Редкие фигурки хозяев, чинно гуляющие собаки на поводках.
Она весело носилась по искусственным лужайкам. Хвост вертелся, как сумасшедший в стремлении разом выразить свое дружелюбие этому миру: одиноким владельцам собак, независимым их питомцам, палящим лучам солнца и даже мне - унылому очевидцу едва ли не последнего прибежища братьев наших меньших в огромном мегаполисе.
Брошенное, бездомное существо.
Она почему-то не выглядела одинокой.
Именно поэтому она мне и понравилась. А ещё не было этих умильно-преданных собачьих взглядов глаза - в - глаза, подхалимажа - Эвтерпа не желала растопить чье то сердце. Она просто гуляла так, что в центре её интересов находился я. Нюхала ли она цветочек или стыдливо приседала в кустах - Эвти незримо сигнализировала всем окружающим, что она рядом со мной. Без поводка, но рядом. Я тогда ещё посмеялся про себя. Надо же, бездомная собака и одинокий человек ухитрились выглядеть вместе, гораздо убедительнее, чем настоящие собачники со своими питомцами.
После я вышел из парка.
Эвти подбежала.
Только сейчас взглянула в глаза. И опять, ни попытки вызвать сочувствие или выражения преданности - только вопрос: "Куда идем"?
Я присел. Погладил по короткой шерсти.
- Я, милая иду на работу. Ты - как знаешь.
Сказал, а потом подумал, что если бы она понимала человеческую речь, то расценила бы мои слова как приглашение.
Как ни странно, она именно так и поступила. Шла за мной до самой машины. Дождалась, пока усядусь. Отошла назад. Я вырулил со стоянки и поехал. Она побежала за машиной.
Мигающий зеленый, я успеваю проехать, но... плюс тридцать шесть в тени, асфальт плавится. Некстати вспомнилось, что собачий организм перегревается быстро.
Я остановил машину.
Вышел.
Она сидела, тяжело дышала. Ярко-красный язык подметал пол. Теперь в глазах вопроса не было. Только терпение. Сзади, как ни странно уже успела выстроиться очередь недовольно сигналящих. Я не мог больше обманывать самого себя. Сказал ей,
-Ты меня нашла. Я тебя никогда не брошу,- и открыл заднюю дверь.
Деловая часть города. Верхние этажи под конторы, нижние - закусочные. Небольшая площадь перед национальным банком. Здесь я работаю.
Я достал скрипку из футляра. Эвти старалась не смотреть в сторону ближайшей пиццерии. Редкие прохожие как обычно сторонились меня. Изгой среднего класса, вместо того чтобы работать пиликает старенькие мелодии. Да ещё и с собакой - наверное заразная.
Домой не хотелось. Дома, жена в нелепом розовом скафандре, нелепо дергалась по прихоти виртуальной реальности, возле нелепой коробки экрана. Это она называет работой. Нет, они называют это жизнью. Дети в виртуальных яслях, потом школах и совсем незаметно там же, в той реальности начинают работать. Смешные нарисованные человечки. Вместо рукопожатий - список ников. Неделями, месяцами ни одной живой души рядом. Интересно, если я не приду домой, Сонечка заметит? Конечно заметит. Ежевечерний тренинг - почему я не зарабатываю свою честную трудовую копейку как все нормальные люди. Я представил, как в ужасе кривится её рот; наяву услышал, как она кричит: "Что за тварь ты притащил в дом? Они же все заразные!"
Я собрал нехитрый скарб.
- Поехали-ка отсюда...
По дороге к машине мы купили две порции шаурмы.
-Куда глаза глядят, - пробормотал я.
Из города вела одна дорога. Скоростной тоннель в другой город. И ещё один. А потом ещё... Эвти спала на соседнем сиденье, мягко потянулась под моей рукой. Я опустил стекла, и машину наполнил забытый с детства запах моря. Дороги к побережью не было. Я оставил машину, Эвти радостно бросилась вперед. Футляр со скрипкой, стульчик, вот и все. В моих детских воспоминаниях морская бирюзовая волна ласково гладила протянутую руку, как шаловливый жеребенок вздымала пенную гриву на горизонте. Сегодня свинцовая вода мрачно обрушивалась многотонными кулаками - волнами на пляж. В воздухе стоял запах гнили. Но там, за моей спиной вставало солнце. И я достал скрипку, и незатейливая мелодия простым своим присутствием сгладила мрачные морщины моря, заставила гуляку ветер поутихнуть, вслушаться в мотив. А Эвти положила умную голову мне на колени, слушала внимательно.
- Вы играете для Афродиты? Сегодня она появилась не из моря...
Женский с хрипотцой голос. Я осторожно поставил скрипку на футляр. Мне на плечи легли руки.
-Не оборачивайтесь.
- Пока?
- Конечно...
- А вы случайно не работаете на дому в нелепом розовом скафандре? - такой чарующий смех в ответ.
- Ты устал, поспи. Вечером придут гости. Сыграешь для них.
Мы с Эвти остались в комнате, больше напоминающей бальную залу. Тяжелая люстра прямо над кроватью угрожающе нацелена в живот. Я набрал подушек и пристроился в углу - том, который выбрала собака.
- Милая, ты просто устала или чем-то недовольна?
Эвти лизнула мой нос, и я провалился в тягучую как болото дремоту.
На кровати уже лежал фрак, блестящие ботинки дополняли до совершенства мой образ безродного слуги. Мы с Эвти вышли в коридор, снизу доносился гул голосов. Девушка, скорее всего горничная чуть не сбила меня на повороте.
- Вы уже встали? Замечательно, вот ГиверЕт обрадуется, она уже всем о вас рассказала, да не представляете себе какой фурор вы произведете, с таким нетерпением даже великого рассказчика - находку Клары не ждали, а потом оказалось, что Карл его нашел, а Клара увела и Карл, до глубины души оскорбленный выходкой...-, девушка тащила меня по коридорам, какие-то портреты в рамках ухмылялись вслед. Эвти неохотно тащилась позади.
- Маэстро! Просим!!!
Я на сцене, прожектора бьют в глаза, но я чувствую, что там, внизу множество улыбающихся лиц обращено ко мне. Смычок, струны, мелодия. Потный, увешанный драгоценностями зверь внизу неистово бьет ладонями, но аплодисментов не получается. Внимание зверя уже занимает прокопченный кабаний бок, я слышу звон бокалов. Эвти ждет за сценой. Её хвост выражает то, что не смогли выразить сотни хлопков. ГиверЕт приносит пачку банкнот. Она оживлена, глаза сверкают сумасшедшинкой, помада в левом уголку губ немного размазалась.
- Ты чудесно сыграл, каждый вечер будешь получать столько. Кстати, суку мы отправим на двор. У меня целый питомник породистых псов, поверь, лучшего места для суки не найдешь. Она заливисто хохочет.
Не понимает, что музыка - всего лишь инструмент. Эвтерпа - душа. Я говорю,
- Значит, у любой порядочной суки должен быть питомник породистых псов?
- Денег будет больше - она резко обрывает свой уже не такой приятный смех. Ждет моей реакции.
- В конце концов, кто знает, к чему приведут наши отношения - она игриво строит мне глазки.
- Я же безродный, не мне с породистыми тягаться.
- Ты хочешь злом отплатить за добро? Так поверь, найдутся другие способы заставить тебя делать то, чего я желаю.
Мы с Эвти бредем по городу.
- Если не получилось на машине, давай попытаемся пешком - говорю я собаке, а та ласково трется носом о мою ладонь.
Город похож на крепость с множеством замков. Он построен так, что покинуть его можно только на машине, а дорога уходит под землю и выходит уже в другом городе. Это огромный лабиринт, основное предназначение которого заставить людей уверовать в его многогранность. Ведь, если город многогранен, значит, кроме него ничего нет? Я рассуждаю вслух. Я слышу шаги минотавра, учуявшего непокорного Тесея, только помыслившего об одномерности чуда природы.
-А король-то голый. А король-то голый! А король-то голый!!! - бормочу я, всё убыстряя шаги. Как хорошо, что меня ведет не нить Ариадны - живая Ариадна уверенно бежит впереди меня на четырех лапах. Мы пробегаем разваленные склады, помойки, покосившиеся сараи, выбегаем к огромному, судя по запаху, овощехранилищу. Эвти ныряет в приоткрытую дверь, несется сквозь многоэтажные полки, прыгает в какую-то кишку, похожую на мусоропровод. Я за ней. Недолгий полет, и мы вываливаемся прямо посреди поля. Мягкая пыльная дорога начинается прямо здесь. Ни намека асфальта. Эвтерпа уже гоняет кругами настоящую, живую бабочку. Где-то там, где дорога ныряет в зелень леса, пищит птичка. Я ступил на тропу.
К вечеру мы пришли в маленькую деревушку. Сели возле колодца. Мягкий аромат вечерней прохлады подсказал мелодию, и позабылось негодование, боль, страх утраты... только её голова на колене, только смычок на струнах. Я остановился, когда вязкая темнота начала хватать за пальцы. Открыл глаза. Люди. Они сидели кругом, держа на коленях масляные лампады. Усталые руки, растроганные морщинистые лица. Они ни о чем не просили, ничего не требовали. Они терпеливо ждали, продолжу ли я.
- Я устал, прошу прощения.
- Переночуй вон в том доме,- указал мне клюкой старик.
Горячий ужин, сеновал, а с утра заплечный рюкзак и новая дорога уже зовет вдаль...
Я удалялся все дальше на север, но как бы быстро я ни передвигался, молва всегда опережала. В каждой деревеньке на моем пути простые крестьяне собирались кружком у колодца и терпеливо ожидали моего появления. Сначала я выбирал незатейливые мелодии, после попробовал классику. А потом как будто что-то щелкнуло в моей душе, и пальцы задвигались по ладам в направлении, неведомом даже Эвтерпе. Чудные, неведомые мелодии, песни этих полей, леса, всей казалось бы неказистой, но такой наполненной ощущением бытия жизни - напевы, окружающие этих людей с детства просились, и оформлялись под моими пальцами.
Впервые за долгое время, я попытался играть стоя, но вернулась старая боль в колене. Хорошо хоть не мешала ходить, а просыпалась, только когда я стоял... или сидел, но здесь тепло головы Эвти растворяло и успокаивало волны удушающей боли.
Наступала зима. Я стал огромной стрелой, устремленной к неведомой цели. Стрелой, взбунтовавшейся против цели. Стрелой, которая нашла свое предназначение в том, что к звуку её полета прислушиваются попадающиеся на пути живые существа. Да нет, даже не предназначение. Я просто жил звуком. Идол города, требующий ежесекундного поклонения и жертв, этот спрутообразный монстр, имя которому прогресс, уже не мог дотянуться до меня своими щупальцами. Я радовался каждому вдоху, ощущению силы и нежности рук, сжимающих шейку и смычок; в одном-единственном шаге заключалась целая вселенная, и нельзя было найти подходящего ей перевода в терминах прогресса.
В деревне было тихо. Возле колодца меня ждал седой старик.
- У нас горюшко-горе - музыкант, уж такое горе, что не дай бог кому... здоровая девка ни с того ни с сего свалилась и чахнет с каждым днем. Уже и щек-то не осталось. Одна надёжа на тебя, чай не бревном придавило, а что-то с тонкими материями...- старик ушел вперед по улице. Эвтерпа уверенно бежала за ним, а я еле поспевал следом.
Темная комнатка. Натоплено так, что тяжело дышать. Из-под одеяла торчит один заострившийся нос.
- Открывай, старик окна, впусти дыхание ветра, дай уходящим лучам солнца поцеловать умирающую. И уходи. Не мешай мне играть так, как я никогда не играл, потому что я пою славу жизни, но и реквием смерти пускай будет во её славу...
Эвти осторожно опустила голову на моё колено. Почти скелет лежал передо мной. Лишь веки трепетали в такт, может быть последним вздохам. Нежная мелодия минора коснулась щек девушки, погасила последние краски. Но музыка лилась дальше, все быстрее, голова Эвтерпы стала тяжелее, вот уже и к девушке возвращается румянец, а мелодия любви к солнцу и ветру все настойчивее толкает, не дает уснуть, и овал щек округлился, а Эвтерпа уже невыносимо давит на колено, но радостное престо барабанит дождем по векам красавицы: - "Просыпайся, хватит хандры! Вдохни этот воздух!", и чудо происходит, и она открывает глаза, а глаза Эвтерпы закрыты, а голова её тяжела...
Девушка сладко потягивается, смотрит на меня
- Как давно я тебе хотела сказать...ты вечно не дотягиваешь верхнюю ля...