Он сидел на пороге какого-то дома и скручивал листья для трубки. До последнего времени запасов хватало - в мешочке с вышивкой, сделанной его домашними, хранился отменнейший табак из малины и луговой герани. Но он не успевал вернуться к нужному сроку, поэтому трубку стало нечем набивать.
Серафим табак делать не умел. Он просто знал, что листья обязательно должны быть скрученными. Поэтому сейчас путешественник старательно загибал, сжимал, то есть вообще всячески мучил кипрей, единственное растение, которое смог найти в этих краях.
В конце концов, дело ему надоело, и тогда он решил просто заложить скомканную траву на крышу, дать ей высушиться, а пока довольствоваться оставшимися крошками.
Сегодня он нашел замечательный дом. В нем, видимо, никто не жил. По углам расползлась паутина, под кроватью водились гусеницы, а стекла затемнели настолько, что казалось, будто они сделаны из слюды. Единственным непонятным во всем этом захламленном месте был небольшой горшочек с перловой кашей на столе. Серафим подумав, кашу все же съел. То есть для чего это выбрасывать вполне приличные продукты, когда они еще ароматные? Правда, соли чуть не хватало, но подобные мелкие недоразумения не сильно останавливали гостя.
День заканчивался бруснично-алым закатом. Он сидел на крыльце. Дым с трубки выкручивался прозрачной лентой, и Серафим даже не курил, просто наблюдал за прозрачным едким шарфиком, который вытянувшимся облаком поднимался вверх.
С реки шел вечерний запах. В нем слышалось нечто неуловимое, необъяснимое, но близкое, вовсе не таинственное, иногда похожее на сирень. Хотя ясно выраженных принадлежностей у запаха не существовало. Просто вечер выдался очень хороший.
Серафим устал, глаза сами закрывались, но он сдерживался. Когда шляпа упала с головы, он понял - сдерживаться дальше просто бесполезно. Повернулся и прошел до кровати. А перед сном все же загадал новые места, куда бы стоило отправиться в следующий раз.
Ночью птицы сошли с ума. Они цокали, кричали, пищали, некоторые, кажется, пели.
Хотя Серафим проснулся вовсе не от дикого шума. На него кто-то смотрел. Долго смотрел. Так, словно пытался глазами понять, кто спит в маленьком заброшенном домике на старой кроватке.
Серафим притворился, будто никого и ничего не заметил. Чтобы появилась возможность случайно улизнуть от этих явно недобрых глаз.
Неизвестный громко вздохнул (специально) и присел на стул. Прямо рядом с кроватью. Положил ногу на ногу, подпер рукой бороду и подбородок под ней.
Серафиму показалось, что глаза незнакомца блеснули красным светом.
Молчание превратилось в напряженное.
Тот, кто был с бородой, не выдержал.
- Ну? Тебе не стыдно?
Серафиму было страшно. Незнакомец тоже нервничал, потому что раскачивался на стуле и тихонько икал. От этих быстрых и коротких иков внутри у гостя что-то переворачивалось.
Вдруг темнота звонко хряснула, и незнакомец темным орлом полетел на Серафима. Сломался стул.
Тут же спина у Серафима похолодела, и по ней затопали десятка два маленьких ножек. "Мурашки" - подумал заблудившийся путешественник. И точно - мурашки крохотный народец, который живет на свете не дольше мгновения, рассыпались по дому, вылезли за его пределы, полетели наверх, к небу. Некоторые сразу же лопались, в своем маленьком полете. И каждый из них хохотал, а от звенящего смеха рассыпалась лунная пыль, которая превращала мурашек в звезды.
Так бы еще долго могло продолжаться. Зачарованные Серафим и незнакомец вместе сидели на полу и любовались серебристыми искрами. Но одна из мурашек запнулась за стул, пискнула, кубарем скатилась в руки Серафиму.
Потом дернула его и прямо в ухо крикнула: "Бежим!".
Он еще успел подумать куда, собственно, бежать, если вокруг так красиво, но решил, что малышку мурашку, только что появившуюся на свет одну оставлять нельзя.
Она вообще отличалась от остальных. На голове вместо одуванчиковых пушинок торчал узелок из волос, сама она была одета в красное домотканое платье и белый фартук.
- Мы на небо? - поинтересовался Серафим.
- На какое небо? Ты у него кашу съел, - мурашка удивленно подняла бровки.
Серафиму даже показалось, что она топнула ногой. Но думать плохо про других было сегодня, в подобный прекрасный вечер, просто несправедливо.
А малютка не унималась. Тут у её нового друга возникла мысль, что вероятно он сделал малышке нечто крайне неприятное. Она спустилась вниз и начала тянуть его за шнурки высоких бот, одновременно громко ругаясь. Или нет. Ведь девочки, тем более малютки, не ругаются.
Хотя эта, понятно, была исключением. От напряжения силенок узелок на голове размотался, а фартук развернулся в другую сторону. Но его ботинки продолжали стоять на месте. Мурашка заплакала. В отчаянии она бросила шнурки подальше, горько вздохнула.
- Дурак. Какой же ты глупый. И нехороший.
Серафим все это время наблюдавший за действиями малышки сверху вниз, наконец, тоже присел рядом. Он искренне сочувствовал переживаниям мурашки, но также искренне не понимал, в чем заключается причина странного поведения.
А малютке стало совсем плохо. Тихонькие всхлипы почти прекратились, голосок истончился. В конце концов, она собралась с мыслями и через силу произнесла:
- Сейчас он всех нас съест.
Видимо, последнее заявление далось ей очень трудно, а после не осталось никаких сил, мурашка теперь только и могла, что лежать у его бот. Кстати, по размеру она тоже оказалась великоватой. В длину она приходилась равной следу Серафима.
- Кто съест-то?
Девочка подняла голову, опять вздохнула, манерно приложила руку к виску (где она этому научилась?), и важно добавила:
- Домовой. Взамен каши.
Тут в голове у Серафима возникли две мысли - во-первых, ничего себе, они тоже существуют, как это я его не заметил! И - а почему съест, если я сам вообще невкусный лесной дух, а она мурашка, которая должна жить не дольше мгновения.
А мурашка жила. И Серафим спросил:
- Странно, что ты еще живая. А может ты уже призрак? Я просто не заметил, когда ты, хм, померла?
Девочка моргнула и задумалась, и произнесла:
- Ты меня не достоин.
Правая Серафимина бровь приподнялась, выражая недоумение. Хотя сам он только и произнес:
- Чего?
Мурашка, обрадованная таким вниманием к ней, затянула паузу, но все же объяснила:
- Я теперь всегда с тобой буду. Горе ты мое. Шляпное.
Из тех событий, которые сейчас произошли, путешественник ясно понимал совсем немногое - не стоило ему ночевать в этом странном доме. Да сделанного не вернешь, к тому же от Мурашки, как и от июльского вечера, шел негасимый запах приключений. Гораздо больше и интереснее предыдущих.
В том году летом он, например, отлавливал южную рыбу-птицу, прячущуюся в диких лесах, полных другой жуткой нечисти. Хотя лучше всего было просто путешествовать и находить радость в каждом мгновении...
Мурашка перебила рассуждательные мысли Серафима, нетерпеливо теребя нижний шов карманов. Для этого ей приходилось прыгать.
- Вот, - вытянула маленькую (не очень чистую?) ручку вперед, - мы теперь с тобой товарищи. Плювай, давай.
И энергично дернула вниз. Порыв был такой сильный, что Серафим поддался и замарал ладонь.
- Ты какой-то робкий, чуть-чуть послюнявил. Ладно, может, хватит...
2.
Они лежали вместе на невысоком стожке сена, который уже слегка накренился от их веса. Небо над ними отражало бесконечность, близкое и далекое одновременно.
За пределы леса выйти не удалось. Девочка объяснила, что их никуда не пускает Хозяин сосен, первый друг и брат того, из дома.
А раз нельзя, то очень хочется. Серафим замечтался, напридумывал разного и начал объяснять Мурашке:
- Э-эх! Вернуться бы! Понимаешь, славно это, когда вечером чай. С конфетами. В желтой обертке. А она шебуршит в руке, хрумкает. Приятно...
- Нету у тебя дома! Нету. Я-то знаю...
И тут четко обозначился внезапный поворот. Мурашка призналась. Потупила глаза в землю, предварительно доверчиво посмотрев на Серафима, ножкой зашаркала.