Аннотация: Это скорее зарисовка, чем рассказ. Ну, пусть повисит :)
Юность - не то время, куда мне хотелось бы возвращаться памятью. Детство я тоже вспоминать не люблю. Взрослая часть моей жизни подернута туманом, разве что выхватишь взглядом какие-то смутные очертания... Только сегодняшний день в фокусе, да, может быть, еще вчерашний. Люди, которые помнят подробности давних разговоров, кто во что был одет, кто чем занимался в такой-то день много лет назад, внушают мне почти благоговейное уважение. Им будет что вспомнить в старости и о чем писать мемуары, пусть записи покажутся утомительно скучными даже их собственным детям. По крайней мере, такие люди до самой смерти будут уверены, что они жили, что их судьба была.
Мой кот умеет разговаривать. На каком-то своем, иностранном для меня, языке. За десять лет жизни под одной крышей мы научились кое-как объясняться интонациями, взглядами и жестами. Дальше дело не двинулось, но это нам не мешает. Он с другой планеты, полон горечи и плохо скрываемого презрения к аборигенам. Я - из другого измерения и тоже не понимаю, как и зачем оказалась здесь. Самое страшное в нашем недоумении - привычность.
Зачем нас держит этот нелепый серый город, бог весть. По молодости мы искали знаков, вопрошали о смысле то соборные купола, то библиотечные залы, то каменных истуканов на главной площади. Вместе с ранней сединой пришла свобода не заботиться об этом, а просто изживать день за днем. И я, и кот знаем: наше пребывание здесь не вечно. Кот иногда стремится удрать вверх по лестнице - к двери запертого чердака. Я каждый раз нахожу его там неотрывно смотрящим на тяжелый навесной замок. Однажды прилетит звездолет и сядет на нашу крышу. Но как же мой кот выйдет к соплеменникам, если ключ от проклятого замка - у стервозной старухи с первого этажа?
Город не отпускает, как ловушка, как замаскированный лабиринт. Где-то в его глубинах спрятана дверь, за которой - выход в мое измерение. У меня когда-то был адрес, но я его прочно забыла. Время от времени, на какой-нибудь маленькой улице ближе к окраине, меня охватывает странное чувство, что я уже бывала здесь. Что сейчас вот за тем поворотом будет старый дом с палисадником, и если войти в пахнущий подгнившим деревом подъезд, то увидишь обитую дерматином дверь, и, может быть, за ней...
Нет за поворотом никакого дома с палисадником. Если когда и был, давно уже снесен, а место застроено пестрым новоделом, и на каждом подъезде - кодовый замок или домофон.
Когда после зимы приходит первое ощутимое тепло, мы с котом отправляемся к морю. Море ненастоящее, на дне его - затопленные деревни, но об этом мало кто вспоминает. Лед некрасиво трескается, снег ноздреват, из мокрого песка торчат перекрученные пальцы сырых коряг, выброшенных волнами на берег еще в прошлом году. Пахнет костровым дымом: воскресное солнце выманило из дому не только нас. Слышатся истошный собачий лай и возбужденные детские голоса. Кот невозмутимо сидит у меня на плече - пять килограммов живого веса - и скептически щурится на обласканный солнцем пейзаж. Близость собак больше раздражает его, чем тревожит. От налетающего ветерка по серой шубке гуляют маленькие волны.
Здесь гораздо меньше народу, чем в центре города, и можно наслаждаться - пусть условным - одиночеством. Солнце пригревает, невдалеке шуршит и потрескивает лед. Кот дергает ухом, зевает, открывая ветру длинное розовое нёбо. Я выбираю корягу почище и сажусь, он тяжело спускается мне на колени, смотрит вниз, принюхивается. В песке видны остатки давнего костра. Если долго живешь в сером каменном городе, намного острее хочется живого огня и чистого ветра. Я вспоминаю газовое марево над мостом через реку, забитом автомобилями в час пик, и меня передергивает. Кот понимает это по-своему - спрыгивает на песок и, обернувшись, глядит с высокомерным укором. Инопланетянин, что с него взять.
Далеко от берега темнеют две длинные полыньи. К ближней ведет одинокая цепочка следов. Туда, а не оттуда. Впору задуматься, но меня отвлекает шорох за спиной. Я оборачиваюсь и понимаю, что реагировать уже поздно, остается лишь смотреть. Кот тоже это понимает и тоже смотрит на крупную рыжую псину, вальяжно выбравшуюся из кустов. Под гладкой лоснящейся шерстью перекатываются мускулы. На невыразительной тупоносой морде - ни намека на удивление, испуг или хотя бы банальный интерес. Пёс в добротном ошейнике, но хозяина что-то не видать...
Кот смотрит на пришельца, замерев. Одна его лапа так и осталась в воздухе - он, видимо, собирался ее лизнуть. Это похоже на стойку охотничьей собаки и было бы забавно, если бы "добыча" не обладала челюстями, способными мгновенно превратить кошачий хребет в костяное крошево. Где хозяин этого чудища, черт возьми?
Противники глядят друг на друга, и я боюсь малейшим движением нарушить призрачное равновесие. Собачье ухо поворачивается, будто живет отдельной жизнью. Потом и я слышу этот странный для город звук. Глиняная свирель.
Ее обладатель идет вдоль берега, на нем длинный темный плащ с разлетающимися полами. Ветер треплет серебристые волосы: незнакомец уже не молод. Он не зовет, не ищет, не смотрит по сторонам - знай себе играет на своем диковинном инструменте. Пес теряет к нам последний интерес и неторопливо трусит к музыканту. Пристраивается рядом, будто и не убегал.
Музыка довольно приятна, но не завораживает. Она хрипловата и чужеродна. Человек, выдувающий ее из легких, случайно проходит сквозь наш мир, и непохоже, чтобы что-то могло его остановить. Если кто и попытается, пес позаботится о хозяине...
- Идем за ними? - спрашиваю я у кота.
Он вспрыгивает рядом со мной на корягу и начинает яростно вылизываться. Когда-нибудь за ним прилетит звездолет с далекой планеты. Что ему какая-то свирель?
Музыка еще довольно долго парит в воздухе, а потом тает. Только следы собачьих лап на песке и подтаявшем снегу говорят о том, что встреча не приснилась. Налетает прохладный, слишком прохладный ветер... Просто космически холодный.
- Домой! - командую я и сажаю кота на плечи. Он не возражает, наоборот, всем видом показывает, что с него довольно приключений. Все еще откуда-то тянет дымом, но голосов уже не слышно.
Мы возвращаемся в город, полный машин, людей, собак и прочих созданий, живых и рукотворных. Мне вдруг мучительно хочется почувствовать запах черемухи, но до него еще далеко. Чудится, за следующим поворотом глазам откроется дряхлый дом с палисадником... Я не без труда обуздываю разгулявшееся воображение.
Когда мы едем через мост, уже почти темно, и трудно разобрать, какие огни горят в небе, какие на земле, а какие - лишь отражения первых и вторых в черной речной глади. Автобус ползет медленно, старый мотор гудит и постанывает с болезненной хрипотцой. Огни плывут за окнами, и весь город плывет, и путь его пронзает этот мир насквозь, уводя в неизвестность, и нет прошлого, не разглядеть будущего, только сегодняшний день, настоящий миг в фокусе, а остальное - смутно, зыбко, размыто...