Повстанческую армию образца 1863 года можно сравнить с лоскутным одеялом: множество отрядов-лоскутов, так и не стали единой силой из-за отсутствия согласия среди руководителей, из-за умелых действий царских войск, из-за неподготовленности командиров, нехватки оружия... Причин на самом деле, было куда больше, но каждый 'лоскут' - это люди, которые желали лучшей доли своим потомкам, и не жалели своих жизней для того, чтобы добиться цели...
1
'...четыре зеркала, три простых, два ломберных стола, двадцать четыре стула, один диван, одна скамья, три простых стула, две казённые канапы.'
Стась отложил перо и ловко прихлопнул невесть откуда выползшую муху. От хлопка перо подскочило и поставило кляксу на лист гербовой бумаги, а резкое движение сразу же отозвалось болью в ушибленном плече. Он потёр больное место и угрюмо уставился в окно. Мелкий апрельский дождь красил серой краской и без того серые фасады каменных домов. У ледника о чём-то спорили унтер-офицер и конюх. За спором внимательно наблюдал невзрачный господин в сером костюме. Проезжие, высыпавшие из киевского дилижанса, толпились у дверей флигеля... На ветхом заборе мокла принесённая ветром афиша заезжей труппы актёров...
Стась отвернулся - бывший острог, 'обращённый дворянским собранием под почту' почти полвека назад, так и оставался острогом, несмотря на все старания почтосодержателей. Он снова поморщился и потёр больное плечо - неделю назад его лошадь снова понесла. Только в этот раз он расшибся сильнее обычного. Его временно освободили от основной работы и посадили в контору, где он уже третий день пытался составить опись небогатого почтового имущества.
- Эх, мне бы в лес... Хоть на недельку... - пробормотал он и вздрогнул от неожиданного рычания.
- Р-р-к-хм-мм! - звучно прочистил горло, неслышно вошедший в комнату унтер-офицер. - Будет тебе неделька в лесу. Вот это письмо нужно срочно доставить в Самсоны.
Он протянул Стасю увесистый пакет, заклеенный большой сургучной печатью с неясным оттиском. Ни адреса, ни почтового штемпеля на пакете не было.
- Передашь лично в руки Самсоновскому кавалю. Скажешь, что это от его столичного племянника.
Стась с сомнением посмотрел на пакет. Он работал почтарём уже пять лет, но писем без адресата ещё не доставлял. В пакете явно было что-то не совсем законное. Стась догадывался, откуда ветер дует. Ходили слухи, что в Польше готовится восстание, и вероятность того, что оно докатится и до восточного рубежа бывшей Речи Посполитой была очень велика. Впрочем, колебался он не долго. Ни актёрская труппа, ни кабак, ни прелестные глазки пани Анны, дочери почтосодержателя, не смогли бы удержать его в этом сером городе.
- Пётр Рыгорович, - сказал Стась, - неспокойно нынче на дорогах. Дозвольте письмо в частном порядке доставить.
- Дозволяю, - с облегчением выдохнул Пётр Рыгорович. - Ежели что, ты к крёстному в гости едешь, - перешёл он на шёпот. - А пакет спрячь от греха подальше. Не ровен час заметит кто... И передай лично в руки!
Пётр Рыгорович выпрямился, разгладил седые усы и поправил пустой рукав. Руку он потерял в крымской войне, а взамен получил медаль, да должность унтер-офицера губернской почты, под началом которого служило полтора десятка почтарей. Старик был строг, справедлив и совершенно не умел обманывать. Поэтому Стась не стал учинять допроса, а просто взял пакет.
- Передам, - сказал он.
- Вот и ладненько, - Пётр Рыгорович похлопал Стася по плечу и достал из кармана конверт.
- Это тебе на дорогу. Назад можешь не торопиться. Лечись. Недели на отдых тебе хватит?
- Хватит, - усмехнулся Стась и принял конверт. Его годовой оклад был всего сто двадцать рублей, поэтому любая прибавка могла оказаться кстати.
- Тогда иди. Пакет нужно доставить срочно. Умри, но доставь! Понял?
- Точно так, господин унтер-офицер!
- Кру-гом! Шагом-арш!
2
Комнатка во флигеле, где жил Стась, казалась тем, чем была на самом деле - временным пристанищем: простая кровать; печка; небольшой стол; зеркало на стене; да маленький сундук в углу составляли всё её нехитрое убранство. Большего Стасю никогда не требовалось. Точнее, почти никогда. Он был страстным книгочеем, и с удовольствием копался в библиотеках своих друзей, подыскивая себе в дорогу то томик Горация, то что-нибудь из сочинений Плутарха. Но в этот раз он решил обойтись без книги - в Самсоны он рассчитывал приехать уже к вечеру. Собрался Стась быстро. Пять лет работы почтарём не прошли даром: в небольшой чемоданчик легли ножницы, бритва, зеркальце, кусочек мыла и свежая рубашка. Флакончик с нюхательной солью - спасением от изнеженных попутчиков, нередко пытавшихся испортить его одежду содержимым своего желудка - Стась положил в карман. Пакет он зашил в дорожный кафтан, а конверт просто засунул за пазуху. Затем, немного поколебавшись, пошёл в угол своей каморки, подцепил ключом половицу и достал из тайника 'дерринджер'. Маленький пистолетик приятно холодил руку. Стась недолго думая отправил его в карман, в компанию к флакончику и, вернув половицу на место, покинул своё жилище. Спустя четверть часа он уже ехал в дилижансе по Санкт-Петербургскому тракту, откинувшись на мягкую спинку сиденья.
Стась задумался. Он любил свою работу. За пять лет он изъездил весь Могилёвско-Киевский тракт, повидал, как живут и простые люди, и шляхтичи разного достатка. Общаясь в пути с разными людьми - умными, и откровенно глупыми - он пришёл к интересному выводу: 'дорога всех делает равными'. Он видел, как получившие европейское образование дворяне садясь в дилижанс бормочут заговоры от 'лесного татя', а раскольники-беспоповцы ставят ксендзов в тупик вопросами затронутыми в малоизвестных апокрифах.
При воспоминании о раскольниках его плечо снова заныло. Он вспомнил, как во время поездки в Марьину слободу, здоровенный кузнец-старовер с криком 'бей нечистого' бросил в него молот. Стась перекрестился - кузнец, слава Богу, промахнулся. Молот пролетел мимо, зацепив рукояткой лошадь. Лошадь понесла, и остановилась лишь в лесу, после того как Стась свалился с неё, не успев вовремя увернуться от одного из дубовых сучьев, попавшихся на его пути.
Он снова потёр плечо и замер. До него дошло, что пакет он должен отдать именно кузнецу.
- Может не все кузнецы такие шалёные, - пробормотал он и оглянулся на попутчиков.
Пожилая супружеская пара громким шёпотом обсуждала поведение дочери каких-то Скребницких, невзрачный господин в сером костюме смотрел в окно. Стась успокоился и прислонился лбом к прохладной древесине дверцы.
3
В Самсонах Стась уже бывал, и дорогу помнил хорошо. От тракта лесом часа два ходу. Стась поправил сумку, и вошёл в лес. Как всегда он ощутил исходившую от деревьев силу, почувствовал, как она наполняет его, заставляя утихнуть докучливую боль в плече. Вдохнул воздух, пропитанный запахами иглицы, прелых листьев, и весенних трав и блаженно зажмурился... Его слух, уставший от городского шума и скрипа каретных рессор, привыкал лесной тиши. Далёкий стук дятла и поскрипывание вековых сосен наполняли его душу спокойствием. Но в эту знакомую музыку то и дело вплетался какой-то звук.
Источником незнакомого звука оказался ничком лежавший в зарослях орешника человек. Он еле слышно стонал, но, судя по всему, ещё не был готов покинуть этот грешный мир. Его одежда, несомненно, соответствовавшая последней столичной моде, была испачкана иглицей, а на белом воротничке темнела засохшая кровь. Стась оглянулся и достал из кармана пузырёк с нюхательной солью. Осторожно перевернув страдальца, он поводил у его носа открытым флаконом. Ноздри бедняги дёрнулись и, издав ещё один негромкий стон, он открыл глаза. Стась смахнул с его лица прилипшую иглицу и дал понюхать соль ещё раз.
- Уберите, - слабым голосом попросил раненый, и потёр руками лицо. Он был молод, едва ли старше Стася, но по его тону было заметно, что он привык командовать.
- Как угодно, - согласился Стась, и убрал пузырёк в карман.
- Помогите мне подняться...
- Боюсь, вам пока не стоит вставать.
- Глупости, я в порядке.
- Хорошо, - не стал спорить Стась и помог упрямцу встать на ноги.
- Антоний, - хрипло сказал упрямец, навалившись на своего спасителя.
- Что? - переспросил Стась, пытаясь удержать его на ногах.
- Меня зовут Антоний.
- Станислав. Можно Стась.
- Стась... Хорошо... Вот что, Стась, мне в Черноручье нужно. Помоги дойти!
- Боюсь, что в Черноручье мы с вами и к следующему утру не дойдём. Я в Самсоны иду, подождите здесь, я к вечеру на подводе за вами приеду.
- Нет, я пойду с вами! - Антоний выпрямился и оглянулся. - Моя сумка... Где она?
- Здесь не было сумки.
- Проклятье! Это плохо. Это очень плохо! Впрочем, пёс с ней, пойдём в Самсоны.
Стась тяжело вздохнул, подхватил свой чемоданчик и повёл Антония туда, куда надеялся дойти налегке.
Изба кузнеца, стоявшая на отшибе, уже была почти не различима в ночной тьме, когда к ней подошли два путника. Здоровенный пёс, дремавший у ворот коротко рявкнул, зазвенев цепью. В окне затеплился огонёк, и могучий бас кузнеца спросил:
- Кто там?
- Я вам письмо от племянника привёз, - ответил Стась, отирая пот со лба.
- Большое, однако, письмо, - прогудел кузнец. - Давай, заноси его.
Стась с опаской прошёл мимо посторонившегося пса, еле удерживая почти не переставлявшего ноги Антония, и уронил его на руки кузнецу. Тот подхватил его как пушинку, и внёс в избу. Стась перевёл дух и осмотрелся: сени, просторная кухня, отделённая от двух жилых комнат большой печью, не самая плохая кухонная утварь... Видно дела у кузнеца шли неплохо.
Кузнец уложил Антония на широкую лаву, и прогудел:
- Марыля, воды принеси!
В кухню, впорхнула девушка, лет семнадцати. В белой домотканой рубахе она была похожа на привидение. На лету она повязала клетчатый передник, поправила косу и достала из печи большой чугунок. Плеснув из него в деревянное ведро, она добавила туда несколько ковшей холодной воды из стоявшей в углу бочки. На край ведра она положила белую льняную тряпицу, и растворилась в полумраке сеней.
Стась следил за ней как зачарованный.
- А ну-ка, хлопец, помоги мне, - кузнец уже стащил с Антония сюртук и рубаху, и теперь пытался рассмотреть рану на его голове. - Держи! - он протянул Стасю толстую сальную свечу и, повернув Антония на бок, осторожно промыл рану льняной тряпицей, оставленной Марылей.
- Где ж ты нашёл такое 'письмо'? - спросил кузнец, смывая остатки крови с шеи гостя.
- В лесу, - вздохнул Стась и подцепил ногтем нитку. Мгновение спустя он уже держал в руках пакет, за доставку которого так переживал Пётр Рыгорович. - А это настоящее письмо.
Кузнец отложил тряпицу, взял письмо и выглянул в сени:
- Марыля, перевяжи человека!
Девушка впорхнула в кухню, с листьями подорожника в руках, тоже осмотрела рану, и исчезла в одной из комнат. Стась почувствовал, что при её приближении сердце его начинает биться с перебоями. Вскоре Марыля появилась снова с полосой льняной ткани в руках. Она вымыла подорожник, приложила к ране и замотала тканью.
- Рана не глубокая, череп цел. Проспит ваш друг до утра, и будет почти здоров, - сказала она, и сердце Стася замерло.
- Я его почти не знаю, - с трудом выдавил он, когда сердце снова застучало.
- Что же, тогда у вас есть надежда, что вас когда-нибудь тоже спасут, - улыбнулась она, - ибо сказано в писании: 'поступай так, чтобы максима твоей воли стала законом для окружающих'
Стась открыл рот, но не смог произнести ни звука. Его голова пошла кругом, а сердце и вовсе готово было выпрыгнуть из груди. Удивление и восторг, нежность и смущение... Даже он сам не смог бы ответить, чего в его душе в это мгновение было больше.
Впрочем, разобраться в своих ощущениях ему явно было не суждено: за окном залаял и коротко взвизгнул пёс, дверь распахнулась от сильного пинка ногой, и в кухню ввалились трое жандармов, позади которых деловито вышагивал тот самый невзрачный господин в сером костюме, который слушал спор Петра Рыгоровича с конюхом, а потом ехал в дилижансе вместе со Стасем.
- Станислав Мартусевич, как я понимаю, - обратился он к Стасю и вышел вперёд.
- Да, - ответил тот.
- Вы обвиняетесь в пособничестве заговорщикам.
- Каким ещё заговорщикам? - Стась изумлённо уставился на 'серого господина'.
- А вот этим, - кивнул он в сторону Марыли, аккуратно поправлявшей повязку на голове Антония. - Одного из них, господина Олендского, вы сопровождали сюда от самого тракта, а другая получила от вас письмо с инструкциями от руководства повстанческого комитета.
Стась ошалело оглянулся на Марылю, и этого хватило 'серому господину', чтобы с ловкостью карманника выхватить у него из кармана 'дерринджер'.
- Вот и доказательство вашей причастности, - провозгласил он. - Вы арестованы. Дождёмся кузнеца и заберём всех четверых, - обернулся он к жандармам.
Стась почувствовал, как его снова захлестнула волна эмоций, только теперь их было гораздо меньше: лишь отвращение и ненависть переполняли его. Он глухо зарычал, и всё дальнейшее потом вспоминал, как плохой сон. Жандармы отпрянули. Один из них забормотал:
- Я не мясо, душа крещёная, Господом благословенная, ни один волк не возьмёт моей души, и не два, и ни вся стая. Ангелы, Архангелы, земля тропа, щит. Аминь...
Лицо 'серого господина' как-то странно вытянулось, он вскинул отобранный у Стася 'дерриннджер', раздался хлопок, и плечо почтаря свело от боли. В то же мгновение за спинами жандармов появился кузнец. Дважды он стукнул незваными гостями, как пасхальными яйцами и все они неловко растянулись на полу.
Стась сел на пол рядом с ними. Кузнец присел напротив и заглянул ему в глаза :
- А ты непрост, хлопец, ой непрост!
- Это я слышу от кузнеца, дочь которого цитирует Канта, прикрываясь писанием, - поморщился Стась и посмотрел на своё плечо. Ровно посреди плеча на рубахе красовалась небольшая дырка с обугленными краями, а под ней виднелась чистая нетронутая кожа. Стась удивлённо поковырял её пальцами, и понял - плечо больше не болело.
- Мы тутэйшыя, - усмехнулся кузнец, а вот ты о себе, видать, ничегошеньки не ведаешь.
- Почему же, - пробормотал Стась, - кое-что...
- Ага, - улыбка кузнеца стала ещё шире.
- Я шляхтич, - разозлился Стась. - Нам клейноты от великого Витовта достались!
- Где же твоё имение?
- Нет имения, - Стась потупился. - Крестьяне спалили. Они решили, что мой отец по ночам в волка перекидывается и скотину у них режет...
- А кони под тобой никогда не пугались? Да и раны в лесу, небось, быстрее затягиваются?
- Угу... - Стась понял, куда клонит кузнец и тоскливо посмотрел на Марылю. Та внимательно разглядывала его, и её глаза слабо поблескивали, отражая неверный огонёк сальной свечи.
- Когда-то наши предки верили, что с помощью этого заговора можно превратиться в волка, - кузнец снова улыбнулся и покачал головой, - ошибались они. Только тот может стать волком, кому предки сей дар завещали.
- Значит, Геродот был прав, - прошептал Стась и потёр лицо. - И мы потомки тех самых невров... А Марыля?
- Да. Она моя дочь.
- Антоний?
- Нет. Я хорошо знал его отца, но мы с ним не родня. Мало нас осталось, и ты из нашей стаи. Пока что не всему обучился, да это дело поправимое, всё тебе расскажу, и покажу. Только давай этих соколиков сперва свяжем, - кузнец рассмеялся. - Ну и рожи у них были, когда ты поусцю обрастать начал. Держи...
Стась поднялся, и помог кузнецу спеленать непрошеных гостей. Голова у него шла кругом, и рассудок изо всех сил старался уцепиться за реальность. Раньше жандармы принадлежали к обычной реальной жизни, и изредка попадались Стасю на глаза, а оборотни всегда жили только в сказках, и никогда не покидали книжных страниц. А теперь всё перемешалось: он сам оказался оборотнем, а жандармы пришли за ним! И как с этим жить дальше? Стась завязал последний узел и опустил руки.
- Ну что, почтарь, - хлопнул его по плечу кузнец, - теперь впору и познакомиться. Тебя, как я понял, Стасем кличут. А я Михась. Для тебя дядька Михась. А с Марылей ты уже познакомился. Так, Марыля?
Стась оглянулся и успел заметить, как девушка покраснела, потупилась и выскочила в сени.
- Ладно, пускай погуляет. А теперь слушай. Письмо от племянника ты вовремя доставил. И не только письмо, но и его самого привёл. Теперь от тебя тайн нет. Мы с племянником должны народ поднять. Тяжко это... Люди до сих пор в доброго царя верят, настоящий Манифест ждут. Однако-ж, хоть и тяжело, но поднимаются. Времени у нас мало. Слежка кругом. И эти соколики, - он кивнул в сторону жандармов, - неспроста сюда залетели. Завтра собираем всех, кого сможем здесь, потом в Черноручье и Новосёлках. Дальше идём на соединение с другим отрядом. Вот и всё.
Дядька Михась замолк и посмотрел в окно. Стась молчал, ожидая продолжения. Кузнец взглянул на него и усмехнулся.
- Пошли во двор, - сказал он Стасю, - негоже в доме перекидываться. Они вышли, и кузнец разделся догола.
- Дядька Михась, - Стась удивленно посмотрел на грудь кузнеца, - а крест?
- Да он не мешает. Что мы - нечисть какая? Мы люди православные. В одёжке запутаться можно, а крест нам не помеха. Давай живее, ночи коротки.
Стась стыдливо оглянулся - хоть бы Марыли поблизости не было - и, махнув рукой, мол, всё равно темно, неловко стянул с себя одежду.
Оборачиваться волком он обучился быстро. Приятное ощущение лёгкости, новые запахи и звуки... Всё это приводило его в восторг. Он бы с удовольствием побегал по лесу, да кузнец остановил его:
- Досыть, скоро светать начнёт. Надо поспать...
Стась вздохнул: самый необычный день в его жизни закончился.
4
Проснулся он от того, что кто-то тряс его за ногу.
- Что, уже утро? - сонно пробурчал он.
- Вставай, волчонок, - голос Марыли прогнал остатки сна. Стась резко сел и схватился за лоб: он спал на печи, на лежанке, и потолок там был низок.
Марыля тихонько хихикнула и тотчас же спросила:
- Не убился?
- Да нет, вроде...
- Слезай тогда, завтрак готов.
Стась неловко сполз с печи, и вышел во двор. У крыльца он увидел серого пса с перевязанной головой. В темноте он показался Стасю небольшим. На деле же пёс был гораздо крупнее обычного волка. Он посмотрел на гостя печальным взглядом и громко чихнул.
- Тебе тоже досталось? - участливо спросил Стась и потрепал пса за загривок. Тот довольно заворчал и перевернулся на спину, подставляя живот.
- Ну уж нет, - рассмеялся Стась, - ты то наверняка позавтракал. Вон мосол какой здоровый недоглоданный лежит. А у меня в брюхе волки воют!
Он пошёл к кадке с водой, умылся и вылил ковш воды на голову. Холодная вода окончательно прогнала остатки сна, но не сделала хмурое апрельское утро более приятным. Стась вспомнил, как пахла мокрая земля, когда он надевал волчью шкуру и вздохнул: ему жутко хотелось надеть её ещё раз, но волчье время уже прошло. Он вытер лицо рушником, пригладил волосы и пошёл в дом. За столом уже сидели и дядька Михась, и Марыля, и Антоний. Стась покраснел, понимая, что ждали только его и сел на своё место. Сдобренная маслом просяная каша и кусок вареной щуки легко утолили его голод, но теперь его начал мучить голод иного рода: ему хотелось не отрываясь смотреть на Марылю, ловить каждое её движение, каждый взгляд, слышать каждый вздох. Да разве мог себе позволить воспитанный шляхтич пялиться на дочь приютившего его человека?
- Мы используем тактику гуситских войн, - тихо говорил кузнецу Антоний, - будем строить своего рода редуты из телег...
- А стрелять вилами будете? - спросил кузнец.
- Оружие будет, - убеждённо ответил Антоний. - Братья Манцевичи уже здесь?
- Да, только оружия у них почти нет.
- Не может быть. Впрочем, это не важно...
Стась делал вид, что увлечён разговором и украдкой разглядывал Марылю. Она упорно не замечала его взглядов.
- А ты, шляхтич, что думаешь? - не дал ему уклониться от разговора Антоний.
- О чём? - растерялся Стась.
- То, что ты о хозяйке думаешь, и так понятно, - усмехнулся Антоний. А вот что ты думаешь о восстании?
- Если честно, не пойму я для чего оно шляхте нужно.
Антоний посерьёзнел.
- Для чего, говоришь... А для чего воевал Костюшко? Для чего декабристы на Сенатскую выходили? Дворяне издревле клялись защищать свой народ, только последнее время всё с ног на голову стало. Народ дворян кормит, да ещё и от Наполеонов всяких защищает. Мы хотим всё сделать так, как должно быть: крестьянам дать землю и свободу, а дворянству вернуть честь.
- Высокие идеалы, - хмыкнул Стась.
- Ну да, - начал горячиться Антоний, - идеалы. Если у людей не останется идеалов, что тогда? Homo homini lupus est?
- Неудачная цитата, - пробурчал кузнец.
- Может и так. Но ты, дядька Михась, тоже шляхтич! Почему ты с нами?
- Хе! - усмехнулся кузнец. - Я из тех шляхтичей, которые когда навоз на поле вывозят, саблю в кучу втыкают. Это чтобы видно было, что шляхтич едет. А с вами я иду потому, что ещё немного, и навоз-то мне вести будет некуда. Да ты не горячись, у каждого свой интерес. Ты о главном спроси.
- О чём? - растерялся Антоний и посмотрел на Стася. - Ах, да! Ты с нами?
Стась смутился. Меньше всего ему хотелось воевать за чьи бы то ни было идеалы, но его жизнь изменилась благодаря кузнецу и его дочери, и уйти от них сейчас было бы предательством. Он поднял глаза и встретился взглядом с Марылей. Уйти от зелени этих глаз было бы ещё большим предательством, решил он и сказал:
- Да, я с вами.
- Ну, что, - встал из-за стола кузнец. - Отдохнули, пора и поработать.
5
Самсоновский повстанческий отряд оказался небольшим - двенадцать человек, из которых двое было явно не местных. Они были похожи на крестьян не больше, чем волк на болонку. Их военную выправку невозможно было спрятать даже под теми лохмотьями, которые они на себя натянули. Стась угрюмо осмотрел это воинство и покачал головой. Крестьяне были в чистой одежде, а в руках у каждого был либо узелок, либо заплечный мешок. Оружия, кроме двух аркебуз, ровесниц Иштвана Батори, ни у кого не было.
- Вилы, косы, да топоры против карабинов? - шепнул он Антонию.
- В Черноручье будет ещё. Остальное отберём у противника, - шёпотом ответил тот. - Видишь тех двоих? - он кивнул в сторону чужаков, запримеченных Стасем. - Это артиллеристы. Они целой роты солдат стоят. И оружие у них имеется.
Стась подумал, что два артиллериста даже с полуротой не справятся. Не пушки же у них в карманах. К тому же, противник вряд ли отдаст своё оружие. Но он лишь поморщился и продолжил разглядывать крестьян. На миг ему показалось, что одного из этих ополченцев он уже где-то видел, но Антоний вышел вперёд, загораживая обзор своей спиной, принял позу римского ритора и сказал:
- Граждане! Мы с вами долго терпели. Терпели издевательства и мздоимство властьпредержащих, терпели ненасытный аппетит панов и попов. Но дальше терпеть нельзя! Нас заставляют покупать землю, на которой пахали отцы наши и деды...
- Красиво говорит, - шепнул Стасю кузнец, - только не так, как надо-бы...
- Боюсь, что с такими речами нас в первой же деревне вилами встретят, - согласился с ним Стась. Он оглянулся и увидел выходившую из хаты Марылю с большим узлом. Девушка отвязала пса и села на ступеньку.
- Она что, с нами пойдёт? - спросил он кузнеца.
- Конечно. Раз жандармы сюда дорогу нашли, в покое они нас не оставят. Чем бы эта заварушка ни кончилась, возвращаться нам сюда не стоит.
Стась украдкой взглянул на девушку и потупился. Ему и хотелось, чтобы она пошла с ними, и было боязно за неё...
6
Черноручье прошли к полудню. Урочище Макаровый лес, раскинувшееся за Черноручьем встретило вновь прибывших весёлыми криками, лошадиным ржанием, звоном снаряжения, и дымом костров. Солнце начало проглядывать из-за туч, и воздух наполнился звоном мошкары.
- Пришли, - улыбнулся Антоний и побежал к импровизированному лагерю. Остальные с солидной крестьянской неторопливостью последовали за ним.
Людей в Черноручском отряде оказалось не так много, как рассчитывал Антоний.
- Двадцать человек, конечно, больше, чем двенадцать, - пробурчал дядька Михась, - но это ещё не войско.
- Будет войско, - рассмеялся Антоний. - Завтра съезжу в Новосёлки, Полговики, да Литовск. Ждите с пополнением!
- Твои бы слова да на хлеб мазать, - вздохнул кузнец и пошёл готовить место для ночлега.
Стась помог ему наломать ветки, и вскоре большой шалаш был готов.
- Пойдём к костру, - хлопнул его по плечу кузнец. - Марыля, небось, уж и по воду сходила.
- Дядька Михась, а что будет с жандармами? - неожиданно вспомнил Стась.
- Да отпустил я их, - вздохнул кузнец, - оружие забрал и отпустил.
- Но, как же...
- А что они нам сделают? Войска пошлют? Так мы для того и собираемся, чтобы с ними воевать.
Стась хотел было возразить, что сил у них пока маловато, чтобы с войсками сражаться, но его прервал звук выстрела. На соседней поляне уже знакомый Стасю артиллерист обучал крестьян стрелять из пистолетов. Вокруг них собрался почти весь лагерь. Стась потолкался возле зевак и снова увидел крестьянина, лицо которого ему показалось знакомым в Самсонах. Крестьянин, заметив его взгляд, торопливо отвернулся и пошёл в лес. Стась задумался. Длинные усы и бритый подбородок крестьянина сбивали его с толку. Вот если бы у него была борода...
- Проклятье, - Стась бросился вдогонку за крестьянином, но того уже и след простыл. - Борода, - простонал он и вспомнил, как бородатый кузнец-раскольник бросал в него молотом.
- Ты чего как шалёный носишься? - голос дядьки Михася прозвучал у него за спиной так неожиданно, что Стась чуть не подпрыгнул.
- Дядька Михась, - сказал он, - тут такое дело...
Его рассказ оказался на редкость коротким, и до безобразия бестолковым, но дядька Михась выслушал его без тени улыбки.
- Да, - почесал затылок кузнец, - занятно. Я ведь его тоже приметил. Не местный он, сразу видать...
- Чего ему только надобно было?
- А ты не понял? Шкура твоя нужна была. Такие как он на нас испокон веку охотились. Не нашей они крови - их не то с юга, не то с востока хазары сюда пригнали. Не прижились они здесь - на восток ушли, а после раскола снова в Речи Посполитой осели. Да-а... Я думал больше таких охотников не осталось. Ан нет... Он тебя сразу учуял. Держи теперь ухо востро!
- А если перекинуться, да по запаху его найти?..
- Цыц! Не только говорить, но и думать об этом не смей, пока люди близко! Береги шкуру, редкая она нынче. Пошли, тебе поспать надо, сегодня караулить будешь, после полуночи.
7
Брусок с размеренным скрежетом ходил по металлу косы. Этот звук леденил душу, проникая в самые отдалённые её уголки, и пробуждая давно забытые страхи. Косарь спрятал брусок в карман, и взялся за косовище. Его генеральский мундир смотрелся странно под этим фиолетовым небом. Впрочем, и небо и поле были не менее странными. Трава - высокая и толстая, как ручка ухвата, и красная, как кровь - шевелилась, словно живая. А когда косарь сделал широкий мах, она с визгом упала, оросив красным соком белую землю. Мах за махом... Визг стал невыносимым, и среди этой странной травы Стась увидел холсты на подрамниках. Ещё мах, и красный как кровь сок брызнул на один из холстов. Стась с замиранием сердца взглянул на холст и увидел заляпанный кровью портрет одного из артиллеристов. Мах за махом... Стась смотрел, как окрашиваются кровью знакомые и не знакомые лица на портретах, и сердце его сжималось от предчувствия неминуемой беды. Мах, ещё мах, и время замедлило бег... Стась понял, чей портрет он сейчас увидит и с криком проснулся.
- Чаго воеш, - сонно пробурчал дядька Михась, - яшчэ чэрци на кулачки не выходзили...
- Да, приснилось тут, - виновато пробормотал Стась, и выбрался из шалаша. Небо снова затянули тучи, но на востоке появилась тонкая светлая полоска. Он поёжился и пошёл менять караульного.
Лагерь спал. Спал и караульный. Стасю пришлось немало потрудиться, чтобы разбудить горе-охранника и отправить его досыпать у догорающего костра. На душе у него было тяжело. Сон никак не шёл из головы. Он прислонился плечом к могучему дубу и посмотрел на костёр. Угли переливались всеми оттенками красного, изредка выпуская жёлтые языки пламени. Он немного расслабился и в этот момент костёр взорвался миллионами ярких брызг, и бросил Стася в кромешную тьму...
8
Стась открыл глаза и потянулся. Боли не было, но желудок недовольно заурчал. Он потянул носом воздух и чихнул - с листика кислицы скатилась крохотная капелька росы и попала ему прямо в ноздрю.
'Интересно, утро сейчас, или вечер, - подумал он, поднимаясь, - и где это я?'
Стась осмотрелся. Он стоял на большой поляне, окружённой густым кустарником. Лес, погружённый в сумерки, не казался ему враждебным, но и домашнего уюта в нём тоже не ощущалось. Он принюхался: апрельский лес пах мокрой хвоей, мокрой мать-и-мачехой, мокрыми белками, диким кабаном и собаками. Желудок снова заурчал, требуя пищи. Стась в нерешительности потоптался на месте, переминаясь с лапы на лапу - за белками охотиться бесполезно, а кабан ему не по зубам. Принимать человеческий облик и бродить по лесу голым ему тоже не хотелось. Он откусил верхушку молоденькой ёлки, и его пасть наполнилась кисло-горьким хвойным соком. Придя к выводу, что хвоя едой быть не может он сел и снова принюхался. Внезапно кусты зашелестели, и ветер донёс до него знакомый запах. Запах собаки и еды. Из кустов, приветливо помахивая хвостом, вышел Серый. В зубах он нёс порядком обглоданную курицу.
'Спасибо, друг, - подумал Стась, - и нашёл же!'. Он осторожно принял подарок Серого и впился зубами в тушку. От голода ли, от того ли, что он был в волчьей шкуре, но эта неощипанная курица показалась ему самым вкусным блюдом из всех, что доводилось пробовать до сих пор. Стась с глухим ворчанием разделался с птицей и, облизнувшись, посмотрел на Серого. Тот помахал хвостом и, то и дело, оглядываясь, потрусил в самую чащу леса. Стась недолго думая последовал за ним, и через четверть часа странная пара - здоровенный серый пёс, и такой же серый волчище с медным крестиком на шее - вышли к окраине леса.
Запах хвои и прелых листьев смешался с запахом дыма, навоза и человека. Стась брезгливо сморщил нос и посмотрел на пса. Тот крадучись вышел из кустов и лёг на брюхо. Стась устроился рядом с ним. Невысокий холм, на котором они очутились, позволял хорошо рассмотреть расположенную внизу деревню. Полсотни дворов с трудом вмещали постояльцев, которых Стасю видеть сейчас очень не хотелось бы. Он насчитал больше полутора сотен солдат, и, вздохнув, посмотрел на Серого. Пёс постучал по земле хвостом, и медленно пополз к околице. Стась двинулся следом и на своей шкуре ощутил, всю прелесть такого способа передвижения: они ползли через грязь и вонь задних дворов, и Стась мысленно проклинал солдат не особенно смущавшихся нехваткой уборных. Последнее, впрочем, мало смущало пса, а вот Стась с трудом преодолевал брезгливость, не покинувшую хозяина даже в волчьей шкуре. В конце концов, Серый остановился, дав своему спутнику облегчённо вздохнуть и затих, словно ожидая знака. Знака не последовало, зато ветер, подувший им в спину, донёс их запах до местных собак, поднявших страшный переполох. Стась напрягся, и шерсть на его загривке встала дыбом. Он не знал, для чего его притащил сюда Серый, но от всей души надеялся, что не для драки с местными собаками. Серый оскалился, коротко рыкнул на Стася, и пока тот соображал, что это может означать, рванул навстречу деревенской стае. Когда первые собаки появились из-за ближайшей пуни, он уже набрал приличную скорость и, не останавливаясь, схватил за загривок не успевшую уйти с его дороги шавку, отбросил её в сторону и с громким лаем рванул через всю деревню уводя стаю за собой. Стась не стал терять время, подаренное ему другом, и подполз поближе к двору, у которого они остановились. Двор был пуст. Приземистый сарай был открыт и из дверей доносились голоса спорящих о чём-то мужчин. Стась подошёл поближе и застыл, вслушиваясь в каждое слово.
- Господин поручик велел доложить результаты допроса, а вы кормите меня бреднями об оборотнях, - хриплый голос, судя по всему, принадлежал пожилому мужчине.
- Я уже устал вам объяснять, что это не выдумка! Эти люди - действительно оборотни! - второй, более высокий голос показался Стасю знакомым.
- Так люди или оборотни? - насмешливо спросил хриплый.
- Оборотни. И поверьте мне - это не смешно. Я видел, как один из них превращался в волка. Это очень страшно!
- Ладно, пойдёте со мной и попытаетесь объяснить это господину поручику лично. Поручик Путята человек образованный. Надеюсь, вы найдёте с ним общий язык.
Стась спрятался за угол сарая, дождался, пока уйдут собеседники, и прошмыгнул в открытую дверь. До последнего мгновения он надеялся, что не угадал, о ком идёт речь, но действительность порой жестока: к столбам, поддерживающим стреху, были привязаны дядька Михась и Марыля. Они стояли на коленях, и руки их были крепко привязаны сзади к лодыжкам, так, что если бы кто-то из них вздумал обернуться волком... Стась не рискнул представить, что было бы в таком случае. Он подошёл к дядьке Михасю и начал осторожно грызть верёвку.
- Долго же тебя не было, - прошептал кузнец. - Давай, грызи быстрее.
Верёвка была новая, крепкая, однако устоять перед молодыми волчьими зубами она не могла: вскоре освобождённый от пут дядька Михась упал лицом на земляной пол. Он с трудом перевернулся, пытаясь растереть затёкшие руки и прошептал:
- Освободи Марылю, я скоро вернусь.
Он перекинулся в волка и, оставив на полу бесформенную кучу одежды, выскользнул из сарая.
Стась с усиленным рвением принялся исполнять приказ кузнеца, и спустя несколько минут девушка тоже была свободна.
Она тихо ойкнула, и упала на метнувшегося к ней Стася.
- Спасибо, - прошептала Марыля, и неуклюже погладила его по голове. Пользуясь возможностью, он лизнул девушку в лицо и отскочил, уворачиваясь от её, ещё не успевшей обрести подвижность руки.
- Я знал, что ты объявишься, - раздался голос у него за спиной.
Стась мгновенно обернулся и увидел того самого кузнеца-старообрядца благодаря которому он целую неделю не мог пошевелить рукой. Он не ошибся тогда, в Макаровом лесу. Выбрив подбородок, кузнец сильно изменился, но всё равно был узнаваем. Он опирался на вилы, и их назначение в данный момент не вызывало никаких сомнений. Стась напрягся и ощетинился, приготовившись защищаться, но за спиной охотника за оборотнями мелькнула тень, и кузнец упал, едва не напоровшись на собственные вилы. За его спиной стоял голый дядька Михась с оглоблёй в руках.
Марыля быстро отвернулась, а дядька Михась, отбросив в сторону оглоблю, начал быстро одеваться.
- Марыля, - сказал он, - быстро раздень этого драпежника! А ты, шляхтич, давай живее - меняй шкуру!
Стась послушно обернулся и застонал. Его человеческое тело было словно нашпиговано иголками разного размера. Изменились звуки, запахи, даже свет стал блеклым. Стася вырвало куриными перьями, и он отполз в сторону.
- Эк тебя скрутило, - сочувственно покачал головой дядька Михась, увидев скорчившегося от боли Стася. - Потерпи немного, это пройдёт. Так всегда бывает, когда долго в волчьей шкуре бродишь. Тебя-то целых три дни не было.
Он взял одежду оглушённого кузнеца и помог одеться Стасю. Затем поднял его на ноги и махнул рукой.
- Пошли, - сказал он, - я там Антона из курятника вытащил, поможешь его увести.
Стась, не говоря ни слова, собрался с силами и пошёл вслед за дядькой Михасем. Марыля так же тихо пошла за ними. Антоний лежал у самых дверей сарая - израненный и бесчувственный.
- Придётся тащить, - хрипло прошептал Стась. - А в деревне почти рота солдат.
- Вот ты и потащишь, - согласился с ним дядька Михась. - Я пока пошумлю здесь маленько, а ты огородами...
- А как же я? - робко спросила Марыля, с полными слёз глазами.
- А ты, - ласково погладил её по голове кузнец, - пойдёшь за шляхтичем. Он тебя в обиду не даст.
Потом он наклонился к самому уху Стася и прошептал:
- Не знаю, увидимся ли мы ещё, но знай, что я согласен.
- На что? - не понял Стась.
- Думаешь, я не вижу, как ты на мою дочь смотришь? - хитро усмехнулся дядька Михась. - Не обижай её, прощай. Марыля! Ждите меня на нашем месте. Если не вернусь к утру - уходите.
Он повернулся и вышел за ворота. Стась взвалил бесчувственного Антония на плечи и потащил в лес, туда, откуда они всего час назад ползли с Серым. Марыля шла за ними с низко опущенной головой. За спиной у них прогрохотал взрыв, раздались выстрелы и разрозненные крики. Когда лес уже укрыл их, шум в деревне затих. Стась оглянулся, но в сгущающихся сумерках разглядеть что-либо было уже невозможно. Марыля тихо всхлипнула и повела его знакомой лишь ей тропой.
9
Поляна, на которую они пришли уже в полной темноте, была ограждена от остального леса таким плотным буреломом, что порядком уставший Стась и вовсе выбился из сил, протаскивая под упавшими стволами, так и не пришедшего в себя Антония. Марыля помогла ему втащить раненого на поляну и сказала:
- Подожди здесь, я сейчас принесу воды.
Она, словно призрак, растворилась в темноте, но вскоре появилась, с горлачиком в руках. Марыля обмыла раны Антония, перевязала чистой холщовой тряпицей, подложила ему под голову сноп соломы и накрыла невесть откуда появившейся кошмой.
- Есть хочешь? - спросила она Стася, и, не дожидаясь ответа, снова растворилась в темноте. А когда она появилась, в руках у неё был свёрток, в котором оказался ещё не совсем зачерствевший хлеб и нарезанное толстыми ломтями сало.
- Отец всегда здесь запас держал. Он считал, что такие, как тот... в сарае... всегда за нами охотиться будут. Я не верила, а зря... - её голос задрожал. - Когда ты исчез, мы искали тебя по всей округе. Караульный, которого ты сменил, рассказал, что когда проснулся у костра, в боку у тебя торчали вилы, а на груди сидел тот самый детина и хотел перерезать тебе глотку. Караульный спугнул его и хотел задержать, но здоровяк убежал в лес, а когда он вернулся к костру, тебя уже не было. Мы искали весь день... А к вечеру Антоний привёл людей и мы выступили. Заходили в разные деревни, но ... Люди шли с нами неохотно, а кое-где даже прогоняли нас. Потом мы разбили лагерь на берегу Вечеринки, а через два дня нас атаковали солдаты. Многих убили, многих взяли в плен... Только мы с отцом этого уже не видели. Этот охотник... Он нас выкрал из лагеря. С ним были те жандармы, которых отпустил отец. Он сумасшедший! - она всхлипнула. - Всё хотел выбить нам зубы, чтобы мы никого не покусали и не сделали оборотнями. С чего он взял, что такое возможно?
- А что, разве это не правда? - удивился Стась.
- Конечно нет! - возмущённо крикнула Марыля и испуганно замолкла - в лесу хрустнула ветка. Она подождала немного, но лес был тих, и она продолжила:
- Это всё забабоны. Оборотнем нельзя стать просто от того, что тебя укусил другой оборотень, иначе обычных людей уже давно не осталось бы. Оборотень - это не проклятие, это дар. Дар наших далёких предков. Когда-то нас было много - целый народ. Но не так-то просто менять свободу волка на рабство человека. Ты сегодня, кажется, это почувствовал. Многие так и не нашли силы скинуть с себя волчью шкуру, кого-то погубили людские забабоны, кто-то так и не открыл в себе этого дара. Теперь нас почти не осталось. Я знала только одну семью нашей крови. Но они бежали в Польшу, а что с ними стало потом мне не ведомо.
Стась придвинулся к ней и обнял за плечи. Марыля шмыгнула носом и положила голову ему на плечо...
10
Дядька Михась не появился ни этим утром, ни следующим. Антон Олендский очнулся и ушёл на третий день. Он присоединился к Сенненскому повстанческому отряду, вместе с ним перешёл в Борисовский уезд, где участвовал в боевых действиях, но уже через год был схвачен и расстрелян в Минске в марте 1864. Его друзья - артиллеристы братья Манцевичи были расстреляны на год раньше в Могилёве. Что стало с Марылей и Стасем? В годы восстаний даже волкам в лесу живётся тяжело. Говорят, что под Шкловом охотники трижды пытались вырезать волчье семейство, но всякий раз серые хищники уходили из-под носа преследователей. Ходили так же слухи, что в этой стае видели большого серого пса, но это уж наверняка выдумки. А потом волки исчезли, словно их и не было...
Словарик
Драпежник(бел) - хищник;
Забабоны(бел) - предрассудки;
Каваль(бел) - кузнец;
Поусць(бел) - шерсть;
Тутэйшыя(бел) - местные;
Шалёны(бел) - бешеный;
Homo homini lupus est(лат) - человек человеку волк.
