ХЕНРИК

Появился у меня однажды в начале 90-х знакомый - из ряда вон. Хенрик Хафстад, норвежский подданный, хотел он, бедняга, что-то такое на наши промысла поставлять, но никак не смог свыкнуться с обычаем российских чиновников брать хабара, не приступая к делу. Кончилось тем, что завязал он с бизнесом и женился на своей русской переводчице могучей красотке Рите, оставив дом в Тронхейме и счет в Норск Банке предыдущей супруге-норвеженке. Жили они теперь в Петербурге, а больше на маргаритиной даче на Карельском перешейке, она и не нарадуется, как он здорово все плотничные да садовые работы делает. Бедствовать никак не бедствовали, поскольку Хенрик получал в Питере обломную норвежскую пенсию участника Второй Мировой войны.

Вы бы его видели! Я так и рот открыл при знакомстве, особо когда уточнилось, что он ровесник моей мамы. Двухметровый короткостриженный седой и загорелый нордический красавец в джинсе, ходит только бегом и очень не дурак насчет водки с тоником. А в семнадцать лет пошел он добровольцем в королевскую армию и воевал вместе с англичанами и французами в Нарвике против горных егерей Дитля. Попал в плен, увезен в Германию. Там за высокую кондиционность арийских статей его в лагерь определять не стали, а поселили на вольном содержании где-то в Голштейне. Рассчитывали, стало быть, использовать пацана для улучшения породы. Но он на немецких телок не шибко клюнул, а через недолгое время украл рыбачью лодку и ночью отвалил через Северное море в Англию. И ведь добрался! Гитлермедхен, стало быть, остаются яловыми, а Хенрик вступает в части Свободной Норвегии, обучается в канадском учебном лагере на диверсанта и потом действует в Финмарке в группе известного Торстейна Робю, взрывает мосты и наводит по рации торпедоносцы Ройал Эйр Форс на "Тирпиц" в Альтен-фиорде. Имя Робю меня, конечно, сразу навело на тему о "Кон-Тики", где тот был, если помните, радистом. Но на имя Тура Хейердала мой новый знакомый реагировал крайне холодно. Что-то пробурчал нелестное о своем прославленном земляке, что даже Рита и не стала как следует переводить, что-то такое насчет "пацифиста" с сильно неодобрительным оттенком. Ну, не мои разборки. Может, привязанность какой-нибудь давно уж покойной канадки не поделили в том самом учебном лагере.

В сорок втором, в девятнадцать лет он вместе со своим батальоном высаживался с английского эсминца на Шпицбергене - выгонять немцев, занявших эвакуированный Советами шахтерский поселок Баренцбург. Одним из самых его ярких воспоминаний было то, что после изгнания нацистов в руки Свободных Норвежцев попали, как переходящий трофей, брошенные русские склады. И вот были там такие специальные русские сигареты с картонными пустыми мундштуками и картой Северной Европы сверху на пачке. Он и тогда, как и во всю свою жизнь, не курил, зато менял свою долю "Беломора" с английскими матросами на шоколад. Вспоминал он это дело, как исключительно удачную операцию, расхваливая высокие вкусовые качества того, полувековой давности, шоколада.

Познакомились мы на том, что он хотел быть как-то посредником между нашим сибирским объединением и банком в Осло по кредитам. Ну, я, как московский представитель моей сибирской конторы, с ним встретился, обменялись визитками, принял я от него письмо для отправки в Нижневартовск, потом организовал ему встречу с нашим Замом По Переходу к Капитализму Витей. Еще встречались. Он меня, по тогдашнему московскому обычаю, и пригласил поужинать вместе в "Президент-Отеле". Оказался он большим поклонником российско-американского напитка водка-тоник. Я к тому времени его еще не освоил, пил в классическом джиновом варианте. Жене моей это все очень не нравилось, никак я ей не мог втолковать, что ужинать с клиентом в дорогом валютном ресторане - это работа. Тяжелая работа и меня надо бы пожалеть.

Ну, а в данном случае мне собеседник очень лично понравился, да и Рита производила вполне симпатичное впечатление. Кстати, и напиток оказался вполне качественным, при том, что кабы его знать, так можно было бы самому изготовлять на дому и в прошедшие под игом тоталитаризма годы. Все что и нужно, так это водка либо спирт, хина из аптеки, лимон, щепотка сахару да вода. В общем выпили мы с Хенриком, я поудивлялся, оценив его 1923 год рождения - в точности, как у моей мамы. Послушал я в Ритином переводе его рассказы про Шпицберген, Канаду, Нарвик. Услышал имя Торстейна Робю, известное и мне по любимому с детства "Кон-Тики" и по истории с бомбежками "Тирпица". Одним словом, я на своего нового знакомого смотрел открыв рот. А он под влиянием напитка хорошо раздухарился и подбил нас с Маргаритой на прогулку до финального кофе вокруг отеля. Не знаю, как нынче, наверное, такое сразу нарвется на патруль "бойцов невидимого фронта". У "Президента"-то нынче хозяин - Управление делами его же тезки.

А тогда - ничего! Погуляли, причем Хенрик все время срывался на рысь, выдвинул он на бегу идею "А не устроить ли нам тут небольшой взрыв вон у того дерева?", навеянный, как мне показалось, его собственными воспоминаниями о диверсионной деятельности в Финмаркене в 44-м. Потом все же утихомирился и мы пошли выпить кофе и прощаться. Очень он мне понравился, я его потом пригласил к себе домой поужинать, познакомил их с Маргаритой со своей женой. Ей они тоже оба пришлись по душе. Стали иногда встречаться в их приезды в столицу, хотя из его кредитной затеи ничего не получилось, как, по-моему, и из всех его затей в ту пору в России.

Однажды утром они с Ритой появились в нашей московской квартире не вполне в кондиционном виде. Как объяснила она, они сели вечером на Московском вокзале в спальный вагон, направляясь в столицу нашей Родины. "Я ему сразу сказала положить сумку с деньгами под сидение, чтобы над ней спать улечься, а он все объясняет, что в ней что-то взять надо, потом наоборот - положить. Ну, заговорил мне голову, а сумку повесил на стенку около окна. Утром никак проснуться не можем, хоть уже к Ленинградскому вокзалу подъезжаем. На стенку посмотрел - а сумки нет. Хотя мы дверь на защелку закрывали, это я хорошо помню. А там и деньги, и бумаги его, и паспорт даже!" Ну, понятно. Защелка эта открывается снаружи с помощью простейшего инструмента, а снотворное им подлили с вечера с железнодорожным чаем. Помощи у милиции никакой в таком случае не получить и сегодня, а уж в 1992-м и вовсе!

При этом Рита вся не то, чтобы заплаканная, но в очень большой грусти. Ну, понятно, голые же остались, кроме ритиного паспорта и ее же нескольких деревянных "тыщ" у них ничего нету. А Хенрик еще и весь в соплях, простуженный, хорошо еще хотя бы не кашляет. К его обычному облику викинга это совсем не идет. Дали мы им сотню долларов, напоили кофе, завтракать как следует они не стали, сразу отправились на Поварскую, в норвежское посольство. Там Хенрика уже знали в лицо по предыдущим визитам, утешили, дали взаймы уже значительно большую сумму и оформили временную ксиву для своего соотечественника. Дальше сработала страховка. В общем, все кончилось не так уж плохо. И опыт полезный приобрел, что у нас тут не Берген - ушами хлопать не по климату.

Ну, его счастье, что норвежец. Попробовал бы он с такой проблемой прибежать в российское посольство за рубежом! У нас был такой случай в Барселоне в середине 90-х, когда возле парка Гуэль у жены мотоциклист с плеча сдернул сумку. А в ней как раз был мой паспорт. Хорошо еще, что деньги я до этого переложил в свой нагрудный карман, хоть она и недоумевала - зачем. Ну, поехали в генконсульство. Там нас сразу предупредили, чтобы на денежную помощь не рассчитывали. Нам, слава богу, и не нужно было. Бумагу взамен паспорта, однако, оформили, хоть и не сразу.

Эта история, однако, не отбила у херре Хафстада напрочь желания ездить в Россию, как могла бы. Он прилетал еще, привозил новые планы и проекты. Я его, как мог, консультировал по дружбе по поводу разных людей и учреждений в Минэнерго и Роснефти, но участия в его предприятиях не имел. Не было веры в их реальность. Странно, ведь Хенрик достаточно удачно, по его рассказам, сотрудничал в прошедшие годы со Статойлом и с Норскгидро, так же не в штате, а по комиссиям. А после войны работал, как и его отец, в торговле лесом через Архангельск. Не думаю, что дело в том, что он состарился, "Акела промахнулся". Просто и при капитализме, и в сталинском Советском Союзе была какая-то хоть различная, но определенность. А тут ... просто зыбкая почва обещаний, намерений, уголовщины и романтики, коррупции и розовых мечтаний, на которой мощно расцветали всевозможные Березовские и Усмановы, а вот для него места не находилось.

Но, конечно, и возраст. Все же ему уже было хорошо за семьдесят. В конце концов он махнул на планы рукой, но вот к России он уже к тому времени прирос довольно крепко. Переехал к Рите в Ленинград-Петербург. Жили они в основном на ее даче. Оказались у него золотые руки. Починил веранду и вообще все, что подгнило к тому времени. Ну и вообще были, как я понимаю, душа в душу, даром, что он на тридцать лет постарше. Но уж очень в хорошей форме. Тут я уж больше с ними не встречался, хотя пытался найти в свои редкие питерские приезды. Сомневаюсь, что он жив и посейчас. Все же и мне уже теперь семьдесят два, ему должно быть девяносто четыре. Хотя надеяться можно, очень уж крепкий был мужик.

Вот мне за мою жизнь несколько раз пришлось встречаться с людьми, которые мне очень нравились и которым я завидовал. Но всегда это была зависть не к внешнему облику, а к интеллекту. Ну, я, честно сказать, никак не красавец, но уж внешности ничьей никогда не завидовал. Памяти, полету мысли, знаниям, обаянию - это да, бывало, но и то не часто. Вот только Хенрик, как вспомню его облик: седой красавец под два метра, что-то вроде бога северной весны Бальдура на пенсии, спортивный, стройный и никак не поддающийся старости - так завидно. Дала же человеку Мать-Природа!