Самая дешёвая гостиница - в посёлке химкомбината - представляла собой трёхкомнатную квартиру в старом пятиэтажном доме.
В пятницу обычно все командированные завершали свои дела и разъезжались. Но на этот раз двое молодых людей, прибывших на комбинат из областного экологического центра, задержались со своими замерами, а вечером поселился ещё один, не почитающий суббот и воскресений мужчина средних лет, сразу показавший, что он и будни умеет превращать в праздники. В одну минуту он познакомился с "мальчиками", распознал в них по книгам, которые они читали, представителей славной, хоть и обнищавшей, технической интеллигенции. О себе сказал, что без должного эффекта пытается перейти из инженеров в торгаши, позавидовал молодости новых друзей, а когда один из них возразил - мол, они уже в годах, некогда огорчавших Есенина: "милая, мне скоро стукнет тридцать", - расхохотался.
- Ах, вы, дорогие мои юнцы! Посмотрите на меня: ведь я мужик хоть куда, заводило, а вдвое старше вас. У вас вся жизнь впереди! И за это надо выпить! Закуска, надеюсь, найдётся?
У запасливых ребят было что поесть. Григорий Иванович (так звали нового постояльца) выставил на стол две бутылки водки, и все вместе отправились в кухню. "Заводило", не умолкавший ни на минуту, оказался и опытным кулинаром. За стол сели с праздничным настроением. Григорий Иванович, по праву старшего, руководил трапезой. Первую бутылку разлил до последней капли, предложил выпить до дна - для "закладки" настроения. И сказал:
- Не горюйте, друзья, что наши доходы не позволяют нам жить в люксах. Пусть там собираются богачи (в понедельник и мой шеф пожалует). Но за их перенасыщенными столами не будет той лёгкости, что у нас с вами. Там - вражда, настороженность. Настоящее счастье - это обыкновенный достаток и независимость. Выпьем же за настоящее счастье!
После "закладки" развязали языки и молодые. Разговаривали обо всём, что возникало в умах по случайным ассоциациям. Когда по телевизору в третий или четвёртый раз зазвучала одна и та же реклама, решили выключить "коробок", чтоб не мешал.
- Телевизор к дружеской беседе, - сказал Григорий Иванович, - что химкомбинат к природе. Когда я приезжаю сюда, то смотрю и думаю: вот бы где пожить! Холмы, покрытые лесами, широкая долина с извилистой речкой в крутых кудрявых берегах - красота! Но - химкомбинат. И надо ж было влепить его в этот живописный уголок! И теперь думаешь: можно ли тут жить?
- Люди живут, - уклончиво ответил один из экологов и указал кивком на напарника: - Андрей здесь жил почти два года.
- Жил, - подтвердил Андрей. - Готов был и навсегда осесть.
- Любовь? - догадался Григорий Иванович. - Небось, тут недалече - и "дуб заветный", где она, обняв тебя... Не сомневаюсь. Ты же рослый и симпатяга. На тебя тут все красотки заглядываются. Я прав? Было дело?
- Я был восторженно влюблён, - то ли согласился, то ли возразил Андрей. - Мне казалось, что наша любовь как озарение. Конечно, гуляли в обнимку лунными ночами, сидели на берегу перед зарослями со следами давно разрушенной мельницы, с таинственными тенями в листве деревьев и бликами на тёмной воде...
Заметив, что Андрей готов был этим и ограничиться, Григорий Иванович налил всем водки (Андрею побольше) и провозгласил тост за то, чтобы всегда хотелось рассказывать о любви, а не о болезнях. И Андрей продолжил.
- Да. Я устроился здесь в лаборатории, отчаявшись найти в городе работу по специальности. Потом генеральный директор избавился от меня, как от зануды. Порекомендовал областному экологическому центру. Мол, знающий, толковый. Как говорится, нет худа без добра. Но - по порядку. Жил я в коммуналке с двумя соседями. Занимал крохотную комнатёнку. Вечерами много читал, подбирал материал для диссертации. Не упускал возможности побывать на воздухе, в лесу, на речке. Как-то, проходя по посёлку, обратил внимание на девушку с круглыми удивлёнными глазами, чуть-чуть курносым носом и маленьким ртом - губы бантиком. Вспомнил слова деревенской частушки: "Мои глазки как коляски, все в меня влюбляются, а для меня любовь и страсти только начинаются". - И подумал: её губки хороши для поцелуев! Потом ещё встречал её. Будто судьба сталкивала нас то на пороге магазина, то просто на улице. С каждой встречей мы обменивались всё более продолжительными взглядами.
По поручению центра я подготовил лекцию об экологической безопасности и, прежде всего, прочитал её во дворце культуры химкомбината. Мне ещё в школьные годы говорили, что у меня ораторский дар и, когда я с трибуны говорю о том, что сам только что случайно узнал, то произвожу впечатление знатока данной темы. Она сидела на первом ряду и влюблённо смотрела на меня, такого умного наставника человечества. После лекции были танцы. Я пригласил её и, покружившись с ней, вывел под тёмное звёздное небо. Её рука в моей руке подрагивала от восторженного ужаса. Постепенно мы соединились ладонями, локтями, плечами, вышли на пустынную окраину под сень развесистых дерев. Она будто не сомневалась, что я воспользуюсь своей властью над ней. Я взял как бы слишком "высокую ноту" и теперь должен был либо "вытянуть её", либо отступить, упростившись в её глазах.
- И ты, конечно, же... - с надеждой предположил Григорий Иванович.
- Нет, - разочаровал его Андрей. - Нет. Я подумал, что непрочь жениться на ней, но не путём вероломного захвата. И надо ещё посмотреть, кого собираюсь захватывать. Ей - то же самое. Она поняла меня, и потом верила мне и жаждала только одного: чтоб я любил её не меньше, чем она меня. Училась она на втором курсе университета, на филологическом. Мне нравились в ней не только лицо, женственность форм, но и её духовность. Она часто рассказывала о профессоре, лекции которого студенты слушают с наслаждением: так прекрасна его речь. И, наверное, с его слов утверждала: кончится детективный угар, опять войдут в моду Пушкин, Толстой, Бунин.
В общем, мы стали с ней женихом и невестой, а не любовниками. Осенью, когда кончились каникулы, она уехала в город, где жила на квартире, в частном доме, с двумя подружками. Приезжая в экологический центр с отчётами, я, конечно, заходил к ней, предварительно побывав у её матери, Ники Петровны, нагружавшей меня гостинцами для дочери.
Я был в восторге от будущей тёщи, полноватой, очень миловидной женщины, модной портнихи, а она - от меня. Не позволяла мне уйти, не отведав пирога с мясом, не попив чаю, не рассказав того, что проливает свет на наши отношения с её Янусей.
Отец Яны раньше работал главным химиком на комбинате. Заболел по вине (многие так считали) генерального, требовавшего ускорить освоение какой-то новой технологии. Директор загладил свою вину тем, что позволил вдове приватизировать ведомственную квартиру и получить большую премию, причитавшуюся мужу. Потом я ещё узнал, что генеральный лет двадцать безнадёжно влюблён в Нику, а главный химик был его другом и удачливым соперником.
Яна, встречая меня на пороге с тяжёлыми сумками, заставляла их поставить на пол и замирала в моих объятиях. Потом вводила в комнату и начинала радостно хлопотать. Угощала меня, а сама лишь с удовольствием смотрела, как я ем. Иногда я подолгу засиживался у неё. Познакомился с её подругами, Зойкой и Нинкой. Подружки были не очень привлекательны, но мне нравились уже тем, что жили с Яной.
У Зойки было скуластое лицо, строго сомкнутые губы, тонкий длинноватый нос, завитые волосы - чем-то походила на Пушкина. Никогда не вступала в разговор со мной, показывала, что занята более серьёзным делом. Нинка была крупнее и полнее подруг, рыжеволосой, круглолицей, с большими губами и телом, как будто налитым здоровьем. Она не упускала случая, чтобы не сказать мне что-нибудь нелестное (например, что у меня недопустимо малая зарплата), но проходя мимо меня, задевала то обнажённым локтем, то бедром, и я чувствовал посылаемый мне импульс желания. И пересаживался так, чтобы не быть на её пути.
Весной, в апреле, когда солнце уже припекало, я приехал к Яне. Дома была только Нинка. Сказала что Янка придёт минут через десять - задержалась в университете с сочинением. Усадила меня. Я насторожился: не будет ли совращать? Нет. У неё было иное настроение.
- А у тебя соперник появился, - как бы поздравила она меня. Я промолчал, чтобы не выдать пораженческой растерянности. - Владелец соседнего дома, - продолжала Нинка. - Чуть постарше тебя. А внешне - куда тебе! И богач. Две машины. Культурный уровень, конечно, невысок. Да кому он теперь нужен - культурный уровень? Бизнесмен. Постоянно нам праздники устраивает. Принесёт шампанское, огромный заказной торт и говорит: "Вы, девчата, мне нравитесь своей учёностью и скромным поведением. Хочу, чтоб у вас был праздник". И уходит - дела! Думаю, ждёт, когда застанет дома только твою Кунигунду. Тогда она у него не сорвётся.
- А может, он - ради тебя? - предположил я. Нинка лишь презрительно хмыкнула и отомстила мне за то, что не могла соперничать с Яной.
- И знаешь, чем он ещё тебя превосходит? Своим темпераментом!
Яна вошла с надутыми губами. Хмуро спросила меня:
- Зачем приехал?
После такого вопроса и, главное, - тона, надо вставать и уходить, какая б любовь ни связывала. Но я не мог поверить, что всё так нелепо кончилось. Терпеливо ответил:
- По делу.
Нинка оставила нас.
- Зачем ты с ней разговаривал? - Зло спросила Яна. - Не мог пойти к университету? - Вот в чём было дело: из-за Нинки! Тут и я разозлился:
- Послушай, может, я тебе надоел? - И этим напугал её.
- Ты что? А что со мной будет - подумал?
- Только о тебе и думаю.
Андрей вдруг потерял интерес к своему рассказу:
- Ну, в общем, вы всё поняли. Я с первого дня дурака свалял. Вижу: и вам неинтересно.
Григорий Иванович наполнил стаканы и возразил:
- В жизни всё интересно, и за это стоит выпить. Продолжай, Андрей, поподробней - разберёмся!
Андрей выпил, помолчал, вспоминая.
- Я же понимал, что Нинка злобствует, жужжит что-то подруге в уши против меня. Правда, за меня агитировала её мать, но родители, как говорится, - прошлое поколение. Да... Ну, подошёл я к ней. От поцелуев она обмякла, виновато зашептала:
- Какая я психопатка! Да я ж ни с кем, кроме как с тобой, не уживусь...
Летом, на каникулы она ехала в моём сопровождении. Во время её сборов я сидел у открытого окна. Трое подружек снимали во дворе высохшее после стирки бельё. Вдруг я услыхал приятный, почти дикторский баритон:
- А у меня дела на химкомбинате, могу довезти.
- За ней муж приехал, - ответствовала Нинка.
- Вот это новость! - удивился обладатель баритона. - Ты вышла замуж, Яночка?
- Пока ещё нет, - засмеялась моя невеста и возбуждённая, какая-то счастливо-розовая, вбежала с бельём в комнату. Нинка продолжила разговор:
- А в Егоровском у тебя нет никаких дел? Меня бы отвёз.
- Туда, блин, не надо.
Нинка пришла злая, усталая, бросила свою отбеленную стопку и тихо выругалась.
Разговаривая с Яной в автобусе, я спросил, кто это хотел ей услужить? Она ответила с дорожной скукой:
- Живёт по соседству. Очень красивый парень, но как начнёт говорить... "Я, блин, ты, блин, он, блин". Это что-то ужасное...
- Бизнесмен? Такие верят, что всё и всех можно купить.
Она задумчиво улыбнулась.
- Не всех. - Я ожидал: "Меня не купишь", но она о себе промолчала. - Твою тёщу ни за какие деньги не купишь. А она тебя уже любит. Как бы совсем не влюбилась! - Устроила свою голову на моей груди. - Ты, правда, по делу приезжал? Или только за мной?
- По делу.
- Важному?
- Очень важному. О спасении нашего края.
Рассказал ей, что, роясь в папке со старыми отчётами и протоколами, обнаружил спрятанные бумаги двухгодичной давности - уже тогда надо было срочно укреплять ограждение очистных сооружений! Дирекция проигнорировала опасность, заботясь только о прибыли. Я собрал все материалы и отвёз в центр вместе с текущими замерами, которые мы обязаны регулярно представлять. Уже дошло до МЧС. Никуда нам не деться: будем укреплять плотину. Но нажил грозного врага в лице директора.
- А ты не боишься? - сонно спросила она.
- Боюсь, что первый же остервенелый ливень (а такие всё чаще случаются) станет для нас смертельным.
- А того, что комбинат даёт валюту?
- Вот именно. Зачем же её терять?
Ника Петровна ждала нас. За столом Яна потребовала, чтобы я повторил свой рассказ о взятой на себя миссии спасителя. "Тёща" слушала, любуясь мной. Не удержалась от похвалы, сказала дочери:
- Как твой отец!
- Не дай Бог! - отозвалась Яна. - Ты модная портниха, а что - у меня? Перспектива библиотекаря с зарплатой двенадцать долларов?
- Ну, будет тебе, - успокоила её мать. - Сразу - о худшем. То, что сейчас творится в России - не навсегда.
Позже, во время ночного свидания с Яной, когда мы обнявшись, пошли к ближайшей деревне, под сень развесистых дерев, я предложил ей завтра же посетить ЗАГС. Она засмеялась:
- Как вы с тёщей похожи! И она: подавайте заявления. Мы с ней даже поссорились. Почему? Да так... Она сказала, что ты ей очень нравишься, а я ей: ну, выходи за него замуж. Тогда она обругала меня: "Чёрт тебя сделал, дуру"!
Я не отступал:
- Будешь жить в моей однокомнатной квартире со всеми удобствами (унаследовал от бабушки). Сейчас родители сдают её. А, может, всё же найду работу в городе. Не хочу, чтоб ты возвращалась в тот двор.
- Глупый! - отвечала она с ласковым смехом. - Да куда я - от тебя? Скорей мне надо бояться, чтоб ты не разлюбил меня, не бросил.
Я поймал её на противоречии.
- Если б ты боялась, не стала б тянуть.
Мы сели, целуясь, в уютном уголке под деревьями, она как бы невзначай зацепила две пуговицы своей кофточки, и я, теряя голову, впился губами в забелевшие в темноте груди. И она пьянела под ласками, но когда я вовсе осмелел, охнула с томным испугом и остановила меня:
- Не надо. У нас с тобой страшная совместимость: я с первого раза забеременею. А университет? А жить на что? На твои семьдесят долларов? И куда спешить? Тебе не жалко превращать праздник любви в семейные будни?
Я подумал и согласился: жалко. После свадьбы уже не будет ночных гуляний, ожидания счастья, а оно, ожидание, едва ли не лучше самого счастья. Но этим объяснением как бы заталкивал подальше, в тайник души, другое, невыгодное для меня: я стал для неё не тем, с кем она могла бы потерять рассудок.
И тут мне повезло! Как я уже говорил, генеральный порекомендовал меня на работу в городе. Я примчался к невесте с радостной вестью, но она была нездорова и как-то насильно улыбнулась в ответ.
На следующий вечер опять были жаркие объятия, поцелуи. И разговоры о будущем. Договорились пока ничего не менять в ранее намеченных планах. Получу приглашение, устроюсь на работу - тогда.
Вскоре она уехала в город, на свою прежнюю квартиру. Я ежедневно писал ей письма и ждал вестей из областного центра. Яна тоже прислала мне письмецо. Главное для меня содержалось в подписи: "Целую, твоя Яна".
Наконец, всё определилось с моим переходом на новую работу. Я уволился, собирал вещи, воодушевлённо думал о встрече с невестой. Вдруг получил от неё письмо. "С каким то поручением"? - радостно предположил я, вскрывая конверт. Весть обожгла, как пощёчина. "Прости, не ищи встреч со мной. Я люблю другого. Яна".
Сразу вспомнил предостережение Нинки: "И тогда она у него не сорвётся". Значит, не сорвалась...
Надо ли рассказывать, как ударило меня её "люблю другого"? Как всё было сметено, перевёрнуто в душе? Как вскипела кровь в висках и груди - и не было сил успокоиться
За день до моего отъезда какая-то девочка принесла мне записку. Ника просила меня зайти. Я пошёл с тяжёлым чувством, как на пепелище. Догадывался, что Янка что-то наврала матери, и та хотела выяснить правду. И не ошибся. Я был возведён в ранг коварного обольстителя, испортившего жизнь бесхитростному ребёнку... Который уже усаживался на денежный блин-мешок.
Показал Нике письмо. Сам не оправдывался, не жаловался. Моя подавленность была красноречивее слов. Всё же мать попросила меня, по приезде в город, зайти к дочери. Объяснила: "Она способна на дикую выходку, отчего будет страдать всю жизнь. Помоги ей опомниться". Я обещал.
И зашёл. Зашёл, чтобы увидеть гневно вздутые поцелуйные губы и тут же уйти.
- Ну, что ж, - после некоторого молчания сказал Григорий Иванович. - В мои юные годы часто пели под гитару у костра хорошую песенку. В ней есть такие слова: "Если невеста уходит к другому, ещё не известно, кому повезло". А тут и думать нечего: тебе повезло!