За двадцать лет Лоренц почти не переменился: те же тихие чистенькие улочки, такие же краснощекие торговки-лоточницы, та же сумрачная тишина маленьких лавок и предупредительная суета приказчиков в крупных магазинах. К этому можно было бы добавить солнечную погоду,- а в воспоминаниях Дмитроса Лоренц почему-то всегда оставался солнечным,- разбросанные там и тут крошечные аккуратные кафе под открытым небом, где подавали все те же сардельки с томатным соусом, бутерброды, сок и легкие вина; да еще множество деталей, из которых, собственно, и сотканы наши воспоминания о месте, где нам случилось провести детство и юность.
Дмитрос, шагая по узнаваемым на ходу улицам и площадям, мимо старых знакомых зданий,- интересно, строилось ли тут хоть что-нибудь новое за то время, пока он отсутствовал? - ощущал себя помолодевшим, пусть не на двадцать, но уж на десять лет точно. И дело было не только в том, что крупные булыжники лоренцевской мостовой так разительно отличались от безликого унылого асфальта Риорхата, где он жил теперь, а южное солнце припекало, несмотря на близящуюся осень, сильнее маленького белесого кружка, висевшего в небе над районом высотных зданий, в одном из которых помещалась его нынешняя контора.
Просто, вернувшись сюда, в Лоренц, Дмитрос с удивлением обнаружил, что его помнят. Не так уж много осталось людей, знавших его мальчиком или юношей: одни умерли, другие, как и он, предпочли искать свое счастье на стороне, из памяти третьих просто стерлись звук его, Дмитроса, имени и черты его лица... Словом, он был несказанно рад встретить Вейрсов - отца и сына.
Отцу было уже за шестьдесят, сыну - чуть меньше, чем Дмитросу сейчас. Двадцать лет назад их семья содержала маленькую гостиницу где-то на окраине и они, отказывая себе во всем, мечтали расширить дело, верили, что счастье улыбнется им. Это был один из немногих известных Дмитросу случаев, когда целеустремленность и умение чем-то жертвовать оказались в конце концов вознаграждены. Теперь Вейрсам принадлежал самый крупный отель в городе, называвшийся "Серебряная свирель". По счастливой случайности, Дмитрос именно туда и попал сразу же, как въехал в Лоренц.
За конторкой внизу дежурил белобрысый юнец, который, услышав имя Дмитроса изобразил на лице крайнее изумление, приоткрыв рот и неимоверно округлив без того круглые глаза. Трижды сглотнув, он наконец смог ответить на вопрос, есть ли у них свободные комнаты придушенным утвердительным бормотанием. На то время, пока Дмитрос записывался в книгу, юнец куда-то исчез, потом возник вновь, сопровождаемый статным энергичным стариком, возраст которого выдавали морщины и абсолютно седые волосы, но никак не недостаток сил или слабость зрения.
- Дмитрос Канда! - сказал старик утвердительно даже не взглянув на запись в книге. - Вот уж с кем я не чаял снова встретиться при жизни! Ты помнишь меня? Я - Колль Вейрс, хозяин "Черного корвета". Твой отец частенько захаживал ко мне пропустить стаканчик.
Дмитрос действительно помнил "Черный корвет", потому что ему не раз, будучи подростком, приходилось тащить на себе из этого заведения изрядно выпившего родителя. И хотя эти детские воспоминания не доставляли Дмитросу радости, он почувствовал, что ему приятна встреча с Коллем Вейрсом, пусть тот и построил свое благополучие на деньги, которые когда-то могли помочь юному Канде закончить образование.
"Возможно, тогда я остался бы в Лоренце, а не скитался по миру целых восемь лет, прежде чем мне начало везти,- подумал Дмитрос.- Жил бы себе спокойно, поступил бы на службу в банк или еще куда-нибудь. Выкупил бы родительский дом, женился на Регине..."
Додумав до этого места, он вдруг понял, что нисколько не жалеет о годах скитаний и потерянном городе детства. Пожалуй, он не отдал бы те восемь лет ни за отцовский дом, ни за тихую банковскую службу...
- Надолго ли ты к нам? - продолжал спрашивать Вейрс. - Уж не навсегда ли? Надо же, Регина еще на что-то годится: ведь она предсказала, что ты вот-вот появишься!
"Она еще долго будет на что-то способна,- подумал Дмитрос с неожиданным раздражением.- Но, Боже мой, почему это должно и теперь касаться меня!"
- Я здесь проездом,- между тем отвечал старику голос Дмитроса, и сам Канда слушал себя как бы со стороны.- Деловая поездка, знаете... И вот, решил взглянуть на родные места.
Как всегда, кто-то сидящий внутри Дмитроса и все же не вполне самому Дмитросу соответствующий, взял верный тон. Старый Вейрс просто на глазах расцвел от радости, увидев возможность поговорить о минувших временах.
- Да, что ни говори, а родительский дом всегда притягивает к себе. По молодости все мы торопимся ухватить удачу за хвост, мчимся за ней на край света, оседаем на чужбине, обрастаем хозяйством, семьей, детишками... Казалось бы,- все, ничего больше не надо! А потом, с возрастом, вдруг начинаешь ощущать что-то этакое... Вроде как, все, что было в жизни хорошего, осталось там, позади, в тех местах, где ты провел детство, молодость...
Дмитрос почтительно кивал. Он помнил детство и родительский дом, мрачноватое деревянное строение, выкрашенное веселой яркой краской снаружи, заваленное вышитыми салфетками и подушечками внутри - и при этом совершенно лишенное того тепла и уюта, которые, как почему-то считается, просто обязаны обитать там, где живут твои отец и мать. Он так же хорошо помнил юность: метания в поисках жизненного пути пополам с вечными недосыпаниями из-за того, что приходилось подрабатывать, чтобы закончить учебу, которую в результате так и не удалось закончить, безумство первой "настоящей", то есть взаимной любви, отчаяние, горечь, бегство... Никогда прежде его не тянуло назад, в Лоренц, и он не мог себе объяснить, уже сойдя с поезда на знакомой станции, какого, собственно, черта ему здесь понадобилось сейчас.
Потом появился Вейрс-сын, и разговор продолжился уже за стаканчиком "белладонны", легкого винца местных виноградников. Дмитрос опять слушал свои реплики со стороны и даже удивился, когда этот неподвластный ему внутренний кто-то спросил:
- Так что, Регина по-прежнему живет здесь?
Как будто этот кто-то не должен был о ней знать...
- Здесь, где же ей еще быть! - ответил младший Вейрс, уже слегка захмелевший.- Как ты думаешь, с чего тебя весь город знает? Она чуть что - о тебе разговор заводит: здесь, мол, помню, мы гуляли когда-то с Дмитросом, здесь сидели в кафе... Как, вы не помните Дмитроса Канду? Ах, да, вы же недавно живете в нашем городе...
Вейрс настолько хорошо передразнил интонации и манеру Регины, что у Дмитроса защемило сердце. А в глубине души вновь заклубилось темное облако раздражения.
- Она все двадцать лет твердила, что ты вернешься,- продолжал Вейрс-сын.- Мы не слишком-то к ней прислушивались. Когда ты уезжал, никто не сказал бы по твоему виду, что когда-нибудь тебе захочется снова повидать этот городишко. А последние несколько месяцев Регина что-то редко тебя поминала. Поэтому когда она позавчера сказала, что ты должен на днях появиться в Лоренце, мы все это волей-неволей отметили...
Пока один Дмитрос продолжал непринужденно болтать, второй замер в леденящей тоске. Позавчера ему впервые пришла в голову мысль посетить Лоренц. Мысль превратилась в трудно объяснимый, но чрезвычайно сильный порыв, который и принес его сюда, а потом схлынул, как, бывает, схлынет волна, оставляя на берегу безжизненное тело потерпевшего кораблекрушение.
Крушение - именно то, что он сейчас чувствовал. Его бегство, как выяснилось, не имело большого смысла: эта женщина все еще имела какую-то власть над его судьбой.
* * *
Потом он предпринял прогулку по Лоренцу, и сердце его смягчилось. Какие странные чувства пробуждают в нас места, где нами владели еще надежды на счастье, на любовь, успех... Потребовалось восемь лет, а может, даже больше, чтобы разбить их одну за другой, превратить из живого огня - в тень пламени, а потом погасить вовсе, удовольствовавшись тем, что судьба в конце концов позволила ухватить: да, хорошо оплачиваемая работа - без особой радости, да, приличный дом - без особого тепла, да, неплохая семья - без особой любви...
Вейрсы сказали, что Регина по-прежнему живет здесь и помнит о нем. Дмитрос вдруг обнаружил, что и он сам, почти неосознанно, прошел сейчас дорогой их любви, по которой когда-то, двадцать лет назад, провожал Регину домой. Город теперь находился у него за спиной, а дом Регины - впереди, на одном из многочисленных небольших холмов, покрытых редкими прозрачными рощицами. Дом на холме, где она живет теперь со своим мужем, что, впрочем, нисколько не мешает ей часто вспоминать Дмитроса и их бурный роман давным-давно.
Дмитрос почувствовал, что у него подергивается уголок рта.
- Господи, да что мне до нее! - сказал он с тоской и повернул назад. В любом случае, стремясь в Лоренц, он не собирался наносить Регине визит.
Когда он вернулся в отель, уже почти стемнело. Окно его номера было освещено, он заметил это машинально, но не отреагировал, как не реагировал на освещенность своих окон в Риорхате: жена и дети в любом случае оказывались дома раньше него. Лишь увидев под дверью номера полоску света, он замер в нерешительности. А потом почувствовал в воздухе едва уловимый аромат духов. У Дмитроса была возможность уйти, и, наверное, было бы лучше для него, если бы он так и поступил. Но он зачем-то открыл дверь и вошел, к своему удивлению, не ощутив никакого внутреннего трепета.
Он не ожидал, что она так изменится за двадцать лет. В глубине души он желал увидеть увядающую или уже увядшую женщину, этакую мать семейства, лишившуюся иллюзий, амбиций, претензий, - и всего, чего только можно лишиться за такой долгий срок. Ему нужно было увидеть, что теперь она проще, понятней, обыкновенней, чем была когда-то. Но этого он не увидел.
В семнадцать лет она была красива - теперь стала прекрасна, обладала вкусом - сделалась утонченной, заключала в себе загадку - и загадка никуда не делась, мало того, лишь добавляла ее облику трагической привлекательности.
Дмитрос почувствовал себя так, как будто его обманули.
Ее лицо просветлело ему навстречу, его - он очень надеялся, - не отразило никаких эмоций.
- Здравствуй, Регина! - произнес он, на секунду задержавшись в дверях, потом прошел, придвинул к себе кресло и сел.
- Здравствуй, Дмитрос! - ответила она после паузы, и Дмитрос с мстительным удовлетворением отметил, что голос ее звучит устало, почти бесцветно. - Я ждала тебя.
- Мне уже доложили. Ни за что не поверю, что ты не имеешь никакого отношения к моему приезду.
Регина пожала плечами.
- Ты все еще считаешь меня всесильной? Если бы это было так! Я вернула бы тебя еще тогда. Да что там, вернула, - я никогда не позволила бы тебе уйти. Нет, я не ведьма, к сожалению.
- Не вижу, кому было бы лучше, если бы я остался.
- Мне, Дмитрос, да и тебе тоже. Если бы ты только захотел выслушать меня, разобраться...
- Бог мой, Регина! - перебил он с досадой. - Причин для головной боли у меня хватало и хватает здесь, для этого вовсе не обязательно врываться в чужую реальность или как ты это там называла. Я понимаю, это твой мир, тебе хочется туда вернуться, но я-то здесь причём!
- Разве ты счастлив здесь? Сейчас? Или был счастлив тогда, я имею в виду, без меня? Ты счастлив, скажи?
- Для этого надо разобраться, что такое счастье, - буркнул Дмитрос, но теперь перебила Регина:
- Оставь! Если человек счастлив, ему не надо разбираться. Это неправда, что счастье - минутное явление. Счастье - это образ жизни. Ты никогда не сможешь быть счастливым, Дмитрос, ты этого просто не умеешь.
- Ты считаешь, что если бы я ушел тогда с тобой в эту твою чертову дверь, я был бы на это способен? Почему, ради чего я должен был оставить все это? - Дмитрос обвел руками комнату, а с нею - весь Лоренц, весь Риорхат и все те дальние края и острова, которых - он знал - ему не суждено было увидеть.
- А что тебя удерживало здесь? Ведь у тебя не было тогда ничего кроме нашей любви, и все твои надежды были связаны со мной, ты вспомни!
Повисла пауза, потому что он не знал, что ответить. В принципе, у него нашлись бы аргументы, которыми он мог убедить или усыпить себя и свою собственную неудовлетворенность жизнью. Но для Регины они, скорей всего, были бы пустым звуком.
Дмитрос сказал как можно мягче:
- Чего ты хочешь от меня? Зачем ты ворошишь старое? Прошло двадцать лет. Мне сорок два, у меня в Риорхате жена и двое детей. Тебе тридцать семь, ты замужем уже не один год. Все, что было между нами, теперь в прошлом. Зачем ты заставила меня приехать сюда?
- Я хотела с тобой попрощаться. Этой ночью я ухожу. Насовсем.
Регина вдруг заплакала, уронив голову на скрещенные руки. Дмитрос с трудом удержался, чтобы не броситься к ней, не обнять...
"Должно быть, этого она и добивается, - подумал он, хотя сам понимал, что смысла в этом подозрении - ни на грош.- Ей хочется, чтобы я проявил слабость, хотя бы на минуту сдался, свернул со своего пути. Даже этого ей хватит, чтобы считать себя победительницей... Господи, а за что я так зол на нее?"
- Разве тебя гонят? - сказал он вслух. - Ты прожила здесь большую часть жизни. Кто мешает тебе остаться, если ты хочешь?
Ей понадобилось какое-то время, чтобы успокоиться.
- Чего мне ждать здесь еще? - сказала она наконец. - И потом, я боюсь, что теперь мое присутствие может причинить вред. Я не знаю, как объяснить тебе... Это началось, когда ты ушел. Та надежность, которая так подкупала меня здесь, то, чего нет там, откуда я пришла,- она вдруг исчезла. Как будто земля поплыла под ногами. Я старалась найти точку опоры, убедить себя в том, что ты - это не весь здешний мир, что дома мне все равно было хуже. И первое время мне это удавалось. Но последние несколько лет - особенно последний год,- я не вижу смысла оставаться здесь. Чем дальше, тем меньше. Это жестокий мир, гораздо более жестокий, чем мой.
Дмитрос сделал протестующий жест, но Регина не дала ему вставить ни слова.
- Да, это так, не спорь! Что отвратило тебя от моего мира? Только то, что ты увидел, как там трое людей избивают четвертого? Уверена, здесь ты видывал и не такое,- потом, когда уехал. Но мой мир - мир случайностей, игры судьбы, а в твоем все упорядочено, закономерно, все причины порождают следствия и так далее. Здесь - мир исполненных желаний, если уметь желать достаточно сильно и знать, чего хочешь. А таких, как мы с тобой, серединка на половинку, здесь сминает, корежит, калечит... Разве не так?
- К чему ты все это говоришь, не пойму?
- Сейчас узнаешь! Мне пришлось пережить много боли из-за своего неумения желать. Я не смогла вернуть тебя, потому что не была уверена, что так надо. Я не смогла стать такой, какой хотела, потому что мои стремления были размытыми и неясными, как утренний туман. Много чего мне случилось в жизни упустить, но теперь... Вот уже год я просто одержима желанием, которое мне самой внушает ужас. Я ненавижу ваш мир. Я хочу, чтобы он исчез, пропал, провалился в тартарары, рассеялся! Я так сильно этого хочу, что несколько дней назад камни, которым вымощен двор моего собственного дома, начали рассыпаться у меня под ногами в пыль. Вот почему я ухожу. А плачу - потому что никогда больше тебя не увижу, никакой надежды на это у меня не останется... Ну да Бог с ним со всем! Я хочу, чтобы ты оказал мне одну услугу на прощанье.
Регина вытерла слезы, скорее по привычке, чем осознанно стараясь не размазать тщательно наложенную косметику. Потом она потянулась за сумочкой, открыла ее и вынула ключ.
- Возьми. Это ключ от двери.
- Той самой?
- Да. Я хочу, чтобы ты закрыл ее, когда я уйду.
- Почему именно я?
- Потому что ты все знаешь, а я не хочу больше никого посвящать в это. Потому что тебе я могу доверять.
- А своему мужу - нет? Или он не в курсе?
- Мой муж уходит со мной. Он очень любит меня. А дверь, как ты, наверное, помнишь, закрывается только с этой стороны.
Дмитрос сделал глубокий вдох, чтобы подавить очередной всплеск раздражения.
- Ради Бога, Регина, не втягивай меня больше в эти игры! Кто тебя торопит? Найди надежного человека, доверься ему и оставь меня в покое.
Она покачала головой.
- Чего ты боишься, Дмитрос? Один ключ я уношу с собой, но он будет бесполезен там, с той стороны. Я никогда не вернусь назад, ты можешь быть полностью спокоен. Запри за нами дверь, а потом делай с этим ключом все, что хочешь: выброси, расплавь, положи в ящик и забудь или носи вместо брелока, как память, если ты не растерял прежней сентиментальности. Разве я много требую?
Дмитрос начал было колебаться, но тут же взял себя в руки.
- Нет, Регина,- сказал он.- Я не хочу иметь с этим ничего общего. Пусть это глупо, смешно, жестоко, бессмысленно, но... Нет.
Регина с минуту смотрела на него, потом встала.
- Что ж, - сказала она,- тогда прощай. Но у тебя еще остается немного времени, чтобы подумать, к каким последствиям может привести незапертая дверь. Боюсь, у меня уже не будет возможности подыскать другую кандидатуру.
Она ушла, и Дмитрос сразу распахнул окно, чтобы колдовской аромат ее духов поскорее выветрился из его комнаты, равно как и из его жизни. Внизу слышался перестук ее каблуков, потом он сменился шумом мотора. Машина отъехала и вскоре затихла вдали. Дмитрос почувствовал, что безумно хочет курить, вспомнил, что сигареты кончились еще днем, и тихо выругался.
Конечно, она надеялась, что он захочет уйти с ней или вслед за ней. Наверное, ей казалось, что за двадцать лет он многое передумал и изменил свое мнение. Но воспоминание о чуждом измерении, виденном мельком, преследовало Дмитроса лишь в ночных кошмарах. Регина была права: каким бы несправедливым ни казался ему порою родной мир, в нем можно было рассчитывать на то, что ты добьешься всего, чего хочешь сильно и определенно. За дверью же лежали каменные джунгли без правил и законов, без надежды на воздаяние за праведность и наказание за грехи, без точно отмеренных жестокости и милосердия. Одним словом, Регина была порождением хаоса, и ее красота и загадочность лишь внушали Дмитросу чувство опасности с тех пор, как он заглянул в открытую дверь.
Дмитрос тряхнул головой, отгоняя эти мысли. Все кончено. Он никогда больше не увидит Регину. А теперь не мешало бы выйти купить сигарет.
Дмитрос накинул плащ и спустился по лестнице в холл, где еще днем заметил крошечную табачную лавку, принадлежавшую, разумеется, все тем же Вейрсам. Продавцом в ней оказался давешний юнец, сейчас он спал и рот его вновь приоткрылся, словно он продолжал удивляться. Дмитрос протянул руку и легонько потряс мальчишку за плечо. Тот встрепенулся.
- Две пачки "Королевских".
Юнец торопливо кивнул и юркнул под прилавок, где стояли коробки с сигаретами.
Дмитрос привычно вытянул из кармана бумажник. Что-то холодное, металлическое, на миг коснулось его руки, а потом, зазвенев, упало к ногам. И еще только начав нагибаться, он уже знал, что это оставленный Региной ключ.
Такси ползло раздражающе медленно, хотя водитель клялся и божился, что выжимает из своей колымаги все возможное. Дмитрос уже перестал придумывать, что именно он скажет Регине, потому что с каждой минутой все яснее чувствовал, что уже не застанет ее. В лучшем случае запрет за нею дверь, как она и хотела. Он и сам не понимал, почему не избавился от ключа сразу же, как хотел. Как будто что-то могло остаться недосказанным между ними после этого разговора, а вот поди ж ты, тащится на захудалом такси за город, где на холме одиноко стоит ее дом... Что ж, она добилась своего.
Едва выехав за пределы Лоренца, Дмитрос увидел, что в доме Регины светится единственное окно. Сейчас уже было ясно, что это гостиная. Едва машина остановилась, Дмитрос вылез из нее, бросил на переднее сиденье купюру и, не дожидаясь сдачи, быстрыми шагами двинулся к парадному крыльцу.
- Вас подождать? - крикнул шофер вдогонку.
- Подождите! - ответил Дмитрос, не оборачиваясь и не замедляя шага.
Парадная дверь оказалась не заперта. Естественно, раз Регина знала, что он придет. Поленившись включить свет и оттого поминутно натыкаясь на мебель, Дмитрос добрался до гостиной, идя на мерцающую впереди щель неплотно прикрытой двери.
В гостиной никого не было. Там стоял стол, накрытый на две персоны, с роскошным, абсолютно не тронутым ужином. На столе в двух больших многорожковых подсвечниках горело не меньше дюжины свечей. Видимо, Регина с супругом собирались отпраздновать свое бегство, но потом заторопились, желая выполнить задуманное до его, Дмитроса, появления.
Дмитрос машинально вспомнил, что не успел поужинать, без всяких угрызений совести прихватил с золотистого овального блюда бутерброд с паштетом и, покинув гостиную, направился по коридору в сторону оранжереи, по пути нажимая все попадавшиеся выключатели. Создавая слабую иллюзию жизни, покинутый дом теперь заливал яркий электрический свет.
Все вокруг было точно таким же, как он помнил. Регина получила дом в наследство от приемного отца, о котором Дмитрос знал очень мало. Вероятнее всего, это был тот, кто привел ее из того, другого мира, нарочно или по странному стечению обстоятельств - неизвестно. И умирая, оставил ей, кроме всего прочего, ключ от двери. Умирая или уходя? Дмитрос усмехнулся неожиданной мысли, что может считать себя, в принципе, наследником Регины. Интересно, сделала ли она какие-нибудь распоряжения насчет дома или просто бросила его на произвол судьбы? Когда-то, поняв, что Дмитрос не собирается покидать свой мир ради того, родного для нее, Регина предлагала ему разделить с ней дом, жениться на ней, обрести навсегда свой угол и очаг, чтобы потом, когда она решится уйти совсем, присматривать за дверью. Но теперь, судя по всему, предполагалось, что дверь закроется навсегда - если Дмитрос выбросит ключ. Ведь он его выбросит?
- Выброшу, выброшу! - проворчал Дмитрос, толкая очередную дверь. Это все еще была не та комната, видно, он все-таки многое подзабыл.
Двадцать лет назад он не захотел иметь со всем этим ничего общего и никогда по-настоящему не жалел об этом. И сейчас у него не было ни малейшего желания оставаться ни в этом доме, ни в этом городе. Он приехал сюда по делу: ему нужно закрыть дверь.
Входя в следующую комнату, он сразу же нашарил выключатель, щелкнул и остановился. Легкий сквозняк лизнул его щеку, откуда-то пахло прохладой и ночным дождем, слышался шум оживленного большого шоссе, каких не было в Лоренце. Противоположная стена открывалась в чужую, пронизанную движущимися огнями, наполненную множеством звуков темноту. Створка распахнутой двери чуть подрагивала от ветра.
Дмитрос пересек зал с твердым намерением закрыть ее, повернуть в замке ключ и навсегда покончить с этим наваждением. С другим миром. Со своими непонятными снами. С разбитыми надеждами юности. С памятью о Регине.
Вместо всего этого он остановился в дверном проеме, вдыхая запах бензина и нагретого металла пополам с осенним ветром. На той стороне шоссе виднелись темные громады каких-то зданий в беспорядочных пятнах освещенных окон. Над домами висели звезды, бледные по сравнению с текущей по шоссе сверкающей механической рекой. Дмитрос понял, что с этой стороны тоже дома, и в одном из них, в освещенном дверном проеме, маячит сейчас его, Дмитроса, темный силуэт.
Над его головой в вышине вспыхнула разноцветная реклама. Он поднял глаза, но рассмотреть ничего не успел, потому что в этот момент кто-то хлопнул его по плечу.
Человек подошел незаметно, настолько Дмитрос был поглощен открывшейся перед ним картиной, в которой, в сущности, не было ничего нового, странного, непривычного, кроме явственного, физического ощущения какой-то чужеродности, потусторонности, что ли... Возможно, Дмитрос был просто предвзято настроен.
- Слушай, приятель! - сказал подошедший незнакомец, и от него пахнуло машинным маслом и спиртным. - У тебя здесь есть телефон? Моя машина заглохла, так ее растак, вон там, на углу. Все бы ничего, только свечи уже никуда не годятся... Мне надо звякнуть на станцию, пусть пришлют кого-нибудь, поутру я должен быть за сто километров отсюда.
Дмитрос собрался было покачать головой, но вспомнил, что один из телефонных аппаратов находится прямо у него за спиной и наверняка хорошо виден с улицы чужого города. Отказать попавшему в беду незнакомцу у него не хватило духу, поэтому, ни слова ни говоря, он посторонился, пропуская чужака в комнату. Тот вошел и присвистнул.
- Ну дела! Впервые вижу такую планировку, чтобы с порога - и прямо, можно сказать, в спальню! Ты, случайно, кой-какими такими делами не подрабатываешь, а? Молчу, молчу, не мое дело! Вот аппарат, звоню и сматываюсь. Не в моих правилах мешать чужому бизнесу. Слушай, у тебя ничего не найдется горло промочить? Я с час, наверное, в этой колымаге копался, продрог, к чертовой матери.
Перепачканные маслом пальцы яростно терзали телефонный диск.
- Не отвечают. Дрыхнут поди, дармоеды! Ценная у тебя выпивка, плесни еще, а? Интересно, сколько они с меня сдерут за ночной вызов? Свечи-то сменить - это ерунда, но ведь сверх того накрутят, сволочи, столько, что разорение сплошное...
Незнакомец швырнул трубку на рычаг, а сам плюхнулся в кресло.
- Неплохо ты тут устроился, как я погляжу! Через полчасика попробую еще позвонить, может, проснутся к тому времени. Черт, как мне не везет! Сорвется дело, опять буду месяц лапу сосать... Слушай, а ты со своей, так сказать, профессии, большой доход имеешь? Это так, между нами. У тебя, поди, девочки здесь что надо, показал бы хоть одну. Шучу. Да ты сядь, в ногах, как говорится... Слушай, а переночевать, если что, у тебя нельзя? Я при бабках, заплачу, не обижу. Больно неохота снаружи торчать, пока эти сукины дети приедут мою тачку чинить. Дай-ка, я еще разок попробую звякнуть... О, ответили, наконец-то!
Дмитрос молча наблюдал, как чужак размахивает свободной рукой, объясняя станционным техникам, где именно заглохла его машина. Интерес к тому, что находилось за дверью, ушел, а раздражение осталось и с каждой минутой становилось все больше. Он стоял, сунув руки в карманы плаща, с отвращением чувствуя в ладони влажную разогретую сталь ключа. И был страшно одинок, словно за спиной его не было ни Лоренца, ни Риорхата, словно вообще на свете не существовало того мира, где прошли сорок два года его жизни, а была лишь эта дверь во что-то огромное, перенаселенное, удивительно похожее на преисподнюю.
- Через час приедут, - удовлетворенно сказал замасленный бес. - Я тут у тебя перекантуюсь, чтоб не под дождем. Ты в карты играешь? Конечно, играешь! Такие ребята всегда играют, уж я вашу породу знаю. Да ты сядь, сядь...
- Уходите! - сказал Дмитрос безразлично и устало.
- Брось ты! Куда я под дождь? Это, знаешь, не по-нашему как-то, не по-мужски. Правильно я говорю?
Дмитрос в ответ шагнул к стене и снял оттуда винтовку. Это было, в сущности, спортивное оружие, тоже наследство регининого предшественника, оно висело тут уже много лет. Но почему-то ни у Дмитроса, ни у назойливого посетителя не возникло никаких сомнений, что оно заряжено. Коротко щелкнул затвор.
- Ты что? - спросил чужак, поднимаясь и бледнея.- Ты что, друг?
Дмитрос чуть повел стволом в сторону открытой двери. И когда снаружи донесся дробный топот башмаков незадачливого гостя, подошел и, больше ни мгновения не колеблясь, вставил ключ в замочную скважину и дважды повернул.
Если не считать Дмитроса и еще какой-то унылой в свете едва занимающегося утра фигуры, перрон был пуст. До поезда оставалось не меньше двадцати минут, но Дмитрос не любил залов ожидания. Как, впрочем, и самого ожидания. Поставив чемоданчик у ног, он вынул сигареты, готовясь скоротать время до поезда с наибольшим комфортом.
Ключ от двери покоился на дне одного из заброшенных прудов обширного лоренцевского парка. Можно было надеяться, что ил и грязь надежно укроют его от кого бы то ни было. Да если он и попадет когда-нибудь кому в руки, что с того? Мало ли на свете дверей, обычных, нормальных, ведущих в теплые светлые комнаты, где тебя ждут...
Дмитрос поежился. Если бы можно было так же легко выбросить память о Регине, о Лоренце, о прошлом, которое, казалось бы, должно влечь к себе, но почему-то отталкивает...
Он не хотел больше здесь оставаться, потому что знал, что увидит при свете дня. Тихие чистенькие улочки, краснощеких лоточниц, маленькие лавки, полотняные грибы уличных кафе, пестрые витрины магазинов. Явись он сюда еще через двадцать лет, ничего не изменится. Вот только не будет Регины, которая напоминала бы горожанам о человеке по имени Дмитрос Канда, и не будет двери. И другого мира. И жутковатых, но уже привычных снов. И сладковатой горечи несбывшихся юношеских надежд. Ведь ключ от всего этого - на дне городского пруда.
Налетевший ветер вырвал у Дмитроса из рук картонную пачку, рассыпал оставшиеся сигареты и погнал их легкие ломкие палочки вдоль сонного перрона.
- Черт бы тебя побрал, Регина! - в сердцах сказал Дмитрос.
Унылая фигура в конце перрона обернулась и посмотрела в его сторону с недоумением.