Николай Петрович был не просто взбешён. Он был вне себя от негодования - так сказать будет вернее.
Такси остановилось метрах в двухстах от шлагбаума, проехать дальше можно было разве что на танке. Шофёр, бросив недобрый взгляд исподлобья, наотрез отказался тащить чемоданы по сугробам. Буркнул только что-то вроде:
- Сами нагородили огород, вот теперь и разбирайтесь...
И, оставив Николая Петровича с Анжелой на снежной обочине в окружении кучи чемоданов и пакетов, отбыл восвояси.
- Это неслыханно! - возмущению Николая Петровича не было предела, - Что эта быдлятина себе позволяет! Вот, говорил я шефу, доиграемся мы в эту их демократию!
И, красочно сдобрив своё отношение к "долбаной демократии" порцией отборного мата, обратился к жене уже почти ласково:
- Анжела, девочка моя, ты не запомнила номер этого хамла? Завтра, завтра же он вылетит у меня с работы! Его даже в гавновозку теперь не возьмут!
- Чёрт знает что! - продолжил он через минуту, опуская во внутренний карман пальто мобильный телефон, - Ни один номер не отвечает, как вымерли! Подожди, дорогая, сейчас я этого консьержа за ухо приволоку. Я ему устрою сладкую жизнь!
Николай Петрович, скользя дорогими итальянскими туфлями по снегу и неуклюже переваливаясь, засеменил узкой тропкой меж высоченными сугробами к широким дверям парадного подъезда элитной многоэтажки...
- И Сашка тоже своё получит! Распустился за месяц, скотина, совсем страх потерял, - думал Николай Петрович, садясь на заднее сиденье очередного такси. Он, Николай Петрович Баринов, уважаемый человек, старший помощник Главного Советника Высшего Государственного Комитета, едет на работу в тачке, будто заурядный начальник отдела какого-нибудь министерства! Видано ли такое!
Сашка - Александр Александрович Бойцов - майор ВДВ в отставке, верой и правдой служил у Николая Петровича охранником-водителем вот уже добрый десяток лет. Никогда прежде Сашка не имел ни одного замечания, что, разумеется, придавало ситуации ещё более непонятный оттенок.
- Что за дьявольщина! - уже скорее не возмущённо, а недоуменно шипел Николай Петрович, сжимая в ладони платиновый "Верту", - ни одна зараза не доступна!
Какой бы ни набирал Николай Петрович номер, каждый раз ответом ему был официальный женский голос, замученно соболезнующий Николаю Петровичу в том, что его вожделенный собеседник выключен или находится вне зоны действия сети. Лишь изредка его обнадёживали протяжными гудками на другом конце воображаемой линии связи, но эти надежды неукоснительно угасали где-то в интервале между пятнадцатым и двадцатым сигналами.
- Что, никак? - ухмыльнулись в зеркале заднего вида широкие усатые щёки таксиста, - А нынче, господин хороший, многим с такими "игрушками" никак. - усатые щёки на миг обернулись и кивнули в направлении строгого блеска алмазных граней в ладони Николая Петровича. - Или ты не местный?
- Занимайтесь-ка своим делом, уважаемый, - нервно бросил Николай Петрович, - Смотрите лучше на дорогу.
- Ну-ну... - философски изрёк водитель и умолк.
На дорогу, честно сказать, смотреть было совсем без надобности. Километровая пробка наглухо вклинилась в узкое горлышко длинного тоннеля. Казалось, под напором задних автомобилей она, расширяясь, впивалась в стенки горловины всё сильнее, наотрез отказываясь "выстреливать" с противоположной стороны.
- Да, это тебе не с Сашкой по встречке под мигалку... - тоскливо думалось Николаю Петровичу. Убийственно-синий аккомпанемент проблесковых маячков и леденящее душу кряканье спецсигнала всегда предельно ясно давали понять толпе смердов, кто на дороге главный. - Но не в метро же мне, в конце концов! Такого позора я не переживу...
- Нет, тут точно что-то не так. - слегка успокоившись, попытался он подключить к объяснению непонятных странностей свой аналитический мозг.
Но что могло случиться в стране за месяц? Революция? Переворот?
- Бред!
Нарядные флаги празднично улыбаются с фонарных столбов, приветствуя день Защитника Отечества. Президент подмигивает флагам в ответ с фасадов домов.
- Всё нормуль!
Его, Николая Петровича, сняли с должности? Тоже бред. Ещё больший, можно сказать, бред. Вообще нонсенс! На нём, на Николае Петровиче, полжизни страны завязано. Вокруг него, Николая Петровича Баринова, всё-всё-всё, почитай, крутится.
- Бред...
Месяц, целый месяц не было Николая Петровича в стране. Долгий месяц. И такой, в то же время, короткий! Сладкий. Сла-а-аденький... Его медовый месяц.
Первый раз в жизни потерял Николай Петрович голову. Это ж только подумать! Молодая, совсем соплячка, сумела вскружить голову ему - ему, Баринову! - государственному мужу, великому и ужасному. Да он дольше вертит и играет людскими судьбами, чем этой несмышлёной очаровательнице лет отроду! Казалось, ничто на свете не сможет затронуть те невидимые, почти начисто атрофированные потаённые струны его закалённой подковёрными играми души.
Поначалу, в первую свою встречу с юной длинноногой блондинкой Николай Петрович совсем было принял её за проститутку. Так нет же. Анжела - да, точно - Анжела. Так и в паспорте написано - Анжела. Вот смеху было!
Как ей это удалось? Его, примерного семьянина с двумя детьми! Развести с женой... А потом 3АГС, ресторан, дорогие подарки, это вот свадебное путешествие на тихоокеанские "необитаемые" острова...
Острова, кстати, и в самом деле необитаемые. Кроме прислуги из этих черномазых "папуасов" на сто морских миль вокруг - ни одной живой души. Только он и красавица Анжела на всё огромное десятикомнатное бунгало. Единственное жильё на километры ослепительно-белого крахмально-скрипучего песка в обрамлении кокосовых пальм. Вот это жизнь! Никакой тебе сотовой связи, проклятого телевизора, ненавистного интернета, покушающихся на его нечаянную сладкую свободу! Конечно, всё это можно получить через спутник, но Николай Петрович всем чудесам современных коммуникаций сразу сказал своё решительное "нет". Всё, баста! Не каждые пятьдесят лет в жизни случается любовь - отстаньте все! Только море, белый песочек и... сладкое. Целые длинные тропические ночи сладкого! С его девочкой. С его, только его и более ничьей на всём белом свете сладенькой молодой женой.
Нет, разумеется, шефу он преподнёс ситуацию в совершенно ином свете. Ну да он на это мастер. Всю жизнь, почитай, учился под происходящее нужную "базу" подводить. А иначе - какой же он, к чертям, политик! Впрочем, с шефом договориться было несложно. Это ведь для всех они начальник и подчинённый, а на самом-то деле они с Вольдемаром со школы ещё кореша. И как Вольфыч его перед президентом отмажет - уже не его, Баринова, забота. Хотя, тут сомневаться не приходилось: Шириновский кого хочешь словоблудием за пояс заткнёт.
Странности начались уже в аэропорту.
- С прибытием! - воодушевлённо произнёс пограничник в окошке и смерил Николая Петровича взглядом, каковым односельчане обычно встречают деревенского дурачка, - А чего вернулись, Николай Петрович? Забыли, никак, чего?
Таможенник, наградив Николая Петровича той же сочувственно-умильной ухмылкой, лишь махнул рукой, отпуская их с Анжелой на все четыре стороны даже не притронувшись ни к чему из их многочисленной поклажи. Медленно перебирая ногами в спонтанной очереди на выход в зал прилёта, Николай Петрович заметил, как таможенник с напарником что-то весело обсуждают, то и дело косясь лукавым взглядом в их сторону.
- Совсем оборзели! - подумалось Николаю Петровичу. - Эх, это тебе не при "трёхпалом" в прежние времена. Прилетел бы сейчас правительственным бортом, ни одна собака и тявкнуть не посмела бы.
К вниманию электората ему совсем не привыкать. Его яркое волевое лицо частенько мелькало в выпусках новостей. Но обычно люди, случайно встретив Николая Петровича, либо серьёзнели лицом, поспешая удалиться на безопасное расстояние, либо, напротив, с заискивающей улыбкой, как бы невзначай норовили притереться поближе.
Эти же наглецы откровенно пялились на него, будто на поддатую уличную девку или на орангутанга с бананом за решёткой зоопарка.
Теперь эти странно молчащие телефоны! Ещё перед вылетом Николай Петрович пытался вызвать в аэропорт свою служебную "Ауди". Но ни Сашка, его шофёр, ни вообще кто-либо из правительственного гаража не отзывался, хоть ты тресни!
Гы-ы-ы, - послышалось вдруг за спиной, - Гля, слуга народа, собственной персоной.
Двое бомжеватого вида у окна, ничуть не стесняясь, тыкали в него грязными пальцами.
- На автобус спешит, небось. Гы-ы-ы...
- Да что ты! Их благородиям в автобусах душно, им "Аэроэкспрессы" подавай.
- Ага, щас, поди, персональный вагон подадут.
- Ну дак, с мигалками!..
- Гля, гля, как глазищами зыркает! Ковровую дорожку, небось, ищет...
- Ага, бегущую...
- Точно, до перрона до самого...
На самом деле Николай Петрович отчаянно крутил головой, до самой последней минуты надеясь, что это просто чей-то неудачный розыгрыш. Что сейчас из-за стойки выскочит широко улыбающийся Сашка с букетом шикарных роз, поздравит с прибытием и, схватив в охапку ворох чемоданов, могучим торсом проложит им с Анжелой дорогу к машине у центрального входа в этой вонючей толпе плебса. Но время шло, а никто не спешил к ним с букетом...
Смирившись с поражением, Николай Петрович подошёл и стойке вызова такси.
- Хорошо, ожидайте в зале, в течение часа машинка будет. - с дежурной улыбкой на смазливом личике посулила девушка в окошке.
- Что! Какого часа! Мне нужна машина немедленно! И самая лучшая, слышите!
- Извините, пожалуйста. У нас временные трудности с водителями. Мы сделаем всё возможное. Вы поймите, другим людям тоже нужно ехать. Мне очень жаль, но Вам придётся дождаться своей очереди.
- Ты, овца крашеная! Ты знаешь, кто я такой?!
- Я полагаю, Вы гражданин нашей страны, - с трудом сохраняя самообладание, отвечала девушка. - Сожалею, но если Вы иностранный подданный, Вам сперва необходимо поставить штамп в паспорте на стойке миграционной службы.
- Ведите себя прилично, гражданин. - строго ответствовал полицейский на яростные требования Николая Петровича навести порядок на вверенной тому территории. - Девушка ведь Вам ясно объяснила что к чему, так? - молодой сержант выразительно постукивал резиновой дубинкой по широкой ладони, - А за оскорбления я Вас самого могу привлечь к ответственности. Скажите спасибо, что эти молодые люди Вас не слышат, - он кивнул в сторону двоих оборванцев у окна, - Я думаю, они бы не поленились написать на Вас заявление...
Город за окошком такси тоже казался странным. Столица напоминала исполинскую шахматную доску. Темные квадраты до самого асфальта очищенных территорий в одних местах и глубокие, по пояс, белые сугробы по соседству. Какой великан организовал эти таинственные "шахматы", для Николая Петровича оставалось загадкой. У одной из таких белых "клеток" такси, наконец, остановилось. Николай Петрович едва узнал правительственное здание.
- Твою дивизию! Это снежная крепость или Государственный Комитет?! - грохнул он в сердцах дверцей машины.
- Чёрт знает что! - выдохнул Николай Петрович, неизвестно к кому обращаясь. То ли к сдающему задним ходом по снежной колее таксисту, то ли к одинокому человеку с лопатой на заснеженной площади перед Комитетом, то ли просто в пространство. А может, даже к самому господу богу, кто знает.
- Валентин Митрофанович, что же это? - воскликнул он, заметив коллегу из соседнего Департамента, бочком пробирающегося по скользкому тротуару в направлении огромного серого здания Комитета.
- А-а, дружище, приехали... - пряча удивлённые глаза, почти равнодушно отозвался Валентин Митрофанович Алексеев, по комплекции походивший на шефа Николая Петровича и почти не уступавший тому в полемическом мастерстве и задоре. Мимолётно приложив указательный палец к губам, Валентин Митрофанович заговорщицки кивнул Николаю Петровичу и так же, бочком, поструился по узкому расчищенному "руслу" дальше.
- Посторонись, чурка нерусская! - зло сказал Николай Петрович, проходя мимо мужичка с лопатой, неторопливо гребущего снежную крошку, едва не уронив мужичонку в высоченный сугроб. - Говорил я, говорил им, что эти гастарбайтеры нас до апокалипсиса доведут!
- Ты кого это чуркой назвал, ты, очкастая рожа, а? - завопил мужичонка, срываясь на дребезжащий фальцет и замахиваясь лопатой, - По сопатке давно не получал, жид пархатый?!
- Кто, я жид? - никак не ожидавший такого яростного отпора, пролепетал Николай Петрович. Но, сразу взяв себя в руки, добавил немного увереннее, - Да я даже не еврей. У меня отец юрист! Ты что, слепой?
- Это ты лучше зенки разуй, падла! Я по-твоему, на гастарбайтера похож? - казалось, яростные лучи из ярко-голубых глаз небритого сивого дворника лазером прожигают Николая Петровича аж до самой селезёнки. - Вы ж сами, суки, всех чуреков поувольняли. Ну? Что? Бери лопату и херачь теперь, а?! А? Нет? Вот и не выёживайся, гнида!
- Так! Что здесь происходит? - неожиданно подошедший полицейский грубо схватил занесённую для удара руку Николая Петровича и отработанным приёмом закрутил ему за спину.
- Ты охренел, ментяра! Звание? Фамилия?! Ты мне, сука, погоны сегодня же в зубах в кабинет принесёшь! На коленях! А уже там я тебе их в глотку вобью. Вместе с зубами... Уй, уй... Отпусти, гад!.. Больно-о-о!
Заслышав скрежет ключа в замке, Николай Петрович открыл глаза.
- Вот дела! - про себя удивился Баринов, - Только чуть смежил веки и, надо же, провалился... Но постой, если это всего лишь сон, то почему я в камере?!
В широко распахнутую металлическую дверь вошли двое. Впереди уверенной поступью шагал лысый майор с огромной связкой ключей в волосатой руке. Чуть позади, слегка подпрыгивая и преданно глядя в бритый затылок майора, семенил Шириновский. Николай Петрович не сразу узнал шефа. Тот имел весьма жалкий вид. Куда подевалась его вальяжная велеречивость?! Пришибленным щенком волочась за огромным полицейским, Вольфыч беспрестанно повторял:
- Не извольте беспокоиться, господин майор, не извольте беспокоиться...
- Ну и что с того, что в стране давно не был? - выговаривал Шириновскому майор, - За месяц успел законы забыть? Вы ведь говорите, он юрист у вас. Стыдно, господа!
- Стыдно, господин майор, да, стыдно, ему стыдно, господин май... - снова залебезил Шириновский.
- А раз стыдно - заплатит штраф! - решительно оборвал майор лепет Шириновского, - Чтобы впредь неповадно. Ишь, надумал - при исполнении! - жирный, наподобие сардельки, палец майора взмыл к потолку, - Офицера полиции оскорбить! Забирайте своего субчика. И чтоб наперёд ни-ни! В камере сгною!
- Что это было, Вольфыч? - растерянно вопрошал Николай Петрович, забегая впереди Шириновского и пытаясь поймать его шныряющий по сторонам взгляд, - Что вообще вокруг творится?!
- О, Николай Петрович! Здравствуйте! - как ни в чём не бывало обрадовалась Валентина, завидев своего начальника входящим в приёмную. - Загорели-то как, постройнели! Вылитый мачо!
Валентина, пухлая девица лет тридцати, уже пятый год работала при Баринове секретаршей, сменив на этом посту тётю Соню, опытнейшую канцелярскую крысу, ведавшую всеми потаённым секретами Высшего Государственного Комитета. Легче было, наверное, сказать, какими тайнами верховной власти тётя Соня не владела. Она и дальше продолжала бы служить делу центрального аппарата и всего отечества, но жестокий артрит неумолимо ускорил её выход на заслуженную пенсию. Точно в положенный срок.
А Валентина, молодая трещотка, родственница кого-то там не слишком высокого из смежной канцелярии, с тётей Соней могла посоперничать ну, разве что, в искусстве заваривания кофе. В делах она, к сожалению, не блистала. Зато Валентина отлично преуспела в той области, в которой тётя Соня в силу преклонного возраста и прогрессирующего артрита никак не могла помочь сгорающему на службе вдали от приличного женского общества Николаю Петровичу. При прежней жене Николай Петрович ежедневно пользовался расположением и особыми умениями своей секретарши. Не собирался отказываться Николай Петрович от оздоровительных процедур и впредь. Все же прекрасно понимают: жёны жёнами, а работа превыше всего!
- После, Валюха, после! - раздражённо отмахнулся Николай Петрович и, оставив недоуменную секретаршу с медленно стекающей с лица улыбкой наедине, стремглав ворвался в кабинет. Плотно притворив за собой обе дубовые двери и швырнув на стол портфель, Николай Петрович грохнулся в кресло.
Тяжело выдохнул.
Затем ещё немного посопел обиженным ёжиком, не нашедшим однажды в положенном месте блюдца с молоком.
Здесь, наконец, он сможет собраться с мыслями и решить, кто именно сошёл с ума: он или окружающий его мир. Его блуждающий, немного растерянный взгляд на секунду остановился на чёрном прямоугольнике в углу кабинета. Осенённый неожиданной догадкой, Николай Петрович приподнял рукав пиджака.
- Двенадцатый. Сейчас всё узнаем...
И пошарил под массивной столешницей в поисках пульта...