Мужиков в Верхоленске хоть отбавляй. Большинство - невысокие, голубоглазые, сильнопьющие. Потом к этой общности добавилось еще безделье. Безделье по большому счету, так как , если поглядеть - вроде бы каждый чем-то занят или хотя бы делает вид. Но у нас вообще экскурс в более давние времена, когда еще все были не вроде бы, а при деле, и бездельников ждало общественное и материальное осуждение. Ан и в эти времена случались удивительные люди, которые умудрялись жить неизвестно как и неизвестно на что.
Жил, например, в третьем доме мужик. Мужик как мужик, самый что ни на есть обыкновенный. Жил, как все, пил, как все. Неизвестно только на что, так как ,как все, не работал. Хотя, вроде бы, и на шее ни у кого не сидел, и ставил временами стол, как положено, не реже остальных. А ты попробуй не проставь в таком сообществе, где все идет по кругу, как смена времен года : за поминками по отцу Лехи-тракториста у Михаила Самойлова именины, а там Первомай, потом День Победы, потом опять же Троица, потом Петров день ( а в Верхоленске полно Петров), далее день рождения у Николая-утопленника, свадьба у Лехи-тракториста, поминки по Настасье Петровне, поступление в институт Егорова внука, первое сентября, Мамохины именины....и так до самого Нового Года. Мужик ты или не мужик, в конце концов? Хошь не хошь, а раз в год проставляться надо на всех, иначе не быть тебе свойским.
И , - вишь, - именины у мужика приходились на самое что ни на есть неважнецкое время - на середину февраля, когда и собака-то носа из дому не кажет, а за окном вполне может трещать мороз где-нибудь - 50 по Цельсию. А одалживать мужику, с одной стороны, гордость не велит, а с другой - кто ж ему одолжит свои небогатые кровные, когда все и так знают, что отдавать-то не из чего?
Жил мужик, еще ко всему, один. Вот у кого бабы, - тем легче. Та, бывало, здесь постного масла займет чуток, тут ей пирожков всучат за болтовней, а соседка муки или гречки отсыплет. Иная и как бы невзначай по хозяйству поможет, постирать ли чего, прополоть, - дак и уже подношения можно принимать не согнувшись, а как должное, как некоторую натуральную плату.
А мужичонка к тому попался какой-то нескладный. Не умел такой подход наладить, чтобы кому-нибудь как бы невзначай пособить, а заодно и постоловаться. Сидел себе в своей избе, скошенной на один бок и ушедшей в землю по правый подоконник, вдвоем со своей собакой и питался, верно, одним святым духом. И собака его, наверное, тоже.
А вот собака у мужика была особенная. Маленькая, рыжая лайка, очень похожая на всех остальных верхоленских собак, только меньше, много тощее, с влажными умильными глазами, и тонким заливистым тявканьем. Звал он ее Белка, и очень ею гордился.
И было чем. Белке не зря дали ее прозвище, так как в радиусе ближайших пятисот километров не было лучшей охотницы на бурундуков и белок. Одного ошалевшего бурундука Белка даже умудрилась загнать на слегу, которыми отгораживали покос от скотопрогонной дороги, и гоняла туда-обратно, звонко тявкая, целый час, пока хозяин не прибежал, увидав ее с косогора, а было это не меньше километра. И ведь так гоняла , что бурундуку даже в голову не пришло спрыгнуть и удрать в высокую, по пояс, траву, где бы его днем с огнем не нашли.
Кроме того, было в этой собачонке что-то мистическое. Она белок к себе как будто притягивала, - не успеешь с ней километра от дома отойти, а уже знай держи ружьишко наскидку. Остальные собаки как собаки, - может, найдет, и может, нет, да еще и упустит. А пойдешь с Белкой ( сколько раз бывало!) так мало того, что чуть не через каждые два шага попадаются, так ведь и сидят на ветках, как приклееные, все как одна с шишками в лапах, даже когда собьешь, не выпускают. То есть двойной даже прибыток. И шкурку портишь с нею меньше, прямо какой-то зверобой становишься, девять выстрелов из десяти - белке в глаз, а в остальное время дай бог в одну-то не промахнуться! В общем, уж Белка так Белка.
Так что не было у мужика недостатка в тех, кто его угостить желал, а заодно и выпросить собачонку на промысел выйти. Только мужик хоть и небогат был, а собаку берег, не раздавал кому ни попадя. Иногда, бывало, вроде совсем его уговоришь, он даже за собакой пойдет, а вот встанет с ней на пороге, в глаза ей глянет, и упрется : не дам, мол. И все тут, дальше хоть польку-бабочку спляши, а не даст. А вот иной раз махнет рукой, и собачонка сама с веселым лаем за тобой мчится. Эту градацию в Верхоленске быстро заметили , и уважительно говаривали : " А Белка-то за ним со двора сама побежала... Хороший, значит, человек, правильный"
Больше всех Белка любила Мамоху. У Мамохи во дворе жил Буска, большой спокойный пес какой-то невероятной, "бусой" масти, - серо-рыже-золотой, с умными оранжевыми, как у персидской кошки, глазами. В Белкину течку его было от ворот не отогнать, и щенков все ожидали каждый раз с нетерпением, и выстраивались в очередь к обоим хозяевам. Но щенков никогда не бывало, хоть оба пса и выглядели здоровыми. Сама Белка тоже приходила в гости к ухажеру, озорничала, валялась в пыли, заигрывала, извивалась всем своим маленьким тощим телом и требовала, чтобы ей чесали брюхо. Мамоха слазил с крыльца и чесал, и играл с ней, как со щенком, а Буска взирал на развлечения подруги со спокойным достоинством. Сам он никогда до таких забав не снисходил. В Верхоленске у псов нрав вообще оч-чень независимый. Сами приходят, сами уходят. У каждого заключен какой-то свой молчаливый пакт с хозяином, что-то вроде платы за постой. А еще логово на всякий пожарный. Рядом с кладбищем сопка немного проседала, образовались песчаные обрывчики, тянущиеся вдоль заросшей дороги где-то на километр. Иной заезжий, проходя здесь, нервически хмыкал: что, мол, за колония сурков-гигантов. А это верхоленские псы себе запасной поселок вырыли, наверное, на случай, если какой-нибудь идиот с ближайшей базы запустит в пульт сапогом.
В песьем сообществе Белка держалась особняком, жалко жалась к Буске, и со двора убегала мало. Хорошая, в общем, собака, и не брехливая понапрасну. Слух о ней давно уже распространился по всей округе, и , если уж кто заезжий случался, его, бывало, специально вели показывать.
И вот как-то аккурат после святок в Верхоленске появился один шишкинский парень, при деньгах, на старенькой, но своей машине. Парень был здоров и пригож, и не лежала на его челе печать обреченности, затаенная тоскливость, столь характерная для остальных жителей русской глубинки. Парня звали Антон, и один вид его вызывал к себе уважение, - такого и не окликнешь Антохой по-простецки. В общем, значительный парень, верхоленские его уважали. По заведенному ритуалу, не миновал он и этот домишко. Сидел за столом, хрустел привезенными огурцами, выставил водки на всю компанию. Хмель его не брал, разве что на щеках появлялся темный жаркий румянец. Гость сыпал анекдотами, интересовался охотой вроде бы как больше из вежливости. Вечер получился замечательный. Гости как-то незаметно один за другим опустили лица на стол, а Антон продолжал неспешный уважительный разговор с хозяином в таком тоне, какой тот за всю свою жизнь не слыхивал.
И продал ему мужик Белку. Сам наутро не помнил, как продал. Очухался утром, а в кулаке пачка денег. Посмотрел на них тупо, - и на душе кошки заскребли , а внутри наладилось общее беспокойство. Оглядел стены мутно и вспомнил, как продавал Белку. И как она сама на его зов пришла, - жалкая, доверчивая. Как он взял ее на руки, уговаривая, и затолкал на заднее сиденье машины. Как упрашивал открыть окно " чтобы Белочке легче дышалось". Как сидел на крыльце, слушая звук отъезжающей машины, роняя пьяные слезы.
Добрел он до Белкиной конуры, и сел прямо в снег перед нею, словно паломник перед каким-то языческим храмом и забормотал что-то невнятное про прощение и новую конуру. Потом замерз сидеть и побрел в дом, и заглушил стакан одним махом. И те, кто проснулся, нашли его таким же, каким запомнили, и время остановилось. Короткий февральский день показал краешек солнца и угас за сопкой за какое-то мгновение, и опять навалилась ночь, а вместе с ней горе. Мужик ревел белугой, а те, кто еще мог это выносить, силились справиться с разочарованием и обидой, грохали по столу и клялись, что уроют гада.
Потом, показалось, в дверь кто-то поскребся. Мужик вспомнил про свою потерю и натурально завыл, и только после получаса какофонии выяснилось, что звук им действительно не чудится, и они гурьбой бросились к двери, и распахнули ее, а за ней сидела жалкая, заснеженная Белка, вывесив изо рта красный язык.
О, когда еще в Верхоленске был такой день, чтобы собака сидела за столом, как полноправный член общества, и чтобы кто-то мчался через весь поселок за лакомством для нее, и кто-то перевязывал чистым бинтом ее стертые в кровь лапы, не говоря уже об умильных словах, поглаживаниях, тормошениях и поцелуях в мокрый собачий нос! Белка сносила весь этой взрыв радости безропотно, высовывала язык и лизала хозяина в заросшую щеку. Потом кому-то пришло в голову, что деньги, заплаченные за собаку, возвращать не стоит, так как Белку ему продали честь по чести, а уж что он ее удержать не смог, на это, как говорится, не уговаривались.
Через неделю, когда снова явился Антон, деньги уже иссякли и возвращать было нечего. Антон требовал собаку, мужик супился. Сначала он, завидев машину, потащил Белку в баню и запер ее там, но шустрая собачонка выпрыгнула с полога в слуховое окно и с превеселым тявканьем завертелась под ногами. Вид у нее был довольный, словно она увидела лучшего друга. Антон зверел, мужик упирался. В какой-то момент Антон со словами : " Так ты мне ее продал или нет?" ухватил Белку, которая почему-то вовсе не сопротивлялась, и потащил ее к машине. Мужик побежал было за ним, потом от удивления даже ахнул : его Белка вырвалась из рук Антона, подбежала к задней дверце машины и в ожидании уселась перед ней. Антон открыл дверцу, и Белка безо всяких колебаний туда запрыгнула. Антон расплылся в улыбке:
Ну че, видал? Признала хозяина, а ? - барабанил он пальцами сквозь стекло, а Белка игриво вертелась на сиденьи, не проявляя никакого желания вырваться на свободу. Мужик оторопел настолько, что ничего не смог сказать. Антон нагловато ухмыльнулся, сел за руль, и выбросил в лицо мужику столб снежной пыли.
О своем позоре мужик на этот раз никому не сказал. Побрел домой, лег на бок, сказал: " Как же так, Белочка?" и надолго замолчал. Он и не спал, и не бодрствовал, - лежал на боку и слушал, как воет за окном ветер, и никакие мысли его не посещали.
На рассвете в дверь поскреблись, и мужик упал с кушетки и помчался к двери прямо на четвереньках. За дверью сидела донельзя довольная Белка.
На этот раз мужик никому ничего не сказал. Налил себе и Белке молока, перевязал ей лапы, и принялся выпиливать в двери дыру, и мастерить толстый и гибкий войлочный полог, чтобы холодом не тянуло. Белка наблюдала за ним с топчана, куда была торжественно уложена и уши ее стояли торчком, а хвост отбивал какой-то воистину рок-н-ролльный мотивчик.
На следующее утро дверь затряслась от оглушительного долбежа. Мужик осторожно, чтобы не потревожить спящую в ногах Белку, вылез из-под одеяла, и на пятках протопал к двери по холодному полу. За дверью стоял Антон, пьяный и шальной. Завидев Белку, поднявшую морду с лап с самым недоуменным видом, он ринулся к ней, растопырив пальцы :
У-у-бью с-с-уку-у-у!
Белка вывернулась из-под его неловких лапищ, спрыгнула на пол и деловито простучала коготками по полу. Антон и мужик - оба ринулись за ней, чтобы полюбоваться, как она усаживается у заднего сиденья машины, и поднимает правую лапу, ну точь-в точь дама, протягивающая руку для поцелуя.
Н-н-ет! Врешь! Шалишь! - Антон ринулся к ней, но поскользнулся, врезался лбом в стекло задней дверцы и разбил его вдребезги. А потом ненадолго задумался и сполз.
Пущай отдохнет! - безо всякой жалости резюмировал мужик и сделал Белке на редкость элегантный пригласительный жест обратно.
Тяв ! - важно ответствовала Белка и неторопливо, виляя задом направилась в дом.
Какое-то время они сидели молча, прислушиваясь. На дворе завозились, глухо матюгнулись, потом забухтел мотор и, наконец, машина вымелась со двора.
Мужик и Белка вышли на крыльцо и переглянулись.
А что, ничего мы его? - вопросил мужик, вглядываясь в туманные сумерки.