Подчасова Элеонора Александровна : другие произведения.

Секлетия

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Отрывки из романа

   Однажды, года два назад, мне приснился сон, что осталась я одна, так что и поговорить уже не с кем, тогда я стала писать. Так появилась повесть "Вкус дождя". Потом роман "Секлетия". Но больше я никогда не писала крупную прозу, а только рассказывала сказки своим внукам.
  

Секлетия

Начало романа. 1894 год

  
   Глава первая. Широкая река быстро и тихо катила свои воды. И только оттуда, где она делала поворот, доносился неумолкающий день и ночь гул знаменитых днепровских порогов. В брызгах и пене разбиваясь о камни, река проявляла там свой норов и силу в извечном стремлении к морю. А здесь она играла мускулами на глубине. И только ветер мог гладить и теребить её, завивая кудрями волны и срывая белые барашки.
  Девушка распрямила спину, завела руки за голову и зажмурилась, глядя на солнце. Капельки воды искрились в её волосах, собранных в пышный узел на затылке. Подол длинного платья был подоткнут. Босые ноги твёрдо стояли на скользком камне, чуть утопающем в воде, так что были видны маленькие и крепкие, розовые ступни. А на другом камне, большом и плоском, выступающем над водой, стояли две корзины. В одной было сложено отжатое бельё, другая была пустая.
   Она только что закончила полоскать, за ней наблюдали.
  
   Человек всё утро бродил по берегу, и песок набился ему в туфли. Свежее утро сменилось тёплым майским днём. Весна ещё не уступила дорогу жаркому лету, её свежее дыхание порывами ветра прохладно касалось разогретой солнцем земли. Человек вытрусил песок из туфель и теперь лежал под кустом. Заросли ивняка защищали от свежего ветерка, здесь было даже жарко. Река у берега искрилась мелкой рябью и набегала широкими кругами на песчаную отмель. Разомлевший и утомлённый яркостью и блеском красок, человек задремал. Сквозь ресницы, или сквозь тонкую зелень ивняка, возник образ девушки. Она стояла совсем близко, на камнях. И солнце золотило ноги нежным загаром.
   - Я так долго был зачарован игрой воды и солнца, вот и разыгралось воображение, - думал молодой человек. - Откуда взялась здесь эта девушка, не из воды же и света?
   Между тем девушка взяла тяжёлую корзину с бельём, вложила во вторую, пустую, и подхватив обе, лёгким гибким движением, опёрла корзины в бок, как будто и веса в них не было, и пошла к берегу, весело шлёпая по воде. Совсем никакое не видение, а живая, что ни на есть настоящая, девушка. И ему вдруг захотелось её удержать.
   - Как зовут тебя, красавица?
   Девушка быстро обернулась. Перед ней стоял паныч, молодой и красивый.
   - "Секлетiя Лазарiвна", - ответила она, запинаясь. Возникла неожиданная досада, сыскалось же такое имя в святцах! "Тiльки злобливий дiдько якiйсь менi сподобив дати таке iм'я", - подумала. И нахмурив брови, вздёрнув подбородок, хотела уже пройти мимо, но паныч рассмеялся. Да так весело, как простой парубок. И девушка поставила тяжёлые корзины на песок, смущённо одёрнула юбку и, взглянув на паныча, увидела глаза, светлые, как та вода, в которой только что плескалась. "Мабуть, вiн той гiсть, що приiхав до сина управляючого" - гадала она. Хоть Чапли селом считается, но не такое уж маленькое. А ей так всё известно, что не только у них в селе, а и в самом поместье графов Воронцовых делается.
   - Так ты старого Лазаря дочка? - спросил паныч. А глаза его смеялись и играли, как та вода.
   - "Да. Лазарь - мiй батько" - ответила красавица и подхватила свои плетёные из лозы корзины, и пошла. Сама крепкая, гибкая и тонкая, как та лоза.
   - Се-кле-ти-и-и-я... Это ж, надо. Ещё и Лазаревна. Не знаешь, где и встретишь такую красоту, - смотрел ей вслед паныч.
  
   - Прямо Суламифь, какая-то. Да ещё здесь, на берегу Днепра, - удивлялся паныч, рассказывая своему приятелю вечером за чаем, про встречу.
   - Ох, смотри, уж не приглянулась ли тебе? - засмеялся приятель и добавил, - На неё многие тут засматриваются, так она в невесты ещё не вышла.
   - Не скажи, - удивился паныч.
   - Ей пятнадцати лет отроду нет, - отвечал друг.
   - Заберу-ка я её в своё тульское имение, а то пропадёт здесь зазря. Жена моя её грамоте научит, она школу для сельчан открыла. У нас сын родился, а девушка, видать, славная, будет моей жене помощница. Захочет, замуж выдадим. Женихи у нас имеются.
   - Не крепостное право сейчас, чтоб распоряжаться. Не отдаст её батько. Он из козаков запорожских, а они вольные всегда были. У каждого, знаешь, своя судьба.
   - А, это уж моя забота, - отвечал паныч.
  
   Не хотели отпускать Секлетию батьки. Старшая дочь, помощница матери. А что люди скажут? Нехорошо этак ехать на край света за молодым панычом. Да паныч так славно говорил, обещал не обижать дытыну. Никто, сказал, неволить её не будет. Не понравится, вернётся. Не старые ведь времена.
   Спросили Секлетию. Вспомнила она глаза светлые, каких ещё не видывала. Так и нырнула бы в них, как в той Днипро. Может, встретится ей там такой парубок. В тех краях проживает. - "Люды кажуть, у паныча сыночок народывся. Та мени ж нэ звыкать нянчытыся. Дома за старшу була. Шкода тилкы з братыком мэншым розтаватыся. Та я повернусь, тилькы-но грамоты навчусь".
   Так появилась в большом тульском поместье новая горничная у молодой хозяйки.
  
   А через два года приехала Секлетия с мужем назад. И с сыночком малым на руках. Мужа звали Фрол Васильевич. Он был невелик ростом, носил сапоги на каблуках, чтоб с женой своей, значит, вровень быть. Но мал золотник, да дорог. И Секлетия звала мужа, мягко и ласково, по-малороссийски, Флор. Хотя поп говорил, что это совсем другое имя.
   Под Тулой, где Фрол Васильевич родился, половина села была русская, половина - из поселенцев с Украины. Фрол был русский. Секлетия - украинка. Свою жену Фрол звал Мать. Фрол был рыжий и живой, как ртуть. И у него были светлые, прозрачные глаза. И Мать, видно, тонула в них. А, придя до памяти, не знала "звидкиля ця щэ дытына взялася", и всё удивлялась.
   Молодая семья перебралась в новый посёлок, Воронцовка, что у моста, где селились железнодорожники. Фрол стал работать помощником машиниста на паровозе. Зарабатывал хорошо, но расходы росли, дети сыпались, как горох. Не детки - ангелочки. Но ведь и хорошего тоже много бывает. И вот, Фрол, пытаясь остановить нашествие этаких ангелочков, заехал на своём паровозе аж до Маньчжурии, и приезжал домой только в отпуск раз в год, а то и реже. Привозил с собой подарки, и радость, и праздник, - и уезжал опять, а семья жила в ожидании его возвращения. Но когда снова приезжал, его ждала Мать, ещё с одним сыночком в люльке. И когда понял Фрол, что от судьбы не убежишь - дом был полон детворы. И когда, наконец, решил окончательно вернуться "до рiдноi" хаты, можно было уже нянчить внуков.
  
   Из двенадцати детей, что бог дал Секлетии, четырёх забрал к себе господь на небо. "Щэ пьят нэ набылы. Там и нэ трэба. Литають воны там, мои янгелочкы" - говорила Мать. А дома росли семь братьев и одна сестра. Все были хороши, каждый по-своему, но отличало их всех удивительное фамильное сходство, и дружные были - один за всех, и все за одного. Попробовал бы кто-нибудь их обидеть.
   Фрол Васильевичу из-за дальних поездок некогда было заниматься детьми. Песчаные кучугуры на берегу были им батькой. А Днепр - нянькой. Целые дни проводили они на реке, плавали косыми саженками, заплывали на острова. Прибегали домой только поесть. Еду готовила мать простую. Варилась картошка "мащэна" и "нэмащэна". Это было два разных блюда. А означало, с маслом и просто так. Борщ варился в ведёрной кастрюле. Каждый набирал себе сам, вылавливая гущу, и последнему доставалась сама юшка.
   Хозяйство мать не держала. И так хватало хлопот с этой оравой. Раз в неделю, в субботу, приезжал до матери брат из села Чапли, что за рекой. Привозил сало, муку, сметану и всякую огородину. Учил и наставлял племянников. Кого словом, а кого доброю лозиною. Около хаты был садочек. Росли вишни, яблони-китайки, груша-дичка, такая рясная и сладкая, что кормилась вся Воронцовка.
   Подрастали дети и, казалось, не обременяли они мать, как будто годы обходили её стороной. Была всё такой же гордой осанка. Мать жила своими детьми, заради детей. А отец трудился в дальних краях, чтоб семья ни в чём не нуждалась. Жили скромно, но дружно. Все дети хорошо учились. Все получили образование, все вышли в люди.
  
   Река спокойно катила свои воды. Но пришла революция, отобрала старших сыновей, разметала по разные стороны баррикады.
   Вернулся домой отец из Маньчжурии. И неожиданно для постаревшего Фрола и его жены, у них родился мальчик, Ванечка. Бог дал им ещё одно утешение, на старости лет.
  
  

* * * * * * * * * * * * * * * * * * * *

Окончание романа. 200... год

  

   Глава последняя. Умерла старуха. Жила она давно одна, хотя одинокой не считалась. Где-то жили её дети. Приехали дети, квартиру продали. Осталась одна фотография на стене: забыли, видно, снять. Сверху, на обратной стороне, надпись: "Двадцать пять лет. Впереди дорога счастья. Я спешу"
   Красивая. Нельзя не любить такую. А в самом низу, тем же почерком: "На полдороге стала. Потом брела"
   Почему её обмануло счастье? А вот и ответ. Карандаш почти стёрся. "Он никогда никого не любил!" А дальше как бы след от помады. Но я уже знаю, что там написано. Когда-то, давно, мне моя бабушка ещё говорила: "Любовь - это бог. Нет бога - нет и любви"
   Живут как-то люди без бога на сердце. И сердцу вроде легче, страдает как-будто меньше. Вот только другое сердце, что рядом с ним, от горя разрывается.
  

Пусть след мой исчезнет, развеется пыль,

Мои башмаки пусть отправят в утиль.

Забудется всё, а любовь никогда!

Так было. Так будет всегда.

  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"