Я ранен был картечью на плато Мон-Сен-Жан,
Да лучше бы убили- так я стыдился ран.
С гвардейским батальоном, как пламенный таран,
В последнюю атаку мы шли на англичан.

На поле Ватерлоо решать судьбу Земли
Нам довелось жестоко. Мы многое смогли,
Но не смогли одни мы две армии сломить.
Здесь впору от обиды нам было слёзы лить.

Великий Император как будто Бог войны,
А мы, подняв штандарты, по гроб ему верны.
Мы били австрияков, пруссаков и славян,
Испанцев, итальянцев и даже египтян.

Мы на него молились пятнадцать дерзких лет,
И сапоги пылились на серебре планет.
Но что-то изменилось: наш гордый Бонапарт
Утратил трезвость мыслей- и правил им азарт.

И в новую кампанию, пруссаков не добив,
Он прёт на Веллингтона, уже про них забыв.
Добить, добить пруссаков! Бежать на англичан
Заставить их, а после- порвать, как барабан!

Случилось что случилось- Маренго, Божья мать!
Да в сторону не нашу, ну что мне рассказать?
Мы целый день ломили, как в битве под Москвой,
И, падая в бессилии, вставали снова в бой.

И вот, когда поддались их рваные карэ,
Все демоны восстали, в надежде замерев.
Но кирасиры Блюхера нам врезали во фланг,
А англичане-гады не опустили флаг.

Их было вдвое больше, и всю сырую ночь
Отчаянно рубили- нас, отступавших прочь.
А Император с поля хотел не уходить,
Кричал:"Не уж то пулю мне не смогли отлить?!"

И гвардия погибла, но так и не сдалась,
Когда в упор из пушек расправа началась.

Я ранен был картечью на плато Мон-Сен-Жан,
Да лучше бы убили- так я стыдился ран!..

И саблею своею я руку отрубил!
И никому на свете я больше не служил.