Аннотация: Девятый век. Бренислав Вежицкий и Хазарский Каганат.
Пестрый
красно-желтый хорезмийский ковер весенней степи ловит взгляд и
размывает его, навевая спокойствие и угодные Предвечному мысли. Малые
птахи, высматривая букашек, перепархивают меж цветков, счастливо не
ведая скоротечности бытия и совсем не пугаясь одиноко стоящего
всадника.
Страж северного
порубежья тарханбек Борух бен Шимон задумчиво покусывал сорванную
травинку, удобно устроившись в седле и наблюдая за порхавшей около
него пичугой, вовсе даже не замечая приближавшегося к нему всадника.
Молодой княжич Бренислав, старший сын Улеба Вежицкого, что в земле вятичей,
горячил коня, то нервно вздергивая узду, то посылая его вперед
каблуками сапог. Шагов с сорока Бренислав привстал на стременах и
закричал:
- Уходи, Барук-туркан!
Борух с видимым сожалением оторвал взгляд от пташки, как раз нацелившейся на
певшего свою скрипучую песнь кузнечика, и с досадой посмотрел на
крикуна. Чуть тронув коня, он неторопливо подъехал к Брениславу и
спокойно сказал по словенски:
- Здравь будь, Улебович! Эта земля под рукой кагана. Хочешь воевать -
воюй за Эрец Козарим, а не против него. Уводи своих, княжич.
Будущий князь Вежицкий вскинулся в седле:
- Со мной больше двух тысяч воев, мы размечем тебя!
Тарханбек понимающе кивнул и, прищурившись, посмотрел на близкий полет зяблика.
- Сегодня хороший день, чтобы умереть, - отстраненно сказал он. - Что
ж, быть сече.
Борух
поворотил коня и неторопливо порысил к своему отряду. Далеко за
холмами едва заметной дымкой поднималась пыль - это малый булгарский
род, поднятый с утра дозорными, нахлестывал коней, уходя от набега
вятичей.
"Две тысячи", - размышлял тарханбек. - "Много больше, чем говорилось в
послании шада. А у меня три сотни. Из них тархан всего пять десятков.
Полторы сотни молодежи, не отслужившей еще и первого пятилетнего
срока, да приданная сотня огузских копейщиков. Ничего, не самая
тонкая нить румской богини судеб".
- Лжет княжич. Улеб Вежицкий отпустил с ним только младшую дружину. Это
полторы сотни конных кметей, да боевых холопов почти пять сотен.
Швейский хирд Мальмерка - восемь десятков. И охочих людишек сотни
четыре. Итого - чуть больше двенадцати сотен. Швеи, холопы и охотники
биться будут пеши.
Борух
выехал на вершину пологого холма, наблюдая за строившимся войском
вятичей. В центре ромейскими и франкскими бронями ярко блестел
швейский хирд. По его краям пестрели ряды
прочих пешцев. С обеих сторон строй замыкали по полсотни конных дружинников. Сам
Бренислав с пятью десятками всадников оставался позади, направляя и
подбадривая воинов.
На
взгляд тарханбека, Улебович чрезмерно растянул боевые порядки,
пытаясь охватить хазарский отряд. Слегка вогнутая линия воинов
в длину насчитывала не менее трех сотен
шагов. До вершины холма, на котором стояли хазары, оставалось еще
около пяти сотен.
Резкий
вой сигнальной стрелы ушел ввысь. Первые десятки хазарской молодежи
вынеслись на поле и порысили вдоль ватажных рядов, разогревая коней и
подбрасывая в воздух пучки травы. Время от времени раздавался
басовитый хлопок тетивы и спустя пару мгновений ветер доносил жесткий
стук стрелы о дерево щита. Или не доносил. Тогда словенский воин
отшатывался, хватаясь за пробитое плечо, или припадал на колено,
снимая тяжесть с простреленной лодыжки.
Иногда
десяток выхватывал сабли и с залихватским свистом летел на вятские
порядки. В последний момент, когда, казалось, сшибка уже неминуема,
хазары по крутой дуге уходили обратно. В ответ хлопали луки, но
стрелы, даже догоняя конников, отскакивали от пластинчатых доспехов
или вязли в толстом войлоке конских попон.
- Дядька
Лют, дядька Лют, сейчас вдарят! - белобрысый юнец нервно сжал копье,
вытянув шею и через головы всматриваясь в несущихся почти на него
всадников.
Стоящий
слева от него воин, опирающийся на длинную рукоять топора,
снисходительно буркнул:
- Не, Митря, пока просто пужают, - и тут же вскинул щит, заслоняясь от
падающих от солнца хазарских стрел.
Борух
внимательно наблюдал за поведением бренковичей. Кто отшатывается при
приближении всадников, сбиваясь в неорганизованную кучу, а кто -
сдвигает ряды, выставляя частокол копий. Лицо тарханбека сохраняло
невозмутимость, обе руки спокойно лежали на луке седла.
- Грек, - позвал Борух.
Стоявший неподалеку гибкий чернявый воин подъехал к беку. Звали его Георгиос,
и был он потомком византийских колонистов, переселившихся несколько
десятилетий назад в Самкерц, который они, по старой памяти, называли
Таматархой. Несмотря на молодость Грека, серебрянные бляшки, нашитые
на его пояс, говорили о многом.
- Выводи
своих... - Борух чуть улыбнулся, - скоморохов. Смотри, левее швеев
шагов на сорок. Следом за Умаром.
Грек тряхнул смоляными кудрями и блеснул белозубой улыбкой:
- Понял, бек. Покажем им паноптикум.
Георгиоса в отряде любили за веселый нрав и прощали ему многое, в том числе и
любовь к ромейским словечкам, вставляемым по делу и без него.
Частенько шутили, что Грек и сам не понимает значения доброй половины
этих слов.
Умар ибн-Мушараф, командир огузской сотни вопросительно посмотрел на
тарханбека.
- Правое крыло. Пять десятков, - ответил Борух на невысказаный вопрос.
Умар коротко кивнул и направился к кружившим за холмом всадникам своей
сотни.
- Тармах! - подозвал Борух убеленного сединами тархана. - Правое крыло,
конные. Бери два десятка.
Два
десятка хазар, просчитавшись, прошли в опасной близости - шагов
пятьдесят - от всадников левой руки Бренислава. Да еще, обернувшись,
закидали дюжиной стрел. Конники, не сдержавшись, кинулись вдогон
посечь наглецов. Настигли их в доброй сотне шагов от пешцев. Хузары,
как ни странно, поворотились и закруговертила конная сшибка.
Уловив
движение комонных брениславичей, Борух, обернувшись, махнул Умару и
из-за холма на рысях выметнулась полусотня огуз, набирая ход. Солнце
тускло блестело на черненых доспехах, на верхушках конусовидных
шлемов покачивались плюмажи из птичьих перьев, еще выше реяли султаны
конских хвостов, закрепленных на длинных четырехметровых пиках. В
сотне шагов от вятских порядков огузы единым движением опустили
копья, поднимая коней в галоп.
На поле
чаще захлопали луки и три десятка хазар, гарцевавших перед порядками
левой руки, дали последний залп в зенит, заставляя поднять щиты,
заслоняясь от летящих сверху стрел. Закинув луки в налучи и обнажив
сабли, хазары пустили коней вдогон огузам.
- Господи Иисусе... - забормотал Дмитрий, мешая словенскую речь с
ромейской. - Кирие элейсон...
Таранный
удар гузар был страшен. Щитники первой линии выносились вместе с
двумя-тремя стоявшими сзади. Огромные черные лошади проламывали
грудью строй пешцев. Иногда длинное жало пики, пройдя насквозь
первого воина, дотягивалось до груди следующего.
Митря упер древко в землю, как рогатину, и сжался в комок, зажмурившись.
Черный вихрь закрутил, выворотив из руки копье, и покатил кубарем.
Поднявшись на карачки, Митря, промаргиваясь, успел увидеть, как с
падающей лошади росомахой соскочил гузар. Как дядька Лют с хеканьем
рубит топором. Как он отшатывается, пытаясь десницей нащупать рукоять
ножа. Как удар оковкой гузарского щита опрокидывает Люта навзничь.
Ахмету не везло. Сначала в чекан проиграл почти дирхем, потом это... Шел он
третьим слева. И когда уже был проломлен строй вятичей, и его пика
пронесла щитника на пять шагов назад, обломав древко... Вот тогда его
Фархад, деливший с ним и переходы, и водопои... Вот тогда Фархад,
будь благословенна судьба над его конским Ирием, напоролся грудью на
копье, выставленное каким-то чудом уцелевшим пешцем. Пролетев несколько шагов, Фархад стал заваливаться. Ахмет еще ругался словами,
не приведи услышать Всевышнему, а тело уже заученно освободилось от
стремян и, оттолкнувшись от крупа, взмыло над землей.
Приземление
вышло удачным - на ворочавшегося оглушенного воина. Пятки сапог
привычно ударили, гася прыжок (под ногами влажно чавкнуло),
выхваченная сабля описала полукруг. Щит, подставленный под удар
дюжего топорника, спружинил. Но топор вятича, в последний миг чуть
изменившего удар, пробил щит на ладонь выше умбона, завязнув в
войлочной подкладке. Ахмед рванул щит на себя, заставив воина на миг
потерять равновесие, и резанул саблей по подставленному плечу.
Топорник отшатнулся, выпуская оружие. Встречный удар ребром щита под
бороду, ломая гортань, бросил вятича навзничь.
Тот, кто
стоит над нами, толкнул Ахмета прыгнуть вперед, перекатываясь через
щит с застрявшим в нем топором. Удар в спину настиг огуза уже в
прыжке. Костяные пластины, нашитые на доспех, раскрошились, гася
удар. Толстые войлочные наплечники не пропустили холодное железо
топора. Правая рука мгновенно онемела, едва-едва не выпуская саблю.
Перекатившись
и вкруговую отмахнувшись щитом (что-то сухо треснуло на уровне
колен), Ахмет вскочил на корточки и, увидев замах воина, выпущенной из ромейской баллисты стрелой метнулся вперед, окованным
налобником целя в лицо противника.
Ключицу
опрокидывающегося вятича перечеркнула блестящая змея сабли и молодой
хазарин слегка придержал лошадь. Пришла вторая волна. Ахмет, привычно
закинув за спину щит, здоровой рукой ухватился за заднюю луку седла и
вспрыгнул на круп лошади.
Пройдя
насквозь пешие порядки, огузы резко взяли вправо и, пока хазарские
десятки довершали начатое и подбирали своих раненых, в клинки ударили
в спину конных кметей, рубившихся в двух сотнях шагов от войска.
Через миг всё было кончено, оставшемуся десятку дружинников удалось
прорваться к своим порядкам.
Две
сотни левой руки Бренислава перестали существовать. Убитых было,
конечно же, значительно меньше - десятков пять-шесть. Но с
простреленной ногой или распоротым плечом топором особо не помашешь.
Да и пережившие ужас хазарского наскока мало что соображали. Молодой
княжич метался на фланге, пытаясь восстановить нарушенные порядки.
Вышедшие
из боя хазарские десятки быстрым аллюром шли за холм, там
пересаживались на заводных лошадей, перенимали пики взамен
изломанных, пополняли колчаны. Коноводы, ловко поймав брошенную узду,
гоняли бурно дышащих коней по кругу, успокаивая их.
В те
минуты, когда хазары терзали сотни левой руки Бренислава, на другом
фланге одна из лошадей неторопливо рысившего десятка, то ли попав
ногой в какую-то нору, то ли поймав шальную стрелу,
покатилась кубарем. Скакавший за ней воин не успел ничего сделать и
полетел через первого. Третий попытался остановиться, но лошадь так
дала задом, что не удержавшийся в седле хазарин вылетел рыбкой,
перемахнул первых двух и замер, раскинувшись.
Десяток,
словно не замечая свалившихся, скакал дальше. Испуганные лошади
упавших потянулись следом. Строй вятичей, до которого оставалось не
больше полусотни шагов, качнулся, выпуская два десятка охотников,
чтобы прикончить наглых хузар, так неуклюже выплясывавших прямо перед
боевыми порядками. Двое хазар, с трудом поднявшись, склонились над
лежащим и, подхватив того под руки, потащили, прихрамывая, в свою сторону.
Охотники
бежали резво. Сейчас набегут на хузар, посекут. Трое. Всего лишь трое
супротив двух десятков. Тридцать шагов осталось, двадцать... Хузары
вздернули своего третьего, становя против набегающих вятичей. Тот,
мотая башкой, тупо смотрел на находников. Сабли показались в руках.
По две у каждого. По две? Оберучие?!
Первая
пятерка вятичей отшатнулась назад, оставив троих корчиться на земле,
зажимая посеченные конечности. Блескучими стрекозиными крыльями сабли
мельтешили в хузарских руках, не давая приблизиться, рубануть сплеча.
Словно большое шестилапое насекомое ворочалось, отбиваясь от толпы
нападавших мурашей. Еще десяток выметнулся из строя. Хузары
постепенно отступали, связывая сечей брениславичей.
Командир
конной полусотни правой руки кинул два десятка перенять хазарских
конников, идущих на выручку своим пешцам.
В этот
момент на поле тяжелым галопом вылетели огузы - все, оставшиеся в
седле. Конные дружинники княжича, заслышав отчаянный крик командира,
тормозили, поворачивая и спеша сбиться воедино, но уже не могли
успеть. Копья с треском взметнули султаны, закрепленные на древках. В
два мига в степи пышно расцвели десятки белых цветков. Конница правой
руки Бренислава Вежицкого перестала существовать.
Одновременно
с этим четыре десятка тарханов врубились в самое разрежение пеших
порядков - под основание клина, вытянутого Греком из рядов вятичей на
свою тройку. И огузы, пройдя конных дружинников, выскочили в тыл
построения и, поворотя коней, ударили на вятичей рядом с тарханами,
окончательно отсекая фланговые сотни от центра.
Рассыпавшиеся
по полю хазарские десятки беспрерывно осыпали стрелами центр
брениславичей, заставляя плотнее смыкать ряды и не оставляя ни
малейшей возможности прийти на помощь своим избиваемым сотням.
Молодой
княжич, поздно увидев происходящее на правой руке, рванулся было
туда, но даже его отчаянный удар во главе оставшихся конников уже
ничего не мог изменить. Пешцы правой руки под непрерывными наскоками
хазарской конницы постепенно отступали в степь, всё дальше отрываясь
от основного войска. Под рукой Бренислава еще оставалось до сорока
десятков воинов и бронированный кулак швеонского хирда. Однако,
практически лишенные конницы, под непрерывным обстрелом лучников они
были обречены. Ударить в лоб проклятым турканам? Но много ли воинов
добежит по ровному полю под убийственным ливнем стрел? Да и примут ли
хузары бой или раздадутся в стороны и расстреляют вятичей из луков?
Приняв
решение, Бренислав хрипло скомандовал и прерывистый звук рога
перекрыл шум битвы.
***
Тармах,
расшнуровав куртку, растирал ушибленное в рубке плечо и,
прищурившись, наблюдал за быстро уходящими за холмы остатками ватаги
вятичей. Тарханбек послал дозоры проследить за ними на десять
фарсангов, но можно было не сомневаться, что у молодого княжича на
многие годы пропала охота воевать Эрец Козарим. В памяти тархана
всплыло растерянное лицо Улеба Вежицкого - тогда еще совсем юного
князя - когда почти двадцать лет назад под ударами хазарских сотен он
за три четверти часа лишился половины своей дружины. Того урока
хватило надолго, хватит и сейчас.
***
Марфинский
летописец (по Клементьевскому списку) [л.10 об.]
В лето
6354 (846 г.) приде Врениславъ въ Вежице къ отцю своему Оулебу и поча
ему молвити "хощю на поганыхъ Козаръ ити". И реша ему мужи
смысленеи "не кушаися противу имъ яко мало имаши вои". Он
же рече имъ "имею отрокъ своихъ пять сотъ иже могуть противу
Козары стати". Тако же реша оуншии Оулебе "аще ся ты боиши
Козаръ но мы ся не боимъ сихъ бо избивше и поидемь в землю ихъ и
приимемъ все грады ихъ"
И посла
Оулебъ противу Козары сына своего Вренислава с маломъ дроужины.
Врениславъ же събра вои многы и храбры и Вятиче и Чюдь и Варягы изъ
заморья яко зовутся Свее друзии же Оурмани. И поиде Врениславъ съ ими
на козарьскую землю.
И
изыдоша Козаре противу имъ. Воевода же ихъ бе Барукъ Тоурканъ.
Врениславъ же посла передъ собою въ стороже Микифоре иже словяше
мужьствомъ. Тако же и Барукъ Тоурканъ послаша стороже свои. И
въстерегоша Микифоре и объступиша и въбиша его и сущая с нимъ ни
единъ же избы от нихъ но вся избиша и много зла створивьше. И поидоша
полци козарьские аки борове и не бе перезрити ихъ.
Наоутрея
изълезоша Козаре на сечу противу Врениславу и начаша крепко боротися
и бится. Козаромъ же стрелами бещисла стреляющимъ и одолеваху Козаре.
Се оувидевъ Врениславъ яко крепчее брань належить и самъ изъ полцев
изииде с маломъ дроужины и сретоша множьства вои козарьскые. Быша же
Козаре в силе тяжьце и многомь множьствомь и бысь межи ими сеча
велика. И ножи резахоуся с ними и стрелы омрачиша светъ.
И
оубояшася Барукъ Тоурканъ и побегоша. И бежаща Козаре и гнаша е
Врениславе до реке Итиля. И секоша ихъ нападше на полъкы ихъ и оубиша
от поганыхъ Козаръ четыре тысящи и инехъ бещисла воеводъ козарьских
избьени быша.
Взяша
Врениславъ полона много. Отроци его изооделеся суть оружьемь и порты.
И рече Врениславъ вое своимъ "любо с Козары миръ створити".
И совокупя вое ста полъкы Врениславе и отиде онъ от Козаръ. И посла
Рагуила своего тысячскаго миръ створити.
***
Кордовский
аноним. [ф.8 л.20]
Тарханбек Борух бен Шимон сообщает шадтарханбеку Шломо бен Иосифу.
Ияра месяца второго дня сего года моим отрядом перехвачена ватага
наследного княжича Бренислава сына Улеба Вежицкого числом до
1200 воинов в составе:
- младшая дружина - до 150 комонных кметей
- боевых холопов - до 550 пешцев
- швеонский хирд хевдинга Мальмерка - до 80 воинов
-
иных охочих людишек - до четырех сотен.
В
результате происшедшей сечи ватага Бренислава была частично
уничтожена, в том числе <пала> практически вся младшая дружина.
Остатки вятских войск <общим числом> до пяти сотен отступили в Вежицу.
Мои
потери составили 38 убитыми, 136 ранеными, в том числе 18 -
тяжело с выводом из службы.
Поименный
список, счет добычи и полона <за подписью> отрядного рахдонита
рава Бецалеля прилагаю к донесению.
Считаю
целесообразным направить посольство к Улебу Вежицкому для
подтверждения мирного договора.