|
|
||
Первая часть | ||
"Первая повесть самая трудная. Особенно, если ты молодой. У тебя ещё мало опыта, мало знаний, мало читателей (а если из их списка вычеркнуть любимую бабушку и друзей, то никого не останется вовсе), но есть желание творить. Словно ребёнок, делающий свои первые шаги, двигаешься неуверенно, медленно, и малейшая неровность на пути представляется непреодолимой преградой. Вдобавок к этому чувствуется постоянный страх прослыть пустословом и бесталанным писакой, не говоря уже о боязни быть высмеянным.
Выход из этого тупика мне помог найти Антон Павлович Чехов. В рассказе "Ионыч" он вывел основной принцип графомании - сочинитель пишет о том, чего в жизни никогда не бывает. Как только я это прочла, у меня сразу прояснились мысли и появилась идея рассказать о событиях, не так давно произошедших. Ещё не знаю, что из этого получится, но думаю, будет весело".
Из письма к моей близкой подруге
"А вы могли бы?"
Я сразу смазал карту будня,
плеснувши краску из стакана;
я показал на блюде студня
косые скулы океана.
На чешуе жестяной рыбы
прочел я зовы новых губ.
А вы
ноктюрн сыграть
могли бы
на флейте водосточных труб?
1913
В.В. Маяковский
СИДЯ НА КРАСИВОМ ХОЛМЕ
Глава 1
Я росла самым обычном ребёнком в самом обычном городе, которому вбивали в голову крайне обычную идею: "ты особенный". Родители, воспитатели в детском саду, учителя в начальных классах, пеняя на каких-то там очень выдающихся психологов, твердили, что каждый из нас лучший, талантливый и в единственном экземпляре. Шло время, мы менялись, росли, и взрослые растеряли все иллюзии на наш счёт. Но только не мы сами.
Так и получается, что я сижу за листком бумаги и начинаю писать. Первая мысль рассказать о прекрасном утёсе, куда я прихожу, когда мне грустно. С него открывается чудный вид: тонкая линия песчаного берега, поросшего камышами, травой и колючими кустами, омывается синей-пресиней водой реки, которая в конце лета приобретает зеленоватый оттенок - знак того, что множатся мелкие водоросли. Но в июне-июле по чистоте и глубине красок эта река не уступит и водам Средиземного моря. Людей там практически не бывает: ближайшая асфальтовая дорога удалена километра на два, поэтому шум цивилизации не нарушает тихого уединения волжского берега.
И вот я сижу на краю этого живописного обрыва, свесив ноги, и многозначительно смотрю вдаль. Красивое начало, но всё как-то пафосно и ненатурально, ведь собственно не понятно, что я там забыла и почему взгляд у меня многозначительный.
Однажды мои родители крупно поругались, и я, не желая становиться свидетелем того, как они разбивают бабушкин хрусталь, выбежала на улицу и побрела куда глаза глядят. Вскоре дошла до городского рынка, откуда можно было добраться даже в самые удалённые места области. Села в первый попавшийся автобус, маршрут которого тянулся вдоль реки, и вышла в районе Красных Горок.
Там и нашла свой утёс. Я любила сидеть в одиночестве, смотреть на проплывающие корабли, сверкавшие своей белизной в лучах заходящего солнца, и представлять, как на всех парах уплываю в закат, куда-то далеко-далеко, где нет никаких знакомых, друзей, родственников, где всё можно начать с чистого листа.
Вы, конечно же, спросите: "Какой, чёрт возьми, в восемнадцать лет может быть чистый лист? Девочка, ты еще не исписала добрую половину первого!". А у меня просто нет желания дальше заполнять страницу, на которой расписывала ручку.
Не могу точно сказать, с чего вдруг всё пошло не так: то ли с развода родителей, то ли с их упрёков в моей несостоятельности, то ли с моего раздутого самомнения.
Лучше всего начну рассказывать с того дня, как я впервые провела целый день, сидя на утёсе. Горячий июньский ветер обжигал меня своим дыханием, лягушки, прятавшиеся в камышах, исполняли квакающую симфонию, а водная гладь ослепляла блеском солнца, чуть только оно выглядывало из-за мелких облачков. После полудня стало припекать, поэтому пришлось прятаться под сенью растущей неподалёку плакучей ивы. Изредка налетавший суховей срывал с тонких, податливых ветвей узкие листья, которые, медленно планируя на землю, походили на маленьких ласточек. Приехав туда около десяти утра, я засобиралась обратно лишь тогда, когда солнце нижним своим краем коснулось линии горизонта. Ужасно не хотелось добираться обратно в душном автобусе, поэтому решила поймать такси. Надежда найти свободного водителя почти угасла, как вдруг ко мне подъехал старенький жёлтый Volkswagen "Жук".
- Куда едем? - спросил моложавый загорелый таксист.
- В центр, пожалуйста.
- Слушаюсь, ласточка, - весело сказал он.
День был на исходе. Беспощадное летнее солнце хорошенько прожарило город. От бетонных стен домов, от раскалённой дороги, которая, казалось, вот-вот поплывёт под колёсами автомобиля, исходила духота, давящая на грудь и голову. Всё, о чём мечтала тогда, был стакан холодного молочного коктейля. Прикинув, сколько денег у меня останется после оплаты проезда, я оставила мысли об уютном кафе рядом с речным вокзалом, где готовят превосходный банановый шейк.
Идти в квартиру, в которой меня ждал скандал, ставший обыденностью в нашей семье, совсем не хотелось. Я слонялась по Бунинской аллее в поисках свободной лавочки, не найдя которую, двинулась к театру на Достоевской, где около получаса мучила кассиршу расспросами о предстоящих премьерах. Она забавно надувала свои красные щеки перед тем, как ответить, а глаза её нервно блуждали по белым мраморным стенам холла. Грузная фигура этой женщины комично покачивалась на старом деревянном стуле. Всем своим видом она давала понять, что мне следует уже купить билеты или пойти вон. Когда наскучило, я направилась к набережной, наполненной горожанами после длинного и изматывающего рабочего дня. Там, под сенью лип, пытались прийти в себя утомлённые, разморённые летней жарой мужчины и женщины. Некоторые из них находили успокоение в объятиях друг друга, другие сидели на коротко стриженной траве, третьи читали книги, развалившись на лавочках. Солнце скрылось за горизонтом, и с востока надвигалась тёмная южная ночь, а я всё медлила возвращаться в отеческий дом. Так хороши, так волшебны эти июньские вечера, когда кажется, будто всё на этом свете замирает, теряет свою значимость, необходимость, и важны в окружающем тесном мире только ты сам и неумолимо надвигающийся мрак.
Зажглись фонари. "Влетит ещё и за позднее возвращение" - пронеслось у меня в голове, и я нехотя поплелась на свою улицу. Около дома встретила хорошую подругу - Альбину, - пригласившую меня к себе на дачу с ночёвкой на несколько дней. Провести выходные без ссор и разборок было довольно соблазнительно для меня, но ни отец, ни мать не пустили бы ни за что на свете, и тогда я решилась просить помощи у тёти. Позвонила ей и попросила всё уладить. В итоге договорились на том, что эту ночь проведу у неё, а на утро уеду к Альбине.
Распрощавшись с приятельницей, я побежала по залитой лунным светом улице: уж очень мне не терпелось увидеть мою спасительницу. У неё была маленькая, но уютная квартирка на Главном проспекте. Из спальни открывался вид на городскую Консерваторию, выполненную в готическом стиле. Меня всегда завораживали богатая лепнина на каменном фасаде, высокие, тянущиеся к небу чёрные шпили на покатой крыше и винтовые лестницы, прорисовывавшиеся за чисто вымытым стеклом огромных окон. Но особый шарм этому зданию придавала башенка с часами, пристроенная у южного фасада и выполненная в том же стиле. В детстве я любила сидеть на подоконнике и смотреть из окна за тем, как люди фотографируются на фоне Консерватории, заходят внутрь, покупают билеты, смеются, садятся на лавочки и едят мороженое. С замиранием сердца ждала полудня, чтобы послушать бой часов. Обедать мы с тётей ходили в кафе на углу улицы, и я всегда старалась занять столик, откуда хоть сколько-нибудь видно Консерваторию. Все эти детские воспоминания обрушились на меня, стоило только переступить порог этой квартиры. Отказалась от ужина и сразу легла на мягкую свежую постель, но уснуть мне удалось не сразу - перед глазами проносились давно забытые воспоминания.
На утро будильник отчего-то не сработал, поэтому, проснувшись, я сразу принялась лихорадочно собирать вещи (благо у нас с тётей был один размер, и она согласилась одолжить мне пару футболок и шорты). Позавтракать толком и не успела, захватила с собой бутерброд с колбасой, который съела в лифте. Короче говоря, в животе было пусто, и вся надежда была на то, что меня покормят сразу же, как мы приедем к Альбине на дачу. Дойдя до пересечения с Достоевской, я стала ждать подругу. Минут через пять она подбежала ко мне со спины, чем здорово напугала меня.
- У тебя какой-то помятый вид, - заметила она.
- Ну, мне далеко до тебя! - добродушно сказала я.
Действительно, Альбина всегда выглядела потрясающе. У неё была смуглая кожа, по рукам усыпанная маленькими чёрными родинками, золотисто-каштановые густые вьющиеся волосы, и карие глаза, в которых блестел огонь молодости. На прекрасном лице вырисовывались слегка широкие скулы, придававшие виду её некоторую аристократичность. Она была хорошо сложена за исключением, пожалуй, бёдер: они были слишком широки. В тот день она надела обтягивающие джинсовые капри и чёрную майку с красными надписями на французском. Как же она была хороша тогда! Такая молодая, свежая, яркая...
К ней в загородный дом нас отвёз её отец. Всю дорогу он шутил с нами, был крайне любезен и добр. Михаил Петрович сразу мне понравился, и я даже немного расстроилась, когда он высадил нас из машины и сразу же уехал обратно в город.
Летняя нега уже в полную силу разлилась в природе: послеполуденное солнце нещадно опаляло кожу, и мошкара, боящаяся пыла и жара его лучей, искала укрытие под сенью сосен и елей. А какая чудная берёзовая чаща раскинулась неподалёку от летнего домика Альбины: тонкие ровные белые стволы деревьев вздымались в голубую высь, мерно покачивая своими ветвями в такт холодному ветру, то и дело налетавшему с реки.
Я и Альбина приехали за два часа до обеда. Когда мы открыли калитку, то взору предстал завораживающий вид: огромное поле свежей зелёной травы отделяло нас от большого светлого дома с роскошной верандой, колонны которой обвивал зелёный плющ. Перед парадным входом росли низенькие яблони и кусты красных роз. Её летний дом походил на миниатюрный замок с огромными панорамными окнами, из которых открывался чудесный вид на сосновый лес с северной стороны и на берёзовую чащу с южной. Комнат немного, но все они были чудовищно просторны.
Нас встретила бабушка Альбины - Клавдия Степановна, невысокая пожилая женщина с глубокими морщинами в уголках глаз, которая распорядилась, чтобы дедушка - Михаил Петрович - провёл для меня экскурсию по участку, пока они с внучкой будут накрывать на стол. Всего было полно: у самой калитки стоял большой флигель, в котором пылились четыре велосипеда, три байдарки, ракетки для бадминтона, клюшки для гольфа, инвентарь для игры в крикет, удочки, спиннинги и много-много прочих вещей. Что меня поразило, так это абсолютный порядок, редко встречающийся в складских такого рода. Каждая мелочь аккуратно была поставлена на полку, велосипеды закреплены в специальных стойках, а байдарки прислонены к дальней стене. На заднем дворе располагались двойные цепные качели, с сидений которых начала облупливаться краска, а сразу за ними росли белые лилии; их бутоны только начали раскрываться.
Пообедав, я и Альбина поднялись на второй этаж, где располагались спальни. Мне отвели угловую комнату, стены которой были выкрашены в кремовый цвет. Напротив эркера, вдоль стены, стояла односпальная кровать с выдвижными ящиками внизу, в которые разрешили сложить вещи.
Я села на край кровати, и мне захотелось заплакать. Не знаю даже, что было причиной. Не потому, что я счастливо живу, а потому, что причин было, в сущности, много. Но как-то неприлично плакать в чужом доме, особенно если ты только приехала.
В коридоре послышались шаги, а затем шёпот Клавдии Степановны и Альбины. Едва я успела вытереть слёзы, как ко мне заглянула подруга.
- Бабушка просит меня покосить газон. Найдёшь себе развлечение? - спросила Альбина.
- Может, я лучше тебе помогу?
- Нет-нет, не нужно, - отказывалась Альбина, - Ну так что? Могу принести тебе шахматы или ноутбук.
- Спасибо, но у меня с собой книга.
Успела прочесть её до середины, пока Альбина не освободилась. Мы немного поболтали, а потом спустились поужинать. Затем играли в бадминтон, пока не стемнело. У меня получалось играть немного лучше, но, в конце концов, счёт сравнялся. Альбина предложила выйти на балкон и полюбоваться звёздами, но я была слишком утомлена за день и сразу отправилась в кровать. Из окон моей спальни виднелся лес, и от этого почему-то стало жутко. Я встала с постели, зашторила окна и вновь попыталась уснуть, но сон никак не шёл. Тогда принялась расхаживать по комнате до поры, когда устали ноги, а после села в старое, но очень удобное кресло и стала читать книгу.
Проснулась поздно, вся разбитая. Умывшись, я надела короткие джинсовые шорты и тёмно-синюю футболку, собрала волосы в хвост и спустилась в столовую. На завтрак были салат, грудки индейки с картофелем и чизкейк. Из напитков предлагались кофе и свежевыжатый апельсиновый сок.
- Купаться нынче нам запретила бабушка, - сказала Альбина, наливая себе кофе, - вода ещё холодная.
- Но нам ведь разрешено просто пройтись до реки?
- Конечно, - ответила она, - но только я хочу не на большой берег.
- А куда? - спросила я.
- У меня есть одно местечко на примете. В лесу протекает один из притоков. Прелестнейшее место, ты сама всё увидишь.
И действительно, место оказалось пре-лест-ней-шим. Приток был из тех, что можно переплыть меньше, чем за три минуты. Со всех сторон его обступали вековые сосны, пушистые ветви которых надёжно скрывали всё, что находилось под ними, от солнечного света. Пение птиц ласкало уставший от городского шума слух, прохладный ветер окутывал разгорячённое тело, принося с собой какое-то долгожданное облегчение. Мне захотелось остаться в этом краю умиротворения навсегда, навеки, забыть о ежедневных хлопотах и заботах, никогда не предаваться страстям человеческим, никого не видеть и не слышать более всю жизнь, а лишь стоять на сырой, сочной, зелёной траве и думать о чём-то возвышенном и недоступном.
Вдруг Альбина подбежала к воде, остановилась у самого края, стянула через голову короткое ситцевое платьице и забежала в реку, несколько смутив меня своим поведением.
- Идём ко мне, - говорила она, маня к себе прелестными смуглыми ручками.
- Лучше останусь на берегу, - ответила я, - и как же запрет?
- Здесь нас никто не увидит, а пока мы будем идти из леса, успеем обсохнуть тысячу раз!
Я всё же не зашла в воду, так как боялась простудиться, да и не было желания идти по лесу с одеждой в руках. Вдруг нас кто-нибудь всё же заметил бы? Но Альбине, похоже, было плевать. Она ныряла, плескалась, визжала и смеялась, подобно маленькому ребёнку. С большим трудом мне удалось вытащить её из воды и заставить идти домой. Альбина фыркнула: "Зануда", но всё же послушалась.
Мы вернулись точно к обеду. Клавдия Петровна приготовила украинский борщ, сёмгу с рисом и яблочный пирог.
- Завтра приедет брат Альбины, - сказала её бабушка, когда выносила десерт с кухни, - будьте к нему добры, пожалуйста, и берите с собой везде.
- Ну почему мы должны возиться с ним?! - возмутилась Альбина.
- Потому что я так сказала, - отрезала Клавдия Степановна.
По моей подруге было заметно, что такая перспектива её расстраивает. Я не знала, каковы их отношения с братом, но уже тогда почувствовала что-то неладное. Чтобы развлечь её, предложила посмотреть "Крёстного отца". Мы взяли ноутбук Альбины, расположились на моей кровати и полулёжа смотрели кино.
- Вот это я понимаю голливудский фильм, не то, что сейчас клепают каждую неделю, - сказала Альбина за просмотром.
- Да, полностью с тобой согласна, - подтвердила я.
На экране показывали крещение племянника босса мафии.
- А почему ты так расстроена приездом брата? - спросила я.
- Он младше нас на полтора года, и быстро нам надоест.
Съев на ужин окрошку, мы отправились по комнатам. На этот раз я читала книгу полулёжа на кровати, однако следить за мыслью автора мне не удавалось, так как в голову вечно лезли мысли о брате Альбины. У него было красивое имя - Олег. Аля часто говорила о нём и показывала их совместные фотографии в социальных сетях. У него были чёрные, как беззвёздное небо, волосы, широкие плечи и поджарое тело. Я знала, что он занимался какими-то боевыми искусствами (я не сильна в их названиях) и что в свободное время пёк разные сладости - довольно необычное времяпрепровождение для пятнадцатилетнего юноши.
Вдруг в мою дверь постучали.
- Войдите, - крикнула я.
Дверь медленно открылась, и из коридора на меня сверкнули чёрные глаза Альбины.
- Мне скучно, - сказала она, приоткрывая дверь, - давай сыграем в карты.
Альбина достала из кармана синей шёлковой пижамы нераспечатанную колоду.
- Я не большой фанат карточных игр, - сказала я, - может, шахматы?
- Нет, я совсем не умею играть! Разные фигуры по-разному ходят, - отвечала она, - никогда мне не запомнить все эти хитрости.
- Ну, хорошо.
Потом к нам заглянула Клавдия Степановна, и мы втроём спустились в гостиную, где стали играть в преферанс. В тот вечер мне везло больше всех, а Альбине не везло совсем, потому спать она пошла в скверном настроении. После её ухода я ещё немного поболтала с её бабушкой, после чего тоже отправилась к себе. Чуть только моя голова коснулась пуховой подушки, я сразу провалилась в глубокий сон.
Проснулась необычайно рано, было около шести утра. Хотелось выпить чашечку кофе, но я постеснялась хозяйничать на кухне. Решив умыться, достала из своей сумки полотенце и зубную щётку и направилась в ванную, что была в конце коридора. Закончив утренний туалет, принялась рассматривать себя в зеркале. Ну и видок! На голове солома, под глазами круги, и, в довершение моего образа роковой женщины, красное лицо: должно быть, слишком долго вчера была под солнцем.
Не с того не с сего на первом этаже послышался топот, затем последовал смех. Я поспешила отнести свои банные принадлежности в комнату, но встретила по дороге Олега. Он был так хорош в белой футболке, контрастировавшей с его глазами и кожей, что я с трудом заставила себя перестать глазеть на него. "Красивая ночнушка" - бросил он мне и вбежал в комнату сестры с воплем: "А вот и я!". Олег был очарователен в своей невыносимости.
После плотного завтрака мы втроём отправились на задний двор. Я и Олег лежали на траве, а Альбина каталась на качелях. Ей с трудом удалось раскачаться, и теперь, набрав нужную высоту, она усердно двигала ногами и туловищем, чтобы удержаться.
- Вон то облако, - показывал Олег на нависшую прямо над лесом громаду, - напоминает мне корабль Аргонавтов.
Я всмотрелась получше, но на корабль оно ничуть не походило.
- Да, возможно, - ответила я, - но мне это облако больше напоминает кляксу на карточках психотерапевта.
Олег рассмеялся и повернул голову так, что ему стал виден мой профиль. Меня бесила маленькая горбинка на моём носу, которая, как мне кажется, портила всё впечатление о моей внешности, поэтому я сразу же повернула и свою голову - так мы смотрели друг другу в глаза. Взор Олега был бойким, дерзким, вызывающим, но я не хотела отводить взгляд первой, и мы, не сговариваясь, стали играть в гляделки.
- Может, покатаемся на байдарках? - предложила Альбина.
- Можно, - ответил Олег, продолжая смотреть на меня.
- Я не против, - сказала я, не переводя взгляда.
Я чувствовала, что скоро выиграю, но вдруг мне на ногу села бабочка, и я отвлеклась. Олег торжествовал (не меньше пяти раз, он повторил: "я победил"). Пока мы несли лодки к большой воде, он то и дело шутил, рассказывал о своих увлечениях и спрашивал о моих. Я любила стихи Лермонтова, Блейка и сонеты Шекспира, а он ненавидел поэзию вообще. Олег терпеть не мог путешествовать, а я хотела, чтобы работники аэропорта узнавали меня и спрашивали: "Куда на этот раз, мадам?". Я обожала The Beatles и Michael Jackson, а он никак не мог взять в толк, что в их музыке особенного. Он говорил о каких-то турбонагнетателях и вращении ротора, а я не имела ни малейшего представления, зачем они вообще нужны.
Очень смутно помню, что было вечером. У Альбины начала болеть голова, и она ушла к себе в спальню, оставив меня с Олегом наедине. Мы о чём-то болтали, а потом ему на глаза попалась верёвка, и он научил меня завязывать морской узел. Пока не стемнело, мы бродили в берёзовой чаще. Порой Олег кокетливо прятался за деревьями, иногда даже играл со мной в салочки - кончилось тем, что он повалил меня на траву, и пока мы лежали, его рука как бы невзначай была на моей талии. Я не сопротивлялась, Олег был мне симпатичен. После он качал меня на качелях, а когда стемнело, мы отправились к нему в комнату слушать музыку. Олег поставил диск с The Offspring, лёг на кровать и стал смотреть на карту звёздного неба, нарисованную на потолке. Я сидела в широком мягком кресле напротив него с закрытыми глазами и пыталась нарисовать у себя в голове образ моей умершей в начале лета сестры. Эта музыкальная группа ей очень нравилась, каждый раз, приходя из школы, она включала проигрыватель на полную громкость, а я злилась на неё, потому что это мешало мне заниматься. Я просила сделать тише, но она отказывалась до тех пор, пока я не разогрею ей обед. Иногда я могла прикрикнуть на неё, о чём сейчас очень жалею. Её звали Вероника, она была младше меня на пять лет. У моей сестры были длинные-предлинные прямые рыжие волосы, в которые мама каждое утро вплетала капроновые ленты. Их цвет всегда был подобран под её школьную блузочку или юбочку, а на лакированных туфельках никогда не было сбитых носов или царапин. Но она была не только красивой и милой, она была ещё и умной, и добродушной, и весёлой. С её кукольного личика никогда не сходила улыбка, а ярко-голубые глаза так нежно смотрели, что всё можно было ради Вероники сделать. Она была, ей-богу, такая хорошенькая!
- Эй, ты уснула там? - вернул меня в реальность голос Олега.
- Нет, - ответила я, - просто задумалась.
- О чём, если не секрет? - спросил он.
- О потрясающем кофе, который твоя бабушка варит каждое утро.
- Так, может, пойдём на кухню и выпьем по чашке?
- Нет, кофе на ночь пить вредно, - отказалась я, - лучше пойду-ка спать. Спокойной ночи.
- Спокойной ночи, - как-то уж чересчур грустно сказал он.
На следующее утро Альбина не вышла к завтраку. Клавдия Степановна сообщила нам, что она плохо себя чувствует, и попросила её не беспокоить. Олег подмигнул мне и улыбнулся, мол весь день мы будем предоставлены сами себе. Съели яичницу с беконом и выпили по стакану апельсинового сока, после чего принялись за шоколадный торт, украшенный сладкими вишенками. Олег всячески ухаживал за мной: отрезал и клал на тарелку куски торта, подливал напитки и предлагал лёд. Он старался быть галантным, что казалось мне очень милым.
Позавтракав, мы пошли на лодочную станцию в соседний посёлок, где взяли в аренду маленький катер. Олег отвёз меня на островок, на котором раскинул свои ветви высокий карагач. Там, в тени, нашёл приют вереск, и его нежно-сиреневые лепестки нервно подрагивали от малейшего порыва ветра. Ближе к реке растения становились всё ниже и ниже, а у самого края воды уступали место буро-жёлтому песку. С северной стороны росла мощная крапива, вступить в которую не пожелала бы и врагу.
Я пробралась к мощному стволу дерева и уже хотела сесть подле него, но Олег поймал мою руку и притянул к себе. Из моей памяти уже давно стёрся вкус его губ и запах его тела, но я отчётливо помню то тёплое чувство нежности, которое привязало меня к нему. Я благодарна Олегу, что мой первый поцелуй произошёл именно тогда и именно в том месте - сколько мне не приходилось целоваться потом, ни разу мне не было так спокойно и легко на душе.
Мы опоздали на обед; выслушав ласковые упрёки Клавдии Степановны, отправились в столовую, где нас ждал остывший куриный суп, большая лазанья и литовский квас, совершенно не похожий на обычный. Он был почти не газированным, что приятно удивило меня. На десерт бабушка Олега принесла нам яблочный пирог, который сводил с ума своим аппетитным запахом. Мой кавалер уминал его за обе щёки, изредка довольно поглядывая в мою сторону. Конечно, ему было приятно, что девочка постарше попалась в его сети.
После трапезы пошли в сад, где распустились красные розы. Я всматривалась в их совершенные, идеальные лепестки и думала о средневековых трубадурах, преподносивших эти цветы в знак страсти и вечной преданности своим возлюбленным, представляла, как они исполняли грустные песни под окном своей дамы сердца, когда на небосвод всходила луна. Каким поразительным мне казался факт, что в столь суровые времена могло появиться понятие куртуазной любви. На мгновение я вспомнила свою сестру, любившую читать сентиментальные книжки, в которых таинственный и благородный незнакомец влюблялся в главную героиню, но неумолимый рок, болезнь или война их разлучали.
- Альбина показывала тебе поле за лесом? - спросил Олег.
- Нет, не показывала, - ответила я, - а далеко оно?
- Не очень. Почему бы нам не пройтись туда?
И мы пошли. По небу мерно плыли маленькие кучевые облака, иногда заслонявшие собой солнце, отчего местность вокруг становилась причудливой: какой-то кусок земли был в непроницаемой для лучей света тени, но его со всех сторон окружал жар и беспощадное палящее солнце. Такие островки прохлады напоминали мне оазисы в пустыне, и мерещилось, что вот-вот на горизонте появится торговый караван, держащий путь в загадочные арабские страны.
Поле, куда меня вёл Олег, оказалось не таким уж и большим, как я себе представляла. Со всех сторон его обступали высокие берёзы, с чистыми белыми стволами, и, если честно, это самое место больше напоминало опушку в лесу. Трава на ней росла сочная, зелёная, высотой до моих колен. Мимо нас то и дело неспешно пролетали большие мохнатые шмели, спешащие занять место поудобнее на табаке, разросшимся среди берёз, по соседству с терновником. Где-то высоко, у самой макушки одной из берёз послышалась звонкая трель соловья.
- Ты помнишь, как начинается книга "Поющие в терновнике"? - спросил в тот же миг Олег.
Я удивилась - за сто лет не встретишь юношу, читавшего этот роман.
- Да, конечно, - ответила я, - с легенды о птице, что поёт один лишь раз.
- "Однажды она покидает свое гнездо и летит искать куст терновника...", - начал цитировать он.
- "Среди колючих ветвей запевает она песню и бросается грудью на самый длинный, самый острый шип", - подхватила я.
- И, возвышаясь над несказанной мукой, так поет, умирая, что этой ликующей песне позавидовали бы и жаворонок, и соловей", - продолжил он.
- "... и сам Бог улыбается в небесах".
- "Единственная, несравненная песнь, и достается она ценою жизни. Ибо все лучшее покупается лишь ценою великого страдания...", - закончил Олег и выжидающе посмотрел на меня.
- Дай угадаю, - сказала я, - из этой книги ты прочитал только эпиграф, заучил его и теперь таким образом обольщаешь девушек?
- Почему же только эпиграф, - улыбнувшись сказал он, - я осилил первую главу! Целую главу, представляешь? Много ли ты знаешь мужчин, способных выдержать такое?
Он вздёрнул свой аккуратный подбородок, мол смотри, какой я герой!
- Какая же ерунда эти ваши женские книжки, - прибавил он потом.
- Что ж, о вкусах не спорят. У тебя, наверно, весь шкаф забит Лукьяненко.
- Имеешь что-то против фантастики?
Я промолчала.
- Что ж, не будем затевать литературный спор - он затянется до второго пришествия.
- Верно.
- Наши разные предпочтения не могут помешать нам стать друзьями? - уточнил Олег.
- Друзьями - нет, - весело подтвердила я.
- Только друзьями?
- Только друзьями.
Мы легли посреди опушки, так что если кто и проходил бы мимо, то не увидел бы нас за густой стеной полевой травы и цветов. Земля в это время года мягкая, тёплая, но головой лежать на ней было всё равно неудобно, и тогда Олег предложил положить голову ему на плечо. Так мы и лежали, говорили о всякой ерунде, и я чувствовала, что мне хорошо с ним. Я всматривалась в синюю небесную даль, и зависть к птицам, что рассекают её взмахами своих сильных крыльев, прорезала моё сердце. Бойкие стрекозы иногда присаживались нам на ноги и руки, чтобы отдохнуть, и мы не прогоняли их. Июльская жара будто бы взяла выходной, и солнце нежно обнимало нас своими лучами, не причиняя ожогов. Изредка налетал лёгкий ветерок с реки, клонивший траву то в одну, то в другую сторону.
- У меня тоже проблемы с родителями, - сказал Олег, - отец изменяет матери с секретаршей, но они не будут разводиться в отличие от твоих.
- Откуда ты знаешь о моих семейных проблемах?
- Альбина не умеет хранить секретов, - усмехнувшись сказал он.
- А почему твоя мать не разведется с отцом? - спросила я.
- Решила сохранить семью ради нас.
Немного помолчав, он добавил:
- Не говори сестре, она ничего не знает.
Вдруг прямо над нами пролетел соловей, все пёрышки которого окрашены в однообразный бурый цвет, светлеющий на брюшке и плавно переходящий в белый. Такая маленькая, неприметная, простая птичка, но стоит ей только запеть, как всё замирает вокруг, вслушивается и радуется. Я помню, как папа вёл меня в первый класс через большой городской парк. Там тоже раньше жил соловей, который исполнил для меня песню в мой самый первый учебный день. А на следующее утро он уже улетел, наверно, на юг, но оттуда, видимо, не вернулся, и в парке теперь только воркочущие голуби и каркающие вороны.
- Когда мы вернёмся в город, не хочешь сходить со мной в кино? - спросил Олег.
- Можно, - ответила я, - не пора ли нам возвращаться?
Подходя к дому, я заметила, что с севера надвигались иссиня-лиловые тучи, предвещавшие страшную грозу. Отец Альбины и Олега успел забрать нас до начала ливня, и, несмотря на мои опасения, дорогу в город не размыло. Приехав к себе во двор, я долго не решалась зайти в свою квартиру, но чуть небо подёрнулось ночной мглой, мне позвонил осведомиться о моём местонахождении отец. Поднималась по лестнице, чтобы старый дребезжащий лифт не выдал моего приближения, медленно открыла ключом дверь и аккуратно просочилась внутрь. Голоса родителей доносились из гостиной - незаметно скрыться в своей комнате было невозможно.
- Как провела выходные? Чем занимались? - засыпала меня вопросами мама.
- Всё расскажу завтра, - старалась отделаться я, - очень устала и хочу спать.
Я думала, что чуть моя голова коснётся подушки, то сразу усну, однако валяться в кровати пришлось долго - все мысли вертелись вокруг Олега.
Глава 2
Близко к сердцу
На следующий день я собралась идти в книжный магазин на пересечении Проспекта с улицей Чапаева. Место это, как и Консерватория, вызывало во мне детский трепет. Магазин помещался в красивом старинном здании 18 века, сохранившим после реставрации один лишь фасад. На первом этаже продавались канцтовары, различные карты, плакаты и журналы, на втором - учебники, пособия и произведения классической литературы, на третьем проводились встречи с современными писателями и рекламировались их книги. Продавцов-консультантов почти не было - номер шкафа и полки, где стояла нужная книга, можно найти в электронных терминалах. В дальнем крайнем углу стояли удобные кресла, сидя в которых, посетители имели возможность прочесть несколько страниц и определиться с выбором. На время праздников книжный украшали различными гирляндами, декорациями и аппликациями, соответствующими теме события. Например, на День Защиты Детей владелец развесил на стенах рисунки учеников из соседней школы, окна разрисовал сценками из советских мультиков, а на последнем этаже устроил вечер с детскими писателями.
Я пришла за сборником стихов Бродского, который лежал в самом дальнем шкафу. При входе на второй этаж стоял огромный стенд, на котором большими красными буквами было написано: "Литературный конкурс среди покупателей". Не придав этому значения, двинулась к полке с нужной книгой. Проходя по коридору, между одиннадцатым и тринадцатым шкафом я заметила Олега. В руках у него была книга Харпер Ли.
- Вот, - сказал он, улыбнувшись, - нашёл на твоей странице в графе "литературные предпочтения". Решил прочитать.
- Это довольно мило, - ответила на это я, - раз уж мы встретились, можем пойти прогуляться.
|