Виктор Чуклинов, отрезанный от звуков внешнего мира наушниками, отреагировал на прикосновение и, повернув голову, посмотрел на жену, губы которой двигались. Мысленно вздохнув (ну, что опять надо), он сдвинул наушник с правого уха и услышал конец фразы:
-...кофе и сигареты, но ведь так нельзя, с твоим гастритом надо нормально кушать, а ты с утра ничего не поел и сразу к компьютеру.
-Вика, о чем ты говоришь, - эмоционально взмахнув руками, сказал Виктор, откатившись на стуле от стола, - мне через две недели надо сдавать роман в издательство, а я только половину написал. Ты вот меня отвлекла на пять минут, а это примерно пятьдесят слов текста.
И снова придвинувшись к столу и возвращая большой круглый наушник на место, уже категорично закончил:
-Принеси кофе и не отвлекай меня.
Пока глаза, привычно увидев строчки на экране монитора, возвращали сознание в мыслительный процесс, правая рука потянулась к полупустой пачке сигарет. В какой-то степени жена была права - боль в животе, как раз в области желудка, стала уже достаточно привычным явлением, но сейчас об этом думать было некогда. И главное, когда он возвращался в свой мир, боль отступала, оставляя его один на один с героями романа.
Прикурив, Виктор с удовольствием вдохнул дым и оставил сигарету в углу рта. Звуковое сопровождение стало привычным фоном, которое ничуть не мешало - песни Нау, вошедшие в его жизнь в конце восьмидесятых, стали сейчас просто жизненно необходимы для создания других миров. И уже не так важно, о чем поют Бутусов с Кормильцевым, ритм их песен уводит сознание в правильном направлении.
Пальцы привычно вернулись к клавиатуре, и Виктор снова прогрузился в созданный им мир.
Виктор Чуклинов считал себя писателем с шестнадцати лет, но только сейчас через двадцать лет его первый роман был издан десятитысячным тиражом. Этот успех окрылил его, придав творческому процессу некую нездоровую эйфоричность: держа в руках умопомрачительно пахнущий фолиант в твердом переплете, он мысленно поклялся себе, что сделает все, чтобы в ближайшие полгода-год стать известным писателем, по произведениям которого создают фильмы и телесериалы, имя которого часто появляется на страницах газет и журналов. И во имя этой цели он ничего не пожалеет. Условия для этого были - с издательством был заключен договор на следующий роман, идея этого романа была уже давно выстрадана, сиди, пиши и твоя мечта станет явью. И Виктор, забыв про отдых и здоровье, трудился, как проклятый.
Виктория поставила чашку с крепким кофе на стол и удрученно посмотрела на мужа. Втайне от мужа она все пять лет совместной жизни сомневалась в том, что у него что-то получится. Когда она увидела изданную книгу, она радовалась вместе с ним, но недолго. То, что происходило с мужем в последние месяцы, ей сильно не нравилось. Отгородившись от неё наушниками, он перестал замечать все вокруг, проводя все время у компьютера. Он нормально ел один раз в день, вечером, да и то, когда механически бросал пищу в рот, тупо смотрел в пространство, невпопад реагируя на её слова. За день он выкуривал две пачки сигарет и выпивал около десяти чашек крепкого кофе.
Виктория, вздохнув, посмотрела, как муж поднес чашку ко рту, сделал глоток, и снова сунул дымящуюся сигарету в рот. Долго так продолжаться не может.
Праздник общей беды - это просто когда
Наступает действительно большая беда
И все, что в тебе, то как в общей беде
И это всех нас достойно вполне
В какой-то момент Виктор понял, что сидит у монитора и тупо смотрит в него. Сколько он так сидит, и почему он теряет время? Вслушиваясь в слова песни, он прислушался и к себе. И понял - боль в животе, усилившись, вернула его в этот мир. Боль, от которой хотелось согнуться пополам и, забыв обо всем, лежать в ожидании облегчения.
Виктор наклонился вперед и замер - сейчас это пройдет. Такое уже бывало, сильно заболит и быстро пройдет. Надо только подождать. Пытаясь отвлечься, он стал подпевать за следующим треком (Казанова, Казанова, зови меня так, мне нравится слово в этом городе женщин, ищущих старость), но боль постепенно нарастала.
Подкатила дурнота, и Виктор, с трудом сдерживаясь, сбросил наушники и побежал в сторону туалета.
Виктория, сидя у телевизора, увидела, как муж, зажимая рот рукой, промчался мимо. Она вскочила и бросилась за ним, уже предчувствуя беду. И оказалась права: Виктор, сидя на корточках, извергал в унитаз кровавую кашу.
-О, Господи, - пробормотала она, в то время как тело уже делало то, что делать было необходимо. Метнувшись в комнату к телефону, она дрожащими пальцами набрала 03 и срывающимся голосом сообщила диспетчеру необходимые сведения. Затем побежала обратно к мужу. Виктор сидел, опершись спиной на стену, и его бледное лицо было красноречивее любых слов.
-Как ты? - спросила Виктория, и, не дожидаясь ответа, добавила, - я вызвала скорую помощь.
-Немного лучше, - ответил Виктор шепотом.
Через десять минут врач скорой помощи, оценив состояние больного, вынес вердикт - желудочное кровотечение. Вика подумала, что случилось то, чего она боялась, о чем говорила последние дни, но он её не слушал.
В машине скорой помощи она сидела рядом с ним, держа за руку, смотрела на бисеринки пота на лбу, бледное лицо с закрытыми глазами, периодически переводя взгляд на спокойное лицо доктора и равномерно капающий раствор в капельнице.
Потом было недолгое ожидание в приемном отделении, и, когда из смотрового кабинета вышел врач, полный коротко стриженый мужчина, она бросилась к нему с немым вопросом на лице.
-Надо оперировать, - коротко сказал врач, равнодушно скользнув взглядом мимо, и ушел.
Виктория, ожидавшая совсем другого отношения к себе, стояла в больничном коридоре, готовая одновременно разразится проклятиями и разрыдаться. И не сделала ни того, ни другого. В коридор на каталке выкатили Виктора. Она шла рядом с каталкой по больничному коридору, и, всматриваясь в его лицо, услышала, как он тихо сказал:
-Моя недописанная книга ...
Операция продолжалась три часа, и все это время Вика просидела в приемном отделении на твердой кушетке. Она передумала все возможные ситуации дальнейшего развития событий от благоприятного исхода операции с последующим выздоровлением и правильным образом жизни (уж этого она от него добьется всеми правдами и неправдами) до абсолютно неблагоприятного и даже теоретически невозможного варианта. И представив себя вдовой, - всего лишь на миг, и сразу отогнав от себя эти мысли, - она даже всплакнула.
Когда в приемном отделении появилась девушка в белом халате и назвала её фамилию, Вика уже была готова ко всему. Она встала с кушетки и, увидев улыбку на лице девушки, облегченно вздохнула.
-Все нормально, Чуклинова, ваш муж уже в реанимационном отделении, если завтра его переведут в общую палату, то тогда вы сможете увидеть его. Позвоните завтра, а сейчас идите домой.
Вчерашний день не сегодняшний день
На мягких подушках не въедешь в вечность
Ты повесишь на стул позабытую тень
Моих присутствий и влажных приветствий
Услышав знакомую музыку, Виктор открыл глаза.
Белый потолок. Боль в горле, мешающая дышать. Словно чужое, непослушное тело. Скосив глаза, Виктор увидел висящий в воздухе флакон, от которого к нему тянулась трубка.
Он в больнице. Все сразу встало на свои места. Он болен, а его мечта не осуществится. Он пролежит здесь все то оставшееся до сдачи рукописи в издательство время, и его уже изданный роман будет первым и единственным. И издатели, и читатели быстро его забудут - с глаз долой, из сердца вон.
Виктор захрипел, пытаясь выразить свои эмоции.
-Что, дышать хочешь? - сказало лицо, возникшее над ним. - Сейчас.
Вытягивающая боль в горле и Виктор закашлялся, вдохнув самостоятельно.
-Молодец, - одобрительным тоном сказал голос. - Дыши.
Успокоившись, Виктор подумал, что сейчас бы покурить и повернул голову в сторону. Черное окно, значит, сейчас ночь. На кровати у окна лежало тело, прикрытое простыней. Ритмично работающий громоздкий аппарат закрывал изголовье кровати от него, поэтому он не знал, с головой закрыто тело простыней или нет. Учитывая работающий аппарат, хотелось думать, что человек на соседней кровати жив. Повернув голову в другую сторону, Виктор увидел источник музыки - маленький радиоприемник на стене (сейчас из динамика пел БГ, что тоже было довольно-таки неплохо).
-Ну, как себя чувствуешь? - спросило его вновь возникшее перед ним лицо. Виктор сфокусировал взгляд. Узкое лицо с кругами под глазами, короткие взлохмаченные волосы, улыбка, - лицо располагало к себе, и Виктор, попытавшись улыбнуться в ответ, сказал:
-Хорошо.
-Ничего не мешает дышать?
-Нет.
-Нигде ничего не болит?
Виктор прислушался к себе и ответил:
-Живот болит.
-Ну, после такой операции, конечно, будет болеть.
-После какой операции? - спросил Виктор, но лицо уже исчезло. Он попытался приподнять голову, чтобы увидеть, куда делось лицо, но не смог. И еще Виктор не понял, мужское или женское лицо было только что рядом с ним.
Мысли снова вернулись к недописанному роману, и от осознания своего бессилия, он чуть не заплакал. Как же так, почему? Теперь, когда до осуществления мечты оставалось так мало времени, он лежит здесь неподвижным бревном. Его тело не могло так подвести его - сколько себя помнил, он никогда ничем не болел. Много всякого было в его жизни, и его организм всегда работал, как часы - четко и безостановочно. И именно тогда, когда он должен оставить свой след в вечности, эти часы сбились, отбросив его к исходной точке, к безвестности.
Если это проделки Бога, он проклянет его.
Если это судьба, он будет бороться с ней до конца.
Если есть шанс, даже самый малюсенький, он сделает все, чтобы довести самое важное дело его жизни до закономерного конца.
Виктор попробовал пошевелить правой рукой и не смог. Только пальцами, но и это было хорошо. Сейчас он вернет контроль над своим телом, встанет и пойдет. У него нет времени валятся здесь.
Кто сказал что бесполезно
Биться головой о стену?
Хлоп на лоб глаза полезли
Лоб становится кременным
Очень вовремя. Виктор, улыбаясь, бормотал слова песни (зерна отольются в пули, пули отольются в гири, таким ударным инструментом мы пробьем все стены мира) и подтягивал к себе руки, преодолевая непонятное сопротивление. У него возникло ощущение, что руки были привязаны. Виктор, напрягая все мышцы, боролся со своей слабостью и с теми путами, что сковали его тело (из нас теперь не сваришь кашу, стали сталью мышцы наши).
Первый успех, освобожденная правая рука, придал ему дополнительных сил (здесь выращивают денно ах гороховые зерна, собирают зерна вместе, можно брать и можно есть их), и Виктор, преодолевая боль в животе, приподнялся на кровати, опираясь на локоть.
В большой комнате было шесть кроватей, три из которых были заняты. Мерно работали два аппарата искусственного дыхания, яркое освещение от ламп и Нау из радиоприемника (хлоп стучит горох о стену, вот мы вырастили смену).
Виктор освободил левую руку и выдернул иглу из вены. Перевалил свое тело на бок, сморщившись от острой боли в животе, и (обращайтесь гири в камни, камни обращайтесь в стены, стены ограждают поле, в поле зреет урожай) - прямо в лицо полетел бетонный пол, погружая сознание в темноту.
И там, в кромешном мраке, он стал самим собой. Ощущая свое тело послушным, Виктор встал и пошел вперед. Пусть вокруг полная темнота, он найдет выход отсюда. Доберется до своего компьютера, и будет работать. Его будущий бестселлер ждет его.
Чуть вытянув вперед руки, он шел, начиная прокручивать в голове сюжетную линию романа. Взобравшись на первое препятствие и нащупав рукой деревянную поверхность, он толкнул её. Дверь не открылась, что его несколько удивило. То, что это дверь, не было никаких сомнений. Толкнув еще раз, он, чуть не засмеявшись, понял, - надо не толкать, а тянуть. Потянул за дверную ручку, и свежий ветерок приятно взъерошил его волосы.
Теперь уже совсем близко. Он шагнул вперед, и - полетел. И не удивился этому. Он всегда знал, что он может летать, просто боялся пользоваться этим своим умением. Это же понятно, что так он быстрее доберется до дома. Летать оказалось до умопомрачения приятно, - Виктор чувствовал, как его держит воздух, который окружал его со всех сторон. И то, что глаза ничего не видят, это сейчас неважно. Он телом чувствовал, что небо везде, а земля где-то в бесконечной нереальной дали, и в этом прекрасном ощущении был только один недостаток. Как бы замечательно не было ему сейчас, он не должен зависать в этой нирване. Дело всей его жизни ждало его, и тратить время некогда.
Виктор целеустремленно направил свое тело в правильном направлении, и, влетев в окно своей квартиры, завис у компьютера. На мониторе был незаконченный пасьянс. Виктор улыбнулся, - опять Вика начала раскладывать пасьянс и не закончила.
Сев за стол, Виктор придвинул к себе клавиатуру и мышь, закрыл пасьянс, нажав на кнопку "нет" в ответ на желание программы сохранить игру, и, водрузив на голову наушники, вернулся в свой мир.
Как бы то ни было, сейчас он был счастлив. И первые аккорды трека Нау, как та последняя капля, ввергающая его "я" в блаженное состояние.
Виктор, вернув свернутый файл, и, не глядя на клавиши, бездумно подпевая шепотом, созерцая в мониторе действие романа, продолжил работать над своей недописанной книгой.
Эта музыка будет будет вечной
Эта музыка будет вечной
Если я заменю батарейки
Если я заменю батарейки
Виктория, вернувшись домой, не могла ни есть, ни спать. Походив бесцельно из угла в угол, она постояла у окна, вглядываясь в темноту. Затем подошла к рабочему столу мужа. На мониторе яркие фотографии их совместной жизни сменяли друг друга. Пепельница, полная окурков, неприятно пахла. Давно остывший кофе в чашке.
Вика, готовая заплакать, решительно отогнала от себя мрачные мысли. Выкинула в мусор окурки, помыла пепельницу и чашку. Приготовила себе кофе и села к компьютеру. Она разложила пасьянс, пытаясь отвлечься, но, перекладывая карты с места на место, постоянно в мыслях возвращалась к своей жизни.
Когда муж стал другим? Когда издали его первый роман, или еще раньше? В первые годы совместной жизни он садился к компьютеру и писал не более двух часов в день, да и то, не каждый день. Он был обычным человеком - ходил на работу, вечером они вместе ужинали и смотрели телевизор, в выходные ходили в кино и по магазинам. Когда он, дописав первый роман, долго и безуспешно пытался пристроить его в разные издательства, она видела, как болезненно он это переносил. Но и тогда он был нормальным человеком, пусть и с неудовлетворенными амбициями. С ним можно было говорить об обычных вещах, обсуждать последние новости и их ближайшие планы.
Наверное, он изменился именно тогда, когда шестнадцатое по счету издательство прислало положительный ответ. Он радовался, как маленький ребенок, получивший давно желанную игрушку. И все чаще стал садиться к компьютеру, мотивируя это тем, что теперь, чтобы стать известным писателем, он должен писать много.
"Плох тот графоман, который пишет для самовыражения, пряча свои произведения в стол, и который не мечтает стать известным писателем, - говорил он, - хочешь оставить след в мировой литературе, пиши каждый день, чтобы твоя очередная книга издавалась хотя бы один раз в год".
Последние месяцы он почти весь день сидел у компьютера, совершенно не слушая, что она ему говорит, и, не замечая её.
Пасьянс не складывался. Она вздохнула и разложила новую игру.
Вика вздрогнула. Она почувствовала, как в области сердца что-то кольнуло. И не боль, а предчувствие. Интуитивное предчувствие того, что все плохо. С Виктором.
Не задумываясь, она схватила телефонную трубку и набрала номер больницы. Длинные гудки, которые казались бесконечными. Когда, наконец-то, на том конце девичий голос сказал, что это приемное отделение, она, уже зная, что все плохо, обречено спросила:
-Я хотела узнать, как состояние больного Чуклинова? Его днем прооперировали и положили в реанимацию.
-Девушка, это приемное отделение, а не справочное, завтра звоните туда и узнавайте.
-Пожалуйста, - умоляюще сказала Вика. - Пожалуйста, скажите мне, что с ним.
-Господи, девушка, ночь уже, имейте совесть.
-Ну, пожалуйста, - уже плачущим голосом, сказала Вика, - скажите мне, что он жив.
-Марина, Лена, - крикнула девушка, отложив телефонную трубку, - вы что-нибудь знаете о Чуклинове?
Вика, прижав трубку к уху, вслушивалась в голоса на том конце, которые были далеки и еле слышны, но она услышала ответ на вопрос.
-Да это как раз тот мужик с послеоперационным делирием, который сиганул из окна реанимации, и которого реаниматологи только что подняли обратно в коматозном состоянии, - сказал голос Марины или Лены.
Дальнейший разговор Вика не стала слушать. Бросив трубку, она, забыв обо всем, выскочила в ночь в домашних тапочках и халате.
В наступившей тишине на экран монитора вернулся свернутый вордовский документ, по белому полю которого с безумной скоростью побежали строчки, словно тот, кто набирал текст, имел десять рук. Скрепыш в правом верхнем углу экрана изумленно округлил глаза и поднял брови. А из наушников, лежащих на столе, послышались звуки.