Четыре великих государства, а между ними (посередине) Великое Северное море. Эта часть Лучезарного мира зовется Североморьем, и она является оплотом мира и гармонии в существующей вселенной и составляет ½ от суши. Другую половину почти поровну делят Пустоземье, пустые, неизведанные земли, населенные не всегда дружественными существами и Скалистый Край, известный в народе как 'Темный Край'.
Одно из древнейших - Лучезарное Королевство, было основано первомагами, пришедшими в это измерение сквозь время в поисках лучшей доли. И соответственно они же и являлись защитниками своей новой родины. Вторым образовался Хайтенгелл, морское государство, в него через какое-то время отделилась плеяда талантливых неугомонных людей под предводительством полковника Хайтенга. Именно людей, маги же оставались в Лучезарном, государстве-хранителе. Действия магов, вольные и невольные, видоизменяли первоначальный мир. Почти одновременно появились стихийно созданное Северное государство, с народом воинственным и мужественным, спустившимся с гор и примыкающий к нему Скалистый Край, с вечным туманом и холодом. Из осевших по государствам людей после, в свое время выделились земледельцы, нашедших плодородные, богатые земли на юге - так образовалась Деновия.
Шло время, текли годы, столетия, и однажды, в далеко не прекрасный день, один из магов, и имя его под запретом, возмечтал о власти. Создал он союз со зловещим 'Темным Краем' и Пустоземьем. Много магов было уничтожено в те годы, выжили лишь избранные, да сильнейшие. Избранными считались маги королевских кровей, способные дар свой передать потомству.
Время победы называют в источниках 'великим единением' всех здравомыслящих людей и магов; то была страшная битва и большое потрясение. Но, победа не была полной... Последние слова черного мага были о могущественной Королеве, созданной из его духа, крови, и магии уничтоженных магов....
Когда и где она впервые появилась, никто не знал. Но после этого находили замученных мертвых магов. Когда вышли на ее след, она исчезла, будто растворилась. Именно в это время создается защитный барьер из заклинаний и собственно магических ритуалов, опоясывающий все королевства. Контролировать его берутся маги Лучезарного.....Недолго длилось спокойствие.
Черная Королева не исчезала, она затаилась, в ожидании момента.....
Североморье.
1 часть.
.....В небе, расправив крылья, парил могучий красавец-орел. Но душа его не рвалась ввысь, не радовалась свободе. Глаза его были пусты, чернота поглотила их. И была у него цель, и едва ли его....
Его взору открывались зеленые рощи Лучезарного королевства с запада, горные хребты и бурные реки Верхнего Королевства с севера, засеянные пашни и луга гордой Деновии с юга и морские порты государства Хайтенгелл с востока. А между ними расположилось великое и огромное Северное море....
И где-то там еще билась жизнь, пока не сломленная, пока не найденная....
I
Я не верю.... Не хочу верить!!! Неужели, правда, спасения нет... И сил ведь тоже почти нет.... Непроизвольно мой взгляд скользнул по платью, а точнее, по тому, что от него осталось. Чтобы не свихнуться от неизбежного вскорости кошмара, я, закрыв глаза, старательно вспоминала, все....
...Случилось так, что несколько лет тому назад воевали королевства Хайтенгелл и Деновия. Мы же жили в приграничном поселении Деновии - Дертоне и патрульный пост на границе располагался всего в восьми километрах от нашей поселковой дороги. Королевство наше было большей частью земледельческим, и морскими портами, и морем соответственно, особо никто не занимался. Просто торговые суда содержались в исправности, и двух морских портов 'Морской', и 'Жемчуг' Деновии вполне хватало. И по огромному Северному морю товары плыли в Лучезарное, в Хайтенгелл, и в Северное Королевства....
А за порядком на море следили дежурные (чья смена выпадет) маги Лучезарного Королевства, но вот об этом я уже ничего не знаю. Зато знаю, что вначале из главного города Кугар поползли слухи о какой-то вселенской обиде нашего принца Максима на принца Хайтенгелла Далмона, а потом, когда все дипломатические ресурсы иссякли, была объявлена полная мобилизация, и треть поселка, молодые ребята, с приказом от королевского курьера стали собираться на службу в армию. А мы, босоногие девчонки, бегали провожать их до околицы. Дальше не пускали их родители, а меня грозный дед. Хотя, никакой он не грозный, просто сурово сдвигал брови да глазами сверкал. Спокойная жизнь с этого момента из поселения ушла. Бабуля, превосходная вышивальщица, раньше по уши заваленная заказами, оказалась не у дел. А дед, плотник от Бога, остался без учеников. Нас перестали пускать за ворота, к источнику, и на возвышенность, с которой мы привыкли носиться на перегонки. Только по центральной улице - мимо модной лавки, сапожной мастерской, булочной и кузницы. Естественно, сразу всем начали мешать, и нас гоняли хворостиной. А потом...., а потом пришла новость, заставившая матерей схватиться за сердца - мальчишки отправлены на войну.... Бабушка отчего-то стала тревожно на меня поглядывать, как будто сборы на войну грозили и мне. Прошло какое-то время, и поселок стали покидать жители, опасаясь начинающихся погромов и наемников, чей путь на границу лежал как раз через наш населенный пункт.... Мы же пока с места не трогались.
......Я, сидя в углу комнаты на узле с вещами и болтая ногами, наблюдала за бабушкой, в сотый раз обходящей нашу абсолютно пустую, как мне казалось, комнату. Усталые натруженные руки скользили по деревянному комоду, столу, по стенам, бережно взяли коробочку со всевозможными нитками... Морщинки разгладились, нежной улыбкой тронулись губы - бабушка прижала к груди корзину с рабочими наперстками, лентами, нитями, иглами. Глаза ее оставались грустными и затуманенными, а по щеке скатилась одинокая слеза. Накрахмаленный белый чепчик, коричневое с черными кружевами платье....Я смотрела на бабулю, и вдруг поняла, что она плачет. Испуганно соскочив, меня остановила ее рука - 'не мешай. Это просто эмоции'. Вошел дед. Устало прислонившись к косяку, стащил с головы шляпу и посмотрел на нас. Тревожно так посмотрел, сумрачно. Серые глаза сверкнули. 'В чем дело? Сколько можно собираться? Я вас спрашиваю' Беспомощно показав на нее рукой, увидела его смягчившееся, но грозное лицо. 'Нам давно пора. В поселении остались только мы. Все в повозках уже выехали....В чем дело, Алира?' 'У меня такое предчувствие, нехорошее предчувствие, что мы больше не увидим наш чудесный дом. Но мы, мы все же молодцы, нам удалось так долго и спокойно продержаться.... Эх, еще чуть-чуть бы, и как бы все изменилось....' И бабушка вновь заметалась по комнате, судорожно пытаясь сообразить, ничего ли не забыла, все ли взяла. А дед, ...дедушка вдруг начал посматривать то на меня, то на нее. 'Говоришь, предчувствие у тебя? Оно тебя никогда не подводило,....даже когда....неважно. Может, ничего страшного, если не дождемся пятнадцатилетия Елены?! Мы должны тебе сказать, Елена, что-то очень важное, невероятно важное!'. 'Нет! Не надо!... Некогда разговаривать! Скажем в дороге, когда ей исполнится пятнадцать, а сейчас главное - успеть уйти от этих головорезов. Потом поговорим! Обязательно!'. И сверкнув глазами, полными слез, она схватила меня за руку, и потащила к двери. Плотно закрыв ставни, дедушка досками крест-накрест забил дверь и окна, и, подгоняя нас, уселся на вожжи. Перед воротами, натянув поводья, он оглянулся на дом, на сарай, где работал плотником, где аккуратно лежали доски одна к одной, бруски, сверла, его обожаемый набор инструментов, и вздрогнул. Побледневший, с намокшими глазами, он, сердито протерев их рукавом, отвернулся, и крикнул: 'Н-но, родная, поехали'.
Наша нехитрая поклажа разместилась в нескольких мешках внутри повозки, служа одновременно мне местом. Выехав с проселочной дороги, мы оказались в длинной веренице повозок и телег, забивших всю дорогу.... А небо хмурилось, плыли тяжелые, свинцовые тучи, дул неприятный резкий ветер, пробирающий до костей. Несмотря на все мои протесты, я была по нос закутана в шерстяное одеяло.... 'Ох, что ж делается то.... Люди, люди, кругом люди. Одни из-за характера и гордыни королевства в войну втягивают, а другим страдания достаются. Илларий, дай Бог выберемся, девочке нашей пятнадцать справим, и все тогда....' - и бабуля всхлипнула. Похлопав ее по плечу, дед Илларий прошептал: 'Будем верить....Другого не дано...'
А люди бежали отовсюду. В обе стороны от границы выстраивались очереди беженцев, с отчаявшимися и растерянными лицами, не знающими куда бежать и как быть. В воздухе стоял запах гари, крови и боли. Дым от походных костров пропитывал всю одежду, и дышалось тяжело. Время от времени воздух разрывался криками тяжело раненых, едущих мимо нас в санитарных закрытых повозках. А рядом, поднимая облака пыли, проносились военные патрули, выискивая подозрительных и тайных агентов; теснив беженцев, шагали пешие войска.
Посадив меня вглубь повозки, бабушка и дедушка строго настрого велели не высовываться. Прильнув к щели в повозке, я смотрела на семью, ехавшую в соседней от нас телеге. Родители и трое ребятишек. Девочка и кажется малыши-близнецы, закутаны в одеяло, и жуют. Все то время, что я бессовестно разглядывала круглые перепачканные рожицы, они жевали. Их мама, мельком оглянувшись, одному что-то успела поправить, девочке повязала платок на голову, и вытерла нос другому... А у меня заныло; нет, я не жалуюсь, мне хорошо, баба и дед любят крепко, но ....
Родителей я не помнила, знала лишь, что мне почему-то надо дождаться пятнадцатилетия, и тогда я все узнаю, мне обо всем расскажут.... Все мои мольбы рассказать раньше натыкались на стену молчания, лишь дед шутливо грозил, что получу я когда-нибудь по загривку. Как драгоценность, я хранила в памяти случайно подслушанный обрывок разговора перед самым отъездом: '....давно хотел спросить, заметила, она становится на мать похожа'. 'Молчи....Сейчас услышит, опять выспрашивать начнет, а ей еще нельзя, понимаешь, нельзя...' 'Жалко мне девчонку, такое узнать предстоит....' 'Мы рядом будем, чем сможем - поможем'. О родителях я должна была узнать в день рождения, но, как я поняла по их враз побледневшим лицам, узнать предстояло что-то нехорошее. Но что? И опять тайна, и опять это пятнадцатилетие....
Холодало. Продвигались мы чудовищно медленно. Вдоль дороги на вороных скакунах в форме стражников проезжали военные, проверяя документы и разрешительные бумаги. А по утрам края дороги уже покрывались тонкой коркой льда. Из серого полотняного мешка достали длинную шерстяную юбку, колготы, теплое платье, накидку и платки. Вяленое мясо, заготовленное тонкими пластинами, ушло первым. Бабушкин хлеб мы растягивали до последнего. Медовые лепешки, небольшая головка сыра, и творог - каждый раз, как бабуля начинала копошиться возле волшебного сундучка, мы с дедом начинали облизываться.... Мы ехали по разбитой дороге, скрипели колеса, запасы еды таяли, и все мы со страхом оглядывались назад, туда, откуда порывистый ветер приносил запах и боль войны. Повозки с ранеными стали попадаться чаще. Уже где-то неподалеку гремели сражения, били пушки и войска шли в атаку. Дорогу усиленно расчищали для проезда кавалерии, на телегах везли ядра, упакованный в мешки порох....
До заветного дня оставалась неделя, какая-то неделя, когда множество повозок согнали в одну кучу, чтобы проехал королевский экипаж. А потом раздался сильный взрыв. Я оказалась придавлена мешками с провиантом и вещами, и с трудом выбралась из-под обломков повозки. Ничего не понимая, замерев, я искала родные лица, родные руки, родные сердцу глаза....Стоя в мучительной тишине, я не верила... И меня пронзило; и слезы потоком из глаз, и нет дыхания. Нет ничего....
Что бабахнуло и где, я до сих пор не знаю. Знаю другое, что этот взрыв оставил меня одну. Одну!!! Одну навсегда. Одну, без них - без бабушки и дедушки, любящих меня и переживающих за меня. Одну.... Зажав в руках платок, я неотрывно смотрела на кусок коричневой материи, одиноко висящий на обломке сидения. На глаза налезло что-то красное, машинально вытерев, на руках увидела кровь. И сжавшись в комок, уткнувшись лицом в порванные колготки на коленях, я зарыдала....
Мимо меня, окаменевшей от потери и стонущей от боли, ползли повозки, из них выглядывали люди; бросали лоскутья чистой материи, кусочки лепешки, пару сухарей и несколько леденцов, и, скользнув по мне взглядом, ехали дальше. От обломков повозки меня отогнал запыленный военный патруль. Один из них, светловолосый, представившийся как лейтенант Теранто, пояснил, что скоро здесь будет отряд кавалерии и меня просто могут затоптать. Внимательно меня оглядев, он подал небольшой узелок, состоящий из засушенных ягод и лепешки. И.... я пошла. Не видя дороги, ничего не чувствуя, не понимая, не думая... Загребая грязь истоптанными башмаками, я брела, прижимая к груди драгоценный сверток. Откуда-то из придорожных зарослей с гиканьем выскочил детина и сильно толкнув меня в грязь, вырвал мой узелок. С трудом сдерживаемые, скопившиеся в горле слезы хлынули потоком. Размазывая их по лицу, я ревела, с ужасом понимая, что пропала....
Тогда меня и подобрала худая, изможденная женщина, помню, с серым от усталости лицом и в изношенном коричнево-грязном платье и, приказав: 'надо спасаться. Плакать будешь потом', посадила к своему многочисленному семейству - так я оказалась в ее повозке, рядом с ее детьми, с ее старшей дочерью - Инель Кларк. Женщину звали Марией, их большая семья жила в соседнем от Дертона поселении - Класане, отца же с первых дней войны забрали в армию кузнецом.... Все это скороговоркой поведала худенькая, светленькая девочка, Инель. Прижав тоненькие, словно веревочки, руки к груди, она тихо прошептала: 'Мы все папу ждем. Молимся, чтобы поскорее вернулся' - и скользнув по мне задумчивым взглядом серо-зеленых глаз, стеснительно спросила: 'С ребятишками познакомить?' 'Давай'. 'Мне четырнадцать, вот тот светлый сорвиголова Кэртон или Кэр, ему двенадцать, погодки Лилия и Нестор, десять и девять, Аде семь. А у тебя братья или сестры есть?'. 'Нет. Я одна'.
Мария Кларк смогла устроиться со всеми нами в самом бедном и диком месте заново строящегося города Барда, в Хайтенгелле. Меня и Инель назначила смотреть за младшими, защищать их, как получиться. Сама уходила затемно, работая прачкой в богатом доме. А вскоре взяла и нас обеих... Это оказался постоялый двор, где Мария занималась стиркой, а мы таскали с кухни тяжеленные кадки с помоями, содержимое которых выливали в большие корыта на заднем дворе, куда работник Раин еще что-то высыпал, а потом лопатой разносил в небольшие корыта в свинарнике. Встречая маму Инель в длинном коридоре с громадными корзинами выстиранного белья, мы тащили их потом через задний двор в палисадник, где были натянуты веревки.... Через какое-то время работы прибавилось, с возвращением почтенных семей, отдающих стирать целые баулы. Теперь мы с Инель по очереди таскали кадки и стирали вместе с Марией. Душная, мыльная комната, посередине углубление прямо в полу - отсюда набирали теплую воду, она теплая, потому что через стену находилась кухня с печкой; здесь замачивали крупные вещи, мелкие разносили по деревянным корытам, куда потом добавляли мыльный порошок.... Несколько раз попадались окровавленные солдатские рубахи, с ними стирка превращалась в терку на грубой, шероховатой, деревянной доске до собственных кровавых мозолей.
Мы обитали в полуразрушенной кухне с небольшим закутком, бывшим чуланом, с дырявой крышей и чудом уцелевшей печкой. В семье за старшего оставался Кэр, смышленый мальчуган, следящий за домом и ребятней. Он выскребал дощатый пол до чистоты, ходил за водой до колодца, стряхивал одеяло, набитое пухом, вместе с ребятишками таскал дрова, ветки для топки, и на крыльце ждал нас. Дети вокруг дома играли в войнушку. Мы приползали вечером еле живые, и отрубались на подстилке из овечьей шерсти - а ребятишки таращились на нас из-за закутка. Мария приходила позже, с узлом в руках, и если повезет, с бутылей молока для младших, а чуть позже стала притаскивать в кулечках уголь. Придя домой, она, мертвая от усталости, падала на солому и проваливалась в небытие. Мы вытягивали узел из ее крепко сжатых натруженных рук, и в маленьком котелке варили похлебку, чаще всего репу, тыкву, картошку...
С наступлением холодов, мы, как могли, заделали все щели; где войлоком, где паклей, где забили дровами, где засунули изношенные тряпки. На крышу, связанные бечевкой, кое-как положили доски. Распластавшись на крыше, Кэр старался просмолить их получше. Тесно прижавшись друг другу, мы спали в закутке, но измученные морозом, вскоре установили дежурство по поддержанию огня в печке. Ребятишки кашляли, и спасались все лишь горячей похлебкой, да кипятком с душистыми травами, припасенными из прошлой жизни, когда они жили в крепком деревенском доме.... С Божьей помощью мы пережили зиму...С трудом. На пределе своих сил.
Пролетела весна, с приходом лета я приболела, и, придя домой, чуть раньше обычного, не обнаружила в дверях Кэра, а наткнулась на зареванных детей. Мне поплохело,.... возле печки увидела порванную рубаху и следы плохо затертой крови. Задрожав, из закутка я вытащила мальчишку - Кэртон был избит.
Прижавшись ко мне, он дрожал, и повторял, что все пропало...С трудом, но я добилась ответа, что живущие по соседству бедняки наведывались в дом, чем-нибудь поживится. Преградой им и оказался Кэр. Одному из бандитов, по имени Гасу, кажется приглянулся наш дом, и он пообещал, что вернется не один, а с шайкой.... Гладя паренька по голове, я с тупым отчаянием ждала Инель и Марию. Оставлять детей дома одних становилось реально опасно, и мы должны были, обязаны что-нибудь придумать.... Но что?
На работу мы больше не вышли. Глядя друг другу в глаза, дали страшную клятву, что стоять на защите дома будем до конца. До любого. И началась война, местного значения. На нас бросались голодной, обозленной оравой и отступать нам было некуда. В ту пору Инель за пазухой стала постоянно носить отточенный камень, а я крепкую палку с привязанным к ней бечевкой кухонным ножом. Побоища проходили и на пустыре, заросшем колючей осокой, прямо за жилищем, и на грязных, мгновенно пустеющих, улицах. Я не знаю, как мы умудрились выжить в тот страшный период. Синяки и ссадины, порезы и кровавые раны обвязывались, обрабатывались, но не считались заслуживающим внимания. Потому что на следующий день нам надо было вновь идти на улицу и защищать право нашей семьи жить. Просто жить.......
В один из таких дней, во время очередной беспощадной драки, нас всех задержал военный патруль. Не сообразив, кто передо мной, я оказала жесточайшее сопротивление. Меня скрутили несколько стражей, и остужаться кинули в сырой, грязный, пахнущий помоями, погреб. О судьбе Инель я ничего не знала. Через день, как собаке, кинули вниз, сквозь решетку, хлеб. Я гордо отвернулась от него? Нет, я бросилась к этому кусочку и целиком, грязный, запихнула в рот. Вот так.
Тем же вечером меня скрутило. Боль пронзала с такой силой, что я орала. Вопила. Мой организм не выдержал всей этой напряги. Сквозь застилающую боль глаза, словно в тумане, я увидела человека в мундире, глядящего на меня сверху мгновение и тут же исчезнувшего. Потом лишь я успела увидеть спускающегося ко мне седого мужчину......
Придя в себя и открыв глаза, я едва не задохнулась от неимоверного ощущения покоя и счастья, дыхнувшего на меня со всех сторон. Я лежала в белой, чистой, пахнущей лекарствами, палате. Рядом стояло еще несколько лавок, заправленных чистыми, белоснежными, хрустящими, накрахмаленными простынями. Два больших окна, с марлевыми занавесками, через которые пробивалось веселыми лучами солнце. Это сон, не иначе. Закрыв глаза, я жадно вдыхала этот необыкновенный аромат чистоты и лекарств. Раздались негромкие шаги, и я услышала: 'Вот эта девочка идет на поправку. Скоро вы сможете с ней пообщаться, милорд'. 'Хорошо' - услышала я достаточно жесткий, и суровый голос.
Мне стало не по себе. Я вспомнила, как я вообще оказалась в этой палате, что ей предшествовало. Но я разучилась бояться. А чем гадать, что ждет меня впереди, я решила уснуть, пока есть такая возможность, столь редко мне выпадающая...
.......Меня кто-то тронул за плечо, и я открыла глаза. Медленно, немного пытаясь отвратить этот момент. На меня смотрела вся в мелкую, какую-то добрую морщинку, пожилая женщина; она была в белоснежном халате и в точно таком же колпаке. 'Милорд, прошу. Девочка сможет ответить на ваши вопросы'. Я напряглась; что ему от меня нужно? 'Как тебя звать?' 'Елена Ховард.'. 'Ясно. Откуда ты? У тебя есть семья?'. 'Я из приграничного поселения Дертона, Королевства Деновия, во время войны мы оказались беженцами...- я рассказала ему все, что знала. Как мы собрались, покинули родной дом, как раздался взрыв, как меня приютила Мария Кларк.... Наверное, не очень много, но больше я не знала. 'Скажи, ты поняла, кому оказала сопротивление?'. 'Мы сцепились с соседской шпаной, милорд, и мне было некогда их рассматривать. Мы дрались за наши жизни. За наши жизни и оставшихся в доме детей. Лишь потом я поняла, в какой-то момент, что дерусь с неизвестными мне уже людьми.... Простите меня'. 'Ты знаешь, с каким количеством стражей ты дралась?'. 'Нет, милорд. Не знаю...' 'Когда Дара окончательно поставит тебя на ноги, мы встретимся еще раз. И тогда решим твою судьбу и судьбу приютившей тебя семьи'. Стремительно поднявшись, он быстро скрылся из виду, оставив меня в мучительных раздумьях.
Я быстро пошла на поправку. Съела такое количество еды, что едва не лопнула. Сударыня Дара посмеивалась и подкладывала мне еще. В один из таких дней я осмелилась спросить ее о Инель Кларк. С заговорщицким видом, на ушко мне сообщили, что вся семья перебралась поближе к госпиталю. Я испросила разрешения навестить их. Мне было позволено. Маленькая лачуга: лавки, сдвинутые вместе, сколоченные Кэром стол и скамейка. Я увидела всех, кроме Марии; когда пришло время прощаться, я разрыдалась.
В день моей выписки Инель дожидалась меня у крыльца, чтобы нас двоих проводили до резиденции милорда Дарчесира. Зал дворца оказался холоден и пустынен. Засмотревшись на росписи на стенах, не сразу услышали деликатное покашливание. Нас пригласили во внутренний двор. Взявшись за руки, дабы не было так жутко, мы двинули вперед. Там находился милорд Дарчесир и ... стражники. В ту же секунду Инель задвинулась за мою спину, взмокшую от напряжения. Все разъяснилось практически сразу, и от такого известия мы едва не лишились рассудка, просто офигели.
При дворе участились случаи шпионства в пользу Северного королевства; принц Далмон, серьезно опасаясь за безопасность принцессы Виолетты и виконтессы Флоренции, приказал удвоить охрану. Но стражи - мужчины не могли находиться во внутренних покоях юных леди......
Тогда милорду пришла в голову идея ввести в свиту тайных стражей - милорд искал особых претенденток в свиту виконтессы Флоренции. Никто на них не подумает, просто новые фрейлины, а виконтесса Флоренция будет под защитой. Так вот, все теперь зависит только от нас: нас могут взять на службу!!! Вот это здорово. Но мы должны крепко держаться в седле, хорошо держать удар, взять уроки хороших манер и воспитания и заняться образованием; и тогда мы сможем служить во внутреннем дворе виконтессы Флоренции. Милорд Дарчесир объявил, что прививать мне манеры и учить уму-разуму станет один из самых выдающихся людей этого времени барон Корд; Инель займется граф Веллинг, известный своими учеными трудами.
Едва соображая от счастья, мы дошли до лачуги, где обитало семейство Кларк. Слава Богу, дома были все. Обнявшись и посидев перед расставанием у двери, мы пошли навстречу своей судьбе.....
И вот, я стою на пороге самого великолепного замка, какого даже не могло придумать мое воображение. И мне навстречу вышел седовласый, одетый в строгий смокинг, барон Корд. Военная выправка, прямая осанка, благородное лицо с тонким шрамом на правой скуле.... Испуганно поклонившись, я услышала тихий смех: 'Значит, вы и есть та необыкновенная особа, о которой сообщал Дарчесир. Ну, пройдите'. Я несмело сделала пару шагов и спросила: ' И что со мной можно сделать?'. 'Поживем-увидим. А сейчас я хочу представить вам моего сына - барона Джона Корда. Пойдемте'. Войдя в залу, я увидела его сына ... Высокий, темноволосый, мощного телосложения, с гневными черными глазами и крепко сжатым ртом. Одетый с изяществом, барон Джон Корд оглядел меня с нескрываемым презрением, даже отвращением, и нехорошо ухмыльнувшись, вышел, не сказав ни слова. Поеживаясь, я была рада слышать, что занятия начнутся безотлагательно.....
Меня провели на второй этаж, где я замерла посреди огромного, широкого холла, с множеством свечей и портретами их предков. Светловолосая девушка поманила меня рукой, указывая на деревянную, темную дверь в правом крыле старого замка; левое крыло было отстроено, как потом выяснилось, недавно - в нем проживали сам барон с сыном, и заезжающая погостить родня или знать. Я только успела умыться с дороги, да положить на кровать свой узелок, а за мной пришли, все показать, и отвести на занятия.... Сам барон Корд стал учить меня всяческим наукам. В перерывах между занятиями я старалась помочь на кухне Наиле; вместе с Касией нередко вытрясала гобеленовые полотна; с Марго училась расставлять любимые бароном, цветы. Всего пару раз я осмелилась войти в гостиную, когда там находился сын моего благодетеля - мне хватило... Уничтожающие слова 'вон, ничтожество!', и остальное многообразие я запомнила крепко. Я старалась не бояться...
Парадная лестница - я быстро сообразила, что она не подходит мне с моими уроками и книжками; меня за шкирку, как котенка, подняли в воздух и в опасной близости сверкнули его глаза. Черные и яростные. Время, как и удары моего сердца, почти остановилось. Но...терять мне в принципе было нечего, кроме жизни; и вспомнилась Мария, Инель и мальчишка Кэр, маленький и храбрый - и от страшной злобы на себя, на свое малодушие и трусость, я упрямо сжав зубы, уставилась на него. Черные, до плеч, чуть волнистые на концах, волосы, сжигающие своей яростью, темные глаза, упрямые губы, сжатые в тонкую полоску, шею закрывает повязанный шейный платок, черный смокинг с внушительной шириной плеч....Процедив сквозь зубы что-то в мой адрес, я была отпущена на свободу - как куль рухнула на лестницу, ноги меня не держали. Глотая слезы, старательно продолжала себе твердить, что все наладится. Должно наладиться. Верила, что отношение изменится хотя бы на нейтральное - но моим надеждам не суждено было сбыться.....
Вскоре добавились занятия по поведению и воспитанным манерам. Если во время моих занятий с бароном появлялся его сын, естественно, уроки считались сорванными...
...'Отец! Вы опять уделяете время этой наглой оборванке?! Почему?! Неужели эта сумасшедшая идея Дарчесира кажется вам стоящей! Это неслыханно! Вы вконец забыли о домочадцах, о делах, обо мне, в конце концов! Прошу, обратите внимание на своего собственного сына! На мою жизнь! И выгоните ее вон! Отец! Прошу вас! Вы идете на поводу у несносного милорда! Зачем вам это надо?! Кому и что вы пытаетесь доказать?!' - и резко приблизившись ко мне, он яростно, словно собираясь ударить, сжал руки в кулаки; его взгляд прожигал меня. Недолго продержавшись, я, вся трепеща, уставилась в пол.... На что я надеялась? 'Не сметь! Ты в моем доме! И здесь живут по моим правилам! Ясно! А если не согласен, уходи!' - придя в себя после выпада сына, старый барон защитил меня. В первый раз за долгое время я ощутила просто великое счастье находиться у кого-то под защитой; знать, что мне не причинят боль и страдания, было волшебно; меня захлестнула горячая благодарность к милейшему барону. Еще секунду я находилась под яростным, пылающим взглядом Джона Корда, и вот он ушел. Я почувствовала облегчение настолько, что тут же разрыдалась. 'Ну-ну, мой сын не стоит этих слез. Успокойся'. Но каждый день я внутренне готовилась к бесконечным насмешкам на главную тему дня - какое я ничтожество, какой я ноль, оборванка, чернь; далее шли издевательства и шутки, касаемо всего, что я делала: стояла ли, отвечала ли по уроку, заучивала ли правила этикета или порядок столовых приборов на столе. Сжавшись в комок, я всхлипывала в подушку, терпела и с еще большим старанием бросалась на учебу. Чем быстрей я усвою, тем скорее огражу себя от бесконечных нападок Джона Корда и его страшных глаз ....
Инель достался граф Веллинг, спокойный как удав. Он мог десять раз объяснить какой-либо пример, задачку, а потом потащить в свою излюбленную лабораторию, где проводил химические опыты. Подруга удостоилась такой чести примерно через месяц, когда сама решила арифметические уравнения, и могла уже безбоязненно держать в руках склянки, колбы и мензурки. Ей выделили комнатку в мансарде, очень светлую. От самого графа моя подружка была в бешеном восторге, и вскоре как многие, стала ворчать на его супругу, не разделяющую страсти мужа к ученым трудам и опытам. И, под этим предлогом укатившую с виконтом Ровелем к морю, на неопределенное время.... Это, как выяснилось, знали все, но на этом дело и встало....
Вечером, после занятий, мы шли тренироваться с лейтенантом Оли Меном, назначенным милордом. Нам пришлось и легко и сложно одновременно. Что-то мы схватывали на лету, а над чем-то корпели целыми сутками. Поначалу тренировки проходили с длинными палками, с отработкой всех захватов, ударов, позиций и подсечек; потом лишь очередь дошла до шпаг, мечи же оказались для нас слишком тяжелыми. Кинжалы, клинки, боевые, с удобной рукоятью, топоры... Бедный лейтенант не знал, что с нами делать: то ли с криком отбирать оружие, то ли бежать от нас как можно дальше! Проходив неделю с сорванным голосом, он нашел выход... Бег. На короткие и длинные дистанции; запросто мы могли получить задание пару кружков обежать вокруг озера.... Отжимания, бой с любым видом оружия, и вновь бег, и напоследок, чтоб жизнь не казалась легкой - кулачный бой. Нет, не с Инель, с Меном, не щадящим ни меня, ни ее....
Нас оставляли возле беседки и шли с отчетом к барону Корду и графу Веллингу, а у нас не было даже сил выругаться им вслед....Потом взглядами мы прощались друг с другом, до следующего вечера; все бы ничего, но, черт возьми, мне каким-то чудом предстояло преодолеть не только парадный холл, но и два зала, в каком-нибудь из которых мог находиться сын барона с друзьями.....
Один раз я не успела улизнуть - угодила в чьи-то скользкие, потные руки и была втащена в зал, где шло обсуждение каких-то новых артисточек, приехавших с Деновии. Молодой хлыщ, смеясь, швырнул меня на пол... 'Смотрите, господа, какая цыпочка....Может, стоит, познакомиться поближе'. С отвратительной улыбочкой, он снимая камзол, приблизился ко мне. Собрав силы, я поднялась с пола. Болело все тело, Мен на тренировке был особенно жесток.... Мельком брошенный взгляд: кресла заняты друзьями барона, в руках бокалы, а сам он, усмехаясь, возле камина беседовал с высоким, чуть ниже его, светловолосым юношей. 'Гелберт, что вы себе позволяете? Если эта девочка бедна и неказиста, кто дает вам право над ней издеваться?' 'Друг мой, не стоит. Она не стоит твоих усилий, поверь. Если господин Лауран хочет поразвлечься, просим...'. С трудом удержав слезы, я посмотрела на этого самого Гелберта; заставила себя дышать ровнее, глубже...Спокойно, только спокойно. В конце концов, не зря Мен мучает нас каждый день, просто я ему не дамся....Вспомнились бои возле нашей хибарки....Так какого лешего я запаниковала? Остальные вроде не суются, им интересно поглазеть....Да ради Бога, не жалко. Страх ушел, боль отступила. Непроизвольно сжав кулаки, исподлобья я рассматривала его: бесцветные с серостью глазки, невысокого роста, шатен, тонкие, холеные руки, усики над верхней губой; он стоял без камзола, в свободной шелковой, с золотой росписью рубашке и показывая на меня рукой, декламировал какую-то поэму пошлого значения. 'Ну, а сейчас наглядная демонстрация' - и ухмыльнувшись, разведя руки, пошел ко мне. Что ж, давай, подходи...
В миг, когда его физиономия приблизилась, а его руки рванули рубаху с моих плеч, закусив губу, коленом мощно я заехала в пах; пользуясь его воплем и потерявшимся взглядом от скрутившей его боли, мгновенно накрутив на левую руку его шейный платок, правой со всей силы вмазала ему по скуле. В зале повисла гробовая тишина. Резко, как когда-то в драке, рванув его руку за спину, я заставила его выгнуться с грязными ругательствами..... 'Если еще хоть раз ты ко мне приблизишься, плевать как, но я всажу в твое гнилое сердце кинжал по самую рукоятку и оставлю подыхать. Ясно?'. Толкнув его в спину, я медленно, идя спиной, направилась к выходу. Прокатившись по паркету, он схватившись за ножку инкрустированного столика, поднялся. Его качало, левая сторона лица стремительно опухала...Что теперь со мной будет? Оборванка, поднявшая руку на благородного господина.... Ох-ох. 'Корд - прохрипел он, - больно, мне больно. Прими меры. Эта дрянь подняла руку на благороднейшего потомка фон Лауранов! Я хочу, чтобы она...' Корд, отлепившись от камина, скользнул по мне задумчивым, немного насмешливым взглядом; 'Гелберт, - абсолютно спокойный, холодный, режущий, словно клинок, голос барона оборвал стенания 'жертвы', - ты хотел развлечений? Думаю, ты их получил. В избытке. Аледер ведь предупреждал тебя...' - в зале раздались чьи-то хлопки. 'А ничего она тебя ....так неплохо приложила' - раздались голоса. А я стояла и медленно, но верно впадала в прострацию...Меня, что, сын барона защитил?.... В своем направлении я уловила знак Корда - едва заметный кивок головы в сторону двери....Ясно, пора смываться - и я смылась.....Потом, после ужина, занятий, я тихо вошла в зал, поблагодарить барона. Но я ошиблась. На меня вновь уставились черные, гневные глаза... - и я позорно бежала, унося в памяти слова: 'Знай свое место, чернь!!' Слова, зарубцевавшиеся в душе.... Гораздо позже я узнала, что Гелберт фон Лауран, высокоблагородный господин, и с представителем данной династии связываться было опасно, имел привычку таскаться за всеми девицами в округе, и житья от него не было никому. И по этой причине мои удары остались для общественности неизвестными, принеся временный покой обитателям близлежащих особняков. Сам же Лауран предпочитал молчать, дабы не оконфузиться....
Тренировки становились все более тяжелыми. Через контрольный пост, с бумагами милорда Дарчесира, теперь мы на лошадях отъезжали в ближайшие леса и постигали азы борьбы и боев. Наконец, мы окрепли настолько, что все последующие тренировочные бои вели на мечах. Когда мы начинали молить об отдыхе, лейтенант Мен соглашался, и.... начинался бой на шпагах. Я невзлюбила меч, тяжелый и длинный. Шпагой орудовала только так. Но первый бой шпаги и меча выявил преимущество последнего. Пришлось сжать зубы и осваивать чертовый меч. Впрочем, вскоре я изменила негативное к нему отношение. Верховая езда плохо давалась Инель; лошадь, чувствуя, что села моя подруга, начинала творить выкрутасы. С прыжками, поворотами, и взбрыкиванием. Но, мы осилили эту науку. Каждый день мои знания проверялись бароном и лейтенантом; с Инель происходило тоже самое - граф Веллинг отнесся к занятиям со всей серьезностью ученого.
И вот, прошло больше полгода, около восьми месяцев, когда, наконец, барон Корд остался доволен мной полностью. Его сына, молодого барона я видела лишь изредка, и моим желанием стало не видеть его вовсе. Как только сообщалось о его прибытии, я со всей скоростью улепетывала в свою комнату.
......Наступил бал, на котором милорд Дарчесир должен был нас представить как новых фрейлин виконтессы Флоренции. После бала, пообещал барон, мы отметим мое наступающее семнадцатилетие, чему я жутко смутилась и страшно обрадовалась.
Тут же вспомнился другой день рождения, год назад. Скользнув взглядом по нашим синякам и ссадинам и не найдя переломов после драки, Мария объявила о моем дне рождении. Хворост, ветки мы собирали на пронизывающем, колючем ветре, а Кэртон по-деловому сортировал их: что сейчас в топку, что на просушку. А потом.... Разожженный огонь в печке, веселая песенка спетая детворой, глиняный кувшин с напитком из трав, и половина лепешки мне одной, по случаю этого самого дня.... Боже, Мария Кларк, я никогда и ничем не смогу вас отблагодарить. Я позволила себе, разрешила немного подумать о бабушке и дедушке, о моей невосполнимой потере. И потекли слезы....Я вспомнила о тайне, будоражащей когда-то мое сознание и которую я уже никогда не узнаю - мне должны были ее поведать в день пятнадцатилетия. Бог с ней, с этой тайной, я заставила себя глубоко дышать, дед и бабуля, мои милые, простите, но о вас я не могу, не могу пока спокойно думать. Внимательно глядя на доску, где были не смыты часть математических задач, я заставила себя думать о другом....
В замке ожидали даму - по просьбе барона и милорда Дарчесира должна была приехать некая фрейлина, и рассказать немного о придворных, виконтессе и порядке во дворце. Но в последний момент что-то сорвалось: то ли карета сломалась, то ли девица приболела. Я тряслась неимоверно и жутко нервничала. Радовало одно, отсутствие молодого барона. В попытке успокоиться я стала разглядывать себя в зеркале - куда девалась резкая, угловатая девочка со злыми, голодными глазами и постоянной готовностью к нападению?...Сейчас на меня смотрела девушка с большими, светло-фиалковыми, лучистыми в обрамлении длинных, густых ресниц, глазами; аккуратным носом, и чуть пухлыми губами. Немного бледная от волнения, я разглядывала открытое белоснежное платье с декольте, отороченное кружевами; пышную юбку, с россыпью мелких бриллиантов. Вошедшая служанка барона, Марго, уложила мои темные вьющиеся волосы локонами и вдруг отошла. В дверном проеме стоял барон Витольд Корд, держащий в руках какой-то саквояж. 'Это тебе. Я хочу, чтобы сегодня ты блистала!'. 'Но я не смею...' - прошептала я, с замиранием сердца увидев в его руках, диадему. Аккуратно водрузив ее мне на голову, барон прошептал: 'Как же вы хороши, сударыня! Кто бы мог подумать...Марго, помогите Елене надеть маску....Я жду вас внизу' - и поклонившись, вышел. Марго пристегнула мне крошечную, карнавальную маску и я стала спускаться.
На лестничном проеме находилось резное зеркало, мимо которого я пройти не смогла. Посмотрев еще раз на себя, я услышала голос, от которого была готова провалиться сквозь землю. О Боже, он здесь, но почему?! Что же делать? Мне и так страшно, а если еще он начнет...Пожалуйста, Боже, пусть он пройдет все-таки мимо! 'Сударыня, примите искреннее восхищение вашей красотой! Вы прекрасны. Я у ваших ног' - позади меня стоял мой мучитель, барон Джон Корд. Замерев, я испугалась, и от страха проглотила язык. 'Вы фрейлина виконтессы Флоренции? Я прав? И здесь, по всей вероятности, по просьбе моего отца, помочь одной девице? Уверяю вас, вы только зря потеряете на нее время. Поверьте! Простите, а где же милорд Дарчесир? Он ведь сопровождал вас?' - ожидая ответа, он поднес мою руку к губам; меня же сотрясала мелкая дрожь...Сейчас, стоит ко мне получше присмотреться, и все, конец! Заклюет, не подавиться...Под стать своим мыслям я отрицательно качаю головой, в состоянии контролировать лишь сухие глаза и слезы, столпившиеся в длинной очереди; '....тогда позвольте мне сопровождать вас на бал. Для меня это будет истинным наслаждением'. Что?? Барон, не узнал меня, что ли? Он подал руку, я протянула свою. Все еще немного напуганная, я молча стала спускаться вниз. Странно, но вдруг я почувствовала себя под мощной защитой Корда. И ничего не могла с собой поделать. Взглянув несмело на барона Витольда Корда, стоящего рядом с экипажем, я поразилась промелькнувшей на его лице улыбке. Он увлеченно беседовал с джентльменом, остановившим свою карету возле ворот замка; сев в открытый экипаж, запряженный четверкой гнедых скакунов я нервно распахнула веер, за мной следом, улыбаясь сели барон Корд с сыном....
И вот перед нами распахнулись двери дворца. Я оробела настолько, что не могла сдвинуться с места. Зал был просто громаден; множество сверкающих огромных люстр, колонны, в алькове музыканты; повсюду зеркала в золоте и роскошь, роскошь, которая даже не поддавалась описанию. Я жутко нервничала, сознавая, что выдам себя своим поведением. Разве фрейлины так себя ведут?...'Я прошу вас...- барон вдруг запнулся, позвольте быть вашим кавалером на балу'. Я кивнула, говорить просто была не в состоянии. И мы вошли. Я успокоилась; поняв, что Джон Корд каким-то чудом не узнал меня, я испытала облегчение. Расположившись в одной из бальных зал, сквозь маску я удивленно наблюдала, каким, оказывается, может быть, барон... 'Вы, наверное, недавно при дворе?' Мой неуверенный кивок. 'Я сам не часто посещаю балы. Но сегодня я рад здесь находится. Флоренция, она хорошо с вами обращается? Она неплохой человек, ей просто тяжеловато между Далмоном и Виолой. Вы знакомы с принцем Далмоном?' Мое еле слышное: 'Нет'. Он хочет что-то сказать, но молчит и .... смотрит пристально, словно изучая.... Мои глаза натыкаются на его - и сердце стучит испуганно; ой, он целует мне руку. 'Вы кого-то мне напоминаете, но кого? Вполне возможно, что я просто раньше видел вас у Фло. Но, поверьте, мимо вашей красоты я б не смог пройти' - на лице возникла мужественная улыбка, и он, взяв мою руку, повел в соседний зал, где рядом с фортепиано расположилась оперная дива Алоиса. 'Вы молчите. Я не утомил вас?' 'Нет. Что вы'. 'Вам нравится бал?' - я не успела ответить - перед моими глазами возник безусый тоненький молодой человек в мундире гвардии виконта, если судить по описанию барона; лихо звякнув шпорами, он пригласил меня на вальс. Поблагодарив, я отказалась. Но гвардеец не сдался - и повторив приглашение, вдруг увидел барона, побледнел, крутанулся, и смылся. 'Простите, иногда моя репутация задиры....мешает общению' 'Наоборот, вы помогли мне' 'Что ж, я рад, что оказался полезен. Могу я попросить о встрече на завтра?' Боже...И что мне сказать? 'Позвольте мне подумать' 'Я все равно найду вас. Увижу вас. Я благодарен вам за этот чудесный вечер....Боже, я был глупцом, когда не верил, что можно с первого взгляда....' - его прервали радостным возгласом: 'Джон, дружище, и ты здесь?!' Граф Веллинг, раскрыв объятия, шел его обнимать....И мне дал передышку. Мне надо было успокоиться. Но это легче сказать, чем сделать. И руки пробирает дрожь, и сердце учащенно бьется....Стоп!! Он общается с фрейлиной - не со мной! С трудом я заставляю себя дышать, медленно-медленно.
'Вы бледны? Вам нехорошо? Можем выйти на балкон. На воздухе вам станет лучше'. Взяв меня за руку, он через зал вывел нас на огромную, украшенную белыми лилиями и фрезиями, терассу. Он не отходил от меня ни на шаг, буквально оберегая. Защищал от слишком навязчивых кавалеров, приглашающих на танец. Поддерживал шуткой, когда странным образом чувствовал, что я вновь напугалась. Первую половину бала он оказывал мне постоянные знаки внимания; а после пригласил на вальс. Я, поймав взгляд барона Корда, неожиданно увидела согласие в его глазах. Отчего? Отчего он не против? Но Джон Корд уже вел меня практически на середину зала. Лишь я немного успокоилась, как на свою беду заметила, что мы были объектом самого, что ни на есть, пристального внимания присутствующих особ. Но я не успела впасть в панику. Вальс. Его руки были крепки, надежны, и так нежны, а сам он превзошел всех кавалеров на этом балу; я же, с каждой минутой проведенной с ним, погружалась в тоску и горечь. Совсем скоро эта сказка должна была закончиться....
Во время танца я тихонько рассматривала его лицо. С трудом, признавшись себе самой, насколько он мужественный и привлекательный, что он просто красивый, я перепугалась. Мое сердце билось, как у пойманной в силки птицы; я с усилием отвела глаза в сторону и почти тут же увидела Инель. На ней было белоснежное пышное платье, бриллиантовое колье на шее; светлые волосы были подняты кверху и увесистой заколкой скреплены локоны. Инель была прехорошенькой. Она стояла возле графа Веллинга и казалась насмерть перепуганной. Едва не рванувшись к ней, я с облегчением поняла, что танец подошел к своему логическому завершению.
И вот мы вместе: барон с сыном, граф, надевшая маску, Инель и я. Вскоре граф Веллинг откланялся; мы, обменявшись взглядами с Инель, поняли чувства друг друга. Их ждал милорд Дарчесир. Следующими были мы с бароном Кордом. 'Как хорошо, отец, сегодня на балу. Я счастлив. Давно такого не испытывал, а ведь не мальчишка. Я действительно счастлив. И вы, наконец-то, со мной.... и моя прекрасная незнакомка. Позвольте, я испрошу разрешения у виконтессы Флоренции и еще раз с вами увижусь. Правда, вам все же придется снять маску, чтобы я мог потом найти вас! Вы очаровали меня, сударыня. Все мои мысли только о вас! Ваша загадочность заставляет ощущать себя настоящим сказочным принцем' - и с этими словами, не отрывая от меня горящих глаз, он поцеловал мне руку. Он по-прежнему был уверен, что я фрейлина виконтессы. Моя горечь усиливалась; ведь я почувствовала, как легко готова отдать свое сердце этому человеку. Или уже отдала? Широко улыбнувшись отцу и взяв бокал с подноса у проходившего мимо лакея, с легкой усмешкой он проронил: 'Я рад, отец, что вам не пришло в голову привести на бал вашу воспитанницу. Она бы опозорила нас всех! Очень рад, что не лицезрел ее здесь. Это было бы невыносимо'. 'Ты ошибаешься, сын мой. Она здесь' 'Что? Вы смеетесь надо мной? Да я бы сразу распознал в присутствующих дамах сорняк! Простолюдинку видно сразу, отец. Ее здесь нет. Ведь так?'. 'Ну, что ж. Пора раскрывать тайну. Дорогая, снимите маску' - адресовалось уже мне. Я, уже вроде готовая к разоблачению, поняла, что едва ли в состоянии выполнить эту просьбу. С бешено бьющимся сердцем, готовым выскочить из груди, я сняла маску с лица.....
.......Сняв маску, я несмело взглянула на барона Джона Корда. Он был потрясен; едва дышал. Он не сводил с меня глаз. Рванулся ко мне, и также резко остановился. Его взгляд пронзал меня. Краска схлынула с его лица, в глазах полыхал огонь, что стало страшно. Но...но он не тронул меня, лишь по руке побежала струйка крови от лопнувшего в руке бокала. Он стремительно уходил, и я могла лишь видеть его удаляющуюся фигуру. Понуро опустив голову, я из последних сил сдерживала рыдания. 'Ну, перестань. Сейчас на тебя будет смотреть милорд Дарчесир! Пойдем'. С кем-то раскланиваясь, мы миновали два зала и стали подниматься по лестнице, застланной бархатной алой дорожкой и усыпанной лепестками белых роз. В уединенном кабинете находился милорд, граф Веллинг и Инель. Я присела в реверансе, милорд Дарчесир пригласил меня на танец. Дальше просто происходил какой-то непонятный разговор о ситуации на приграничных поселениях, о все более частых отрядах наемниках, появляющихся в северных частях Хайтенгелла, о необходимости усиления королевской охраны. Неожиданно для себя - я и Инель Кларк оказались втянуты в разговор о сегодняшнем бале, визите принца Далмона и принцессы Виолы. А дальше... а дальше словно в тумане нас представили виконтессе Флоренции и ее окружению. Схватив меня за руку, Инель старалась дрожать хотя бы не так заметно, мне же оставалось только сжать зубы, чтобы отбиваемая от страха кастаньета была слышима только мне. Виконтесса Флоренция встретила нас не слишком любезно; ее холодная улыбка могла бы нас заморозить. Она была высокой, рыженькой девушкой, с резкими движениями и порывистой походкой. Пока она отдавала распоряжения, мы немного рассмотрели ее - она казалась заносчивым угловатым подростком, ощутившим вдруг власть и возможности этой власти.
Виконт Леброн после короткого диалога с милордом Дарчесиром радушно улыбнулся нам и сказал: 'Добро пожаловать'.