Аннотация: Повторный ввод через 10 лет.Единственное эссе, которое 85-летний многоопытный папа в письме из Германии в 1999 г. требовал исключить из моих сборников и никому не показывать.
Очищение
Приступаю к опасной теме, причём опасной даже для жизни, не говоря уже о возможном моральном ущербе. Думаю, что понять и в глубине души принять нижеизложенное смогут только те, кто сам побывал в капкане госбезопасности. Согласно открытым публикациям секретными сотрудниками НКВД, КГБ в советские времена числилось не менее 10 % населения. Кошмарная цифра. Это же миллионы людей. В эпоху популярности всевозможных сокращений (20-е годы) официально возникло выражение "сексот", очень быстро превратившееся в презрительно уничижительную кличку. По моим детским впечатлениям Челябинска-40 и Колымы "сексот" - более позорное ругательство, чем любые выражения традиционного русского мата, использовалось в качестве грубого синонима понятий "ябеда", "наушник".
Достоверной литературы о деятельности сексотов очень мало, больше домыслов. С одной стороны, НКВД, КГБ умело и умеет хранить секреты, списки негласных осведомителей не подлежат разглашению даже в нынешние "демократические" времена. С другой стороны, действующий (или обслуживавший КГБ ранее) сексот связан подпиской о неразглашении сотрудничества, боится вмешательства КГБ (70-е - 80-е годы) как минимум в служебную карьеру, опасается морального падения в глазах общественности.
Несомненно, система тайного присмотра за населением, созданная в царской России, продолжает действовать и сейчас. Хочется думать, что количество активно действующих сексотов резко сократилось. Впрочем, принципиально это и не важно, так как в любой момент государство способно в кратчайшие сроки восстановить численность негласных агентов до прежнего, если понадобится, то и значительно большего уровня. Коренная причина заключается в рабской психологии населения России, многими столетиями насаждаемая правителями России со времён Чингисхана. А рабство держится на страхе.
Обращаю внимание читателя, что речь здесь идёт не о "доброхотах", пишущих и звонящих в КГБ, движимых неприятнейшим свойством россиян - завистью к чужому благополучию. Стукачи-доброхоты принесли и приносят много зла окружающим, но об этих мерзавцах даже говорить не хочется.
Итак. Фактически с рождения и до окончания средней школы рос "под присмотром" НКВД, МВД, МГБ, КГБ. Хотя мои родители приехали в Казахстан в 1940 г. по распределению добровольно, уже осенью 1941 г. были взяты "под колпак" НКВД, а затем папа отправлен в концентрационный лагерь ("трудармия") в районе Челябинска. Папа хорошо описал "трудармию", переезд семьи в Челябинск-40, вывоз нас на Колыму, возвращение в Казахстан в записках "Так было!" Повторять не буду, но в нашей семье постоянно ощущали "дыхание" НКВД (названия "бдительных" ведомств менялись, но не суть деятельности "тайной канцелярии").
Лукавить не буду, на первых двух курсах Томского университета я вспоминал о КГБ, только появляясь на каникулах в родительском доме. Весной 1960 г. жёсткое напоминание о тех, "кто не дремлет", появилось в виде дополнительно подселенного в комнату общежития (я - староста) восстановленного студента 4-го курса Соловьёва. История следующая.
В 1956 г. в Томске начались стихийные студенческие антикоммунистические митинги. Власти предложили провести митинг-дискуссию в актовом зале ТГУ в научной библиотеке. Участвовало ~ 800 человек. На следующий день выступавшие были арестованы и получили по 5 лет лагерей. И вот наголо остриженный Соловьёв бубнит на комсомольском активе университета: "Ошибки отдельных коммунистов я принимал за ошибки партии... Прошу простить меня и разрешить продолжать учиться на 4-м курсе"... Несколько месяцев, прожитых в одной комнате, убедили, что психика Соловьёва полностью сломлена, публично он никогда больше не будет "искать правду".
Приближалось распределение в университете. Вдруг раз за разом начали вызывать меня в 1-й отдел и офицер КГБ (уровня майора, подполковника) очень настойчиво уговаривал распределиться "в органы". Звание лейтенанта, пайковые, школа КГБ в Воронеже (?), работа на химических комбинатах. Ужас "почувствовал лопатками". Никакие доводы не воспринимались. Наконец, "запустил Берлагу" - рассказал о тёте Вельде в Канаде и о регулярной переписке с ней (фактически, в то время папа с мамой очень боялись переписки с неожиданно "воскресшей" тётей Вельдой, все контакты шли через тётю Марту). Шёл 1963 год. Связи с заграницей всё ещё боялись как огня. Аргумент сработал. От меня отстали. Рассчитывал, что навсегда. Ошибся.
Прошёл год с небольшим. Занимаюсь диссертацией в Барнауле (переведён в аспирантуру Алтайского политехнического института в связи с переездом из Томска научного руководителя профессора Б.В.Тронова). Неожиданно вызван в отдел кадров, начальник заводит в какую-то комнату и исчезает, появляется подчёркнуто аккуратный мужик, закрывает комнату на ключ, показывает документ (майор КГБ) и начинается "знакомая песня". Попытался сразу прекратить вербовку, но фактор "тёти в Канаде" не сработал. Скорей, наоборот. Методическое давление шло по национальному признаку. Предполагалось образование в Алтайском крае национального образования российских немцев (говорилось о создании республики), соответственно ожидались массированные наезды "любопытных" иностранцев и Барнаульскому КГБ понадобились свои люди немецкой национальности. Обещали командировки в Германию. В конце концов, согласие к сотрудничеству с КГБ дал, но с условием работы только с иностранцами. Откровенно говоря, внутренне я очень боялся "последователей железного Феликса".
Началось обучение. Полная секретность. Присвоена агентурная кличка - фамилия одной из моих сокурсниц. Никаких контактов с КГБ в институте. Периодичность двухчасовых встреч - 1-2 раза в неделю, позже 1 раз в 2 недели. Конспиративные явки (как в кино!) иногда в каких-то служебных гостиницах, иногда в обычных квартирах, но без хозяев в доме. Отрабатывались: составление "легенд", способы обнаружения слежки, формы отчётов-донесений ("Источнику стало известно..."). Приносили для моего самообразования дефицитные в то время детективы на документальной основе, запомнил "Операция Цицерон", "Конец Цицерона".
Наконец, на очередной встрече вместе с обучавшим меня майором появился очень крупный чин. Разговор - знакомство. Опять обусловил своё сотрудничество с КГБ работой только с иностранцами. В ответ прозвучали мягкие рассуждения на тему необходимости извещать КГБ об антисоветских высказываниях на праздничных демонстрациях, в коллективе. Почувствовал, что "влип" окончательно.
Разработал тактику мелкого саботажа (никакой инициативы, антисоветских высказываний не слышал, очень занят на работе). Принципиально порочная тактика может затянуть в большие неприятности, но другого выхода я не видел. Резко отказаться от контактов с КГБ нельзя без неприятных последствий. Пакость можно ожидать в любую минуту, причём и не поймёшь, "откуда ветер дует". Напомню, что в описываемый период (1965 - 1966 г.г.) я аспирант со стипендией 78 рублей, двое маленьких детей, комната в общежитии. Сложная, конфликтная ситуация во взаимоотношениях с сыном научного руководителя, когда мне всячески препятствовали выйти с диссертацией на защиту (подробно описано в семейной хронике).
Контакты с КГБ и конфликт с семейством Троновых - два фактора, вынудившие искать работу за пределами Барнаула, хотя после окончания аспирантуры я был обязан отработать 3 года. Ректор Алтайского политехнического института долго не соглашался, но Троновы убедили его подписать заявление. КГБ был в курсе моих производственно-личных конфликтов. Не знаю, влияли ли "органы", и каким образом на решение ректора отпустить первого аспиранта института, в срок защитившего диссертацию, в Тюмень, но при уезде предупреждали о наведении контактов с местным КГБ ("если к Вам обратятся").
Слава Богу, за 9 лет работы в Тюменском индустриальном институте, КГБ ни разу не пытался привлечь меня к сотрудничеству. Состоялось несколько открытых встреч с чекистами, когда они совместно с ОБХСС разбирались с финансовыми махинациями в Тюменском индустриальном институте.
В Томске попал в сферу внимания КГБ через две недели после поступления на Томский нефтехимический комбинат (сентябрь 1977 г.). Те же приёмы давления, что и в Барнауле, та же проблема взаимодействия с иностранцами (желание выявлять шпионов), так как подавляющее число промышленных предприятий работают на оборону, а Томск-7 - один из 3-х главных производителей атомного оружия в СССР. Опять начались конспиративные встречи, преимущественно на частных квартирах, причём в разных районах города, в разное время. Я всё время пытался отказываться от встреч в нерабочее время, так как по складу характера не склонен "блудить" и трудно объяснять дома, где был.
В книге "Томский нефтехимический комбинат. Хроника" я несколько раз касался активной деятельности КГБ на комбинате. Конечно, я понятия не имел, (да никогда и не интересовался) сколько штатных сотрудников КГБ одновременно "обслуживают" ТНХК. Знал "своего" куратора, старшего по комбинату и его начальника. Нештатных сотрудников было значительно больше, чем профессионалов. Кстати, об этом я раньше не задумывался. Вообще-то никто не хочет выглядеть аморальным, поэтому на тему сотрудничества с КГБ его участники практически не говорят, но в последнее время по отдельным репликам ведущих специалистов ТНХК можно представить масштаб паутины, опутавшей персонал комбината в 70-е - 80-е годы. Интенсивность деятельности "органов" на ТНХК прошла несколько пиков: первое появление шефа монтажа завода полипропилена господина Корсетти; массовый заезд итальянцев и англичан в 1980 - 1983 г.г. в период пуска заводов ПП и метанола; начало перестройки... Активность КГБ на ТНХК пошла на убыль в 90-е годы, но не до нуля.
Продолжим. В начальный период стройки ТНХК, как и в Барнауле, встречи с куратором КГБ происходили с определённой регулярностью и за пределами расположения дирекции комбината. Позже КГБ имели (имеют?) комнаты для встреч в заводоуправлении, естественно, без всяких надписей. Здесь уже вызывали по мере необходимости по телефону. Заходишь без стука, хозяин сразу дверь на ключ и поехало: расскажи то, расскажи это, что нового, теперь изложи на бумаге (это не надо писать, это надо). Кстати, замечу, что письменный отчёт-донесение мне всегда (и в Барнауле, и в Томске) приходилось писать под контролем куратора, никогда заранее. По-видимому, это метод работы КГБ, прежде над этим не задумывался. Встреча продолжается часа полтора, затем хозяин кабинета открывает дверь, выходит, смотрит, что никого в коридоре нет, выпускает (конспирация!). Чуть-чуть меняется форма изложения, куратору уже не нравится начало изложения "Источнику стало известно..." Во времени меняется и суть работы. Если в Барнауле (1965 - 1968 г.г.) получал какие-то поручения и на очередной встрече долго и нудно объяснял невыполнение большинства заданий, то в Томске меня просто использовали как источник информации, достаточно приближённый к руководству комбинатом. Не могу припомнить ни одного конкретного задания.
В контактах с куратором КГБ я был достаточно откровенным, серьёзно относился к письменным отчётам. 1-2 страницы рукописного текста. Сколько их было? Не помню, возможно, несколько сотен. Никогда пасквилей не писал, всегда уходил от негативных характеристик конкретных личностей. Вдруг подумал: если подобных мне нештатных сотрудников КГБ много, можно представить, какая "каша" в голове у куратора, и какую информацию уже он способен представить вышестоящему начальнику.
Впрочем, возможности нештатного сотрудника весьма ограничены, движение одностороннее, он не имеет понятия, как трансформируются полученные информация и предложения, просеянные через суждения многих, с каким мнением попадает к генеральному директору ТНХК чекист более высокого уровня. Иногда вдруг ощущаешь отзвук собственных предложений, но в таком извращённом виде. Дело в том, что в моих отчётах, в основном затрагивались темы производства и предложения по улучшению его организации. Эти же темы являлись основными на партхозактивах, совещаниях при генеральном директоре и на техсоветах.
В условиях ТНХК я постоянно чувствовал бессмысленность сотрудничества с КГБ, зачастую превращавшийся в уроки научной, технической, политической грамоты для куратора. Многое в передаче полученной информации "наверх" зависит от интеллекта куратора, причём среди них попадались и откровенные дураки (например, тот, который занимался со мной в конце 80-х годов).
Вместе с тем, похоже, числился в КГБ на неплохом счету. В октябре 1987 г. меня вызвали на конспиративную квартиру после работы, какой-то начальник дал прочитать приказ (и расписаться на нём) о вынесении благодарности нештатному сотруднику КГБ имярек за 10-летие плодотворного сотрудничества на благо Родины. Какой смысл подобной акции? На какое место можно приклеить эту благодарность? Возможно, в эпоху нарастающей перестройки и гласности, КГБ пытался не растерять подготовленные кадры.
Не случайно приведён этот конкретный факт, следы которого хранятся в моей памяти и в архивах КГБ. Никогда никакой помощи от "органов" ни в житейской сфере (например, когда жил с маленьким ребёнком и посторонними мужиками в служебной квартире, а меня прокатили с квартирой, хотя в очереди был первый - см. "ТНХК. Хроника"), ни в производственной не имел. За всё время контактов с КГБ я ни одного раза не обратился по собственной инициативе в КГБ, встречался только по вызову. Хотя о моих производственных и житейских проблемах они были хорошо осведомлены.
Постепенно тайные контакты стали проходить всё реже. Известные мне чекисты в 90-е годы очень хорошо устроились. Скажем, старший от КГБ в течение ~ 15 лет на ТНХК Павел Акимович Васькин, лучше всех знающий меня как нештатного сотрудника, стал содиректором совместного с Австрией предприятия "Ветомпак" по выпуску мешков из полипропилена. Другим содиректором стал ещё один подполковник КГБ из Москвы М.Ф.Прохор. Маленькая комплектная установка на территории ТНХК позволила им получать сверхдоходы (по меркам ТНХК) за счёт использования ворованного и "некондиционного" полипропилена и "чёрного нала". В 1998 г. это уже руководители ТНХК, одновременно оставаясь и руководителями "Ветомпака".
В 90-е тайные контакты прекратились полностью. Никаких бумаг для КГБ в должности директора научно-исследовательского центра не писал, хотя изредка куратор заходил ко мне в кабинет "набраться информации".
Последний контакт в моём кабинете с молодым, вообще мало представляющим ТНХК сотрудником ФСБ (вывеска "органов" в очередной раз сменилась), состоялся за несколько месяцев до увольнения. Кто-то в ФСБ отправил сотрудника разобраться с причинами выдворения директора НИЦ с ТНХК (инициатор мне неизвестен). Сначала он долго разговаривал с моим заместителем, затем со мной. Ознакомился с документами, забрал некоторые копии. Уж не знаю, с кем и как всё позже обсуждалось, в конечном итоге, ситуация с увольнением не изменилась.
Хочется верить, что и контакты с КГБ, ФСБ прекратились навсегда, а уход из нештатных сотрудников состоялся по-английски (не прощаясь).
В заключение одно обобщение и один конкретный факт.
Тайная канцелярия России, скрывающаяся в 20-м веке под вывесками ВЧК, НКВД, КГБ, ФСБ и др., для выполнения основных функций по защите устоев государства вовлекает в сферу своей деятельности огромное количество людей под благородными мотивами служения Родине. Постоянно делаются попытки нажимать на низменные чувства вовлечённых в орбиту КГБ нештатных сотрудников (подсматривание, подслушивание, наушничанье, завистливость...) и я думаю, что далеко не все достойно выдерживают это давление. Что эти люди получают взамен? А ничего! Непосвящённые полагают, что труд нештатных сотрудников оплачивается. Иллюзия! В лучшем случае сотрудничество с КГБ приносит моральные издержки и просто житейские неприятности. Да и чего можно ждать от организации, призванной только что-то брать от человека и не предусматривающей даже оказания моральной помощи (не говоря о чём-либо более существенном) попавшему в беду сотруднику.
А Васькин-то ныне руководит кадровой службой ТНХК! Каково? Хорошо познал персонал комбината! [Позже приказ о его назначении отменён, Васькин остался руководителем "Ветомпака". Примечание автора 30.04.2002 г.]
Заканчиваю, судить читателю, что получилось: попытка оправдаться в безнравственности сотрудничества с КГБ (а ведь формально всё представляется как служение Родине) или на конкретном личном примере показать, что и в жёсткой системе КГБ можно оставаться порядочным человеком (естественно, до поры, до времени).
Томск, 21.12.98 г. - 14.01.99 г.
P.s. В ноябре 2004 г. в Томске появился сокурсник Эдик Антипенко из Новосибирска, о котором не слышал более 30 лет. Неожиданно, за "рюмкой чая", Эдик, ничего не знавший о моих житейских перипетиях, рассказал, как в 1963 г. (см. в тексте, химфак выпускал 50 человек, из них только 5 мужиков) его "добровольно-принудительно" распределили в КГБ. Как целый год мать, главный бухгалтер Сибирского военного округа, через министра обороны СССР выцарапывала сыночка из ведомства последователей Дзержинского, Ежова, Берии и смогла лишь перевести в систему минсредмаша (атомная промышленность), детище того же Берия. Правда, работал Эдик как химик. 26.02.2006 г.