Колхозные тракторы и тяжёлые студебеккеры вконец раздолбали узкое шоссе вдоль нашей улицы. Гружёные выше бортов полуторки теряли сочные вилки капусты и другие полезные вещи, тщетно притормаживая на ухабах. Валька Смирнов настигал подпрыгивающий вилок, но волок его не к себе домой, а к нам. Так он демонстрировал своё уважение к моей маме - учительнице начальных классов, хотя настоящая его благодарность созреет много позже, когда его в третий раз подряд оставят в третьем классе, и моя мама будет оставаться с ним после уроков, заставляя его ощутить, что котелок его способен переваривать арифметику не хуже, чем замечать что и где плохо лежит.
Но это будет потом, а сейчас вместо ожидаемой похвалы за добычу, мы выслушиваем несущиеся нам вслед тирады с какими-то нелогичными требованиями положить вилок туда, где взяли. Мы понуро плетёмся и разочарованно и с сожалениём швыряем его в кювет, предварительно отщипнув по хрустящему листочку. Нам непонятно, как это можно вот так обращаться с добром. Но тут уж не поспоришь. Макаренко.
В один прекрасный день мы просыпаемся под частые стуки. Это нагнали рабочих, и груды колючего ракушечника тают, превращаясь в ровную полосу булыжной мостовой. Эти камни и валуны подгоняют, подстукивают и уплотняют чистым жёлтым песком. Издали смотрится очень празднично, но это иллюзия. Прежние булыжники ласкали разогретыми отшлифованными лысинами наши босые подошвы, а по этим приходилось передвигаться, как по минному полю. И всё равно время от времени алая кровь сбитых пальцев добавлялась к этой песочной палитре.
Вот и сейчас. Юрке Кульмяеву скучно, и он зачем-то взял в компанию меня. Он на год постарше Вальки, и даже не второгодник. Непонятно...
Однако, мы идём и беседуем. Разве сейчас вспомнишь, о чём? Я теряю бдительность и горячая боль с размаху вонзается острым ракушечником в большой палец на ноге. Кровь не унимается, домой ковылять не хочется. А тут большой Юрка авторитетно предлагает посыпать ранку серой пудрой пыли с обочины, чтобы унять кровотечение. Толстый, глубокий слой нежнейшей пыли образовался на обочине шоссе от бесчисленных телег гужевого транспорта, своими колёсами перетиравшими всё на свете. Газетные кульки, наполненные этой пылью, взрывались, падая на камни мостовой оставляя в воздухе долго не оседавшие клубы.
Тёплая пыль чудодейственно укротила кровь, приятно успокоив пульсирующую боль в пальце. И тут Юрка вкрадчиво так объясняет мне:
- Ну вот. Теперь ты умрёшь.
- Чтой-то?
- От заражения крови. Ты вот пыль насыпал, она теперь в кровь попадёт, и будет заражение.
Я не очень понимаю, что такое - заражение, но уж точно, ничего хорошего. О том, что такое умереть, я знаю давно. Не раз видел, как по улице проходила похоронная процессия. Восковые лица в окружении лент, венков и белой ткани. Воющие трубы, звон тарелок, гулко ухающий барабан и неизменный участник всех процессий, Саша Яновский - местный юродивый с обезображенным, перекошенным лицом и нечленораздельной речью. Его привлекали ритуальные поминки с кутьёй, сытой и прочими угощениями. Когда он появлялся в очередной раз - знай, кого-то похоронили, или вот-вот похоронят.
Мне стало гадостно на душе, и подавляя слёзы, я пытаюсь добиться от Юрки опровержения. Вот сейчас он скажет: "Ладно, я понарошке. Ничего не будет." Но Юрка серьёзно и деловито добавляет всё новые и новые детали ожидающих меня последствий. Я возмущаюсь:
- Ты же сам научил пылью посыпать!
- Ну, мало ли что? Не надо было слушать.
- Откуда же я знал?
- А мне-то что?
Возмущённый его вероломством и подлостью, я собирал все свои душевные силы, чтобы не раскиснуть на глазах у этого гада. Внутренняя психологическая защита выстраивала в мозгу бастионы против этой невыносимой тяжести. Мозг просто выталкивал из себя эти картины. Пойду домой, к Верке. Она что-нибудь придумает.
Верка ловко и небольно исправляла последствия советов этого садиста, а я заваливал её вопросами о жизни, о смерти, пытаясь примириться с фактами и с неизбежностью этого события в отдалённом будущем. Пытался себе представить, как это?
Вот есть, есть, а потом, вдруг, нет. Куда же потом девается это моё "Я"? Что-то в этом не так.
А может, при коммунизме врачи придумают что-то умное, чтобы хоть отдалить это событие и помереть не в 60 лет, а хотя бы в сто?
- Да, конечно, придумают!
Вопрос за вопросом, ответ за ответом. О людях, которые жили и больше не живут. О Земле, о планетах, о солнце, о звёздах, о бесконечности и вечности, о микробах. Попытки вообразить себе то, что там дальше - за бесконечностью, там, где она кончается? И что было до всего?
Юркина проповедь скукошилась до размеров изображения, видимого через перевёрнутый бинокль.
Мы греемся, купаясь в вечных лучах солнца, на тёплых ступеньках крылечка.