратных милостей природы, а только от нее самой. - Говорить вообще можно много, но только не о главном. О главном нужно или молчать или взвешивать каждое слово, если говоришь. Тогда все будет как надо.
  
  К чужим детям Отец всегда обращался на "вы", говорил им "юноша" или "барышня", пусть "юноша" едва-едва самостоятельно освоил унитаз и не всегда еще справлялся с "гашетками" этой "боевой системы".
  
  - Ребенок должен расти в уважении к собственной личности. Ему достоинство нужнее, чем нам с вами, ребята. Ребенку-то совсем незачем становится невротиком только потому, что на него орут и воспитывают в комплексе вины и обиды. Он должен прийти к школе достаточно крепким психически, "боровичком" таким, там ему это пригодится. Нервных у нас вполне хватает, "с горкой", хоть в наем сдавай, - говорил он своим друзьям на вечеринках взрослых на которых позволительно было бывать и "бычкам", как Маше с Егоркой, так и кузинам с кузенами.
  - Так чего ж ты своих на "вы" не величаешь, Саша? - Спросит было дядя Иван.
  - А потому Ваня, что мы с тобой русские, а не какие-нибудь там, - ответил Отец. - У нас так принято. "Вы" в родственных отношениях есть совсем даже ненужная дистанция. Гадостев наговорить можно и "выкая", а вот тепло человеческое, оно больше всего через "ты" и передается, да, Ванька? Ну давай еще по одной, пока детишки не видят, и станем "пулю писать".
  - Ну, Саша, положим, все же не детишки, а жены "пока не видят", что, кстати, спорно, чуй у них на это дело особый, но пулю, ее обязательно. Нам без "еще одной" никак нельзя. "Пуля" - это тебе не шахматы, тут думать надо, а как думать без расширения пределов сознания?
  
  Дядя Ваня в таких ситуациях заговорщицки моргал левым глазом, а потом решительно опрокидывал в себя хрустальную рюмку. И уже потом, через минуту, тихонько так "крякал", себе в удовольствие, окружающим на потеху. Время что ли у него от "беленькой" растягивалось? Так время оно вроде через голову течет, а не через желудок? Все равно, дядя Ваня был хорошим. Наш человек, Быков.
  
  - Ты, дочь, запомни мои следующие, Быковские слова. У человека непременно принципы должны быть. Не из идеалов моральности не всегда понятных, а чаще - спорных, завести их нужно. Те, кто шибко морален кажется, частенько так порядочная сволочь и есть, скажу я тебе, дочь. Или тихонечко в строну гадит, или случится что-то такое, поворотное в его жизни, тут его и прорвет, как наш коллектор, - излагал Отец Маше свою версию Заглавных Дней. - Принципы самому человеку нужны. Слово, например, купеческое. И - вообще. Слово нужно держать не для того, чтоб люди тебя уважали, а чтоб самому как слизкий кисель не расползтись. Если ты тугой такой, как добрый зельц, так люди тебя и без всего прочего зауважают. Принципы, Машка, это стрежни такие, железные, в бетоне. Чем больше их - тем лучше для дома, если он из железобетона выстроен. Хатки-мазанки - плюнь посильнее, и все - нет их. Хижины. А дом этот - это ты. Быковы, дочь, строят прочные дома. Так у нас повелось, да не вывелось. Надеюсь и ты такой будешь, и Егорка наш.
  
  Егорка в этом, "железобетонном" смысле, выдался парень на славу. Когда занялся маркетингом и всяким прочим бизнесом, даже формул навыводил соответствующих. Под общим названием Bykow Paradigm.
  
  - Фамилию нашу, - говорил он уже своим детишкам, - нести нужно гордо. Logo is a point of entry to a brand. А Быков - это brand. Right, gentlemen?
  - Yes, daddy, - нестройным мальчкуковым хором отвечали папе Егоркины пацаны. Пацаны не знали, что такое brand, но по интонации папки знали когда нужно сказать ему и что по-английски. Егор невероятно гордился их, кстати достаточно спорными успехами в языке. "Ничего", - отвечал на эти высказанные Машей критические замечания Егор, - "все будет нормально. Парни-то - Гоши Быкова пацаны. А Быков, Маша, is a big deal".
  
  После "катастрофы" с Чашкой Машина жизнь приобрела новое качество. Понимание неотвратимости наступления наказания в этой новой жизни доминировало. Она знала, что за проступок будет непременно наказана. Без лишнего крика, эмоций и прочего размахивания руками. Иногда ведь как бывает: покричат, скажем, родители, да через день и забудут. Свои эмоции выплеснут - им уже тактически и хорошо. У Маши же ее родительское воспитание носило характер длительной стратегической операции. Флангового охвата. Оттого, мало что ей сходило с рук и всегда за проступком следовала ответственность, всегда, причем, моральная и никогда - материальная. Так из жизни в семье родителей в ее собственную, уже автономную жизнь, перекочевали принципы долга и ответственного отношения ко всему в жизни значимому. Детство пусть и стало юношеством, а теперь и зрелостью, но все эти трансформации заметны были лишь сначала фактами возникновения, а потом - роста упругости ее грудей, но на принципах, на которых строилась ее жизнь, не отражались. У других, "нормальных" парней и девчонок, у тех, у кого всегда бывает "все как у людей", в голове был полный ювинильный бардак, наполненный искусами и непродуманными решениями. Авантюрами. У Маши же был полный "ordnung und disciplinen".
  
  Своя личность представлялась ей неограниченным таким полем со вспаханной полосой посередине. Справа от "полосы" находилось ее сознание, уходящее началом в бесконечное под-, а слева - позиционировались те сценарии жизни, которые реализовывать ей было никак нельзя, потому что между правой и левой сторонами, прямо по границам "контрольной полосы", проходили красные ограничительные линии принципов всякого долга и ответственности. Жить ей от этого было совсем нелегко. Может быть Маша, судя по подавляемых с усилием стремлениям, была не вполне "рядовой" Быковой, а больше - Боос? Или принадлежала к "командному составу", которому иногда - "можно"? В ней бушевало много всяких желаний, о которых совсем нельзя было судить хорошо с высокой позиции караульных вышек, расположенных на "контрольно-пропускной". С вышек постреливали. Из детства.
  
  Поделиться своими терзаниями Маше было не с кем. Домашние были однозначно Быковыми, а подружки ... подружки так быстро готовы тебя предать, в особенности, если в деле замешан парень. Еще можно было бы сделать допущение о возможности дружбы между мужчиной и женщиной, пусть хотя бы и потому, что у древних греков был такой глагол - pedico, означавший "проникновение фаллосом в анальное отверстие". А вот подруг не бывает в реальном мире, как и "идеального газа", и уж точно - если у тебя "мальчик", следовательно не бывает и "женской дружбы", с допущениями или без. Точно. Проверено на людях. В особенности, если - такой "мальчик" как Максим. Первая любовь.
  
  Маша чувствовала себя бесконечно одинокой. Принципы давили на нее, жизнь казалось невыразимо несчастной. Не естественно, по-юношески несчастной, характерно для возраста, когда так хочется страдать и с придыханием говорить о смерти, которая кажется гораздо лучшим исходом, чем невнимание э т и х глаз, а несчастной совсем по-другому. Невысказанно, неп-о-нятно, неосуществленно несчастной.
  
  Но однажды, лет в 17, случился у Маши ее первый, полностью осознанный Заглавный День. Она тогда почувствовала нечто такое, что не сразу смогла объяснить. Потом уже поняла. Затем поняла то же, но - еще глубже.
  
  Маше, вдруг, стало и н т е р е с н о "быть" с самой с собой. С тем, что она думает, что умеет понять. Внутренние запреты прежде, до Заглавного Дня, казались довлеющими, не оставляющими перспективы не просто додумать, что могло бы быть если, но и осуществить все на деле. Теперь же она словно увидела в с е сверху, включая себя и принципы. Увидела не то, что их можно обойти, нет. Маше стало ясно, как можно эти принципы одновременно оставить в целостности и р а с с т в о р и т ь в себе. П о г л о т и т ь их собой. Если ты умеешь мыслить творчески и смотришь на все в нескольких планах сразу, тогда ясно, что запрет является таковым лишь на одном таком плане, на другом же он совсем и не запрет вовсе а, скажем так, карт-бланш. Такие дела. Победа!
  
  Стало ясно и то, чего она не могла себе объяснить прежде, наблюдая Отца. Чувствовала ведь, что все не совсем так, не жестко, что есть "ключик", что Машу-то пугают, но сами делают, что хотят. Но, вместе с тем, и не врут.
  
  Она поняла, что в действительности означает быть Быковой.
  
  Быть Быковой - значит самому создавать себе принципы. Создавать их, принимая всегда в расчет то, что тебе, Быкову, по силам делать или не делать с собой, а не просто устанавливать рамки и "красные флажки". Глупо штрафовать зайца за превышение скорости. Его просто нужно поймать и съесть. "Любопытно", - подумала Маша когда у нее в голове образовался этот "заячий парадокс". Жизнь Быковых - парадоксальна. Значит - интересна.
  
  И еще одно поняла Маша. Быть Быковой - значит доминировать. Прежде всего - доминировать в себе. Жить свою жизнь и именно для этого, а не для "потребления" твоей морали другими, ограничивать себя принципами.
  
  Быть Быковой Маше стало интересно. Жизнь перестала быть несчастной.
  
  Заглавный День
  У каждого это происходит по-своему. Некоторые "умирают", а затем уже куда-то летят. Другие видятся себе в собственных снах голыми и испытывают от этого целую палитру чувств с преобладающим ощущением стыда, которое немедленно хочется пресечь. Для этого обращаются ко всем в своем сне, спрашивают нет ли у них лишних трусиков, дабы хоть чем-то прикрыть жгущую "астральное" тело наготу. Есть и такие, что несутся в лифте бесконечно, пока сознание "само" не отключится в одной реальности сна и не включится вновь, уже в новом сне, или - в привычной постели.
  
  Митя же испытывает панический страх оттого, что тонет.
  
  Это произошло еще в беспокойном детстве, которое маленький Доренко провел главным образом на различных военных базах, разбросанных Генштабом по огромной казавшейся действительно, а не только строчкой в гимне, нерушимой стране. В местах, где "стояли" преимущественно "Продуваемые всеми ветрами войска". Как-то раз Дед и Митя отправились в продуктовую лавку, расположенную в близлежащем селении. Неблизкий путь лежал через железнодорожный мост. И вот на этом мосту, в маленьком, специально предназначавшемся для таких случаев укрытии, они пережидали пока пройдет "наливной" поезд. Пахнущие, как потом узнал Миша, нефтью вагоны проносились мимо. Тудун-дудун. Вагоны грозно грохотали, время от времени жалобно попискивая своими страшными металлическими голосами. Хотелось бежать, или, по меньшей мере - укрыться от этих непереносимых звуков. Митя инстинктивно отпрянул, посмотрел в противоположную сторону и внизу увидел лишь темную, спешно несущуюся куда-то к неведомым устьям водную гладь, стылую и свинцовую, впрочем, какую, к лешему, гладь, все бурлило так, будто и не в Средней Полосе совсем. Теперь захотелось отпрянуть уже от воды, но было некуда, негде было и укрыться от грохота и лязга вагонов. Длилось все это дело необычайно долго. Тогда. А потом - длилось уже всю жизнь. Митю повели к "бабке", "выливать" страх. Он заполнил запах крестьянской избы, глухой бабкин голос, переливавшийся в характерных интонациях произносимого заговора. Помогло. Попустило. Но не отпустило потом никогда, стало являться во снах. Митя не любил воду. Сторонился ее. В самолете, пересекая океан, думал лишь о пучинах и глубинах. Превозмогал. Всегда справлялся о том, какой алкоголь был на борту. Очень хорошо помогал Johny Walker, any label.
  
  Маша же попросту куда-то "летела" во сне, тривиально, как и многие другие. Говорят, что в такие моменты человек как бы "растет". Врут, наверное. Маша знала точно, что уже давно не росла, если только - как личность там, или - профессионал, но, все равно, продолжала испытывать эти состояния. Может быть мозг так решает какие-то свои проблемы, примеряет себя с трудностями, позволяет себе пережить их "виртуально". Такой психологический тренинг. Ведь все однажды сбывшееся уже бесповоротно, даже если произошло в сновидении. Человек никогда не забывает главного. По крайней мере - своим подсознанием. А может так в жизнь "просачивается" очередной Заглавный День?
  
  Маша "летела" во сне. "Лететь" стало нестерпимо неуютно и она проснулась. Будильник, что по выходным и праздничным дням работал в технологическом режиме обычных часов, показывал 11.20. От обилия поместившегося в нее сегодня сна Машина голова немного побаливала. Как после выпитого пива накануне. Ненужно выпитого, как потом оказалась.
  
  Маша встала, "сделала свою кровать", made her bed, пошла в душ. Она давно уже строго регламентировала свое утро, впрочем, ничего особенного в ее регламенте не было. Душ, кофе с сигаретой, обстоятельное "пудрение носика", если на работу, или - произвольная программа, если - нет. Нет, вру. Отличительной особенностью ее, Машиного утра, была "Вишенка", средство женской интимной гигиены. "Вишенка" была в ванной комнате всегда, как только Маша узнала о том, что такое средство бывает в товарных ассортиментах. Покупала лишь его, чем, как говорил муж, "изрядно злила" Митю. Своей нарочитой привязанностью к каким-то конкретным вещам и упрямым нежеланием экспериментировать.
  
  - Ты, Митьша, глупый, если вот так, по косвенным признакам, не можешь определить своего непомерного счастья. В том смысле, что жена твоя - однолюбка. К чему-то одному привяжется, значит, считай, уже - на всю жизнь. Считаешь?
  
  Дмитрий тогда что-то пробурчал себе под нос, из чего Маша услышала лишь: "...ладно. Пусть будет хоть и твоя Broken Cherry, только чтоб меня любила".
  
  С тех-то пор за "Вишенкой" и повелось это название. Broken Cherry. "Поруганная Невинность".
  
  Маша вышла из душа и принялось готовить себе кофе. Вскоре кухня наполнилась добротным ароматом. Самое было время добавить к нему немного табачного запаха. Она открыла пачку настоящих английских Silk Cut, поднесла "коробок" к носу - ей нравился этот аромат, "свежих" сигарет, не впитавших еще всякие запахи дамских сумочек и окружающей действительности. Silk Cut ей регулярно поставлял Женька, ее былой воздыхатель, еще по школьным временам, былой. Голубые, наивные глаза. Когда Максим, ее первая, неразделенная любовь, стал Машу демонстративно не замечать, после того как она ему вручила, без лишнего жеманства, искренне, впервые в жизни, кстати, вручила довольно неплохое для юной барышни и вполне развитое, по годам тело, так вот, когда Максим бросил Машу, наговорив стандартную пылкую "речевую программу" о том, как они "всегда будут вместе и кончат в один миг", она, на зло, естественно, закрутила роман с Женькой. Но последнему выпала лишь фальшивая платоническая любовь, ведь вся чувственность и очарование первых прикосновений кожи к запрещенными местам достались Максиму. Максиму, потом, доставалось много таких участков кожи, гораздо больше чем того требовала его физиология и желание самоутвердится за счет девичьих тел. Собирает этот оброк он и поныне. Кобель. Максим был "мажором" как, впрочем и Маша, только у Маши еще и принципы были, сторожевые вышки всякие, а у Макса - только папины заграничные "игрушки". Когда случился первый праздник Машиной плоти, Максим уже крепко "подсел" на кубинские сигары. Маша тоже начала покуривать, правда - сигареты, а не "эту гадость", для самоутверждения, опять же. Потом - от неуемного горя, теперь уже курила в силу зависимости. Скорее - психологической.
  
  Женька же работал в Duty Free и, как-то, узнав о Машином пристрастии к English Blend, английской "мешке" табака, предложил стать для нее поставщиком этих чудных сигарет. По старой, платонической, стало быть, памяти. Каждая встреча с Машей была для него событием, он так и остался не только голубоглазым, но и наивным. Маша же, встречая Женьку, видела в нем лишь отблеск своей первой любви к "Максимке". Те, прежние, первые чувства имели над ней нешуточную власть и она совсем не была уверена в том, что, несмотря на все свое официально задекларированное "однолюбие", устояла бы, случись что перед Максимом. Даже не перед его напором, а просто - "случись что". "На войну, что ли бы ты уехал. Чтоб убили тебя там. Нет, ранили бы. В яйца", - думала Маша о Максиме, пугаясь своих мыслей. "Если б в яйца, так уж точно остались бы мне одни воспоминания", - завершала она эти свои терзания, продолжая пугаться несвойственной кровожадности. Так же в этих размышлениях присутствовало что-то еще. Поиск? Чтобы непременно напороться?
  
  "Охо-хо, - подумала Маша про себя, поудобнее усаживаясь в плетеное кресло. На кресле лежал плед, пушистый и мягкий. Сидеть было удобно. Думать, правда, было не особо в охотку. "Ну вот почему всегда так? Вроде бы и жизнь устроена. Муж хороший, работа, достаток. А все равно кажется, что можно было бы и побольше в жизни счастья. А бывает ли его достаточно? Не бывает. Счастье - это маленькие такие "вспышки", когда так хорошо, что хочется плакать. Или - умереть. Хотя, что это за счастье, если умереть? Это не счастье, это - дурь. Но "вспышки" эти никогда не слагаются в большие отрезки времени. Наверное, это правильно. Вот если бы оргазм длился пять минут, было бы это приятно? Эльфы, как пишут, так устают от жизни, что хотят умереть, да не могут. Впрочем, эльфы-то тут при чем, к оргазму? Где эльфы и где - оргазм".
  
  Действительно все было достаточно неплохо. Маша не любила людей, которые со временем становятся "неживыми", как говорил Митя. Утрачивают "искру". Работа, дом, вскармливание детенышей, проекты real estate, - квартира, ремонт, мебель, дача, еще квартира, может быть - за границей. В Белоруссии, например. Не смешно.
  
  Все у таких людей формализовано. И водка их не веселит, и адюльтер у них какой-то жухлый. И веселье механическое такое, что ли. В рамках, в заданных параметрах. С Митей все было не так. Балагур, затейник, проказник, "бабам нравится", значит и Маше есть чем себе польстить, коль такого "захомутала". Пусть, стервы, завидуют. "Нет, хороший у меня мужик", - думала она, заставляя себя верить, что проблем-то и нет никаких. Не верилось. Были, значит, проблемы.
  
  Когда в ее, Машиной, голове или еще где возникали такие вот "сомнительные" рассуждения, душевные "колики", она всегда "задерживала" дыхание своей жизни и принималась ее анализировать вместе с такими проблемами. Совокупно. Нельзя просто бежать от мыслей, они накапливаются, а потом -"прорывают". Так, например, образуется промискуитет. Маша читала, что процентов 40 с плюсом мужчин регулярно реализуют свое "право на лево", а вот женщин-"леваков" меньше, но число их постоянно растет. Значит есть от чего расти. Маша не хотела пополнять число таких женщин. Она хотела быть верной женой. Несмотря на "неверные мысли". "Эффективность правоохранительной системы характеризуется не наличием преступности, а умением органов с ней бороться", как говорил Жиглов, когда они взяли "Ручечника". Ну, может цитата и не совсем точная, зато - верная.
  
  Маша принялась размышлять о "неверных" мыслях. Такую мысль нужно прежде всего ухватить за скользкое тело, обездвижить, пинком или еще как, а уже потом и со всех сторон рассмотреть, выявляя первичные и вторичные признаки принадлежности такой мысли к "женскому" там или "половому" вопросу, представить все возможные варианты того, что может быть если дело "зайдет дальше" и потом уже объяснить себе почему не нужно верной жене воплощать такие мысли в жизнь. Маша была рассудительной женщиной.
  
  Потому что была урожденной Быковой.
  
  "Любовь...Так это если бурно, так скоро кончится. Со сценами и послевкусием. Ну, положим, появился бы какой мужик. Ну повстречались бы, испытали много удовольствия за произвольный период. Опять семейные узы на "выходе"? На "входе"-то понятно что, плохого мужика я не выберу. Нет гарантии, что будет лучше, если опять узы. Митя, все же, давай-ка Маша отдадим ему должное, - представитель совершенно редкого вида. Нескучный, потентный, в экономической плане и вообще, и верный ко всему. Баловник. Максим... Это - зависимость, наркотическая. Нет, скорее - тоталитарная секта. А Максим - пришелец из другой галактики, такой "божок", с хорошо налаженной репродуктивной функцией. Да, но... Все это "но..." родом из детства. Беги, Машка, беги. Игорь... Игорь - гений кунилингуса. Но этим число его небесспорных достоинств и ограничивается. Нет, все же Митя - парень что надо. Значит, Маша, жизнь удалась, да?"
  
  Внутренний голос молчал. Затем - робко согласился. Обсуждение закончено. Закончилась и сигарета. Большая ее часть просто истлела. Какое уж тут курение, когда такие дебаты и слушания внутреннего голоса.
  
  Маша отправилась к семейному компьютеру, прихватив с собой чашку с кофе. Проверила почту. Много мусора. Как-то она имела неосторожность разместить свое объявление на одной "женской борде" и указала адрес своего настоящего домашнего "мыла", для связи. С тех пор и началось. Теперь растет как снежный ком. Стала планомерно удалять мусорные сгустки, не читая. Так, а вот, видимо, письмецо со смыслом. От Егорки, брата. Посмотрим.
  
  "Здорово, родственник. На проводе некто Егор. В развитие наше прошлой темы послал тебе кое-что на твой адрес на "Тумблере", чтоб, значит, ты мог и в разъездах своих "казачьих" скачать. Тебе, вообще-то, неужели все же комфортно вот так мало знать о компьютерах, что ты даже дистанционно свое домашнее "мыло" смотреть не можешь? Ладно, пусть жена тебя воспитывает, это у нее в функциональных обязанностях прописано. Сообщи, как вернешься из Америки - дело есть.
  
  Егор Быков, Эсквайр"
  
  "Дела у них", - подумала Маша. "Наверное опять пейнтбол, не наигрались в "войнушку". Не бабы же", - подумала Маша. Внутри что-то шевельнулось. Про баб. Только не понять сразу, что лучше, если бы бабы были или не были. Нет не в том смысле, что хорошо было бы если баб не было бы вовсе, а чтобы они не были в жизни у парней. "Неужели Митя вот так за три года и не разу?", - подумала Маша. И ответила: "Маша, тебе пора перестать думать об этом. Что за дела? Муж в дверь, жена за дверь?".
  
  Пристыдила себя, значит.
  
  Но, видимо, не настолько, чтобы перестать производить из себя мысли в русле, образовавшимся сегодня. Или вчера? Нет, ночью она просто "летала", пока головой не стукнулось об "пиво". Переспала, значит. Тьфу, даже мысленные оговорки и те на один лад. Надо пойти в спортклуб и отдать свое либидо кардиотренажерам. Бесплатно. Так, оно себе дешевле в итоге выйдет.
  
  Здесь Маша сделала то, чего не делала обычно. Пошла на сайт почтовой службы "Тумблера" и начала попеременно вводить в "окошко" разные комбинации с "Доренко". Интересно узнать, что прислал Мите Гоша? Или - нет? В смысле, интересно, но все же что-то другое?
  
  И ей удалось. Она вошла во "Входящие" и из них "вывалилось" два сообщения. Да, вот оно, Гошино. Как есть. Пейнтбол. Нет, какие вы мужики, все же, примитивные! Мало в вас микрочипов, все больше лампы накаливания и провода. Кнопки управления. А это что такое?
  
  Маша как-то сразу и вдруг поняла ч т о это такое. Это - Заглавный День. Прочитав следующее сообщение она смогла убедится в том, что совсем неспроста сегодня мысли проточили известную канавку. До "речного" русла еще далеко, но все к тому идет, ручьями. То ли она подталкивала события, то ли жизнь втягивала ее в что-то новое в соответствии с жизненными планами? Маша почувствовала, что какая-то обладающая некой формой психическая масса внутри ее двинулась с места и пошла в сторону. Неизвестно пока, причем, в какую, но - тихонечко так, увлекая туда же и саму Машу, со всей ее жизнью.
  
  Письмецо В Inbox"e
  "Здравствуй Дима!
  
  Это - Женя. Ты, наверное, удивишься, когда станешь читать мое письмо и поймешь, что это за Женя такая... Или сразу узнаешь?.. С этим я вполне смогу справиться, с такими сомнениями. А вот с размышлениями о том, приятно ли ты удивишься, прочитав мои мысли, или - нет, я справиться вряд ли смогу без некоторого количества слез... Женским слезам, впрочем, "как известно", невелика цена, одна вода... О нас говорят, что мы много плачем, по поводу и без и, вообще, заплакать для нас ничего не стоит... Врут. Стоит и очень многого. Некоторые даже бросаются потом под поезд... Поэтому, я не буду думать сейчас о тех чувствах, которые начнутся в тебе, когда закончатся эти мои строчки. Скажу о своих...
  
  Я не могу забыть тебя... И, наверное, не смогу забыть никогда... Глупо звучит, "по-книжному", но по-другому сказать сейчас не смогу, не сумею... Мы расстались с тобой тогда без взятых и возложенных обязательств. Роман, пусть бурный, пусть не курортный, но - командировочный, должен быть без всяких последствий. Ну, впрочем, некоторые вполне смирятся с визитом к венерологу, но не с возобновлением отношений. Мы не говорили с тобой об этом словами, говорили выражением глаз. Но, знаешь ли, Дима, сердцу ведь еще можно как-то приказать, наговорить ему разного плохого о Н е м, а в вот телу ничего не прикажешь. Оно живет своей жизнью. Если до какого-то момента тело было мертво, а потом явился О н и плеснул внутрь "живой воды", тогда справится с телом уже нельзя, ни слезами в подушку, ни объятиями других, сколь угодно похожих. Ну не совсем воды, как ты понимаешь, но очень живительной субстанции... Тело проснулось к н а с т о я щ е й жизни. Зацвело, набухло, образовало плод и ... перезрело... Я еще могу шутить, значит, вполне контролирую себя. Нет, Дим, не контролирую. Не контролирую свою дневную жизнь, так как часто думаю о тебе днем, и совсем уже не контролирую сны. Мне кажется, что я живу там свою, совсем другую жизнь. Настоящую. В ней только ты, Дима. И жизнь эта мучительна. В ней я постоянно с тобой, мы, порой, ругаемся, я веду себя там как стерва, пытаюсь выместить все на послушном тебе, на таком, каким я хочу тебя видеть во сне, чтобы успеть разделаться со всей своей неудовлетворенностью "дневной" жизнью. Во сне мы любим друг друга и все часто заканчивается моим оргазмом. И твоим - тоже. Так мне этого хочется, знаешь, а во сне я могу тебе "приказать". Но оргазмом без удовлетворения, словно рукоблудие такое. Внизу легче, а на душе с каждым разом все тяжелее... Ой, сейчас перечитала свое письмо, представила как ты читаешь его сам и сердечко сжалось, словно увидела тебя рядом, почувствовала твой запах. Не только сердечко... А потом - испугалась, увидев - "образовала плод". Ты не подумай, все нормально, а не "вот баба сейчас будет шантажировать меня случайным ребенком". Знаю, что ты отругал бы меня за "бабу", не любишь ты такого обращения к женщинам, тем хуже для женщин, что знают тебя. Таких как ты... Завидую, лютой, чернейшей завистью жене твоей... Она красивая? Впрочем это - риторический вопрос. У тебя не может быть плохой жены. Мне на горе... Ты открыл меня, Дима, и оставил открытой... Я хочу, очень... Но хочу с тобой... Было много чего с другими, но считай, что и не было... Ты умудряешься даже... ну, разные вещи делать так, что хочется их почитать за правила... Помнишь, ты сказал как-то, что ненавидишь когда женщины матерятся, но в постели, все же, лучше называть "все" своими именами и... Возбуждает... Еще как стоит... Но только с тем, с кем стоит, а не с тем, кто есть... Я, кстати, Дима, сейчас совсем не пьяна... Скорее - у меня отравление, интоксикация, ломит тело, тошнит, но не можется... Я страдала страданула, да? Нет. Невмоготу, Дима. Тяжело мне. Так как человеческому телу бывает, невыносимо. Все жжет, напряглось, как сдавленный жгутом палец, кровь прилила, уже вся свинцовая, - прикоснись и болит. Не в пальце одном - во всем теле. Такие дела. Ты, наверное, думаешь зачем пишу? Выпустить пар? Да, и нет. Да, потому что выпустить, а нет - потому что ... Короче, Дима, я сейчас у тебя в городе. Не то, чтобы приехала совсем намеренно, у меня командировка здесь, настоящая, но ее я всячески подстраивала, чем, думаю... Дима не шутит, может одолжит себя у жены взаймы пусть хоть и на полчасика, ведь у нее, у жены, тебя, Дима, много. Наверное и "приелся" ты ей чуть-чуть, пусть мне это ощущение и незнакомо и кажется... кощунственным. Извини, многие в моем положении грешат патетикой. Грешат... Я нашла этот твой адрес случайно, ты оставил его Вениамину Роговцеву, а я... я увидела у него твою визитку, между разными другими... Короче, он не хотел мне ее давать, пришлось с ним... ну ты понимаешь и пока он был в душе.. Вот так, Дима. Женщина не должна, наверное, этого говорить, но ....женщина много чего не должна говорить, но все равно говорит. Было бы обидно, если бы Роговцев стал бы тем, отчего ты теперь не захочешь, если немного раньше уже хотел... Впрочем, ты и так мог бы не захотеть... Не знаю... Я же просто хочу, без всяких там "отчего" и "потому что" ... Преследовать тебя и докучать не стану... Но и совсем ничего ни сделать не смогла... Жалость, как говорят, унижает, но это говорят лишь те, что не знают что такое набухший до свинцовой синевы "палец", сделанный из твоего тела, и ему, исстрадавшемуся уже нет жизни. Я, Дима, согласна и на жалость. И еще на многое. Когда собаку учат боятся машины, открывают дверь и оттуда больно ударяют. Палкой. Чтоб воспринимала машину не как другое, большое животное, а как смертельную опасность. Может и ты ударишь меня, чтобы я стала боятся тебя... Впрочем уже чувствую, что не буду... Единственным лечением от этой болезни, как сказала моя подруга, является семейная жизнь с тобой, годика этак три с твоими постоянными изменами, водкой и ложью. Водку ты не пьешь, так чтобы мне вылечится от тебя, измены же... Изменяют душе, а не телу...
  
  Ты придешь?"
  
  Маша машинально потянулась за сигаретой. Тавтология или как там еще? Некрасиво звучит? Ничего, зато - точно. Сигарет под рукой предательски не оказалось. Она всем запрещала курить в гостиной, там где стоял Главный Семейный Компьютер. Все "курения" на кухне, такова была ее Машина, значит, и семейная policy. Принцип. Маша придерживалась принципов.
  
  Потому что она была урожденная Быкова.
  
  Но сейчас - можно. Сейчас - удар и кризис. Сердце стучит громко, во всем теле. "Свинцовый палец, говоришь?". Сейчас все Машино тело - свинцовый палец, натяжение кожи едва выдерживает, вот-вот прыснет злостью и обидой. Тело вибрирует, рывками, в такт сердечным "желудочкам" и "печеночкам". Сейчас нужно хирургическое вмешательство. Прямой укол никотина в сердечную мышцу. Иначе - полезут разные мысли, разбредутся по подсознанию, потом не соберешь. Потом ищи их, по закоулкам Id с собаками и пожарными. "Когда собаку учат... Сука! Многоточия у нее, "сюсеньки-пусеньки", хочется е*баться так, что еще немного и помру. Блядь. Своего мужика нужно иметь, растить, находить компромиссы, сносить дурь и заумь, таится, строить долгосрочную стратегию выживания с ним, а потом, уже потом - иметь заслуженное право вдохновенно е*баться". В Маше проснулся вихревой собственнический инстинкт. Она представила себя "сверху" на Мите, а потом, потом отогнала слизкую, скользкую мысль. Каждый кризис означает не только проблемы, но еще и возможности... Window of opportunity. "Стоп, Маша! Так Быковы не поступают. Не грешно мыслить греховные мысли, грешно воплощать их в жизнь".
  
  Сигарет все еще не было. Потому что и быть не могло. Потому что - policy. Health Fascism, как говорил Митя о режиме не курения в гостиной. Маша одним, нервным рывком встала и пошла на кухню, в "операционную", там где в белой, с синими мотивами пачке хранилось еще с дюжину "уколов". В сердце. Нужно было сбить ритм. Маша знала, что все первые побуждения самыми благородными называл Макиавелли. Она же называла первые побуждения - глупыми, потому что - редко эффективными.
  
  Маша была урожденной Быковой.
  
  В таких ситуациях, в самом начале, необходимо непременно задержать "дыхание" жизни, как говорил Егор с его маркетингом. В деталях, поэтапно продумать стратегию реагирования. Phased approach. Егорка - Быков, свой, т у ф т у не говорит. А если говорит, то получает за нее большие деньги, значит, никакая это не т у ф т а, а средство генерирования "позитивных финансовых потоков".
  
  Маша пришла на кухню, "подожгла" сигарету и глубоко затянулась. До боли, когда горло "дерет". Сейчас ее время определялось сигаретами. Сигареты скуривались одна за одной, поэтому время в этой системе измерения текло быстро. Ускоренно. Стремительно. В этом же режиме работала и ее голова, мгновенно просчитывая варианты собственного поведения, поведения других, параллельные и контр-варианты всех "заинтересованных" сторон. В Мите заинтересованных сторон, включая и самого Митю. После пятой сигареты, Маша приказала мыслям остановиться. Stay were you are! Your time is up, gentlemen. На досмотр! Интеллектуального багажа.
  
  Обыск выявил ряд интересных решений. Маша посчитала одно и них наиболее правильным. Правильным было ответить Жене. А потом - "как карта ляжет". Таро, например. Писать нужно так, чтобы Женя не смекнула, что ее разводят. Значит - минимум эмоций и вообще личностного "окраса". Телеграфный стиль. "Грузите Апельсины Бочками". И она написала.
  
  "Хорошо. Я приду. Клуб "Матрица", второй столик у окна. Завтра, 8 часов вечера".
  
  Вот так. Ничего особо не понятно, злиться "Митя", рад ли, не ясно также может ли вспомнить как он там ее называл, "зайчиком" или "мышкой". Ясно лишь то, что он завтра придет. "Придет-придет, не волнуйся. Мало не покажется", заверила Маша мало чего подозревающую Женю. "Болит, значит, у тебя. Уймем твою боль, не сомневайся".
  
  Маша нажала на кнопку "отправить". Пуск, значит. Запуск. Запуск программы нового Заглавного Дня. "Лови, Женя, только смотри не лопни, своим иссини свинцовым телом, как поймаешь. Кайф. Его тебе я обещаю. Береги тело-то, может еще пригодится. Не ровен час - под поезд нужно будет".
  
  Аренда Тел
  Маша пришла рано. Заблаговременно. Она всегда и в любое место приходила по меньшей мере на полчаса раньше. Такая ее практика сформировалась еще во время "оно", во время жизни в Англии, которую она любила, впрочем, очень странною любовью. "Дома" ей необходимо было постоянное общение с иностранцами, требовалось то, что называется, exposure. Но вот в самой Англии этой самой Англии было столько, что ежедневная доза the things British была смертельной, несовместимой с ее, Машиной собственной жизнью. Там-то и поняла, что она - русская, причем, является таковой отнюдь не в силу ни к чему не обязывающей записи в графе "национальность" в "старом", еще советском паспорте, который однажды, чудесным образом, путем почкования наверно, превратился в пятнадцать отдельных ID, а - русской по ощущению мира.
  
  Даже "блевотные" спальные микрорайоны и "дебилизирующие" население радиостанции типа "Русского Радио" должны были всегда регистрироваться Машиным сознанием во время следования из дома в сохранивший былое архитектурное, "добольшевистское" величие центр. "Почему ваша "царская" архитектура настолько лучше этого?" - спросил как-то Винцент, указывая пальцем на сгусток новых "KruschSlums", "хрущеб", проносившихся и исчезавших за окном хорошего немецкого автомобиля. "Потому что внешняя отделка тогда составляла всего три процента от суммы общей строительной сметы, но на этом экономили, чтоб построить еще больше residence blocks, Vincent. Мы очень быстро совершили переселение одного поколения в город, продолжала Маша, нашим фабрикам тогда требовалось много "пушечного мяса", оттого у нас совсем нет neighborhoods of nice semidetached houses, но есть много жлобов в окраинных районах, чьи родители в юношестве еще были добрыми крестьянами". "Why is that, люди у вас не умеют приходить вовремя, Masha?". "It is only because, Vincent. Чем больше ты продвигаешься на Восток, тем разительнее уменьшается ценность времени и человеческой жизни", - парировала Маша.
  
  Лучше всего отвечать на всякий вопрос если не парадоксом, то с мотивами парадоксальности в собственном ответе. Далеко не каждый тогда решит продолжить задавать глупые вопросы, на "почему" которых так хочется ответить "потому что", обрывая непреднамеренный или обдуманный "наезд". Ведь нельзя отвечать взаправду, рассказывая о жизни целого народа обстоятельно, часами. Вас слушать не будут все равно, ведь убеждают лишь собственные национальные мифы, а нервы свои верно изведешь на это дело, рано или поздно сорвешься, наговоришь несдержанных глупостей, а это - плохо для бизнеса. Клиент должен "спать" и видеть привычные сны. "Сколько вы готовитесь к своей пятнадцатиминутной передаче?" - спросили как-то у Александра Каверзнева. "Пять минут, - ответил тот. - И всю жизнь". Маша не хотела тратить всю жизнь на иностранцев. Маша хотела в этом смысле тратить деньги, образуемые их жизнями и ростом их экономик. За счет победы над нами в Холодной Войне. Маша мстила. За поруганную честь. Своей страны. "Поругали" одни, наша, доморощенная закомплексованная и мягкотелая сволочь, всякие там провинциальные выскочки, типа Горбачева, мстила же она всем подряд. Получаешь по морде от одного, вымещаешь на другом. Диалектика? Нет, дианетика.
  
  А опаздывать она не умела патологически. Поначалу, когда ее жизнь возобновилась "дома", ее очень раздражали панибратские отношения своих соплеменников с категорией времени. Потом втянулась, ничего. Соплеменники придавали Машиной жизни нужное "Марии Александровне" качество внутренней стабильности. Need to belong, прямо по Маслову, как сказал бы Егорка. Так он так и сказал. Кажется.
  
  Маша написала вчера Жене еще и то, чтобы та заняла определенный (Машей, естественно определенный) столик у окна, с тем, чтобы сама Маша могла устроится за соседний, такой, с которого ей не только все было бы видно, но и слышно на Театре Военных Действий, в стане потенциального противника, хотя почему это вдруг, потенциального, если "масло уже разлили", а трамвай выехал из депо и мчится, словно без него где-то неуправка? Будто не успеет кого-то переехать. Успеет, письмецо-то не осталось без ответа.
  
  Маша кликнула официанта и попросила его никого не подпускать ко второму столику от входа, у окна, кроме девушки Жени (интересно, выглядит ли она как "девушка", сука! Она уже ведь и "созрела" и "набухла", "плод" там у нее, как свидетельствуют письменные источники, образовался), для которой этот столик теперь заказан некто Дмитрием, ее начальником, для "романтической встречи" с "последствиями", да, Юра, вы же меня понимаете? Маша разговаривала с Юрой властно, но - вежливо, так как американо-европейский средний класс общается с "обслугой". Такая "парадигма" вежливости образует дистанцию, которую "наши" создать никогда не умеют. У них вечно либо "барство", либо - "слышь, братан", ну и дальше, со всеми остановками с "конечной" в виде Джорджа Вашингтона с улыбкой Мона Лизы на "масонской" банкноте. Риск, конечно, есть, юноша, может чего-то "не того" сболтнуть, но без риска жизнь не "боржом", а Bonaqua. Чтобы Юре было легче воздерживаться от ненужных Маше речевых программ, она сунула в инстинктивно протянувшеюся к ней мужскую руку банковский билет такого достоинства, величина которого несомненно превышала "достоинство" четверти официальной Юриной зарплаты, значит, и порцию собственного достоинства "полового" на сегодняшний день. "Хм, половой, - подумала Маша, - половой дискурс". Стоит лишь произойти чему-нибудь, как все оговорки и вообще все вокруг, включая телевизор, станут говорить на один лад, с аллюзиями на тему дня. Раньше слушала и не замечала, а теперь вот вот-те-на-те. Так, выйдешь после переговоров на английском из помещения на Родине, а все на улице, словно сговорились над тобой издеваться, вроде по-английски говорят друг другу всякую ерунду. Умники. Иллюзия. Свойство психики. То свойство, что иллюзия и то, что кажется, что по-английски.
  
  За столиком справа расположилась группка американцев числом два. Один - типичный такой "Лесли" Нильсон, только выше, лет пятьдесят, с неприкрытой оголенной похотью в глазах, с видимым удовольствием "поедающий" вкусные "пневматичные" женские тела, позиционирующие себя в окрест. Похоть уже готова была выплеснуться и растечься жирным, вязким пятном по полу "Матрицы". Но что-то его удерживало от того, чтобы зайти дальше. Быть может - естественный страх перед разводом и перспективой отдать бывшей жене так много своих материальных ценностей, а может - страх перед "органами". Вечно у них так: сами - "штафирки" абсолютные, приехали рефрижератор какой-нибудь чинить. Но все туда же: "мы сидели, выпили девять "пив", русские девки нас облепили, were doing serious lap dancing and security was sitting at our assess, "пасла, значит, их "безопасность", чтоб узнать какой там диод в серийном холодильнике они заменили на какой "жучок", которого "штафирки" в жизни не видели, только разве что в кино про красивого Джеймса Бонда. "Мы пережили работу в России...". Бедненькие, Вьетнам, понимаешь, а кругом - девки из Вьетконга, все ямки на тропинках роют, да палочки, вымазанные в экскрементах туда тыкают. Бактериологическая война. Пустозвоны. Дурилки картонные.
  
  Другой американец был... другой, но с рыжей бородой. О чем говорят? Да о том, о чем и все мужики. Всегда. Прерываясь лишь на футбол и пиво.
  
  - Гипотетически, Ондре, - говорил "Лесли", - вот видишь вон там в углу пару chicks?
  
  Ондре кивнул и затянулся. В "кулачок". Странно.
  
  - Вот если мы сейчас, я говорю - гипотетически, сдвинем с ними столик, да? как ты думаешь какова будет их реакция и куда дело зайдет?
  - It will, it will, - ответил собеседник, в смысле - "зайдет, зайдет, ты, tovarisch, "ave no fear, особо, стало быть, не сумлевайся", - зайдет оно ровно настолько насколько позволят твои платежные средства в кошельке, мистер. Но, думаю, что plastic, и дойчмарки они не принимают. "Пластмасса" в отношениях с женщинами неудобна, а марки, так их сейчас обменяешь разве только по курсу почтовых.
  
  Засмеялись. Плоские шуточки. Американцу-то еще можно простить, у них весь смех такой, "консервированный", как в телевизоре, по собачьему сигналу Павлова, canned laughter, но вот этот-то, с бородой, так - это точно "наш" паренек. Или бывший "наш", или - из нынешних. Просто сразу не видно. Те из "наших", что неплохо звучат фонетически все равно себя выдают, так как не знают, что всякий язык имеет три ипостаси: лингвистическую, фонетическую и психологическую. И если, даже, с первыми двумя все в порядке, то с третьим фактором почти всегда - просто беда. Наш человек, чтоб за американера сойти, выпендривается сверх всей американской меры, тем, глупостью своей, себя и выдает. "Этот" же вел себя сдержанно, видать свою меру выпендрежа съел уже давно и насытился. Но вот курить-то "в кулачок" ни один американец, терзаемый "комплексом полноценности", не будет, во всяком случае в таком заведении так курить уж совсем не cool thing to have done. И жесты некоторые - "не свои", опять же, мимика. Машу не проведешь.
  
  Маша - урожденная Быкова.
  
  "Матрица" была местом специальным. Стилизована под огромную пирамиду. Ближневосточная кухня. Слева - огромное табло, словно установленное не в заведении, а в центре управления какими-то полетами, с разными там траекториями падения "шатлов". В стене - четыре огромных вентилятора, подсвеченные синим неоном. "Матрица", одним словом, как есть. В "нише" над входом притаился "ди-джей". Маша не любила этот народец, называя ди-джея - "на уде игрец". "Оунц-оунц", - если звонко, и "коунц-коунц", если приглушенно - вот и вся их музыка. Вспомнился ей один эпизод на радио:
  
  - Привет, я ди-джей Лязг, а это - ди-джей Залп. Мы играем разную музыку. Я - больше "хауз", а Залп - "хауз-прогрессив". Так мы можем создать определенную атмосферу, показывая вам разную музыку. Получается - мозаика.
  
  Какая, к лешему, разная мозаика. Ну если только разная в смысле противопоставления "оунц-оунц" и "коунц-коунц". Впрочем, если ты и твое тело любите ритм, сидеть в таких местах можно, вполне и долго. Машино тело любило ритм. Ее "посетил" flashback - "она верхом на Мите". Потом картинка сменилась. В ней Митя остался, но "сверху" была уже другая. Девушка. Маша посмотрела на часы. До прихода "девушки", если та, естественно, также не любит опаздывать, оставалось 16 минут. Подождем. Как поют Green Grey, феномен генезиса популярности которых еще нужно будет долго изучать будущим историкам: "Подождем под дождем, подожжем и пойдем".
  
  - Ондре, помнишь вчера, когда все сюда пришли, вы проголосовали против того, чтобы остаться здесь и мы поперлись в T.G.I Fridays, как скауты какие-нибудь, за ручку? Это все Кевин, что вместо алкоголя чай пьет, teetotaler, хренов, виноват. А место-то смотри, - "Лесли" как бы охватил ненасытным взглядом все женские тела вокруг, вбирая их коллективный аромат, - какое хорошее, замечательное место, wonderful, make no mistake. Кстати, ты тоже голосовал "против".
  - Negative. Неправда твоя Джон, я воздержался. У меня свои резоны были пойти в "Фрайдиз", там раньше газетку одну можно было получить. Похабную. [Felch], называется. Таких больше нет in this part of the Eastern Hemisphere.
  - Получил нужную прессу?
  - Нет.
  - Окей. Один-один в смысле collateral damage. Ладно, прощаются тебе грехи твои. Absolution. Но сам как считаешь?
  - Что тут говорить, мистер, место просто, big time fuck all, как хорошо в смысле энтомологических исследований.
  - What"s that?
  - Энтомология - это наука о насекомых. Пчелках там, шмелях, you know?
  - Oh, OK, what about chicks?
  - I like chicks.
  - No, I mean, энтамолоджи твоя, изучает девчонок всяких?
  - Не изучает, а имеет. Предметом изучения.
  - Oh, c"mon, shut the fuck up, will you? You always miss wonderful opportunities to shut up, my friend.
  - I do. It"s a part of a plan.
  - What plan?
  - Make the world a better place, no possessions, just free love. Lots of it. As good as it gets.
  - A snatch?
  - A stash.
  
  "Вот уроды". Этот, с бородой, еще и умничает. Сам же, поди, такой как все. Только псевдонаучную платформу хочет подвести. Не как Портос: "я е*бусь, потому что я е*бусь", а "я е*бусь, потому что - энтомолог". Fuckere Ergo Sum. Дураки. Как и все "мальчишки".
  
  Но "рыжий"-то прав, правда, Маша? Поизучать ведь здесь есть чего. И, естественно, барышни были куда интереснее для изучения, нежели представители условно "сильного гендера". Парни лениво подбирали себе приключение на ночь с выражением в глазах: "ну вот, бля, опять". Как бы принято мужикам "снимать" барышень, как тут уж пойти против общественного мнения, что пацаны скажут, чем перед ними завтра позубоскалить? Во проблемы, брателла, да? Девушки же - бывают разные, иные - чрезвычайно изобретательны, в постели, например, а пиво - оно только плохое или хорошее.
  
  Девушки были за работой. Многие, очень многие проявляли творческий подход. Близилось время "сбора урожая". Плодов было много. "Плод" у нее", - подумала Маша все о своем. "Кокос в пальмовой ботве. Чешется просто этот плод, аж скрежет стоит".
  
  И Маша принялась изучать, не забывая, впрочем и поглядывать на вход. Через небольшое время она, своим натруженным аналитическим умом, смогла разделить весь присутствующий в "Матрице" социум на четыре неравные группы. Неравные как по количеству особей, так и по другим признакам. Ну, во-первых, были жены с мужьями. Скучны, отмечены особой печатью семейной ухоженности - ничего провоцирующего, все в рамках закона о семейной жизни и гражданском общежитии. "Стерильно". Штамп, дата, подпись. Малоинтересно. Next! Далее. Девушки "по парам", которые, как сказал "Лесли" Ондре, а Маша услышала, как говорится, "краем уха": there here for themselves, здесь, стало быть, они "друг для друга". Сидят, оживленно беседуют, заказывают еду, напитки, которые и неспешно потребляют, затем просят десерт. Все говорит о том, что девушки эти здесь находятся с другим смыслом, не для целей нелегального предпринимательства проводят свое время после трудов праведных. Вот "подвалил" к одной такой парочке какой-то "татарин", с неизменной ехидной улыбочкой. Дали отворот. Интонации, полунаклон головы, как у Маши в беседе с официантом. Только без хруста купюр в ладошках. Теперь. Working girls. Девушки за работой. Этих-то видно сразу. Едят мало, пьют много и долго, в основном "чайки-кофейки", сидят за столиками по одной, по две. Одеты - как цветы раскрашены в ожидании пчелок, что не только для себя и улья стараются медку хапнуть, но и другим полезное сделать, опылить, значит. Эти, всей своей нехитрой, но очень дорогой одежонкой, оголенными плечиками и оч-чень характерным взглядом - вроде бы и не на потенциального клиента, но так, чтобы тот непременно заметил, - как бы говорят потребителям: да, это - мы, но начинаем торги с minimum charge в долларов в двести. Ну, хорошо, - сто пятьдесят - и осеменяйте. Пусть будет ни вам ни нам. Вот и "татарин" пожаловали, с дружком ихним. Маша знала много настоящих татар, в одного была даже влюблена, грешным, скорым и молодым делом. Образован, европеизирован как Ястреб Женский, поэтому в ее устах "татарин" совсем не звучало расистски. Она была очень валентна в смысле установления психологически комфортных отношений с людьми, процентов на 95, но вот с такими как "татарин" - неторопливые движения, глумливые ухмылки, блуждающий взгляд - конфликт, и очень скорый, был всегда неизбежен. "Татарин" не спешил, дружок ихний уж и подавно. Провинциал, что ли? Сразу видно, что для него сегодня дело в очень большую охотку. Не для проформы. Праздник Первомай. Не в первый ли раз? Нет, конечно. Но парень еще "живой". Маше вдруг представились столики, за которыми в ожидании "развозки" полулежали девицы с особыми лампами в центре таких столов и табличками "Аренда Тел". Сдача в наем. Соответственно, скажем, "бригадиры" вот такой "братвы" отстегивают "бойцам" бабки на "поднаем" девок, как военным выдаются "денежные средства на поднаем жилья".
  
  "Веселитесь, быки, праздник у вас сегодня. Кто знает, не отстрелят ли вам завтра яйца", - подумала Маша. Затем Маша подумала о Максиме. Который на войну не уедет, потому что .... Потому что зачем ему война?
  
  И, наконец, четвертая категория. Молодые женщины и девушки разной наружности. Одеты со вкусом, но не вызывающе. Одни. В глазах... Что же у них в глазах? Ожидание приключения, праздника, боязнь "попасть", преодоление боязни "попасть" и вновь - ожидания чуда. Или муж уехал и решила пойти "поужинать", а там посмотрим... Или - в девках засиделась, а ведь хочется так многого, а наши мужики они обычно что? Если смазлив, так без денег. Если с деньгами - то с брюшком и кислятиной изо рта. Если смазлив и с деньгами, то, во-первых в подобные заведения не ходит, во-вторых, с таким -хлопот не оберешься, этот самец - властный и всем избалованный, а уж женскими телами - подавно. Весь отполирован ими во всех местах, в том числе и там, на что наносят всякие средства интимной гигиены - хоть смотрись в это его "там". В-третьих, такого мужика так мало, что и нет почти совсем. Но желание чуда остается. Да, есть же еще и иностранцы. Вот как этот "Лесли". Кельтский тип. Муж уехал...
  
  - ...эту Англию. Еды у них нормальной нет, телевидения - нет, смотреть нечего, кругом - влажность, и девок нет, одеты как докеры в порту, не встанет ничего у меня на эту страну, не защищай их, мы их победили, - прорвался через "оунц-коунц" и занавесь табачного дыма голос "Лесли". Он раскурил сигару и чадил как американский пароход, что не мог никак надымиться перед потоплением немецкой подводной лодкой.
  
  Внимание! Вот и она. Маша почему-то была уверена, что это именно о н а, Женя. Шла не торопилась, несколько неуверенно, смотрела на нужный столик у окна. И еще - вокруг, но только "одними глазами", не поворачивая головы. Это понятно. Как сейчас ее "Митя" примет? Куда потом - в одинокий, стылый номер, или в тот же стылый номер, но в пылких, страстных объятьях и жаром тела, что частично останется на дерматиновом сиденье такси, а кто-то кто сядет на него потом и ощутит частичку чужой страсти. А может и не ощутит. Вот, подумает, какая-то старая корова насидела, позаботилась, значит, о простате. С паршивой козы хоть шерсти клок. Или - овцы.
  
  Когда Женя устроилась у своего столика у окна, а Юра подошел к "разлучнице" (этот термин только что родился у Маши в голове, вот как явление провоцирует образность), Маша посмотрела на часы. Без пяти восемь. Женя осмелела и начала осматриваться. Теперь нервно поглядывает в окно. Там - легкий такой, пушистый снежок. Очень красиво кружатся снежинки в неоновом свете. Зимушка-зима. Барышни в шубейках пританцовывают у входа в "Матрицу", сбивая снег с обуви. Гимназистки румяныя. Еще не видно, насколько они хороши, и к какой группе принадлежат, "каковских будут". Может, будут "татарских"? Парень какой-то выбежал на мороз, за цветами, обратно бежит, уже - с букетом. Ему холодно, втянул голову в плечи. Букет держит цепко, видно очень хочет. Донести. Женя смотрит по сторонам. Бегло взглянула на Машу. Взгляд не остановила. "Значит, не рассказывал Митька о жене. Честно грешил", подумала она. Цинизм. Ничего. Еще и сарказм будет. Маша принялась составлять свое мнение о Жене. Сексуальна. "Обволакивающе", "излучающе", как бы мягко. Но это как бы. Если присмотреться - то очень даже настойчиво. На грани настойчивости и агрессивности. С этим рождаются. Развить такое качество упражнениями, прана-йогой там какой-нибудь, невозможно. Кстати, во многом, по крайней мере формами и другими уловимыми, но трудно квалифицируемыми чертами, "разлучница" была похожа на саму Машу. "Ишь", - подумала она, "значит вкус у парня есть. Определенный и неизменный". Маша была высокого мнения о себе как о притягательной женщине. Оправдано.
  
  Время? Восемь ровно. "Ну что, Женя, где твой Митя?", ехидно спросила у себя Маша. И осеклась. Твой? Сука. Чувственность он ей открыл, уместным при половом акте матюшком. Возбуждает ее. Ничего, я тебя сейчас еще не так возбужу. Взалкаешь.
  
  Время шло и время это работало на Машу. Ей вовсе не хотелось ни растягивать ни сжимать его. Пусть все будет как будет. Приключение. Маша представила себя на месте одной из тех, четвертой "категории". Не аренда тел, а - поднаем. Нет, поднаем, это не про то. Про это. Неважно. А интересно было бы, если бы сейчас кто-то подсел. "Гипотетически". Маша-то ведь тоже одна. Вот "Лесли" бы, или "Одре". Или вместе. Move tables together.
  
  - ...fuck this, you know, Andre! - Уже при Маше "Лесли" прикончил третий Erdinger. "Рыжий" пил тоже пшеничное, но - Paulaner.
  - I know John. Трудно тебе должно быть, - понимающе ответил Ондре с интонацией "а ля батяня-комбат".
  - Не то слово. Я хочу взять свою семью и переехать сюда. Fuck Europe, fuck America, у вас здесь свободная страна. Можно курить везде, Ондре. Сигары! Когда ты спросил у официанта можно ли мне здесь курить сигару и он сказал что да, I did not believe my fucking ears, Andre. This is fucking unbelievable! It"s a free country!
  - Джон, ты звучишь ужасно неполиткорректно.
  - Fuck this! What"s on the road stays on the road. Ты же не станешь писать special report Майклу?
  - Не стану.
  - Поклянись?
  - Blya budu.
  - What"s that?
  - I fucking swear.
  
  Парни явно приняли лишнего и продолжали принимать. Мужики - это малые дети. Только игрушки у них стреляют.
  
  - Так я и говорю. Девки у вас одеваются как девки. Вы - живые люди, парень!
  - Мы, Джон, далеки от цивилизации, натуралы такие. Из леса вышли совсем недавно. А до этого жили в лесах.
  - Зачем?
  - Партизанили. Guerrillas, you know?
  - Are you also some kind of a guerrilla, Andre?
  - Угу. И бабушка моя была в партизанах. Ее немцы еще в гестапе держали, да она убежала.
  - Fantastic country! Все партизаны, можно курить сигары в заведениях где девки снимаются за 500 баксов, и жизнь естественна как свежевыловленные морепродукты.
  - Objection. Не за 500 баксов. Меньше. Думаю, где-то так за 200. Around and about.
  - No shit?
  - Positive!
  - Wow!
  - Слышь, американец, скажи, а как вы дошли да такой жизни?
  - У нас свобода, Ондре. Была. Ее было столько, сколько у вас нефти. Думали хватит надолго, тратили не думая. And, now... Мы упустили тот момент, когда черные гомосексуалисты пришли к власти со всеми своими пособиями. Я - белый, мне нужно самому работать, понимаешь, семью кормить.
  - Так, что возьми организуй правое движение, Ку-клукс-клан, какой-нибудь, и сделайте вы всех их, fuck"em all from behind!
  - Ты молод и наивен. Если кто-то против либерализма у нас, он сразу - "наци". Любая, политическая или прочая карьера всякого, кто сунется с этим сейчас, будет уничтожена.
  - Но ты понимаешь, Джон, что это означает, что скоро у вас на этот счет война начнется?
  - Пожалуй. Может я буду тогда уже на пенсии. И меня не будут волновать девушки как сейчас. Знаешь чего, Ондре, I"ll tell you what...
  - What?
  - Девки ваши - просто супер. Нет, когда присмотришься, то почти у всех есть там что-нибудь не так. С лицом, например. Но подать они себя умеют ши-икарно! А вот ваши мужики, почти все, ну кроме тебя, конечно, выглядят как полное дерьмо, ты уж извини.
  - Nu, - Ондре встал, согнул руку в суставе и поместил наполовину выпитый бокал на "лицевой", "не тыльной" стороне ладони. - Za nashikh djevok!
  - What"s that? - не понял Джон
  - To the ladies! - перевел "рыжий"
  - To the ladies! - подхватил Джон, говоря с дымящейся сигарой в зубах и, допив свое пиво, пристально посмотрел на Машу. Дольше чем следовало. Маша почувствовала себя как-то необычно. Так, как будто приключение начинается. Сигара во рту у Джона дрогнула.
  - Он не пришел, - вдруг услышала она голос Жени.
  
  Это был именно ее голос, потому что Женя сказала что-то еще, что Маша разобрать не смогла, потому как от неожиданности лишилась на время способности слышать и понимать одновременно.
  
  Женя стала собираться. Позвала официанта. Тот ушел за счетом. Американец и "рыжий" продолжали нести ахинею, будучи озабоченными проблематикой межполового, а, также, и межцивилизационного общения с привкусом эсхатологии. Маше казалось, что слова "Лесли" звучат более отчетливо. Может быть специально, для нее, Маши, "Лесли" сейчас и старается. Бесполезно. Она все не могла понять, что произошло. Кто не пришел? Митя. Так он и не мог прийти, ведь пришла Маша. А кому тогда звонит Женя? Зачем кому-то знать, что Митя не пришел?
  
  Женя получила счет. Расплатилась наличными и ушла.
  
  Маша же осталась сидеть. Ощущение приключения улетучилось. В Машу начало вкрадываться чувство тревоги. Что-то сейчас произошло такое, что совсем не укладывалось в ее ожидания. Как все должно было быть. Мыслей о флирте также не стало. Ceased to exist. Осталась одна тревога.
  
  Маша спросила счет. Попыталась собраться с мыслями. Почти собралась, но прочитанная строчка в нижней части принесенного счета опять вывела ее обратно, "на исходную", "тревожную" ноту. В строчке этой не было бы ничего ужасного, если бы сейчас все знаки не толковались бы сознанием на один бекрень. От этой строчки Маше вновь стало не по себе.
  
  "Матрица Запомнила Тебя. Приходите еще".
  
  "Приду", - решила Маша немного подумав, - "обязательно".
  
  По Тревоге
  - Здравствуйте, добрая женщина, ступайте-ка ко мне сюда, в "командирскую" машину. Мы поедем небольшой колонной. В VW "Транспортере" у нас - "группа захвата". Ко всему, незачем очаровательной барышне трястись в "бронетранспортере", промеж мата и перепрелого запаха сапог, так ведь, Машенька Александровна?
  
  Здесь Максим протянул Маше руку, чтобы помочь ей перебраться через небольшой сугроб. Маша увидела его ладонь, приветливо распластавшуюся тыльной частью и подала свою. Однако вместо того, чтобы легонько сжать Машину ладонь, так фиксируя всю ее в пространстве, чтоб, значит не поскользнулась и не упала, Максим цепко, пусть и не больно, ухватил ее за запястье. Маша от неожиданности на мгновение оцепенела. Замерла.
  
  - Вот таким нехитрым приемом, Машенька, человека всего-то на две-три секунды можно ввести в некое подобия транса. В этот момент - властно скажи ему главное слово, такому человеку, и он, наверняка исполнит, если, естественно, знаешь, что сказать, - Маша смотрела на говорившего с удивлением и растерянностью. Максим продолжил: - Это, Машенька, я не для того устроил, чтобы над женщиной покуражится, а лишь с тем, чтобы настроить вас на нужный лад. "На дело идем", - Максим ухмыльнулся, - а вы в этом деле - ключевой элемент, можно сказать. Готовы должны быть, к неожиданностям всяким.
  - В смысле - слабое звено, - вернула Маша ехидство, оправившись, - так тоже можно сказать?
  - Сказать можно все что угодно. Главное - чтобы поверили, - ответил Максим.
  
  Максим Кленич был, любезен, условно красив и излучателен. И еще... опасен, что ли. Скорее, не в прямом значении этого слова опасен, а - в его коннотациях. От него исходило вполне ощутимое очарование, флюиды которого сразу же вступали в реакцию с молекулами какого-нибудь там биополя встреченного им человека, безжалостно отрывая его "электроны" и закрепляя их надолго, прочно, но же - на орбите "атомов" самого Максима. Есть такие люди, непременно есть, вы знаете их и немного боитесь. Не намерений их боитесь, ведь, добрые, лучащиеся глаза вроде бы и не говорят ничего о таящейся опасности какой или угрозе. Молчат о ней. Вас пугает лишь то, насколько ваши собственные инстинкты "глупеют" от усыпляющего очарования. От харизмы, стало быть. И еще - то, что вам так трудно противится. Самое же страшное - в другом, в том, что сопротивляться вам не хочется вовсе. Если Егор Быков несомненно крут, то Максим Кленич - очарователен. Безусловно. Коли не сдерживал бы это свое качество, так, наверное, вышел бы из него прекрасный актер, типа Янковского, или беспрецедентный сейлз-менеджер. Как... Так не было еще таких, в архиве Машиных впечатлений "менеджеров по продажам", поэтому и сравнить пока не было с кем. Так вот был бы тогда М. Кленич чем-то вроде указанных господ.
  
  А не начальником Службы Безопасности Быкова Е.А.
  
  Ко всему, у Максима было "что-то с глазами". Не нарушение зрения, нет. Скорее - наоборот. Усиление функции, "точнозоркость". Вокруг нас время от времени появляются такие люди, пусть их и немного. К нашему общему счастью. Они смотрят на вас и вы понимаете, что их глаза проницают глубоко, а понимают в вас - все. Куда больше чем нужно. Вам. Чтобы о вас понимали. И много чего еще понимают "по жизни" вообще. Руки таких людей ведут себя спокойно: не пытаются найти себе место, хватаясь за листки бумаги, авторучки, спинки кресел, не трогают нервно подбородки и уши, не гладят друг друга ладонями, не складываются крест на крест на грудных клетках. Не делают ничего такого, чтобы отсигнализировать собеседнику о том, что их хозяин волнуется сейчас и, все же, не хочет разговаривать с вами, пусть и сказал несколько минут назад о том, что очень рад встрече и всячески готов к плодотворному диалогу. А глаза... Не мечутся эти глаза, смотрят прямо, ничего не боятся. Не уверенностью психопата или фанатика лучатся такие глаза, не с остервенелостью докучающего своими навязанными мнениями всезнайки, а опытом, знанием мест в которых "плавали". Или - создают иллюзию всего этого. Вам-то что с того, иллюзия это или реальность? Эффект один. Не всегда приятный для вас эффект. Потому что вас эти глаза касаются, а вы их - нет. Подобное неравноправие в возможностях всегда пугает. И - правильно делает. Может быть не стоит всегда боятся, но побаиваться лишний раз в таких ситуациях совсем не помешает. Может дольше проживешь. Скажем, на занимаемой должности.
  
  После "вылазки", по дороге из "Матрицы" домой в такси, Маша под звуки еще одного "дебилизирующего" радио, смогла разложить свои новые страхи и эмоции по папочкам. Did good filing. Когда до дома оставалось ехать еще минут десять, она решила "дать ход" одному из таких дел. Для этого означенное "дело" нужно было передать в "компетентные органы". На рассмотрение. Егору.
  
  - Ало, Гош, тут у меня такие дела... В общем, мне самой не разобраться, да и по телефону толком не объяснить, но положение, думаю, серьезное, - сказала Маша брату.
  - Что застукала Митю за "левыми походами", разводится что ли удумала? Смотри, сестренка, не наделай делов. Многий мужик ходит к девочкам, но не всякий при этом - хороший семьянин, - ответил брат с неизменной ехидцей.
  - С девочками я бы и сама разобралась, Гоша. Спокойно.
  - Вот как ты сказала. Я-то думал, опять скажешь что я - сексист, все такое, а все девчонские дела для меня это - сплошные хихоньки да хахоньки, слезки-песенки.
  - Скажу. Потом. Гош, я думаю, Митю кто-то крупно разводит.
  - Так, - голос брата напрягся, аж волна, казалось, пошла такая из трубки, словно некое тело сжалось на противоположном "конце провода", и ранее занимаемое им пространство начало изменятся в соответствии с новыми вводными. Перепад параметров, оттого и волна. - Кто, что, где, уже действуют или разговаривают еще?
  - Гош, а к нам ты можешь приехать? Домой?
  - Уже да. Сейчас отменю пару деловых ужинов на сегодня и к - тебе. Через полчаса чай ставь. С бергамотом. Пирожных привезти?
  - Гош, да какие пирожные, о чем ты?
  - Заварные, "советские".
  - Мне сейчас не до пирожных.
  - Значит не до жиру, сестренка. Ничего, я привезу, а там посмотрим. Может все сам и съем. Баба замешана в разводке твоей?
  - Откуда знаешь?
  - Значит замешана. Отбой. С бергамотом, через тридцать минут. Повтори.
  - С бергамотом, через тридцать минут.
  - Вольно. Можно дышать. Готовьтесь к приему пищи, Доренко.
  
  Маша не помнила, чтобы Егор когда-либо воздерживался от своего любимого, "брэндового" ерничаний в каких бы то ни было ситуациях, пусть даже и очень сложных, "крепких" как он говорил. Даже когда была у него война с "Мефодием", и люди, его и "Мефодия", дохли словно мухи на липких лентах, свисавших некогда с потолков советских столовых, увязая лапками в "клейстере", отрывая себе эти лапки, пытались вырваться, падали, разбивались, Гоша шутил. Никому и никогда в "крепких" делах от этих шуток смешно не было. Особенно - отрывающим лапки, но Гоша шутил все равно. Так ему было с собой стабильно. Поначалу Маша злилась на брата за это, говорила, что тот - "толстокожий" и "циничный", но однажды говорить это перестала, так как, совершенно случайно увидела характерную мокрую "дорожку", шедшую от Гошкиного правого глаза вниз по щеке и заканчивавшуюся большой каплей. И испугалась. Гоша не прогнал ее тогда, не стал придумывать на ходу объяснения тому как именно в его глаз попала "соринка", не говорил ей уйти, чтоб она, стало быть, не видела, как плачет мужик. "Я просто иссяк, сестренка", тихонечко сказал он тогда Маше, поднял голову и посмотрел ей в глаза.
  
  Мы все не иссякаем, мы плачем, орем, деремся, ругаемся, вымещаем злость на других, позволяем себе эмоциональные вольности, большие и маленькие нечестности по отношению к друг к другу. Иногда - убиваем. Часто - морально. Тем восстанавливаем свой эмоциональный и кислотный баланс. Ну, чтоб, значит, было чем "разъедать" других и дальше. Гоша же всегда держал себя в руках и не позволял, ни себе ни "людям", ничего "такого", из вышеизложенного. Но когда умер, сам по себе, не убили, а "просто" умер его лучший друг, Егор на какое-то время "иссяк". Маша никогда в жизни не хотела бы вновь увидеть т о т его взгляд. Потому что поняла тогда, что сломать, все же, можно любого человека. А если сломают такого как брат, тогда кому-то другому нужно будет самому нести бремя, что тот, "другой", быть может и проволочет немного, но потом оно просто раздавит его, как и не было человека в этой жизни. Может быть "мокрое место" останется. Чтобы волочь некоторые бремя нужна совершенна другая порода человека, опорно-двигательный аппарат, психомоторные функции, конфигурация "ребер жесткости", химический состав психики. Больше стронция, меньше - фосфора. Во время Вьетнамской войны были девушки, пришли откуда-то с гор, которые занимаясь проституцией годами в южновьетнамских борделях, причем, никогда не беременели от американцев. Другой вид homo sapiens? Не знаю. Знаю, что горе тем, чьи волочащие за них бремя однажды иссякают.
  
  Так, что Гошины "неуместные" шуточки давно уже не злили Машу. Злили других. Ничего, им можно. Им прощается. Они не знают про иные "биологические виды" человеческих существ. И что их нужно беречь. Уже в Чеченские кампании бойцы закрывали грудью командиров.
  
  "Тревожная группа", как этот небольшой коллектив окрестил Гоша, приняв решение о необходимости "развертывания основных сил", на место ехала недолго. Вместе с тем - вполне достаточно для того, чтобы Маша осознала, что незаменимых мифов нет. Миф того, первого Максима, начал в ее сознании замещаться не оформившимися еще чувствами, возникшими в процессе предательской потери собственных Машиных "электронов" в пользу э т о г о Максима. Маше вдруг показалась, и потом уже она долго не смогла избавится от ощущения, что перед ней сейчас "новый" первый Максим, но - "налившийся" смыслом, избавившейся от "мажорской" дури человек, который многое испытал, и, поэтому, знает теперь цену и слову, делу и поступку. Знает и истинную цену любой женщины, всех ее п о т р е б и т е л ь с к и х качеств. Машиных, например, ведь "цена" Маши была большой, впрочем, не заоблачной как у "Порше", но основательно высокой, как у представительского "Сааба". Надежные, элегантные, "нордические" формы. Перешибет в дорожной схватке любого "залетного" оленя и останется притягательным "статус символом" все равно. Но все равно и хотелось заорать, ну что же вы, "электроны" мои, сволочи, предательски делаете, зачем стремглав срываетесь с Машиных орбит, неужели у "него" там все медом мазано? Что же вам так дома-то не сидится? Маша не закричала, "электроны" в своем движении не встрепенулись, не оглянулись назад как нашкодившие мальчишки, а просто перешли на чужую сторону.
  
  Максим будто бы знал как нужно мужчине с ней, с Машей, себя вести либо делал это естественным для себя образом. Некоторым женщинам требуется мужчина-ребенок, чтобы она могла, когда того захочется, по-матерински любить его, делать ему инициацию и прочий инцест, защищать, думать за него, оберегать. Есть еще самки- потребительницы мужчин, есть и дамы, которым просто нужен хозяин. Хозяин нужен даже псу. Суке. Жене. Маше же требовалось совсем другое. Она знала, и на основании негласного, проводимого как бы невзначай, опроса знакомых женщин в том числе, равно как и каким-то утробным чувством, знала, что большинству нормальных, так сказать женщин, без гиперматеринских и садомазохистских наклонностей необходим именно такой мужик. Или - его иллюзия, что, пожалуй, даже лучше. Что требуется усредненной, средневзвешенной женщине в мужике? Сила. Уверенность. Стена, чтоб при случае спрятаться. Потенция, собственно потенция и экономическая. Не скучность. Обаяние. "Изюминка", лучше, причем, если - "горсть". Но, если говорить о силе, так не такая же как у "этих", правда? "Эти-то", конечно сильные, но в пиве понимают и толку для себя видят все равно куда больше чем в цветах. Запах табака, пота, если совсем уж не повезет, так и перегара с чесноком. Да, защитит. Затем - еще раз, а вот потом-то что? Лежать, едва сдерживая желание дать ему коленкой по яйцам еще до того, как ему нужно будет уже только заснуть поскорей, а самой же - думать о юноше с вьющимися волосами, крепкой мускулатурой и копьем в руке? Ну, может, и не с копьем. Копье уж больно нарочитый фаллический символ. С алебардой. Там стрел много. Может и не с кудрями. Но и не Том Круз. Пацан. Гаррисон Форд? Берем. Заверните. Сгодится нам этот фраерок.
  
  Излучаемая Максимом сила держалась в рамках подчеркнутой вежливости и раскованных, мягких манер. Неуловимые движения его глаз увлажняли ощущение сухости сдержанного отношения. Это понятно - чай делом заняты. Влага эта была теплой. Вместе с тем, никогда не покидало ощущение того, что внутри вот этого парня таится много всякого разного, для женщины полезного, и это всякое сдерживается плотиной. В ней же - шлюз. И если нужно, если парню этому, естественно, станет нужно, то все это "полезное" хлынет наружу. Страстью, агрессией или прочной стеной. В самый раз.
  
  "Это, кончено, хорошо", - подумала Маша. "Но еду я, все-таки, мужа вызволять, а не о мальчиках думать. Пора, Маша, пора. Думать как мужняя жена. Урожденная Быкова, как-никак".
  
  Впрочем, о чем думает мужняя жена? Кто-то знает, но кто-то - догадывается.
  
  Максим всю недальнюю дорогу был ненавязчиво предупредителен и все развлекал Машу светской беседой. Она, время от времени, искренно хихикала. Потому что - смешно. Часто - умно. Приятный голос. Голубые глаза. Подходящий фенотип. Голос крови. Север. "С милого Севера в сторону южную". Впрочем это-то причем? При том, при чем и эльфы. К оргазму.
  
  - Значит так, бойцы, - голос Максима словно переключился на другой волновой диапазон. "Кенвудов", или "Моторол", что так любят во всякой СБ. - Сейчас мы все вместе - в кабак. Как договаривались. Я, Вадим, Щука - одна шарашка. Напряглись - сняли двух дам. Извините, Маша.
  
  Максим посмотрел на нее. Кстати несколько дольше чем, пожалуй, следовало бы. Начальнику Службы Безопасности, обученному отмерять продолжительность своих взглядов аптекарскими методами. Зарегистрировано-отмечено. Оно и замужней женщине приятно. Когда дольше. Дальше-то что?
  
  - Дальше. Заходим, занимаем нужный столик. Разговор-беседа, Ляля и тополя, все дела. Щука - "уловку" прямо на девушку. Она - за телефон, Вадиму с Милой - готовность. Она ушла - вы за ней. Щука, ты прибываешь на указанный Вадимом объект и "мечешь икру". "Жуки" должны дать нам всю нужную инфу уже сегодня. Не дадут - босс выдаст мне свою щедрую "пайку". Не терзайте себя сомнениями, ангелы мои, с вами я разделю ее честно. Все вам, хлопчики, все вам, себе ничего не оставлю, я человек широкий, мне лишний нагоняй не подходит к габаритам личности. Вопросы?
  - А не слишком все же круто работаем, "ультрой" по ба ... девушке, командир? - спросил Щука.
  - А ты вот посмотри на эту добрую женщину, Щука, - Максим резким движением головы указал на Машу. - Сколько бы ты дал, чтобы не видеть в таких глазах слезы?
  
  И подмигнул Маше. Одной четвертой века. Как замужней женщине. Четвертая часть того, что положена женщине неотягощенной ничем кроме комплексов.
  
  - Отбой, командир, - с оттенком некоторого кокетства ответил Щука. Маша определенно еще очень даже нравилась мужчинам. Если они подмигивают Быковой при исполнении. На одну четверть.
  - Маша, вы готовы? - спросил Максим.
  - Да, - коротко ответила она. Хотелось ответить длиннее.
  - Пошли, - просто сказал Максим и тем разочаровал Машу.
  
  Она ожидала чего-нибудь такого, "лингвистического", с "рюшечками". А может это и хорошо? Парень-то на работе, выполняет задание, контролирует себя, бойцов своих, "хлопчиков", не отвлекается. Или - плохо?
  
  "Тревожная группа" расположилась за столиком, начала "окапываться на местности", спросила меню. Шумно, весело, все как и должно быть. Маша расслабилась, понимая, что теперь есть кому думать и планировать. Энтомологией, что ли заняться? "Пчелок" поизучать, что ли или, все же - "шмелей"?
  
  - Так, ангелы мои, работаем. This game has a name, - вдруг сказал Максим.
  
  Маша посмотрела на "предбанник". Точно. Женя. "Он что, знает ее, что ли?".
  
  - Так вот я и говорю, что не принято у нас так, без представления-то, - в голосе Максима появились актерские интонации, которые можно было бы принять за естественные, если бы не знать всей предыстории.
  
  На последнем громком слове, Максим уверенно, но "некрепко" полуобнял Машу. По ее телу пробежал бриз. Легкий такой, едва ощутимый. Неожиданно дунет вот так, и не знаешь чего ждать. Не бури ли?
  
  - Да. Вы нас девчонки-то точно не знаете, - Максим посмотрел на Машу и тихонечко, касаясь ее ушка щекой прошептал, - Маша, улыбнитесь, это нужно для дела. Пересильте себя, я знаю, что я не в вашем вкусе, но это нужно для дела.
  
  "Ирод"! - только и успела подумать Маша.
  
  И еще о том, что Davidoff, Cool Water, как раз к неплохо подходит к мужским вечерним туалетам. Маша улыбнулась. Максим поблагодарил ее взглядом за сотрудничество и чуть-чуть изменил положение обнимающей ее, Машу, руки. Щука зашевелился частями своего тела, дислоцированными под столом. Ясно, там у него "уловка" и притаилась.
  
  - Поэтому, - начал снова Максим, - давайте-ка, девушки знакомиться. Без обиняков, какого лешего они нам сдались, если с нами такие "конфеты". Вечер нам предстоит насыщенный, настоящие "ярильные игрища", пояримся, "конфеты", как думаете? По глазам вижу, что ждем мы одного. Чуда общения. Для этого, каждая из вас сейчас, общим числом две единицы, соблюдая очередность, встанет и скажет, что она знает обо мне доброго.
  - Так мы ж ничего не знаем, - парировала Мила. Развязно. В меру.
  - Вот. Поэтому и не будешь врать, а станешь говорить только хорошее. Мне приятно, а вам потом, глядишь зачтется. Глядишь? - Максим посмотрел на Машу и подмигнул. Одной второй. Акции повышаются. Престиж падает. Оперативная необходимость.
  - Гляжу, - ответила Маша.
  - Вот ты и начинай, - подбодрил ее Максим, - только представься сначала. Доложись, значит, по форме.
  - Высоко сижу, далеко гляжу, - отозвался Щука. Пароль такой у них, что ли? Настроил "уловку"?
  - Меня зовут, - начала было Маша. "Что ж соврать-то?". Она замялась.
  - Смотри, Шнайдер, - прервал Максим, давая ей время подумать, обращаясь к Щуке, - девушка не вполне уверена как ее сегодня зовут. А не засланная ли, эта девушка, как думаешь, Шнайдер?
  - Все нормально, командир, - отозвался Щука.
  - Ну, если нормально, то быть тебе, девушка, сегодня Бубой, для целей производственной необходимости, согласна, солнышко?
  - Да ну тебя, - искренне возмутилась Маша. "Буба". Сам ты - "Бубон", - Машей меня звать.
  - Во, смотри Шнайдер, как, все же, гнев красит практически любую женщину, а красивую-то - так и подавно. Ах, мне б лет пять сбросить, я б тогда на много добра был бы способен, - сказал Максим
  - А теперь, что, кишка, тонка, атаман? Или еще чего там, усохло, не ровен час? - спросила Мила.
  - А теперь, милая девушка, у меня обязанностев много, на них исхожу весь, на много добра меня теперь не хватает - на одно доброе дело за вечер сподоблюсь, считай бабушку через дорогу и перевел. Тебя-то как звать, верно, Катя?
  - Катя, как есть.
  - Ну, "конфеты", давайте веселиться. Маша, говори, насколько я все же хорош?
  - Кончай, громкий базар, командир, на нас уже люди оборачиваются, - сказал Щука и как бы "осмотрелся".
  
  Максим посмотрел на место, где еще минут двадцать, если судить по вчерашнему, должна была сидеть Женя. Сейчас Женя уже готова была уйти. Значит, что-то не так у нее вышло. Или у "группы захвата" не заладилось?
  
  - Ну а кайф-то ты хоть успел словить, Шнайдер, из разговора, от того, какие у нас любезные сестрицы, умные, по разговору судячи? Как думаешь, будут подвижки?
  - Да есть, кайф, все нормально, не беспокойся.
  
  Женя ушла.
  
  - Вперед, бойцы. Щука - через пять минут в машину и за ними. Ну а мы, Машенька, ведь посидим еще здесь, для конспирации? - Максим вновь подмигнул ей. Все в порядке. Одна четвертая.
  
  Они потом еще немного посидели. Поговорили о том о сем.
  
  - Маша, вы ответите мне на два важных вопроса, для начала? - спросил Максим, продолжая вечер.
  - Вопросы сложные или личные? - ответила Маша.
  - Организационно-технические.
  - Вопрошайте.
  - Ответствую. Вам что-нибудь известно, Маша, о том можно ли курить сигары в вашем обществе вообще, а в этом заведении в частности?
  - Можно, вообще можно, а в заведении я вчера тоже была и наблюдала здесь жизнедеятельность американских представителей. Представители дымили не сдерживая эмоции.
  - Так то американцы. Русскому человеку могут и пресечь удовольствие, как думаете? - сказал Максим раскуривая сигару марки Churchill.
  - Я смотрю на вашу сигарную коробку, черно-красную с Черчиллем, и думаю, вы действительно его поклонник или просто выпендриваетесь?
  - А почему вы думаете, что я не могу быть поклонником Черчилля?
  - Потому что вам больше бы подошла для этого дела Кондолизза Райс, я ничем не обидела вас, Максим?
  - Что вы. Давайте оставим вопрос о моем идолопоклонстве будущим историкам. Вместо этого я, скажу вам о том, что "Churchill", в данном случае, это не марка сигар, а их размер. Определенный. Пусть и стал он "определенным", потому что, правда ваша, это был любимый размер "оригинала". Впрочем, в действительности, Маша, мне хотелось бы с вами поговорить не об этом.
  - А о чем? - предсказуемо спросила Маша.
  - О другом. Я должен перед вами извинится, - сказал Максим.
  - За что? - спросила Маша.
  - Ну, положим, мужчине всегда есть за что извиниться перед женщиной, или за то, что уже было или - впрок. Для профилактики. Мужчина редко упускает возможность сделать женщине что-нибудь такое, за что потом неплохо было бы извиниться.
  - Вы, Максим, меня мистифицируете своей грубой лестью. Мне стоило бы надуть губки, но я делать этого не стану. Лишь уже за то, что вы говорите "мне нужно извиниться", а не это ужасное "я извиняюсь".
  - Мне приятно, Маша, что вы понимаете меня, - ответил Максим и его "знающий взгляд" стал еще более "проникающим". Или - казался. Какая разница!
  - Итак? - Маша не позволяла паузам затягиваться. Опытный "переговорщик" за любую паузу может достичь такого, что потом долго нужно будет думать, как теперь из ситуации выбраться. Маша вспомнила "про запястье".
  - Знаете ли, я, часто, а, может быть, и всегда бываю несносным. Не явно, да, не нарочито, зато - постоянно. Я имею в виду некоторые сексуальные аллюзии и прочие знаки, которые иногда из меня "просачиваются" и которые можно истолковать превратно.
  - Можно, - согласилась Маша.
  - Поэтому, я кое-что и хочу объяснить. Готовы?
  - Вполне.
  - Так уж получается что я как бы разбрасываю всякие взгляды, жесты и движения, что со стороны, как мне было "указано на", истолковываются как некий акт, имеющий своей конечной целью "клеить" барышень.
  - Вы не согласны с этим утверждением, Максим?
  - Согласен, согласен.
  - Что, хотите сказать, что делаете это непреднамеренно?
  - В том числе и намеренно.
  - Так, на всякий случай, вдруг клюнет, да?
  - Да. Клюет. Часто. Но почти никогда я не делаю этого специально, с целью, так сказать. Так получается. Особенность личности.
  - Помогает в работе и быту?
  - Очень, но и создает проблемы.
  - Ну это понятно. Какие, кстати?
  - Многие думают, что я всегда готов и хочу.
  - А вы не готовы и не "хочете"?
  - Мне хотелось бы вас, Маша, - Максим сделал еще одну "проникновенную", "в глаза" паузу, - проинформировать о том, что "здесь вопросы задаю я". Но сделать это я не вполне могу, как в виду наших отношений с Егором, так и из совершено безотносительного к нему уважения к вам.
  - Я поняла вас, Максим.
  - Спасибо. Так вот, многие девушки потом обижаются как понимают, что все это было не для того, чтобы дело зашло дальше. И вот из-за этого-то я и имею проблемы.
  - Я понимаю.
  - Девушек?
  - Вас, Максим, вас. Девушек я разучилась понимать, когда замуж вышла. А вы меня понимаете?
  - Да.
  - Тогда зачем мне рассказывали про возможную фрустрацию и прочую гендерную мощь? На всякий случай? Чтобы упредить? Или, наоборот, подвигнуть?
  - Маша, кем вы работаете?
  - Дизайнером, скажем, верите?
  - Не верю. Я знаю кем вы работаете, справился у Егора.
  - Зачем же спрашиваете?
  - Если у вас, Маша, будет кризис, например, трудоустройства какого-нибудь, у меня всегда найдется для вас место. В отделе, - Кленич не спускал с Маши взгляд, - Вот за этим.
  
  Через сорок пять минут Маша уже была у подъезда своего дома. Максим помог ей выйти из машины, подал руку. Обошлось без всяких там трюков. Маша не хотела, чтобы ее ладони захотелось немного больше, но, тем не менее, больше чем нужно, задержаться в руке чужого мужчины. Ладони и губы все чувствуют совершенно иначе, мы помним об этом. Иногда, правда, порою, намеренно об этом забываем. Через них человека можно ввести в транс. Только знай, что для этого сделать. Поэтому Маша, как время пришло, достаточно резко высвободилась. Слишком резко чем следовало бы, чтобы не выслать какой-нибудь сигнал. Никогда не угадаешь. Жизнь такая пошла. Тревожная. По тревоге и заботы.
  
  "Милый парень, - Маша все думала о Максиме, поднимаясь в лифте. "Только, наверное, часто людей убивает. Или - допрашивает. Что еще хуже - отдает приказы своим "быкам" развести, а потом - грохнуть. Милейший человек".
  
  Она вспомнила как хотела когда-то забыть своего "первого" Максима. Представляла его вонючим уродом, подлецом, прочей, сейчас уже прочно позабытой человеческой мерзостью. Тогда не помогло. Не помогло и сейчас. Только тогда - забыть, а теперь - перестать думать. Есть такая штука в химии - валентность.
  
  Сволочь она.
  
  Жизнь Удалась
  - Ну что могу поведать тебе, сестренка, о делах наших скорбных..., - сказал в телефонной трубке бодрый Егоркин голос полусонной Маше, разбуженной к каскадно изменившейся в очередной раз реальности после неспокойной ночи. - Дело-то совсем простое выдалось на поверку. Все мне ясно стало теперь. Хошь и тебе расскажу?
  
  Спала Маша совсем плохо, неспокойно, все ворочалась. Впрочем, н а с т о я щ и й сон занимает не всю ночь, когда сознание кажется досужему наблюдателю "отключенным", а лишь небольшие ее отрезки. Есть ведь так называемый "быстрый" сон, вот в нем-то все и происходит. То о чем потом помним утром или с усилием вспоминаем, да тужимся истолковать. Упредить, противодействовать, подталкивать. Некоторые "летают", другие - "тонут". Все остальное - это так, "биомасса" сновидений. Означенное обстоятельство роднит "быстрый сон" с Заглавными Днями и прочими "виньетами", концентрированными ощущениями гиперреальной действительности.
  
  - Говори, Гош, не томи женское сердце, жалости в тебе совсем нет. Ему бы все "хи-хи-с". И так досталась, - ответила Маша вполне вынувшись из беспорядочного сна.
  - Ну, что, конкуренты это Митькины были. В город пришли недавно, да решили Митину контору "бортонуть". Для этого остановили свой естественно небогатый выбор на банальном шантаже на почве "бабы".
  - А что баба-то была?
  - Призовая игра, за правильный вопрос. Бабы не было, но должна была образоваться. Если б Митя к Жене твоей пошел, они сделали бы case.
  - А если бы не пошел?
  - Сделали бы другой. Парни хоть и провинциалы, но - ушлые. Только - неопытные еще, салаги молодые, "слоны". Не удосужились "по братве пробить" какова она у тебя девичья фамилия. А она, как нам известно, - Быкова, а Быков - это, что самоочевидно, - brand. Известный и раскрученный. Лучше Васятку Митинова начали бы "выключать", что ли, пока бы мы подтянулись, так ребятки-то может и смогли бы чего. Теперь же мы ими конкретно занимаемся и заведем еще ихнего рака. Правда - за свой камень. Паренька, кстати, у них одного, что все это дело распланировал, а план, мать, я тебе скажу был там с потенциями и немалыми, мы, может быть, и к себе еще возьмем. Такие люди нужны самому.
  - А мораль?
  - А мораль, матушка моя, все больше в том, что или бизнес или мамона.
  - А в чем подвох?
  - А в парадоксе твоем любимом. Пожелания какие есть?
  - В каком смысле?
  - Ну, за ноги этого паренька подвесить, перед тем как к себе возьмем, или еще чего?
  - Гош, ты серьезно?
  - Серьезно подвесить или серьезно возьмем?
  - Что серьезно возьмете - так это я уже поняла, а вот, что - подвесить?
  - Маша, save a problem, не ходи в бизнес гулять. Там еще и не такое бывает, сказать какое?
  - Не нужно.
  - Ну вот и хорошо, а чего тебе сказать?
  - Спасибо.
  - Говорю: спасибо.
  - Нет, это тебе - спасибо.
  - Ты че, я ж тебе брат-Быков, какие спасибы, сестренка?
  - Ну извини.
  - Прощена. Хочу заехать к тебе вечером, на чаек с разбором полетов, посадку дашь?
  - Уже включила огни. Полоса 120.
  - Ну, тогда, - жди. Да, еще. Письмецо-то "разводящей" сотри, ладно? Не нужно Мите пока знать ничего про recent developments and eventualities неоднозначные. И мое - тоже сотри, наводку значит. Деликатное дело образовалось, потому что, а я - в его центре. Тут нужно "падумаць, абмазгаваць", как и из дела вынуться и с Митей в пейнтбол по прежнему играть после всего. Со смаком. Понимаешь меня, добрая сестрица?
  - Хорошо, Гоша.
  - Ну, давай.
  
  Маша положила трубку. Это движение показалось ей очень символичным. Положила, значит, конец. Ага, оговорки еще остались. Спишем на остаточный эффект первичного ускорения.
  
  На душе полегчало. Боятся того, что Митю хотели "бортонуть", конечно, можно. Только - незачем. Потому что есть брат-Быков. Этот кого хочешь "заведет за любой камень", все выжмет, а потом на работу еще к себе возьмет, даст "отъестся", обрасти "жирком", затем же - станет выжимать долго и регулярно. A Brand. Брат-Brand.
  
  Чувство образовавшейся легкости начало вырываться из Маши с ее уже вполне спокойным дыханием. Душевная легкость - это такое летучее вещество, оно излучается человеком и заполняет весь наличествующий объем. Стены собственного дома стали Маше теперь казаться не угрожающими, а родными и комфортными. Но вот, когда вся легкость вышла и распространилась даже и по дальним закоулкам квартиры, она заприметила где-то в глубине себя, на "дне", и другую субстанцию. Бывшую настолько тяжелее ранее высвободившейся, что означенная субстанция эта даже не двинулась и чуть со своего места, после того, как душевная легкость "заполнила внешний объем". Словно была там всегда, как базовый слой своеобразного пирога чувств. Находилась там р е з и д е н т н о.
  
  То было чувство не реализовавшейся возможности. Или утраченной? После вчерашнего дня и разговора с Максимом масса этого "вещества" заметно прибавила в "весе". Максим... На миг не задержавшееся рукопожатие... Маша поймала себя на мысли о том, что, вторя никакой не честной "разлучнице" Жене, начинает мыслить частыми многоточиями. Неужто и правда говорят эти умники-сексисты, что все бабы одинаковы? А может... Тьфу, хватит многоточий, я же Быкова все-таки, но, все же... Возможно и письмецо "склепал" тот паренек, которого она только что спасла от подвешивания за ноги? Нет. В смысле, Гоша бы не стал его вешать. Гоша словами может так измучить, что лучше бы уж, пожалуй, вешал. Не помогут никакие методы Interrogation Resistance. На каждый "винт" для обработки крученых задниц есть у брата свой, брэндовый "контр-шомпол". А паренек-то письмо скорее всего сам и написал. "Разводчица" всеми выражениями на своем лице, всей "энергетикой" не казалось Маше женщиной, готовой к достаточно глубоким чувствам и уж тем более - способной их достаточно убедительно "изобразить на бумаге". Ее как бы неагрессивная сексуальность тем не менее зашкаливает, напор образуется такой, что и не всякий самец устоит. А в мыслях - так и вообще всякий сдастся, после небольшой паузы, а нет - так и сам побежит. В мыслях-то. В мыслях, оно и не такое можно. Маша знала, что позволительно в мыслях. Одна из таких мыслей грозно надвигалась. "Штыки примкнуть, - скомандовала она своим внутренним церберам силою до полувзвода, "Залп!".
  
  Мысль отошла. Или ретировалась до срока? "Все нормально, - подумала Маша. "Все хорошо. И Митя верный, я ему под стать и Гошка, случись что - за ноги подвесит, "шомпол" применит. Жизнь, стало быть, удалась. Все возвращается туда куда нужно". "В стойло!" - обречено закричал слабый голосок откуда-то из Машиных глубин. Там, в глубинах, раздались приглушенные звуки беспорядочной борьбы, копошение, но вскоре все смолкло. Не было больше ни проблемы "разводчицы", ни проблемы Максима. Наверное.
  
  Хорошо, что Маша хоть никогда не узнает еще об одной проблеме, которую вот так, залпом полувзвода верных правительственных войск, не решишь. Не узнает, потому что Егор Быков является не просто редким человеком, а - уникальным. Получив любое знание, люди, обычно, маются, томятся, но, потом - все равно с кем-нибудь да делятся обретенным. Пусть и со своим отражением в зеркале туалета в хорошем ресторане, когда выпито изрядно и контрольная функция ослабевает, будучи спровоцированной разрешением себе на мочеиспускание после вынужденного в виду правил и обычаев человеческого общежития воздержания. Вот так и звучат - струя и слова, синхронно-паралельно. А по вентиляционным трубам звуки эти иногда долетают до чужих ушей, поэтому мало какая тайна остается явлением всегда соответствующем собственному определению.
  
  Гоша же умел молчать. Так как никто другой из тех, кого вы знаете. И вряд ли узнаете.
  
  Егор давно уже хотел сообщить Маше, как бы невзначай, адрес Мити на "Тумблере". Невзначай, как подходящий случай, долго не представлялся, а Егор Быков всегда делал все так, чтобы ни у кого, никогда и ни при каких обстоятельствах не возникало сомнения в том, что люди сами принимают собственные решения. Поэтому в городе с Быковым не просто считались, а считались по крупному. Иногда такой "расчет" приносил людям убытки, если те шли ему поперек, но чаще - прибыль. Гоша непременно предоставлял другим возможность реализовать часть своих интересов. Помогал в этом. Для того, чтобы п о л н о с т ь ю реализовывать свои. Егор Быков как-то однажды поймал себя на одной мысли и с тех пор уже не позволял себе с нее "соскочить".
  
  Успех - это не сумма слагаемых, подумалось тогда Быкову, а их химическая реакция. Колбы и реактивы всегда должны быть в нужной для проведения управляемой реакции "кондиции". Иногда для лучшего эффекта материал следует немного "протравить".
  
  "Митька, естественно, парень хороший, - признался себе Гоша после свадьбы сестры, - но он - Доренко. А Маша, естественно, женщина, но - "бычок". Так, что здесь - или заботливый брат или - Егор Быков".
  
  Быковы сами устанавливают для себя правила. Но - обязательно такие, которые смогут всегда выполнять. Не кисели с хатками, а "бетонные" такие "зельцы", все эти Быковы. Как повелось, так и не вывелось.
  
  Позже
  Ну вот, все хорошо и обернулось. Наладилось, стало быть. Значит, был то не Заглавный День никакой, а просто - сложный.
  
  Маша спорила со многими людьми, которые во всем и всегда видели "знаки". Видения они видели, блажения блажили. Раньше, она и сама, грешным делом, верила во всякие там "знамения" и "позитивную энергетику". А потом - принялась анализировать.
  
  Маша была урожденной Быковой.
  
  "Знаки" эти все, если посмотреть на них "задним умом", имели обыкновение сбываться будущим ровно столько раз, сколько и не сбываться. Есть мнение - есть "экспертное заключение". Иными словами - досужие домыслы. Пересуды. Speculation. Правда, она иногда подтверждается расчетами и выводами математических анализов. Подчас - анализом мочи и кала, если - страшно, и крови, если - нет. Дело все в другом. Порой случаются Заглавные Дни, иногда же - обычные необычные. Когда встречаешь, например, трех давно ушедших из собственной "оперативной" памяти людей в один и тот же день. Думать о них уже и забыл поди, пусть прежде они и значили в твоей жизни многое, а вот нате вам, "набились" все в один световой денек, как прокопченные в чайном "рассоле" шпроты в банку.
  
  А что теперь? Теперь - все как всегда. Хоть помогай такому дню, хоть нет - Заглавным ему все равно не стать.
  
  Тут раздался телефонный звонок. Таким трезвоном в ушах, что Маше захотелось вдруг вжать голову в плечи. Что-то было с этим звонком все же "не то". Уж очень "во время", в аккурат в конце характерных размышлений, очень громко и очень неуютно сейчас. Может поторопилась с выводами, Маша?
  
  - Да, слушаю вас, - сказала Маша в трубку после небольшой паузы.
  - Здравствуйте, вы - Маша? - В трубке раздался женский голос. Низкий. Но - робкий.
  - Здравствуйте, я - Маша.
  - Меня зовут Женя. Я давно хотела вам позвонить. Я думаю, что нам стоит поговорить. Просто я долго не решалась.
  
  Паузы между фразами очень напоминали так хорошо известные Маше многоточия.
  
  - Я слушаю вас, Женя, говорите.
  - Понимаете... С чего бы начать... Мне так трудно говорить...
  - Начните с самого главного.
  - Дело в том, что у нас с Димой есть ребенок. Мне хотелось сказать - "с вашим Димой", но я не смогла себя заставить сделать это.... Извините... Ему уже два года... Дима очень мучается, переживает, потому что ... Он любит вас, нашего ребенка и... меня. По крайней мере говорит, что любит... Он - порядочный человек, помогает нам, мы не чувствуем ни в чем нужды... Я обещала ему ничего не делать, не звонить вам... Но не могу так больше... Извините, я плачу... Дима не хочет уходить от вас, и я этого тоже не хочу и не могу желать... Правда, поверьте, просто у нас сын... Скоро он подрастет, знаете, он очень быстро растет... такой смышленый... чудный... Дима в нем души не чает... И я... я не знаю, что делать, но и не могу больше так, я должна знать как мне жить, а жить как сейчас я уже просто...
  
  Женя говорила, а Маша думала. О многом. О том, что, судя по голосу, это могла быть и та, "подставная" Женя. "Завоевались" девушка, как самураи после капитуляции Японии. Не дали ей отбой. Но, у Гоши-то все "на контроле", так ведь? Значит - это вполне может быть и совсем другая Женя, "настоящая", и теперь у нее от Мити ребенок. Ах, извините, от "нашего общего" "Димы". "Дима" его любит. Души не чает. Любит и Женю, ну и Машу заодно. Раз не уходит - значит любит. Порядочный человек. И еще Маша думала о многом о чем другом, обо всем сразу, но, чувствовала, что все равно - об одном и том же. Концептуально. Что Егору больше звонить не будет, а Максиму... Заглавный День? Кризис "трудоустройства"? Window of opportunity? Открывающаяся возможность? Чего?
  
  "Мамочка моя, как же я устала за эти дни, извелась вся. Иссякла".
  
  Она вспомнила т е глаза Егора.
  
  - ...понимаете меня? - Женя хотела что-то услышать от Маши. Ответ какой-то, что ли. Скандал, слезы, понимание, угрозы. Но Маша редко предоставляла людям возможность услышать от нее то, чего люди ждут.
  - Значит так, Женя, - уверенно сказала Маша в трубку, собираясь с последними силами и вкладывая их в этот рывок, - Спасибо, что позвонили. Мы поговорим с Митей обо всем и свяжемся с вами. Позже. Пока же не звоните. Всего вам доброго.
  
  Позже...
  
  Маша вновь положила рубку. Снова - как бы символически. Значит в первый раз, тогда, в разговоре с Егором, это был фальстарт. Тогда, ведь, ей тоже хотелось все "это" закончить. Пусть ненадолго.
  
  Подвести промежуточный итог.
  
  "Боже мой, как же вы мне все надоели! Все от меня чего-то хотят, своими принципами, брэндами, бородами, спермой, похотью, рассказами и глазками, своими флюидами и моими "электронами". Сигарами своими, вонючими... гадость", - думала Маша. "Всем им от меня чего-то нужно. Чтобы я чем-то при них была. Машей Быковой, Машей Доренко, Машей Кленич, нет, Кленич, это если замуж, значит - Максимовой. Пошли они все к свои мамкам в гавань. Пусть скрутятся там себе эмбрионами, ручками себя обхватят, чтоб было им уютно и... пошли. Их так много, а я, Маша, у себя одна. Одна одинешенька. Не пора ли мне побыть просто Машей? Своей? Промежуточно? Все! Буду. Пошли они все в ...".
  
  Нужное матерное слово не нашлось. Силы иссякли.
  
  И тут Маша почувствовала, что из нее силится "выйти" что-то психически новое. С такими "симптомами" она раньше "рожала" из себя Заглавный День. Прислушавшись к внутренним вибрациям, как опытный инженер к шуму работающего механизма, она поняла, что только что родила из себя свой новый, не вполне знакомый еще принцип.
  
  Быковы же извлекают из себя лишь те правила, которые смогут потом непременно исполнять.
  
  Маша была урожденной Быковой.
  
  Пожалуй
  Гасконер посмотрел на Машу еще раз. Чтобы уже, стало быть, совсем убедиться в правильности сделанного только что выбора. Вынул изо рта сигару, задумался и, резким движением руки, выбросил дымящийся еще предмет куда-то вправо по ходу будущего движения.
  
  И ушел.
  
  Сорвалось?
  
  "Поживем - увидим", подумал он про себя.
  
  Мысль выбралась из его головы наружу, радостная такая, вертлявая, чумная, оттого что оказалась, наконец, на свободе, в ощущении сверхреальности существования. Затем покружилась немного по разным местам, осмотрелась, замерла, да и поплелась вновь за Гасконером. Вослед. Взад. Вдогонку.
  
  Может быть возьмет, примет ее, потом, обратно? Зачем она свобода, если ей не с кем поделиться? Если не у кого отвоевывать? Подавать кому-то пример героической борьбы за нее? Кому подавать пример? Да пусть и себе самому.
  
  А в голове - оно-то, пожалуй, все же, мысли понадежней будет. И фосфором кормят, опять же. Уважают. Берут интервью, записывают на бумаге. Другим рассказывают. Если в голове, так мысль в ней - член цивилизованного общества. Там - тепло. Нет, мыслям всего лучше все-таки в голове.
  
  Пожалуй.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"