"Ах, если бы это лето никогда не кончалось! - подумал маленький Юкки, сидя у окна.
Он смотрел на листья, которые еще не успели пожелтеть на жаре, на деревья, которые совсем не колыхались в застоявшемся воздухе, на асфальт, сквозь который пробивалась трава.
Ему было не более двенадцати лет отроду, он был худощав и активен. Но сегодняшний день навевал на него легкую меланхолию, и, если бы можно было сравнить то, что он видел с тем, что он чувствовал - то вышло бы идеальное соответствие и цвета, и формы.
Он подпер подбородок своими тонкими руками и сидел, думал, скучал о чем-то далеком, о чем-то, чего не мог ощутить. Такой уж выдался день.
А когда он думал о том, что он мог бы сделать, будь лето бесконечным, он представлял не гамму разнообразных развлечений, а себя, сидящего и мечтающего о них.
С ним такое случалось далеко не в первый раз. Но прошлые разы он попадал в рекурсию своего воображения зимой, когда в морозы ему запрещали выходить на улицу, или перед сном осенней ночью, когда дождь шуршал по карнизу, а Юкки съедал слишком много печенья и у него во рту чувствовался щемящий привкус излишества.
Юкки еще не мог осознать то, что за желанием бесконечного лета ему просто хочется бесконечно растянуть теперешний момент, никуда не двигаться, не идти, не сбивать колени и не плакать, а просто сидеть и не иметь прошлого разочарования и будущих опасений. Стать мгновенным и вечным одновременно.
Но он был слишком мал для осознания этих ощущений, или же просто он никогда не хотел проникнуть в них раньше. У него был совсем другой мир до этого.
Его грудь вздымалась совсем по-другому до сегодняшнего дня. Смятению не было места в его душе, а в глазах не прочитывалась только зарождающаяся, но всепоглощающая скорбь.
Если бы какой-то взрослый человек вдруг на минуту оказался бы на месте Юкки, то ему непременно пришло бы в голову, что эта скорбь навсегда, что она его обязательно покалечит и что, если и есть выход, то он пока что недоступен.
Но Юкки бессознательно понимал, что лето пройдет и затрется память, что станет легче. Может, потому сознательно он не хотел ничего отпускать, хотел абсолютизировать момент в себе самом, чтобы подольше сохранить живость прошлого.
Еще с утра он проснулся в полностью радужном настроении, да он прямо вскочил с кровати!
Его стремление подсказывало ему залпом выпить молоко, закусить бутербродом и побежать, куда глаза глядят. А еще непременно надо будет наведаться к своему другу - старому Лондайку.
Лондайк жил в деревянном доме, совсем один. Раньше у него была собака, но потом она умерла. Лондайк не заводил нового пса потому как верил, что старый все еще с ним, что он ест из невидимой миски, что он спит у его ног. Лондайк однажды даже признался Юкки, что слышит его сопение.
А Юкки, в свою очередь, однажды встретил этого пса, возвращаясь от Лондайка. Пес нес в зубах куропатку, наверное, поймал на ужин своему хозяину. Юкки подумал, что ему почудилось, и не стал говорить своему другу об увиденном, но на следующий день в деревянном домике ему был предложен суп из куропатки, и Юкки все понял. Лондайк прекрасно знал о приключении своего пса.
Сегодня Юкки не пойдет к Лондайку, не будет интересных разговоров или просто вдохновляющей тишины, а старый Лондайк, в свою очередь, не улыбнется ему. Морщинки у его глаз не расскажут Юкки, как Лондайк рад его видеть, он не сможет заснуть у него на кровати, не сможет помочь своему другу собрать хворост и зажечь вечером костер до небес.
Когда Юкки спросонья на кухне пил молоко, он услышал, как подруга мамы, которая только что пришла с рынка, мимоходом упомянула, что Лондайка нашли мертвым охотники.
А Юкки не мог понять, как это его друг мог умереть. Мог ли? Так и сидел он перед окном, застыл в мгновении, застыл в себе.
В один момент меланхолия сменилась градом слез. Он уже не хотел сидеть и мечтать о том, как он будет сидеть и мечтать. Слезы просто катились по его щекам, подбородку. Слезы не давали ему дышать. И Юкки больше всего на свете сейчас хотелось вынуть эту боль, выкинуть ее вон. Ему хотелось не дышать ею, ему хотелось обратно лечь, спать, чтобы это утро не начиналось.
Каждый взрослый знал, чего ему хотелось сейчас. Потому что во взрослых всегда слишком много ненужной боли. Им свойственна захламляющая боль, и, чтобы они не говорили, они очень часто не хотят сиять.
Но существо Юкки противилось. Оно не хотело сгорать, оно не хотело болеть. Но оно не знало, как излечиться.
Слезы не переставали литься. Глаза Юкки все еще были повернуты в направлении окна, но он ничего не видел: ни зноя, ни деревьев.
В дверь раздался еле слышный стук. Юкки не отвечал. Зачем ему было кого-то видеть? Может быть, он накричал бы на кого-то, или стал рыдать еще больше.
Дверь осторожно отворилась, и к Юкки подбежал маленький щенок. От неожиданности Юкки застыл. Потом он обернул свой взор на дверь. В ней стоял Лондайк.
Там был Лондайк! Его милый старый друг Лондайк! Юкки был так счастлив! Мгновенная улыбка - и вот он уже заливается смехом, а потом слезы снова покатились по его щеке. Но это были слезы, которые заканчивали боль.
Он прыгнул в объятия своего друга, к ним подбежал щенок, радостно виляя хвостом.
-Я был на рынке, Юкки, - сказал Лондайк, - и услышал, будто бы охотники нашли меня мертвыми. Я подумал, ты должен страшно переживать, и не мог допустить этого.
Глаза Юкки засветились. Юкки еще не все мог понять и спросил:
-А откуда же собака, Лондайк?
-Потому я и пошел на рынок. Помнишь, я тебе говорил, что Жюль живет со мной, хоть все и думали, что он умер? Так вот сегодня он вел себя абсолютно несносно. Он меня разбудил еще до того, как взошло солнце, и все время куда-то меня звал. Делать нечего, я пошел. И Жюль привел меня на рынок к корзине со щенками. Привел, и прыгнул в корзинку. Я только его хотел ругать, как вижу - совсем маленький Жюль на меня смотрит теперь своими сияющими глазками! Так что, этот щеночек ни кто иной как он сам. Теперь и ты можешь его увидеть.
-Лондайк, я так рад! Жюль, я очень-очень рад! - Юкки взял щеночка на руки.
-Пойдем-ка, что-то приготовим. Знаешь, я так проголодался, пока к тебе бежал!
-Я тоже очень голоден, - рассмеялся Юкки.
Наверное, никто из них так резво и радостно не сбегал доселе по лестнице, и никогда до этого момента они не понимали, как же все-таки хорошо им вместе.