Лев Толстой часто ошибался. Практически всегда. Он страдал завиральными идеями, имея чуть ли не дюжину детей, был врагом секса. Ссорился почем зря с церковью, превратил черт знает во что Наташу Ростову, а бедную Анну Каренину и вовсе задавил паровозом. Ему казалось, что все счастливые семьи счастливы одинаково. Не буду спорить - лично я таких сроду не встречала. В вот насчет того, что все несчастные - несчастливы по-своему - тут уж извините. Наврал классик. Несчастливы все абсолютно одинаково. И по одним и тем же причинам. Не все, конечно, под поезд бросаются, это немодно. Да и в прошлом веке не было самым популярным способом решения проблем. Морду бьют - это бывает, хотя реже, чем следовало бы. Разводятся, делят детей и имущество. И начинают все сначала. Притом по абсолютно той же схеме, что описана бородатым классиком. Ищу я, ищу - где же в схеме изъян - и не нахожу. И никто не находит.
Начало, пропущенное, кстати, великим писателем, обычно лучезарно и безоблачно. Девушка томится, хочет проводить с любимым дни и ночи, стирать ему носки и подогревать ужин, поджидая с работы. Да и любимый непрочь поужинать. Слово за слово, свадебный марш, счастливые слезы на глазах родителей, долгожданные носки в чане с грязным бельем, наконец-то общим. На эту тему другие классики старались, те у которых романы на свадьбах кончались. Ну а дальше, ясное дело - скучновато писать. Молодая семья счастлива, вьет гнездышко на небольшом количестве квадратных метров или футов, заводятся ( в произвольном порядке) дети, домашние животные, бытовая техника, расширяются метры, появляются вокруг глаз морщинки, с завидным упорством пополняется носками, трусами и рубашками бак с грязным бельем. И тут - внимание, вступает классик. Не совсем молодая жена обнаруживает, что у мужа удивительно уродские уши. Или нос. Или характер. Одной героине, тоже из классики, казалось, что муж похож на лакея ( куда ж ты, милочка, раньше смотрела?) И приходит прозрение. Где-то есть настоящая жизнь. Настоящая любовь. Чувства, задушевные разговоры, лирическая переписка. И, обратите внимание, ни детей, ни опостылевших домашних животных. Спрос рождает предложение, и из туманного далека появляется Он. Немного уставший, слегка лысеющий, растративший свою жизнь черт знает на что, непонятый женой, разведенный или вовсе неженатый. Последнее предпочтительней, ни детей, ни алиментов. И уши у него нормальные, и недостатки лишь продолжение достоинств - и вот она, настоящая зрелая любовь, а не ошибки молодости.
Тайные встречи, переписка украдкой, бесконечные разговоры по душам. Господи, где мы были раньше? Среди кого мы жили? Нас ведь никто не понимал, душу никто и не пытался пробудить, никто о нас не заботился по-настоящему. Да и сами мы ни о ком не заботились - о ком было заботиться? Об этом ушастом, который кроме своей службы ( газеты, футбола, телевизора ) ничем не интересуется, и жене цветы последний раз дарил в день свадьбы? Или об этой толстой корове, которая только и знает, что болтать с подружками, вечно стонет, что ей никто не помогает по хозяйству, а сама и дом запустила, и детей только балует, вместо того, чтобы воспитывать. Да еще вместо того, чтобы стимулировать мужа к творческой деятельности, норовит пристроить его помойку вынести, картошку почистить или детьми заняться. Дети, понятное дело, сволочи, подростки, плевать хотели на родителей, норовят только что-нибудь урвать. Да и вообще, чем этих, старых детей отмыть, легче новых нарожать, этих неправильно воспитывали, и не в той семье. По поводу детей - расхождения некоторые с классиком, но общая схема остается верной.
Итак, жизнь заполняется. Встречи с привкусом горечи, потому что коротки, потом ожидание, тревога, тоска разлук, неодолимые преграды, привкус опасности. Потом разоблачение, малоприятная процедура раздела квадратных метров, детей и домашних животных, кое-какие события и поступки (в том числе и собственные), о которых совершенно не хочется вспоминать. И наконец - воссоединение любящих душ. Конечно, детям при этом немного не повезло, но кто ж об этом думает!
Дальше, естественно, вьется новое гнездышко, грязное белье летит в новый бак, болеют и плохо учаться новые ( или старые) дети, ваза все реже пополняется цветами, и вдруг выясняется, что у нового мужа также нет страсти к жене, как и у старого, и к тому же какой-то подозрительной формы уши. Да еще, оказывается, он храпит. Мало того, он зачем-то постоянно общается с бывшей женой, и проявляет неумеренный интерес к старым детям, которые раньше занимали его куда меньше.
Насколько мне помнится, у Вронского было все в порядке с ушами. По-моему, он был лысеват. И полысел бы совсем, не оборви Анна великий роман - в литературном смысле - своей истерической встречей с паровозом. Я ж говорю - паровоз там лишнее действующее лицо. Наврал нам классик, надурил, дидактикой увлекся. Все проще и скучнее - стареет Вронский, лысеет, толстеет, скоро генералом будет, за обедом обсуждает с Анной скачки, лошадей - и все всерьез, всерьез, как будто и правда ее это интересует. И детей за семейным столом уже трое, и гимназист Сережа наносит визиты к матери, от него пахнет табаком.
- Сережа, ты куришь!
- Что Вы, маменька, лишь иногда, от переживаний, что Вас вижу редко..
А лысина Вронского предательски краснеет от бокала сухого вина, и одышка опять же, не к лицу генералу без одышки. И что только в нем находит эта актрисочка - как бишь ее - не за деньги ведь любит - этот жмот пяти копеек не даст, а она у подъезда часами простаивает... Впрочем, это совсем другая история, ненаписанная классиком, хотя и развивающаяся по тому же сценарию. Ведь все счастливые семьи счастливы одинаково...