Секунду поколебавшись, она решила все-таки пересечь пустырь и сократить дорогу домой. Полная луна сияла, как вымытая, а на пустыре не было ничего, кроме небольшой кучи ржавого железного лома и жидких бурьянов, где вряд-ли мог спрятаться человек. Ей не слишком часто приходилось возвращаться домой так поздно и очень не хотелось встретиться с кем-то пьяным, навязчивым и беспардонным - слишком много шаталось таких по их небольшому городу. Она осторожно протиснулась через проволочные ворота и ступила на шелестящую сухую траву.
Шла, внимательно глядя под ноги - каблуки подворачивались на неровной почве, да и валялись везде бутылки и всякая дрянь. В голове дребезжала навязчивая мелодия пополам с мигренью - так всегда проявлялось слабое пивное похмелье, но до дома было совсем недалеко и она почти почувствовала, как залезает в теплую ванну. Образ был таким ярким, что ей вдруг захотелось спать и она зевнула.
Шелестнула какая-то быстрая темная тень мимо а за ней еще одна и еще и медленно, очень медленно, как свинцовая, поднялась на крепкие лапы большая куча скошенной и брошенной кем-то сухой травы - то, что казалось ей этой кучей. Она оглянулась - там было их только две - но от края пустыря летели над блеском битых бутылок другие - поднявшиеся из бурьяна. Слева было уже четыре.
Из-за той, огромной, появился и вышел вперед неуклюжий и светлый, со страшной своим отсутствием всякого выражения мордой. И, видимо, (остальные отступили на шаг) самый главный. Пит-буль-терьер.
Собака, которая не чувствует боли и бросается без предупреждения.
Сейчас он смотрел на нее, слегка задрав морду. Остроухая дворняга застыла на длинных лапах. Доберман. Овчарка. Еще дворняга. Что-то похожее на помесь дога с боксером. Еще две дворняги. Коренастая, широкогрудая, с приподнятой в оскале губой. Мелкая шавка бравого вида... Сколько их? Больших, маленьких, средних
Стояли, в основном, боком. Не шевельнулись, молчали, смотрели. Она замерла тоже. Переключение. Время растянулось, зависло, застряло стоп-кадром. Домой ты сегодня не попадешь. И завтра тоже. Все понимают - свою власть и твой страх. Нюхают, дышат, питаются сейчас твоим страхом. Никуда ты от нас не денешься. Тут наша воля и наше царство.
"Отче наш (что сорвет их с места?) иже еси на небесех (прогони всех этих собак, пожалуйста) да святится Имя Твое да придет Царствие Твое да будет воля Твоя (тут наша воля и наше царство) хлеб наш насущный (Господи, хочешь я стану вегетарианкой?) даждь нам и на сей день (и на завтрашний тоже - хочу, чтобы он пришел) и остави нам долги наши (хорошо, Гараж может не отдавать мне те сто баксов) якоже и мы оставляем должникам нашим и не введи нас во искушение но избави нас от лукавого(и от всех этих собак тоже. Пожалуйста!!!)"
Далеко, наверное, на той улице, где стоял ее дом, вразнобой и фальшиво пьяные заорали какую-то песню (доберман повел ухом). Ей захотелось к ним. Она бы... Плевать, у них нет клыков. Нашла бы общий язык. Пошла бы с ними пить водку. Где угодно быть - только не здесь. И ничего бы они ей не сделали.
Но она была здесь и здесь были собаки. На собак светила луна и от них падали черные тени. Тихий ветер перебирал их шерсть.
Крик, зародившийся где-то в ее желудке, постепенно перебирался выше.
Спокойно, это все только сон. Страшный сон и ничего больше. Сейчас они обступят тебя плотней, потом один из них медленно полетит в прыжке сквозь резиновый нереальный воздух, и когда он навалится на тебя и зацепит зубами горло - ты проснешься. Увидишь свой родной потолок. С трещиной, с пауком, которому позволила жить в углу. Утренние, горячие блики на старых обоях (не хочу их менять). Больше всего люблю смотреть на эти блики - долго-долго, пока не пойму, что пора вставать. Тумбочка. Клубок зеленых ниток на ней (для чего он тут лежит уже месяц?). Компьютер на столе. Куча одежды на стуле. Ужас, ну и бред иногда снится. На самом деле кошмар. Хорошо, что это был только сон. Который час? Наверное, уже пора покурить да вставать.
Дворнягу, наверное, укусила блоха. Она резко метнулась зубами к спине и начала там вычухивать, хрюкая и порыкивая. Доберман приподнял губу. Другая дворняга села. Господи, что же мне делать? Что делать? Хочу домой
Она смотрела в глаза пит-булю (пока я смотрю, ты не двинешься с места) Равнодушные. Круглые. Уверенные. Маленькие, красноватые глазки смерти (ожидала огромных пустых глазниц с вечностью бесконечной тьмы?) Как все обыкновенно. Кожа и шерсть, плоть и слюна. Обычнейшее существо (пока я смотрю ты не двинешься) обычнейшим образом загрызет из самых простых побуждений. И все дела. Три копейки.
Пластмассовые глазки уперлись ей в мозг, неотвязные и бездумные (пока смотрю - не пошевелишься). Она почувствовала это существо (по сути они же не виноваты) не имевшее понятия обо всей ее жизни со всеми перипетиями. Никаких запутанных схем, исскуственных правил (и не ковыряйся в носу), карьерной эквилибристики.
Никаких завтрашних дней, никаких цифр, ни даже взгляда на циферблат. Ни приятных улыбок, ни полезных знакомств - только шелест травы под лапами, ветер в ноздри и бескрайняя ночь. Прощайте все, никаких беспокойств больше, только блохи кусают, сволочи. Вот, зараза! И она изо всей силы зашкребла лапой по уху.
Бросок и зубы впились в ее загривок. Она резко рванулась - человек с рычанием откатился и попытался подняться. Стояла, спокойно смотрела на беспомощные, смешные движения. Сморщенный нос и оскал (уже не могущий напугать никого). Все те же глазки, та же уверенность в них, но теперь еще шок и злоба. И тушь на ресницах. Темно-фиолетовая. Водостойкая.
Пит-буль наконец распутал длинные ноги (и как ему каблуки?) и попытался броситься снова. Она ждала. Наблюдала как он раз за разом пытается прыгнуть и ударяется подбородком о землю. Смотрела на моментально выцветшее, умершее лицо (не кадр из фильма ужасов - пес как пес). А потом (это так легко) и соленое, теплое наполнило пасть.
И когда ее тело последний раз вздрогнуло под ее клыками - все часы, какие только были на свете разрушились, посыпались колесиками, пружинками, микроплатами. Цифры таяли и исчезали, буквы вырывались из своих оболочек и превращались в звуки, во всей вселенной стоял скрежет и грохот, а откуда-то сверху сыпались и сыпались пластмассовые и железные стрелки. Она оторвалась от своего горла и свободными, размашистыми прыжками понеслась по пустырю, заваленному обломками времени. Колесики и пружины шелестели под лапами как лесная листва, а за спиной стая бросилась доедать то, что осталось от прежнего мира. Да. Домой я сегодня уже не вернусь. Не хочу возвращаться.