Аннотация: Это странный сюжет. Я попытался описать здесь Иного, существо с чуждой нам психологией, разумом, системой ценностей...
1.
Альдебаран велик своей шахматной игрой. Но здесь есть очевидная трудность: ни на одном из языков Земли (которые известны мне все, разумеется), я не смогу описать принципов и правил этой Игры. Скажу лишь, что проводится она один раз в сто сорок семь лет. Предварительно мы, взрослые обитатели Альдебарана, делимся на красное и золотое. Некоторым из нас приходится даже делиться надвое, если часть их души сопереживает красному цвету, а часть - золотому, но обычно удается обойтись без таких неприятных эксцессов. Слюдяные пластинки детства, поблескивающие у нас по ногами, участвовать в игре ещё не могут, зато они впитывают каждое продвижение фигур и постепенно взрослеют, захваченные сложностью наших переживаний. Мы же совместно медитируем, очищаем наши души от мельчайших источников скрытого зла, проясняем их и направляем к духовной победе над противником. И вот настает торжественный, сто сорок седьмой год - здесь следует заметить, что в нашем языке слова "величие" и "сто сорок семь" совершенно неотличимы друг от друга. На восходе солнца красные и золотые начинают перемещаться по правилам, вмешающим все известные нам законы природы и души, так что нет никакой возможности объяснить их здесь. В конечном итоге побеждает та сторона, чей узор прекраснее. Да. Земляне попытались воспроизвести подобное действо в своей игре, так же известной под названием "шахматы", вот только ничего у них не получилось, конечно. Корни этой неудачи лежат глубоко, в отсутствии на Земле и тени того родства душ и глубины света, которые столь привычны для нас, жителей Альдебарана. В итоге земляне начали войну между собой, использовав древнее оружие Земли вместо древней любви Альдебарана. Так вот и воюют с тех пор, бедные.
И лишь я, изгнанник, кочевник, ушедший в пространство Космоса из-за столь обычного для наших мест перенаселения, все ещё хорошо понимаю истинную идею и силу шахмат. Но невозможность воспроизвести их на новой родине оказалась первым моим горьким разочарованием. Вскоре последовали и другие, хотя и не такие болезненные, разумеется.
2.
Альдебаран велик, но велик и мой голод по Альдебарану. Сегодня солнечное утро, я иду по улице. Толпа вокруг меня пересыпается как песок под ногами мудреца. Атомы автомобилей и автобусов проходят сквозь атомы моего тела, не испытывая каких-либо взаимных претензий - так сильно я исхудал за тысячелетия вынужденного голода и тоски.
Девушка живет со своим молодым человеком, девушка любит своего молодого человека. Но меня интересует лишь стихотворение, написанное ею вчера - о своей возможной смерти, которая сделает девушку солнечным лучом, ласковым и нежным как котенок, ласкающим страницы книги, заглядывающим в глаза её любимого... Конечно, любому из нас, посвященных,ясно, что почти все образы здесь поверхностны и неудачны (на Альдебаране нет книг, глаз или, к примеру, котят, на Альдебаране есть лишь вечная любовь и единение душ). Но что-то в глубине этих стихов словно бы прикасается ко мне, и внезапно голод становится нестерпимым. И тогда я усилием воли заставляю девушку встать и выйти из дому. Десять часов утра, шоссе искрится в лучах молодого солнца. Девушка встряхивает свои каштановые волосы и смеется от неудержимого счастья и любви. Но меня все ещё отвлекает неизбежный голод и то досадное (хотя и достаточно серьезное) обстоятельство, что автомобили на мостовой случайно расположились в почти идеальном шахматном порядке. Это неизбежно заставляет разум продумать ещё несколько не относяшихся к делу дебютных вариаций. И лишь в самый последний момент я прихожу в себя и едва успеваю соскользнуть ногу шофера с рычага тормоза. Визг железа, короткий сдавленный крик. Улица дергается, как змея с перебитым сюжетом, планета вскипает, как мой голод. Из
широко распахнувшегося рта течет кровь, из широко распахнувшегося тела течет душа. Я жадно впитываю эту кровь и эту душу, я наслаждаюсь ими и на пару минут даже забываю о своем несчастье, вечном и яростном голоде. Я вкушаю истинную любовь, облака уже написанных и ещё не начатых стихотворений, свет и радость искрящейся жизни. А потом опять наступает тьма. Жаль, что эти прекрасные мгновения длятся так недолго...
Голод.
Голод.
Мучительный, неизлечимый голод.
Простите меня, но я так голоден!
Кто выиграет в этой новой партии - красные или золотые?
3.
Алдебаран велик, но не совершаю ли я убийства? Однако искренне полагаю, что одинокий пришелец, некогда поглотивший души как Платона, так и Аристотеля, с тех пор может почитать себя весьма искушенным в некоторых трудностях философии, хотя и не во всех, разумеется. И вот обоснование моего взгляда в смысл вещей: люди срубают для своих целей даже те деревья, которые растут в наилучшем, совершенном, истинно шахматном порядке. Так почему же я не могу рубить людей, которые растут наудачу и как попало?
Да и за что мне любить их, постылых и мелких? Кто из людей смог бы подобно нам, альдебаранцам, миллионы лет медитировать над красотой одинокого и заброшенного кратера? Нет, их интересуют лишь поверностные и неглубокие впечатления: пение ручья, шорох крыльев летящей птицы, сияние светлого неба. Иногда (к слову сказать, очень редко) людям удается частично осознать сказанное мною, но они тут же рассыпают верную и глубокую мысль на привычные для себя осколки и кусочки. Так, многие столетия протекли в яростных спорах, сколько же богов и демонов в действительности правит миром людей. Все ещё плохо зная природу своих беспокойных подопечных, я даже решился разыскать на этой планете других альдебаранцев, но вскоре оставил это пустое и бесплодное занятие. Ибо передо мной в действительности был испорченный пересказ вечной игры красного и золотого, самым нелепейшим образом отразившийся в бестолковых душах туземцев.
Их мечты о полетах к звездам, великой любви и дружбе произрастают все из того же последнего сохранившегося кусочка моей угасающей души. Однако способность людей к построению машин ужаснула меня - искушенный лишь в чистой духовности, я не мог себе такого даже и представить. Вот уже и спутники Земли увидели планеты вокруг других звезд. а это означает, что времени больше не будет. Скоро, очень скоро они увидят также вечную игру красных и золотых искр в солнечной системе Альдебарана, увидят и постараются помешать ей. А этого допустить нельзя. Нельзя. И выход тут остается только один. К сожалению.
4.
Альдебаран велик, но велика и преданность людей вечному делу моей любви. И она не напрасна, эта преданность. Одна из самих удивительных и глубоких партий, когда-либо сыгранных в истории Альдебарана, породила многочисленные споры, которые тянулись ещё двадцать миллионов лет после этого, мешая проведению новых игр и оставляя в растерянности многих неопытных игроков. Постепенно все споры угасли, так как их собственной значимости не хватило, чтобы продолжаться самостоятельно, в отсутствие спорящих. И всего лишь за один миллион лет, то есть за сущее мгновение в сравнении с теми мучениями, я вылепил из обезьяны человека и установил нужную мне истину. "Илиада". "Мона Лиза" и, в особенности, "Хорошо темперированный клавир" (где следует, конечно же, рассматривать только партии с нечетными номерами, так как все прочие вставлены только для отвода глаз) позволили окончательно и безошибочно установить, что в той партии побеждали золотые, хотя и ценой определенных жертв, в число которых входили, в частности, уничтожение Альдебарана как звезды с неизбежной гибелью всего населения планетной системы.
Но теперь мой разум совершенно исчерпан. Имея ещё несколько миллионов лет в запасе, я мог бы, пожалуй, попытаться рассмотреть некоторые другие партии, но у меня нет этих лет, как нет и этих партий. Забавно, что поглотив душу Фрейда, я в итоге несколько изменил свой характер, хотя и не в лучшую сторону. Дурная привычка записывать на бумаге помыслы свои и терпение своё породила в итоге это письмо, хотя необходимо признать, что незначительность цели повлекла за собой и незначительность ее выполнения.
В этот раз я выбрал нового человека наудачу, без какого-либо глубокого анализа или умысла. И теперь хорошо вижу, как он сидит за небольшим столом и рассеянно улыбается, слегка удивленный странностью своих фантазий. Конечно же, этот человек не отдает себе никакого отчета в серьезности моего нового замысла. На пишушем тренировочный костюм и тапочки. Глубоко под ним я хорошо вижу россыпи слюды и вновь вспоминаю своё светлое слюдяное детство. Милые мои друзья, я так люблю вас, я так скучаю без вас! Скоро, очень скоро я сгорю ради вас вместе с остальными обитателями этой зеленой планеты в слепящей ярости урана и водорода. И теперь у меня осталось последнее, заветное желание - узнать, какие же партии были разыграны вами за время моего отсутствия, за время Рембрандта, Вергилия и Боттичелли, поднятых мною из праха вашей памяти... Но не получится.
А человек тем временем пишет на гладком листе бумаги: