Аннотация: Ты и забор. За забором власть, деньги и слава. Таки забор или ты? Кто кого?
Владимир Плотников
НАЗАД ВПЕРЕД,
ИЛИ ПРОЕЗЖИЙ В МАРЦИЛОНЕ
Абсурдно-симулятивный гротеск (роман)
Оглавление
Пролог
1. Раздача даров
2. Постоялые страсти
3. Допрос
4. Крутой изворот
5. Путь в Марцилон
6. Вечер встреч
7. Его мудрейшество ученый принц
8. Философ-стратег
9. Променад с канцлером
10. Академики попадаются всякие
11. Просто бал
12. Перед опалой
13. Острог
14. В бегах
15. Орден Ноль
16. К цели
17. Эпическое бойло
18. Сокровище
19. Революция
Эпилог
"Чем крупнее открытие, тем неистовее критика, тем больше недоброжелателей. Но только у настоящего научного переворота враги ВСЕ... Сперва". Академик Невер
ПРОЛОГ
Рука потянулась за книгой с искромсанными кожаными застежками и... Брр... задела клейкое сплетение паучьей слюны. Ненавижу! Я злобно рванул паутину. Она оказалась столь прочной, что совлекла медный подсвечник, который, падая, смахнул на пол маленький телескоп. Рука окончательно увязла. Я нещадно рвал путы. Профессор метал зарницы лупами пенсне.
- Зачем вам понадобилось делать это, Прескарен? - гневно заклекотал он.
- Вам что жалко - паутину или телескоп? - я уже раздражен.
- И то и другое заслуживает иного отношения. Телескопу не меньше двух веков...
- А паутине вдвое больше.
- Вот именно. Антикварные вещи в доме ученого требуют трепета и почитанья. Их надо воспринимать как священный атрибут. У вас же в руках вечно все ломается, как в тисках, ей богу...
- Скорблю: вот он, капут, творения восьмилапого гения.
- Вот что, Прескарен, не нужно доставать книгу. Она уже в камине. Слушайте, что скажу.
Сажусь в кресло, нога на ногу.
- Я давно вам это хотел, хм, изложить. Да все как-то, знаете, не к месту выпадало, - после паузы он мучительно передернулся и из-рек. - Не выйдет из вас ученого, Прескарен. Вот в чем штука. Не вылепится. Никак.
- Так-таки никак? - делаю удивленное лицо. - Разве мой последний экзерсис о маргвиниках так уж плох?
Была у меня статья такая - про сюльнистические обряды этих самых маргвиников, датируемые шестнадцатым веком до рождества Христова.
- Хм... Да как вам сказать? Сюльнистические обряды это, не поймите превратно, мой конек. Он, не конек, они, обряды, сделали мне имя, престиж... Но не в том даже дело. Историк и, в принципе, ученый, извас не получится по той простой причине, что вы не умеете с должным пиететом относиться к реликвиям рабочего профессорского кабинета...
"Как дивно сочетание сие!"
- ...И когда вы уничтожили шедевр паучьего макраме, я в этом убедился окончательно. - Акцентировал рабочий профессор. - Ведь все это - то, без чего он не может существовать, настоящий-то ученый...
Ага, понятно, паутина нам дороже оптики.
- Мне скучно вас слушать, профессор, - я зеваю, - и целиком, а также бесповоротно согласен: историк я никудышный. Я не могу охаживать академических клопов и лелеять профессорскую плесень. Я решил оставить вашу кафедру... - узрев подбровный блеск тревоги, добавляю. - И вообще ваш университет. Так что не подумайте, что я решил переметнуться к доктору Штриффу.
- А... Ну что ж, решение справедливое и, в своем роде, мужественное, да-да мужественное, мой друг. Я с глубоким чувством уваженного уподобления удобряю и одобряю его. Но вопрос, если не жалко: какой стезею двигнете?
- А что, на ниве науки мне... - пальцами леплю ноль.
- Пустое! Что за наив?! Конечно! Всё стоящее уже давно забито. Всё! Открытия, какие возможны, сделаны. И забыты. Новые не предусмотрены. Да и не запланированы. Места славы перво-отрывателя не сыскать. Заверяю... Конечно, родись вы лет на полста рань-ше... Ведь именно тогда академик Невер открыл этих самых маргвиников. Да и то сказать: открыл, хе-хе. Не слыхали? Разве? Ну, да, в учебниках про такое не пишут. Так вот, однажды на одном из научных симпозиумов он, тогда еще малоизвест-ный магистр, встань да выдай, что, дескать, хетты хеттами, а вот, что касаемо мерзликов и маргвиников, то первых и быть не могло... точно это кто-то оспаривал, хи-хи... а вот вторые имели культуру весьма схожую с хеттской. Все рты по... О-О-О!!! Но ни у кого духу не нашлось сознаться, что впервые слышат за этих самых мерзликов и маргвиников. Да и аргументов в опровержение маргвиников, никто так вот с лёту привести не сподобился. Так и пошла по миру гулять гипотеза о загадочном племени маргвиников. По мере наедки, брр, роста авторитета Невера гипотеза превращалась в неоспоримую догму, платиновый постулат. И вот итог: сейчас никому и в голову не забредет усомниться в существовании древней державы маргвиников. Целые легионы античников, академии и колледжи, школы и направления ковыряют всевозможные пласты их истории и быта. Вот и ваш, если позволите, наставник выискал белое пятнышко в этой туманной истории. Покуда мои однокурсники, а они сплошь именитые маргвинологи, набивали оскомину на походах и религиозных верованиях маргвиников, ваш позорный слуга возьми да оглоушь всех рефератом о сюльнистических обрядах великого народа. А? Каково? Ново? Да-с! И сам академик Невер не вправе не поверить, что не было таких обрядов так же, как никто в его годы не посмел усомниться в наличии самих маргвиников. И вот вам второй результат: я - профессор, преемник Невера и предстоятель основанной им кафедры. Безусловно, мои заслуги и открытия поскромнее пойдут, но насчет положения могу и оспорить. Неверу-то, поймите адекватно, приходилось проталкивать и отстаивать туманную версию, а мне доказывать нечего: прошлое Маргвинистической державы - общепринятая аксиома. Конечно, я не великий перво-отрыватель, - вторично оговорился профессор, - не гениальный пионер, а лишь конкретизатор, но конкретизатор, согласно сводкам словарей, видный, плюс талантливый педагог и энергичный организатор. - Он многозначительно воздел указательный палец и причмокнул.
- Да-да, мне уж, верно, не отыскать гнездышка, где можно свить лавровый венок видного ученого, - со вздохом соглашаюсь я. И шепотом: "плюс крупного шарлатана".
- Взгляд здравый и трезвый...
- Я тоже не пил с утра.
А он, наверное, пил, потому как не понял, заливаясь:
- Предельно рад. Да-с, хочу еще вас предостеречь, дружок. Не ищите лавров ни в какой иной сфере - политике ли, науке ли, искусстве ли... Бес-по-лез-но! Поверьте, вы свяжете терновый веник или мантию из верблюжьей колючки. Ха-ха-ха... Не более...
- Вот те на! Что ж мне остается, уважаемый, если позволите в последний раз, наставник?
- Советы давать накладно. - С задержкой сожаления он изучил мой впалый карман, что, видимо, и взбултыхнуло остатки совести. - Поищите отрасль, о коей никто не подозревает. Там, быть может, вам что и удастся сляпать... пардон, совершить. Но... сомнительно.
- Благодарю, профессор. Мне пора, - встаю.
- Да-да. Счастливого вам, так сказать, открытия. - Заслуженный прохвост придумал добрую улыбку. - А статеечку своенькую оставьте. Вам она теперь не снадобится. А мне, старику, всё память добрая о питомниках своих, понимаете ли.
Папка дрепнулась на стол рядом с книгой, взметнув высокоученое облако дражайшей пыли.
Прочь, прочь. Месяца через два-три твой экскурс, Прескарен, как пить дать, от первой ошибки до последней точки втиснется в солидный журнал под фамилией уважаемого маргвинолога....
И пусть их, и пес с вами! Ах, как же нам понятно Ихо-Ваше профессорское стремление подобру-поздорову сбагрить "зеленого" аспиранта, чьи лекции и публикации не только пользуются популярностью у студентов, но и таят некую угрозу полувековому симулякру исторической науки под ярлычком "Маргвиники и их эпоха".
Я ни о чем не жалел. Университет отнял десять лет, лучших лет жизни. Покидая сырые, пропитанные мышиным духом академичности стены, осталось разве что вздохнуть. Легко и глубоко.
Вопрос в другом: куда?
Нам тридцать. В кармане кот наплакал и записная книжка. То всё. Хотя... Ну, да, в некой хижине на окраине со студенческой поры пылится саквояж. С чем? С книгами. Но тамочки мы не объявлялись, дай Бог памяти, года три, а то и больше. Знать бы, жива ли дрях-лая хозяйка?
Тем более! Итак, к черту сей затхлый, тесный, как улей, городишко ученых пройдох и патентованных спекулянтов, нищих и жуликов, снобов и нытиков...
Напоследок - "оревуар" знакомым...
1. РАЗДАЧА ДАРОВ
Поднявшись по скрипучей лесенке на второй этаж мрачноватого строения, пропущенный беззамочной входной створкой в длиннющий коридор, я ритуально стучусь в дверь одной из дюжины каморок. После чего сам же ее и отворяю. Здесь никто никогда ни от кого не запирается. Крючка и того на двери нету лет десять: тутошние ценности ворье не волнуют. Восьмой год я делю это=сие с бывшим однокорытником, ныне нашедшим свое призвание в службе пожарной безопасности. Вот и он. Любимая поза: хребет на лежанке, левая нога на согнутой в колене правой, а в грудь уперта книжка. Полная неподвижность, прерываемая регулярными слюнными обстрелами насекомого, которое затаилось в углу потолка.
- А, Пэн-Юпишен! Явился. С каких пор наша милость стучит в родные хоромы? - бодрый крик с кровати и очередной пуск по шестилапой мишени. Снова мимо.
- А с того, милейший, что отныне вы - единственный обиталец, а стало быть, и владелец этой кельи.
- Съезжаешь? - ну очень безразличный тон.
- Так точно, пан гранд-брандмейстер Гнилого квартала.
- Давно пора, "счастливо и ура"! - Он опять пальнул в затравленную жертву, на этот раз едва не подстрелив.
- Прощевай.
- Ты что и впрямь решил осиротить наш миленький раёк для идеалистов, изыскателей, героев штопора и дрели? - еще раз спаясничав, он спохватится. - Стоять! А платить? На такие палаты - и один карман? Мой!
- Угу. - Я снова лаконичен.
- Накладно, - он капризно надул губы.
- Ничего. Утрясется. Подыщешь сожителя и, повезет, такого, который освободит весь угол от этой скрипучки, - я киваю на свою половину: периметр железной койки и добавочный полукруг с радиусом в одну тапочку.
- То есть ким это образом?
- Поселишь его в своей, недотепа.
- Женщины? Не снесу позора... Без них.
- Торжественно обрываю позор холостячества. Я был помехой твоему счастью.
- Самокритика - сильная редкость в ученой шайке.
- Спасибо. Правда, отныне я еще дальше от нее, чем ты.
- Решился? Блаженный! И куда на ночь глядючи?
- В странствия, дружище. На поиски славы иденег, - я сую в рот кусок табака.
- Первое - бренно и иллюзорно. Второе - вечно и материально. Ориентируйся, брат, на второе, и будешь первым, то бишь кушать первое, ха-ха! И не откладывай на завтра все, что можно съесть сегодня.
- Разберемся. - В знак признательности я делаю нырок носом и трогаю козырек кепи.
- Лови. - Крикнул он, не меняя положения. Мне в руки пала аккура-тная блестяшка. - Ножик перочинный о четырнадцати лезвиях всех назначений. На труд, еду и оборону.
- Тронут и обольщен. - Я взвешиваю подарок. - Что ж, вещь в хозяйстве справная, полезная и легонькая. Карману не обуза. Еще раз: всего и каждому...
В ответ он харкнул в потолок. Вложенье сил и энергетики привело к тому, что снаряд сорвался к жерлу исторженья. Брандмейстер Гнило-го квартала облизнул губы и без передыха повторил. Угадав маневр, таракан упятился на полдюйма.
Это уже надолго, отвлекать не стоит...
При выходе еще раз оглянулся. "И вот здесь научно погублена молодость ваша, сударь!" Память напряглась и впитала. Но тут, нежданно для себя, я заслал табачное ядро прямиком в рыжую мишень. Дверь захлопнул, не интересуясь результатом.
- Зачем гадить в чужой интерьер? - вот и акустическое доказательство вашей меткости, сударь! Недурной знак перед отправкой.
Темный переулок заградил неровный комок плоти в захватанном сюртуке. Со вздохом осознанной необходимости пришлось перекинуть его руку через свое плечо. Про то, что смертельно болен, доходяга нудно доказывал до тех пор, покуда не завис на мне весь, передав своим носкам функцию вилочного плуга. Дядя не учел одного: старожил Гнилого квартала, будь он даже при очках и шляпе, имеет опыт. Мои плечи тотчас ушли вниз, лишая нахала опоры.
- Между прочим, в этом кармане нет ничего интересного. Вы, похоже, дилетант. Бесплатный совет: тренируйтесь на тех, у кого синяя бабочка в желтую крапинку. - Я мажорно благожелателен.
Больной, резво взбрызнув из лужи, причем без помощи рук, обдал меня серией учтивостей:
- А сразу не мог сказать! Ходят тут в шляпах тоже еще... - чем больше я удалялся, тем сильнее он сбивался на тропу сквернословия.
В черном небе сквозь узкую скважину сочилось сырное серебро.
Отыскав домик, где теоретически мог храниться саквояж, я с удивлением обнаружил, что старая карга жива. Что касается слуха, памяти и рассудка бабули, то тут дела обстояли трагичней. Во всяком случае, цель своего визита я сумел втолковать, само мало, через час. Когда же убогонька вразумела, она обрадовалась. От ее порыва лично снести мои сокровища я пришел в ужас и отказался. Не поняв, она сделала полтора шажка взад как раз к той минуте, когда я вернулся обратно - с кладью. Признаться, легкость ее, клади, изумляла. Карга тем временем успела меня позабыть и пошла раскручивать рот для тирады на тему "Караул, грабят". В целях вторичного опознания и во избежание старушечьей истерики пришлось пожертвовать серебряную монетку. На том сошлись и разошлись. Навеки.
Внизу под ближайшим фонарем я открыл саквояж и порадовался тусклому блеску сонных глазенок жирной разморенной крысы. Как она туда попала? - в коже саквояжа ни одной щели! Тема для факира! По всему чувствовалось, что тварь отожралась по-царски. Она таки сотря-салась, при каждом вздохе напруживая мышцы моей руки. Взгляд зверя внушал такое сочувствие и почтение, что я не смел обеспокоить усталое создание. А чтоб газовый луч не раздражал ее томно закатившиеся гляделки, защелкнул саквояж.
Куда дальше? К стоянке дилижансов.
Я нырнул в темноту. Там меня ждали. Трое. Как на подбор: крепко сбитые. Лица укутаны мраком, но их выражение прочитал бы и дурак.
- Господа, я не здешний и не могу точно сказать: луна это или фонарь. - Тараторю с опережением, без сбивки, как никак учен не только по части маргвиников.
Мужчины смущенно закашляли, тужась покамест в словесной форме узаконить акт экспроприации ночного имущества. Пользуясь замешкой:
- Милорды, хотел бы обратить ваше внимание на то, что человек я воспитанный и, в принципе, коллективист. И когда я вижу сразу трех джентльменов с пустыми руками, - вообще-то, в этих "пустых" руках мутнели свинчатки, - а сам при этом обременен, то справедливо решаю, что очень несправедливо одному обладать тем, чего лишены трое. Молчу, молчу и предаю всё в натруженные руки. По глазам вижу, обществу оно нужнее. - Протягиваю саквояж.
Грабитель посередке, разжевав губы, сцедил:
- А в гнусельник ему не вписать для порядку? Чо он тут балясы разводит? - и в подтверждение приятной задумки уплотнил кончик моего носа тяжким кулаком. На трех пальцах серели четыре объемных и сращенных кольца.
- Рано. - Ласково отстранил напарник. - Нас должно радовать, когда персоны признают коллектив.
- Мое кредо - предупредительность и милосердие, - твердо заверил я.
- Бывайте, голубчик, бывайте... - мягко, но настойчиво напутствовал меня обходительный, косясь на нервного.
Не заставив упрашивать, я, как был в сгибе поклона, так и канул во мглу. Свернув же за угол, быстро нырнул в подъезд, прокрался на второй этаж и... выглянул в окошко. Ей богу, если что и погубит тебя, Прескарен, так это любопытство.
Грабители суетились над замочком саквояжа до тех пор, пока тот, что грубиян, не вспорол дряблую кожу ножом и с миной, как можно догадаться, профессионального сладострастия не погрузил в недра пальцы, избавленные от кастета.
И вот... секунда пафосного затишья, а следом - тоскливый вой на весь квартал! Прыгая "от счастья", криминальный дяденька пытался сбросить с выдернутой руки бесформенную толстость, но после бесплодных попыток рванул крысу за хвост и, размахнувшись, двинул к изысканному подельнику. Уже молча. Тот пятился так же, молча. Увильнуть от расплаты не удалось. Хряские удары... очень надеюсь, по лицу... крысиный писк...
Жизнерадостными кивками я провожал вечернюю трель. Потом удрученно вздохнул. Все-таки жаль, втройне жаль: книги, саквояж, а больше всего - разомлевшую крысу, наглотавшуюся книжной мудрости и разом постигшую всю низость мирского несовершенства.
Но, будучи воспитан на той же литературе, я сказал: амба, Прескарен, время сматывать удочки...
Спустя четверть часа последний дилижанс катился на восток. По экрану окошка сновали важные людишки с раскрытыми зонтиками. Дождем, пари этом, не пахло, но таковы уж особенности местного мировидения.
Еще долго и упрямо хмурились нам вослед шпили постылого городка, где крыс, наглотавшихся книг, видимо, больше, чем ученых, прочитавших хотя бы одну из них.