Зимний вечер. Тени прочно устроились в углах комнаты, языки пламени из камина острыми кинжальными выпадами разрезают сумерки. Десять восторженных девичьих глаз, в ожидании тайн и секретов былого...
--
Бабушка, расскажи нам что-нибудь такое...такое...Захватывающее!
--
Да, госпожа Илита, вы так интересно рассказываете! Как прошлый раз, про драконов...
--
Не надо про драконов! Мне страшно...
--
Лучше про любовь! Рыцари, подвиги, турниры, прекрасные дамы, клятвы верности, секретные послания...
Девочки взрослеют. Про любовь...Этот вопрос звучит все чаще. Ну еще бы, всего лишь пару месяцев назад в замке сыграли свадьбу, и подружек - болтушек осталось пять - самая старшая, тихоня Рея своим томным взглядом наповал сразила княжеского племянника. Может, от одного взгляда он бы еще устоял, но у красавицы оказался еще один весомый аргумент - роскошнейшая, не по годам, грудь. Настоящий рыцарь просто обречен, гм...
--
И что же вам , болтушки, рассказать?
--
О прекрасной Далии и воине с Севера!
--
Нет, сколько можно! Уже рассказывали, и менестрель в том году пел, даже два раза... Что-нибудь новенькое, бабушка!
--
А менестрель весной приедет?
--
Может быть, и приедет, болтушки. Кто знает, куда их ведут беспутные странствия.
--
Какой он был хорошенький! Такие локоны...
--
А глаза! Поднимет взгляд от гитары - и сердце замирает!
--
Девочки!!! Держитесь подальше от менестрелей!
--
Почему, госпожа Илита? Он красивый, и грустный такой...
Почему - почему...Ох, Ирвин, бессовестные твои глаза...
--
Так и быть, расскажу вам. Когда я была юной и жила в столице Южного княжества, менестрели были частыми гостями отцовского замка. Я была единственной дочерью, отец во мне души не чаял, два старших брата баловали меня, исполняя малейшие мои прихоти. К пятнадцати годам в столице меня за глаза называли не иначе, как Неотразимая Илита. Менестрели слагали мне сонеты и восхваляли мою красоту по всему Южному княжеству...
--
И за его пределами тоже!
--
Не буду лгать, внучка, чего не знаю, того не знаю. Не прерывай меня. Так вот...
Он пришел таким же сумрачным зимним вечером. Южное княжество не знает, что такое снег, и дороги открыты круглый год. Он пришел, и с первым его взглядом я поняла, что моя безмятежная жизнь кончилась. Невысокий, ладный, ловко и быстро двигающийся. Его пальцы так неуловимо мелькали по струнам... Он никогда подолгу не смотрел в лицо собеседника, словно бы смущаясь, убирал взгляд. Говорил негромко, так же негромко пел, и никто не смел даже кашлянуть до тех пор, пока не прозвучал финальный аккорд. Его все знали, считали его непревзойденным. Лет ему было...Нет, уже не помню. Не мальчик, не зрелый мужчина. Карие глаза, такие грустные, с какой-то затаенной болью, длинные вьющиеся от природы волосы, скрывающие узкое смуглое лицо. Непритязательный костюм, старая ухоженная гитара, еще более старая дорожная котомка...Шляп он не носил, так и ходил круглый год с непокрытой головой, и ветер свободно играл с черными прядями его прически. Звали его Ирвин...
Я как привидение, слонялась по замку, описывая круги на пределе слышимости музыки. Он пел о любви, о страданиях и разлуке, о боли встреч, о чем-то таком, что я, в силу возраста, и понять-то была не в состоянии...Но каждый звук, каждое его слово душистой медовой волной окатывало мою душу. Я периодически замирала, и могла простоять неподвижно, вся обратившись в слух, долго, пока не затекало тело или пока кто-нибудь меня не спугнет.
--
Госпожа Илита, а почему вы просто не могли сесть рядом и слушать?
--
Девочки, а этикет? Вас чему ваши наставники учат? Знатной юной даме, незамужней - и всю ночь просидеть, слушая беспутного менестреля? В то время, когда нужно спать? Что сказали бы ваши родители?
--
Но вы - то слушали?
--
Я...я пряталась. Я была влюблена! На свою голову... А он пел. День, два, неделю. Пел о великих и знатных героях, о славе королевской династии, о божественном провидении, о восхищении народа... Однажды днем я не выдержала. Мне так необходимо было с ним поговорить!..
Ирвин беседовал с трактирщиком. Я смутно поняла, что речь идет о сегодняшней ночи. Заметив меня, оба замолчали. Я от неожиданности потупилась, затем, вздернув подбородок - я княжеская дочь или кто? - обратилась к менестрелю:
--
Господин Ирвин, я бы хотела побеседовать с вами!
Они оба склонились в поклоне, напоследок как-то странно переглянувшись. Трактирщик буркнул: "До встречи", и исчез за дверью заведения. А Ирвин...
Он подошел ко мне и своим бархатным баритоном спросил:
-Чем я могу быть полезен госпоже Неотразимой Илите? - в его словах, мне показалось, мелькнула усмешка.
Я, собравшись с силами, произнесла:
--
Хочу задать вопрос самому известному менестрелю Южного края. Почему вы, господин Ирвин, за столько дней ни разу не спели для меня? Или считаете меня недостойной своих стихов?
--
Простите великодушно, госпожа Илита! Я был так занят, развлекая вашего отца и его знать! Но, если хотите, я спою для вас сейчас.
Мы, разговаривая, шли в сторону замка. Точнее, шел он, а я будто летела рядом с ним, совершенно не чувствуя ног под собой.
--
Вот тут, под деревом, мы могли бы присесть, и я с охотой исполню для вас любую из своих песенок.
--
Мне не нужно любую! Спойте обо мне... и о любви!
"Господи, ну почему он так непонятлив!" - думала я.
Он сбросил куртку и постелил ее на траву, жестом предложив меня присесть. Я снизошла...
--
А знает ли госпожа Илита, как опасно для юных красавиц слушать песни бродяги - Ирвина? Когда-то я обещал вашему отцу, что не буду этого делать, чтобы в княжестве...гм, сохранялся мир и покой.
--
Это действительно так опасно? Тогда...тогда я обязательно должна услышать! Немедленно!
--
Ну конечно! Неотразимая Илита всегда все делает по-своему...
Все-таки он был слишком непочтителен, даже для менестреля. Но меня уже ничто не могло остановить.
--
Пойте, Ирвин! Пойте же!
Он с показным вздохом снова взялся за гитару. Я в предвкушении подалась вперед...
...зачем покой? Кому он нужен?
Желанье - тайной полускрытой.
Остыл великолепный ужин,
Вино в бокалах недопито.
Струны дрожанье неуместно,
Уместна тень прекрасных ручек,
Приватных слов, игриво-лестных,
В надежде на коварный случай.
Зачем слова, зачем тирады?
Что в них особого такого?
В тиши сентябрьского сада,
Под сенью лиственного крова...
Дуэль на взглядах и движеньях,
Дуэль в одном прикосновеньи.
А сумрак терпит пораженье
И растекается в сомненьи...
Боже, как он пел...И что он пел! Я меняла цвет лица с бледного на ярко-розовый и наоборот, причем буквально поминутно. Что со мною делалось, просто трудно передать. То в дрожь бросит, то окатит жаром, то озноб, то лихорадка...
Первым опомнился Ирвин:
--
Госпожа Илита! Вечер наступает. В замке вас наверняка ищут.
Я нехотя поднялась. Тело непослушно, ноги ватные. Побрела, так и не придя в себя...
Ночью мне не спалось. Ну ни капли! Я свернула в жгут простыни, я металась по огромной кровати из конца в конец, я грезила...Эти мягкие, бездонные глаза стояли передо мной, как наяву. Этот голос, казалось, поселился во мне. Его любовь казалась мне истиной в первой инстанции. Просто нельзя было в ней сомневаться!
"Ничего страшного, - думалось мне. - Он все-таки не безродный какой, из знатной семьи, а что менестрель, чепуха! Мы сбежим с ним, хоть на край земли, и там он будет петь только для меня! А я буду любить его..."
Дальше мысли размывались совсем уж в непроницаемую розовую пелену...
Меня хватило лишь до полуночи. Я сорвалась с постели, мигом оделась, сунула ноги в башмачки, и прокралась к выходу для слуг. Меж ночными тенями я скользила, сама как тень, твердо помня - менестрель сегодня выступает в трактире, поет для простых горожан. Что такого тайного было в этом, я не понимала. Главное, он будет петь! Я тихо вошла в трактир и спряталась в темном углу. Зал был слабо освещен, лишь в середине, там, где сидел Ирвин, горело несколько толстых свечей. Он пел, склонив лицо к инструменту, лишь изредка поднимая взгляд, как-будто стараясь увидеть в темноте что-то, известное только ему...
--
Ох...-тонкий девичий вздох, отражение всполохов огня в широко раскрытых глазах. - Бабушка, а что дальше было-то? Ты вдруг так замолчала...
--
Дальше...Хорошо.
Когда я смогла оторваться от созерцания его лица, я стала слушать. Слова долго не доходили до моего сознания сквозь мечтательную дымку. Но вот первые строки стали прорываться, рваный ритм, твердые, бьющие по нервам окончания, жесткий бой гитары...
...Поднимите голову, голову склоненную.
Сквозь сиянье золота поглядите вглубь!
Оцените холодно знать непревзойденную.
Спесь и самомнение, подлости и блуд.
Разогните спину вы, вопреки обычаям.
Вспомните убожество пережитых лет.
Перестаньте верить вы в княжее величие -
На трудягах держится, не на знати свет! ...
Я сразу вспомнила подслушанный разговор моего отца с прелатом. Тогда я от скуки забрела в западное крыло замка, где, в общем-то, почти никогда не бывала. Меня привлек негромкий голос святого отца из-за одной из дверей.
--
Опять волнения, князь! Беднота нападает на сборщиков налогов, ночами пропадают стражники, да и слугам божьим несладко приходится...
--
Я так и не смог выяснить, кто за всем этим стоит. Заметил лишь, что смута начинается всегда во время праздненств. Наверно, кто-то очень не хочет, чтобы в княжестве жилось весело!
--
Или вождь мятежников, главный заговорщик - или кто он там, приезжает в столицу именно на праздники.
--
Но почему?
--
Мне кажется, князь, праздники - это повод для этого человека появиться в столице и делать свои дела незаметно.
--
Возможно...Вот что, святой отец, если вам удастся что-либо узнать, хоть малейшую зацепку, немедленно оповестите меня!
--
Непременно, князь, непременно...
Тогда я не слишком впечатлилась подслушанной беседой. И только теперь, дыша спертым воздухом трактира, я поняла - вот она, причина беспокойства отца, передо мной! Это песни Ирвина - катализатор мятежа! Все, что он пел при дворе - ложь, до последнего слова, своеобразный налог для менестрелей в пользу знати. А здесь, среди простолюдинов, он - подлинный, настоящий! И этот подлинный менестрель, эта неожиданная сторона его жизни меня просто ошеломила...
...Руби оковы, хватай клинки!
Покровом ночи закрыты лица.
Победы новой часы близки!
Гуляй, бродяги! Гори, столица!...
Песня смолкла. Перед моими глазами все плыло, то ли от дыма, то ли от слез. Ирвин встал, молча подошел ко мне, - и как разглядел только! - взял под руку и молча вывел на улицу. Сам же вернулся и закрыл за собой дверь...
--
Бабушка, ты опять замолчала...
--
Простите, болтушки, задумалась. Я вспоминала...Через год я встретила своего будушего мужа, тогда - знатного потомка древнего рода, правда, за душою у него, кроме коня, лат и меча, ничегошеньки не было. Он не умел красиво говорить, не мог бы и пары строф сложить при всем своем старании. И петь он не умел. Зато он тогда был со мной честен, как честен по сей день. Я люблю его, и за эту честность - тоже...
--
А что случилось с менестрелем? Который Ирвин?
--
Ах, право, не знаю, болтушки. Говорили, где-то в Западном княжестве в тот год повесили менестреля, может, это он и был. Из нашей столицы он скрылся в ту же ночь, и народ сразу успокоился.
--
И ты ни разу не вспомнила больше о нем?
--
Вспоминала иногда. И рассказывала дочери, а теперь - вам. О том, как легко поверить красивым словам, а особенно - красивым песням. И чем это порой оборачивается. А теперь, перед тем как идти спать...
--
У-у-у...
--
Да! Время позднее. Спорить не стоит, болтушки. И вспомните, что мы делаем после каждого моего рассказа?