Четвертую пусковую снесло прямо при мне. Невидимая фреза прошлась по боку станции, срезая ажурное переплетение антенн, по пути сковырнув нарост пилонов пусковой установки БЧ-4. Автоматика вовремя схлопнула мембраны люков отсечения, но кессонкой все равно шарахнуло так, что на миг почудилось, будто глазные яблоки выскочили прямо сквозь окуляры визора.
Захлопнув забрало шлема и щурясь от рези в глазах, я нажал подбородком тангету переговорника. В мониторе появился командир базы флаг-майор де Грасси - в отутюженном парадном кителе, к которому не прилипло ни единой пылинки. Уголок рта командира чуть заметно кривился в свойственной ему бесстрастно-скучающей манере. И офицерский стек столь же привычно похлопывал по голенищу сапога.
Словно и не было этих кошмарных часов, словно всё только начинается: будто еще ревет, выворачивая желудок, баззер боевой тревоги и голос дежурного навигатора, срываясь на фальцет, дублирует бегущие в правой части монитора строки: "шестнадцать кораблей, из них восемь класса линкор... восемнадцать кораблей... двадцать четыре..." И ты, не успевая испугаться, натягиваешь скафандр, крутишь задрайки наплечников и все равно не веришь, что это уже всерьез, это уже не бесконечные, сидящие в печенках, тренировки. И что не хлопнет по забралу стек де Грасси и не рявнет в шлеме ненавистное "Отставить, малёк" с обычными презрительными интонациями бесящегося от безделья баронета, сосланного на богом забытую орбитальную батарею за какие-то прегрешения.
Но от этого бесконечно далекого прошлого нас уже отделяет четыре часа времени и восемнадцать жизней. Четыре часа, наполненных дробными рапортами боевых частей, гулом непрекращающейся стрельбы, криками в переговорник и борьбой за живучесть станции. И восемнадцать жизней одна за одной, восемнадцать потухших маркеров на планшете командного пульта. Остались лишь два огонька. Командира станции и мой.
Де Грасси чуть повернул голову и в хрустале монокуляра, закрывавшего левую глазницу, на миг отразилась панель мониторов рубки. Я невольно подобрался и с легким удивлением понял, что пытаюсь одернуть комбинезон прямо сквозь скафандр.
- Господин флаг-майор, - сипло пролаял я, слизнув каплю крови с губы, - четвертый пускач уничтожен, на третьем клинит поворот, но стрелять можно. Только оператора нет. Разрешите мне?
Командир надменно дернул уголком рта. Мне на мгновенье показалось, что сейчас прозвучит проклятое "Отставить, малёк".
- Отставить, малёк, - невозмутимо бросил он и небрежно ткнул куда-то стеком, отчего по всей станции завыли колокола громкого боя. - Аварийная эвакуация.
У меня аж в селезенке зазудело, так захотелось двинуть этому напыщенному болвану. Всё зря! Восемнадцать жизней! Станция достанется узкоглазым, а этот самодовольный ублюдок спустится на планету не просто целым и невредимым, но и "настоящим героем"!
На бегу к секции спасательных капсул я с неописуемой сладостью представлял, как хрустнет под моим кулаком челюсть де Грасси, как он будет отфыркиваться кровавыми пузырями и отплевывать крошево зубов, как я наступлю на отлетевший в сторону офицерский стек и он громко треснет под ребристой подошвой ботинка...
Но секции спасательных капсул не было. Вернее, никто бы не решился назвать так металлопластовую мешанину обломков - результат прямого попадания калдарской торпеды. Я зажал тангету вызова и перекинул на монитор рубки картинку с камер шлема.
- В медблок, - незамедлительно отреагировал командир. - Готовность - две минуты.
Медблок, по сути, представлял собой гигантскую спасательную капсулу, которую можно при необходимости спустить на планету вместе со всем находящимся в нем оборудованием и пациентами. Беда в том, что запаливание пиропатронов для отстрела блока происходит снаружи. Одним из нас двоих. Я даже догадывался кем именно. И мне потом уже не удастся впрыгнуть в "отходящий последний фиакр".
Как я ни торопился, надсаживая дыхалку, а де Грасси уже прохаживался перед люком медблока, раздраженно поигрывая стеком. Не успел я остановиться, как стек уже обидно хлопнул по забралу и из шлемофона презрительно рявкнуло: "Живее, дохлятина! Марш в блок. Бегом!". Я рванул было к люку, но тут же недоуменно тряхнул головой и развернулся в сторону командира, вернее, попытался развернуться. Он собирался отстрелить отсек сам?! "Бегом, я сказал!" - рыкнул флаг-майор и хорошенько пнул меня пониже крестца, придавая ускорение в сторону диафрагмы люка.
И вот тут-то я ему врезал. Хорошо врезал, с разворота, от всей души. И за бесконечные ночные побудки, и за издевательское "отставить, малёк", и за вечное презрение его, за морду холеную, надменность баронскую, и даже за проклятый стек офицерский. И за всех ребят тоже врезал, кто сам не успел. Скотину эту высокомерную аж приподняло слегка. И даже послышалось, как сладко хрустнула челюсть.
А потом я закинул обмякшего де Грасси в медблок, задраил люк и отстрелил пиропатроны. Подобрал отлетевший в сторону стек и, похлопывая себя по бедру, понаблюдал, как гигантская спасательная капсула уходит в сторону планеты. Затем устало встряхнулся и тяжелой трусцой направился в сторону реакторного отсека станции.