Скажи, скажи солдат, уставший
От диких и жестоких войн,
Был ли брат мой в той же битве,
Где ты шрамы свои получил?
Ведь мой брат вечно храбр, отважен -
Пред врагом он ведь не спасовал?
Может он просто ранен, ведь едва ли
Брат лежит среди мертвецов.
Был ли брат в той же битве, в которой
Жизни берег крушила война?
Вы его бы из тысяч узнали
По тёмным, горящих глазам.
Так скажи мне, скажи же, ирландец,
Разве он никогда не придёт?
Разве что брат страдает от раны,
Или в списки погибших включён?
Был ли брат мой в той битве,
Когда храбрых горцев было мало на берегах Каролины?
Иль он дрался за Союз средь грома и дождя,
Пока не пал на холодных равнинах Виргинии?
Был ли брат мой в той битве,
Чтобы закрыть собой Союз,
А пушки изрыгали ужас и жестокость?
Ведь в тот день люди падали точно листья в осенний день,
И горн ревел, от залпов поднималось пыль!
Солдат, как жаль, что ты не видел,
Как в руках брата блеснул меч.
Боец замолчал, стихла и скрипка. Пусть эту песню написал американец, но она была посвящена ирландцам. И вот все гордые горцы с зелёного острова поняли: возможно, скоро эти слова возможно будут говорить их братья и сёстры. От этого становилось как-то тошно на душе.
- Мы ещё живы, - сказал в гробовой тишине сержант Келли. - Оставим страху на растерзание воскресенье. Сегодня будем радоваться.
Френсису передали кружку самогона, который был куплен у армейского торговца. Ирландец опрокинул в желудок огненный напиток и уже через мгновение ощутил приятную слабость.
За иллинойсцами стояли палатки и навесы огайцев. Возле них тоже веселились солдаты-добровольцы. Офицеры проводили время в большом шатре, потягивая из бокалов коньяк и выкуривая сигары.
К ним, правда, не присоединился лейтенант Амброс Харланд, сославшийся на то, что хочет написать письмо домой.
- Что за глупые страхи? - вопрошали другие офицеры. - Мы же в резерве! Будем держать дорогу, пока вся будет драться с этими Джонни.
- Вдруг прорвутся? - спросил Амброс и сам вздрогнул, представив, как серая река пробивает плотину из синих мундиров.
- Ну, сегодня им этого не удалось, - отвечали лейтенанту.
- Всё равно, я давно не отправлял писем, - настоял на своём Харланд и удалился к себе - в одноместную палатку.
Тут было комфортно - по меркам войны, само собой. Имелся стол, деревянная кровать с толстым матрасом и даже подушка - тонкая и жёсткая, точно доска. Был также стол, а из поддерживающей полог балки торчал крючок для масляной лампы.
Но Амброс писал при свече:
"Здравствуй, отец. Грядёт битва..."
Лейтенант задумался всего на мгновение, потом обмакнул перьевую ручку в чернильницу и начертал:
"...так что я смогу наконец всё искупить..."
10 июля 1863 года, Коламбус, Огайо.
Бокалы с шампанским сталкивались, играл приютившийся в углу зала оркестр. Благоухали прекрасные розы в дорогих китайских вазах, а чернокожие слуги с подносами скользили неслышно, чтобы не потревожить уважаемых гостей мэра.
Много блеска... Дамы в роскошных платьях, скрывавших ноги, но обнажавших плечи. Мужчины во фраках, из жилеток которых торчала золотая цепочка часов. Обязательные запах дорогих сигар с Кубы - южные сорта здесь на дух не переносили. Ослепительно светили лампы, отчего ещё ярче сверкало золото, серебро и бриллианты на тонких шеях и уложенных в невообразимую причёску волосах женщин, на портсигарах мужчин.
Центр зала был отдан парам, кружившимся в таком старом вальсе. В сторонке седовласые мужи вели умные разговоры о дальнейшем ходе войны, судьбе так неосмотрительно, по их мнению, освобождённых рабов и многом другом, что столь же мало зависело от них, как полёт птицы от росы на траве.
Щеголяли офицерской формой молодые франты. Их полки формально существовали, однако не были полностью сформированы. Часто эти нагловатые парни были единственными бойцами этих подразделений. И всё же тёмно-синее сукно с золотыми пуговицами, красивыми погонами. А как они умели держать спину! Девушки млели при появлении героев.
Амброс Харланд воспринимал это с улыбкой. Он знал, что отцы этих офицеров слишком влиятельны, и всю войну, сколько бы она не продлилась, парни проведут при штабах или в фортах возле Вашингтона. Покрасоваться они смогут лишь на парадах. Сам Амброс был сыном банкира, прекрасно разбирался в финансах. Впереди ждало счастливое будущее, а война... Что, война? Отменят рабство или нет, уцелеет Союз или верх возьмут сепаратисты - деньги не исчезнут из жизни. Единственная разница будет во внешнем виде доллара.
"Жизнь прекрасна, дружище", - ещё раз напомнил себе Харланд.
Он всё выискивал взглядом дочку мэра - очаровательную золотоволосую Адель, поражавшую не только тонкостью стана, но и умом. Её не было видно ни у стола с лёгкими закусками, ни в компании девушек, терпеливо ждавших приглашения на танец. Тогда Амброс пошёл на балкон.
Адель стояла там. Фонари в городе гасли, от этого словно разгорались ярче звёзды, превращая простую каменную площадку в террасу заколдованного замка. И вот уж толстенькие мраморные "аполлоны", держащие вазы - это и не создание рук человеческих, а вовсе даже заколдованные слуги. Девушка - принцесса, ждущая спасителя.
Правда, она и не рада была ему. Когда Амброс подошёл вплотную, Адель отступила.
- Ты не в форме, - тихо сказал девушка.
- Верно, - не стал спорить с очевидной истиной Харланд. - Для тебя это важно, Адель?
Дочка мэра сказала:
- Все только и говорят про войну, хотят успеть на неё. Мой кузен записался добровольцем. Почему же ты...
- Адель, это просто смешно, - перебил её Амброс.
- Но есть те, кто считает тебя трусом, - шёпотом сообщила девушка. - Друзья отца намекают ему, что нашу помолвку следует расторгнуть.
- А твоё мнение?
Адель повернулась, она была на голову ниже Харланда. И хоть её серые глаза смотрели снизу вверх, решительности в них от этого меньше не стало.
- Мы отпрыски уважаемых семей, Амброс, и должны вести себя соответствующим образом. Я считаю, что ты должен, просто обязан стать добровольцем. Иначе о браке не может быть и речи.
Парень несколько опешил, услышав такие холодные слова от девушки, которую считал очень романтичной.
- Неужели все твои слова - лишь дань традициям? Стихи, музыка, театр - значит, это не ты любишь, а семья. Брось, не верю, - Харланд протянул руку, Адель отстранилась. - Я ведь знаю тебя настоящую. Между нами есть чувства...
- Но ради них не следует жертвовать честью фамилии, - спокойно сказала девушка.
Амброс выбежал из дома разъярённый.
"Честь фамилии! Вот как!"
Чернокожий слуга протянул трость и шляпу, но Харланд оттолкнул несчастного, словно тот был виновен в его бедах. Поднимавшиеся по ступеням гости прекратили разговоры и с пренебрежением уставились на Амброса.
"Я должен обряжаться в форму, чтобы мой отец чувствовал себя спокойно при общении со стариками Коламбуса? Чёрт, да какое мне дело до их гнилых ценностей? Ненавижу вас!"
Он шёл по шумным улицам, где горели фонари на высоких столбах, потом по опустевшим на ночь рыночным переулкам, пропахшим рыбой и гниющими овощами. Хотелось уйти подальше от особняка, полного высокомерных и лживых людей. Его родной отец... даже Адель, которую Амброс действительно любил, относились к нему, как.... как к чему-то... Харланд не смог подобрать подходящего выражения.
Между тем стук каблуков по единственной мощёной улице, голоса и яркие огни остались далеко за спиной. Парень стоял на пыльной дороге, идущей от окраин города через фермерские поля. В ноздри бил тот запах, который принято называть просто "скотским". Амброс сморщился, ему казалось, что весь мир сговорился против него сегодня. А ожидался приятный вечер, прогулка с невестой под звёздами, поцелуи. Так нет же - война, почти три году гремевшая на полях Виргинии и Мэриленда, реках Миссисипи, теперь бесцеремонно ворвалась на дорогу жизни одного парня.
- Будьте прокляты, - прошептал Харланд. - Вы и ваши Эйбы Линкольны и Джеффы Дэвисы!
За изгородью, проходившей вдоль просёлка, завыла корова. В темноте Амброс разглядел её, благо скотина была белой. Рядом шла толстенькая простоволосая девчушка.
- Фермерские дочери, - скривился парень. - Грубые, необразованные и наверняка глупые.
В Амбросе проснулся инстинкт охотника. Адель разрушила его иллюзии о честности и непорочной любви. Долгие беседы ради одного скромного поцелуя? К чему такая радость и самоограничения?
Парень перепрыгнул изгородь и подошёл к девушке. Она вздрогнула, когда Амброс неожиданно возник перед ней, однако в произнесённых ею словах не было страха:
- Мистер Харланд, что вы делаете здесь в такой час?
- Знаешь меня? - удивился Амброс.
- Моя семья брала суду для фермы в банке вашего отца. Я Молли Честер.
- Приятно познакомиться, Молли, - сказал Харланд. - Понимаешь, я прогуливаюсь - дышу воздухом. В городе скучно.
- Зря вы так, мистер, - вздохнула Молли. - Мне нравится Коламбус, там ведь столько красивых людей и все так одеты... Рассказывают, в Бостоне и Нью-Йорке ещё интересней. Это правда?
- Просто большие муравейники, - ответил Амброс. - Да, есть театры, художественные выставки, прекрасные рестораны с изысканной кухней - от таких радостей скоро устаёшь. Куда приятней провинциальная жизнь. Ты считаешь иначе, Молли?
- Я бы с радостью поехала туда, - мечтательно сказала девушка. - Слышала, там такие большие повозки есть, в которые много человек влезает. Садишься, и лошади везут тебя по городу. Как поезда, знаете?
- Почему же не едешь? - спросил тогда Харланд.
- Ферма у нас, - Молли Честер вздохнула совсем уж обречённо. - Нужно замуж выйти, содержать хозяйство. Какие мне разъезды? О семье ведь нужно думать...
Амброс схватил Молли за плечи, голос паренька, всего мгновение назад бывший просто "сладким", наполнился гневом:
- Ах ты... В этом штате остался хоть один человек, кого не волнует честь семьи? Начните думать о себе!
- Что я сказала не так, мистер Харланд? - пискнула Молли.
- Молчать! Или я тебе шею сверну! - пригрозил Амброс.
В поле стоял сарай. Харланд оттащил туда девушку и стал срывать с неё одежду.
- Замуж она собралась! Сейчас посмотрим, чем ты сможешь обрадовать мужа!
Амброс изнасиловал притихшую жертву на каких-то тюках. Он делал это долго и с яростью, словно дочка фермера Честера была виновницей событий в особняке мэра. Закончив дело, Харланд отпустил Молли, а сам отправился домой. Проскользнул к себе в комнату, бросил грязную одежду в корзину с бельём и улёгся спать - голый и довольный.
На рассвете в дверь постучали. Амброс открыл, предварительно закутавшись в простыню, точно римский сенатор в тогу. На пороге, склонив скорбно голову, стоял Сэм - дворецкий семейства.
- Вас хочет видеть мистер Харланд, сэр, - сказал этот старик с истинно английской выдержанностью, хотя на самом деле он был валлийцем.
- Передайте отцу, что я болен, - презрительно бросил Амброс, но дворецкий предпочёл не слышать его слова:
- Боюсь, молодой сэр, вам придётся спуститься. У нас гость, некто Честер - он фермер.
- Честер? - переспросил парень.
Он верил, что незамужняя девушка не расскажет об изнасиловании. Это же позор для неё.
- Хорошо, Сэм, принеси чистую одежду, - попросил Амброс. - Костюм ночью несколько поистрепался.
Быстро одевшись, молодой Харланд прошёл на первый этаж, половину которого занимала гостиная. Отец развалился на диване, напротив него, теребя в руках широкополую шляпу, стоял фермер. Амброса оба встретили молчанием. Вдруг фермер выпалил:
- Ах, ты...
- Спокойно, мистер Честер, - оборвал его банкир, после чего обратился к своему непутёвому наследнику. - Сын, ты ведь знаешь, почему этот джентльмен хочет разорвать тебя на части? Как ты мог?
- Отец, ты вновь волнуешься за наше семейное имя? - спросил Амброс. - Разумеется, ведь связь с дурнушкой серьёзно подорвёт твою репутацию в уважаемых кругах. Хочешь так отправить меня в армию? Не выйдет!
- Щенок, я придушу тебя! - выпалил Честер.
- Сядьте, сэр. И возьмите сигару, - потребовал Харланд-старший, и фермер повиновался.
- Жениться на ней я тоже не собираюсь, - ухмыльнулся Амброс. - Хотя такой вариант и не в твоих интересах тоже. Правда, отец? Породниться с фермерами - хуже и быть не может.
- Молли утопилась в озере, как только рассказала своей матери о твоём мерзком проступке, - спокойно сообщил банкир. - Можешь не волноваться об этом, лучше побеспокойся о норе, где ты будешь прятаться от Комитетов Возмездия.
- Врёшь! Ты всё сделаешь, чтобы отправить меня на войну! - воскликнул Амброс. - С чего вдруг ей убивать себя. Я просто хотел...
- Быть независимым и делать только то, что тебе хочется? - поинтересовался отец Амброса. - Но мир не кружится вокруг тебя сын, исполняя твои прихоти. За всё нужно платить. Убирайся из этого дома.
- Но, отец!
- Проваливай с глаз моих, - не повышая голоса, потребовал банкир. - Прячься от тех, кто хочет воздать тебе по заслугам. Сюда ты не вернёшься. Он ваш, мистер Честер.
Фермер выронил сигару и выхватил из-за пазухи нож с широким лезвием. Лицо от человека, потерявшего дочь, было искажено ненавистью. И Амброс побежал, как и ночью. К двери, по ступенькам на мостовую и по ней всё дальше. Сегодня он убегал не от опостылевшего "света", а от смерти - заслуженной казни - следовавшей по пятам.
В его положении будущей жертвы толпы линчевателей, о коих и позабыли на побережье, оставалось единственное безопасное место. Самое ненавистное, из-за нежелания попасть в которое Харланд и вляпался в "ночное приключение". Война - там его точно не смогли бы достать. Вот такая ирония.
Так что, добравшись до городка Нью-Олбани, Амброс сразу пошёл явился в местную контору, ответственную за набор рекрутов, и заявил офицеру:
- Здравствуйте, сэр, человек с оксфордским образованием желает вступить в войска.
Башковитые люди были необходимы войскам, вот и стал Харланд-младший лейтенантом в 89-ом Пехотном полку Огайо.
С тех пор Амброс посылал домой одно письмо за другим. Ответа не получал, но продолжал надеяться. Сейчас он снова завершил послание словами: "Прости меня, отец". Харланд сложил лист пополам и запечатал его в конверт, проставил адрес. Однако с отправкой возникали сложности, ведь ближайшим городом с почтовой станцией была Чатануга. В неё можно было попасть только после битвы.
Амброс задул свечу и лёг на жёсткий матрас. Приближался новый день, который хотелось встретить со свежими силами.
Ближе к полуночи стали гаснуть костры, и солдаты разошлись по палаткам или забились под "тенты на две персоны". Часовые бродили по периметру, маршрут патрулирования подсвечивали тлеющие угли, слегка трещавшие в тишине лесной глуши.
20 сентября 1863 года.
Разгоняя непроглядный туман, собравшийся в низинах, поднималось над холмами Джорджии кроваво-красное осеннее солнце. Бодрая мелодия горна возвестила подъём. От росы, покрывшей за ночь траву, в палатках стало до зубовного скрежета холодно. Простые солдат и офицеры выбирались на улицу, тщетно стараясь согреться, закутавшись в синие мундиры.
