Подражанский Виктор Александрович : другие произведения.

На берегу Сухого лимана

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  
  
   Виктор Подражанский
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   На
   берегу
   Сухого лимана
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Воспоминания старого таировца

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

2011

  
   0x01 graphic
   0x01 graphic
  
  
   Виктор Александрович Подражанский родился в Одессе в 1935г. Долго жил с родителями, научными сотрудниками Института
   виноградарства и виноделия, в Таирово. По профессии геолог, кандидат
   наук, Лауреат республиканской государственной премии в области
   науки и техники.
   Рассказывается о характерных приметах жизни небольшого поселка в середине прошлого столетия. Воспоминания могут быть интересны нынешним работникам института, любителям истории этого южного края.
  
  
  
   0x01 graphic
  
   1 - новый лабораторный и административный корпус; 2 - "холодильник"; 3 - наш дом (N28); 4 - винподвал; 5 - главное здание; 6 - беседка-ротонда; 7 - контора с баней; 8 - ныне Сельсовет; 9 - дом N23; 10 - водонапорная башня; 11 - Таировская школа; 12 - жилой дом; 13 - "дача Суворова"
  
   На старости я сызнова живу,
   Минувшее проходит предо мною...
  
   А.С. Пушкин
  
  
  
  
   В один из майских дней 2011 года я посетил выставку вина, которая открылась в одесском парке Победы. Несмотря на громкий титул Национальной, выглядела она довольно скромно, число участников не превышало десятка. Мое внимание привлекла экспозиция Национального научного центра "Институт виноградарства и виноделия им. В.Е.Таирова". Это учреждение, только с более коротким названием, было мне хорошо знакомо. Здесь долгие годы работали мои родители. Сюда меня привезли сразу после появления на свет, с ним тесно связаны первые 20 лет жизни. В выставочной палатке я приобрел пару бутылок вина, изготовленного в институтских подвалах, и книгу, посвященную 100-летнему юбилею института, который отмечался в 2005 г. Тут же, в парке, бегло просмотрел ее и обнаружил ряд неточностей фактологического характера. Я вернулся к палатке и рассказал о своих наблюдениях сотрудницам института М.Д. Дада и В.Н.Суховиловой. Мария Дмитриевна и Валентина Николаевна сказали, что я мог бы помочь разобраться в некоторых материалах, хранящихся в архивах института. Мы договорились встретиться позднее.
   Такая встреча состоялась в институте им. Таирова в августе. Моих милых собеседниц поразило, как много я знаю и помню о прошлом института. Они стали уговаривать меня написать воспоминания. Я отказывался, ссылаясь на нецелесообразность затеи в целом. Но меня убедили, что это станет полезным, в частности, для тех, кто интересуется историей института. И все-таки после сомнений и колебаний я сделал это.
   Учитывая свой возраст и сопутствующие ему обстоятельства, у меня не было времени на детальную разработку темы. Поэтому я просто рассказал о себе, о людях, их жизни, не касаясь творческого процесса и научных результатов. Охватил период с момента, с какого помню самого себя, и до конца пребывания нашей семьи в институте. Описал то, что сам видел, слышал и запомнил. Описание состоит из отдельных фрагментов, не всегда хронологически последовательных и связанных друг с другом. В тексте упоминается сравнительно мало персонажей, помню намного больше, но для современного читателя эти имена ровно ничего не значат. По этой же причине не стал исправлять некоторые погрешности в изложенной истории института, которые заметил. Рассказ несколько затянут, т.к. он рассчитан и на членов моей семьи, которым это интересно. Хотелось бы, чтобы его прочитали молодые, в частности, мои потомки. Но надежды мало, поэтому даже не стал пояснять некоторые непонятные в современности явления и предметы, нужно много времени и места. Как объяснить нынешнему поколению, что такое "патефон" или кто такие артисты Дина Дурбин или Борис Чирков? Захотят, поймут из контекста. Место действия буду называть либо институтом, либо нынешним названием - Таирово. Моя жизнь разделена на два крупных этапа - до и после войны, поэтому эта "точка отсчёта" употребляется для привязки действий к периоду времени. Если приведенные сведения вызывают сомнение, поставлен знак вопроса.
  
   Поселок Таирово в те далекие годы был значительно меньше теперешнего. Никто не разделял жилые и административные здания, потому что в последних тоже жили, всё называлось одним словом "институт". Существовали: главное здание, огороженное нынче забором вместе с беседкой-ротондой, террасами, где растет виноград, и лестницей; винподвал (нынешний дегустационный зал); водонапорная башня (в обиходе - "водокачка"); строения, обозначенные сейчас номерами 20 - 29 . Артезианская скважина, построенная во времена В.Е.Таирова, с такой же прекрасной водой, оборудованная шумно работающим штанговым насосом, находилась в центре двора. Центральный четырехугольник был обсажен кустами роскошной сирени и каштанами. Перед левым входом в главное здание был маленький скверик, три скамейки, на которых днем отдыхали старики и мамаши с младенцами, вечерами веселилась молодежь. В середине его стоял огороженный низеньким штакетником и клумбой небольшой памятник с латунной звездой. На мраморе написано, что здесь лежат матрос Петр Панков 1921 (?) г.р. и неизвестный боец. Оба погибли в 1941-м во время героической обороны Одессы. Напомню, что в сентябре-октябре того года линия фронта проходила по восточному берегу Сухого лимана, как раз, где стоит институт. Перезахоронение состоялось после войны, из могилы за южной окраиной (за "дачей Суворова", крайний дом с четырехугольной башенкой).
   Между главным зданием и домом N23 был оборудован ледник, бытовых холодильников тогда не существовало. Неглубокую шахту зимой заполняли брусками льда, нарезанного в лимане, накрывали соломой, там люди держали продукты, а специалисты лабораторные препараты. Рядом с винподвалом стоял дом (прививочная мастерская по таировскому проекту, его снесли), где была контора, а сбоку баня. В подвале топилась кочегарка, горячая вода и пар нужны для мытья бочек, оттуда они подавались в баню. Дом, где ныне сельсовет, был одноэтажным, там находились склад, позже магазин, мехмастерская. Дом 23 был многосторонним, его южные части со стороны водокачки снесены, там был гараж техники Отдела механизации и - ближе к N22 - плотницкая и бондарная мастерские.
  
   Мой отец Александр Львович Подражанский родился в Одессе в 1901г. После окончания коммерческого училища работал в качестве рабочего. В 1920г. поступил в Одесский сельхозинститут (ныне Аграрный университет). Проучившись три года, по семейным обстоятельствам перевелся в Средневолжский сельхозинститут в г.Самаре, который окончил в 1925-м.
   Будучи еще студентом ОСХИ, работал во время практики в виноградарском хозяйстве в Березовском районе Одесской области и там навсегда полюбил культуру винограда. После окончания учебы в Самаре решил возвратиться на Украину и серьезно заняться виноградарством. Это удалось не сразу, пришлось поработать в Одесском порту, в Хлебной гавани помощником инспектора. В 1926г. поступил на организованные В.Е.Таировым при Центральной научно-опытной станции курсы виноградарства и виноделия, которые окончил в 1927г. Связан с институтом официально с 1927г., 9 апреля был назначен техником на организованный при тогда еще станции центральный виноградный питомник. Через год переведен в Отдел виноградарства станции, где начал изучать агротехнику. С 1929г. - специалист Отдела виноградарства, зав. опорным пунктом при сохозе "Жовтнiвка", с 1932-го ст. специалист, с 1936-го зав. Отделом агротехники. Этому делу он посвятил всю жизнь.
   Первые печатные работы "Прививка винограда" и "Посадка винограда" были опубликованы в журнале "Степовий дослiдник" в 1927-28гг. Его основные научные интересы можно коротко охарактеризовать как определение площадей питания виноградного куста и биологическое обоснование густоты посадки винограда в разных условиях (Украина, Молдавия, Узбекистан).
   Моя мать Подражанская Евгения Исааковна родилась в г.Оренбурге в 1907г. Неоднократно меняла места жительства, переезжая вместе с матерью в Казань, Кисловодск, Харьков и, наконец, в Одессу. Закончила в 1927г. биологический факультет Одесского университета, который назывался тогда Институтом то ли народного образования, то ли народного хозяйства. К своему стыду забыл, чем она занималась первые годы после завершения учебы. В Трудовой книжке первая запись была сделана только в 1944г, трудовой стаж до этого установлен по разным источникам и не расшифрован. С институтом как-то связана с начала 30-х годов. Помню, она работала в помещении винзавода на Французском бульваре, кажется, химиком-аналитиком. После войны стала работать библиографом в научной библиотеке института. Закончила заочно вуз по библиотечному делу. Была переведена на должность мл. научного сотрудника.
   0x01 graphic
Мои родители. Начало 30-х гг
  
   ...В институте маминым руководителем первое время был А.М.Шумаков. Хорошо относился к ней и был как-то обеспокоен ее будущим. Трамвай из города в Люстдорф (позже Черноморку) тогда еще, по-моему, не ходил после революционных бурь и разрухи. Во всяком случае, знаю, что в зимнее время в институт часто ездили пригородным поездом до станции Мал. Аккаржа (Малодолинское), далее пешком по льду через лиман. Таким путем в послевоенные годы добирался и я. Во время одной из совместных поездок Алексей Максимович с жаром рассказал, что в институте есть хороший молодой человек Саша Подражанский, и он их обязательно познакомит. Не помню уж, каким образом родители встретились сами. При очередном разговоре мама сказала, чтобы Шумаков не утруждал себя, т.к. она выходит замуж.
   - И кто же Ваш будущий муж?
   - Саша Подражанский.
   - ! ! !..
   Мои родители были широко образованными, начитанными, воспитанными людьми, хотя происходили вовсе не из дворян. Оба знали по два иностранных языка, отец французский и английский, мать - французский и немецкий. Отец в юности играл на виолончели, мама на домашнем уровне на фортепьяно. Помню, еще до войны у нас собирались люди, пели хором под ее аккомпанемент. После войны под ее музыкальное сопровождение пел наш школьный хор. Репетировали у нас дома, дети заполняли обе комнаты. Мама хорошо рисовала, одно время даже посещала художественную школу (училище?) на Градоначальницкой ул. (Перекопской победы). Оформляла институтскую стенгазету, рисовала карикатуры, в пределах допустимого, но обиды все равно были. Делала рисунки для институтских изданий. Была автором этикеток для винных бутылок. Они тогда не продавались, только демонстрировались на различных выставках. Ей особенно удавались рисунки в туши пером.
   Родители оказали на меня серьезное влияние, я им бесконечно обязан.
   Мне повезло, я был знаком со своими двумя бабушками и двумя дедушками. Меня нянчил и прадед, но я его не запомнил, он умер, когда мне исполнился всего лишь год. Все они были достойными людьми. До войны я часто бывал в городе, жил у них. Познакомился и вращался в "хорошем" обществе - дружил с детьми из интеллигентных семей. На Новый (кажется, 1940-й) Год готовился выступить в любительском спектакле в доме первого секретаря Одесского обкома партии. Увы, мне не удалось потрясти зрителей, я заболел скарлатиной. Родители этих детей работали, за ними присматривали грамотные воспитатели. Разговаривали иногда на иностранных языках (кстати, упомянутый детский спектакль исполнялся на немецком).
   Начиная с 7-го класса, учился в городе, жил с бабушкой. В институте бывал по выходным и летом.
  
   После женитьбы родители вначале жили в доме N 23 (по проекту "дом для рабочих"), потом переехали в среднюю квартиру дома N28, где и жили до самого конца своей работы в институте. Сейчас этот дом и окружающая площадь перестроены (простите меня, обезображены) до неузнаваемости. Перед домом и вокруг него было обширное пространство, засаженное вязами, кленами, дальше склон к лиману, поросший кустами боярышника, терна, шиповника. Вид несколько портила необорудованная помойка на краю склона, но ее время от времени чистили. Мимо дома шла дорожка, вымощенная поставленным на ребро местным ноздреватым диким камнем, от главного здания к двухэтажному "холодильнику". Сейчас здесь Опытное хозяйство, свое название он получил, потому что в подвале, действительно, была холодильная установка, не помню, для каких целей, кроме того помещение было очень холодным, зимой, несмотря на топящиеся печи ("грубки") сидели в пальто. Там размещались отделы агротехники, три комнаты слева на втором этаже, защиты растений, кажется, селекции. На первом этаже справа был Красный уголок.
   У каждой из пяти квартир дома N28 была открытая веранда, увитая диким виноградом. Пол на веранде был из красного кирпича, выложенного наподобие паркета. На нашей во время войны разорвалась минометная мина, в полу образовались ямы, оконные рамы, входная дверь и стены были побиты. Только через несколько лет, когда мама упала и сильно разбила ногу, террасу забетонировали. Закрывалась она калиткой с крючком вместо замка, тогда это было безопасно. В одном углу был построен маленький курятник, с другой стороны кровать, на которой я спал с начала лета до глубокой осени. В юношеском возрасте это становилось удобным. Все мы были воспитаны в духе дисциплины и послушания родителям. Вечером я обозначал свой приход негромким стуком калитки, потом, сняв обувь, тихо уходил обратно на гулянки.
   Квартира первоначального образца (и все остальные) состояла из маленького тамбура, коридора, откуда двери вели в жилые комнаты (сбоку), в кухню (прямо), с другой стороны в туалет с унитазом и кладовку. В нашей квартире прежние жильцы прорубили в некапитальной стене проход между кухней и комнатой. В кухне в углу был кран с раковиной и плита для приготовления пищи и обогрева. Смежные комнаты отапливались "грубкой".
   Самыми постоянными жильцами дома 28 кроме нас были А.Г.Мишуренко (справа, если стоять к дому лицом) и Е.С.Комарова, в крайней слева квартире до войны жила семья А.Г. Белецкого, после войны - директоров, вначале Н.П.Науменко, потом П.Н.Костюка. Крайнюю справа квартиру занимали зав. Отделом механизации П.Ф.Гуркуш, после винодел Е.С.Скворцов.
  
   В главном здании, в подвале находилась научная библиотека института. В другой половине подвала общежитие для рабочих, специалистов низшего звена, практикантов. На первом этаже располагались Отдел агрохимии, лаборатория, в угловой комнате рядом с парадным входом ("Маленькая терраса"), который открывался в исключительных случаях, кабинет директора. Здесь же на лестничной площадке стояла мраморная статуя, сейчас ее можно увидеть в музее. Окна лаборатории выходили на "Большую террасу". На ней в летнее время устраивались собрания, концерты художественной самодеятельности, выступали приезжие артисты. Лестница террасы, украшенная вазами - любимое место для фотографирования. Мое поколение было старшим среди институтских детей, когда подросли, на Большой террасе учились танцевать под звуки патефона. Верхний этаж был жилым, там были квартиры В.Д.Корнейчука и Е.К.Плакиды, Н.П.Науменко, М.М.Ободовского, комната для приезжих.
   Библиотекой заведовала Т.М.Иванова, моя мама была библиографом. Помещение было холодным и сырым, книги портились, а работники болели. Кроме научной литературы библиотека получала ряд толстых и иллюстрированных журналов, беллетристику, научно-популярные издания. Благодаря такому набору и семейному "блату", я относился к числу первых читателей новых поступлений и был в курсе культурной жизни страны. Страсть к чтению была приметой того времени, она была ярко выражена среди людей всех возрастов. Я удовлетворял ее не только за счет институтских фондов, но и библиотеки Одесского Дома учёных, куда был записан отец, книгами снабжали и городские знакомые. В институте мы обменивались друг с другом. Лестница к беседке-ротонде сохранилась, а вот нижняя часть склона изменилась сильно в связи с прокладкой железнодорожного полотна. Почти над урезом воды в лимане стояла подпорная стена (сейчас такая сразу под беседкой), сложенная из одесского камня-ракушечника, высотой метра три с половиной. Над ней на площадке аллея густых туй. Прямо к воде вела каменная лестница, заканчивающаяся железной калиткой. Когда-то она даже запиралась, видимо в целях безопасности, чтобы призадумались, прежде чем лезть в воду.
   0x01 graphic
Калитка у лимана. 1949г
   Калитка таинственно скрипела ржавым голосом, навевая, в сочетании с ласковым плеском лиманской волны, представления о сказках и приключениях. На краю площадки, справа, если смотреть сверху, был колодец, построенный во времена Таирова, захватывавший ту же подземную воду, которая вытекает в виде родников в сотне метров левее. В послевоенные годы колодец не чистился и не использовался. Над колодцем росла большая красивая верба.
  
   До начала 60-х годов нынешний пос. Таирово принято было делить на две большие части. Сразу за "холодильником" (Опытное хоз-во) находились теплицы, дальше до дома, где теперь почта, ничего не было. Только в стороне, ближе к лиману, стояла маленькая мазанка, в которой жили семьи Дидух и Ивануник. В этих двух частях размещались то самостоятельные, то объединенные организации - институт и питомник (вторая, судя по названию, занималась, главным образом, подготовкой посадочного материала). Окончательное их слияние произошло после войны. Питомник стал называться Экспериментальной базой института, но старое название сохранялось в обиходе еще
   0x01 graphic
Колодец под вербой
   Переводчица Хильда Майер, Е.И. и А.Л. Подражанские. Начало 30-х гг
  
   долго. Естественно, обе эти жилые и производственные зоны были значительно меньше по размеру и населению, чем в наши дни.
   Обе половины Таировского поселка соединялись двумя дорогами. Основная, обсаженная деревьями и кустарниками, сбоку тропинка-тротуар, больше походила на аллею где-нибудь в парке. Она проходила от скверика с памятником Ленину до почты. Расстояние - 500 с чем-то метров. Ныне там пешеходная улица у жилых домов. Вторая, где ездят сейчас, была без всякого покрытия, хозяйственной, что ли. Сразу за ней раскинулись виноградники, т.н. "Восемь гектаров". Во время созревания урожая она иногда вообще перекрывалась.
   Все люди работали вместе, тем не менее, долго сохранялось состояние какой-то самостийности, даже антагонизма: вот это институт, а это питомник (база). Дети играли в футбол - команда института против команды базы. Случались массовые детские стычки, драки, впрочем, без особой злобы.
  
   Напротив нашего дома береговая линия изгибалась, в лиман вдавалась коса - любимое место купания, фрагменты ее видны и сейчас. В дне лимана лежит толстый слой грязи, насыщенной сероводородом и раковинами. Люди мазались грязью в лечебных целях, дети ради озорства и в таком виде с криками носились по институту. В многоводные годы коса затапливалась, вода подступала прямо к подпорной стене, в засушливые площадь водного зеркала резко уменьшалась. Лиман зарастал густыми водорослями, по-местному "куширом", настолько, что с лодки очень трудно было опустить весло в воду. Помню, как-то лиман у института пересох совсем. Переправиться через лиман можно было через дамбу, где дорога в Ильичевск. Но сейчас существует стационарный мост, а тогда какие-то службы следили за водным режимом и дамбу то разрывали, то открывали, без всякого предупреждения, естественно, и на неопределенные сроки. В первом случае приходилось по пути из Черноморки делать глубокий обход через с.с. Сухой лиман и Татарку, многим идти пешком. Была еще дамба напротив Сухого лимана, но она почти всегда была раскрыта, а потом снесена совсем.
   Вверх по лиману от института склон был целинным. Росли полевые цветы. Весной первыми появлялись крокусы, за ними подснежники, которые у нас звались "барандуши" - на белых лепестках продольные черные полоски. Реже и только в определенных местах встречались фиалки и сине-фиолетовые и желтые дикие ирисы. В мае все покрывалось красными маками.
   В боярышниковых и терновых кустах вили гнезда птицы, ниже у корней прятались ежи. Довольно часто встречались змеи - ужи и желтобрюхи (полозы). В первые послевоенные годы на лимане было много птиц: утки - кряквы, лысухи, нырки, даже красавцы-огари, раз остановилась стая лебедей. Местные охотники устраивали "заседки" на косе. Приезжали стрелять из города, никто этого не контролировал, а оружия, больше трофейного, было много. Какие-то нехорошие люди подбили серого лебедя. Мы долго гонялись за ним по лиману на маленькой деревянной лодочке (не помню, чья она была, вместо весел пользовались лопатами) и, наконец, выгнали на берег и поймали. У него оказалось раздробленным крыло. Мне кажется, его отвезли в одесский зоопарк, который работал.
   Рыба, черные бычки и даже кефаль, встречалась в отдельные годы. При малой воде случались заморы, недостаток кислорода плюс сероводород, всё всплывало вверх брюшком. Она всегда водилась ниже переправы, а в опресненных верховьях лимана, поросших рогозом и осокой, ловили крупного карпа.
   Многие жители института держали кур, уток, в сараях и прямо на верандах. Сколько себя помню, у нас всегда жили кошки и собаки, куры, утки, одно время был поросенок и даже корова.
   Теперь на склонах Сухого лимана незастроенными остались считанные квадратные метры земли. Нынешние обитатели здешних мест и слыхом не слыхивали о маках и жаворонках. Жаль и разрушенных береговых сооружений. Можно было отсыпать на протяжении 100-200м ложе для железнодорожного полотна и сохранить красивое творение рук человеческих. Но что имеем, не храним! К сожалению, так было всегда.
  
   До войны в институте не было ни яслей, ни детского сада. Одно время действовала детская площадка. Было какое-то помещение, игрушки, помню замечательную деревянную лошадь, но компот приносили с собой, а во второй половине дня отправлялись домой обедать, на мертвый час и всё. Проблема ухода и присмотра за детьми стояла остро. В те годы в стране широко пользовались услугами домработниц и нянь. Так, за стеной в соседней квартире моя сверстница Майя, дочь Е.С.Комаровой, находилась на попечении Пелагеи Захаровны или просто Захаровны, привезенной откуда-то из Средней России.
   Я был совсем маленьким, еще не разговаривал, когда ухаживать за мной пригласили Веру. Она недобросовестно относилась к своим обязанностям и с ней расстались. Потом в доме появилась пожилая женщина Зинаида Гавриловна (Гавриловна). Родом из-под Умани, ее покойный муж был учителем, две взрослые дочери жили в Одессе. Мы с ней взаимно нежно любили друг друга.
   Когда началась война, помню, как мама собиралась в эвакуацию. Брала в руки какую-нибудь вещь и после короткого раздумья откладывала в сторону: зачем, нам же говорили все время, что мы врага разобьем "малой кровью могучим ударом" и на его территории, и война закончится скоро. Из семейных ценностей она взяла семейные фотографии. И все-таки часть
  
   0x01 graphic
0x01 graphic
0x01 graphic
   С Гавриловной около дома Автору год... ...один год и 8 месяцев
  
   вещей отдала Гавриловне, которая оставалась. Так, на всякий случай. Конечно, все будет хорошо, но вдруг какие-нибудь неприятные неожиданности, тогда можно продать и облегчить жизнь. Как известно, подобные "неожиданности" возникли. Но Гавриловна все это добро спрятала и вручила, когда мы вернулись. Она жила в Одессе у дочери на М.Арнаутской, мама с детьми сразу заехала к ней. Мы все вместе возвратились в нашу квартиру в институте.
   Оккупационный режим в Таирово был менее жестким, чем в других местах и, конечно, чем в городе. Уже не помню подробностей, но это место стало чьим-то владением, был назначен управляющий, который старался все сохранить. В нашу квартиру вселился один из работников института (знаю кто). Тогда подобное выглядело очень неприлично, он, когда встретил моего отца, приехавшего первым, вскоре куда-то исчез навсегда. Через годы я смотрю на это спокойнее: ситуация на фронтах была такой, что трудно было ожидать возвращения прежних хозяев, вот он и занял пустующее жилье. Кстати, многое из домашних вещей сохранилось. И в том числе пианино.
   Пианино - это не сковородка какая-нибудь. Серьезный предмет, с душой. Почти член семьи. О нашем инструменте хорошо написала моя племянница Сашенька, дипломированный музыкант и, в целом, одаренная личность. Привожу с незначительными купюрами и своими комментариями.
  
   Пианино подарили бабушке Жене, когда ей исполнилось пять лет. В 1912 году. Огромное в масштабах "хрущобы", оно занимало ровно половину нашей с бабушкой комнаты. "Юлий Генрих Циммерманн", было написано на нем вязью. А если открыть верхнюю крышку, то с правой стороны порядковый номер 1807. 
Черное, с резными панелями в рамочках, с кольцами от исчезнувших подсвечников, с клавишами из слоновой кости, пожелтевшими по краям...
   На нем занималаcь бабушка, с большой неохотой, поскольку бонна считала занятия музыкой обязательными. Пианино  путешествовало с бабушкиной семьей из Оренбурга в Кисловодск, а оттуда - в Харьков и Одессу. После революции оно было экспроприировано - и возвращено. Во время войны, когда бабушка была в эвакуации, его забрали в Морской клуб, где матросы содрали слоновую кость на сувениры. И - чудо - вновь удалось его вернуть. На нем училась играть мама; преподавательница кричала  ей: "Дурное сало!" (так и оставшееся загадкой обзывание: мама была прехорошенькой синеглазой девочкой).
И на нем училась играть я. Вызвали настройщика, Иосифа Евсеевича, вечно раздраженного "еврейским счастьем": отсутствием женихов у дочери, прежде всего. Он заменил изъеденные молью фетровые подушечки, вымел сушеных тараканов и объявил, что по камертону настроить не удастся - струны лопнут. Так и остался у меня слух не по камертону. Я всегда знаю, что от звука, который я слышу, надо отнять полтона - это и будет точно. Так я и привыкла играть на нем. Клавиши, чуть шире, тоже иногда мешали переносить пассажи на другие инструменты: пальцы помнили другое расстояние.
   Я играла все лучше и лучше, и бабушка любила меня слушать, взяв корзиночку со штопкой. . У пианино была славная история. Оно, бесспорно, родилось под счастливой звездой. Перед войной наша семья жила (отдыхала?) в Люстдорфе, немецкой колонии под Одессой, которaя позже получил название "Черноморка". Там бабушка подружилась с немкой по имени Хильда Майер. На фотографии... она выглядит копией Марлен Дитрих. Бабушка знала немецкий на уровне родного языка почти, опять же благодаря бонне. А Хильда в розовом детстве дружила с мальчиком по имени Светик Рихтер. И Светик Рихтер, тогда худенький и кучерявый юноша, приезжая в Люстдорф, играл на нашем инструменте. | Здесь неточность: эти события происходили в институте, Хильда Майер работала переводчицей - В.П. |. Когда мне исполнилось семь лет, бабушка подарила мне пианино, сделав запись химическим карандашом на внутренней стороне нижней крышки: на этом фортепьяно в 193..? году играл Святослав Рихтер... | С извинениями перед старшими сообщаю, что Святослав Рихтер (1915-1997) - советский и российский пианист, один из крупнейших музыкантов ХХв - В.П. | Бабушка умерла в 1989 году.
   В 1991 году мои родители уехали, и пианино было послано ко мне в Москву, вместе с 12-ю томами "Детской энциклопедии", секретером, и кучей другиx детских друзей, которых я не чаяла увидaть. Конечно, пианино не вошло в лифт. Грузчики тащили его по лестнице на 11-й этаж, по пути отбивая завитушки. - Хозяйка, добавить надо, - сказал развеселый и мокрый молодчик. Играя голубыми очами, показал: смотри, вся жопа наружу. Штаны его разошлись от натуги. Пришлось дать ему персонально кроме добавки еще и комбинезон, благо он был широкий. Пианино было в жутком состоянии, и я вызвала настройщика. Он с грустной улыбкой посоветовал мне избавиться от инструмента
   - Вы привязаны к нему по-семейному, но уверяю, сделать тут ничего невозможно. Вербельбанк (панель, к которой крепятся колки струн), показал он, в то время делался из двух частей. Одна часть отошла от задней стенки. Реставрировать ее невозможно. А если менять его на современный, это будет уже другой инструмент. Продайте коробку, да и все. Он меня почти убедил. Но счастливая звезда моего пианино еще сияла. Самая робкая из моих подруг робко познакомила меня с самым робким из самых талантливых людей, встретившихся мне. Это был Николай Александрович. Угрюмый, долговязый, напоминающий прической растрепанного Добролюбова. В пегом пальто с черным искусственным воротником, и в фетровых ботиках на молнии под названием "Прощай, молодость". С рыжим портфелем... В мою сторону он не смотрел. Робел.
   Николай Александрович сказал: я Вам привинчу вербельбанк. Настрою, тогда Вы сможете продать его дороже, но держать смысла нет". Цену он назвал ниже символической и стал неловко объяснять, почему это стоит так дорого. Мы с Николаем Александровичем подружились. Cлучилось так, что он прикипел к моему пианино. Да,  сказал он, это инструмент для домашнего музицирования, но Bам повезло. У него очень особый, теплый и нежный тембр. Я таких "циммерманнов" не встречал.
   Время было голодное. Если в моем холодильнике оказывался какой-нибудь деликатес вроде сыра (как вы догадываетесь, сорт не имел значения), я угощала Н.А. бутeрбродами, которые он поглощал в мгновение ока. Как вообще он жил? Как птица небесная? Если на свете существуют ангелы, то Николай Александрович - один из них.
   Работу он закончил, подарив мне счастье на долгое время. Я была в декретном отпуске, с большим животом. Я играла по два-три часа в день, и тепло, ласка звуков перетекали ко мне в кровь через клавиши. Я играла, в основном, Баха, Моцарта, Генделя, стараясь, чтобы мажор преобладал в эмоциях.
Так я начала воспитывать свою старшую дочь. 
   Прошел год. Настала такая пора, что оставаться в России я больше не могла. И встал вопрос о продаже друга, как ужасно это ни звучит. С собой его везти было нельзя: антиквариат. Я дала объявление в газете "Из рук в руки", единственнoй покупаемoй. Позвонила жeнщина, назначила время визита. Как оказалось, это была переводчица. Она привела клиентку, надменную филиппинку в красной дутой курточке. Говорили они по-английски, уверенные, что их не понимают. Брезгливо принюхиваясь, филлипинкa спросила:
   - Как они могут так жить? Это отвратительно.
   - Вот так и живут, - меланхолично ответила переводчица.
   Показала я пианино.
   - Скажите ей, что я его беру, - постановила филиппинка после полуминутного осмотра. Я предложила поиграть, чтобы показать звучание.
   - Нет, это меня не интересует, - замотала та головой.
   Кровь оскоpбленного бедняка бросилась мне в голову, и я сказала: извините, я раздумала. Не продаю. И они ушли в недоумении.
   Пианино я подарила. Я дружила с ребятами из ансамбля "Сирин". Я их очень любила, и ничего подобного их творчеству не встречала. Им нужно было для репетиций церковного хора. Приехал отец Михаил Жуков из церкви Св. Николая в Котельниках вместе с алтарником и другими добровольцами, поблагодарили и свезли...Что было дальше - не хочу и не могу думать...
   Гавриловна прожила у нас еще несколько лет. Мне ее догляд был уже не нужен. Она стала старенькой и нездоровой. И пожелала переехать к дочери.
   Гавриловна была очень верующей. По утрам и вечерам тихо молилась у себя в кухне. Мои родители были атеистами. Видимо, они договорились с ней, чтобы она не вовлекала меня в свои занятия, но мне было строго сказано не мешать ей совершать свои обряды. Ближайшая к институту работающая церковь была в Александровке, слившейся теперь с Ильичевском, ходить туда она не могла, далеко, а транспорта никакого не было. Но однажды, когда мы с ней жили несколько дней в Одессе, она повела меня в церковь. Наверно, не с кем было оставить, и мы вместе с ее внуком чуть моложе меня пошли в Архангельский собор на Пушкинской. Был праздник Веры, Надежды и Любви. На меня произвели впечатление золотой блеск церковного убранства, роспись купола и стен, служба. Однако следующий раз я вошел в храм лет через 15.
   Жители Таирово "со стажем" помнят Аню Бредюк, сын Вова и сейчас живет на базе, и ее тетю, бабушку Христю. Христина Сергеевна Рыбницкая приехала из с. Козловка Винницкой области, что недалеко от станции Попелюхи. До войны жила в семье И.К.Дудника и Р.И.Преслер, в которой росла моя одноклассница Мая. Годы оккупации провела дома. В 1945г. приехала в институт, но по каким-то причинам не смогла оставаться на прежнем месте и оказалась у нас. И навсегда вошла в нашу жизнь. Была доброй, умной, сообразительной. При этом неграмотной. Мы так и не смогли научить ее читать и писать, хотя такие попытки предпринимались неоднократно. Вела хозяйство и занималась моей младшей сестрой, став ее едва ли не главным воспитателем. Когда мы оба, я и сестра, переехали учиться в город, Христя стала жить с нами. Знала всех приходивших к нам товарищей и прекрасно с ними ладила. Провела с нами несколько лет в институте и вместе уехала в Кишинев.
  
   Аня приехала в институт где-то в конце 40-х. Жила в общежитии, работала на винограднике и скоро стала одной из самых квалифицированных среди рабочих. Познакомилась с солдатом, приходившим из Школы летчиков, и в конце концов вышла за него замуж. Уже был Вова. Я на нашей новой машине отвез все семейство в сельсовет в Бурлачью балку, там были зарегистрированы одновременно брак и рождение ребенка. Я выступал в качестве свидетеля.
   Для Христи Аня была самой близкой и любимой родственницей. Жила она в то время в Орджоникидзе (Владикавказ), когда в семье возникли неурядицы, Христя поспешила на выручку. Через несколько лет они все вместе возвратились в Одессу, в институт. Получили квартиру в новом доме. В начале 70-х я с дочкой приезжал к ним в гости. Она подружилась с дочерью Ани своей ровесницей Светланой.
   Христя сильно хромала, у нее был туберкулез кости, наверно поэтому не пыталась выйти замуж.
   О Христе прекрасно написала в своих воспоминаниях моя сестра.
   "...Христя несколько раз приезжала к нам в Кишинев... Очень жаловалась на боль в ноге, на болезни Ани. Обе трудились до своих последних дней. Дали образование Аниным детям. Наверно сыграл роль положительный пример нашей семьи. Христя не могла себе представить, что у нее, совершенно неграмотной женщины, внучка будет благополучно жить в Канаде.
   Умерла Христя время маминой тяжелой болезни, или через короткое время после маминой смерти. Я была в таком состоянии, в таком горе, что ни о ком другом кроме мамы думать не могла. Вскоре умерла и Аня, прожившая тяжелую и безрадостную жизнь. В институт, на пепелище, ехать не хотела. Через два года мы уехали из страны.
   Когда к нам приходили люди, не знакомые с Христей, мама всегда так представляла ее: "Наша Христя!". И она на самом деле была членом нашей семьи. Мне не удалось положить цветы на ее могилу, попрощаться с ней, и это мучило меня. Решила написать о ней все, что помню. В этом рассказе нет ни слова неправды. Хочется, чтобы мои воспоминания стали своеобразным памятником светлому, верному нашей семьи человеку, которого мы все так любили, нашей Христе".
  
  
   0x01 graphic
  
   Сестра Ирина с Христей. 1956г.
  
  
   22 июня 1941 года. Начала и середины этого памятного дня не помню. Но к вечеру наступила какая-то не свойственная воскресенью тишина. А на закате солнца над Малой Аккаржей на бреющем полете пронеслась пятерка самолетов, впереди три, за ними еще два. Были видны какие-то огненные вспышки. Через некоторое время самолеты с ревом пронеслись где-то совсем близко. Люди бросились врассыпную. А по нашей крыше как град застучал. Сейчас затрудняюсь сказать, что это было, но ни пуль, ни осколков потом, по-моему, не находили.
   С тех пор налеты вражеской авиации происходили регулярно. Объявлялась воздушная тревога. Все сигналы в институте (начало и конец рабочего дня, обеденный перерыв, после войны ночью время каждый час) подавались ударами железом по буферу от железнодорожного вагона, подвешенному на дереве недалеко от водонапорной башни (не сохранилось). Услышав набат, мы с минимумом приготовленных заранее вещей бежали в винподвал и укрывались на нижнем этаже. Наиболее активные (и менее сообразительные) забирались в вентиляционную галерею, которая ведет к беседке, хотя там над головой были не бетонные перекрытия, а всего лишь пара метров грунта. Но настоящие бомбежки начались значительно позже. Первая массированная бомбардировка Одессы состоялась 22 июля.
   В начале июля работников института по заданию военных властей направили на земляные оборонительные работы - рыть окопы и противотанковые рвы и проч. в районе сел Бурлачья балка, Сухой лиман, Татарка. Отец был назначен бригадиром. В конце июля он был мобилизован штабом Местной противовоздушной обороны НКВД, участвовал в героической эпопее до самого конца и был эвакуирован одним из последних пароходов. Об этом рассказывается в отрывке из воспоминаний, который висит на стене у входа в Музей виноградарства на третьем этаже. А я с мамой и трехмесячной сестренкой уехали из города морем вместе с Медицинским институтом, где дед был завкафедрой. Мы задержались месяца на три в Краснодаре, потом вместе с Медином через Сталинград, Куйбышев (Самара), Ташкент добрались до Самарканда. Там нас нашел отец в начале 1942г.
   В действующую армию мой отец так и не попал, хотя уезжал из дому по повестке насовсем, "с вещами", раза три. Видимо на работников военкоматов производили впечатление даже в те суровые времена далеко не юный возраст, степень кандидата наук в сочетании с сильной близорукостью.
   День 9 мая 1945г. помню хорошо.
  
   Военная тема в институте всегда была актуальной. До 1940г. государственная граница проходила совсем недалеко. Повышенную бдительность вызывало немецкое население окружающих сел. Многое в этом плане искусственно нагнеталось порядками сталинского режима, большинство немцев были лояльны по отношению к советскому государству. Но, конечно, находились такие, кто помогал фашистской Германии, по "зову крови" или под давлением.
   И до, и после войны рядом с институтом проводились военные маневры. В основном это были инженерные войска, которые на лимане учились форсировать водную преграду. Естественно, всех, в первую очередь детей, привлекали палатки, надувные лодки, понтоны, прочее снаряжение и оружие. Мы крутились под ногами военных, порой сильно мешали. Нас угощали кашей из полевой кухни, мы в свою очередь тащили дядям из дому какую-то снедь, овощи, виноград. Короче, формула "народ и армия едины" в действии. Как-то раз нам подарили большую дымовую шашку. В институте была лодка, на которой одно время специальная бригада ловила рыбу для столовой. Однажды вечером, сразу после захода солнца, мы погрузились в нее большой компанией, включая девочек, и при тихой погоде поставили над водой грандиозную дымовую завесу.
   В нескольких километрах от института находилась Школа лётчиков, там сейчас городской микрорайон, называемый "Школьным аэродромом", и Иверский монастырь. Самолеты с учебного аэродрома постоянно кружили над нами. Для меня, скажем, самолет в ясном голубом небе - одно из ярких воспоминаний о счастливом детстве.
   На другой стороне лимана, примерно напротив базы, была маленькая рощица из деревьев айлант ("чумак"). Рядом стоял разбитый немецкий танк. Летчики использовали это место как мишень и проводили боевые стрельбы. Истребители и штурмовики Ил-10 с ревом пикировали и расстреливали цель из пулеметов и пушек. Мы, само собой, осматривали это место, там все было перепахано пулями и разрывами снарядов. Наконец, в чью-то голову пришла разумная мысль, что подобные упражнения недопустимы всего в нескольких сотнях метров от жилых домов. Стрельбы прекратились, танк со временем свезли в металлолом.
   Авиация, даже гражданская, как мы теперь можем судить по последним событиям, является областью повышенной опасности. Мне однажды пришлось от начала до конца наблюдать такой эпизод.
   Я стоял на краю поселка, где-то около винподвала. В воздухе самолет-истребитель на не очень большой высоте выполнял пилотажные фигуры. Обычная картина для наших мест. В какой-то момент шум мотора изменился. Самолет был уже невысоко, когда от него отскочил сверкающий предмет. Затем машина резко пошла на снижение и упала на землю между базой и с. Сухой лиман.
   Что было сил, я помчался к месту падения и, несмотря на достаточное расстояние, оказался там первым, раньше женщин, работавших неподалеку. Посреди виноградника слабо дымился самолет. Он врезался в землю носом и одним крылом. Летчик лежал на спине в нескольких метрах без признаков жизни. Все вокруг было усыпано снарядами и патронами от крупнокалиберного пулемета. Первым делом я перевязал брюки внизу веревочками, которыми подвязывали виноградные побеги, и набил полные штанины боеприпасами (для чего - чуть ниже). Подошли женщины, стали охать и ахать около погибшего летчика. Военные с аэродрома подъехали примерно через час. Я рассказал, что видел. Меня внимательно выслушали, что-то записали. Свою добычу мне удалось скрыть. Тело увезли, около самолета поставили охрану. Часовые не были молчаливы, скоро удалось восстановить картину трагедии.
   Молодой летчик (курсант?) выполнял тренировочный полет на американском истребителе "Аэрокобра", такие получали во время войны по программе лендлиза. У этой машины двигатель находится сзади, за спиной пилота. Во время полета мотор будто бы сдвинулся с места, самолет потерял управление. Летчик пытался выброситься с парашютом над виноградником, но не успел. Блестящий предмет, который я видел - дверь кабины (не колпак, как в советских моделях), ее можно автоматически отбросить в аварийной ситуации, что он и сделал.
   Прежде, чем обломки увезли, мы многое подобрали и оторвали, кроме боеприпасов, конечно, которые военные упрятали в первую очередь. Из куска алюминиевого трубопровода с резиновой муфтой я изготовил игрушечный меч.
   После сражений, проходивших в наших местах, можно было найти много интересного, в т.ч. стрелковое и холодное оружие, взрывчатку, патроны. Последние широко использовались в наших играх. Например, в обрамление террас ниже главного здания, выполненное из мягкого одесского ракушняка, молотком, а то и просто камнем, забивался винтовочный или автоматный патрон. На капсюле влажной землей закреплялась остроконечная пуля. На нее сверху бросали камень, самые смелые просто ударяли рукой. Раздавался выстрел. Гильзу вспучивало, разрывало на части, в ракушняке образовывалась ямка.
   Существовали и другие способы произвести выстрел без оружия, иногда прямо в руках. Крупнокалиберный патрон забить в камень было трудно, поэтому их, а также небольшие снаряды бросали в костер. Это был уже не выстрел, а взрыв.
   Понятно, эти игры были не столь безобидны. Скажем, Федя Панасюк, сын институтского плотника, остался без пальцев на руке. Тем не менее, они продолжались. Во всю шел обмен подобными предметами. Отсюда понятен мой интерес к боеприпасам около упавшего самолета.
   Несколько лет спустя мама обнаружила в квартире, в углу кладовки, мой личный склад. В мое отсутствие пригласили завкадрами, по совместительству начальника Спецчасти (Первого отдела) Н.С.Евдотченко и он все это добро унес. Там было, не преувеличиваю, несколько сотен разных патронов, но мне было особенно жалко австрийского штыка-кинжала. Его у меня брал для дела отец упомянутого Феди дядя Ваня. Он лучше всех в нашем кутке умел заколоть и разделать свинью. Остался только лежавший в другом месте дрянной румынский кортик со сломанной ручкой.
  
   Во время войны и в первые послевоенные годы в стране существовала карточная система: каждому работающему и иждивенцу полагалось строго определенное количество материальных благ. Об этом много рассказано в художественных произведениях разного жанра. В институте вместо карточек были списки, составленные администрацией совместно с представителями местного комитета профсоюза. Достаточно регулярно выдавался только хлеб, о других продуктах и промтоварах (видели ли вы когда-нибудь жидкое хозяйственное мыло, не Fairy, а черного цвета и болотно-нефтяным запахом?) помню плохо. Каждой семье выделялся надел под огород, причем, немалый. И каждый раз в другом месте, то на южной окраине земельных владений, в сторону Бурлачьей балки, то почти под селом Сухой лиман. Помню, один год площадь нашего огорода была 16 соток. На огородах сажали картошку, кукурузу, иногда даже просо, овощи, тыкву, тем и кормились.
   Хлеб привозили на подводе из пекарни в Черноморке. Происходило это во второй половине дня. Взрослые были на работе, а мы, дети, сразу после школы бежали в очередь. Хлеб выдавали на базе в здании прививочной мастерской (она не работала), в помещении рядом с нынешним нижним винным магазином, справа, если стоять лицом к входу. Старая дверь, по-моему, сохранилась. Ждать приходилось долго. В одной очереди стояли и сын директора института, и сын рабочего. И вот слышен стук колес подъехавшего экипажа. По лестнице поднимают большой деревянный ларь.
   Хлеб был иногда круглый, чаще большими кирпичами-буханками, серый, ноздреватый, удивительно вкусный, во всяком случае, таким казался тогда. Особенно в сравнении с глиноподобной массой, состоявшей на четверть из половы, которую получали во время эвакуации в Средней Азии. Резали его широким острым ножом. Отвешивали положенную норму с точностью до грамма. Пока несли до дома, съедали мелкие довески, если были, обгрызали гофрированную хрустящую корочку. Потом, конечно, за это попадало.
   Когда я бывал в городе, в гостях у бабушки с дедушкой, приходилось и там постоять в длиннейших очередях, чтобы отоварить их карточки. Это было не только менее приятно, чем в институте, где были все свои, но даже небезопасно: споры из-за места нередко переходили в драки, порой весьма жестокие.
   В памяти об этом периоде сохранилось практически постоянное ощущение голода. За некоторые поступки, связанные с этим, совершенные даже в очень раннем возрасте, стыдно до сих пор. По сей день осталась не очень красивая привычка съедать все из тарелки дочиста и машинально подбирать хлебные крошки.
   Очень тяжелыми выдались 1946-47гг. Зима была суровой. Сугроб позади нашего дома доходил почти до крыши. Морозы достигали - 30о. Одна женщина шла пешком из города в институт в метель, заблудилась и замерзла. Однажды отец принес целый мешок воробьев, на холоде они падали на лету. Половина из них ожила и носилась по квартире.
   Несмотря на обилие снега, наступившее лето было засушливым, как и предыдущее. На полях и огородах развелось несметное число сусликов. Областные власти призывали всячески бороться с ними и назначили премии: первая за 2000 (1500?) сданных шкурок - баян, вторая и третья, не помню за какое количество - велосипед и охотничье ружье. Массово изготавливались капканы. В хозяйстве института в выходные дни давали одноконную двуколку с бочкой, норы грызунов заливали водой и били их, когда выскакивали. В Отделе защиты растений готовили и раздавали зерна отравленной кукурузы. Я оценил свои возможности и решил побороться за II или III премию. Снятые с добытых зверьков шкурки наверно плохо выделывал, от них исходил не совсем приятный, мягко говоря, аромат, и родители потребовали убрать их с веранды. Пришлось спрятать в кустах над лиманом. Кто-то меня выследил и в один прекрасный день мою добычу, что-то около 70 штук, украли. Но какой-то положительный эффект от этой кампании был, в особенности на индивидуальных огородах.
   Зимой в квартирах появилась масса мышей. На огородах все выращивали кукурузу. В поселке была ручная мельница, которой пользовались по очереди. Получалась крупа, из нее варили кашу, ошибочно называя мамалыгой. Ели два-три раза в день. Вкусовые воспоминания об этом блюде оказались столь устойчивыми, что и через годы я долго не мог решиться попробовать превосходную молдавскую мамалыгу. А тыкву в любом виде, понимая ее ценность и полезность и будучи человеком очень неприхотливым, не могу есть до сих пор. Так вот, связки кукурузы висели у нас на стенах в коридоре. Ночью мыши буквально облепляли их. У нас жили две кошки, мама и сын, они давили своих врагов десятками, но справиться не могли.
   Такие явления описаны в литературе: в неблагоприятные в климатическом отношении периоды диким животным недостает корма, они начинают искать иные пути к выживанию и затрудняют, так сказать, жизнь человека. Так, в описываемые годы сильно размножившиеся грызуны стали переносчиками опасной болезни - туляремии. Могу добавить, что летом огромные стаи скворцов атаковали виноградники. Сторожа отгоняли их трещотками, стреляли из ружей. Отец всегда приносил с виноградников всякую живность, например, зайчат разного возраста, ежей. Однажды он нашел подстреленного скворца с перебитым крылом. Скворец прожил у нас всю зиму. Выздоровел и стал почти ручным. Отзывался на кличку "Скворушка". Особенно любил маму. Весной не доглядели, он вылетел в открытую форточку и не вернулся.
   Мы, дети, тоже охотились на скворцов. Стреляли из рогаток. Я придумал особое оружие, выпускал стрелу через проволочную петлю, закрепленную между рожками рогатки (никогда не спрашивал, знают ли современные дети, что такое "рогатка"?). Охота нередко бывала удачной, мы жарили птиц на костре и съедали без хлеба и соли.
   ( Дома обедали по-крестьянски, в полдень. Отец любил белое вино, выписывал через бухгалтерию институтское. Выпивал стакан за обедом. Я с детства тоже получал с наперсток, потом стопочку. Когда поступил в университет, передо мной был торжественно поставлен стакан. Но я тогда завзято занимался спортом и решительно отказался: "алкоголь - враг спортсмена!". Спросил отца, правда ли? Он застеснялся, после паузы сказал, что стакан хорошего вина еще никому вреда не принес.)
   Летом вообще было значительно легче в смысле пропитания. Мы совершали набеги на институтские виноградники. При этом старались избегать "Восьми гектаров" (площадь, где сейчас административный корпус института, стадион, жилые дома), понимая, что там заложена основная часть экспериментов. В сфере внимания находились и угодья соседнего бурлачьебалковского колхоза им. Хрущева. На месте нынешних складов паромной переправы был большой сад (яблоки, абрикосы), на полях за дорогой в Черноморку и Рыбный порт - помидоры, горох, кукуруза. Везде были сторожа, возможность быть задержанными не исключалась. Размер скандала в подобном случае лично для меня или моего друга, сына директора института, преувеличить трудно, имея в виду известность родителей. Однако, азарт, опять же кушать хочется...Плохо, виноват перед Богом и людьми! Дети есть дети, им грозила в худшем случае серьезная порка. А взрослым - уголовное преследование, наказания за кражи были ужесточены в законодательном порядке. Но голод - не тетка.
   Продавщица хлебного магазина тетя Юля жила с дочкой, младшей школьницей. В институте осел демобилизованный фронтовой шофер дядя Федя. Они сошлись и стали жить вместе. Завели козу. Зимней ночью козу украли. В жилище одного из рабочих быстро нашли следы крови, клочья шерсти. Разбирательство происходило утром около конторы прямо во дворе. Дядя Федя, несмотря на шрам во всю спину от осколочного ранения, был физически очень силен. Он снял полушубок и сказал, что сейчас будет убивать злоумышленника. Маленького несчастного человечка, семья которого голодала. Убийства не допустили. Потом вора куда-то повели по льду лимана на другой берег. Такие времена!..
  
   В предвоенные годы в институте не было школы и дошкольных учреждений, только детская площадка. Единицы постарше меня учились в городе.
   Первая школа была организована в 1944г. Занятия начались где-то в ноябре. Нашли двух пожилых учительниц. Одна из них Наталья Александровна Гернет, жена одного из основателей института, вторую помню значительно хуже, звали ее Олимпиада. Мне кажется, они не были профессиональными преподавателями. Под школу выделили часть дома N 22, коридор и две комнаты. Вход со стороны водонапорной башни. Первый набор учеников был почти одновозрастным. Часть детей, которая оставалась в оккупации, сильно отстала. Из них сформировали I класс. Умевших читать и писать набралось шестеро, их объединили в III класс. Оба класса занимались в одной комнате, одновременно, с одним учителем. Всего учеников было порядка двух десятков. Парты разного размера стояли, мне кажется, с самого начала. Современных учебников не было, учились по каким-то книжкам, в т.ч. написанным по старой (до начала ХХ в.) орфографии. Писали на случайной бумаге - на обороте старых документов, на полях газет. Родители помогали, как и чем могли.
   Школа вначале не имела официального статуса. Но первый учебный год был закончен. И со второго она стала отделением Бурлачебалковской неполной средней школы (еще несколько лет назад типовое здание ее стояло в селе, именуемом теперь Ильичевском, на повороте улицы по дороге в Рыбный порт). Прежние учительницы ушли, их место заняла жена приехавшего в институт бухгалтера Шкоды. Это была весьма колоритная пара: крупные, красивые, с Алексея Васильевича с его пышными усами можно было писать запорожца, Анастасия Степановна - типичная "не молода вже молодиця". Классов стало уже три - I, II, и IV. Появилась еще учительница Людмила Ивановна. Два старших класса занимались по-прежнему в одном помещении. Для меньших, по-моему, это было полезно, они все слышали и невольно тянулись за старшими.
   По нормам того времени обязательным было только начальное образование. Свидетельства выдавали по окончании IV, VII классов, после Х - аттестат зрелости. Мы тоже получили свидетельства в 1946г. Класс был малочисленным, преподавательский контроль постоянным, поэтому учились хорошо и все шестеро награждены похвальными грамотами за "высокую успеваемость и образцовое поведение". Первых выпускников Таировской школы можно видеть на фотографии: верхний ряд - Татьяна Мишуренко; Иван Тончев, сын рабочей на базе; Наталья Луговая, внучка главного механика института В.В.Вержбицкого; нижний ряд - Виктор Подражанский; Майя Комарова; директор школы А.С.Шкода; Мая Дудник, дочь научных сотрудников И.К.Дудника и Р.И.Преслер.
   Время было тяжелое, тем не менее, в дирекции института решили отметить это событие. Был торжественный вечер, закончившийся общим ужином. Кроме виновников
   торжества присутствовали родители, руководство, представители общественных организаций, райОНО. На десерт подали мороженое, которое мы сами помогали приготовить по существующей технологии. Для этого нужно было заморозить молочную смесь, долго вращать цилиндрическую емкость в кадке со льдом.
   Жизненные пути первых выпускников, конечно, разошлись. Наташа Луговая вскоре уехала с родителями, в Вознесенск, кажется. В последний раз я ее случайно увидел на вступительных экзаменах в Одесский университет, больше не встретились, т.к. она не прошла по конкурсу. Ваня Тончев после окончания семилетки не без моего влияния поступил в Одесский электротехникум связи, закончил его и уехал куда-то на Урал, позже забрал мать, связь с ним оборвалась. Таня Мишуренко закончила биофак ОГУ, сейчас живет в Польше, недалеко от Варшавы. Мая Дудник получила образование в Институте пищевой промышленности (ныне Национальная Академия холода), работала в заводском
   0x01 graphic
   приготовить по существующей технологии. Для этого нужно было заморозить молочную смесь, долго вращать цилиндрическую емкость в кадке со льдом.
   факультет ОГУ, живет она в Одессе. С последними тремя я, хотя и не часто, контактирую.
   ...Как-то в 70-х шел пешком от Рыбного порта в институт. Проходя мимо бурлачанского кладбища, заметил бюст на памятнике: А.С. Шкода. Через год или два привел туда Маю, Майю и Таню, с которыми по договоренности встретились в институте. Имя первой учительницы сейчас использую в качестве пароля при работе в интернете.
   Старше нас был Виктор Немов, сын научных работников, он занимался самостоятельно дома с дедом, потом экстерном сдавал экзамены.
   А школа продолжала действовать. Пришли новые учителя, профессионалы и научные сотрудники института. Зав. метеостанцией (была на месте административного корпуса) И.П. Денисов преподавал математику и географию, Н.А. Лагутинская - физику, А.А.Немова - химию и немецкий, работавшая в институте переводчиком старушка-полиглот (имя, к сожалению, забыл) - английский язык. Появились новые ученики, из Бурлачьей балки и Сухого лимана. В наш класс пришел Павлик Науменко, сын директора, он пошел в школу раньше, учился в городе, но пропустил год по болезни. С ростом старшего класса школа становилась семилетней. Предполагалось, что я буду учиться здесь до конца, но по семейным обстоятельствам пришлось переехать в город годом раньше и завершать среднее образование в школе N105.
   В летнее время при школе организовывали детскую площадку. Почему не "пионерский лагерь", не помню, но со временем все атрибуты подобного заведения в наличии были. Может быть, потому, что из-за недостатка помещений на "мертвый час" после обеда уходили домой? Еду готовили на большой плите в школьном коридоре. Посуду приносили свою и каждый раз договаривались с дежурными по кухне, чтобы ставили ее на соответствующе место. Воспитателями работали приглашенные из города и местные молодые люди, среди них повзрослевший Ваня Тончев.
  
  
   0x01 graphic
   Первый выпуск Таировской школы-семилетки
   Верхний ряд слева направо: Борис Пономаренко, Павел Науменко,И.П.Денисов,Иван Тончев,Семен Филиппенко,Н.А.Лагутинская; нижний ряд: А.А.Немова, ? ,Майя Комарова, Татьяна Мишуренко, Мая Дудник, А.С.Шкода
  
   Сложилось исторически, что мы дружили с ребятами из Бурлачьей балки и недолюбливали соседей из Сухого лимана. Но главными врагами в послевоенное время стали аккаржанцы. До войны там жили трудолюбивые мирные немцы. Женщины приходили в институт торговать. Помню аппетитные куски домашнего сливочного масла "со слезой" в форме эллипсоида, завернутые в виноградные листья и крупных бычков- песочников, которые ловились в заливе лимана, где сейчас Судоремонтный завод. Товар взвешивали на старинных весах - медные тарелки на коромысле.
   Время от времени появлялись сообщения, что задержан немец, шпионивший в пользу Германии. Среди таких бывали даже знакомые. С нынешних позиций трудно судить,
   было ли это правдой. За время войны часть жителей выслали в Казахстан и Сибирь, кого-то расстреляли наши (на всякий случай), кто-то ушел с вместе оккупантами. Короче, население в Либенталях (Аккаржах), в меньшей степени в Люстдорфе, сменилось практически полностью. На этом месте поселились приехавшие из других районов. И так случилось, что в Мал. Аккарже обосновались полубандиты. Во всяком случае, такими были дети и подростки. Я говорил, что в институте мое поколение было старшим из детей, больше были единицы. Аккаржанские значительно превосходили нас по возрасту и, соответственно, физической силе. Это были не дети, а скорее парни, напоминавшие косивших от армии дезертиров. Зимой, когда лиман замерзал, катались на коньках. Эти друзья гонялись за нами, стараясь зацепить проволочным крючком, опрокинуть на лед и отобрать коньки. Бывали случаи, когда это удавалось, тогда родители группой шли в село разбираться и выяснять отношения. Нас преследовали и на воде, когда мы катались на лодке, чтобы ее отнять.
   Общественная жизнь била ключом. На энтузиазме молодых и активных и по принуждению идеологических органов. Отмечались не только главные праздники, но и День Красной (Советской) Армии, и даже день Парижской коммуны и день рождения Тараса Шевченко. Читались доклады, давались концерты. Большинство исполнителей - учащиеся нашей школы. Так как нас было мало, практически все становились участниками. Ставили короткие пьесы, инсценировки басен Крылова, читали стихи. "Сценические костюмы" собирали "по хатам". Место действия - тесные комнаты школы, летом Большая терраса. Позже восстановили разрушенную столовую, которая служила также клубом. Я регулярно выступал в разных жанрах. Одно время был запевалой в школьном хоре. Особенно как будто удалась очень популярная во время войны песня "Тост": "...Выпьем за Родину, выпьем за Сталина, выпьем и снова нальем!". Почему выбрали ее для детского исполнения, не знаю. Репертуар обычно составляла Анастасия Степановна. В итоге не могу сказать, что все номера были на высоком художественном уровне, но лучшего не было, народ смотрел.
   Существовала и взрослая художественная самодеятельность. Пели песни и частушки (даже на местную тематику), плясали, разыгрывали скетчи. Хорошо была принята инсценировка по рассказу А.П.Чехова "Предложение", где роль отца невесты исполнял мой отец. (В московском театре в наши дни поставили мюзикл на эту тему под названием "А чой-то ты во фраке?", музыка известного барда Сергея Никитина). Неплохие стихи писал острослов и балагур экспедитор К.А.Мущинский.
   Давали представления бригады Облконцерта. Как-то приезжала группа, которая показала в концертном исполнении оперы Лысенко "Наталка-Полтавка" и "Запорожец за Дунаем". Выступал коллектив песни и пляски пограничников.
   В институте была своя узкопленочная киноустановка (долго объяснять современному зрителю, что это такое) и свой киномеханик, работавший с довоенной поры. Кино показывали раз в неделю, по пятницам (?). Киномеханик привозил картину и сообщал первому встреченному название фильма, дальше работало "сарафанное радио". Лента любого фильма разделена на части. В большом кинотеатре фильм идет непрерывно, т.к. работают два аппарата. У нас был только один, чтобы сменить бобину, нужна была остановка на 2 - 3 мин. Многих зрителей количество частей интересовало почему-то больше, чем название и содержание фильма, об этом в первую очередь спрашивали киномеханика, приехавшего из города в день сеанса. Фильмы были преимущественно старые, копирование новых на узкую плёнку сильно отставало, и в черно-белом варианте. До открытия клуба фильмы крутили в школе, народу набивалось, как сельдей в бочку, летом во дворе с проецированием на белую стену, зрители приходили со своими стульями. В окрестных селах и этого не было, много наших сверстников приходили и приезжали на велосипедах.
   Одной из форм отдыха в летнее время были поездки на море в выходной день. Общественный пляж в Черноморке или коса Сухого лимана (слева от входа в порт Ильичевск) решалось перед выездом путем обсуждения, иногда бурного, у каждого варианта находились сторонники.
   Наша компания в купальный сезон часто ездила на косу (6,5км) на велосипедах на целый день. Тогда там были чистота и полное безлюдье, только рыбацкая артель в нескольких сотнях метров.
   Спортивные мероприятия для взрослых случались нечасто. До войны это были соревнования больше оборонного плана. До начала строительства сквера с фонтаном напротив "холодильника" (Опытное хоз-во) за нашим домом была волейбольная площадка. Там после работы с азартом играли, среди них и наши тогда еще не старые родители. Позже их сменило уже наше поколение. Когда доучивались в городских школах, смотрели игру хороших команд и сами кое-что восприняли. На рубеже 50-х образовался неплохой коллектив. Из взрослых дядей с нами играли сотрудник Отдела агротехники М.В.Коломеец и механизатор Л.Е.Киркопуло. По воскресеньям к институтским девчатам приходили солдаты из Школы летчиков. Они собирали свою команду, играть с ними было интересно.
   Конечно, гоняли в футбол. Вначале консервной банкой или комком тряпок, обмотанных проволокой. Первый настоящий мяч появился у меня, родители подарили в день рождения. Я подавал надежды, стоя в воротах. К нашей учительнице Анастасии Степановне приехал в гости родственник. Человек взрослый, он играл в футбольной команде какого-то коллектива. Принимал участие в наших баталиях и однажды с близкого расстояния сильно пробил прямо в меня, вызвав болезненные ощущения. С тех пор я стал бояться мяча и перешел играть в поле.
   Бывали приглашения к участию в районных соревнованиях, но не помню, чтобы хоть раз мы на них выезжали, дальше разговоров дело не шло. Институт входил в состав Одесского пригородного административного района, который был организован неудачно, охватывал весь город полукольцом. Районный центр был где-то в Нерубайском, в условиях того времени далеко и сложно договариваться и добираться.
  
   Социальная структура, как это называется теперь, была в зачаточном состоянии. О детском саде и школе уже сказано. Ближайшее медучреждение - сельская амбулатория в Бурлачьей балке. Еще до войны там начала работать врачом Б.Т.Бальмагия. Прошла всю войну, закончила ее в звании капитана и возвратилась на старое место. Ухитрялась вести прием и ходить по вызовам, пешком на несколько километров. Знала и помнила всех детей в институте. Одно время существовал свой стоматологический кабинет. Врач с "Волго-Волговской" фамилией Жульберт, по-местному "зубодрал", слыл звездой нашей художественной самодеятельности.
   В институте часто бывал фотограф А.И.Рыбальченко. Он числился в какой-то городской артели, но много работал по оформлению институтских заказов. Кроме того за плату фотографировал всех желающих. Многие снимки из нашего семейного архива его работы. Александр Иванович был заядлым рыбаком и одним из лучших самодеятельных артистов. Меня обучал рыбалке и фотографии, с его помощью я приобрел первый собственный фотоаппарат.
   Магазина не было до начала 50-х. Какие-то торговые точки время от времени открывались, купить там можно было только малоаппетитные овощи, витамины в драже, прохладительные напитки ядовитого цвета из бутыли. Работала столовая, обеды можно было брать домой.
   Короче говоря, большинство предметов жизнеобеспечения приходилось возить из города. Добирались как своим, так и общественным транспортом. В первые послевоенные годы ездили в город на подводе, обычно до конечной остановки трамвая. Там же собирались, чтобы доехать обратно или группой идти пешком. Таких мест было два:от 16-й станции Б. Фонтана (18-й трамвай), оттуда через Черноморку; 1-я станция 29-го трамвая, туда он только и доходил, тогда это была окраина города, за ней начинались поля. Позже до Черноморки можно было доехать от Привоза на грузотакси (грузовой автомобиль с брезентовым верхом) за 5 руб в ценах до 1961г. В 1950г. пустили трамвай 29-го маршрута (ныне 31-й). Ходили три трамвайных поезда, по расписанию, можно было рассчитать свое время. Обычно ехали до 14-й станции, дальше пешком 4,5 км. С довоенных времен говорилось "идти через бойню" (это заведение стояло ниже ветлечебницы, в балке на повороте дороги), далее до железной дороги в Рыбный порт и прямо, где сейчас коттеджный поселок, к водонапорной башне. Когда я стал старше, приходилось иногда проделывать этот путь даже дважды в день. Лет с 12-ти мне уже доверялись самостоятельные поездки в город за покупками. От трамвая до дома около 40 мин быстрым шагом. Мы все выросли в сельской местности, были физически хорошо подготовлены, в случае необходимости преодолевали это расстояние бегом, частично или полностью.
   До войны почту из Люстдорфа привозил на двуколке Василий Дмитриевич. В нее запрягали рыжего мула по кличке "Куля". Его женой была библиотекарь Варвара Демьяновна, родная сестра проф. В.Д.Богатского, чье имя часто упоминается в истории института. У них я познакомился со ставшим позднее самым известным из этой семьи их племянником. Кто в Одессе не знает Алексея Всеволодовича Богатского, ректора ОГУ, академика и проч., и проч.? Меня с Алёшей жизнь сводила и в1941-м во время эвакуации, и в период учебы в университете, и как с руководителем Южного научного центра АН УССР. Можно было договориться с Василием Дмитриевичем и доехать до трамвая или встретиться на обратном пути. Однажды таким способом возвращался из города директор Н.П.Науменко. На дворе было дождливо и мокро. Вошел в дом и молча повернулся спиной к присутствующим. Все ахнули: от затылка до пят он был покрыт слоем грязи. Двуколка перевернулась!
   Позже институт открыл торговлю вином, "распивочно и на вынос". Магазинчик помещался на Пантелеймоновской (Чижикова) угол Ришельевской, напротив торгового центра "Европа". На этом месте теперь другой дом. Хозяйничал там Г.И.Лизак, довоенный еще знакомец, как говорили, один из крупных одесских "махеров". Эта точка была местом сбора и ожидания транспорта в институт. Сидеть порой приходилось долго, людей подбирали машины, направленные в город по другим делам.
  
   Институтский автопарк рос сравнительно быстро. Предполагаю, его увеличению способствовала возможность договариваться с нужными чиновниками в нужное время с помощью таировского вина. Напиток богов смазывал и открывал все двери! Вначале практически все автомобили вокруг были трофейными (равно как мотоциклы, радиоприемники, аккордеоны, охотничьи ружья). Директора долгое время возил на Опеле (кажется, Опель-супер) дядя Сережа Коваленко. Было еще две легковые машины Steyr. Одну из них, не знаю, как назвать фасон кузова, теперь таких нет, звали "Катериной", потому что подобную показывали в одноименном кинофильме с участием популярной артистки Франчески Гааль. Все они часто ломались, потому что были сильно б/у. Из грузовых основные перевозки выполнял огромный Ситроен с кузовом в виде деревянной будки (бывшая передвижная мастерская) с маленьким окошком впереди. Машину так и называли - "буда". Пилотировал ее старый работник института дядя Коля Белинский. После войны купил дом в Сухом лимане. С его участием произошла громкая история.
   Криминальная группа организовала крупные хищения продукции с Одесского маслозавода. Членом ее был институтский экспедитор (не Мущинский). Это было удобно наверно потому, что институт получал на этом заводе семечковую лузгу на топливо в больших объемах. Она хранилась в нижнем этаже прививочной, под нынешним винным магазином, мы любили устраивать игры на этой мягкой подстилке. Вместе с лузгой можно было вывозить краденое. Компанию накрыли. Экспедитор ударился в бега, а дядя Коля, который возил, получил "червонец". Но за хорошее поведение был отпущен значительно раньше и еще учил меня управлять автомобилем. На "буде" ездили на пляж в выходные.
   В 1954г. мы купили "Москвич-400". Стоил он тогда 900руб (в ценах 1961г.). Я почти год ходил отмечаться в очередь около автомагазина на Троицкой угол Преображенской. Личные автомобили были тогда редкостью, больше было трофейных мотоциклов - DKW, Wanderer, Zundap, BMW, реже довоенный отечественный "Красный Октябрь".
   Довольно скоро в институте появились первые советские автомобили послевоенного выпуска. Сначала "полуторка", только с прямоугольными крыльями, как у американских машин. За ней и более современный ГАЗ-51.
  
   Выше высказано предположение о роли вина в решении различных вопросов. Масштабы коррупции даже близко не стояли к нынешним. Наказания были суровыми, да и существующие привычки, традиции совершенно иными. Благодарить деньгами во многих случаях считалось просто неприличным. Вот подарок в виде какого-то количества классного вина, а если еще в хорошем бочонке, сделанном в нашей бондарной мастерской...(Извечная проблема: подарок или взятка?). Так, в институте появилась электростанция. Это было совсем не лишним, централизованное энергоснабжение действовало с частыми перебоями. Когда оно прерывалось, запускали свою установку.
   0x01 graphic
   В перерыве заседания
   Слева направо: П.Н.Костюк,А.М.Негруль,А.Л.Подражанский,?,Н.И.Нагорный, Е.С.Скворцов(?), В.Д.Корнейчук, ? ,Е.С.Комарова
  
   Поместили ее рядом с гаражным боксом в доме N 23. Свет от нее был очень ярким, только мигал.
   Сразу после войны в Черноморке устроили лагерь для "перемещенных лиц". Это были иностранцы, захваченные немцами в плен и содержавшиеся в лагерях. Наши войска их освободили, но не распустили по домам, а посадили в свои лагеря. Зачем? Предположений много, а ход мысли спецслужб неисповедим. Условия жизни в немецком плену были несравненно лучше, чем у советских людей, здесь их тоже не угнетали. Они получали приличные продовольственные пайки, по-моему, по линии международного Красного Креста.
   В институте, как и везде, нехватало рабочих рук. Поехали, поговорили с начальством лагеря. И несколько десятков человек стали ежедневно приезжать на работу. Это были французы. Хорошие, веселые ребята. Перезнакомились с местными девчатами. Выступили с самодеятельным концертом. Дети беззастенчиво выпрашивали у них пайковой шоколад. Мне кажется, их даже не конвоировали. Мои родители говорили по-французски, отец получше, и частенько выступали в качестве переводчиков. Появились знакомые, заходили к нам домой.
   Осенью стало известно, что французов будут отправлять на родину. Все радовались, они сами в ожидании встречи с Отечеством, мы - за них, хотя расставаться жаль. Двое из них пожелали остаться в Союзе. У одного, по имени Андре, мать была украинка из Винницы. Перед началом войны, мне кажется, она поехала навестить оставшихся в СССР родственников и пропала. Андре успел хорошо подружиться с одной гарной дивчиной. Второй, Лоран, был когда-то женат на эстонке. Командование лагеря сказало, что ничего сделать не может, всё это решается где-то на другом уровне. Но какой-то запрос был сделан, им отказали. Тогда ребята просто сбежали, чуть ли не из поезда. Жили в институте нелегально. Оба были автомеханиками, собирали в боксе по частям трофейную легковую машину. Но однажды приехал начальник лагеря, майор или подполковник, не помню, и, чуть ли ни с извинениями, увез беглецов. На прощанье Андре подарил нашей семье медальку из алюминиевого сплава. Он сказал, что она была прибита к его танку, он забрал ее с собой, когда танк был выведен из строя. На медали был изображен человек, несущий на спине ребенка, по кругу выбита надпись. Став старше, я выяснил, что это Св. Христофор, подпись на польском (!) языке гласила, что он является покровителем автомобилистов. Может быть, родители не совсем верно поняли рассказ Андре? Когда у нас появилась своя машина, медаль в качестве талисмана была подвешена на зеркале заднего вида. На память от Лорана осталась книга, американский детектив карманного размера.
   Под влиянием этих встреч я начал с помощью родителей учить французский по дореволюционному иллюстрированному учебнику. А года через два в школе стали преподавать английский. Короче, французским не владею.
   Позже в институте работала еще одна группа военнопленных. Формально это были враги, солдаты стран-саттелитов гитлеровской Германии - мадьяры, кажется, румыны, австрияки. У нас их называли коротко: "турки". Жили в Красном уголке, охрана была чисто символической. Они свободно перемещались по территории, ходили в окрестные села, где меняли всякую мелочь (портсигары, плетеные брючные ремни, зажигалки, губные гармошки) на еду. Потом и они убыли восвояси.
  
   Как раз в это время по нашим местам совершал поездку Н.С.Хрущев, тогда хозяин Украины, первый секретарь ЦК компартии республики. Его сопровождала свита руководителей и общественных деятелей республиканского и областного уровней. Он выразил намерение посетить институт. Срочно отправили бригаду засыпать колдобины и хотя бы немного подравнять дорогу по дамбе через лиман от М. Аккаржи.
   Кавалькада машин въехала во двор и остановилась около винподвала. Из сопровождающих помню одесских боссов, будущего Министра обороны СССР, тогда еще не маршала, А.А.Гречко, официального партийно-правительственного писателя и драматурга Александра Корнейчука и его жену писательницу Ванду Василевскую. Дети побежали к гостям с цветами. Моя четырехлетняя сестра со словами "На!" сунула букет Василевской.
   Послевоенный Хрущев был мало похож на всем известного позже властителя великой державы, который колотил ботинком по столу во время заседания Генеральной Ассамблеи ООН и грозил миру показать кузькину мать. Просто уважаемый человек, генерал, член Военного Совета фронта, о его подписях на расстрельных списках еще ничего не было известно. Почти худощав и с волосами на голове.
   Гости посидели в винподвале, закусили жареной картошкой (тогда большое лакомство!) и вышли поговорить с народом. В качестве такового были назначены наши французы, которых построили на ступеньках Маленькой террасы. Никита Сергеевич мило с ними побеседовал. Переводил отец. Спрашивал, кто есть кто по профессии. Один ответил "суфлё". Услышав, Корнейчук начал трясти ему руку: "Вы суфлер, а я драматург! Мы оба связаны с театром, коллеги!". Советскому деятелю культуры, не знавшему ни одного языка кроме родного, невдомек было, что по-французски "souffleur" значит "стеклодув".
   Французы остались очень довольны встречей: такие важные господа запросто с ними говорили и даже пожимали руку.
   Н.С.Хрущев приезжал в институт еще раз, через несколько лет и без всякой помпы. Мы с другом собирались испытать на лимане только что законченную модель парусника и столкнулись с главой республики у выхода из главного здания. Хрущев шел один в сопровождении директора института. Мы громко поздоровались, он в ответ кивнул. Охранник обшарил нас глазами с головы до ног, но не сказал ничего.
  
   Несмотря на трудности послевоенного периода, был принят ряд партийно-правительственных решений о развитии виноградарства, дабы обогатить стол советских людей ценным пищевым продуктом и превратить вино из "предмета роскоши в предмет обихода". В свете этих решений уже году в 1946-м (может быть, 1947-м) московские кинематографисты приступили к созданию научно-популярных (или учебных?) фильмов "Виноделие" и "Виноградарство". Я забыл, был ли заранее подготовлен сценарий и обсуждался ли он, но хорошо помню участников творческой группы.
   Не знаю почему, наша квартира нередко служила пристанищем для приезжих. Она была не больше других и "плотность населения", 5 человек, достаточная, тем не менее. Иногда это были старые приятели отца, среди них ставшие начальниками А.В.Постоюк, П.М.Добровольский, или просто коллеги А.А.Кондрацкий, П.Я.Голодрига, но и совершенно незнакомые люди. Так, попросили приютить кинооператора. Прожил он у нас, по-моему, месяцы. Правда, мы были в курсе деталей съемочного процесса, а вечерами, особенно когда не было света (своей энергии либо еще не было, либо электростанция
  
   0x01 graphic
   Режиссер учебного фильма с А.Л.Подражанским
  
   неисправна), развлекал нас байками из мира кино. Был еще один оператор, который хорошо фотографировал, в нашем архиве сохранились его снимки.
   Фильм о виноделии был сделан и через какое-то время показан в институте под одобрительные возгласы зрителей, когда в кадре видели своих, а о виноградарстве так и не был закончен.
   В институте часто организовывались курсы подготовки, повышения квалификации специалистов разного уровня, от рабочих до руководителей. В качестве преподавателей выступали научные сотрудники. Издавались многочисленные агроуказания, другие руководства и инструкции, их художественным оформлением занималась моя мама.
   Знаком внимания к виноградарству стало награждение работников, занимающихся этой культурой. Сделано это было по обычной советской идеологической модели, т.е. были выбраны (назначены) кандидатуры, которых нужно отметить. Ими оказались члены колхоза им. Карла Либкнехта в Черноморке. Насколько помню, их было шестеро: председателю колхоза, бригадиру виноградарской бригады, звеньевым и рабочим было присвоено звание Героев Социалистического Труда. С предколхоза Григорьевым я встречался несколько раз, а бригадира Тарабаненко знал хорошо, т.к. он раньше работал и жил в институте.
   0x01 graphic
  
   А.Г.Мишуренко,А.Г.Белецкий,А.Л.Подражанский с украинскими виноградарями.1940(?)г
  
  
   Отец всегда много работал. Сейчас его назвали бы трудоголиком. Летом обычно почти весь день проводил на виноградниках. В холодный период года вечерами уходил на работу, благо его кабинет находился в полусотне метров от дома.
   Моим трудовым воспитанием занимался постоянно до той поры, пока я не стал студентом. Хорошо помню, как в выходные дни помогал ему ставить опыты. В послевоенные годы отец увлекся учением академика В.П.Филатова о биогенных стимуляторах. Идея состояла в следующем. Во время болезни каждый живой организм выделяет вещества, которые борются с этой болезнью и препятствуют ее развитию. Если эти вещества собрать и ввести в здоровый организм, то после кратковременной депрессии он станет более жизнеспособным. До меня доносились крики товарищей, гонявших тряпочный мяч, а я в это время с тоской сверлил ручной дрелью отверстия в стволах виноградных кустов, куда отец шприцем впрыскивал какую-то жидкость. Не помню, чтобы эти опыты увенчались серьезным успехом.
   Интересно, что лет через десять я сам стал объектом подобных экспериментов. Тогда я занимался спортом в полупрофессиональном плане. Наш тренер, чтобы поднять уровень результатов своих учеников, договорился в одесском Институте глазных болезней и тканевой терапии им. Филатова о проведении процедур по описанной выше системе. Опыт с положительными итогами как-будто существовал. Пришлось перенести серию довольно болезненных операций. Нам вводили, кажется, какие-то послеродовые выделения. К сожалению, резкого улучшения спортивных показателей ни у кого не случилось.
   Отец следил, чтобы я не болтался без дела. Например, я был ответственным за огород (под руководством Христи) и сам должен был поддерживать его в надлежащем состоянии, не считая крупных работ, в которых принимала участие вся семья.
  
  
   0x01 graphic
.
   А.Л.Подражанский с колхозниками. 1946г. (Из Российского архива кинофотодокументов)
  
   Он, конечно, хотел, чтобы я стал продолжателем его дела. Поэтому совместную работу всегда сопровождал объяснениями. Лет в 11 - 12 я мог по листьям определить основные сорта винограда, знал приемы разных операций по обработке виноградного куста. Отец часто брал меня с собой в поездки по окрестным хозяйствам, где на виноградниках у него были заложены опыты (совхозы "Ульяновка" и "Трофимовка" в Александровке, колхозы им. Десятилетия Октября на 9-й ст. 29-го трамвая, им. К.Либкнехта в Черноморке). Ездили на двуколке или на подводе. Пока он работал, я присматривал за лошадью. За это мне разрешалось править экипажем. Овладел я этим,
  
   0x01 graphic
   В командировке. 1940-е гг
   Слева направо: А.Л.Подражанский, В.Д.Корнейчук, Г.Ф.Турянский, А.Г.Мишуренко
   равно как и умением запрячь лошадей в одно- или пароконную телегу, раньше, в годы эвакуации. Там же отец часто ездил в поле верхом, по возвращении доверял мне доехать в седле от дома до конюшни.
   Уезжал он и без меня, в частности, для открытия и обследования опорных пунктов института. Помню, в 1945 (1946?) году вместе с техником выехали на подводе в только присоединенную к СССР Закарпатскую область. Их путь лежал через западные области Украины, где хозяйничали бандеровские банды. Провожали их, как на войну, собралась половина поселка. К счастью, обошлось...
   Позже в Отделе агротехники появилось два велосипеда. Он был очень щепетилен в отношении использования казенного имущества в личных целях, наверно и чтобы не давать повода для разговоров, поэтому покататься на них мне удавалось довольно редко. К счастью, скоро я обзавелся собственным.
   Наконец, в отдел передали тяжелый мотоцикл Иж-350.Отец научился ездить, но им
   0x01 graphic
   Н.М.Коваль и А.Л.Подражанский
  
   чаще пользовался его сотрудник и ученик Н.М.Коваль. Он потихоньку после работы начал учить и меня. Отец делал вид, что не замечает этого. А когда не заметить было уже нельзя, категорически потребовал, чтобы я покупал горючее для занятий за свой счет.
   На фоне таких ограничений выглядит странным, что он всегда разрешал брать казенный фотоаппарат. В отделе была отличная по тем временам немецкая камера Фоихтлендер. Я научился фотографировать и делать фотографии по существовавшей довольно громоздкой технологии лет в 13-14.
   Так получилось, что я не пошел по стопам отца. Может быть, из-за особенностей строения кожи - терпеть не могу, когда земля под ногтями, что для агронома неизбежно? Он не препятствовал моему самостоятельному выбору специальности. Мне кажется, я мог быть воспитателем в детском саду или учителем в младших классах, всегда было много 3- 7-летних друзей. Я стал геологом и ни разу, ни на миг не пожалел об этом. Пожалел только, что его делам уделял мало внимания. Не удосужился вникнуть в круг вопросов, которыми он занимался. Например, что он одним из первых проводил исследования, связанные с искусственным орошением виноградных плантаций, узнал лет через 10 после его смерти, когда сам оказался вовлеченным в эту тематику. Через годы, немного разобравшись в своей профессии, понял, насколько сложным и интересным проблемам посвятил жизнь мой отец, для чего сидел в своем кабинете вечерами и ночами, преодолевал технические и бытовые неудобства.
   Мне кажется, отец был излишне скромным. Или недостаточно решительным. Недооценивал себя. Не стал, несмотря на уговоры друзей и знакомых, готовить докторскую диссертацию. Вот еще пара серий опытов, тогда! А длятся такие годами. Лучшее, как известно, враг хорошего. В итоге просто не успел. Появилась идея опубликовать его кандидатскую диссертацию, защищенную еще до войны. Меня попросили выполнить предварительную редакцию. В процессе этой работы я и встречался и говорил со специалистами-виноградарями, его сотрудниками.
   ...А навыки, приобретенные во время работы вместе с ним, мне впоследствии очень пригодились.
  
   За время моей жизни в Таирово довелось познакомиться с несколькими руководителями Института.
   В.Е.Таиров ушел из жизни, когда мне было три года. Семейное предание гласит, что я успел посидеть у него на руках. Уже после войны приходилось бывать в его квартире, в доме на ул. Канатной, который изображен на виньетке старых выпусков журнала "Вестник виноделия".
   Некоторые из читателей моих воспоминаний, которые, как теперь говорят, не в теме, изъявили желание, чтобы я рассказал немного больше о первом директоре и об истории института. Основатель института Василий Егорович Таиров (Васил Геворкович Таирян) родился в 1859г. в Армении, в с. Б.Караклис (в советский период г. Кировакан, ныне Ванадзор). Его отец занимался земледелием и скотоводством. Мать - двоюродная сестра известного художника И.К.Айвазовского. В семье было семеро детей, шесть братьев и сестра. Василий посещал сельскую школу, потом окончил классическую гимназию в Ереване и реальное училище в Тифлисе. Этим и последующим образованием он обязан своему двоюродному брату, известному промышленнику и предпринимателю. Жена последнего много занималась воспитанием юноши, обучила его немецкому и французскому языкам.По окончании школьного курса Таиров поступает в Московское Императорское техническое училище (позднее - МВТУ им. Баумана). Но существовавшие там порядки не удовлетворили его и он по конкурсу переходит в Петровскую земледельческую и лесную академию (ныне СХА им. Тимирязева) и заканчивает ее в 1884г. со степенью кандидата лесоводства. По совету брата молодой специалист решает связать свою дальнейшую деятельность с изучением виноградарства и виноделия. От Департамента земледелия и сельской промышленности он уезжает на учебу за границу. В течение трех лет занимается избранным предметом в разных учебных заведениях и научных лабораториях Австрии и Германии. По окончании своих занятий совершает поездку по важнейшим виноградарским районам Франции, Италии, Швейцарии, Германии, Австрии. Возвращается в Россию в 1887г. и работает в Учёном комитете Министерства земледелия.
   Здесь В.Е. Таиров активно участвует в решении различных вопросов развития виноделия и виноградарства. Он много ездит по южным районам империи. Состояние виноградарства после увиденного им в Европе производит удручающее впечатление. Много внимания Таиров уделял борьбе с филлоксерой - опаснейшим вредителем виноградников. Он решил начать с распространения специальных знаний. Для начала создает библиографический указатель литературы по виноградарству и виноделию завесь ХIX век до 1892г. В том же году начинает издавать журнал "Вестник виноделия". Основная цель - распространение специальных знаний и передового зарубежного опыта, защита интересов отечественного виноградарства и виноделия.Таиров понимал, что решать поставленные задачи, живя и работая в Петербурге, вдали от районов развития виноградарства, сложно. После долгих уговоров ему удается убедить Министерство в необходимости своего перевода на постоянную дислокацию на юг. Получив соответствующие полномочия, весной 1895г. он переезжает в Одессу. Место было выбрано не случайно. Одесса того времени - крупный, быстро развивающийся экономический, научный, культурный центр. Здесь пересекаются интересы, транспортные потоки из Бессарабии, Крыма, Кавказа, это главный выход в Средиземноморье и Европу в целом.
   Основные вопросы, которые В.Е.Таиров начал энергично решать на новом месте: выведение и внедрение новых перспективных сортов винограда; борьба с болезнями и вредителями виноградной лозы; разработка новых технологий в растениеводстве и виноделии; борьба с фальсификацией виноградных вин (был подготовлен проект, завершившийся после долгих проволочек принятием в 1914г. Закона "О виноградном вине"). В этой работе ему удалось сконцентрировать вокруг себя значительные научные силы, привлечь крупнейших отечественных и зарубежных учёных.
   В.Е.Таиров отчетливо представлял, что решить на должном уровне поставленные сложные проблемы невозможно без постановки экспериментов. Идея об открытии центра для организации научных исследований возникла у него давно, и он ее неоднократно высказывал. В конце столетия он опубликовал в "Вестнике виноделия" статью под названием "Помогите!". С этого момента основные усилия были направлены на создание винодельческой станции. Стремление было поддержано виноградарями и виноделами. Начали собирать деньги по подписке. Большую помощь оказала Одесская городская управа, которая в 1902г. безвозмездно выделила две комнаты в помещении крытого рынка на Новом базаре. Официальное открытие станции состоялось 5 февраля 1905г. Об этом событии напоминает мемориальная доска. Из-за недостатка средств штат работников включал только двух сотрудников и технического служащего, остальные трудились на общественных началах
  
   0x01 graphic
0x01 graphic
  
   Василий Егорович Таиров в парадном мундире и в конце жизни
   (с картины неизвестного художника)
  
   Деятельность станции - публикации, проведение курсов и семинаров находит поддержку среди практиков и специалистов. О ней узнают в мире, В.Е.Таирова избирают вице-президентом Международной организации виноградарей и виноделов. Улучшается финансирование как за счет пожертвований, так и государством. Выделяются дополнительные помещения. В подчинение станции передается Измаильский виноградный питомник. К своему пятилетию станция получает неоценимый подарок: вдова действительного статского советника Н.Э.Духновская и подполковник артиллерии А.М.Погорельский "для устройства опытного виноградника, винподвала и необходимых служб выделили 5 десятин [около 5,5 га] в равных частях из своих смежных хуторов в 12 верстах от Одессы [примерно 13 км, в действительности расстояние от центра города 19 км - В.П.] в красивой местности на берегу лимана".
   Оставалось всего ничего - заложить виноградник, создать проект и построить подвал и другие помещения. Таиров энергично берется за дело, опять обращается за помощью к заинтересованным лицам и организациям, буквально по крохам собирает необходимые финансовые средства. Инженер С.В.Панов безвозмездно разработал проект зданий станции и осуществлял контроль за их строительством. Солидную сумму выделило Министерство земледелия. И к 1912г. поставленные задачи были в основном решены. Официальное открытие нового центра состоялось в 1914г.
  
   0x01 graphic
0x01 graphic
  
   Главное здание станции, парадный фасад и вид со стороны лимана (1912г.)
   Надпись вверху: "Винодельческая станция русских виноградарей и виноделов", ниже над входом "Родному виноделию". Справа на мраморной доске: "Сооружено на средства правительственных, удельных, земских, городских и других общественных учреждений и частных лиц на земле, принесенной в дар Н.Э.Духновской и А.М.Погорельским, посильными заботами В.Е.Таирова в 1910-1912 г.г." (по старой орфографии)
   Начались активные экспериментальные работы. Открылись высшие курсы виноградарства и виноделия. Издавались научные труды. Вся эта кипучая деятельность, которую не могла приостановить даже Первая мировая война, оборвалась в 1917-м из-за известных событий.
   Не стану останавливаться на исторической ситуации этого периода в регионе, которая хорошо известна. В тяжелейших условиях среди плохо организованных Советов, белой армии, интервентов, банд разного толка Таирову, используя свой редкий дар организатора, проповедника, удалось сохранить от разграбления имущественные и научные ценности станции и даже проводить кое-какие исследования. К концу Гражданской войны станция выделялась среди других учреждений подобного рода порядком и работоспособностью. Новые власти на словах всячески поощряли ее, но реальных средств для развития практически не было.
  
   0x01 graphic
0x01 graphic
  
   Винподвал. Вид со стороны дороги в город и с главного здания (1912г.)
  
   Положение начинает улучшаться с середины 20-х годов. Состоялся ряд крупных форумов, в которых участвовали Таиров и его сотрудники, в т.ч. Всесоюзное совещание по виноградарству (1924). В 1922г. в связи с 40-летием научной деятельности и приближающимся 20-летием Винодельческой станции ей было присвоено имя В.Е.Таирова
   Время шло, на станцию пришли новые люди. Некоторые занимались не только своими прямыми обязанностями. В стране постоянно шла борьба с "группами" и "уклонами". Нашлись желающие установить новые порядки и на станции. Таирову припомнили, что он выходец из "старого режима", что сотрудничал не с теми, с кем надо, да еще старается поддерживать в учреждении порядок, следит за дисциплиной и принуждает сотрудников заниматься своим (!) делом. Короче, к 10-летию Октябрьской революции кое-кто из молодых и воинствующих выступили с предложением: присвоить станции имя "более выдающегося как политического, так и научного работника К.А.Тимирязева...Каждое имя, даваемое учреждению, в особенности опытным станциям, должно иметь в прошлом либо политическое, либо научное значение...Заслуг таковых у В.Е.Таирова не имеется" [цитата подлинная - В.П.]. Инициативу поддержал райком партии. Любопытно, что против этого решения выступил сын Тимирязева, мотивируя тем, что его отец "ничего общего с виноградом и вином не имел". Как закончилось, понимаете сами.
  
   0x01 graphic
  
   Дом для работников станции. Слева ледник
   Где стоит человек - первая квартира моих родителей
  
   Не выдержав нападок, Таиров ушел (по другим данным был снят с работы). Он продолжает редактировать "Вестник виноделия", пишет ряд статей, консультирует научные организации на Кавказе и прилежащих районах. Но большинство разработок ложится в стол. Живет бедно на небольшую пенсию, вынужден продавать личные вещи и книги из своей библиотеки и еще бороться за сохранение квартиры, где жил, а ранее размещалась редакция журнала. На станции и в его отсутствие продолжались "чистки", находили и наказывали виновных. Но нужно было работать. И произошло удивительное.
   О Таирове вспомнили "наверху". Стали разбираться: где он, что и почему? В итоге постановлением партийных органов и решением Наркомзема Украины в 1936г с В.Е.Таирова были сняты все обвинения, как необоснованные, возвращены все звания, назначена персональная пенсия, бесплатно отремонтирована квартира. Он был восстановлен на работе. Некоторые из тех, кто его гнобил, крепко получили, сработал эффект бумеранга. В связи с 30-летием станция преобразована в институт, в ознаменование 50-летия научной деятельности В.Е.Таирова ему возвращено прежнее имя.
   Таиров в институт своего имени уже не вернулся. Может быть, не было сил и желания работать, или это был протест, обида на власть, на коллектив, который его если не предал, то и не поддержал в трудную минуту. В 1937г. ВАСХНИЛ предложила присвоить ему звание заслуженного работника науки и техники, но в институте не поддержали, мотивируя тем, что в последние годы он отошел от дел и ничего существенного не сделал.
   Из рассказов матери знаю, что мой отец не разделял некоторых его взглядов по проблемам развития виноградарства. По словам недругов В.Е.Таирова он принадлежал к группе молодых специалистов, которых тот якобы преследовал. Из бесед с одним из давних оппонентов Таирова, "врагом народа", пострадавшим уже в его отсутствие, мне известно, что разногласия носили чисто научный характер, по политическим мотивам отец против Таирова не выступал и никаких бумаг против него не подписывал.
   В.Е.Таиров ушел из жизни 23 апреля 1938г. Похоронен в Одессе на Втором городском кладбище. Достижения этого человека кратко перечислены выше. Безусловно, главной его заслугой следует считать создание Опытной станции. Он опубликовал около 500 статей и докладов. Многократно выступал на национальных и международных конференциях и съездах. Был членом 18 отечественных и зарубежных научных обществ, пожизненно - вице-президентом Международной организации виноградарей и виноделов. За заслуги в области виноградарства и виноделия удостоен 5 золотых медалей и - дважды - высшей награды "Гран при". Выходец из крестьянской семьи, в старой России дослужился до чина действительного статского советника (лица такого ранга занимали должности директоров департамента, губернаторов, градоначальников, титуловались "Ваше превосходительство", получали потомственное дворянство), был удостоен 14 государственных наград и ордена Франции. В советское время ему присвоили без защиты диссертации ученую степень доктора сельскохозяйственных наук. Открытая 26.08.1976г. в Крымской астрофизической обсерватории малая планета N6356 получила имя "Таиров".
   "Википедия" сообщает, что коллекция вин, которую начал собирать В.Е.Таиров и объявленная национальным достоянием Советской республики, погибла. Во время обороны Одессы в 1941г. ее эвакуировали, но судно было потоплено немецкой авиацией вблизи Очакова, попытки найти ее до сих пор не увенчались успехом.
   Память человека, посвятившего жизнь изучению винограда и вина, достойно увековечена в Одессе. Бюст В.Е.Таирова установлен перед зданием института. Его имя кроме института носит крупный микрорайон (население более 150 тыс.) в южной части города. Совсем недавно одна из площадей, на перекрестке улиц акад. Королёва и акад. Вильямса также названа именем Таирова. Поселок при институте теперь называется Таирово.
   Насколько могу судить, В.Е.Таиров был прекрасным специалистом, но по характеру деятельности, психологии был больше выдающимся организатором, чем ученым, как сказали бы теперь, менеджером.
  
   В предвоенные годы директором стал Раденко. Был какой-то праздник, наверно Первое Мая, потому что тепло и окна открыты. Похоже, это происходило в кабинете директора, который находился на первом этаже главного здания, в угловой комнате. Там собрались дети. Раденко завел патефон, поставил пластинку с песней "Тучи над городом встали" в исполнении Марка Бернеса из популярного фильма "Возвращение Максима" и сказал, что подарок получит тот, кто услышит слова "Мой милый...". Получили, по-моему, все. Ничего другого о нем не помню, даже имени-отчества.
   В наши дни мне показали копию письма в ЦК партии Украины, подписанного "Раденко", без инициалов, указания должности о возможности работы В.Е.Таирова в институте (значит, это было до 1938г.). Работники архива даже не знали, кто это. Других следов этого человека в истории института не сохранилось.
   Перед самой войной директором института назначили Н.П.Науменко. Я хорошо знал его и всю семью. Мама рассказывала, что отец, будучи еще студентом Сельхозинститута, по заданию Винодельческой станции вел какие-то исследовательские работы в Березовском районе Одесской области. Там он познакомился с толковым парнем из с.Завадовка, проявлявшим интерес к виноградарскому делу. Это был Николай Павлович Науменко. Отец много способствовал его переходу на станцию.
   Науменко не успел эвакуироваться в 1941г. и остался на оккупированной территории. После освобождения Украины его исключили из партии, но, тем не менее, оставили в должности директора института. Когда мы возвращались домой из Средней Азии в 1944г., встретились с ним в Киеве. Крупный от природы, даже грузный, он был тогда худым, поджарым, с рыжими усами (ни до, ни после я его с усами не видел).
   По моим впечатлениям Н.П.Науменко был способным ученым и неплохим руководителем. Однако характер у него был тяжелый, его уважали, но и боялись. Он был освобожден от должности не по делу, а в угоду существовавшей идеологической конъюнктуре. Переехал в Шабо. С тех пор я с ним не встречался, только лет 10 спустя говорил по телефону, когда старался помочь его сыну, своему коллеге и другу, устроиться на работу.
   На посту директора Науменко сменил П.Н.Костюк. До этого он еще с довоенного времени возглавлял Отдел защиты растений. Жил в нашем доме, в крайней квартире (ближе к Опытному хозяйству). В семье было трое детей, две девочки и мальчик. Их мать умерла вскоре после войны. Хозяйство вели приехавшие родители, непопулярные среди
   жителей поселка. А Петр Никифорович так и не устроил свою личную жизнь. Участник войны, офицер, отмеченный боевыми наградами, директором, по-моему, был слабым, вялым и нерешительным.
  
   0x01 graphic
  
   Н.П.Науменко и А.Л.Подражанский
   Время пребывания П.Н.Костюка в должности директора отмечено двумя значащими фактами. Первый - широкий разворот строительства производственных объектов. Институту кем-то были выделены огромные средства именно для этой цели, и освоить их нужно было в короткие сроки. Всех точек приложения сил не упомню. Было построено здание рядом с нынешним рестораном "Олимп". Корпус "холодильника" был облагорожен ротондообразной пристройкой сомнительной красоты, перед самим зданием разбит сквер с оградой, фонтаном (две ныне безрукие девочки) и монументом И.В.Сталина в полный рост (не сохранился). Для этого пришлось уничтожить спортплощадку. Пристроен второй этаж дома, где сейчас Сельсовет. С торцовой в сторону водокачки части дома N 23 убрали общественный туалет и построили новый, украшенный шарами, на склоне к лиману. Винподвал также стал двухэтажным и увенчанным уродливой часовой башней.
   Был приглашен молодой художник, хороший парень, выпускник Художественного училища Тарас Могучий. Он создавал огромное полотно с предварительным названием "Пьют за Сталина, за урожай!", такое же нелепое, как его псевдоним (настоящая фамилия Ненюк). Работники института по очереди позировали ему. Посмотреть этот шедевр в законченном виде не удалось.
   О втором факте, связанном с борьбой за чистоту советской науки и мичуринского учения, в частности, немного ниже.
   В сборнике, посвященном 100-летию института, в разделе о директорах и на соответствующем стенде в музее над подписью "П.Н.Костюк" фигурирует не Петр Никифорович, бывший директор, а его младший брат Алексей Никифорович, работавший в институте после войны, кажется, в должности м.н.с., не помню, в каком отделе.
   Директором лучшей средней школы в г. Кишиневе, в которой училась моя сестра, был Китаев, родной брат следующего директора института И.А.Китаева. Дух родственника как-то витал в воздухе. А его преемника Николая Мефодиевича Коваля я знал отлично. Приходилось многократно общаться с ним и его семьей по разным поводам. Он учил меня ездить на мотоцикле, проявляя при этом выдержку и риск. Так, он отпустил меня одного в "свободный полет" (по просёлочным дорогам, правда) уже после второго или третьего занятия.
  
   Меня спрашивали о научных сотрудниках, имена которых я упоминал. Короткая справка.
   Шумаков Алексей Максимович, в мое время один из патриархов, пришел в институт на несколько лет раньше моего отца. Микробиолог. В целом занимался вопросами производства и качества вина - изучением культуры дрожжей, процессов сбраживания виноградного сока ("сусла"), технологиями, болезнями вина. Он, в частности, одним из первых обосновал возможность применения бетонных емкостей для хранения вина, что было реализовано на практике лет через 20. Его сотрудниками и последователями были: Николай Сергеевич Охременко, после войны работал в Крыму;
   Мирон Маркович Ободовский, награжденный за участие в Финской войне орденом Красной звезды, что было тогда большой редкостью, Отечественную закончил по ранению, по-моему, в Венгрии. Занимался вместе с Иваном Михайловичем Воскобойниковым, Марией Андреевной Богатской, Вадимом Георгиевичем Немовым технологией производства крепких и десертных вин; позже к этой же теме обратился Ефрем Семенович Скворцов.
   Гуркуш Петр Филиппович, завотделом механизации. Изобрел плуг для укрытия виноградников почвой на зиму. Впереди лемехов деревянный каток пригибал побеги. Плуг был большой, со штурвалами, часто использовался нами в играх. Сотрудник отдела Киркопуло Лев Ефимович занимался созданием машины для прививки виноградных саженцев. К сожалению, его модель до производства не дошла. Хорошо играл в волейбол.
   Корнейчук Василий Демьянович, агрохимик, завотделом. Занимался предпосадочной обработкой почвы, питанием растений при внесении удобрений. Его супруга Евгения Кондратьевна Плакида изучала биологию винограда. В Отделе агрохимии трудилась Наталья Алексеевна Лагутинская. Она преподавала нам с 6-го класса физику и математику. Очень требовательная, с чувством юмора в скрытой форме.
   Турянский Г.Ф. занимался орошением виноградных плантаций.
   Комарова Елена Степановна - селекционер, создатель коллекции сортов винограда и гибридного фонда. Вывела несколько десятков новых сортов, ряд из которых культивируется поныне.
   Мишуренко Александр Герасимович, в течение многих лет замдиректора по научной работе. Занимался вопросами физиологии винограда, технологией выращивания привитых саженцев.
   Денисов Иван Павлович, агрометеоролог. Преподавал нам географию и математику. В школе получил прозвище "Точка О", потому что очень смачно произносил это на уроках геометрии. Позже перешел в школу совсем. Может быть поэтому, когда и его преемник оставил это место, какое-то время в начале 50-х за производство метеонаблюдений отвечал мой отец.
   Коломеец Михаил Васильевич, помощник, ученик, товарищ отца, пришел в институт после войны и демобилизации из армии. Еще до нашего переезда в Кишинев перешел на самостоятельную работу, стал заведующим Донецким опорным пунктом, позже опытной станцией, входившей в структуру института. Добился там серьезных успехов. В мое время капитан и играющий тренер институтской волейбольной команды.
   Нужно сказать, что целый ряд исследований проводились комплексно, несколькими отделами, все сотрудники становились соавторами.
   Все научные сотрудники института, кого я упомянул и целый ряд других, включая моего отца, были широко известны в СССР. Существовавший тогда "железный занавес" сильно затруднял возможности сравнения. Полагаю, что большинство их исследований и результатов находились на высоком мировом уровне.
  
   Украинской Академией наук долго руководил академик А.В.Палладин. Они с моим дедом были коллегами и приятелями, одними из зачинателей новой науки - биохимии. До того, как он стал Президентом АН, приезжая в Одессу, всегда останавливался в квартире деда на Дерибасовской, 9. Помню, он спал в кабинете на диване. Его портрет с дарственной надписью висел на стене среди других учёных над письменным столом. Рассказывали, как он захотел взглянуть на меня в раннем младенческом возрасте. Наклонился и спросил, мальчик или девочка? В ответ я пустил струю ему в очки...
   Президент АН УССР - весьма серьезный государственный пост. Палладин был членом республиканского и союзного ЦК компартии, депутатом того и другого Верховных Советов, членом бессчетного числа научных организаций и комиссий. Часто выезжал за границу в составе различных делегаций высокого уровня. Его жена и дочь, моя ровесница, каждое лето отдыхали в Одессе, в санатории им. Чкалова, который был тогда правительственным. Я вместе с бабушкой регулярно с ними встречался. Сам академик появлялся редко. Весной 1954г., будучи в Одессе, Александр Владимирович вдруг захотел повидаться с моей мамой. Предупредил и сразу же приехал, взяв двух спутниц. Л.А. Бланк, жена профессора-физиолога Р.О.Файтельберга, родители с ними дружили. Позже самым знаменитым из этой семьи стал сын, годом старше меня. Мы с ним вращались в одной компании, были если не друзьями, то хорошими товарищами. Вся Одесса, и не только, знала Виктора Рафаиловича Файтельберга-Бланка, профессора, генерал-лейтенанта медслужбы, не только как крупного профессионала в своей области, но и как писателя, телеведущего, историка криминального мира. В новые времена он выдавал свою маму за племянницу В.И.Ленина. Умер в начале 2011г. В описываемое время Людмила Александровна еще не знала, с кем в родстве состоит, она была просто милой женщиной, приятной собеседницей. Л.Г.Панченко, тоже жена профессора, только из Мукомольного (ныне Технологического) института, лучшая стенографистка в городе. С моими родителями раньше, по-моему, не встречалась, Лидию Григорьевну знал только я, с ее сыном мы учились на одном курсе и дружим до сегодняшнего дня.
   О визите крупного деятеля каким-то образом стало известно в институте. Когда недалеко от нашего дома остановилось несколько хороших автомобилей, к ним направилась группа, включавшая дирекцию в полном составе, представителей общественности. Академику пришлось зайти в кабинет директора, потом в винподвал, но
   0x01 graphic
Наши гости. 1954г
   Вверху - Л.А.Бланк, Л.Г.Панченко, А.Л.Подражанский, ниже - А.В.Палладин, Е.И.Подражанская
  
   от полномасштабной дегустации он решительно отказался, сказав, что приехал еофициально, с частным визитом, в гости к Жене, и направился в наше скромное жилище, оставив остальных в растерянности.
   Обедом остался доволен. Потом вся компания совершила прогулку до берега лимана
  
   К рубежу 40-х и 50-х годов жить стало полегче. Отменили карточную систему. Красная и черная икра были все время и не слишком дорого. В свободной продаже появилось сливочное масло. Несколько раз снижались цены на товары народного потребления.
   Ужасы недавно закончившейся войны оставались еще совсем близко. Было необходимо держать народ в состоянии постоянной мобилизованности, дабы не подумал о чем-нибудь
   вредном. Великий Вождь придумал борьбу с "безродными космополитами". Дети обзывали друг друга этим словом (как позднее "волюнтаристами" и "хунвэйбинами").
   Партия и комсомол занимались политическим воспитанием, но не все всё до конца понимали. Усатый Отец народов не решился довести задуманный бесчеловечный план до конца, и мерзкие космополиты плавно уступили свое место разгрому буржуазных лженаук - "продажных девок империализма". В области биологии эта роль была отведена генетике. В такой атмосфере весьма уверенно и комфортно чувствовал себя "народный академик" Т.Д.Лысенко, аферист и убийца своих оппонентов. Главными врагами научного прогресса были назначены "вейсманисты-морганисты". Люди постарше поймут, что речь идет о последователях западноевропейских ученых, занимавшихся этой наукой.
  
   0x01 graphic
   На конференции в Доме ученых. 1949 (?)г
  
   Совершенно естественно, что эти ветры не обошли стороной институт им. Таирова, извратителей научной истины (и линии компартии) отыскали и здесь. Как из рога изобилия посыпались проверяльщики и комиссии - из треста (или Главка, забыл, кому тогда подчинялся институт), Министерства, из местных и центральных партийных органов. Помню, одна из комиссий в отношении моего отца сделала заключение, что он "не загружен работой". Как это нужно было понимать? Что он бездельник? Что дела в отделе происходят помимо него? Что не надо заниматься агротехникой винограда?
   В стране действовал принцип единоначалия, т.е. за все отвечал в первую очередь директор. Кто-то его поддерживал, другие перешли в оппозицию. Учреждение лихорадило. Между сотрудниками возникло недоверие, рушились годами налаженные связи. Противостояние усугублялось их теснотой, все жили рядом, как в маленьком армейском гарнизоне, и все про всех всё знали. Прямо, как во время гражданской войны, когда друг поднимался против друга, брат против брата, а сын против отца.
   В итоге после приезда очередной комиссии Н.П.Науменко был освобожден от должности директора. Через некоторое время он покинул институт. Пришедший на смену П.Н.Костюк не смог совладать с процессом, который пошел. Стало еще хуже. В ход пошли доносы и анонимки.
   По содержанию этих произведений часто не составляло труда установить авторов. И я некоторых из них знаю. Ситуация обострилась после появления в институте П.К.Айвазяна. Этот человек оказался интриганом и сплетником. О его вкладе в науку судить не могу, хотя прочитал всякие хвалебные слова. Мне очень неприятно о нем так говорить. Айвазян воевал, кавалер боевых орденов, а я отношусь к участникам войны с глубочайшим уважением. Его нет в живых, и он не может мне возразить. Но именно он распустил лживый слух о любовной интрижке А.Н.Костюка (того, чья фотография ныне олицетворяет директора института) и довел тихого скромного человека, страдавшего к тому же физическим недостатком - хромотой, до попытки к самоубийству. Я помню рассказы участников событий, как ночью с фонарями половина населения института искала его вдоль берега лимана, а он в это время бросился под поезд в Аккарже. К счастью, удалось спасти.
   Жизнь и работа в такой обстановке становились невыносимыми. И отец принял решение оставить институт, в котором проработал 27 лет. Когда слух о его намерении распространился, пришло много приглашений, в т.ч. из Крыма, Новочеркасска, Средней Азии. С учетом всех обстоятельств выбрал Кишинев, куда переехал в конце 1954г. Мама с сестрой-школьницей присоединились к нему в начале следующего года. В Молдавском НИИ садоводства и виноградарства проработал в качестве ст.н.с. и завотделом агротехники винограда до конца своих дней (1963г.).
   Таировский этап нашей жизни закончился.
  
   0x01 graphic
0x01 graphic
  
  
   Мои воспоминания заканчиваются серединой 50-х, когда родители покинули институт.
   В последующие годы он рос и развивался, вместе со страной испытывая колебания и преодолевая последствия потрясений. Одним из главных направлений научных разработок оставалось выведение новых сортов винограда, адаптированных к условиям Украины, отличающихся высокими качествами и продуктивностью. Была собрана крупнейшая в Европе коллекция исходных материалов. Потребителям Украины и бывшего Союза хорошо известны сорта Таировский, Одесский ранний, Одесский розовый, Сухолиманский и др., а также вина Перлина степу, Надднiпрянське, Оксамит Украiни, Таiровське червоне сухе. Все это было придумано научными сотрудниками института. Разрабатывается комплекс технологических приемов выращивания винограда с учетом экологических условий местности и биологических особенностей каждого сорта. Разворачиваются исследования по орошению виноградников, продолжаются работы в области питомниководства, агрохимии, микробиологии, физиологии, защиты растений.
   Вместе со страной институт испытал различные организационные и структурные преобразования. Так, с целью интенсификации сельского хозяйства на его базе было создано комплексное НПО. В его состав кроме самого института были включены несколько виноградных питомников, пара пригородных совхозов, в т.ч. Ульяновка, усадьба и земли которого находились на хорошо знакомой нынешним одесситам территории между улицами Люстдорфская (Черноморская) дорога, Левитана, пр. Маршала Жукова (Ленинской искры) и линией 13-го трамвая. Такая реорганизация оказалась полезной, сократились сроки внедрения в производство результатов научных исследований, возросла их эффективность.
   Широко развернулось строительство. Сооружен новый 4-этажный лабораторный корпус со всеми необходимыми службами, конференц-залом, помещениями для администрации. Лаборатории были оснащены современным оборудованием. Построены экспериментальные мастерские, тепличный комплекс. (При этом опять не повезло библиотеке и книгохранилищу. "Опять" - потому что в описанные мной годы это подразделение размещалось в неприспособленном месте, работники страдали, а бесценные издания портились. В новом корпусе в результате действия неблагоприятных экзогенных геологических процессов часть здания, где находится библиотека, сыреет, в стенах образовались трещины.)
  
   0x01 graphic
  
   Новый корпус института
   Построено несколько многоэтажных жилых домов. Площадь поселка Таирово достигает 1,5 км2, население 2 тыс., он имеет статус пгт, собственный муниципальный орган управления. Я рассказывал о трудностях транспортных связей с городом, сейчас из двух точек в Таирово с получасовым интервалом ходят маршрутные такси. Странно, но большинство жителей поселка к институту никакого отношения не имеют.
   По институту больно ударили "исторические" горбачевские решения по борьбе с пьянством и алкоголизмом. Действия ярых исполнителей воли партии и правительства, старавшихся быть больше католиками, чем Папа римский, привели к уничтожению виноградников, закрытию винодельческих предприятий, потере кадров.
   Положение усугубилось в результате политических событий, связанных с распадом Союза. Здесь все ясно, ничего расшифровывать не надо. Как и другие научные учреждения, институт боролся за выживание, выискивая любые возможности заработать
   0x01 graphic
  
   Главное здание хорошо отреставрировано, но доступ туда закрыт - чья-то собственность (виден верхний край высокого забора)
  
   копейку. Темпы были потеряны. Число научных работников уменьшилось в разы. И все-таки оставшиеся сумели худо-бедно справиться с трудностями. Продано не все, институт работает, хоть и не процветает (как, впрочем, и вся страна Украина). Указом Президента в 2003г. ему присвоен статус Национального научного центра виноградарства и виноделия, который входит в состав Украинской Академии аграрных наук.
  
   0x01 graphic
0x01 graphic
  
   Так сейчас выглядит винподвал со стороны главного здания. Рядом "холодильник",
   три окна на втором этаже - был Отдел агротехники, которым заведовал мой отец
  
   В 2005г. отмечалось 100-летие со дня его основания. К этой дате открыт музей, где интересные экспонаты рассказывают об истории виноградарства на Украине, демонстрируются личные вещи В.Е.Таирова. В 2009г. к 150-летию со дня рождения исследователя в институте прошла научная конференция, издана книга, посвященная ему. Учреждена медаль им. В.Е.Таирова "За весомые заслуги в развитии украинского виноградарства". Память Таирова чтут и на исторической родине. В Армении его именем названы винный ряд и некоторые географические объекты, выпущена почтовая марка.
   0x01 graphic
0x01 graphic
  
   В научной библиотеке (с сотрудником Отдела информации В.Н.Суховиловой).
   Музей виноградарства
   _____________
  
   Мне удивительно и непривычно, что практически не осталось свидетелей, с которыми я могу поговорить и обсудить дела минувших дней. Когда начал работать над этими записками, вспомнил много - людей, явлений, событий. Гораздо больше, чем описал. Невозможно представить всё в деталях, да и не нужно. Буду рад, если удалось отразить, хотя бы частично, характерные черты, дух того времени.
   Я благодарен судьбе за возможность неоднократно бывать в Таирово, посетить место, где прошли детство и юность, с которым много связано. Были еще старые знакомые. С годами их становилось все меньше. Сейчас не осталось НИКОГО. Появились новые.
   Очень хочется, чтобы институт и посёлок Таирово росли и развивались. Всем его жителям желаю добра, работникам института больших достижений в изучении любимой мной прекрасной культуры - виноградной лозы.
  
  
   Одесса - Москва
   2011
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   44
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"