Полуботко Владимир Юрьевич : другие произведения.

Латинист и его женщины

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Немецкий писатель Генрих Манн умер в тот самый день, когда я родился - 12-го марта 1950-го года. У него есть прекрасный и весёлый роман о преподавателе латыни и древнегреческого - роман написан, как я понимаю, в знак протеста против рассказа Чехова "Человек в футляре". Я присоединяюсь к его протесту и пишу историю о Латинисте, который совсем не похож на чеховскую карикатуру...

   Владимир Юрьевич ПОЛУБОТКО
  
  
  
   Латинист и его женщины
   роман
  
  
  
  
  
  
   Ростов-на-Дону
   1999-2002
   Часть I
   ЛАТЫНЬ ИЗ МОДЫ ВЫШЛА НЫНЕ
  
  
  
  
   Глава 1. КРУПНЕЙШИЙ СПЕЦИАЛИСТ
   Расфуфыренная девица, у которой на уме было явно что-то поинтереснее английского языка, уже давно перестала огрызаться и теперь только стояла перед нами в позе провинившейся школьницы и усердно кивала и кивала -- поджав губы и потупив очи.
   Папа-генерал понял: криком делу не поможешь. Приказал дочери:
   -- Ну а теперь, Инга, выйди, постой там, за дверью!
   Девчонка вышла.
   Более проницательная мамаша сделала мне и мужу знак глазами и руками, который можно было без труда перевести так: ну вы же понимаете, что она там будет подслушивать нас!
   Наклонившись ко мне, она зашептала:
   -- Вы не представляете, Павел Артемьевич, что это за несносный ребёнок! Постоянно -- на грани отчисления из университета!
   Изображая колоссальный педагогический опыт, я внимательно слушал.
   -- Сколько денег мы на неё угрохали! -- снова заговорил отец. -- Весь прошлый год мы оплачивали её уроки с несколькими репетиторами, а она брала у нас деньги, а к этим людям даже и не показывалась и тратила деньги на себя и на своих подружек! На наряды, на шмотки!.. Какая ж тут будет успеваемость!
   -- Она всегда всех жалеет, всем помогает, -- сказала мамаша. -- И она -- душа любой компании. Я, конечно, за доброту и за всё такое, но ведь так тоже нельзя -- разбазаривать наши бабки!
   -- Но сейчас этот номер у неё не пройдёт! -- это был опять папа. -- К вам и к другим специалистам она теперь будет приезжать только в сопровождении наших людей! Если начнёт безобразничать, они её живо скрутят. Таким образом, Павел Артемьевич, имейте это в виду: одного человека посадите где-нибудь здесь же на диване, а другой будет ждать в машине. Иногда мы будем привозить её сами -- я или моя супруга...
   Я мысленно изумился, но изобразил полное понимание создавшейся ситуации.
   Отец трудного ребёнка вполголоса продолжал:
   -- Казалось бы, мы всё для неё делаем, всё ей покупаем... Слава богу, возможности у нас есть, -- подумав, он весомо и даже как-то свирепо добавил: -- и немалые. Я -- генерал, теперь уже как бы отошёл от дел -- на заслуженной пенсии, жена у меня возглавляет фирму... -- И дальше он продолжал уже с нежностью: -- Ингочка -- она ведь у нас -- единственный ребёнок! Ну что ей ещё надо? Казалось бы, учись себе и учись! И ведь без английского теперь -- никуда! Так нет же!..
   Мать перебила:
   -- В прошлом году мы устроили ей поездку в Лондон. А в этом сказали так: если благополучно сдашь летнюю сессию, поедешь с нами на Балеарские острова! А нет -- никуда не поедешь!
   При упоминании Балеарских островов мне стало дурно.
   А потом опять -- папа:
   -- Павел Артемьевич, наши с вами общие друзья, ваши бывшие клиенты, -- они все отрекомендовали нам вас как лучшего специалиста... Пожалуйста, здесь за неделю вперёд, -- папаша протянул мне конверт с деньгами. -- Мы платим по высшей таксе, мы всё понимаем: вы -- лучший в городе! Но только ради бога, сделайте так, чтобы она у нас заговорила наконец по-английски.
   Изображая скромность и респектабельность, я сказал:
   -- Вообще-то, моя главная специальность, как вы, должно быть, знаете, -- латинский язык. Я преподаю его в мединституте. Но и в английском я тоже худо-бедно, а кое-что смыслю. Как-никак -- говорю с детства. Так что, постараюсь... Сделаю всё возможное...
   -- Спасибо, спасибо... Мы так надеемся на вас...
   -- Можете положиться: я уже стольких людей на своём веку обучил. Обучу и вашу доченьку. -- Изображая простонародный юмор, я добавил: -- Никуда она не денется -- обучится, как миленькая!
   Папа с мамой нервно рассмеялись. Мама сказала:
   -- Ой, дай-то бог! Дай-то бог! Ведь мало ли что: ситуация в стране, вы сами видите, какая. Сегодня здесь живёшь, а завтра, может быть, и ТАМ придётся... А как ТАМ проживёшь без английского языка?
   -- Сделаю всё возможное, -- слащаво промурлыкал я, принимая конверт.
  
  
   Глава 2. ПОЯВЛЯЕТСЯ ЗИНАИДА

1

   Ушли. Я закрыл за гостями дверь на лестничную площадку. Прижавшись к мягкой обивке двери, сделал выдох. Сегодня они здесь живут, а завтра, ищи-свищи -- они с награбленными деньгами будут уже там!..

2

   Зинаида, моя соседка по коммунальной квартире, выглянула из своей комнаты. Поздоровавшись со мною и не дождавшись от меня ответа, спросила:
   -- Павлик, а что это за девица сидела сейчас на корточках у тебя за дверью и подглядывала в замочную скважину?
   -- Дочь генерала, -- устало ответил я. -- Пока папа и мама объясняли мне, как хорошо я должен учить их дочку английскому языку, бедняга подслушивала.
   -- А-а, -- как-то неопределённо ответила Зинаида.
   -- А ты что вообразила?
   -- Нет-нет, ничего. Просто у неё такая шикарная внешность...
   -- Это не то, что ты думаешь. Ещё одна ученица и больше ничего. Буду натаскивать. Лишний заработок.

3

   Вернувшись к себе в комнату, я взял со стола оставленные деньги и переложил их в шкаф. Сегодня они здесь, а завтра уже и там... Ненавижу... Любовью к Западу я уже давно переболел и теперь испытываю отвращение к английскому языку и к тем, кто его любит... А ведь английский язык-то меня в основном и кормит. Платят, конечно, очень прилично -- это надо признать, но на поездку к тем же самым Балеарским островам даже и при таких заработках я не смогу решиться...
   Потом я уселся за компьютер, включил его и стал работать. Или делать перед собою вид, что работаю...
  
  
   Глава 3. ВЕЛИКОЛЕПИЕ ПО ВТОРНИКАМ
   Через какое-то время у меня за спиной послышались лёгкий скрип двери, шелест платья и стук каблуков по паркету. По комнате распространился лёгкий запах французской парфюмерии. Это ко мне без стука вошла всё та же Зинаида.
   Я оторвался от компьютера. Повернулся в её сторону. Молча и мрачно посмотрел на одни её ноги. А точнее на то, что возилось возле них -- прелестный карликовый пудель по имени Дымок прошмыгнул вслед за женскими нижними конечностями (длинными и торжественными, в красивых дорогих туфлях -- тоже французских) и вопросительно уставился на меня; в пёсьих глазах читался извечный вопрос всех избалованных комнатных собачек: ты меня любишь или нет? Я ответил ему столь же красноречивым взглядом: не люблю.
   Некоторое время гостья сосредоточенно вертелась перед зеркалом, нисколько не обращая внимания на меня -- хозяина комнаты.
   Спросила:
   -- Как я сегодня выгляжу?
   Я равнодушно пожал плечами.
   -- Я тебе нравлюсь?
   Я опять пожал плечами.
   -- Мне идёт это платье?
   Тут только я с изумлением заметил, что платье на ней было какого-то дымчатого серо-голубого цвета. Как раз под цвет собачонка.
   -- Тоже французское? -- скучным голосом спросил я.
   -- Да. Я только вчера его купила. Ну, так как тебе моё платьице, а? -- Зинаида крутанулась передо мною, да так, что платье наполнилось воздухом и, едва поспевая за вращением фигуры, многозначительно и прямо-таки многообещающе приподнялось. По комнате пролетел лёгкий парфюмерный аромат.
   Подавляя жесточайший приступ зевоты, я шлёпал себя ладонью по рту. Звук получался прерывистым и стонущим, что в переводе на русский язык означало: я изнемогаю от тоски.
   -- Но я же вижу, что ты притворяешься!
   -- Ничего ты не видишь, -- огрызнулся я. -- Я вполне искренен в своём полнейшем равнодушии к тебе.
   Зинаида подсказала:
   -- Сегодня ведь вторник, и я должна выглядеть просто великолепно!
   А она и в самом деле великолепно выглядела. В тридцать восемь с половиной лет редко какая женщина сохраняет в себе столько молодости и красоты. Разве что какая-нибудь прославленная фотомодель, манекенщица или киноактриса. К примеру, генеральская доченька, что давеча была у меня в гостях, так уж та точно ни в какое сравнение не шла с Зинаидой!..
   Зиночка, между тем, продолжала вертеться перед чужим зеркалом в чужой комнате (как будто у неё не было своей комнаты и своего зеркала!) и по всем признакам пребывала в прекраснейшем расположении духа. Или делала вид, что пребывает в таковом... Вот она поправила себе и без того тщательно подогнанную причёску (мощная русая коса, намотанная на голове), деловито потрогала пальцами сначала серьги, потом -- бусы, словно бы что-то проверяя. А затем перешла к действиям ещё более странным: стала туда-сюда натягивать себе кожу на лице -- под глазами, на щеках, на подбородке, затем скорчила ещё несколько гримас, словно бы репетируя что-то, -- и всё это с таким озабоченным и серьёзным выражением, точно она делает нечто прямо-таки научно обоснованное.
   -- Ну, так как же ты меня сегодня находишь?
   Вкладывая в свои слова как можно больше презрения, усталости и житейской умудрённости, я сказал:
   -- Замужнее бабьё -- оно мне всё на одно лицо!
   Зинаида вспыхнула было -- и кожей лица, и глазами, и ноздрями, но -- не очень. А умный собачонок у её ног пару раз тявкнул: мол, не смей обижать мою повелительницу!
   -- Всё ты врёшь!
   -- Не вру. Я и в самом деле терпеть не могу собак и красивых замужних женщин, -- добавил я для закрепления прежнего эффекта.
   -- Но почему? -- возмутилась Зинаида.
   -- К собакам, ты знаешь, я питаю отвращение с раннего детства -- с тех пор, как меня, маленького, напугала огромных размеров собака, а красивых замужних женщин я ненавижу -- потому что все вы -- гадюки!
   Глаза у Зинаиды покраснели.
   -- Спасибо за комплимент! -- сказала она голосом, звонким от затаённых слёз.
   Потом покраснел нос. Задрожали губы.
   Дымчато-серый собачонок гневно тявкнул.
   Я равнодушно пожал плечами.
   -- Пожалуйста!
   -- Ну и что плохого в том, что я, как ты говоришь, "замужняя женщина"? Я ведь не упрекаю тебя в том, что и ты не один. Тогда и ты тоже -- "женатый мужчина"!
   Я промолчал.
   Глянув в зеркало, Зинаида всплеснула руками.
   -- Ну вот! Теперь у меня из-за тебя всё аж покраснело! А мне сегодня нельзя с красными глазами и с красным носом!..
   Я ничего не ответил. Нервно и нетерпеливо забарабанил пальцами по столу, выразительно при этом поглядывая на дверь.
   Зинаида прекрасно разбиралась в моей жестикуляции, но уходить в свои комнаты не спешила, а вместо этого -- уселась на подлокотник моего кресла, успокоила мои барабанящие пальцы и потрепала меня по голове.
   -- Какой ты у меня лохматый... И при этом -- рыжий!.. В сорок лет можно было бы и сединой обзавестись, как все приличные люди в этом возрасте... А ты всё рыжий и рыжий. Немножко рыжий. Не очень. И немножко злой.
   -- Ты действуешь не по правилам, -- сказал я. -- По правилам мы не должны друг друга касаться.
   -- Ты тоже действуешь не по правилам. По нашим правилам ты должен был бы сделать мне сейчас какой-нибудь шикарный комплимент. А ты, вместо этого, грубишь. Я тебя просто не узнаю! Ну почему ты сегодня такой злой и такой нудный?
   Я промолчал.
   -- А то, что я дотрагиваюсь до тебя, так это у меня, может быть, потребность такая возникла -- соприкоснуться с мужчиной. Может быть, я заряжаюсь от тебя чем-то мужским, полезным для женского здоровья! Ты что не знал, что женщинам нужны мужчины? Или тебе жалко?
   -- Да заряжайся на здоровье, -- буркнул я. -- Мне не жалко. Нужны -- так нужны.
   -- Пашенька, миленький, может, принести тебе кофейку?
   Я хмуро молчал.
   -- Пришёл с работы усталый, вот и злишься. А тут ещё и молоденькие девочки к тебе заявляются в гости в сверхкоротких юбках и с красивыми ногами...
   -- Какая глупость! Причём здесь девочки! -- возмутился я.
   Зинаида крикнула с вызовом:
   -- А притом, что тебя всегда зло берёт, если что-то хорошее и -- не твоё собственное!
   Типичная бабская провокация. Не стоит даже и отвечать.
   Зинаида поняла, что меня этим не проймёшь и вдруг всплеснула руками:
   -- Ой, у тебя один носок выше другого! -- она соскочила с подлокотника, наклонилась и, задрав у меня одну штанину, заботливо и по-хозяйски поправила мне носок на правой ноге.
   Я не признаю домашних тапочек и хожу по квартире только в туфлях -- шнурочки-носочки, выглаженные брючки. Про таких, как я, обычно говорят: чистоплюй. Задравшийся носок -- это действительно для меня нетипично.
   В ответ на эту заботу я даже и спасибо не сказал.
   А Дымок тем временем подхалимисто тёрся о другую ногу усталого ненавистника всей пёсьей породы.
   -- Ну, так я принесу тебе кофею, да?
   Не дожидаясь ответа, Зинаида выбежала на кухню.
   Собачонок последовал за нею -- мелкими и опять же подхалимистыми шажками.
  
  
   Глава 4. ДАМСКАЯ СУМОЧКА

1

   Не поблагодарив, я взял чашку и стал пить.
   -- У меня вот ещё и кусок шоколадки остался. На, кушай. С кофеем -- очень вкусно. -- Зинаида уселась рядом со мною на соседний диван.
   Я хотел было скромно отломить для себя квадратик и остальное отодвинуть, но Зинаида сказала:
   -- Не оставляй мне. Кушай всю.
   Я не возражал. Всю -- так всю.
   -- Как тебе кофей?
   -- Ты же знаешь: я пью только чай и терпеть не могу кофе.
   -- А как тебе шоколадка?
   -- Довольно сносная.
   -- Ну вот, хоть что-то хорошее услышала от тебя! -- Зинаида нервно засмеялась. И затем с обидой в голосе добавила: -- Выдавила, можно сказать.
   Я повернулся к компьютеру и, одним пальцем набирая на экране нужный текст, продолжал пить кофе.
   -- А что это ты пишешь? Опять -- латинский язык?
   -- Опять латинский. Я его очень люблю.
   -- Ой, скорей бы уже ты защитил свою диссертацию! Ты и не представляешь, как я переживаю за тебя!
   -- Спасибо.
   -- Латынь -- ведь это так трудно!.. Какой ты умный, -- с завистью протянула Зинаида так, как будто хотела сказать: живут же люди!
   Я разозлился:
   -- Я же просил тебя уже сто раз: никогда не называй меня умным. Мне это очень даже обидно слышать.
   -- Прости. Я забыла. Я не хотела тебя обидеть.
   Но я не унимался:
   -- Умные, если и сидят перед компьютерами, то деньги на них считают, а не занимаются латынью и диссертациями! Умные -- богатые. А я -- голодранец. И, стало быть, -- дурак!
   Помолчали. Зинаида попыталась было тронуть меня за руку, но потом передумала. Наконец она сказала вроде бы безо всякого повода:
   -- А мне сегодня сон приснился.

2

   Изображая полное равнодушие я, продолжал работать над латинским текстом. Это был труднопереводимый отрывок из "Метаморфоз" Апулея: inter sacrum et saxum -- между святыней и камнем...
   -- Такой странный сон, ни на что не похожий...
   -- Ой, Зина! Знаю я твои странные сны!.. Вечно мы с тобой лежим в одной постели, но как только я начинаю предпринимать активность, тут же между нами волшебным образом вырастает ледяная стена, и мы так и лежим и смотрим друг на друга как два идиота... Через ледяную стену!.. Больше всего на свете меня теперь интересует драматическая судьба звонких придыхательных согласных в ранней латыни и италийских диалектах! Вот так-то! Ещё очень люблю, вот как сейчас, ломать голову над всякими трудными местами, которые ещё никому не удалось удачно перевести на русский язык... А в твоих снах -- одно и то же! -- Я отставил недопитую чашку и на бешеной скорости забарабанил всеми десятью пальцами по клавишам.
   -- А вот и нет. Я же говорю: мне приснилось что-то странное, ни на что не похожее.
   Я повернулся в своём кресле к Зинаиде.
   -- Ну? Слушаю. -- Я снова взялся за кофе.
   -- Снилось мне, будто я живу в этой квартире одна.
   -- Без меня и без ледяной стены?
   -- Без тебя. Совсем одна. А в квартире затеян ремонт, и она вся такая нежилая и холодная... И в ней так неуютно, и я не знаю, куда мне деться -- везде плохо... И тогда я захожу вдруг в твою комнату... А раньше -- я будто бы в ней никогда не бывала -- не замечала или не знала, что в квартире есть ещё и эта комната... Захожу и вижу: она вся как новенькая, никакого ремонта в ней нет, но только пусто. Ни мебели, ни вещей, ни людей. И я почему-то понимаю: в этой комнате никто не живёт и никогда не жил... И чья она была раньше -- я не знаю. И только на стене -- надпись маленькими, едва заметными буквами: "МЕНЯ ЗДЕСЬ НЕТ". Я читаю её и удивляюсь, кого это здесь нет?.. И потом я снова хожу и хожу по квартире, и мне очень одиноко, и так на душе пусто...
   Я внимательно слушал.
   -- Ну и дальше?
   -- А потом я ненадолго проснулась и попыталась отогнать этот сон. Но только заснула -- и опять приснилось несчастье: всё та же пустая квартира с начатым и брошенным ремонтом, и я в ней будто бы потеряла свою сумочку. А она мне очень нужна! Я жить без неё не могу! Ищу её, ищу, а её нигде нет. И я даже и сама не понимаю, почему она мне так дорога -- простая сумочка, никакая не роскошная... И я даже не знаю, что в ней такого уж лежало... И лежало ли что-нибудь вообще... -- Зинаида задумалась: -- Нет, всё-таки в ней что-то было... Мне теперь так вспоминается: что-то вроде бы лежало в ней! Что-то хранилось! И это было что-то очень ценное, очень важное для меня, но что -- не знаю, не могу сейчас вспомнить... Я хожу, а вокруг квартира -- совершенно нежилая из-за начатого в ней ремонта... И так мне вдруг стало жалко и обидно, что я лишилась этой сумочки и живу теперь в такой плохой квартире, что я прямо во сне -- аж заплакала!

3

   Губы у Зинаиды опять задрожали, и на глазах у неё уже во второй раз чуть не навернулись слёзы.
   -- Ой, что же я делаю! Ведь мне же нельзя!.. Ведь сегодня же вторник!..
   Спохватившись, она подошла к зеркалу и, сосредоточенно смотрясь в него, стала вытирать себе глаза, а потом вдруг выскочила из комнаты и помчалась куда-то, видимо, в ванную приводить себя в порядок. Собачонок дымчато-серым облачком устремился туда же, и я остался один.
   После рассказа Зинаиды я уже не мог работать. Нервно забарабанил пальцами по краю клавиатуры, отчего все кнопочки на ней мелко задребезжали, потом встал из-за стола, походил по комнате и вышел на балкон.
  
  
   Глава 5. РАЗМЫШЛЕНИЯ НА БАЛКОНЕ
   Надо сказать, я не курю. Как, впрочем, и не пью. Как, впрочем, и не ругаюсь матом. От волнения мне бы сейчас на балконе следовало хорошенько чертыхнуться, закурить, а затем, стряхнувши пепел с высоты пятого этажа, вернуться назад в свою холостяцкую каморку, расположенную в трёхкомнатной коммунальной квартире, достать бутылку чего-нибудь крепкого: водки или там коньяка -- и залпом опустошить рюмку. Или две.
   Ничего этого я, конечно, не сделал. Просто стоял, дышал воздухом, смотрел на открывающийся передо мною кусок городской панорамы -- огромный парк вдали за железною дорогой, бесчисленные частные дома, утопающие в море садов, окраины двух остановившихся гигантских заводов -- Вертолётного и Сельмаша...
   Середина апреля 1998-го года преподносила сюрпризы: в Москве и других северных городах России снегоуборочная техника надрывалась от усилий разгрести навалившие сугробы, а в нашем Ростове-на-Дону во всю мощь цвели абрикосы, ветер поднимал тучи пыли, а жара достигала тридцати градусов и выше...
   Странная женщина! И сны, которые она мне рассказывает, один удивительней другого...
  
  
   Глава 6. ПСИХОЛОГ
   Было время, я тщательнейшим образом обсуждал эти её сны с моим бывшим одноклассником, а ныне -- известным ростовским психологом. Он растолковывал мне их значение и сыпал при этом всякими непонятными терминами. Все они были в основном латинского происхождения, и мне бы, как профессиональному латинисту, полагалось бы приходить в восторг оттого, что я так легко понимаю такие умные слова из неизвестной мне науки. Но ничего, кроме омерзения, они у меня почему-то не вызывали. Особенно отвратителен мне был один термин: супер-эго. Давал мне мой друг и Фрейда, и я его читал-читал, но потом отбросил с разочарованием и брезгливостью: не то. Сатанист какой-то. И нет у него про мою Зинаиду ничего, кроме пакостей.
   И тогда я пригласил специалиста к себе домой. Тот, хотя и был нарасхват и свободного времени почти не имел (посетители к нему записывались за две недели вперёд), но пришёл ко мне -- вроде бы как в гости. Ну а на самом деле -- с целью посмотреть на предмет моего постоянного изумления. Этак вроде бы невзначай я втянул Зинаиду в разговор с нами, а на другой день спросил психолога:
   -- Ну, что это было? Как ты думаешь?
   Он выдал мне её психологический портрет. Оглушительный, как взрыв атомной бомбы. Тщательно описал все её проблемы со всеми их признаками.
   Я внимательно слушал и слушал: ничего нового. Поражали только скорость и виртуозность, с какою вся эта бездна ценнейшей информации была добыта: немного поболтал, присмотрелся к лицу и жестам, и вот уже на меня обрушивается целая лавина сведений! Под конец гениальный специалист сообщил: да, ты был прав, это действительно потрясающая, прекрасная, незаурядная женщина!
   Я тогда разозлился: столько возни, столько научных терминов и рассуждений!.. И только ради того, чтобы узнать, что моя Зинаида -- потрясающая, прекрасная и незаурядная женщина. Да я это и без тебя знал! Ты мне скажи вот что: чем именно она такая незаурядная! В чём её потрясность и прекрасность!
   И знаменитый психолог -- не сказал. Затруднился с ответом.
   Задетый за живое, он приходил ко мне ещё и ещё раз, снова и снова беседовал с Зинаидой, но так ни до чего и не додумался.
  
  
   Глава 7. КОЕ-ЧТО О ПАРАЛЛЕЛЬНЫХ МИРАХ

1

   И тогда я позвал другого специалиста. И совсем другого рода.
   Этот, пугая собачонка Дымка своим угрюмым видом, сосредоточенно ходил по всей квартире с изогнутою спицей, которая у него в руках вращалась как стрелка компаса, ходил со свечою, пламя которой тоже имело привычку изгибаться то туда, то сюда, и это всё означало что-то такое очень важное и как-то туманно комментировалось.

2

   Оказывается, вокруг нас живут в своём параллельном мире некие невидимые существа и как-то взаимодействуют с нами и с нашими поступками. Мы проходим сквозь них и даже не замечаем их существования, а они видят нас, что-то знают о нас и вообще -- себе на уме.
   Я удивился: если я живу в ЭТОМ своём мире на пятом этаже, а они живут в своём ПАРАЛЛЕЛЬНОМ мире, то как это я могу проходить сквозь них? А они -- сквозь меня? У них там что -- тоже пятый этаж в этом же месте?
   Экстрасенс говорит: нет, не обязательно. У них в этом месте могут быть горы или степь, или, скажем, море какое-нибудь, но в наш мир они каким-то образом вхожи: бродят -- невидимые и проницаемые -- сквозь нас и сквозь наши стены и изредка вмешиваются в нашу жизнь.
   У меня наступил приступ идиотизма, и я удивился ещё пуще прежнего. Ежели, говорю, они проходят сквозь нас и сквозь стены, будто всё это сделано из воздуха, и при этом не проваливаются на нашем полу, особенно на моём пятом этаже, то тогда получается так: все наши вертикальные предметы -- для них проницаемые, а все горизонтальные -- для них твёрдые на ощупь?
   Да, примерно, так и получается, -- утешил меня экстрасенс.
   Постоянные занятия с латинским языком сделали меня не только занудой, но и приучили к чёткости мышления. И я задал ещё один вопрос: а ежели предмет наклонён под углом в сорок пять градусов -- тогда что?

3

   Экстрасенс призвал меня не хамить, не опошлять какую-то великую идею и не навлекать на себя гнев невидимых сил.
   В ответ на это я тут же лицемерно покаялся.
   А он заговорил об энергетике, тонкой материи, ауре, биополях и карме, и я всё это очень внимательно слушал, но так ничего и не понял.
   Затем по моей просьбе экстрасенс взял Зинаиду и измерил её всю с ног до головы приборами: тыкал чем-то острым в какие-то точки на её лице, на её ногах, на её локтях, ладонях и пальцах, а потом смотрел на циферблаты своих приборов. Вывод был такой: энергетика у женщины -- обалденная! И она что-то такое из себя излучает всем своим телом -- головой, руками, ногами...

4

   Когда мы выпроводили Зинаиду из комнаты и остались одни, я возразил: излучать человек может из себя что-то в переносном смысле слова, в возвышенном, в поэтическом. Но чтобы в прямом -- никогда не поверю! Если такое излучение есть, то из чего оно сделано?
   Мой гость сказал: веришь ты в это или не веришь -- это не имеет значения. Ведь ты меня сюда потому-то и позвал, что смутно, подсознательно ты уже давно ощущал какую-то тревогу, какую-то непонятную для тебя опасность. И я прекрасно вижу: всё твоё хамское поведение и вся твоя зловредность -- это всего лишь попытки защититься от тяжёлых для тебя воздействий внешнего мира. И вот я и пришёл. И пытаюсь тебе помочь. А ты мне тут выпендриваешься. Для тебя сейчас важно уяснить вот что: энергетика твоей соседки по квартире, конечно, потрясает воображение и является чем-то очень редко встречающимся в природе, но она не совместима с тем материалом, из которого сделан ты! Ведь и твой материал, и твоя энергия тоже очень редкие. И это всё не означает, что у одного из вас -- хорошая энергетика, а у другого плохая. Вы просто несовместимы!
   Я спросил: ну и что из этого следует?
   Ответ был такой: энергетика этой женщины не полезна для твоего здоровья! Ты должен держаться от своей соседки подальше и не подвергаться её облучению. И тогда всё будет хорошо.
   Я возразил: да как же я могу держаться подальше, если мы живём рядышком, видимся каждый день?
   Экстрасенс ответил: постарайся не жить с нею рядом, а куда-нибудь переехать, а если пока не можешь или не хочешь, то вот тебе мой наказ: мысль -- штука материальная, и ты, в случаях опасной близости с соседкой, воображай всякий раз, что между вами находится двустороннее зеркало и что все её лучи, обжигающие и вредные для твоего здоровья, отражаются от этого зеркала и на неё же и возвращаются. А все твои собственные лучи возвращаются к тебе и понапрасну не расходуются.
   Про то, что моей Зинаиде постоянно снятся сны с участием ледяной стены, которая то и дело вырастает между нами и которая чем-то похожа на зеркало, я промолчал. Не стал развивать этой темы. Мне тогда показалось, что всё это -- полная чушь, но всё-таки нечто рациональное я как бы почувствовал. В той или иной форме подобные мысли уже приходили мне в голову и раньше. Я и прежде подозревал: находясь рядом с Зинаидой, я каким-то образом ощутимо расходую себя. Иногда просто опустошаюсь.
  
  
  
   Глава 8. С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ПОЭЗИИ

1

   И ещё один гость был у меня.
   Я с ним познакомился так: услышал однажды, как по радио, из Москвы, некто, судя по голосу, человек преклонного возраста, читал свои стихи -- этакие пророческие, апокалиптические, с выходом на какие-то грандиозные рубежи. Поражённый необычною смесью нахальства, гениальности и детской наивности автора стихов, я тотчас же включил запись и кое-что увековечил на своей кассете. А потом, после передачи, я долго крутил туда-сюда эти его стихи на магнитофоне и диву давался: вроде бы -- и безумие, но вроде бы как -- и что-то в них есть:
  
   Не шизофреник я, и не герой,
   и не мессия;
   пророком быть -- занятье тоже
   не по мне...
   Но тёмных мыслей рой
   свербит меня: моя Россия,
   о боже!
   она -- в дерьме!
  
   Отрезки времени мы вряд ли вымерим
   без спора.
   Но знаю я: мы вымрем
   и довольно скоро.
  
   Наш русский дух --
   не так уж и велик.
   Его чужие ветры выветрят,
   они, как тополиный пух,
   крутящийся в пыли,
   развеют наш язык.
   И кто-то каждый след наш щёлоком и тряпкой вытрет,
   чтобы стереть с лица Земли --
   России лик.
  
   Кричу я: "Русь!
   Во сне хотя бы заметайся!"
   Но -- тщетно!..
   Ну и пусть...
   Россия спит, Россия, сонно
   ждёт,
   когда с Востока многомиллионно
   двинется китайцев
   сонмо,
   а НАТО с Запада попрёт...
  
   В последний раз,
   Россия ощетинится штыками грозно.
   Но грянет предназначенный ей час,
   и будет -- поздно!
  
   Некоторые мысли автора стихов, высказанные в прозе, -- тоже записались. А кроме того, и его координаты: город Москва, такой-то адрес; можете писать, можете заходить, а можете и звонить; живу я в многосемейной коммунальной квартире, спросите, если кто другой поднимет трубку, и меня соседи всегда позовут.

2

   Ясное дело, что я позвонил. Разговорился. Насчёт нашествия натовцев и китайцев -- согласен. Надо ждать и надо готовиться встретить достойно дорогих гостей. Но вот насчёт того, что мы обречены -- решительно не согласен!.. Старый поэт предложил мне приехать к нему в гости, а я ему -- встречное предложение: мол, Москву я вашу терпеть не могу -- пакостный город! А вот вы сами и приезжайте ко мне в Ростов.
   И он так и сделал -- приехал ко мне.

3

   Встретил я его на вокзале: видный из себя мужчина -- могучего телосложения, бородатый, с задумчивыми голубыми льдинками глаз под хмурыми, мохнатыми бровями. Одет, правда, как-то странновато -- какие-то затрапезные джинсики, кроссовочки, какая-то задрипанная курточка и совсем уже придурковатая спортивная шапчонка с бубенчиком -- дело было зимой. Поймав мой оценивающий взгляд, старик пояснил: это мне мои друзья недавно пожертвовали кое-что из шмоток, вот я и ношу. Я тут же постарался сгладить неловкость: мол, эта зима в Ростове была самая холодная за весь двадцатый век; иногда переваливало далеко за двадцать градусов, и я, мол, беспокоюсь, не замёрзнете ли вы, понадеявшись на наш юг. На что старик ответил: а я не боюсь холода; в былые времена я изъездил вдоль и поперёк и Якутию, и Магаданию.
   Погуляли по городу, в котором мой гость не был вот уже лет тридцать.
   -- Это улица Энгельса, -- бормотал он. -- Помню, помню...
   -- Теперь уже не Энгельса, а Большая Садовая, -- поправил я его. -- Вернули дореволюционное название.
   -- Правильно, правильно. А где ж у вас Малосадовая?
   -- А нету. До революции была, а теперь называется улица Суворова -- жалко стало переименовывать, вот и оставили, как есть.
   -- Тоже верно. Суворов великий человек был, надо же память какую-то по нему оставить.
   Мы бродили по Пушкинскому бульвару, и старик выдавал мне по этому случаю наизусть всего Пушкина, попутно пытаясь припомнить, в каком доме жил друг его молодости, к которому он сюда когда-то приезжал в гости.
   -- Да вот в этом же и жил!.. Или вон в том... нет, опять ошибся... многое тут у вас изменилось, и не узнаешь теперь...
   Поговорили о России, о поэзии... Я пожаловался, что все великие писатели и поэты золотого девятнадцатого века как на грех объезжали наш Ростов-на-Дону стороною. Шарахались от него, что ли... В Новочеркасске бывали -- сам Лермонтов там был несколько раз, а Николай Первый, как пишет Жуковский, осенью тридцать седьмого года принял какое-то решение в пользу опального Лермонтова именно в этом городе; в Таганроге бывали, а один так даже и родился там; в Старочеркасске и в Аксае Пушкин переправлялся через Дон, а в Ростов наш -- ну ни ногой! Вот кто-то с горя и подпустил слух, что по этой улице якобы проезжал когда-то Пушкин -- то ли по пути на Кавказ, то ли с Кавказа. Но лично я в это не верю...

4

   А потом старика потянуло к нашей реке.
   Пошли на Ворошиловский мост. Холодный ветер сбивал с ног, но старик не обращал на него никакого внимания.
   -- Ну, здесь у вас и панорама, доложу я тебе!.. А вон то -- что такое?
   -- Вон там, выше по течению? Зелёный остров.
   -- А там, на горизонте?
   -- Город Батайск.
   -- Так это уже и не Ростов, что ли?
   -- Не Ростов.
   -- Странно у вас центр города расположен -- на самой окраине.
   Перешли на левый берег Дона, за которым, по представлениям древних греков, начинается Азия.
   По длинной заснеженной лестнице спустились к пляжу.
   Старик разделся. Тихо и восхищённо сказал: "Здравствуй, Дон!" И на водных просторах, свободных ото льда, искупался.
   Отфыркиваясь, вышел на берег. На снегу -- дорожка следов от стариковских босых ног. Туда -- и обратно.
   Я спросил, не холодно ли было, а тот ответил: может, и холодно, да только боюсь, мне в этой жизни не доведётся уже больше с Доном повстречаться... Затем он достал полотенце из сумки, тщательно вытер своё отнюдь не дряблое тело -- в молодости был, видать, красавец ещё тот! -- оделся, и мы отправились ко мне домой.

5

   Пока ехали в троллейбусе, он мне коротко всю свою судьбу рассказал:
   Сейчас ему уже за семьдесят, а в былые годы он был членом какой-то банды, торговавшей с заграницей алмазами и золотом, добытыми в Сибири. При советской власти за такие дела -- редко когда давали срок. Обычно расстреливали. Но его всё миновало: и правосудие, и внутренние разборки. В центре Москвы у него когда-то была огромная и роскошная квартира, была машина, была дача на Чёрном море. А затем ему однажды приснилось нечто очень важное: Николай-угодник явился к нему и сделал некое наставление... И после этого мой гость ушёл из банды, роздал почти всё своё имущество людям, включая квартиру, дачу, машину и костюмы, а сам поселился в какой-то жалкой коммуналке, даже ещё и похуже, чем моя, бросил пить и курить, перешёл на очень скромную пищу и ударился в поэзию. Всё, как обычно: самый заурядный русский праведник...

6

   Дома у меня пили чай с вареньем, болтали. А тут и Зинаида пришла откуда-то с улицы. Только на порог ступила и только сняла пальто, как я сразу выскочил из своей комнаты и безо всяких объяснений завёл её к себе. Познакомьтесь, говорю, это мой гость из Москвы, а это моя соседка.
   Зинаида предстала перед нами в длинном французском красном платье, с чёрным шарфом вокруг шеи и в чёрной тёплой шляпе.
   Старик посмотрел на неё, обменялся с нею несколькими вежливыми фразами и ничего особенного не изрёк, но потом, когда мы оказались одни, сказал мне в ответ на мой вопрос, что он усмотрел в этой женщине: настоящая русская красавица, ростовский цветок, -- сказал он. -- Но -- завышенные претензии.
   -- Дура? -- спросил я.
   -- Не сказал бы, -- ответил старик. -- Нет, не сказал бы... Но с таким лицом, как у неё, надо гостей принимать и чем-нибудь их ласково потчевать, или на кухне что-нибудь готовить, а не вращаться в высшем обществе.
   Я не совсем понял то, что он имел в виду, и, без приглашения заявившись потом со своим гостем в комнату к Зинаиде, попросил её исполнить нам что-нибудь на своём пианино, а ещё бы лучше -- что-нибудь бы и спеть. Зина охотно уселась за пианино и под собственный аккомпанемент спела известную советскую песенку, грубо сработанную под старинный русский романс. Там ещё были слова: боже, какими мы были наивными, как же мы молоды были тогда!..

7

   Старик был выходцем из высокообразованной семьи, репрессированной в годы сталинизма. Отец его был когда-то настолько крупною личностью, что даже имел в своём пользовании собственный поезд, в котором мог, утопая в царской роскоши, передвигаться по стране для осуществления своих служебных функций. Сын же его, перед тем как стать бандитом, успел получить прекрасное воспитание и блистательное образование; он знал толк в музыке и в поэзии и вот теперь -- здесь и сейчас -- не заметить пошлости исполняемой песенки он бы не смог.
   Я наблюдал за стариком, задумчиво сидящим в кресле, и поражался: он был весь просто захвачен Зинаидиным пением.
   -- Ну, как вам? -- спросила тогда Зинаида, повернувшись к нам.
   -- Да ерунда какая-то, -- отмахнулся я. -- Хотя, конечно, голос у тебя -- довольно неплохой. Почти сносный.
   У Зинаиды сразу же покраснели глаза:
   -- У тебя самое любимое занятие -- обижать меня!
   Старик сказал:
   -- Не верьте ему, Зиночка, он врёт. И не обижайтесь, пожалуйста.
   -- Да я и не очень-то обижаюсь.
   -- А вы -- совсем не обижайтесь.
   -- Да я совсем и не обижаюсь.
   Старик подошёл к ней и поцеловал ей руку.
   -- Поверьте, у вас прекрасный голос и необыкновенная манера исполнения!
   -- Ой, спасибо! -- Зинаида вся аж так и расцвела.
   -- И ваш сосед об этом прекрасно знает.
   -- А чего ж тогда не говорит?
   -- О, он вам много чего никогда в жизни не скажет!
   -- Пусть бы сказал. Что я ему -- враг какой-то, что ли?
   -- Ну, это вы уж с ним сами тут разбирайтесь, без меня...

8

   Старик что-то ещё ей говорил и говорил, а я с изумлением смотрел на эту сцену. Как такое могло случиться? Трое совершенно чужих людей сошлись вместе и беседуют так, как будто знакомы уже целую вечность? И как будто у них и впрямь есть что-то общее -- старик с замашками гения, которому по штатному расписанию положено быть праведником, ростовская красавица и я -- человек в футляре, преподаватель латыни... Неужели это как раз и есть то самое, что называют словами "родина", "Россия"?.. Как странно.
   -- А вот вы не могли бы спеть нам сейчас что-нибудь ещё? -- попросил старик.
   -- Ну, конечно! -- ответила Зинаида.
   -- Но только что-нибудь не коммунистического производства. А что-нибудь настоящее русское, про Россию -- сможете?
   -- Кажется, я знаю одну такую вещь, -- сказала Зинаида, подумав, и, к моему изумлению, запела песню, которой я от неё прежде никогда не слышал. Это была белогвардейская песня "Всё теперь против нас..."
   Мы оба слушали Зинаиду просто в каком-то изумлении. Я видел, что, когда она пропела "Отступать дальше некуда -- сзади Японское море, здесь кончается наша Россия и мы", у моего гостя на глаза навернулись слёзы.

9

   Со стариком мы проговорили почти целую ночь. Ни слова о Зинаиде. Говорили о живописи, о поэзии; старик читал мне свои собственные стихи, стихи Лермонтова и Маяковского, а я ему -- свои переводы австрийца Рильке и шведа Мартинсона... При всём моём ироническом отношении к современным русским праведникам и святым старцам я увидел: это и впрямь необыкновенный человек. Может, в чём-то и безумец (да кто сейчас не безумец?), но -- умный и порядочный.
   -- Приезжай и ты ко мне в Москву, сказал мне старик уже на вокзале.
   -- Спасибо. Это вы ко мне приезжайте, а я уж как-нибудь без Москвы проживу. Не люблю я её... Вы лучше скажите, как вам понравилась моя соседка по коммунальной квартире? -- неожиданно спросил я.
   -- Соседка? По коммунальной квартире?.. Цветок! Настоящий цветок! -- убеждённо и задумчиво пробормотал гениальный старик, заходя в свой вагон и уезжая в свою Москву.
  
  
   Глава 9. КОЕ-ЧТО ИЗ ОБЛАСТИ ВЫСОКИХ ТЕХНОЛОГИЙ И ДРУГИХ ОБЛАСТЕЙ

1

   Показывал я Зинаиду и ещё одному знакомому -- интеллектуалу и крупному специалисту в каких-то высоких технологиях.
   -- Какая приятная женщина, -- тихо и с глубоким выражением сказал он мне потом.
   -- А в чём заключается эта её приятность?
   Интеллектуал беспомощно развёл руками.
   -- Этого словами не передашь, -- ответил мне он.

2

   Показывал я её и одному американцу, работавшему у нас в мединституте, но и тот тоже ничего не надумал. Оно и неудивительно -- что можно услышать путного от представителя примитивного тоталитарного режима?

3

   Вроде бы как что-то решив для себя, я вернулся с балкона в приятную прохладу своей комнаты и снова уселся перед компьютером. И занялся латынью.
   И тогда я подумал: да пошли вы все к чёрту, я до всего додумаюсь сам!
  
   Глава 10. РАСШИФРОВКА СНА

1

   Вскоре вернулись и мои соседи по коммунальной квартире -- Зинаида и её неизменный собачонок Дымок.
   Зина опять выглядела превосходно -- никаких слёз и красных носов, но в её глазах всё же чувствовалась тревога.
   -- Вот такие мне сны снятся, -- сказала она виноватым голосом. -- Я, наверно, сумасшедшая -- такая ерунда приснилась, а я так расстроилась.
   Я не ответил. Зинаида внимательно посмотрела на меня и спросила:
   -- Что молчишь? Ты разве и на этот раз понял, о чём этот сон?

2

   -- Понял, конечно, и на этот раз.
   -- О чём же?
   -- Да всё о том же.
   -- О чём -- "о том же"?
   -- Обо мне, о тебе...
   -- Но пойми: ты мне совсем не снился! Тебя в этот раз не было! Ты мне всегда снишься, но в этот раз -- тебя не было! Не было! Во сне я как бы даже и не знала, что ты существуешь!..
   -- И всё-таки я там был.
   -- Не понимаю, с чего ты это взял.
   -- Да тебе и понимать незачем. Просто поверь мне на слово, вот и всё.
   -- Нет уж ты объясни!
   -- Вот же привязалась! Объясняю: квартира или комната в твоих снах -- это как мы с тобою уже давно выяснили, означает твою душу, твой внутренний мир. Душа и квартира в твоём понимании -- одно и то же. Да, должно быть, и в моём -- точно так же.
   Зинаида кивнула.
   -- В той квартире, что тебе представилась в этом последнем сне, одна из комнат была пуста, и меня в ней не было.
   Зинаида опять кивнула:
   -- Тебя там не было!
   -- Иначе говоря, в этом твоём сне я не заполнял собою твою душу. Место для меня вроде бы было отведено, но меня на этом месте не было.
   Зинаида не кивала. Внимательно слушала.
   -- А кроме того, в этой твоей квартире был ремонт. А ремонт -- это всё-таки не разрушение, не развал, не разгром. Это -- временное неудобство. Временная переделка -- от старого к чему-то новому. И лучшему.
   В глазах Зинаиды возникла какая-то тревога. Я продолжал:
   -- Так и ты сейчас -- переделываешь, ремонтируешь свою душу, свой внутренний мир, приспосабливаешься к чему-то новому. А ремонт закончится -- и ты снова будешь жить в отличной квартире. У тебя снова будет хорошо устроенная комфортабельная, трёхкомнатная, со всеми удобствами душа. Иначе говоря, твоё нынешнее душевное смятение кончится, и всё у тебя будет прекрасно.
   -- А какое у меня смятение? Никакого смятения у меня нет!
   -- Сон -- честная штука. Он показывает то, что есть на самом деле, но в чём человек порою боится самому себе признаться.
   -- И в чём же это я, мой миленький, боюсь себе признаться?
   -- А в том, что потеряла кое-что. И уже никогда не вернёшь. Во сне -- это сумочка. А в реальной жизни -- я.
   -- Ты -- сумочка? Не смеши меня! Причём здесь ты? Во сне я потеряла очень нужную мне сумочку, а не тебя! А я -- барахольщица, я очень люблю сумочки, тряпки и всякие вещи! Ну вот я и расстроилась!
   -- Объясню: дамская сумочка -- предмет первой необходимости для всякой аккуратной женщины. А ты -- именно такая и есть. Аккуратная и пунктуальная. Сумочку удобно носить на руке. Или на плече. При торжественных выходах на публику -- она всегда при женщине как её неотъемлемая часть. А ты всегда стремишься выглядеть торжественно, величаво, неприступно -- это твой постоянный образ. И вот ты её потеряла -- вещь привычную и необходимую для твоей повседневной жизни. Ты её потеряла так же точно, как потеряла меня.

3

   -- А разве же я тебя потеряла?
   -- Конечно. В реальной жизни я для тебя уже давно стал чем-то привычным и повседневным, но вот я с некоторых пор отошёл от тебя и стал для тебя чужим...
   -- Ты не стал для меня чужим!
   -- Ну тогда наоборот: ты для меня чужая!..
   -- Но почему?
   -- Об этом -- в другой раз. Сейчас я говорю про твой сон. В этом сне ты потеряла сумочку и очень огорчена этим. Хотя ты и не знаешь, что в ней лежит -- ценное что-нибудь или не очень. Так же точно и я для тебя -- ты и сама не знаешь, так ли я тебе нужен в этой жизни. И что во мне такого уж хорошего. Но тебе необъяснимо больно и жалко до слёз, что ты потеряла эту сумочку... То есть -- меня.
   -- Всё ты выдумываешь! Как же я тебя могла потерять, если мы с тобою живём в одной, общей, коммунальной квартире! У нас общая кухня! Общий санузел! И общий коридор!.. И я тебя вижу каждый день! И мы с тобой никогда не ссорились! И мы -- друзья! И ты никуда не собираешься уезжать! И я -- тоже! Ты -- со мной! Ты мне очень нужен! И ты никуда не терялся! И я нормально отношусь к тому, что у тебя есть своя женщина -- я рада за тебя, что ты не один... Мне снилась ПРОСТО сумочка. И я её ПРОСТО потеряла.
   -- Вспомни: в прошлый раз тебе снилось, как от тебя сбежало какое-то непонятное домашнее животное. Вроде песца -- рыжеватое и лохматое. Твой сын и твой собачонок Дымок оставались на месте, а это непонятное животное сбежало, и ты тоже тогда плакала во сне. Я тогда не хотел огорчать тебя. Но тем сбежавшим домашним животным был тоже я. И ты это подсознательно понимала. Да, я как бы сбежал от тебя, хотя и живу рядом с тобою... Мысленно сбежал. Как бы сбежал.

4

   Зинаида выслушала мои слова и обиделась:
   -- Ну и если это так на самом деле, то тогда зачем же ты это сделал?
   -- Я хочу, чтобы ты привыкла к этой мысли: меня с тобой рядом нет. Ты живёшь на этом свете -- без меня. Мы -- чужие.
   -- Но почему?
   -- Я не хочу быть сумочкой, которую носят на ремешке через плечо и открывают по мере надобности, чтобы взять губную помаду или расчёску; не хочу быть домашним животным, которое лежит у хозяйки на коленях и которое ласково поглаживают. Потому я и сбежал от тебя в том сне. И в реальной жизни -- отстранился от тебя.
   Я отхлебнул уже давно остывший кофе, а Зинаида вдруг сказала:
   -- Паша, Пашенька, может, тебе булочку принести? Что ж ты кофе пьёшь -- и без булочки?
   -- Спасибо, не надо.
   -- Я тебе не верю! Ты всё выдумываешь! Я не замужем, я свободная женщина! И мы с тобой живём вместе, в одной коммунальной квартире, и мы -- хорошие друзья, и ты никуда не собираешься уезжать, и всё, что у тебя на душе или в голове, -- я всё знаю... Я тебя всего прекрасно изучила!.. И ты всегда будешь со мною, ведь правда же?
   -- Правда, правда... -- Я допил кофе и отставил в сторону чашку с блюдцем. -- Но уезжать, не уезжать -- это ведь ничего не означает... Главное то, что ты принадлежишь не мне, а я -- не тебе.
   -- Я никому не принадлежу! Я и тебе никогда не принадлежала! -- Зинаида решительно взяла чашку с блюдцем, чтобы унести их на кухню да и самой уйти. -- И у нас никогда ничего не было! Я -- сама по себе!

5

   Я пожалел, что затеял этот разговор с разгадкой снов. А Зинаида вдруг перешла в ещё более решительное наступление:
   -- И чего бы ты от меня сбегал, если у нас с тобой никогда ничего и не было?.. Я просто удивляюсь твоему глупому рассужденью! Вечно ты что-нибудь выдумаешь, чтобы позлить меня!
   -- Надоело мне твоё нытьё! -- сказал я, поморщившись. -- Терпеть не могу, когда у тебя такой противный голос, как сейчас...
   -- А ты вообще -- всего на свете терпеть не можешь!
   Что было мочи Зинаида грохнула об пол чашку с блюдцем, от чего собачонок испуганно шарахнулся, а я даже и бровью не повёл -- посуда-то её, а не моя. Да если бы и моя!
   -- И чем это я тебе так надоела?
   -- Ну пусть будет так, если ты так хочешь думать: я не сбегал, твои сны -- ничего не означают, и я не умею их толковать, и ты мне не надоела. Я согласен со всем. Я извиняюсь за всё. Только не скандаль!
   Зинаида приуныла.
   -- Никто меня не любит, -- тихо сказала она. Сделала попытку рассмеяться, но -- попытка не удалась.
   -- Не хнычь, -- я встал и ласково потрепал её по голове -- жест исключительно редкий в наших с нею отношениях; как правило я вообще никогда и ни по какому поводу не прикасаюсь к ней. -- Этот сон был о твоей решимости выжить и превозмочь все невзгоды. Так что ты не нуждаешься в моём особом сочувствии. Ты -- сильная. Ты намного сильнее меня. И вообще, бабы сильнее мужиков. Это мужиков надо жалеть, а бабы и сами выживут. Гадюки вы все, вот вы кто. Спасибо за кофе. А осколки я сейчас подмету.
   -- Ну что ты! -- виновато проговорила Зинаида. -- Я била, я сама и уберу. Прости меня, пожалуйста.
  
  
   Глава 11. ТАИНСТВЕННАЯ НЕЗНАКОМКА И ЧЕЛОВЕК В СЕРОМ

1

   И в этот момент раздался звонок в дверь. Собачонок Дымок радостно и панически затявкал, Зинаида, смиренною овечкою взявшаяся было за осколки, вся вздрогнула, с грохотом бросила их на пол и в торжественном волнении снова засуетилась перед зеркалом.
   -- Иду! Иду! -- закричала она прямо из моей комнаты, которая, кстати говоря, -- самая первая от входной двери. Голос у неё теперь был совершенно незнакомый, совсем не тот, что давеча звучал возле меня в разных своих вариантах -- грустном, весёлом, раздражительном, виноватом. Это был голос другой женщины. Я успел разглядеть её лицо -- абсолютно чужое, до ужаса незнакомое...
   И вот уже она выскочила из комнаты и отперла дверь. Я услышал голос таинственной незнакомки: "Лёнечка, здравствуй, мой милый!" И -- игривое чмоканье. И ответ: "Здравствуй, Зинулик!" -- достойный такой, положительный.
   Далее воспоследовали какие-то начальственные распоряжения кому-то, кто остался за порогом, на лестничной площадке, -- что-то там занести и поставить пока вот в этот угол, да поосторожней, поосторожней!.. А кроме того: подъехать сюда завтра в восемь утра, не забыв прихватить с собой то-то и то-то для поездки туда-то и туда-то. Посигналить с улицы, если буду задерживаться, но только не звонить в дверь -- я этого не люблю.
   И дверь хлопнула. И в замке провернулся ключ: щёлк-щёлк. Потом важный гость переобувался в домашнюю обувь. Он обожал мягкие комнатные тапочки. И вот наконец Зинаида со своим любовником двинулась в долгий путь мимо моей открытой двери. "Лёнечка" заглянул в отверстие -- серый дорогой костюм и смуглое лицо с чёрными волосами, обрамляющими начальственную лысину -- и вполне доброжелательно, как старому другу, бросил мне несколько приветственных фраз. И что-то подобное же получил и от меня в ответ. Я успел заметить, как собачонок Дымок услужливо прошмыгнул за ними. Знать своим собачьим умишком, что этот человек -- БАНКИР, он, конечно, не мог, но ему, вне всякого сомненья, было понятно, что гость его хозяйки, являющийся к ней через строго отмеренные промежутки времени, есть нечто очень и очень значительное.

2

   Я подмёл то, что осталось от Зинаидиной посуды. И всё это отнёс на кухню, туда, где стоял бак для мусора. Во всём должен быть порядок. Затем я стал мыть руки -- после совка и веника я всегда мою руки.
   А на кухне уже вовсю орудовал банкир -- выкладывал из сумок что-то съестное.
   -- Павел Артемьевич, тут у нас намечаются крабовые палочки и копчёная индюшатина, -- сказал Лёня. -- Не желаете ли присоединиться?
   -- Нет-нет, спасибо, Леонид Антоныч, -- вежливо ответил я. Это нас так зовут: меня -- Павел Артемьевич, а его -- Леонид Антонович. -- Большое спасибо, -- повторил я, тщательно вытирая вымытые руки Зинаидиным полотенцем. Терпеть не могу садиться за компьютер с мокрыми или даже просто сырыми руками. -- Много работы, а латинский язык -- такая вещь, что требует постоянного повышения квалификации.
   -- Правду ли говорят, -- поинтересовался Лёня-банкир, что ваш медицинский институт собирается добровольно лишить себя статуса отдельного учебного заведения и войти в состав университета на правах всего лишь отдельного факультета?
   -- Да, такие слухи упорно ходят, -- ответил я.
   -- И как вы думаете, хорошо это или плохо, если такое преобразование будет иметь место?
   -- Кому хорошо, кому плохо, -- я прекрасно понимал, что вопросы задаются чисто из вежливости, чтобы поддержать видимость приличных и доброжелательных отношений. -- Среди нас, латинистов, этот вопрос очень живо обсуждается, но лично моих интересов это никак не затрагивает. Если такое слияние произойдёт, то я отнесусь к нему спокойно.
  
  
   Глава 12. МОЯ КОМНАТА
   И я покинул кухню. Вошёл в свою комнату и закрыл за собою дверь. Но не запер. И погрузился в свою диссертацию.
   Отдельная комната (квартира, дом, остров) -- это ведь и в самом деле некая модель человеческой души, некое закрытое со всех сторон пространство, где можно, отрешившись от всего внешнего мира, побыть хоть какое-то время самим собою. А в том маленьком мирке, где царствует компьютер, где латынь, -- там я в своей родной стихии...
   Кроме латинского языка, у меня есть ещё и другая страсть: я очень люблю рисовать. На компьютере, разумеется, а не на бумаге. Иногда это какие-нибудь люди и человеческие сценки, а чаще -- пейзажи. Что-нибудь фантастическое, сказочное, нереальное. Диковинные растения на какой-нибудь планете, ландшафт, уходящий вдаль... В общем-то, чепуха -- я и сам это понимаю, но с её помощью мне удаётся как-то отрешиться от действительности и отдохнуть. Вот и сейчас я понял, что мне не до латыни, переключился на рисование и ушёл в тот мир, который так далёк от повседневности...
  
  
   Глава 13. ЕЩЁ ОДИН РАЗГАДАННЫЙ СОН
   Спустя какое-то время я понял: я бесцельно сижу перед компьютером и ничего на самом деле не делаю. Мне вспомнился сон -- но на это раз не Зинаидин, а мой собственный, приснившийся мне где-то с год тому назад или даже ещё раньше.
   Это был всё тот же квартирный сюжет -- столь любимый у советских граждан, измученных неразрешимым квартирным вопросом.
   ...Я прихожу в какой-то незнакомый многонаселённый дом... Поднимаюсь не очень высоко -- на второй или на третий этаж... И останавливаюсь перед дверью...
   ...Дверь -- очень необычная, не такая, как все. Она чёрного цвета, какая-то старинная, обитая толстым железом и полукруглая вверху. Увесистая скоба, вместо обычной ручки. И -- мощные заклёпки по всей площади дверной поверхности...
   ...Почему-то мне очень нужно войти в эту квартиру. Я достаю ключи -- огромную связку -- и начинаю подыскивать нужный ключ. И так и не нахожу -- ни один не годится. Тогда я начинаю толкать дверь, ощупывать её ладонями и пальцами и тут случайно нажимаю на одну из заклёпок, которая и оказывается тайною кнопочкою для открывания этой двери...
   ...Я вхожу в квартиру. В ней никого нет... Анфилада комнат, уходящая вдаль... По ним можно идти и идти, и они никогда не кончатся... Пространство замкнутое и одновременно бесконечное... В комнатах -- разное убранство. Оно не очень богатое, но и не очень бедное. Все комнаты -- одинаковы по размеру, все имеют по одному окну и почему-то -- только с левой стороны, а справа у них -- глухая стена... Ну то есть, во всём этом есть нечто однообразное и одностороннее, хотя и некая идея бесконечности тоже присутствует... Я не захожу слишком далеко и возвращаюсь в первую комнату. И там соображаю: ведь это я попал в квартиру Зинаиды! А хозяйки нет дома, и я здесь нахожусь без спросу, а так -- нельзя. Стало быть, надо уходить. Надо распахнуть не запертую дверь и уйти. Но как уйти, когда нет нужного ключа? А на какую кнопочку следует нажимать, чтобы дверь повиновалась мне, -- я забыл. Бросать же квартиру в незапертом состоянии -- просто свинство. Придут жулики и ограбят. Нет уж, надо будет дождаться возвращения Зинаиды... И я жду, жду, уже и раскаиваюсь, что вошёл сюда, и знаю, что ждать придётся очень долго. Возможно, -- всю жизнь...
   Вот такой сон.
  
  
   Глава 14. НЕРЕАЛЬНОЕ В РЕАЛЬНОМ

1

   А в настоящем мире за пределами моей комнаты наступило вот что: ужин на коммунальной кухне закончился, и банкир по-хозяйски увёл Зинаиду в спальню.
   И в это же самое время, с точностью до минуты, словно бы по воле какого-то злобного и ехидного рока, появилась ещё одна моя ученица -- Люся. Очень положительная девочка. Очень старательная. Очень приличная. Она всегда очень вежлива, всегда одета с иголочки... И ещё: в очках, конопатенькая и курносенькая. Рыженькая -- ещё даже и рыжей меня. Она учится на романо-германском факультете и хочет знать всё: и романские языки, и германские. Со мною она учит латынь.

2

   Уселись за стол. Заработали.
   -- А теперь рассмотрим ещё один образец замены придаточного предложения оборотом ablativus absolutus. Прочти вот это!
   Люся у меня -- примерная ученица. Она прочла:
   -- Cum Troja deleta esset, Graeci domum reverterunt.
   -- В слове reverterunt не забывай соблюдать долготу: reverte-e-e-erunt! Переведи!
   -- Когда Троя разрушена была, греки домой вернулись.
   -- Совершенно верно, хотя и не вполне изящно высказано по-русски!
   Коммунальная квартира, в которой я живу, состоит из трёх комнат, одна из которых принадлежит мне, а две других -- Зине и её сыну. Сына сейчас нет дома, он ушёл на занятия в какой-то спортивной секции и вернётся поздно. И поэтому Зинаида и её друг позволяют себе расслабиться. Особенно Зинаида -- она стонет и кричит. Прямо за стеной. И очень сильно и эротично. А квартира эта находится в старом хрущёвском доме и звукоизоляцию между отдельными комнатами имеет весьма слабую...
   Люся с еле сдерживаемым любопытством спрашивает:
   -- Павел Артемьевич, там у ваших соседей -- опять?
   -- Не обращай внимания, -- советую я. И для пущей убедительности повторяю: -- Cum Troja deleta esset, Graeci domum reverterunt. А теперь делаем наше преобразование. Прошу!
   Люся ненадолго запнулась, а затем, тяжело вздымая грудь и преодолевая глубокое волнение, сказала:
   -- Troja deleta Graeci domum reverterunt.
   -- Почти хорошо. Но слова Troja и deleta ты произнесла на школярский манер, а не истинно по-латински. В языке же латинском так: в именительном падеже -- "a" краткое, а в творительном -- "a" долгое. Иными словами ты должна была произнести: Troja-a-a, deleta-a-a.
   Люся внимательно слушала.
   -- Так, как ты, говорят литовцы, язык которых очень похож на латинский. Именно у них в этих двух случаях будет одинаково краткое "a" -- в именительном падеже и в творительном.
   Люся внимательно слушала.
   -- Но ведь, это согласись, -- латинский язык, а не литовский!
   Зинаида за стеной -- кричала.
   -- Хотя, конечно, литовская падежная система намного богаче и даже красивей латинской. Я бы даже сказал: эстетичней. Ну а твоё дело -- воспроизводить эту долготу, как бы трудно тебе это ни казалось. А это и впрямь -- трудно, ибо ударение в этих двух словах падает не на последний слог, а на предпоследний. Русскому человеку постичь безударные долгие очень тяжело. И тем не менее: если мы не будем соблюдать эту долготу, то тогда в нашем произношении nominativus ничем не будет отличаться от ablativus`а...
   И тут за стеною наступила неожиданная тишина.
   -- Да, понимаю, это ведь первое склонение, -- охотно согласилась Люся.
   Я перевёл дух. Мысленно закатил глаза и мысленно вытер пот со лба.

3

   Однажды я спросил у Зины:
   -- Послушай, зачем же так истошно орать? Он у тебя что -- садист, что ли? Он что там -- режет тебя? Истязает?
   Зинаида нисколько не смутилась:
   -- Ах, Пашенька, ну что ты -- конечно, нет. Мой Лёнчик -- мужчина, совершенно нормальный в сексуальном плане. Просто я очень люблю делать ему приятное, а Лёня как раз очень любит, когда я так дико кричу. Это утверждает его в мысли, что он настоящий мужчина...
   -- А что -- разве у него есть сомнения?
   -- Нет, конечно. К тому же он и в самом деле -- великолепный сексуальный партнёр. Чувствуется южное происхождение. А уж с ним-то в постели -- можешь поверить -- есть от чего закричать женщине, которая знает толк в настоящих мужчинах!
   -- А ты знаешь толк?
   -- Уж за меня-то не беспокойся, мой миленький!
   -- Да я и не беспокоюсь. Но почему ты орёшь только тогда, когда нет сына?
   -- Какой ты наблюдательный! Просто в такие минуты я могу расслабиться и не сдерживаться. Так приятно почувствовать себя в руках опытного, сильного, настоящего мужчины. А тебя, когда ты сидишь за стенкой и занимаешься своими языками, я не стесняюсь.
   Впрочем, однажды она дала мне и такое пояснение своим крикам: кричу, мол, исправно выполняя свой долг, а потом каждый раз добросовестно говорю: спасибо, мне очень понравилось. Чтоб только отвязаться от него, дурака проклятого -- знал бы ты, как он мне надоел!

4

   И вот сейчас, после небольшой передышки, опять -- вопли и стоны. Она мне распугает всех моих клиентов! Хорошо, что у Люси с чувством юмора всё в порядке, а если бы это было во время визита генеральской семейки?.. И потом: если бы она орала от чистого сердца -- то и ладно. Я бы ей простил, если бы от чистого. Но ведь никогда не знаешь наверняка -- от чистого или не от чистого. Не спрашивать же каждый раз женщину: Эй, ты там, за стеной! От чистого сердца ты там орёшь или не от чистого? Прощать мне тебя или не прощать?..
   И ещё важная деталь: Лёня-банкир человек очень занятой и приходит ночевать в эту квартиру лишь дважды в неделю -- по вторникам и по субботам. У него нет и никогда не было своего семейства, и, по уверению Зинаиды, она на данный период -- его единственная сексуальная партнёрша, а Лёня остро нуждается в регулярных половых контактах с женщиной -- ему врачи прописали. Но одновременно и очень боится современных заразных болезней. Особенно -- смертельных и неизлечимых. Врачи особенно не рекомендовали болеть ими. Отсюда и особая роль Зинаиды в его жизни. Отсюда -- и такой строгий график. Видимо, учитывая всё это, я должен найти какой-то компромисс: на эти дни не проводить занятий, что ли. Или как-то деликатно предупреждать своих учеников. Или как-то предупреждать Зинаиду.

5

   Прилежная и рыженькая Люся после очередного вопля за стеною поправила на своём носике очки в позолоченной оправе и спокойно прочла:
   -- Si Publius Sestius occisus esset, fuistisne ad arma ituri?
   -- Переведи!
   -- Если бы Публий Сестий убит был, взялись бы вы за оружие?
   -- Совершенно верно! Но это было сложноподчинённое предложение. А теперь выскажем то же самое, но уже другим способом. Для этого нам придётся опять соорудить конструкцию с ablativus`ом.
   Через час Люся ушла. Я включил телевизор и стал что-то такое смотреть. А потом лёг спать.
  
  
   Глава 15. СХОДСТВА И РАЗЛИЧИЯ
   Посмотреть со стороны, так у меня с Лёней-банкиром есть много чего общего: и то нас объединяет, и это... Но на самом-то деле кое-что нас всё-таки различает и очень основательно. Например: я -- рыжий и волосатый, а он -- чёрный и лысоватый. Или: я -- Павел Артемьевич, а он -- Леонид Антонович. И фамилии у нас разные: я -- Бунчуков, а он -- Татванов... Зато весьма совпадают наши с ним биографические подробности. Возраст совпадает. И даже -- биографические подробности наших родителей! Понятное дело -- никакой мистики в этом нет: просто живём в одной стране, вот и судьбы схожи...
   Но в основном, конечно, мы с ним очень разные люди. Можно было бы составить целый список самых жесточайших различий, но я этого делать не стану, ибо одно различие, пролегающее между нами, является настолько решающим, что все остальные сходства или различия уже не имеют ни малейшего значения. А именно: я -- очень беден, а он -- очень богат.
  
  
   Глава 16. ОТКРОВЕНИЯ БАНКИРА
   Самым непонятным для меня образом банкир с первого же взгляда на меня составил о моей личности весьма лестное мнение: порядочный, интеллигентный человек, с которым не страшно оставлять в одной квартире свою женщину. Больше всего на свете любит латинский язык, то есть у человека -- тихое помешательство. Вежливый, не матюкается, не курит и не пьёт, не умеет играть в карты, ходит по квартире в костюме и при галстуке, даже и домашних тапочек не признаёт; иногда переодевается во что-нибудь спортивное и тогда -- подтягивается и отжимается на спортплощадке возле дома, бегает по многу километров где-то в соседних парках или поднимает штангу у себя на балконе. Как говорили древние то ли греки, то ли римляне: в здоровом теле -- здоровый дух. Положительный персонаж.
   Знаю, что и сама Зинаида хорошо поработала в этом же направлении -- расписала меня в самых лучших красках: дескать, ты, Лёнечка, не бойся, у меня с этим мужчиной ничего не может быть по причине его чрезмерной возвышенности и оторванности от всего земного...
   Я же -- наоборот невзлюбил его с первой же минуты. Рожа -- убийцы. И какая-то при всём при этом слащавая...
   Мы с ним редко когда оказывались с глазу на глаз. Но однажды так получилось, что пили мы втроём чай на кухне, а Зиночка вдруг ненадолго оставила нас вдвоём, отлучившись в комнату к своему сыну -- тому нужно было срочно помочь с математикой -- а Зиночка у нас математичка ещё та... А дело было минувшею осенью. По оконным стёклам хлестал мерзкий дождь, и к стеклу то и дело прилипали жёлтые листья, а на нашей коммунальной кухне было тепло, чисто и кафельно. Вот тогда-то Лёня-банкир и сказал мне, разомлев после божественного цейлонского чаю с Зиночкиными булочками:
   -- До чего всё-таки приятно, Павел Артемьевич, вот так запросто заехать после тяжёлой работы к женщине. Особенно -- после дождя. На работе -- дела, шум-гам, вечная спешка, подлости, низости, подсиживания всякие, а на улице -- дождь и слякоть... А как только сюда входишь, так тут тебе сразу -- женщина. Тёплая, красивая, спортивного вида, заботливая, хозяйственная -- булочки печёт изумительные! Чай заваривает прекрасный! Прямо после дождя и -- такая женщина.
  
   Часть II
   ПРЕДЫСТОРИЯ
  
  
  
  
  
   Глава 17. МОИ САМЫЕ ПЕРВЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ

1

   Пожалуй, я слегка поторопился, начав свой рассказ обо мне и о моей соседке Зинаиде с событий 14-го апреля 1998-го года. Генеральская семейка, человек в сером костюме, вопли за стеною и рыженькая Люся -- в общем-то ничего особенного в этом нет. Вот разве только Зинаидин сон. Видимо, это из-за него я так неловко поспешил... Но, как бы там ни было, а я раскаиваюсь в этой своей поспешности, заявляю о своей приверженности обстоятельному и упорядоченному изложению событий, и сейчас я должен пока оставить день, которому я невольно приписал какое-то особое значение, и вернуться к истокам всех событий -- года на полтора назад.

2

   Последние несколько дней августа 1996-го года были для меня наполнены ожиданием: кто же наконец станет моим соседом по коммунальной квартире, вместо съехавшей недавно моей мучительницы -- старой карги и скандалистки? Обе комнаты, которые прежде занимала ветеранша партии, теперь пустовали и были заперты, и мне было лишь доподлинно известно, что обмен уже состоялся и новые жильцы вот-вот въедут.
   И вот однажды это случилось: въехали! И именно этот момент и есть истинное начало всей моей истории.

3

   Это были женщина, её сын и маленький собачонок. Последнее я отметил с тревогой, так как очень не люблю собак. Кроме того, было ещё и пианино, а это -- музицирование, и кто его знает, приятное ли на слух или невыносимое!..
   Какие-то люди занесли вещи, посидели в гостях, пошумели, отмечая новоселье, и разошлись. И остались только женщина и мальчик. Не считая собачонка. И никаких мужчин. И это притом, что я холостяк.
   Так-так...

4

   Женщина была очень привлекательна: красивая фигура, ярко-голубые глаза, светлые волосы; на вид ей было лет тридцать. Мальчику же, тоже очень симпатичному, белобрысенькому, можно было дать лет четырнадцать. И я тогда долго ломал голову над тем, во сколько же лет она его умудрилась родить, если, конечно, он доводится ей родным сыном, а не пасынком или каким-нибудь племянником.
   Разумеется, познакомились мы в первые же минуты. А после ухода шумной компании так даже и очень мило и спокойно побеседовали. Я кое в чём помог -- что-то прибил гвоздями, что-то подвинул, взял дрель и кое-что посверлил. Но идти в активное наступление не спешил ни в первый день, ни во второй, ни в третий... Так и жил бок о бок с прекрасною незнакомкой, даже и не зная, чем она занимается и что у неё на уме, откуда она переселилась и почему. Пианино же её при этом загадочно и многозначительно помалкивало.

5

   Присматривался я целый месяц. С тревогой отметил, что женщина, во всём обладая очень даже неплохими данными, упорно ходит только в длинных платьях -- и дома, и на улице. Или в брюках. Естественно, я заподозрил некое скрытое уродство: у бедняги что-то с ногами, вот она и стесняется их показать. Жаль. А ведь такая симпатичная с виду! И пианино -- с ним то же самое: притащила с собой, и -- не трогает. С чего бы это? Играет слабо или вовсе не умеет -- вот единственный ответ.
  
  
  
   Глава 18. ВЫЧИСЛЕНИЯ

1

   Через месяц (был уже конец сентября) тайны стали раскрываться: моя соседка появилась в короткой юбке, и с ногами у неё при этом всё обстояло великолепно. Тогда же я впервые услышал и её игру на пианино и негромкое пение. Приятно поражали манера исполнения и выбор музыкального произведения -- это была классика. Охотно допуская, что это всё был лишь некий психологический приём, я всё же немедленно ринулся в наступление. Оживился, разговорился, сразу перешёл на ты и -- слово за слово -- сделал ещё одно открытие: оказывается, моей соседке совсем не тридцать лет. Незадолго до переезда ей исполнилось тридцать семь -- она мне сама честно и добровольно в этом призналась!
   С одной стороны -- открытие неприятное: женщина намного старше, чем я думал прежде. А с другой стороны, это просто здорово: женщине -- тридцать семь, а выглядит на тридцать.
   Что ещё? Сама сказала, не дожидаясь вопросов и намёков: не замужем. Разведена. По профессии инженер-технолог в области сельскохозяйственного машиностроения, того самого, что сейчас остановилось во всей России и особенно в городе Ростове-на-Дону. Любит животных и классическую музыку -- ну это я и так уже понял... А сюда переехала из очень приличной и просторной квартиры, а вовсе даже и не из коммунальной. Нужно было окончательно и бесповоротно размежеваться с бывшим мужем, вот она и совершила этот ужасный обмен с ухудшением жилищных условий.

2

   Тогда же и я рассказал о себе: тоже, мол, разведён; раньше жил с женою в квартире её родственников, а теперь вот попал сюда, в коммуналку... Моя бывшая жена теперь живёт в Испании, на Балеарских островах. Замужем за испанцем -- черноволосые испанцы страсть как обожают русских блондинок. Испанец очень богат -- на его деньги бывшая жена и купила мне эту комнату в коммуналке, чтобы мне не так обидно было... Пожалела... Да, живут богато... Там, на островах, у этого испанца -- собственная гостиница (и, кажется, не одна), и в этом есть своя прелесть: с одной стороны, бывшая супруга не имеет ко мне никаких претензий и не просит алиментов, а с другой стороны, я могу быть спокойным за судьбу дочери -- с голоду не помрёт на чужбине. Хотя и то плохо: неизвестно, когда её удастся увидеть вновь -- ведь денег для поездки на Балеарские острова у меня нет, а сама бывшая жена заявила, что сюда, в эту нищую, богом забытую Россию -- она больше уже ни ногой. И дочку никогда не пустит... А я очень люблю свою дочку и вообще -- детей. Вот такие у меня дела... Классическую музыку люблю, а вот кошек и собак ненавижу... А где работаю? Да в мединституте. Преподаю там латынь.

3

   За этим моим сообщением последовала реплика:
   -- Мединститут! Это, должно быть, денежное место!
   -- Ничуть, -- ответил я. -- Конечно, у нас там учатся только отпрыски богатых и влиятельных родителей -- это правда, но мне мало что перепадает от этого ихнего богатства. Натаскиваю по-латыни отстающих, да ещё даю уроки английского языка, иногда -- немецкого или французского; клиентура у меня никогда не переводится... Вот и весь боковой заработок. Кое-как живу. Выживаю. И уж во всяком случае на заграничные поездки заработать себе не могу. Я ни разу не был за границей.
   -- Ты любишь свою работу?
   -- "Работу" -- это означает язык и его преподавание?
   -- Ну да, я в этом смысле и спрашиваю.
   -- Трудно сказать... По-настоящему я знаю и люблю только два языка -- латинский и свой родной русский. Английский ненавижу за то, что он как раковая опухоль расползается по Земному шару; к французскому -- равнодушен. Более-менее уважаю немецкий -- это язык очень богатый, почти утончённый, но он сейчас никаким спросом не пользуется, и мои знания мало кому нужны.
   -- У тебя есть машина?
   -- Нет, -- решительно ответил я, всем своим нутром отчётливо понимая: это очень плохая рекомендация моей персоне. Почти приговор. Ну да и пусть.
   Наступило молчание.
   -- Это очень плохо, что у меня нет машины? Или не очень?
   -- Очень, -- честно и просто ответила Зинаида. -- Все мои мужчины всегда были с машинами. И по заграницам всегда ездили. И английский язык -- они его если и не знали, то по крайней мере очень уважали. Я просто поражаюсь тебе: как это можно не любить английский язык! Ведь это такой прекрасный язык!
   Я усмехнулся.
   -- А сколько у тебя в жизни было мужчин?
   -- Я на такие вопросы не отвечаю.
   -- Почему?
   -- Потому!
   -- А ты возьми и ответь!
   -- Давай договоримся так: никогда больше этой темы не касаться -- о том, что было, с кем и сколько раз.
   -- Давай, -- охотно и весело согласился я. -- Мне так даже и интересней будет. Но предупреждаю: я человек наблюдательный. И -- хороший психолог. А ещё -- у меня очень сильная память. Так вот: ни единого слова, сказанного тобою, я никогда не забуду, ни единого твоего жеста, ни единого наблюдения над тобою не упущу. Через некоторое время я и сам определю все интересующие меня подробности.
   С Зинаиды вдруг мигом слетела вся её торжественность. Она так даже и испугалась:
   -- Ой, не напрягайся ты так! Не надо! Я тебе со временем и так всё сама расскажу. Ты только не торопи меня, хорошо?
  
  
   Глава 19. ВЕЧЕР НА ВИЛЛЕ

1

   Однажды мы пошли в гости. Не хочу называть точного места, но одно скажу: это была двухэтажная вилла, на высоком берегу прекрасного, скажем так, водоёма (название которого я также утаю), и окружённая забором, высотою в разных местах от трёх до пяти метров. Забор был весьма профессионально оснащён колючею проволокой и сигнальною системой. Он был очень длинным, ибо огораживал большой участок, и Зинаида при входе в эти таинственные владенья была почему-то больше всего поражена не колоннами и башенками, не охраной и собаками, а именно этим самым забором.

2

   -- Куда ты меня привёл? -- шепнула она, оглядываясь по сторонам.
   -- Увидишь, -- ответил я.
   -- Здесь хорошо! Такая кругом природа! Но почему такие крепостные стены? Такие толстые, такие высокие! На них пошло кирпича и железобетона вдвое больше, чем на весь этот дворец!
   Я прошептал:
   -- Если у человека есть деньги, то должен же он их как-то потратить! А кроме того, если они есть, то их надо ещё и уберечь от разграбления -- вот для того и забор.
   Зинаида нашла мои доводы вполне разумными, после чего я познакомил её с хозяином -- весьма пожилым выходцем из Средней Азии, и мы провели в его обществе несколько приятных часов: шампанское, шашлыки, слуги, появляющиеся при одном щёлканье пальцев, разговоры о том, о сём... Был уже вечер, когда хозяин, пожелав нам спокойной ночи, отправился куда-то в свои покои.

3

   Появившаяся по его команде русская служанка -- толстенькая и неказистая, но одетая во всё с иголочки -- весьма почтительно сообщила, что она уже постелила нам. Зинаида вся так и вспыхнула при этих словах и потребовала подробных разъяснений, а получив их, тут же велела, чтобы мне и ей постелили отдельно, но в одной комнате.
   Пока всё это происходило, я всматривался в Зинаиду: длинное, торжественное платье тёмно-синего цвета, строгий взгляд, надменный тон, а на голове -- русая коса, намотанная чуть ли не в виде короны.
   Вскоре служанка вернулась и пригласила нас следовать за нею. Из каминного зала на первом этаже мы проследовали в роскошно убранную комнату наверху.

4

   Когда мы остались одни, Зинаида пояснила мне, почему она велела постелить отдельно:
   -- Я тебе не проститутка.
   Объяснила и насчёт того, почему всё-таки в одной комнате со мною, а не совсем отдельно:
   -- В чужом и непонятном здании страшно оставаться одной, а в тебя я верю, и ты для меня здесь единственный родной человек и защитник.
   Зинаида чего-то ждала от меня в ответ, но я промолчал.
   Вид из обоих окон был великолепен: вода, освещённая отблесками от светящихся окон нашей виллы и огромных размеров деревья -- видимо, очень старые. Они стояли на противоположном берегу мрачною стеною -- наш свет до них не доходил -- и шумели, перешёптываясь о чём-то своём на ветру, шумели. А чуть правее был мост -- от старости совершенно неказистый, почти уродливый; казалось, он соединял не два берега, сужавшиеся в этом месте, а просто одни камышовые заросли с другими.
   -- Ты точно не будешь приставать ко мне ночью? -- спросила она наконец.
   Я хотел было ответить резко, по-хамски: не дождёшься! Но сдержался. Спокойно и насмешливо сказал:
   -- Очень ты мне нужна!.. А стелить нам с тобою одну общую постель -- это была не моя инициатива. Это они тут сами так почему-то решили, глядя на нас.
   -- Так ты будешь приставать или не будешь?
   -- Я же с тобою живу в одной квартире и разве когда приставал к тебе?
   -- Нет, пока ещё никогда, -- согласилась Зинаида.
   -- Ну вот и сейчас не буду.
   Она ненадолго вышла в ванную. Возвращаясь, сказала:
   -- Закрой глаза, я пройду.
   Я закрыл глаза. Судя по звукам, Зинаида прошла к своей постели и улеглась на неё.
   -- Можешь открыть глаза, -- скомандовала она.
   Я открыл. Зинаида лежала на своей кровати с распущенными волосами и укрытая одеялом.
   -- Ты правда не подглядывал?
   -- Правда.
   -- Верю.
   -- Правильно делаешь. И вообще запомни такую вещь: если я что-нибудь тебе говорю, то только правду.
   -- Ты что же -- никогда не врёшь?
   -- Вру. Но только чужим людям, а не своим друзьям. И стараюсь делать это как можно реже.
   -- Кто этот человек, у которого мы в гостях?
   -- Этого тебе знать не надо, -- ответил я. -- Скажем так: свой человек, а не чужой. Считай, что мы просто приехали сюда на курорт. Разве тебе было здесь плохо?
   -- Ну что ты! Всё было очень хорошо. И хозяин такой гостеприимный.
   Охотно допуская, что нас могут прослушивать, я выдал несколько комплиментов в адрес хозяина. А потом предложил:
   -- Давай спать.
   -- Давай.
   Я уже засыпал, когда Зинаида вдруг спросила меня:
   -- Признайся, ведь ты меня принял за проститутку? Но кто ты мне такой, чтобы я ложилась с тобой в постель! -- голос у неё был злой, и чувствовалось: она долго думала, прежде чем высказала мне это.
   -- Не злись, -- ответил я. -- Спи.
  
  
   Глава 20. РАЗОЧАРОВАНИЯ
   На другой день, когда мы уже вернулись домой, я кое-что объяснил Зинаиде: я приезжал к этому человеку не просто в гости, а за гонораром. Он заплатил мне некоторую сумму (не очень большую) за то, что я написал от его имени книгу.
   -- Какую книгу?
   -- Описание его собственной жизни. Называется "Истоки". Его страшно волнуют истоки его величия. Когда-то это был очень большой человек, и жил он в Средней Азии. Но потом он чего-то там не поделил у себя на родине и бежал в Россию. Он давно отошёл от коммунистической партии, но и своему новому султану, который у них там называется президентом, -- тоже подчиняться не захотел. Так и живёт воспоминаниями о прекрасном коммунистическом прошлом, о Советском Союзе. В сущности, он несчастный человек. Бедняга надеется, что когда-нибудь очень не скоро, не при его жизни, всё вернётся восвояси, и тогда о нём вспомянут. И отметят его пребывание на этом свете всем, чем полагается: памятниками, бронзовыми бюстами, коврами с его портретами, кинофильмами, картинами в музеях, переименованными улицами и даже городами. А чтобы эту работу облегчить, он уже сейчас оставляет потомству кое-какой материал.
   -- И ты смог написать целую книгу?
   -- Я думаю, что в наше время, когда образованные люди расплодились как тараканы, написать книгу -- толково, хорошим слогом -- может любой дурак. Главное же моё достоинство, которое он во мне вычислил, это не только образованность, но и честность. Если я обещал не болтать, то болтать и не буду. Так что, на эту тему меня больше ни о чём не спрашивай.
   -- Хорошо, -- согласилась Зинаида, а потом задумчиво добавила: -- Как бы я хотела, чтобы и про меня кто-нибудь написал книгу!
   -- Ты уподобляешься этому азиату! -- засмеялся я.
   -- Но ведь книга о человеке -- это как бы бессмертие!
   -- Вот и он тоже -- помешан на бессмертии! А по мне: жить надо хорошо сейчас и на этой самой земле, а не откладывать всё на суд потомства или на загробное царство.
   -- Я совершенно согласна с тобой, но кто его знает, каким свойством обладает написанное...
   -- И каким же оно может обладать свойством?
   -- А таким: просуществовать долго и иметь какие-то последствия может именно то, что написано, а не то, что просто прозвучало в воздухе и смолкло, -- ответила Зинаида.
   Я не придал тогда особого значения её словам, но запомнил их. И, как потом оказалось, не зря.
   -- Что ты больше любишь -- осень или весну? -- неожиданно спросила Зинаида.
   -- Пожалуй, осень.
   -- И я -- тоже. Утром, когда мы проснулись, там был такой красивый вид из окна: жёлто-красный лес над водой, камыши... Если бы только не колючая проволока!..
   Я сказал:
   -- Мне постоянно снится один и тот же сон: будто я живу в какой-то незнакомой местности -- лесистой и гористой. Мой дом стоит на горе, и я в нём живу и живу с семьёй... А из моих окон открывается вид на ДВЕ озёрные цепи; они тянутся от подножья моей горы в разные стороны до самого горизонта... Я спрашивал одного своего знакомого -- специалиста по психологии -- о том, что это означает, почему озёра вытянулись в ДВЕ цепочки, а не в одну, а он мне и говорит: это, говорит, знак твоей раздвоенности. А какой раздвоенности -- так мне и не пояснил. Уклонился. Ну так вот: в этом своём сне я надеваю резиновые сапоги и хожу под холодным моросящим дождём где-то вдоль берега то одной озёрной цепи, то другой... А иногда плаваю на лодке и ловлю рыбу. И это очень странно, я ведь никогда в жизни не ловил рыбу... Видимо, это и есть моё представление о счастье.
   Зинаида очень внимательно слушала меня, а потом сказала:
   -- Бойся таких снов, а то они возьмут и сбудутся. Особенно, если ты про это напишешь. И будешь ты тогда ходить под холодным моросящим дождём в резиновых сапогах!.. И хорошо ещё -- если только в этой, земной жизни, а если в той, будущей? И целую вечность?..
   -- А что? Пусть! Я бы с удовольствием!
   -- Странные у тебя представления о счастье... Вот если бы я была богата, то я бы поселилась где-нибудь там, где есть небоскрёбы, пальмы, бассейны...
   -- Небоскрёбы и пальмы -- ненавижу! Резиновые сапоги и прогулки вдоль озера под моросящим дождём -- это лучше.
   -- А я обожаю, когда пальмы, когда небоскрёбы, когда шикарные машины, когда всё такое зеркальное!..
   -- Скажи по совести, -- прервал я её, -- ты разочарована во мне?
   -- К чему ты об этом спрашиваешь?
   -- К тому что, вот я тебя привёл во дворец. А там: камины, мрамор, люстры и прочее. И всё это -- не моё. Не потому ли мы и спали порознь?
   Зинаида чуть усмехнулась и сказала:
   -- Давай не будем ссориться!
   -- Давай.
   -- И давай останемся друзьями!
   Я охотно согласился и с этим предложением.
  
  
   Глава 21. ПРОНИЦАТЕЛЬНЫЙ И ВСЕВИДЯЩИЙ
   Любви у нас не только не получилось, но её просто и быть не могло. Была дружба, были добрососедские отношения. Вот и всё.
   Однажды моя Зиночка впала в меланхолию. Плакала у меня в комнате -- пришла в гости и разревелась. Попутно рассказывала: на работе у неё случилась такая-то неприятность. Все, мол, вокруг плохие, и все -- обижают!
   А я ей слово за слово: не принимай, мол, Зиночка, близко к сердцу, это ведь у тебя просто график такой.
   -- Какой такой график? -- изумилась Зина.
   -- А вот смотри, -- и я подвёл её к своему компьютеру, нашёл нужный файл и показал график. -- Видишь эту кривую линию?
   -- Вижу.
   -- Сейчас она у тебя в самой нижней точке. Это твой эмоциональный спад. Просто тебе сегодня положено плакать, вот ты и плачешь. А плохая жизнь тут вовсе и ни при чём. Жизнь -- она ведь всегда трудная. Зато видишь вот: с завтрашнего дня у тебя начнётся подъём; кривая поползла вверх, видишь? И ты снова повеселеешь...
   -- Ой, правда?
   -- Правда! Ритм всех твоих спадов и подъёмов я уже давно вычислил. Он у тебя очень чёткий.
   -- Да когда же ты успел?
   -- Уметь надо. Я же тебя предупреждал, что я очень наблюдателен. Вот полюбуйся -- всё наперёд известно.
   -- Значит, ты и на будущее сможешь предсказать, когда у меня что будет?
   -- Смогу.
   -- Ой, какой ты молодец, -- восхищённым шёпотом проговорила Зина. -- Спасибо тебе.
   Глава 22. ПРЕЙСКУРАНТЫ, ТАРИФЫ И ПРОЧЕЕ

1

   А однажды она пришла ко мне в комнату и заявила: хочу замуж. Может быть, она думала, что у меня и на этот счёт в моём компьютере есть какая-то подсказка?
   Подсказки не было.
   Я ей: выходи себе на здоровье, кто ж тебе не велит?
   А она мне: вышла бы, да вот достойных не вижу.
   А я ей в ответ: а что -- какие-то варианты уже были?
   А она мне: были.
   И стала рассказывать. Много всякого понарассказала, и получалось так: если руку и сердце предлагает порядочный, то непременно бедный, а если богатый, то непременно непорядочный.
   -- Так что же для тебя важнее -- сам человек или его материальное окружение? -- спросил я.
   -- Хочется, чтобы и то, и другое было в норме.
   -- А что включает в себя понятие "норма"?
   Зина затруднилась с ответом.
   -- Машина, -- подсказал я.
   -- Да, машина, -- согласилась Зина.
   -- Машина любая или только приличная?
   -- Ну, если ты имеешь в виду "Запорожец" или там "Москвич", то -- разве же это настоящие машины?
   -- Понятно. Дом или квартира?
   -- Да. Дом или квартира.
   -- Приличный дом или приличная квартира?
   -- Конечно. В трущобе я жить не хочу.
   -- Приличная зарплата или приличный источник дохода?
   -- Да. А зачем мне нищий? Я люблю роскошь и не скрываю этого.
   -- По этому поводу мои любимые древние римляне высказались когда-то следующим образом: ejus est nolle, qui potest velle. Что в переводе означает: кто имеет силы желать, тот может не желать.
   -- А я не хочу не желать! Для чего тогда и жить, если и того нельзя пожелать, и этого?
   -- Для тебя, как я посмотрю, жизнь -- это один сплошной магазин, где можно покупать все нужные тебе жизненные блага. Но ведь это и есть бездуховность.
   -- Неправда! Я духовна! Я верующая! И бог не запрещает стремиться к материальным благам. Красиво жить не запретишь! Бог меня любит, и поэтому я всю жизнь жила хорошо... А я и сейчас хочу жить хорошо! Вот так! Я хочу жить красиво!
   -- Итак, ты хочешь жить красиво, -- продолжил я прерванную тему. -- Но почему ты думаешь, что достойна красивой жизни?
   -- А потому, что я дорого стою.
   -- А кто тебе это сказал?
   -- А я и сама это знаю. Ещё когда я была замужем за этим моим первым придурком, я столько необыкновенных предложений получала! Шикарные мужчины постоянно говорили мне: бросай ты его, идиота, переходи ко мне, будешь как сыр в масле кататься!..
   -- Чего ж не бросила, не перешла и не каталась?
   -- Дура была. Вот и не бросала, вот и не переходила. Верность мужу хранила.
   -- Что? Не изменяла ему никогда?
   -- Никогда. Вплоть до одного события, когда я сильно разозлилась на него и тогда уже изменила. Но это уже было под самый конец наших с ним отношений.

2

   Я задумался о чём-то своём, а потом почему-то спросил:
   -- А ты бы теперь смогла вот просто так -- взять и продаться мужчине? За деньги.
   -- Смогла бы.
   -- Уже пробовала?
   -- Ещё ни разу, но я знаю: я готова к этому.
   -- И за сколько бы ты отдалась?
   -- За миллион долларов.
   -- Кто ж тебе столько даст? А вот как насчёт суммы в семьсот пятьдесят тысяч долларов?
   -- Отдалась бы.
   -- А за пятьсот тысяч?
   -- Отдалась бы и за пятьсот тысяч.
   -- А за двести пятьдесят?
   -- Нет! Даже и за четыреста девяносто девять тысяч долларов не отдалась бы. Полмиллиона -- это мой нижний предел.
   Конечно, весь этот наш разговор был вроде бы как шуткой. Но на самом-то деле в каждой шутке всегда есть доля правды.
   Всем своим нутром я тогда почувствовал: в этой шутке есть очень и очень большая доля правды. Баба мне фактически говорит: купи меня, если у тебя есть деньги! А нет -- и не суйся.
   Тогда же я очень серьёзно спросил её:
   -- Ну хорошо. Допустим, что нашёлся мужик с миллионами. И он пришёл покупать тебя. Но ведь существует известное правило: do, ut des -- я даю, чтобы и ты мне дал. За свои деньги этот почтенный покупатель должен будет получить хороший товар, а перед покупкой -- пощупать его руками.
   -- Ну и пусть пощупает. Если он почтенный и если он покупатель, а не так -- бродяга какой-нибудь. Пусть даже в зубы посмотрит -- они у меня все в отличном состоянии. Я -- товар отличного качества!
   -- Вижу. У тебя сногсшибательная фигура, красивое и умное лицо. Ты, как и подобает настоящей русской красавице, естественная, а не крашеная блондинка и с настоящими голубыми глазами, а не с накладными линзами, как у американских кинозвёзд. Ты прекрасно умеешь держаться, говорить, рассуждать, смеяться. Ты одеваешься только со вкусом и никак иначе. У тебя великолепная походка, осанка, величественный поворот головы, властное или даже надменное выражение глаз, от которого любого мужчину бросит в дрожь...
   -- А тебя -- разве не бросает?
   -- Нет. С чего бы это меня бросало? Я, хотя и не щупал тебя руками и в зубы не заглядывал, но знаю точно, что ты на самом деле дурочка.
   -- Спасибо за комплимент.
   -- Пожалуйста. Если не обиделась, я продолжу.
   -- Продолжай, я не обиделась, -- ответила Зина сквозь слёзы.
   -- Итак, ты вся состоишь из одних внешних достоинств. Но что ты ещё сможешь дать мужчине, кроме всего этого?
   -- Ласку, заботу, внимание, -- ответила Зина голосом, дрожащим от еле сдерживаемого плача. -- Ты ещё не сказал, что я прекрасная хозяйка. Я отлично пеку! Я сошью всё, что угодно! Я прекрасно умею танцевать, потому что в детстве занималась балетом и фигурным катанием; у меня хороший голос, и я умею петь... И ещё: посмотри на мои две комнаты -- у меня в них всегда идеальный порядок! Ни пылинки, ни соринки!
   -- Видел. Восхищаюсь, -- сказал я. Вероятно, у меня это прозвучало как-то насмешливо.
   И тут Зинаиду прорвало:
   -- Ну чего ты всё смеёшься и смеёшься надо мной? Издеваться только и умеешь!
   -- Я не смеюсь. И не издеваюсь. С чего ты взяла?
   -- Но я же чувствую!
   -- Ничего ты не чувствуешь. Я тебя, дуру, жалею.
   -- Жалельщик нашёлся! Чем жалеть, так лучше бы помог чем-нибудь!
   -- Хоть сейчас. Всё, что в моих силах, сделаю, -- ответил я и достал из шкафа конверт. -- Здесь гонорар за мою книгу об истоках величия того самого бедняги, у которого мы с тобой были в гостях. Дарю.
   -- Я не возьму. И я не о деньгах!
   -- А о чём тогда?

3

   И тут она встала и ушла в свою комнату. А затем вернулась с газетой. Протянула -- на, мол, читай.
   Стал читать.
   Это были сопровождаемые фотографиями брачные объявления из-за границы: средних лет голландец из Амстердама -- знающий несколько иностранных языков и владелец казино; старый немец из Мюнхена -- программист и одновременно человек очень положительный; швед из Упсалы -- преподаватель университета; негр из Африки, утверждающий, что он очень богат; американец, итальянец, араб... "Стая стервятников! -- с ненавистью подумал я. -- Русских женщин им захотелось! Они поняли, что наши бабы остались без присмотра; все неженатые мужики у нас -- или пьяницы, или психи, или безработные, или зэки, или погибают в горячих точках... А с другой стороны -- почему бы и не взять то, что плохо лежит? Всё равно ж ведь добро пропадает!"
   -- Ну и что? -- спросил я.
   -- Ты ведь знаешь языки?
   -- Да знаю кое-какие.
   -- А ты сможешь написать письмо этому симпатичному голландцу?
   -- Голландского не знаю, но по-немецки написал бы. Все голландцы ведь знают немецкий. А что?
   -- А этому шведу из Упсалы и этому американцу?
   -- Смог бы. По-шведски или по-английски.
   -- Ну так вот -- напиши им всем письма от моего имени! Я-то сама не смогу! А ещё у меня есть адрес фирмы, которая вербует домработниц в Соединённые Штаты...
   -- И ты, получив положительный ответ, поедешь или в Голландию, или в Швецию, или в Америку?
   -- Да куда угодно поеду, лишь бы только отсюда вырваться!
   -- А если там окажется плохо?
   -- Ты же сам рассказывал -- там хорошо!
   -- Я не рассказывал.
   -- Но ты же рассказывал про свою бывшую жену, которая живёт теперь припеваючи в Испании, на каких-то необыкновенных островах и горя не знает. Я тоже так хочу жить!
   -- Но ведь я приводил тебе её не в качестве примера, достойного подражания, а совсем наоборот. Баба совершила подлость, просто взяв и сбежав от меня и от собственной страны туда, где лучше!
   -- Я тоже хочу совершить такую же, как ты говоришь, "подлость". А сбегать мне ни от кого не надо, потому что я -- ничья, я -- сама по себе! И я вправе распоряжаться собой! И я хочу туда, где лучше!
   -- Послушай, -- начал я терпеливо. -- Сколько уже раз по телевидению передавали исповеди наших русских женщин, побывавших на Западе. И в масках, и без масок они рассказывают одно и то же: с ними там обращаются как с рабынями: то в Германии албанская мафия содержит их на тюремном режиме в публичных домах, то в Америке наши же бывшие эмигранты из числа вчерашних диссидентов заставляют вкалывать русских женщин служанками за совершенно смешные деньги!..
   -- Это для них -- смешные, а для нас -- это огромные деньги!
   -- Ну вот, ты поедешь туда и будешь там с утра до вечера убирать какую-нибудь виллу, готовить жратву, подносить выпивон-закусон и нянчить господских деток!.. А когда к хозяевам приедут гости, какая-нибудь дама скажет тебе: вы нам неправильно постелили постель! Перестелите!.. Пойми: они, там на Западе, считают нас рабами, а нашу страну -- колонией, которую можно грабить, сколько угодно! "Славянин" -- это ведь только по-русски звучит красиво, вроде бы как "славный", а к примеру, на скандинавских языках существительное "slav" имеет два значения -- "славянин" и "раб"... Они там все глубоко презирают нас!.. Я хоть за границей ни разу и не был, но с ними, с иностранцами, сколько раз уже разговаривал и сколько всяких насмешек понаслышался!.. И ты ещё хочешь ехать к ним, к этим сволочам?.. Не буду я тебе ничего писать!
   -- Ну почему? Ведь это ТЫ разочаровался в Западе, а не Я! Ведь это Я поеду, а не ТЫ!
   -- Я сводничеством и работорговлей не занимаюсь.
   -- Да какое же это сводничество? Какая же это работорговля? Я сама хочу туда уехать!
   -- Дура ты. Русские женщины -- самые лучшие в мире. А самые красивые среди русских -- ростовские! Это всем известно, а кому неизвестно и кто впервые приехал к нам в Ростов, тот это сразу же замечает. Вот потому на этот товар и спрос такой огромный. А ты -- русская и ростовская!
   -- Знаю без тебя!
   Исчерпав все доводы, я закричал:
   -- А ты уверена, что ихние мужики -- лучшие в мире?
   -- Не уверена. И мне это совсем не нужно -- лучшие или худшие. Я просто хочу жить хорошо. Хочу вывести в люди своего сына, если уж у самой жизнь такая неудачная сложилась.
   -- Ты и из своего мальчишки сделаешь калеку -- он у тебя или озвереет от рабства, или, как ты, потеряет последние остатки человеческого достоинства! Дура ты и больше никто!
   -- Знаю, что дура. Согласна. Но что ты предлагаешь?
   Я понял, что я сейчас или никогда должен предложить нечто очень большое и важное. Например, самого себя. Да я бы и предложил, если бы чего-то из себя стоил. Но ведь я голодранец. Жалкий преподаватель латинского языка.
   -- Ничего я не предлагаю.
   -- Ну вот то-то же.
  
  
   Глава 23. ДАВАЛЬЩИК НАСТАВЛЕНИЙ
   Уже в который раз она мне рассказывала о своём бывшем муже: лишь только увижу на фотографии или вспомню -- дух перехватывает и делается плохо. И зачем мы только разводились? Ведь так жили хорошо; я его любила -- он меня... А теперь вот -- разве это жизнь?
   -- Вся твоя хандра ничего не стоит, -- сказал я. -- Надо почаще смеяться, почаще веселиться...
   Зина покачала головой и печально возразила:
   -- Не с чего мне, рыженький ты мой, смеяться и не с чего веселиться. Жизнь ужасна.
   -- Ты ошибаешься, Зиночка: жизнь прекрасна! Кроме того, тебе надо почаще музицировать...
   -- Настроения нет.
   -- Надо заниматься спортом...
   -- Занимаюсь. Всю жизнь занимаюсь этим проклятым спортом... Думаешь, отчего у меня такая фигура?
   -- Вот и продолжай в том же духе! А кроме того: побольше интересуйся искусством, читай интересные книги и самое главное -- время от времени хотя бы! -- занимайся любовью.
   Зинаида вдруг как бы очнулась от чего-то, посмотрела на меня с невыразимым презрением и проговорила резко изменившимся голосом:
   -- А с чего ты взял, что я время от времени не занимаюсь любовью?
  
  
   Глава 24. ЧЁРНЫЕ ТУЧИ

1

   Ни до, ни после я её не видел с таким неприятным и жестоким выражением лица.
   И ни до, ни после она не вызывала у меня такого отвращения. Что она решила обо мне? Что я, будучи голодранцем, со всеми своими случайными и жалкими заработками претендую на высокую честь, которой не заслуживаю?
   А если бы я и впрямь претендовал на высокую честь заниматься с нею любовью, то неужели -- это такое уж преступление? Ведь чтобы так посмотреть на человека, как она посмотрела на меня, надо ну очень уж сильно презирать его и чувствовать своё сильнейшее превосходство над ним!
   Но в чём же заключается её превосходство надо мною?.. И чем я заслужил такое презрение?.. А если бы я подошёл к ней с миллионом долларов и сказал: "Давай переспим!", разве бы она посмотрела на меня таким же взглядом?..
   Я так никогда и не смог ответить на эти вопросы.

2

   Итак, она сказала мне:
   -- А с чего ты взял, что я время от времени не занимаюсь любовью?
   С показным равнодушием я пожал плечами:
   -- Занимаешься, ну так и занимайся на здоровье. Это ведь как раз то самое, что я тебе настоятельно советую для снятия стрессов.
   -- Дважды в неделю. По строгому графику. Мой мужчина человек очень занятой. Так же, как и я. После этих слов Зина встала из-за стола -- дело происходило, как всегда, в моей комнате -- и с каким-то новым для меня ядовитым выражением поблагодарила меня за гостеприимство (мы как раз пили чай с пирожными) и вышла.
   Мне даже и перед самим собой не хотелось сознаваться в каком-то не совсем понятном для меня поражении. Словно бы продолжая изображать перед кем-то напускное равнодушие, я подумал: "В конце концов теперь-то уж проблема плохого настроения и стрессов решается полностью. У женщины есть любовник, вот пусть он её и развлекает и отвлекает, и лечит от хандры, и утешает, когда она разревётся. Ну причём здесь я?"

3

   Целых два дня после этого мы то ли не виделись на самом деле, то ли избегали друг друга... Я вдруг понял, что вроде бы как обижаюсь на что-то, а она на меня вроде бы как злится, и, поняв это, решил быть выше мелких житейских страстишек. Был как раз канун нового года, и я, воспользовавшись случаем, даже и подарок ей преподнёс, рассудив про себя так: мол, любовник любовником, а это -- от меня. Просто так, от чистого сердца. Я ведь ни на что не претендовал и ни на что не обижаюсь. Подарок -- это было что-то из парфюмерии -- был принят несколько сдержанно и недоверчиво, но я всеми силами дал понять: хочу, мол, чтобы между нами были самые добрые, самые приятельские отношения.
  
  
   Глава 25. ВСПЫШКА МОЛНИИ
   Был ли тот неприятный и странный разговор, не было ли его -- какая разница? Так рассудил я тогда и правильно сделал. И словно бы та наша беседа состоялась не несколько дней назад, а только что закончилась, я уже после новогодних праздников спросил Зинаиду:
   -- Хотя бы фотографию показала, что ли...
   Она молча принесла из своей комнаты две фотографии и почему-то с величайшим волнением протянула мне одну из них.
   -- Их у меня всего две, но эту не надо... Это я так просто...
   -- Не надо -- так не надо, -- согласился я.
   -- Его зовут Леонид Антонович. Он -- банкир.
   -- Леонид Антоныч -- так Леонид Антоныч; банкир -- так банкир, -- чуть ли не зевая от скуки и взяв в руки снимок, я приготовился тщательно и обстоятельно изучать его, проникать в самую глубинную сущность изображения...
   Никакой глубинной сущности не оказалось, и никуда проникать не пришлось.
   Удар был таким сильным, что я вздрогнул и побледнел от неожиданности. Ничего более гнусного я, кажется, ещё никогда не видел в жизни. Ну разве что в кино. В индийском. Когда показывают какого-нибудь злодея, роль которого исполняет тщательно подобранный по всей многолюдной Индии артист... Я смотрел на фотографию: смуглый и черноглазый человек сидит в ресторане и смотрит прямо в объектив; всё лицо, вроде бы и улыбчиво и даже как-то добродушно, но слеплено оно лишь из одного-единственного материала -- из Порока. Порок так прямо и сочится из этого лица... Потрясённый, я откинулся на спинку кресла и долго молчал.
   Похоже, что Зинаида ожидала от меня чего-то похожего, но всё-таки не в такой степени.
   -- Какой он, скажи, как ты думаешь?.. Что ты увидел в нём? -- спросила она. -- У него турецкая примесь, в роду у него были турки -- поэтому он такой чёрный... Но это -- ничего, он -- очень порядочный...
   Я молчал. "Если скажу ей правду, -- с каким-то ужасом подумал я, -- она меня возненавидит, и мы окончательно поссоримся".
   -- Что ты увидел в нём? Ты должен был что-то увидеть... ты же должен понимать...
   "А скажу неправду -- поймёт, что лгу. Я ведь ещё ни разу не обманывал её... Ну, возненавидит -- так возненавидит, -- продолжал размышлять я. -- Как-нибудь переживу".
   И я сказал нечто страшное:
   -- Да тут и понимать нечего. По его роже и так всё видно.
   -- Что видно? Что видно?.. Всё ты выдумываешь! Ничего такого и не видно!.. Это прекрасный человек! Я тебе не верю! -- Зина вскочила и, подбоченясь и сверкая глазами, выкрикнула: -- Зато в тебе самом -- много гадостей! Я тебя ненавижу!
   -- Не веришь -- так не веришь, много -- так много, ненавидишь -- ну и на здоровье, -- равнодушно и устало ответил я. Теперь уже я не притворялся, мне теперь действительно было наплевать на эту женщину и на её судьбу. Вслух я сказал: -- Да ты садись, чего ты всё стоишь? И глазами меня так не сверли -- меня этим не прошибёшь. Показывай лучше вторую фотографию!
   Зина снова уселась рядом со мною, но показывать фотографию не спешила -- дрожащими руками прижимала её к своему животу.
   -- Не надо. Теперь-то уже зачем? Ты и так всё понял, -- сказала она тихо.
   -- Ничего я пока ещё не понял! -- прикрикнул я на неё. Главного не понял: как ты можешь ходить с таким человеком по улицам?
   Зина снова вспыхнула:
   -- А я и не хожу! У него есть машина! Шикарная, между прочим! За семьдесят две тысячи долларов! И он меня в ней возит! Вот так-то!
   -- Но всё равно: приходится ведь где-то появляться на людях... Ведь люди о тебе плохо подумают, если увидят в таком обществе!
   -- Никто плохо не думает. Все только хвалят. Подружки -- так даже и завидуют.
   -- Ну, хорошо, а твоя мать, твоя сестра -- они-то видели?
   -- Видели.
   -- Ну и что?
   -- Ничего. Нормально. Мать только говорит: почему ты замуж за него не выйдешь, а мне стыдно признаться ей, что это не от меня зависит, и я сказала, что просто раздумываю и всё никак не решаюсь...
   -- Ничего не понимаю... Отказываюсь понимать!.. Ну ладно. Показывай же, наконец, вторую фотографию!
   Она покорно показала.
   Удар был ещё сильнее прежнего: самодовольный, цинично ухмыляющийся хам в майке и шортах сидел, широко расставив волосатые ноги, в каком-то плетёном кресле на фоне своей шикарной машины за семьдесят две тысячи долларов и каких-то пальм. В зубах сигарета. По роже одним сплошным пятном расплылось безграничное самодовольство.
  
  
   Глава 26. ЗАТИШЬЕ
   Может, она разыгрывает меня?.. Или это всё мне приснилось?.. Ведь снится же мне постоянно один и тот же дом на горе с видом на озёра; я выхожу из этого дома и гуляю вдоль озёрных берегов, или ухожу в лес, а потом возвращаюсь домой, и всё так натурально, будто наяву... Так, может быть, и это мне снится?
   Затосковал. Какая всё-таки безотрадная штука жизнь! Потом успокоился -- в конце концов меня это всё никак не касается; я в этой истории -- чужой. Немного погодя сказал:
   -- В той газете, что ты мне тогда показывала, можно было бы найти лица и получше этого.
   -- А я же тебя просила: Павлик, напиши письма! Напиши письма! -- Зина чуть не плакала. -- А ты только смеялся надо мной. Благородного из себя корчил -- работорговлей он не занимается! Сводничеством не занимается! Русских женщин не продаёт!..
   -- Но откуда же я знал, что твои дела настолько плохи?.. Ну ладно! Давай напишу! Прямо сейчас! Где твоя газета, где твои адреса?
   -- Выбросила я ту газету.
   -- Купи новую.
   -- А новую покупать не буду. Судьба это, Павлик. Вот и всё. И ты, -- у Зины в горле что-то клокотнуло, -- извини меня, пожалуйста, если я тебя чем-то обидела.
   -- Ну что ты, -- сказал я. -- Это ты меня прости.
  
  
   Глава 27. ОВИДИЙ
   "От безделья это всё, от безделья!.. -- думал я потом с досадой на самого себя. -- Вечно я лезу туда, куда не надо!" И в самом деле -- ну чего соваться? Пусть женщина живёт себе так, как ей нравится. А Публий Овидий Назон таким балбесам, как я, прописал в своё время на такой случай мудрый рецепт:
   Venus otia amat.
   Qui finem aeris amoris,
   Cedit amor rebus,
   res age, tutus eris!
   Что в моём немножко вольном переводе на русский язык звучит так:
   Любит Венера безделье.
   Коль больше влюбляться не хочешь,
   Делом полезным займись
   и вмиг исцелишься от страсти!
  
  
   Глава 28. ГЕОМЕТРИЧЕСКИЕ ФИГУРЫ

1

   После этого Зинаида стала приводить своего банкира уже открыто. А раньше она, оказывается, приводила его в квартиру лишь в моё отсутствие или сама приходила к нему домой.
   А я и не знал.
   В скором времени мы так даже и познакомились. Общались самым доброжелательным образом -- в основном на кухне, как правило, -- за чаем; иногда это бывало в комнатах Зинаиды, реже -- в моей комнате. Зина при этом всегда усаживалась так, чтобы это было приблизительно на равном расстоянии от меня и от Лёни-банкира, ласково и спокойно смотрела на нас обоих и, поглаживая своего дымчато-серого собачонка, задумчиво приговаривала: "Мужчины вы мои, мужчины!.."
   Я считал, такой треугольник делом совершенно ненормальным, но, поставив крест на Зинаиде как на человеке, уже ничему больше не удивлялся, и этот её гнусный тип уже не казался мне больше таким уж мерзким. В конце концов, мало ли каких людей не бывает на свете? Так что же теперь -- всех их ненавидеть за то, что мне не нравится их внешность, не по душе их образ жизни? Ну а то, что Зиночка выбрала себе именно такого друга, -- так это ведь её личное дело...

2

   А потом меня с необъяснимою страстию потянуло на хулиганство. Мне тогда было ещё тридцать восемь лет, и страшное, несмываемое клеймо сорокалетнего ещё не отягощало моей совести. Я всё ещё пребывал в среднем возрасте, а не в старом, а ростовский мединститут -- это ведь такое романтическое место: вокруг роскошный парк, рядом величественная, совершенно неповторимая в масштабе всей России Театральная площадь и вид с высоты верхних этажей института -- куда-то в неизведанную даль азиатских степей... И вот какой номер я откинул по случаю моей принадлежности к средневозрастной категории и романтичности моего места работы: привёл домой молодую студентку.
   Цитировать Овидия по этому случаю -- не решаюсь.
   Понятное дело, что никакой порядочный и умный преподаватель никогда в жизни не будет крутить со своими студентками. Но я закрутил. Ей было двадцать лет, и звали её Ларисой. У неё незадолго до этого возникли большие нелады с латынью, угрожающие ей отчислением из мединститута. Родители обратились ко мне за помощью, платили мне большие деньги, но с некоторых пор стали передавать мне их НЕ из рук в руки, а поручать эту простенькую финансовую операцию своей дочери: мол, ты у нас уже взрослая, занимайся там, будь умницей и сама же и плати этому дяде. Лариса же, искренне желая освоить латынь, одновременно с этим столь же искренне любила деньги и сразу же смекнула, чем это пахнет. И предложила мне сделку.
   Заметим: ОНА -- МНЕ предложила, а не Я -- ЕЙ.
   Я, конечно, поразился до глубины души её моральным достоинствам и умственным способностям, но согласился с условиями и, добросовестно обучая девушку латыни, принимал от неё плату уже не в денежном выражении. А совсем в другом.
   Это был как бы мой вызов Зинаиде: ты так, ну а я так!

3

   Первая Зинина реакция была глубочайшим изумлением. Она не ожидала от меня такой прыти. До сих пор она думала, что я человек комнатный, кабинетный, оторванный от жизни и не подозревала во мне таких невероятных способностей -- развращать юных студенток...
   А потом она успокоилась. Моё пояснение насчёт того, кто кого больше развращает -- я девушку или она меня, Зина восприняла с сочувствием и с юмором. Более того: её отношение ко мне после первого же знакомства с Ларисой переменилось до неузнаваемости. Именно с этого момента мы с Зиной стали не просто хорошими приятелями или добрыми соседями, а жили в одной квартире душа в душу, словно нежно любящие друг друга брат и сестра.
   К ней по-прежнему дважды в неделю приезжал Лёня-банкир, а ко мне теперь трижды в неделю наведывалась моя Лариса.

4

   Ларисочка курила и похабно смеялась. Зину и Лёню называла на ты и обращалась с ними так, словно бы они были её ровесниками. Банкиру это было явно приятно -- он как бы чувствовал себя от этого моложе, а Зина прощала это панибратство с закрытыми глазами -- только потому, что эта девчонка была моя подруга.
  
  
   Глава 29. ОДНАЖДЫ НОЧЬЮ...
   Такого у нас с Ларисой ещё никогда прежде не случалось: однажды она осталась у меня ночевать. Её наивные родители всегда строго следили за её нравственностью и не позволяли девочке не ночевать дома. Но на сей раз они были где-то в отъезде, и такая ночёвка стала возможна. И в это же самое время, согласно своему графику, остался на очередную ночёвку у моей соседки и её "жених" -- Лёня-банкир.
   Среди ночи я и Лариса проснулись от шума за стеною.
   -- Нет, это невозможно, -- пробормотала Лариса. -- В следующий раз, когда мои предки уедут, будем ночевать у меня. У меня квартира нормальная, без соседей... И вообще -- очень большая...
   -- Непременно так и сделаем, -- сказал я. -- Будем кататься на велосипедах по всем вашим комнатам. А теперь спи и не обращай внимания на шумы.
   -- Но я не могу заснуть... Разве ж тут уснёшь?.. -- сонным и одновременно ехидным голосом бухтела Лариса. -- У них что там -- выяснение отношений или это какие-то формы сексуального сотрудничества?
   -- Не знаю.
   -- Но как же, ведь это твои ближайшие соседи, и ты должен по малейшим звукам определять всё, что у них там происходит.
   -- Вот прицепилась! Говорю тебе: не знаю. Понятья не имею, что у них там такое происходит!
   А я и в самом деле удивился и ничего не понимал: сын дома, а Зинаида расшумелась. Но внимательно прислушался и вдруг сообразил: эти звуки -- отнюдь не эротического свойства.
   А совсем другого.
  
  
   Глава 30. ДРУЗЬЯ-ПРИЯТЕЛИ

1

   Вскоре я и Лариса уже были в соседней комнате. Оказывается, Лёне-банкиру стало плохо с сердцем. Зина уверяла его, что нужно вызвать "скорую помощь", а тот утверждал, что не нужно, мол, такое и раньше с ним бывало, и каждый раз -- проносило. С другой стороны: огласка -- ну крайне нежелательна. Впереди выборы в какой-то там иностранный совет директоров, и, если в Америке станет известно, что один из претендентов не очень-то в форме, то возможны последствия...
   И тогда моя Лариса как будущий врач героически бросилась мерить пульс и давление, делать уколы, а я и Зина героически бросились подносить какие-то таблетки и капли -- всё необходимое предусмотрительный банкир на всякий случай хранил в Зининой комнате. И всё кончилось хорошо, и было ощущение какой-то большой и дружной семьи, в которой все -- свои.
   А потом Лёня-банкир заснул глубоким сном. Спал и ничего не услышавший Олег -- сын Зинаиды, но мы-то, трое взрослых, уже спать не могли.

2

   В скором времени обозначилась такая полусемейная сцена: две женщины и один мужчина -- на коммунальной кухне. Лариса сидит на табуретке в своём потрясающе красивом халатике, купленном ею в Венеции -- мелкие красные цветочки на зелёном фоне; одна нога очень эффектно закинута за другую. И курит. Зинаида стоит рядом -- и тоже в халате, и тоже в дорогом, а не дешёвом, но только в длинном и торжественном, в лиловом, а не пёстром -- и готовит по случаю ночной трапезы какой-то необыкновенный кекс собственного изобретения.
   И вот моя Лариса, очень смешно пародируя меня, начинает рассказывать Зинаиде про меня же, делая при этом вид, что я где-то не здесь:
   -- И тогда он мне сказал: или ты постигаешь латынь, или ты никогда не станешь врачом! Ну я тогда и сама призадумалась уже всерьёз: а какой же врач без латыни? И взялась после этого за ум. Ты не представляешь, Зиночка, я всегда мечтала быть гинекологом. Боже, я всегда мечтала об этом!
   Зиночка при этих словах в знак согласия и понимания облизывает кончики пальцев, выпачканные в чём-то невообразимо вкусном.
   Я слушаю.
   -- Это ведь и бабки шальные, и полезные знакомства, и почёт, и уважение, и связи, и просто -- интересная работа. Кропотливая. Мужики -- они ведь такие сволочи! После них у женщин всегда так много неприятностей!
   Тут Зиночка усиленно кивает головою. И в это время на кухне появляется проснувшийся от всей этой болтовни Олежек -- симпатичный белобрысый мальчик. Увидев то, чем занимается мама, начинает канючить сонным голосом:
   -- Мама, дай мне кекса! Я очень люблю, когда ты делаешь такой кекс!
   -- Ну какой кекс посреди ночи!
   -- Ну вы же едите. Почему мне нельзя?
   -- Мы -- взрослые. А ты -- ребёнок. Завтра поешь, а пока марш в свой туалет да ложись-ка спать!
   -- Так вот я о мужиках, -- продолжает Лариса, дождавшись, когда Олег окончательно уйдёт спать в свою комнату. -- Им бы, гадам, лишь бы своё сделать, а что там у женщины после них -- это ведь им, паразитам, неинтересно...
   -- Ой, и не говори! -- тяжело вздыхает Зина.
   -- И тогда всё спасение -- только в гинекологе! А я люблю приносить людям пользу. Терпеть не могу напыщенных слов, но это -- моя жизненная позиция, Зиночка, моё кредо: быть полноценным членом общества! И вот представь: на пути к этой цели стоит латынь... Это какой-то бред сумасшедшего, а не язык! А эти древние римляне -- просто маньяки какие-то! Разве можно было придумать такой язык!..
   Зина сочувственно кивает.
   -- А врачом так хочется стать. А значит, и латынь надо учить. И вот тут в моей жизни появился Павлик.
   -- Павлик у меня молодец, -- с гордостью за меня говорит Зина.
   Ларисочка делает мощную затяжку и окутывается облаком дыма.
   -- Молодец-то молодец, но тоже -- извращенец тот ещё.
   -- Паша? Извращенец? Никогда не поверю!
   -- Я, конечно, не в ТОМ смысле. Не в обычном. В обычном смысле он -- нормален. Но вместе с тем, посуди сама: разве может нормальный человек знать в совершенстве латинский язык да ещё и получать от него кайф?
   -- А он получает?
   -- Ещё как! Он обалдевает от этой своей латыни! Он, оказывается, ещё в университете проникся к ней любовью на всю оставшуюся жизнь! Любил только одну её и никогда ей не изменял!
   -- Кому не изменял?
   -- Латыни!
   -- Так она ж ведь не живая!
   -- Вот то-то же и оно! Я теперь понимаю, почему жена сбежала от него в Испанию.
   -- Почему?
   Ларисочка глубокомысленно затягивается табачным дымом и, хотя и видит, что я нахожусь совсем недалеко и всё прекрасно слышу, говорит заговорщическим и комическим шёпотом:
   -- По-моему, латинский язык заменяет ему женщину. Ну а какая ж баба вытерпит измену?
   -- Какой ужас!
   -- Так что, если бы не я в его жизни...
   Где-то проносились поезда -- пассажирские, товарные, я их легко различал по звуку. Отрывисто гудели маневровые тепловозы и грохотали формируемые составы, которые то и дело загонялись то на один путь, то на другой, то на третий, то на четвёртый... Голоса диспетчеров перекликались над железнодорожным полотном близлежащей станции. Я тогда слушал всё это и посмеивался. Зачем с женщинами спорить? Они всё равно ничего не поймут.

3

   Потом события развивались так: Олег проснулся утром и перед уходом в школу получил кусок маминого кекса, а Лёня-банкир в тот же день выздоровел, после чего вся эта Ларисина ценная информация была целенаправленно доведена Зинаидой до сведения своего любовника: мол, наш Павлик безумно влюблён в латынь.
   И Лёня-банкир успокоился ещё больше насчёт возможной конкуренции с моей стороны. Латинист -- это не настоящий мужчина. Это что-то вроде гомосексуалиста. И оставлять свою собственную женщину в одной квартире с ненастоящим мужчиной -- не страшно. А даже и полезно. Что-то вроде шута, сторожа или комнатной собачки.
  
  
   Глава 31. ПРОЩАНИЕ БЕЗ СОЖАЛЕНИЯ
   Как-то так получилось, что я потом расстался с Ларисой -- она под моим руководством хорошо усвоила эту безумную латынь, благополучно сдала экзамен и вскоре потеряла ко мне интерес. А я -- к ней. Впрочем, расстались мы, хотя и без особого сожаления, но как-то мирно и по-хорошему.
   При всём своём корыстолюбии она так даже и некоторые вещи свои оставила у меня, включая и потрясающе красивый и дорогой халатик из Венеции. При встрече в институте я ей напомнил о вещах, но она со смехом ответила:
   -- Подаришь той следующей, что у тебя будет после меня.
   -- Я так и сделаю, -- пообещал я.
   И сдержал своё слово.
  
  
   Глава 32. ВАЛЕНТИНА

1

   Второй хулиганский поступок с добыванием новой женщины я совершил просто и хладнокровно: пошёл в девятиэтажное здание одного рабочего общежития, где по моим сведениям проживало великое множество беженцев и беженок из горячих точек бывшего Советского Союза, мгновенно нашёл общий язык с комендантшей. И вот она, перебрав в уме несколько вариантов, остановила свой выбор на Валентине, 1972-го года рождения, из 248-й комнаты... Молодая женщина не так давно потеряла в Таджикистане мужа и единственного ребёнка и теперь вместе с матерью ютится в перенаселённой комнатушке...
   Затем комендантша представила мне эту Валентину -- скромную, симпатичную девушку двадцати пяти лет, русскую, блондинку с голубыми глазами, как я и заказывал. Представила и меня Валентине: отрекомендовала меня в качестве человека положительного и приличного. Мол, принимай от него любое предложение, дурой будешь, если откажешься. Тебе, в твоём-то положении, -- не до гордости. Потом заговорил я: нужна приходящая домработница, чтобы мне стирала, гладила, готовила -- хотя бы два-три раза в неделю; платить много я не смогу, и, если мои условия ей не подходят, то -- общежитие большое, а комендантша -- моя старая знакомая. Найду десяток других женщин.
   Валентина тут же согласилась. И так всё потом и вышло, как я перед этим запланировал: вначале она у меня была домработницей, а позже стала выполнять и другие, более сложные функции.
   Это была совершенно безропотная, с каким-то феодально-азиатским мышлением женщина, готовая подчиниться любому хозяину. Если бы я стал её оскорблять или избивать, она бы, наверное, смирилась и с этим. Ничего подобного я, конечно, не делал -- обращался с нею, как добрый хозяин, вот и всё... И на тот момент, с какого я начал свою историю, именно эта женщина и была при мне единственною спутницей жизни. Характерно, что и Зинаида с какого-то времени прониклась твёрдым убеждением, что я и Валентина -- самые настоящие муж и жена. Я уверял её, что это не так, но Зинаида оставалась при своём мнении.

2

   Однажды она сказала мне:
   -- Ты и не представляешь, как я рада, что и у тебя кто-то есть! Мне так было жалко тебя, когда ты после ухода Ларисы остался совсем один в этой своей комнате... И мне всё время казалось, что мой долг непременно переспать с тобою, чтобы тебе стало легче...
   -- Ну и переспала бы!
   -- Но ведь я -- почти что замужем... И ты... ты -- мужчина не совсем моего типа!.. Ты не обижаешься?
   -- Нет. Тем более, что и ты женщина совсем не моего типа.
   -- Ой, правда? Я так рада, что у нас с тобою разъяснился этот вопрос! Я тебя люблю, но -- как брата, как родного человека... Мне с тобою так хорошо! А теперь, когда ты нашёл себе кого-то, у меня на душе стало спокойнее!..
   И ещё одна Зинаидина заявка:
   -- Я всё понимаю: единственный порядочный мужчина, какого я когда-либо знала, это ты. Но так уж получилось, что Лёня встретился мне в жизни раньше тебя -- всего на каких-то два месяца! -- и как бы занял то место, какое мог бы занять ты. Ну а теперь-то, когда место уже занято, разве ж я могу так вот просто взять и выставить человека за дверь? Значит, такова моя судьба...
   Я на эти её слова ответил грубо, по-хамски:
   -- Иногда мне просто хочется набить тебе морду -- такая ты дура...
   Большие голубые Зинины глаза округлились от испуга:
   -- Павлик, но ведь ты же не сделаешь этого, правда?.. Разве так можно -- бить женщину?
   -- Не сделаю, конечно. Рука не поднимется. Но ты заслуживаешь...
  
  
   Глава 33. РИСУНКИ

1

   Однажды, когда в квартире не было никого, кроме меня и Зины, та вошла ко мне в комнату (а я сидел в это время за своим компьютером и спиною к ней), обвила меня сзади за плечи и, ни слова не говоря, расплакалась -- тихо так, без особых рыданий.
   Со школьных лет мне запомнилось наставление великого Корнея Чуковского о том, как не надо говорить: однажды он был свидетелем того, как взрослый дядя пытался утешить плачущую девочку совершенно чудовищным вопросом. Дурные примеры хорошо запоминаются, и в полном противоречии с полученным наставлением я полюбопытствовал у Зиночки словами того самого дяди:
   -- Детка, ты какому вопросу хнычешь? -- этак вежливо, чуть оглянувшись и не слишком отрываясь от своего рисунка.
   -- По какому, по какому... Жить тошно, Пашенька, рыженький ты мой, -- вот по какому!
   -- Отчего же так, Зиночка? -- с изумлением спросил я. -- Посмотри на мой рисунок. Жизнь прекрасна, как вот эти озёра, уходящие вдаль. И эти леса, и эти горы... И всё у нас с тобою в этой жизни есть, что нужно, а ты говоришь: тошно.
   -- Ничего у нас нет -- ни у меня, ни у тебя. А то, что есть, то не нужно. И этот твой мир -- нарисованный, а не настоящий.
   -- Как говорили древние латиняне: natura nihil facit frustra. Что в переводе означает: природа ничего не творит зря. Всё, что есть, то и есть. И то, что мы имеем, вот то самое нам и причитается. Так что, не ропщи.
   -- Да как же не роптать, когда всё вокруг так плохо!

2

   -- А ты бери пример с меня и довольствуйся малым. Хочешь, я покажу тебе свои картинки? -- и я стал показывать на экране свои рисунки -- серьёзные и смешные, тщательно разработанные и пустяковые. -- Тут и я сам есть -- и на фотографиях, которые я загнал в компьютер, и на всяких картинках -- комбинированных и чисто рисованных. Тут есть и мои друзья, и мои родственники -- это что-то вроде семейного альбома...
   Зина молча и изумлённо просмотрела мои картинки (она их никогда прежде не видела в таком количестве), выслушала мои рассуждения о пользе изобразительного искусства, а затем села на диван и со словами "бедный, ты мой бедный!" заплакала ещё и пуще прежнего.
   -- Чем же это я такой уж бедный? -- искренне удивился я.
   -- Ну разве же можно было тратить жизнь на такую ерунду? Разве можно было вот так сидеть и рисовать, и рисовать, и не получать за это никаких денег -- просто так рисовать? Я понимаю -- за твою латынь тебе-то хоть деньги какие-то платят, но это-то -- зачем?
   Я хотел было благочестиво возразить, что не всё на этом свете измеряется деньгами, что, мол, что-то иногда надо делать и просто для души, но...
   Я вдруг разом забыл про все свои рисовально-компьютерные эксперименты, про то, что она женщина совсем не моя, а чужая, про то, что она ушла в те мрачные края Мещанства и Убожества, откуда не возвращаются... Мне её вдруг стало невообразимо жалко. Повернувшись к ней уже полностью, я вдруг с изумлением заметил, что на ней, кроме обычных её шорт, надета моя клетчатая рубашка -- я её оставил в ванной после стирки сушиться на горячей трубе. И это меня почему-то особенно тронуло.
   -- Ну ладно, не реви, -- сказал я. -- Чем я тебе могу помочь?
   -- Ничем ты мне не поможешь...
   -- Может, тебе деньги нужны?
   -- Деньги -- всегда нужны, но от тебя я ничего не возьму.
   -- Может, поругалась с кем-нибудь или тебя обидел кто?
   -- Ни с кем я не ругалась, и никто меня не обижал. Тошно на душе -- вот и всё.
   -- Давай я тебе что-нибудь нарисую?
   -- Что ты мне нарисуешь? Разве ты сможешь нарисовать настоящее счастье, настоящую судьбу?
   -- Смогу! Я всё смогу! Это будет что-нибудь смешное, что-нибудь хорошее -- про тебя, про твою прошлую жизнь.
   -- Ох, Пашенька! Ничего у меня в жизни ни смешного, ни хорошего не было.
   -- Но этого не может быть! Детство-то было?
   -- Было.
   -- И юность, и любовь... Ведь ты сама рассказывала мне, что своего бывшего мужа ты любила так сильно, как только один раз в жизни можно любить, а он любил тебя точно так же сильно -- ведь это же было?
   -- Было, конечно. Но -- как бы не со мной, а с кем-то другим.
   -- Но на самом-то деле, это всё было именно с тобою! Вот ты и вспомни обо всём том хорошем, что у тебя было в жизни и скажи сама себе: как хорошо, что это всё у меня было! И спасибо судьбе за это! И как хорошо, что я не родилась во времена Сталина и не видела голода и войны! Представь: мы живём в относительно благополучном Ростове-на-Дону, а ведь совсем рядом -- Украина, где жизнь, с нашей точки зрения, -- невыносимо тяжела и унизительна. Мы живём в более-менее нормальной квартире, а кто-то в нашем же Ростове ютится в подвале или вообще спит на улице...
   -- Я всё это понимаю, но мне не легче от того, что кому-то сейчас живётся ещё хуже, чем мне...
   Далее началось обычное, слышанное мною уже много раз хлюпанье: хочу жить хорошо, а всё так плохо, ну и так далее.

3

   -- В общем так! -- решительно прервал я Зинаидины излияния. -- Всё понятно. Тебе нужна срочная психотерапевтическая помощь.
   И тут же нарисовал на экране компьютера несколько смешных картинок: мчащаяся машина скорой помощи, рыжеволосый и ужасно похожий на меня доктор Айболит и некая пострадавшая -- пышноволосая блондинка, в которой легко можно было распознать Зинаиду... Всё получалось очень смешно, но я смотрел на свою соседку по коммунальной квартире и видел: ей почему-то не до смеха.
   Тогда я пошёл ещё дальше: нарисовал ещё одну картинку -- смешную и дерзко-эротическую одновременно. Мой доктор Айболит одним концом приставил трубочку в пространство между мощными грудями пациентки, а ухо приложил к другому концу трубочки и, судя по надписи, возникшей под картинкой, убеждал её дышать глубже.
   Зина рассмеялась, но очень нервно и уже явно сквозь слёзы.
   -- Пашенька, -- сказала она. -- Этот рисунок убери. Машина скорой помощи вызывает у меня такие страшные воспоминания, что лучше бы тебе и не знать об этом.
   -- А ты расскажи, и я узнаю. И тебе сразу станет легче на душе.
   -- Я тебе когда-нибудь расскажу, не сейчас.
   -- Ладно, давай возьмём другой сюжет.
   И тут же с помощью уже имеющихся заготовок я соорудил новую серию картинок: одиноко гуляющая по свету Зинаида; волшебный принц, припадающий к её ногам и просящий у неё руки; благословляющий их король-отец; венчание, карета, замок с красивыми башенками и флажочками на них, радостно палящие пушки...
   Зина с изумлением смотрела на всё это, а я с самым серьёзным видом комментировал нарисованное.
   -- Хочешь, я распечатаю тебе это. Принтер у меня -- чёрно-белый, но я могу сделать цветные рисунки где-нибудь на работе или у знакомых, у которых есть цветные принтеры. Сооружу тебе альбомчик, и ты во времена хандры будешь листать его, и у тебя всякий раз будет подниматься настроение.
   Зина оживилась.
   -- На экране -- интереснее, -- сказала она. -- Как в кино. А можно сделать так, чтобы это всё осталось у тебя в машине и чтобы я, когда захотела, всегда бы могла посмотреть то, что ты сейчас нарисовал? -- спросила она.
   -- Конечно, можно! А кроме того, я и мои рисунки обладают одним удивительным свойством!
   -- Каким?
   -- Всё, что я, рисуя, предсказываю, то и сбывается!
   -- Ой, дай-то бог найти мне в жизни волшебного принца, который бы вот так повёл меня под венец!
   -- Ты его найдёшь!
   -- Дай-то бог! Так хочется найти в этой жизни необыкновенного, хорошего, доброго человека! Чтобы был такой же необыкновенный, как ты, но только богатый!
   Я рассмеялся.
   -- Хочешь, я нарисую тебе всю твою судьбу до самой до глубокой старости?
   -- Хочу, конечно! А это будет счастливая судьба?
   -- Ясное дело! Разве ж я тебе стану рисовать несчастливое будущее?
   -- И это всё сбудется?
   -- Непременно! Ведь я же волшебник!
   -- Ну тогда нарисуй, Пашенька! -- покрасневшие было глаза у Зины оживились. -- Я верю, что всё будет так, как ты мне нарисуешь! Ты добрый -- я знаю! Господь бог тебя услышит и сделает так, как ты просишь!
  
  
   Глава 34. ПОСИДЕЛКИ У КОМПЬЮТЕРА
   С тех самых пор у нас так и повелось: по вечерам Зина мне рассказывала что-нибудь про себя, а я изображал это на экране. Иногда она приносила мне свои фотографии -- детские, взрослые, всякие; я снимал их сканером и загонял на экран, а после этого уже обрабатывал их так, как только хотел. Эти наши рисовальные вечера всё больше напоминали старинные посиделки у камина; мы беседовали о серьёзном, о пустяках, о делах минувшего дня или о прожитых годах. Я рассказывал ей о себе, а она мне -- о себе... Причём уговор был такой -- чтоб всё честно и чтоб без утайки.
   Очень скоро, впрочем, выяснилось, что я про себя самого рассказывать особенно-то и не мог -- жизнь у меня небогата внешними событиями: высшее образование, служба в армии офицером, женитьба, рождение дочери, развод. Ну разве что ещё латынь и моя страсть к рисованию -- так ведь про это словами не расскажешь, это -- как музыка!.. Зато уж у Зинаиды было что поведать!..
  
  
   Глава 35. КАПРИЗЫ И ФАНТАЗИИ МОЕЙ СОСЕДКИ

1

   Время шло. Я с большим интересом слушал и слушал, как она изливала мне свою душу, и думал, что всё это -- просто так, забыв, что просто так -- ничего не бывает, что большое и всё нарастающее количество чего бы то ни было, неизбежно должно перейти в какое-то новое качество.
   И вот однажды случилось: Зина сначала заболела (это было что-то по женской части, в подробности я тогда не пожелал вникать), потом долго выздоравливала, потом, впав в какое-то уныние, внезапно, ничего не сказав мне, но договорившись обо всём у себя на работе, уехала на Чёрное море недели на три, а вернувшись, вдруг потребовала, чтобы я всю её историю жизни отныне не просто слушал и зарисовывал, но ещё и записывал бы. И чтобы поскорее. И с точным сохранением имён, дат и прочих вещей. А потом, чтобы опубликовал.
   Я было стал возражать: для тебя-то я сделаю всё, что угодно, но ведь так не бывает; имена и некоторый фактический материал всегда изменяют, чтобы потом родственники, сослуживцы, соседи по дому и современники не узнали, что ты -- это ты...
   На что Зина мне возразила: а мне нечего стыдиться! Если ты мне настоящий друг, то сделай так, как я тебя прошу! А если такого никогда раньше не было, то пусть теперь будет!
   Я тогда подумал, что её просьба -- это проявление женской логики, против которой не попрёшь, вспомнил, что нечто подобное я уже встречал прежде в мировой литературе, например, у одного знаменитого шведа, который умудрился написать в своём романе ВСЁ и безо всякого художественного вымысла про себя самого и про свою жену, про то, какая она у него была мерзавка, а та в пику ему написала роман-опровержение под названием "Всё было совсем не так". Вспомнив это, я несколько успокоился. И зря.
   Совсем невероятное требование я услышал позже: ты должен написать не только то, что со мною на самом деле было, но и то, что на самом деле будет!
   Я пытался перевести всё на картинки с принцами и прочие сказочно-мультипликационные затеи, но Зинаида требовала реализма и даже -- документализма.
   -- Вот же ты дура! -- разозлился я. -- Да откуда ж я знаю, что с тобою дальше случится? А ну как я тебя настрою на одно, а у тебя в жизни получится другое! И отвечай потом перед тобой!
   -- А ты настрой меня на то самое, что нужно. И не настраивай на то, чего не нужно. И тогда всё и будет хорошо. Ты уж постарайся там, пожалуйста.

2

   Не берусь описать с помощью цитат из нашего с нею диалога её дальнейшие объяснения, а просто попытаюсь пересказать ту Зинаидину мысль, которая до меня некоторое время спустя дошла: в её понимании, я -- это некая spes ultima -- последняя надежда, я -- это некое существо, которое не от мира сего, которое всё знает, во всё проникает и всё понимает по-настоящему, а не так, как все остальные; я сижу за пультом перед экраном компьютера и общаюсь с чем-то таким, с чем не общается никто на свете. И это -- неспроста!
   Я стал возражать, доказывая, что всё это не так, что я простой человек, даже и не умный, а сумма знаний, которыми я обладаю, пусть и велика, но ведь она в реальной жизни ничего не стоит. А это и есть самое главное. Умён тот, кто побеждает в этом трудном мире в битве за деньги и жизненные блага, а я -- человек в футляре, я живу в мире своих фантазий, перебиваюсь чуть ли не с хлеба на воду, едва существую, а наш великий ростовский земляк Антон Павлович Чехов уже однажды заклеймил позором моего духовного предшественника; стало быть, я -- дурак, ничтожество, и я сам это охотно признаю...
   Ничего не помогло.
   -- С чего ты взял, -- возразила она мне, -- что Чехов не мог ошибаться? Почему это я должна ему верить? Кто он мне такой, чтобы я доверялась его мнению?
   Я не стал тогда с нею спорить и вроде бы и согласился с нею. Чтоб только не обижать её. Но с исполнением поручения не спешил, а стал думать и думать.
  
  
   Глава 36. ЗАПАСНАЯ СУДЬБА

1

   И вот что надумал: Моя Зинаида живёт в системе дух мужчин -- этакий адюльтер, где один из мужчин -- настоящий, а другой не настоящий; настоящий плохой человек; он полезен в практической жизни, а в духовной -- ничто.
   Ненастоящий -- хороший человек и полезен в жизни духовной; в практической же он ничего не стоит.
   Практическое и духовное. Что для Зинаиды нужнее и что полезнее?
   По её мнению, на всякий случай нужно не отметать ни того, ни другого, а отрабатывать обе версии одновременно. В самом деле: если при жизни ударишься в высокую духовность, а после смерти выяснишь, что бога и потустороннего мира на самом деле нет, то каково оно потом будет лежать в могиле -- вечная пустота и вечная тьма! И будешь потом вечно жалеть о том, что не было взято от жизни всё, что можно было взять...
   По другому варианту её рассуждений выходило так: надо брать от жизни всё, что берётся, и плевать на духовность. Но потом грянет час, и, может быть, выяснится, что Высший Суд есть. И что тогда в этом случае делать? Быть может, придётся стоять в центре светового круга посреди огромного зала и отвечать огромному количеству суровых судей... И что же им ответишь? Или, может быть, это будет некая гигантская ладонь, к которой только и останется что припасть всем телом и молиться и молиться... Или даже кончики пальцев; Верховное Божество поднесёт тебя к своему лицу и, глядя на маленькую фигурку, торопливо скользящую и падающую у него на ногтях, о чём-то спросит и, не дождавшись вразумительного ответа, дунет и отправит эту грешную букашку -- прямо в ад!
   И, стало быть, нужен компромисс.
   Но компромисс по принципу "всё в меру" или "немножко того, немножко другого" -- опасен. На суде тебя могут уличить в двуличии и прочих грехах, связанных с неверием.
   Поэтому механизм компромисса нужно запустить такой: пусть будет две Зинаиды с двумя разными судьбами. Первая Зинаида пусть будет практичная и берущая от жизни всё, что можно; вторая же Зинаида пусть будет праведница... При любом раскладе -- выигрыш обеспечен. Если выяснится, что бог есть, то одна Зинаида будет осуждена на вечные муки, но останется запасная, и этой-то -- основной Зинаиде! -- и будет обеспечено вечное блаженство. Если же выяснится, что бога нет, то грешная и развратная Зинаида посмеётся тогда над Зинаидой-праведницей, которая, не взяв от жизни ничего, отправилась в могилу кормить червей...

2

   И тогда я предложил Зинаиде пофантазировать на темы о её прекрасном будущем в УСТНОЙ форме.
   Но она возразила: нужно непременно в письменной. Нужны буквы. Нужен текст. Ты сам говорил, что главный редактор одного московского журнала -- твой знакомый. Вот ему и пошлёшь. А напечатанное дойдёт потом туда, куда надо, и будет принято к сведению кем надо. Это будет прошение, подлежащее рассмотрению. А сказанное вслух, так же, как и картинки, -- может и не дойти. Оно просто улетучится в космос и рассеется в нём без следа.
   И ещё: прошение -- не от каждого человека будет принято к сведению. А только от хорошего. И от тебя оно непременно будет принято!
   Нет, -- подумал я тогда, -- это не безумие, не глупость и не каприз. Это -- какая-то форма наивности, доведённой до крайности. Или наивности, доведённой до гениальности. Я имею дело с женщиной, в которой причудливо сочетаются святость и развратность, мещанское убожество и возвышенность духа, бабья глупость и своеобразный ум. А отсюда и ТАКОЕ. Вот и всё.
   И в конце концов, откуда мне известно, что высших космических инстанций, рассматривающих жалобы землян, нет? Да, на первый взгляд, может показаться, что эти инстанции, если и существуют, то они глубоко равнодушны или даже враждебны к людям. Но, может быть, инстанции эти самые не суть однородная масса космических недоброжелателей, а это нечто пёстрое; там тоже идёт своя борьба мнений -- одни боги сочувствуют нам, другие нас презирают... Ведь именно таким видели этот верховный мир древние греки и римляне... И вот: прозорливая, умная женщина просит меня обратиться к этим богам...

3

   С другой стороны -- великий Булгаков. Уж на что был гений, а и то рассуждал точно так же, как и моя Зиночка: достоверно известно, что роман "Мастер и Маргарита" создавался им в качестве некоего художественного прошения к земному божеству по имени Сталин, который прочтёт предлагаемый текст и, потрясённый, изменит к лучшему судьбу просителя! В это страшно поверить, но доведённый до отчаяния Булгаков рассуждал именно так!.. И чего тогда удивляться, что простая советская баба мыслит подобным же образом?
   А я и не удивляюсь. Кто я такой, чтобы судить великого Булгакова? А я и не сужу... И не удивляюсь Зинаиде, и не осуждаю её. Точнее: пытаюсь не удивляться и пытаюсь не осуждать. И я тогда подумал: а почему бы и нет? Женщина просит.
   Попробую. Ведь не будет же от этого никому и никакого вреда!.. И тогда по принципу "dictum -- factum" (сказано -- сделано) -- я и стал писать.
   Часть III
   В НЕКОТОРОМ ЦАРСТВЕ, В НЕКОТОРОМ ГОСУДАРСТВЕ...
  
  
  
  
  
   Глава 37. ДЕВОЧКА ЗИНА
   Летом 1959-го года в городе Ростове-на-Дону в одной ничем не примечательной советской семье родилась девочка.
   Поскольку девочка родилась в семье русской, а Россия себя издавна считала преемницей Византии, Древней Греции и Древнего Рима, девочку нарекли Зинаидой, что в переводе с древнегреческого означает ЗЕВСОВА. Та, которой покровительствует Зевс.
   Спустя три года после рождения Зинаиды в этой же семье произошло прибавление: родилась ещё одна девочка, которую назвали Татьяной, что в переводе с того же языка означает УЧРЕДИТЕЛЬНИЦА.
   Их мать, Вероника Сергеевна (Приносящая Победы дочь Высокочтимого), и их отец Николай Панкратович (Побеждающий Народы сын Всесильного) были простыми, ничем не примечательными советскими тружениками; оба были воспитаны в послушании советской власти и любви к Ленину-Сталину, оба своим трудом выбились в люди и имели высшее образование. И оба хотели своим дочкам счастья: чтобы девочки благополучно выросли, чтоб выучились и чтобы повыходили замуж, а ещё -- чтоб мужья не пили, чтоб у них дети были живые-здоровые, чтоб в домах у них там всё было, чтобы в магазинах на Советской Земле не переводились продукты, а главное -- хлеб, а на Планете, чтобы не было войны.
   И всё в жизни обеих девочек (а главное Зинаиды, ибо речь здесь идёт прежде всего о ней) так оно в точности и шло именно по этому самому пути. И ничто не предвещало никаких отклонений от него до той пор, пока дело не коснулось любви.
  
  
   Глава 38. ВОВА
   А первая любовь у Зины была с Вовой из соседней квартиры. Пока взрослые сидели за столом и оживлённо беседовали о чём-то очень умном и важном, Вова и Зина, которым тогда было по пяти лет, сидели под этим же самым столом, и у них там тоже велась своя беседа. И тоже -- очень серьёзная. И закончилась эта беседа объяснением в любви и поцелуями в губы.
   На другой день Зина рассказала маме о том, что целовалась под столом с Вовой в губы, а Вероника Сергеевна посмеялась-посмеялась да и затем сказала с напускною строгостью:
   -- Больше так не делай, а то губки будут болеть. Зина потрогала свои губы и с удивлением возразила:
   -- А у меня не болят!
   Мама опять рассмеялась. На том всё тогда и кончилось.
   В школе Зина Зинченко была примерною девочкою и училась только на "хорошо" и "отлично". Сидела за партою прямо, не скрючившись, чтобы не портить фигуру -- так её учили родители. Когда была октябрёнком, носила звёздочку с изображением маленького Ленина, а потом, когда подросла, стала носить красный галстук и отдавала пионерский салют. Как и полагается девочке из порядочной семьи, она исправно получала музыкальное образование, обучаясь игре на фортепьянах в музыкальной школе. Кроме того, в разные годы школьного детства она занималась то балетом, то русскими народными танцами, то фигурным катанием, то лёгкою атлетикою; она умела кататься на лыжах и на коньках, что для южного Ростова крайне нетипично. И что потом самым роковым для многих мужчин образом скажется на её фигуре, походке и манере держать себя на людях.
   Но то -- потом. Пока же она училась в классе "А", а Вова, что из соседней квартиры, -- в классе "Б". В том же классе "Б" был и мальчик по имени Андрюша, о существовании которого Зина даже и догадываться не будет вплоть до самых последних недель обучения в самом последнем классе (то есть, аж в десятом!), когда этот мальчик вдруг объявится и будет иметь значение для нашей истории. Школа была огромных размеров, а Зина была девочкою хотя и с весёлым и общительным нравом, но одновременно была она и какая-то слишком уж погружённая в свои мысли. Так что, ей было не до всяких там посторонних мальчиков из соседних классов. Но Вову она хорошо помнила: есть такой. Особый, необыкновенный. И вот, когда ей и Вове было уже по двенадцати, любовь снова вспыхнула в их сердцах. После нескольких задумчивых вечерних прогулок Вова взял да и поцеловал Зину уже очень серьёзно, прямо-таки по-взрослому, и Зина впервые почувствовала глубокое волнение, которое, скажем наперёд, не скоро повторится в её жизни.
   К этому времени она уже знала от подружек, как это всё там, у них, у этих взрослых, бывает. Однажды поздно вечером она случайно подслушала разговор папы с мамой: папа пообещал маме, что сегодня он сделал семь раз, а вот завтра -- сделает все десять! (Влияние коммунистической пропаганды -- повышенные социалистические обязательства!) Зина не знала, много это или мало, но цифровые данные запомнила и четверть века спустя на нравоучения уже постаревшей матери ответила весело и хлёстко. А мать только руками всплеснула.
   -- Да ты откуда знаешь-то про меня? Отец, что ли рассказал?..
   -- И не отец! А я ещё в детстве всё слышала, о чём вы там шептались за перегородкой на старой квартире!
   Мать схватилась за голову и то ли со смехом, то ли уж по-настоящему с досадой запричитала:
   -- Вот же ты господи! Да как же это мы так, два дурака, -- ни о чём не думали тогда!..
  
  
   Глава 39. СЁМА

1

   А летом того же года она поехала к папиным родственникам в Дубовский район Ростовской области.
   В свои тринадцать лет она не очень любила девчачьи кукольно-тряпичные забавы и предпочитала бегать по улицам, лазить за ягодами на огромную тютину -- так в Ростовской области называется тутовое дерево, стрелять из лука и купаться в речке. Со своими двоюродными братьями и их друзьями она допоздна гоняла на мотоциклах, разумеется, сидя пока ещё на заднем сиденье и обхватив руками, а иногда и крепкими загорелыми ногами чьё-то впереди сидящее туловище.
   И вот однажды -- докаталась.

2

   Был уже поздний вечер, когда семнадцатилетний мальчик Сёма, к которому она доверчиво подсела, вдруг круто изменил общий маршрут и на фоне тьмы и мотоциклетного рёва незаметно рванул в сторону и погнал свою зверь-машину куда-то в ночь, подальше от посёлка и его огней. Никто в общей суматохе не обратил на это внимания, а Зина и сама не сразу поняла, к чему клонится дело. Сообразила, лишь когда оказалась в стоге сена...
   Напомню, что тогда ей только исполнилось тринадцать. А Сёме было семнадцать. Причём, и по роже, и по разговору любому наблюдателю было бы с первой же секунды ясно, что это -- дегенерат, родившийся от столь же ублюдочных алкашей-родителей.
   Надо было думать, прежде чем садиться на мотоцикл с таким выродком!
   Не подумала. А о том, что собственные внешние данные у неё не совсем обыкновенные и бросаются в глаза всем без разбору -- и умным, и дуракам-- в те далёкие времена даже и не догадывалась.
   Возня длилась очень долго -- до трёх часов ночи. Временами схватка утихала и сменялась разговором "по-хорошему", а временами всё возобновлялось с прежнею силою. Несколько раз Зина делала попытки вырваться и убежать. Но каждый раз -- тщетно...
   Как бы там ни было, но Зина так и не далась придурковатому Сёме. Уже давно догадалась она вынуть из волос заколку и держала её в правой руке в ожидании нужного момента, готовая воткнуть её своему врагу куда угодно -- хоть бы даже и в глаз. И такой момент настал: Зина услышала, что рядом по дороге впервые за эти несколько часов проезжает что-то спасительное и с мотором. На какое-то время враг приподнял голову, чтобы посмотреть, что там такое едет и нет ли для него в том какой опасности, и ослабил хватку. Зина что было сил всадила ему свою заколку в горло и вырвалась. И побежала. И чуть не попала под колёса надвигающегося грузовика. Между тем, её удар в горло был эффективным лишь на короткое время; придурок всё-таки нашёл в себе силы очухаться и кинуться за нею следом. Но в свете фар остановившейся машины он не осмелился наброситься на девочку, а увидевши, что её сажают в кабину, и вовсе -- трусливо свалил в темноту и растворился в ней.

3

   Зина благополучно вернулась к бабушке и тёте, которые всё это время глаз не смыкали от волнения и встретили её оборванную и исцарапанную слезами радости.
   Но вечером следующего дня история с недоразвитым Сёмой вдруг возымела неожиданное продолжение: недоразвитый подъехал на мотоцикле к калитке и как ни в чём не бывало спросил у Зининой бабушки, скоро ли Зина выйдет погулять. Бабушка, схватив первый попавшийся дрын, стремительно выскочила из-за калитки на улицу и нанесла непонятливому и доверчивому Сёме несколько весьма чувствительных ударов по голове, по спине, по рёбрам и по прочим местам, опрокинув его при этом на землю вместе с мотоциклом и заливая всё это кровью придурка...
  
  
   Глава 40. ВСЕ МУЖЧИНЫ НА СВЕТЕ
   С этих пор интерес Зины к любви и ко всем подробностям, которые кроются за этим многообещающим словом, заметно поубавился. Более того: она даже стала испытывать какое-то безотчётное отвращение, а пожалуй даже, что и страх к взрослым мальчикам и вообще к мужчинам: то они какие-то чересчур уж мускулистые, то слишком от них потом прёт, то очень уж омерзительно волосы у них растут на груди или даже на спине...
   Результатом этого было то, что к десятому классу, когда почти все её одноклассницы уже расстались с невинностью, она всё ещё не перешла в новое качество, а когда однажды в тёмное время суток и на глухой улице на неё накинулся какой-то маньяк, Зина выхватила железный прутик, который держала при себе на всякий случай, и без малейших колебаний и без последующего раскаяния перевела маньяка из категории физически здоровых и сильных людей в категорию пожизненно нетрудоспособных инвалидов, просящих милостыню под церковью или в подземном переходе.
   Урок, который когда-то дала ей бабушка, не прошёл даром!
  
  
   Глава 41. МАЛЬЧИК АНДРЮША

1

   Десять школьных лет, а с ними и самый последний учебный год уже приближались к своему концу, а Зина и тот самый Андрей, что из класса "Б", всё ещё не были знакомы друг с другом. И даже более того: не знали друг друга в лицо. И это -- проучившись десять лет в одной и той же школе!
   Зина Зинченко все десять лет училась в классе с буквой "А", а Андрей Краславин -- все десять лет провёл в классе с буквой "Б". А классы в те времена были большими -- не меньше сорока человек в каждом, а связи между классами были слабыми и случайными. Особенно же при глупейшей "кабинетной системе", когда дети фактически не имеют своего собственного классного пристанища, а перекочёвывают на переменах из кабинета, допустим, русского языка в кабинет, допустим, математики, как будто это и в самом деле какие-то учебные лаборатории, а не самые обычные комнаты с голыми стенами и совсем без ничего... Вот так оно всё и вышло. Словно бы какая-то сила тщательно уберегала Зину и Андрея от встречи друг с другом.
   Или: приберегала. Как сюрприз. И вот -- час пробил!

2

   Понятное дело, что все эти десять лет они ходили по школе не с завязанными глазами и неисчислимое количество раз видели друг друга.
   Но -- не замечали, не находили важных признаков, по которым бы можно было выделить человека из общей громадной и безликой массы.
   Первого мая 1976-го года они впервые по-настоящему осознанно встретились и познакомились. И было это совсем не в их школе. И даже не в том районе города Ростова-на-Дону, где она находится.
   Одна из Зининых подружек решила закатить вечеринку лишь формально по случаю первомайского дня солидарности трудящихся, а на самом-то деле -- по случаю предстоящего окончания десятилетки.
   А если уж быть совсем точным, то -- по случаю выбора женихов, который пора бы уже и устроить, пока этих самых женихов не расхватали другие более шустрые девчонки.
   Ну а чтобы было из кого выбирать, нужно, чтобы и выбор женихов был побогаче. И тут нужен размах. Чтоб не просто женихи, а чтоб -- ярмарка женихов! А такая ярмарка в простой городской квартире не поместится. Тут явно нужна дача. А она и была.
   И были на этой даче парни и девушки из всех пяти параллельных десятых классов. Но, конечно, не все подряд, а лишь самые достойные, человек этак с полсотни -- тщательно кем-то неведомым и невидимым отобранные и приглашённые затем якобы от имени той самой девочки, чьим родителям принадлежал роскошный особняк в живописном пригороде Ростова.
   Итак, вся орава дружно примчалась на электричке, все прекрасно расположились в огромном доме, и уже веселье было в полном разгаре, когда на горизонте появился некий опоздавший молодой человек, который добирался до этих мест на каком-то другом транспорте, а не на электричке, как все; он сильно заблудился в этой гористой и даже скалистой местности, пойдя не в ту сторону, и вот наконец по звукам музыки догадался, куда нужно двигаться. И -- пришёл!

3

   Появление высокого и красивого семнадцатилетнего молодого человека вызвало всеобщий восторг, а среди девчачьей половины присутствующих -- так даже и визг.
   -- Дрон! Дрон пришёл!..
   -- Где ты так долго был, Дрон?
   Дрон весьма картинно поздоровался со всеми присутствующими, прервавшими по такому случаю все свои прежние занятия: "Общий привет!" и -- руки со сцепленными пальцами, высоко поднятые над головою и потрясаемые там, словно бы это был знаменитый боксёр, который вышел на ринг, предвкушая неизбежную победу. Затем он коротко, но с юмором объяснил, почему и как он опоздал, а затем деловито и с достоинством стал рассматривать собравшихся.
   Со всеми мальчиками -- знакомыми и незнакомыми -- он перездоровался за руку, а к девочкам подходил к каждой и задумчиво и даже как-то деловито бубнил сам себе под нос: "Эту знаю, эту знаю, а эту -- не знаю!.. Эту знаю, а эту -- тоже не знаю!.. Непорядок!.."

4

   Так он дошёл и до Зины Зинченки -- шикарный и неотразимый молодой человек.
   -- Эту -- не знаю! -- озабоченно констатировал любимец публики и уже собирался добавить что-то серьёзное и научное насчёт необходимости ликвидировать этот пробел в своём кругозоре, как вдруг осёкся, не выдержав своей дурашливой роли, и понял: перед ним стоит и смотрит на него нечто совершенно из ряда вон выходящее.
   Это была ну просто потрясная, ну просто аж обалденная высокая и стройная блондинка с двумя такими толстенными косами, что из них даже бы и одна сделала бы честь любой красавице. Брови у неё были густые и русые, почти жёлтые. То есть, не накрашенные и не омерзительно выщипанные по моде того времени. А чего стоили эти длинные ресницы, и ярко-голубые глаза, и красные губы -- ну просто какая-то фантастика! А стройные ноги!.. А грудь!.. А талия!.. А широкие бёдра!.. Во кайф! Балдёж да и только!
   -- А я тебя тоже не знаю! -- смеясь, ответила девушка.
   -- А ты из какого класса?
   -- Я -- из десятого "А".
   -- А я из десятого "Б". А тебя как зовут?
   -- Зина Зинченко.
   -- А меня -- Андрей Краславин. А Дрон -- это меня так называют. Дрон -- это значит Андрей. А почему я тебя раньше никогда не замечал?
   -- Не знаю... А я тебя тоже никогда не видела.
   -- А ты любишь Аллу Пугачёву?
   -- Ой, я просто обалдеваю от её песен!..
   Вот так они и познакомились -- слово за слово. Судя по всему, Андрюша Краславин был многим в школе знаком, пользовался авторитетом у мальчиков и огромным успехом у девочек, но для нашей Зины он явился на свет только сейчас.
   Девочки весь вечер к нему так и липли, а он -- прекрасно танцевал, умел хорошо себя держать в обществе, шутил, смеялся, рассказывал рискованные анекдоты -- где-то на самой грани приличия и неприличия, с лёгкостью оказывался в центре всеобщего внимания и, по всему видать, ему это занятие очень нравилось. Внешность и у него тоже была не из простых: высокий рост, крепкое телосложение, белобрысый с голубыми глазами. Время от времени его куда-то уносило вихрем танцев или девчачьих прилипаний, но он с неизменным постоянством возвращался к той одной, которую с первых минут своего пребывания на даче вычислил и по достоинству оценил.

5

   Чем кончился парад женихов для той девочки, ради которой всё это устраивалось богатыми и влиятельными родителями, для нашей истории неважно. Для нас по-настоящему важна только девочка по имени Зина Зинченко да ещё немного -- тот самый мальчик из десятого "Б" -- Андрюша Краславин, -- который тогда оказался рядом с нею.
   Ну так вот: потом эти двое ехали в электричке. Был поздний вечер, за окнами вагона мелькали огоньки посёлков и силуэты каких-то ночных пейзажей, а они перебрались ото всех друзей в полупустой вагон и ехали, ехали...
   А потом он проводил её от вокзала до дома. Несколько раз пытался обнять, однако же каждый раз Зина вроде бы со смехом, но решительно выскальзывала у него из рук. Перед своим домом она не позволила ему на прощанье поцеловать себя и на вопрос о следующей встрече ответила вроде бы и в своей обычной смешливой манере, но очень многозначительно:
   -- В следующий раз, чтоб заезжал за мною только на машине! Мужчина без автомобиля -- разве же это мужчина?
   Если девочка так сказала, то эта мысль у неё зародилась не в одну секунду и не на пустом месте, ибо, как сказал однажды на своём языке некий Лукреций: "De nihilo nihil", что по-нашему звучало бы примерно так: из ничего ничего и не бывает.
   Андрей воспринял информацию насчёт машины всерьёз и вот что сделал в этот самый следующий раз, а это было восьмого мая вечером: позвонил к любимой девушке в квартиру и этак скромненько спросил, не выйдет ли она с ним погулять.

6

   Красавица Зина смерила его всего с ног до головы дерзким взглядом и, особенно не задержавшись на модной и дорогой одежде пришельца, сказала то самое, что, по утверждению Лукреция, возникает отнюдь не из пустоты:
   -- Я же тебя предупреждала, чтобы без машины в следующий раз ко мне и не показывался! -- и насмешливо посмотрела ему прямо в глаза, дескать, ну кто ты такой передо мною? Я стою дорого. Ты этого ещё не понял?
  
  
   Глава 42. ИСПЫТАНИЕ НА ПРОЧНОСТЬ

1

   Андрей спокойно выдержал этот взгляд и очень просто ответил:
   -- А я сегодня как раз при машине.
   В скором времени Зина уже была на улице. И увидела там машину. Это был "Москвич", за рулём которого сидел пожилой человек -- должно быть, владелец автомобиля, которого, судя по всему, и нанял Андрей, чтобы покатать свою девушку.
   Здорово!
   Молодые люди уселись на заднее сиденье, а шофёр, внимательно посмотрев на Зину в зеркальце, полушутя-полувсерьёз спросил: "Куда изволите?" и, получив всё-таки не от Зины, а от Андрея инструкции о маршруте движения в сторону левого берега Дона, терпеливо принялся их выполнять -- там быстрей, там помедленней; получая новые приказы от Андрея, он каждый раз вопросительно поглядывал на Зину -- дескать, согласна ли и она, и только заручившись её кивком, делал то, что велено; временами он останавливался там, где было поспокойнее и поживописнее, и тогда молодые люди вволю гуляли, пока их шофёр терпеливо поджидал их.
  

2

   В глазах Зины это был первый серьёзный экзамен, который с достоинством выдержал её кавалер: велела прикатить на машине, а он и в самом деле отколол номер: припёрся на самой настоящей машине!
   Вот это парень! Она старалась больше не злоупотреблять его рыцарскими качествами и не вводить его в такие бешеные расходы. Дальнейшие их встречи носили характер обыкновенных прогулок: где-то посетили выставку, где-то посмотрели кино, где-то сходили на городской пляж или прогулялись по набережной Дона, съев при этом по мороженому. Темы для разговоров всегда находились без труда. Андрей на лету ловил её мысли и с лёгкостью продолжал их; если Зина запевала песенку, то он её непременно подхватывал, если она забывала слова и срывалась на "тра-ля-ля", то каждый раз выяснялось, что он именно эту песню и знает-таки всю, до конца.
   Иногда лез.
   Но -- не так, чтобы уж очень. Получив мягкий отпор, всегда отступал спокойно и без обиды.
  
  
   Глава 43. РОМАНТИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ

1

   И так у них всё и пошло: выкраивали время между последними школьными занятиями (а потом -- даже и между выпускными экзаменами) и встречались.
   Жили они оба в центре города, но походы делали на самые далёкие окраины Ростова. И даже за пределы этих окраин. Однажды, гуляя где-то в глухомани к северу от Ростова, они забрели совсем уже в несусветную даль и попали в старый, заброшенный вишнёвый сад, который тянулся на многие километры куда-то к горизонту и дальше.
   -- А я здесь и раньше бывал, -- сказал Андрей. -- На велике сюда прикатывал. Мне здесь по кайфу -- всегда так тихо, спокойно. И ты знаешь: ведь здесь даже и зайцы водятся.
   -- Ну уж это ты не ври! -- возразила Зина. -- Какие ж зайцы могут быть в Ростове?
   И только она это сказала -- случилось чудо: прямо из-за ближайшего дерева выскочил неправдоподобно настоящий заяц и рванул от них наутёк по вишнёвой аллее...
   Андрей сказал спокойно:
   -- Ну вот видишь! Что я тебе говорил?
   Зина была потрясена: то по мановению руки, прямо как из воздуха, возникла самая настоящая машина, а вот теперь -- живой заяц!

2

   К северу от Ростова -- места нежилые; там можно часами идти по холмистой, неровной местности через искусственно насаженные леса и ни разу не встретить ни единого человека. Или разве что увидеть где-то вдалеке затерявшуюся в полях и рощах какую-нибудь одинокую фигуру...
   Это были лесопосадки, устроители которых свихнулись когда-то на строгом выполнении государственных планов и инструкций. И леса получились у этих ненормальных такими:
   -- только дуб,
   -- или только сосна,
   -- или только ореховые деревья,
   -- или только тутовые...
   И вроде бы и нелепо выглядело это маниакальное растительное однообразие, усиленное ещё и строгими параллельными линиями, но зато в таком лесу всё просто и всё понятно; гуляй себе и гуляй, и никогда не заблудишься.

3

   А между тем, лето 1976-го года подразумевало для Зины и Андрея совершение очень важных жизненных поступков: следовало ИЛИ поступить в высшее учебное заведение и продолжать своё образование дальше, ИЛИ никуда не поступать вовсе и вести какой-то другой образ жизни.
   И Зина, и Андрей предпочли первое. Андрей поступил в Ростовский Машиностроительный институт, чтобы изучать какие-то технологии по производству чего-то там, Зина же решила, что её призвание -- математика и поступила в Ростовский Университет на математический факультет. Причём выбор Андрея понять можно -- он с детства имел технические дарования, да и вообще, мужчина и техника -- вещи вполне совместимые; но вот с выбором Зины всё обстояло не так-то просто, и тут понадобятся некоторые разъяснения.
  
  
   Глава 44. СТАРЫЙ ПАПА
   Мать нашей молодой героини к этому времени обнаружила в себе некоторые черты, которые прежде были не столь заметны, а теперь вдруг заработали на полную мощь, а именно: властолюбие, нетерпимость к возражениям и трезвый расчёт. Железная леди пришла к мысли о необходимости развода со своим мужем -- отцом её двух дочерей, который запил, загулял и не прочь был огрызнуться на замечание жены или даже полезть в драку. От такого мужика в доме было мало толку, и его требовалось срочно заменить на что-либо более подходящее. Что и было сделано.
  
  
   Глава 45. НОВЫЙ ПАПА
   Мама отфутболила папу, и на опустевшем месте возник вдруг новый законный супруг: толстый и очень положительный во всех отношениях профессор Ростовского Университета, в каковом он был явно не самым последним по значению человеком.
   Вот как это случилось. Знакомство матери с профессором состоялось очень просто: после многочисленных и громких на весь дом скандалов вдруг наступило неожиданное затишье -- это Зинин отец вдруг протрезвел и безо всяких споров красиво и по-мужски оставил после себя квартиру со всем добром и ушёл от своей семьи к какой-то другой женщине.
   Толстый же профессор жил в квартире этажом выше. И обо всём происходящем хорошо знал -- сеансы звуковой связи во все времена суток происходили на хорошем акустическом уровне. Тонкий специалист по прослушиванию интересных шумов никогда прежде не имел своей семьи, потому что всю жизнь свою положил на математику и учёную карьеру, а под старость очень огорчился, поняв, что одному коротать остаток жизни -- очень скучно.
   И вот, лишь только скандалы затихли, воспоследовало предложение руки и сердца, и Зинина мама, видя перед собою человека явно положительного, приняла его предложение.
  
  
   Глава 46. ВОСПИТАТЕЛЬНЫЙ ПРОЦЕСС
   Новый Зинин папа очень близко к сердцу принимал свои новые отцовские функции и почитал своим долгом обстоятельно беседовать со старшею из двух падчериц на разные полезные для юношества темы: о том, что такое хорошо и что такое плохо; о том, что курить вредно, а заниматься спортом полезно; на темы любви и брака, Родины и Партии, ну и так далее.
   -- Зина, ты должна раз и навсегда понять... -- так начинал он всякое своё нравоучение.
   У Зины сразу же отключалось сознание, и она только и могла, что с вежливым и немного напуганным лицом равномерно кивать и кивать на безостановочные слова профессора.
   -- Ведь мы же тебе с мамой добра желаем!..
   Зина старательно кивала.
   -- Вам-то теперь -- что? Вам бы теперь только погулять да порезвиться... А вот мы в наше время... Вы, молодое поколение, не видели и сотой доли того, что видели мы...
   Причём, толстяк действовал так не только по причине собственного неизлечимого занудства, но ещё и по наущению своей супруги, действовал охотно и всегда был искренне убеждён, что приносит пользу своей падчерице, всей семье и всему советскому обществу в целом.
  
  
   Глава 47. И ЕЩЁ ОДНА СОВЕТСКАЯ СЕМЬЯ...

1

   И в этот раз он, посовещавшись с мамой Зины, пришёл к выводу, что математическое поприще будет для девочки из средней и приличной семьи -- в самый раз. Девочку убедили в правильности именно этого выбора, после чего новоявленный папаша с помощью своих связей легко пристроил приёмную дочку в свой университет и на свой факультет. Зина, впрочем, и без того имела прекрасный аттестат и вступительные экзамены при своих познаниях могла бы вполне выдержать и без всяких подпорок. Но с подпорками -- оно надёжней.
   Итак, Зина и Андрей поступили в РАЗНЫЕ вузы. Наташка и Олька, Зинины подружки, учились там же, где и Андрей. Причём Андрей не знал, кто они такие, а те про него знали со слов Зины всё. И, внимательно и молча наблюдая, продолжали узнавать всё больше и больше. И обо всём замеченном регулярно докладывали Зинаиде. Сведения, поступавшие per exploratores (через разведчиков), были такими: Андрей и в самом деле никаких других девчонок и знать не хочет и всех приставальщиц отшивает вежливо, но твёрдо...
   А затем Андрей впервые привёл Зину к себе домой. Причём до самой последней секунды Зина не знала, что её там будет ждать -- за дверью незнакомой квартиры.

2

   А ожидало вот что: у отца Андрея, оказывается, был день рождения.
   Квартира эта была по советским меркам очень большая -- аж четырёхкомнатная, и гостей вместилось немалое число. Никакой торжественности и напыщенности, однако, не было. Андрюшин папа просто и без церемоний представился молодой гостье: Тихон Степаныч.
   -- А ведь я тебя знаю. И ты мне с самого начала понравилась.
   -- Откуда вы меня знаете? -- удивилась Зина.
   -- А на машине тебя с Андрюшкой -- кто катал, как ты думаешь?
   -- Так это были тогда вы?
   -- Я. И машина -- моя.
   И мать у Андрюши тоже оказалась симпатичною и вроде бы как простою женщиной...
   Дальнейшее знакомство Зины с новыми людьми выявило следующие факты: отец Андрея был честным работягой. Он вечно разъезжал по стране налаживая какие-то сложные и необычные станки и имея на этом хорошие деньги. Причём делал он это исключительно в целях независимости от Андрюшиной мамы, для которой доходы мужа казались смехотворными, ибо она размахнулась в этой жизни несколько шире.
   А именно: была директором ресторана.

3

   Что означала такая должность при советской власти?
   В обществе, где всё ценное распределяется не за деньги, а по блату, где для одних людей с каждым годом становится всё хуже и хуже с продуктами, а для других -- всё лучше и лучше, очень неплохо, когда ты находишься у такой богатой кормушки, как советский ресторан. Вот что это означало.
   Говоря проще: Зина бы сделала очень выгодную партию, выйдя замуж за приличного молодого человека из обеспеченной, прочно стоящей на ногах советской семьи.
   Ничего этого она тогда ещё не понимала. Просто любила своего Андрея и ничего больше. Так получилось, что она никогда по-настоящему не знала нужды, последнего куска хлеба у них в доме никто и никогда не доедал. Разве только в ту грустную эпоху, когда её первый и настоящий отец совсем уж запил и загулял где-то на стороне. Но ведь это было совсем недолго -- мать мигом выставила его вон и обзавелась новым мужем -- обеспеченным и хозяйственным.
   Предстоящий брак Зинаиды и Андрея, если бы он состоялся, означал бы срабатывание незыблемого закона советской действительности:
   ТОТ, КОМУ В ЭТОЙ ЖИЗНИ ЖИВЁТСЯ ХОРОШО, ДОЛЖЕН ЖИТЬ ЕЩЁ ЛУЧШЕ!
   У этой формулы была ещё вторая половина с противоположными знаками, но Зина ничего об этом не ведала, а просто жила себе и жила. Не она ведь устраивала этот мир. Она в него просто пришла и по счастливой прихоти судьбы заняла вполне приличное место.

4

   Стояла уже поздняя слякотная осень, когда однажды Андрей придумал вот что: мол, гулять противно, а чем сидеть взаперти на виду то у одних родителей, то у других, не лучше ли нам с тобой поиграть в настоящую взрослую семью, самостоятельно живущую в собственной квартире. А Зина ему в ответ:
   -- А как?
   -- А вот погоди. Я кое-что придумал.
   Всё это время они находились в Зининой квартире. А отчим и мама были там же и благочестиво смотрели телевизор. Зиночка и Танюша сидели по своим углам, слушали заумную трепотню взрослых и скучали.
   Андрей успел незаметно куда-то выйти и вскоре вернулся. Дождавшись паузы в профессорских рассуждениях на политические темы -- что-то такое о пламенном чилийском коммунисте Луисе Корвалане, которого как раз в это время наша партия вызволила из фашистских застенков, он вдруг встал и, вежливо раскланявшись, заявил, что ему, мол, пора домой.
   А дом его находился рядом. И когда через некоторое время встала и Зина и заявила, что хочет сходить в гости к Андрею, который только что вышел, а она ему забыла сказать что-то важное, то это ни у кого не вызвало никаких подозрений -- мол, мальчик живёт рядом и в приличной семье, так почему бы и не сходить к нему в гости.
   Выйдя из своей квартиры, которая находилась на третьем этаже, Зина странным образом направилась не вниз к выходу, а вверх -- в квартиру профессора, что была этажом выше. Там Зину уже поджидал Андрей -- перед этим он с риском для жизни вскарабкался по водосточной трубе на четвёртый этаж, предварительно заметив ещё с улицы, что, став на подоконник, можно будет пролезть в больших размеров форточку, оставленную профессором в открытом состоянии. Залез. Войдя в квартиру, отпер дверь изнутри. И вот теперь впустил к себе любимую девушку... Вообще-то говоря, такая искусная операция требовала наличия совершенно удивительных талантов и определённого мировоззрения, но Зина почему-то восприняла акробатический этюд Андрея как нечто само собой разумеющееся и не удивилась: мужчины -- на то они и мужчины, чтобы совершать подвиги.
   Зато прекрасная квартира, пребывающая теперь полностью в их распоряжении, -- вот что вызвало её полный и безоговорочный восторг. Три несмежных комнаты, кухня, санузел, мебель. И любимый человек рядом! И никаких взрослых, которые бы стояли над душою и канючили: делай так, не делай этак!
   -- Ты бы хотела, чтобы мы когда-нибудь жили в такой вот квартире? -- спросил Андрей.
   -- Очень!
   И оба кинулись друг другу в объятья, и в который уж раз дело могло дойти до чего-то самого-самого, но всегда контролирующая себя Зина, чётко сказала: нет! Андрей особенно и не унывал, и весь вечер наши молодые люди, как маленькие дети, забавлялись тем, что играли в настоящую взрослую семью.
   А потом настало время, и они вышли из квартиры, захлопнув за собою дверь. Мечта закончилась. Андрей отправился к себе домой, а Зина -- к себе. А профессор так ничего и не узнал.

5

   Потом был новогодний праздник, потом -- 23-е февраля, потом -- 8-е марта, потом -- 1-е мая... Повседневные трудные, но радостные встречи и телефонные звонки, перемежающиеся праздниками по заранее составленному кем-то графику... Молодые люди встречались и радовались тому, что их счастью, любви и молодости нет конца.
   Лишь однажды что-то мрачное прошло между ними: на какой-то вечеринке девочки уж таким плотным кольцом обступили красавца Андрюшу, что у Зины не было ни малейшей возможности пробить этот заслон и подойти к своему собственному возлюбленному. Затем дело зашло намного дальше: одна из девиц мощно и страстно вцепилась в Андрея -- чуть ли не всеми четырьмя клешнями -- и на глазах у всех остальных подыхающих от злости и зависти девчонок -- увела его!
   "Да ведь он же мой! Да как же ты посмела!" -- хотелось закричать Зине. Но -- не закричала. Потрясённая, она разрыдалась -- и тоже у всех на глазах. Но, как потом выяснилось, -- зря! В самом скором времени её красавец-жених дал отпор цепляльщице, круто поговорив с нею, и вернулся.
   Любовь продолжалась!
  
  
   Глава 48. ЧТО НУЖНО ДЛЯ СЧАСТЬЯ?

1

   И вот Зина и Андрей закончили первый курс обучения -- каждый в своём вузе. Наступающее лето обещало новые радости, новые прогулки, новое сближение.
   И так оно всё и случилось. Но лишь ненадолго. В скором времени Андрей отправился вместе со всем своим машиностроительным институтом куда-то в колхоз, а Зину с её университетом и всеми его факультетами Высшие Партийные Силы распихали по каким-то консервным заводам -- таков был варварский обычай того дикого времени: студентами затыкали любые дыры, возникавшие в советской экономике.
   Но всему бывает конец: Зина и Андрей снова встретились после долгого расставания. По агентурным данным Андрей за время разлуки вёл себя прилично: ударно работал на тракторах, перевыполнял планы и получал за это почётные грамоты. Сам ни к кому не лез, а настойчивые домогательства девочек равнодушно отвергал.
   И вот теперь они снова были вместе. И так хотелось, чтобы короткие студенческие каникулы никогда не кончались!..
   И Андрей придумал, что нужно сделать, чтобы они прошли веселее и растянулись подольше. Это была операция похлестче залезания через форточку в чужую квартиру на четвёртом этаже.
   Для выполнения этого замысла молодым людям пришлось мобилизовать все свои способности к выживанию в суровых условиях советской семьи.
   Зина и Андрей наврали своим родителям. Каждый своё. Зина сказала, что хочет срочно съездить к папиной сестре, живущей в Дубовском районе. А она и прежде ездила туда каждое лето, но не одна, а с семьёй. Маму смутило то, что дочка поедет одна и в такую даль, но поскольку девочка была уже взрослая, а у мамы были и другие дела, она дала согласие на такую поездку.
   Андрей поступил точно так же. У него тоже были родственники в сельской местности, к которым он вдруг пожелал съездить в одиночку, а не с отцом и с матерью. Но его родителям согласиться отпустить сына было гораздо легче -- во-первых, отпускать парня -- не так страшно, парень это ведь не девочка; а во-вторых, родственники эти жили намного ближе -- в Азовском районе, фактически -- в пригороде Ростова.

2

   Итак, наши молодые люди обманули своих родителей и отправились вдвоём в путешествие.
   Сперва это был Дубовский район -- засушливая восточная часть Ростовской области.
   Зининой тётушке понравился неожиданный гость -- такой видный из себя парень, вежливый, скромный, работящий. И совсем не заносчивый, как некоторые городские. Тётушка всё поняла и обещала ничего не рассказывать Зининым родителям. Молодые люди ночью спали в разных комнатах, а днём помогали тётушке по хозяйству. С каким-то необыкновенным рвением Андрей ухаживал за скотиной, носил воду, починял покривившийся забор, устанавливал телевизионную антенну. Со стороны могло показаться так, что вся его жизнь зависела от того, понравится ли он Зининой тётушке или нет.
   К Зине лез -- не без того. От чрезмерно обильных поцелуев и объятий возбуждался до такого неприличия, что Зина чувствовала: это мужчина, у которого всё на месте и всё в порядке. Давала отпор, помнила мамино наставление: до свадьбы -- чтоб ни-ни!
   Свою тётушку Зина любила едва ли не больше, чем родную мать. С тётей Машей для неё были связаны счастливейшие воспоминания детства. В жизни Зины конечно же были, кроме Дубовского района, и другие географические воспоминания -- о пионерском лагере на Чёрном море, о Москве, где она один раз была, о поездках в Кисловодск, но так почему-то получилось, что все самые светлые картины её жизни явились ей именно здесь. И бесконечно добрая тётя Маша была частью этих светлых воспоминаний.
   -- Хороший у тебя жених, -- шептала тётя Маша, сидя с племянницей на лавочке перед домом. -- Дура будешь, если упустишь такого.
   -- А я -- не упущу!
   -- Хоть ты поживёшь по-настоящему. А то ведь наше-то поколение жизни-то и не видело. Муж у меня помер от пьянства, а у твоей матери тоже не получилось с моим братом, а этот её нынешний, профессор -- ох и не нравится он мне!..
   -- И мне -- тоже, -- отвечала Зина. -- Он такой противный, такой зануда.
   Своей собственной матери она бы никогда в этом не призналась. А тётушка продолжала рассуждать:
   -- И чего теперь людям не жить на белом свете? Картошка есть, хлеб есть -- с голоду теперь уж точно не помрём. То ли дело раньше было, когда нас тут в селе душили налогами, когда люди пухли с голоду... То потом война пришла, то засуха после войны, то Хрущёв проклятый кукурузой душил... Я так думаю, Зиночка, что все беды теперь остались позади... Только бы китайцы войной на нас не пошли -- ой, как я этого боюсь! С американцами-то хоть договориться можно, они-то -- понятливые, а с этими -- как договоришься? Но ничего, бог даст, пронесёт и эту напасть...

3

   А потом они поехали в Азовский район. Путь туда пролегал через Ростов, но молодые влюблённые не стали заходить домой и напоминать родителям о своём существовании.
   Сначала Андрей и Зина объявились в Рогожкине, что в самом устье Старого Дона -- правого из двух главных рукавов дельты.
   Дядя Ваня, родной брат Андрюшиного отца, встретил их точно так же приветливо, как и Зинина тётя Маша. И его жена, тётя Оля, и его дети -- тоже. И точно так же, Андреевы родственники с полуслова поняли и приняли желание молодых гостей не разглашать военную тайну их приезда.
   Места здесь были намного живописнее, чем в Дубовском районе: дельта Дона с многочисленными протоками между главными рукавами, камыши, островки, у которых один берег -- морской, а другие берега -- речные... Катались на лодках, рыбачили, помогали по хозяйству. Тут уже Зина взялась доказать Андрюшиным родственникам, что она -- настоящая хозяюшка: готовила, убирала, стирала.

4

   Андрей научил Зину ездить на дядюшкином мотоцикле, и та гоняла на нём почём зря -- теперь уже самостоятельно, сидя за рулём. И однажды здорово навернулась -- вляпалась вместе с мотоциклом в кювет и вся вымазалась в грязи.
   Первый вопрос подбежавшего на крик Андрея был такой:
   -- Ты не разбила мотоцикл?
   А она-то ждала другого вопроса: жива ли ты, здорова ли?
   -- Не разбила, -- сквозь слёзы и с чёрным от грязи лицом прошептала Зина.
   Мотоцикл и в самом деле остался цел, да и сама наша героиня тоже -- отделалась лишь испугом и ушибами. Но испуг был не только от падения, но и от мысли: а так ли я ему нужна? И ещё от одной: если бы я разбилась и искалечилась, чего бы я тогда стоила как невеста, как женщина? С тех пор она уже никогда больше не садилась за мотоцикл.

5

   В другой раз, на рыбалке, у Зины случилось сильное отравление, и ей стало плохо. Андрей взял её на руки и пронёс четыре километра до ближайшего села и тамошней больницы. Сам-то он был сильным и крупным парнем, но ведь и Зина тоже была далеко не из щупленьких и что-то весила.
   И этот эпизод кончился благополучно: выздоровела, и никаких последствий. И снова появились мысли, но уже другие: на этого -- всё-таки можно положиться, этот -- в беде никогда не бросит.
   Ну и много всякого другого было...

6

   А однажды наши влюблённые вот что изобрели: взобрались на высоченную скирду и там среди бела дня, но не видимые никем со стороны земли, по причине некоторого углубления в сене, предавались, мечтаниям, созерцаниям облаков над головой и медленных донских вод, а также -- обниманиям и целованиям... В очередной раз Зина убеждалась, что у её жениха всё в порядке по кое-какой части, и в очередной раз этот самый жених отлетал с риском свалиться с большой высоты на грешную землю. И никто их не видел, кроме Господа Бога, ветра да птиц небесных... Скирда стояла на дворе у дяди Вани, и, казалось, ничто не может нарушить счастья Зины и Андрея. Как вдруг...
   -- Ничего не пойму, -- сказал где-то совсем рядом знакомый голос. -- Кто там пищит наверху, смеётся, шушукается? Слышь, Вань, кто там у тебя наверху барахтается в сене?
   Зина и Андрей замерли в ужасе: это был отец Андрея, нежданно-негаданно прикативший на своей машине в Рогожкино из Ростова.
   Пока дядя Ваня переспрашивал из далёкого сарая: "А?.. Чего надо?.. Где?", а Тихон Степаныч всё пытался узнать, что там за странные звуки он давеча слышал, Зина и Андрей посовещались и приняли мужественное и единственно верное решение: слезть, предстать и повиниться.
   Так и сделали: сползли на задницах прямо к изумлённому отцу -- взлохмаченные, с сеном в волосах и красные от смущения.
   Покаялись и во всём признались.
   Тихон Степаныч молча слушал невнятное бормотание и не знал, ругаться ему или смеяться, но тут подоспел его старший брат -- дядя Ваня -- и самым решительным образом выступил на стороне своих молодых гостей. А там и тётя Оля вмешалась. Так всё смехом и кончилось. И даже больше того: Тихон Степаныч пообещал Зине и Андрею ничего и никому про это не рассказывать. В том числе и своей жене -- маме Андрея.

7

   На другой день все трое собрались и отправились в Ростов. По пути заехали к другим деревенским родственникам в хуторе Семибраты -- тоже в дельте Дона, но выше по течению.
   Навестили.
   А там в гостях у своей сестры вдруг нежданно-негаданно оказалась Андрюшина мама -- та самая, от которой прежде решили всё утаить. Так все тайны теперь и раскрылись.
   Посмеялись, посмеялись да и поехали потом домой в Ростов. Уже вчетвером.

8

   Лето 1977-го года неумолимо приближалось к концу. Наступал новый учебный год, который должен был развести наших влюблённых по разным вузам. Андрей должен был продолжать учение в своём институте, а Зина -- в своём университете.
   И всё случилось совсем не так. Первого сентября, в день сборов на площади перед Машиностроительным Институтом, Андрей увидел вдруг в числе собравшихся студентов и свою Зину.
   -- А ты что здесь делаешь? -- удивлённо спросил он.
   -- Не видишь, что ли, -- небрежно ответила Зина, -- я здесь учусь. Пришла на сборы.
   -- Как здесь?.. Как учишься?.. Ведь ты ж в университете?..
   -- Была раньше. А теперь перевелась сюда. И прямо в твою группу.
   -- Ну ты даёшь! -- от восхищения у Андрея аж дух перехватило. -- И как же ты это смогла устроить? Ведь это ж совершенно невозможное дело!
   -- Для моего нового папы, при его-то связях, ничего невозможного нет.
   Таким образом проблема многочасовых дневных разлук была решена у них полностью.
   Получалась, правда, одна маленькая загвоздка при таком новом раскладе: Зина, вместо профессии математика или программиста, вполне подходящей для женщины, получала теперь специальность очень узкую и мужскую -- какие-то там технологии в каких-то там отраслях сельскохозяйственного машиностроения. В те наивные и самодовольные времена не допускалось и мысли, что индустриальные гиганты, понастроенные в Ростове и в его окрестностях, когда-нибудь остановятся и вышвырнут на улицу десятки тысяч безработных. Тогда казалось, что и технологии, и отрасли, и машиностроение, и социализм -- будут всегда, ну а раз так, то чего же тогда и беспокоиться? Живи себе и живи в этом вечном геометрическом и плановом раю.
   А и в самом-то деле -- что ещё нужно молодой женщине для счастья? Чтоб любимый был рядом, чтобы всё было тихо и спокойно. Желательно -- по плану и по графику. И чтобы можно было семью создать и род людской продолжить...
  
  
   Глава 49. ДЕЛО ИДЁТ К СВАДЬБЕ

1

   Род людской. Чтобы его продолжить -- многое нужно. Бывали случаи, когда целые человеческие расы, отдельные цивилизации или племена вдруг заходили куда-то совсем не туда в своём развитии и вымирали после этого до последнего человека. То это были гигантопитеки, получившиеся слишком огромного роста, то это были неандертальцы, которые в чём-то опередили остальных людей, а в чём-то наоборот -- отстали от них, то в каком-то племени все до одного вдруг стали лилипутами, а то вдруг какой-то народ ударялся в чрезмерную религиозность и приносил слишком много человеческих жертв... Иные впадали в чрезмерную гордыню и от этого вырождались, иные погибали в эпидемиях, а иные, погружаясь всё глубже и глубже в наркоманию и некрофилию, живут ещё и по сей день... Трудная это работа продолжать этот самый род. И немалая это ответственность перед теми, кто был ДО и перед теми, кто будет ПОСЛЕ.

2

   Ещё один год пролетел у наших молодых героев незаметно, как один день. Праздники в установленные дни, встречи, цветы (однажды это были какие-то необыкновенные белые тюльпаны в какую-то необыкновенную крапинку) и свидания. И вот однажды Зинина мама спросила свою дочку: а не пора ли тебе, доченька, замуж? А та всерьёз и не думала об этом прежде. Казалось, молодость будет длиться вечно. Как плановый социализм, который никогда не кончится. Но слова мамы ей запомнились, и вскоре после этого Зина напрямик спросила Андрея: мол, не пора ли нам?.. А тот подумал-подумал и очень просто и мужественно ответил:
   -- Да, пожалуй, пора бы уже.
   Dictum -- factum. Или: сказано -- сделано. Сложные механизмы включились и заработали. Молодые люди сообщили о своём решении своим родителям. Со стороны родителей невесты реакция была положительная. А вот со стороны жениха -- сложная. Отец Андрея обрадовался -- он был самого лучшего мнения о вкусе своего сына, и Зина ему очень нравилась. Мать же неожиданно воспротивилась: мальчик ещё не отгулял своё, не нарезвился вволю. Пусть погуляет сначала ещё лет несколько. Но отец стукнул кулаком по столу и решительно заявил: хватит! Нагулялся! И после не очень долгих споров согласилась и мать Андрея.

3

   1978-й год был годом ещё большего ухудшения продовольственного снабжения -- медленно умирающий и впадающий в старческий маразм Брежнев тянул за собою в ад и всю страну. Но доблестные директора советских ресторанов -- разве же они когда жили на зарплату? И разве же когда покупали продукты в обычных магазинах?
  
  
   Глава 50. СВАДЬБА

1

   В сентябре 1978-го года свадьбу закатили на славу: сначала был дворец бракосочетаний. А там -- торжественные речи и марш Мендельсона. А потом -- обязательное для каждой приличной советской свадьбы возложение цветов к памятнику Ленина, а уже затем -- ресторан... Музыка, танцы, шампанское, дорогие закуски, подарки, швыряние денег в шапку -- всё это пропустим.
   Подошло время первой брачной ночи -- она должна была состояться в одной из четырёх комнат Андрюшиной квартиры.
   А до этой самой ночи у наших влюблённых ЕЩЁ НИЧЕГО НЕ БЫЛО. После всех оркестров, танцев и поцелуев под всеобщие приветственные крики -- пришли в отведённую им комнату. Глубокая ночь и оглушающая тишина. И вот только сейчас выяснилось, что комната совершенно не готова к приёму новобрачных: свалка разных вещей, наспех занесённых сюда, для того чтобы на время свадьбы сделать просторней другие комнаты. И мусор на полу от каких-то упаковок.
   Увидев, чем обернулись её мечты, Зина не выдержала и расплакалась.
   Андрей стал утешать и говорить, что, мол, спать можно и так -- оно ведь в темноте не видно будет, что тут вокруг разбросано или раскидано. Но Зина возразила: я хочу, чтобы всё было чисто и красиво с самого начала и на всю оставшуюся жизнь.
   Она взяла веник и прямо в своём подвенечном наряде принялась убирать комнату, капая на пол слезами.
   Навела чистоту и порядок.
   Разделись.
   Легли.
   Для Андрея -- это была первая в его жизни женщина.
   Для Зины -- первый в жизни мужчина.

2

   Без опыта, без генеральной репетиции -- молодожёнам требовалось теперь начинать свою супружескую жизнь. Прямо с этих вот минут...
   Почти уже начали, когда вдруг штук несколько откуда-то взявшихся гостей безо всякого предупреждения взяли да и протопали через тёмную комнату новобрачных на балкон -- хорошо ещё не догадались включить свет! -- и принялись там курить и с хохотом обсуждать что-то своё.
   -- Тише вы! -- крикнул на них какой-то голос из их же компании. -- Молодые спят. Не понимаете, что ли?
   -- Да разве в такую ночь они смогут уснуть! -- возразил ему другой голос. -- Они сейчас заняты совсем другим!
   Потом кто-то отодвинул занавеску и крикнул в темноту:
   -- Эй, Андрюха! -- это был голос Андреева старшего брата Шурика. -- Как ты там? Даёшь Зинке жару, а?
   -- Да отстань ты! -- робко крикнул в ответ Андрей.
   -- Ты ж там не робей! А то наша мама вся уже извелась: как там, говорит, сейчас мой сыночек -- один на один с женщиной, справляется ли? И что это, говорит, они там вдруг подозрительно притихли? И что эта Зинка там с моим сыночком делает такое, что он уже и ни звука не издаёт, бедный, -- душит она его там, что ли?..
   -- Да уймитесь вы наконец! -- закричал Андрей. -- А то я сейчас -- как встану!..
   -- Не вставай, не вставай! Лежи! А ты, Зиночка, ну-ка подкинь его повыше!
   И -- ржание.
   Зина лежала в объятиях мужа и тихо плакала. После нескольких таких же шумных и нахальных выходов на балкон разгулявшаяся публика, однако, угомонилась и притихла. А наши молодожёны после этого успокоились, хорошо постарались, и у них всё получилось отлично! Зина удостоилась редкой для женщины чести и удачи: она в сильнейшей степени испытала всю прелесть любви в первую же брачную ночь. В этот раз ей было так хорошо, как потом ни разу, даже и отдалённо, не будет за все последующие разы на протяжении последующих двух-трёх лет. И лишь после этих двух-трёх лет нечто подобное начнёт повторяться...

3

   Уже на другой день после свадьбы к ним пришли журналисты с ростовского телевиденья. Они ещё тогда, в первый день, вертелись возле Ростовского Дворца Бракосочетаний и всё норовили сделать какой-то репортаж для ростовской еженедельной телепередачи "Горизонталь" с участием именно этой симпатичной пары. Но тогда не получилось, вот они потом и пришли на другой день.
   И попросили всё повторить снова: невесте облачиться в подвенечное одеяние, жениху -- в свой костюм, войти во Дворец Бракосочетаний, выслушать речи, обменяться кольцами, поцеловаться. Разумеется, всё это -- как бы понарошку, специально для телерепортажа, который не удалось сделать вчера. Больно уж вы парочка красивая, такую не каждый день увидишь.
   Андрей склонен был согласиться... Но Зина наотрез отказалась:
   -- Я подвенечное платье надеваю только раз в жизни!
   Тогда и Андрей принял точку зрения жены. Но интервью они всё-таки дали, и молодая советская супружеская чета в этот же вечер показалась на ростовских телеэкранах и немного развязная (оттого, что сама была не замужем) журналистка подводила телезрителей к мысли: гляньте-ка, вот это -- рядовая типичная советская семья!
   Красивая и счастливая, как и весь наш общественный строй!
  
  
   Глава 51. МАМА ОПЯТЬ МЕНЯЕТ ПАПУ!
   Ювелирную точность проявила тем временем Зинаидина мать в следующей операции: она вычислила, что и второй муж ей тоже не подходит, вежливенько выставила его за дверь и мгновенно обзавелась новым супругом -- третьим по счёту.
   Это был человек её возраста, очень умный и очень порядочный, в прошлом большой начальник, которого она каким-то образом умудрилась совершенно очаровать и всецело подчинить своей воле.
   В ходе проведения данной операции Веронике Сергеевне пришлось покинуть Ростов-на-Дону и переехать в город Белореченск Краснодарского края, где у её нового мужа был громадный собственный дом с прекрасным приусадебным участком. Младшую же свою дочь Танюшу мать при этом увезла с собою.
  
  
   Глава 52. СЁСТРЫ

1

   Для Зины и Андрея всё это означало, что для них двоих полностью высвободилась благоустроенная трёхкомнатная квартира. Когда-то они тайком проникли в квартиру профессора и играли там в семейно-квартирное счастье, а теперь такая же точно квартира оказалась в их собственном распоряжении. Счастье само к ним пришло. Безо всяких усилий с их стороны.
   Сработал священный советский закон: тот, кому и без того хорошо живётся на свете, тот должен жить ещё лучше.
   Затем мужа Зинаиды, казалось бы, вопреки этому закону, взяли в армию на один год, как и положено мужчине, получившему в Советском Союзе высшее образование, но не обучавшемуся на специальной военной кафедре. Вскоре, однако, выяснилось, что основной закон советской жизни не нарушен и тут: сын ресторанной директрисы отправился служить отнюдь не на Землю Франца-Иосифа. Служить он отправился в некий не очень удалённый город, известный под названием Ростов-на-Дону, поэтому проводы в армию совсем не были грустными и мучительными -- муж оказался в какой-то необыкновенно хорошей войсковой части на необыкновенно хорошей должности и у необыкновенно хороших и добрых командиров и приходил поэтому домой к жене почти каждый день. А частенько и ночевать оставался.
   Когда он наконец вернулся из армии, настала необходимость обзаводиться детьми, и Зина забеременела. Срок у неё был ещё маленький, когда молодые муж и жена поехали на Чёрное море подкрепить здоровье перед будущим пополнением в семье и будущими хлопотами.
   Подкрепили. Вернулись в Ростов-на-Дону. А дело было летом 1979-го года.

2

   В квартире их ждал сюрприз: там поселилась младшая сестра Зины -- Татьяна. И не одна, а со своим молодым мужем.
   Вот как и почему это случилось: восемнадцатилетняя Таня, живя с матерью в городе Белореченске, влюбилась там в столь же восемнадцатилетнего Ваню из соседнего Ставропольского края и сочеталась с ним законным браком. Своего жилья у Вани не было, потому что он был из глухой степной деревни, и оба поселились в доме у отчима Тани.
   Вероника Сергеевна подумала примерно так: зачем мне и моему слишком добродушному новому мужу нужна эта обуза, когда в Ростове у старшей Таниной сестры, то есть у Зины, есть трёхкомнатная квартира, которая по документам числится за матерью обеих сестёр -- то есть, за Вероникой Сергеевной. А хозяйка квартиры вправе поселять в ней кого угодно. А уж тем более -- собственную дочь. Рассуждение это было несколько легкомысленным и не совсем правильным с точки зрения закона, ибо в Советском Союзе существовало такое жестокое понятие, как прописка. Но главная слабость такого рассуждения заключалась в нарушении другого советского закона -- того самого, о котором уже говорилось прежде.
   Итак, Зина возвращается со своим мужем в свою собственную, как она думала, квартиру и застаёт там нежданных жильцов. Именно так: не гостей, а жильцов. Жильцы заняли лучшую из трёх комнат и зажили, а точнее загуляли на полную мощь. Причём для восемнадцатилетнего Вани переход от деревенского бытового убожества к городскому раю оказался таким непосильным бременем, что он сначала запил, а потом и того хуже -- ударился в наркотики.
   Пьянки-гулянки, драки, мат-перемат, блевотина в прихожей, груды немытой посуды на кухне, залитые шампанским потолки и красивые когда-то обои, целые стада подозрительных гостей, вечно остающихся ночевать... И к ванной комнате не подобраться -- вечно там кто-нибудь целыми часами отмокает после очередного загула.

3

   Жить с такими соседями было невозможно, и на какое-то время Зина и её муж находили пристанище в четырёхкомнатной квартире Андрюшиных родителей.
   Свёкор по-прежнему души не чаял в своей снохе, но не он был хозяином в доме. Всем заправляла его супруга. Ресторанная же директриса считала, что сноха должна содержаться в строгости. И поэтому, даже и тогда, когда живот у Зины стал уже совсем большим, никаких поблажек и скидок ей на это не делалось. Стирала, готовила, убирала -- так же, как и прежде. Сыну любящая мать строго запрещала баловать жену помощью по хозяйству, а тот и рад был бы иной раз помочь жене, но не смел прекословить строгой маменьке.
   -- Ничего-ничего! -- со смехом приговаривала свекровь. -- Чем больше будет работать, тем легче будет потом рожать!
   А потом были роды. И всё получилось и в самом деле -- отлично.
   Девочку -- нормальную и здоровую -- назвали Ксенией. Тогда это имя активно входило в моду и из разряда полузабытых вдруг стало очень распространённым. Всеобщая радость родственников по случаю рождения девочки была, конечно, очень велика, но...
   Жить на старости лет в одной квартире с крикливым младенцем -- дело тяжеловатое, и свекровь, которая являлась по совместительству с ресторанными делами ещё и председателем жилищного кооператива, вот что однажды предложила Зине: я, мол, всё беру на себя, а ты только не мешай да когда надо будет, -- подпиши то, что я тебе дам.
   Зина согласилась и в нужный момент, подписала то, что надо. И вот что получилось: председательница жилищного кооператива (она же -- директриса ресторана, она же -- свекровь) своею властью переоформила документы на владение квартирой, которая до того времени была записана на Зинину мать -- Веронику Сергеевну. Это была грандиозная операция, абсолютно бессовестная и бесчестная и требовавшая применения мощнейших механизмов. Но -- несгибаемые директора советских ресторанов всегда были людьми со связями и прежде всего в правоохранительном мире, и им ли было бояться таких трудностей! Итак, владелицей квартиры была оформлена Зинаида, и после этого от её имени и от имени строгих советских законов Тане, а главным образом её деревенскому мужу было велено выметаться вон. Что тем и пришлось сделать.

4

   Вымелись. Сразу после этого муж Татьяны, который понял, что без прописки в Ростове ему придётся возвращаться в родную ставропольскую глушь, охладел к своей молодой супруге и тут же бросил её навсегда. И таким образом, Зинина сестра оказалась лишена семейного счастья -- правда весьма и весьма сомнительного.
   Таня плакала, проклинала старшую сестру:
   -- Ненавижу тебя! Ты отняла у меня мужа! Сама -- так с мужем, а я -- так без мужа!
   Она зря плакала -- по красоте и эффектности она ничем не уступала старшей сестре, и опасность при таких внешних данных остаться без мужа ей не грозила.
   Погоревав, красавица-блондинка вернулась к матери в Белореченск и попросила защиты у неё, но -- не дождалась.
   Мать была занята своими собственными делами и равнодушно отнеслась к судьбам своих взрослых дочерей. Кое-как Татьяна всё-таки сумела зацепиться за драгоценный Ростов-на-Дону, но для этого ей пришлось заплатить некую цену -- она стала сожительницей одного влиятельного кавказца, который всё это ей устроил. Забегая вперёд, скажу, что потом, обзаведясь пропиской и малюсеньким углом для жизни, она перекинет через себя ставшего ненужным благодетеля и выйдет замуж во второй раз -- и тоже за кавказца. Почти по любви и очень удачно. Особенно в смысле улучшения жилищных условий и личного транспорта.
   Ну а Зина с дочерью и с собственным мужем хорошо и весело зажили в своём уютном трёхкомнатном мирке.
  
  
   Глава 53. ДЕЛА ЖИТЕЙСКИЕ

1

   Рьяная свекровь больше не давила на сознание, и Андрей всё такой же красивый и добрый, как и прежде, уже не стеснялся помогать жене по хозяйству. Мог и на базар сходить, мог и постирать... Жизнь молодожёнов была фактически продолжением тех самых прогулок по прекрасному заброшенному вишнёвому саду, где водились настоящие зайцы. Всё так же пелись весёлые песни, всё так же находился общий язык, и всё та же молодость была с ними...
   Работали они на хороших и тёплых должностях; свекровь подкидывала деньжат и, что при власти коммунистов намного важнее любых денег, -- остродефицитных шмоток западного производства и столь же остродефицитных продуктов питания; и ни единого лета у них не проходило без поездки куда-нибудь на Кавказ, в Прибалтику или в Закарпатье...
   А потом у них родился второй ребёнок -- мальчик, которого назвали Олегом.
   На дворе стоял 1984 год. К этому времени уже умер Брежнев, и вместе с новыми генеральными секретарями ожидалось что-то новое и свежее. Наши молодые супруги были кошмарно далеки от политики, излучали вокруг себя "полный гордого доверия покой" -- дескать, как жили раньше, так будем жить и впредь. И так будут жить двое наших детей. Казалось, счастью молодых супругов не будет конца. Так же, как и советской власти!

2

   Разумеется, они ошибались. Впереди у наших влюблённых друг в друга Зинаиды и Андрея было ещё семь-восемь лет относительно благополучной жизни. Это совсем неплохо -- отхватить такой хороший кусок пребывания на этом свете.
   Многие перехватывают и меньше. Или даже вообще -- ничего.
   Потом года два уйдут на тяжкие выяснения отношений, и в 1994-м году, ко времени краха коммунизма, безуспешных попыток восстановить его и подавления этих попыток силой оружия, всё это закончится разводом.
   Связь необъяснимая, но -- прямая и уж точно, что неслучайная: не стало коммунизма -- не стало и молодой семьи Краславиных!
   Но то -- когда ещё будет, а пока же...
  
  
   Глава 54. СОБЛАЗНЫ

1

   Однажды, оставив детей на попечение свекрови, Зина и Андрей поехали в Приэльбрусье. И так получилось, что Андрея очень уж увлекли лыжные катания, столь необычные для жителей Ростова-на-Дону, непривычных к хорошему снегу, а Зина с подругой (это была бывшая однокурсница Галочка) решила съездить на несколько дней в соседний Кисловодск -- попить минеральной воды. Андрей при этом оставался с мужем подруги -- тоже любителем лыж. Доверчивые и наивные мужья не возражали против такой их прогулки.
   А зря.

2

   Зина и Галя сели на автобус и поехали. Путь пролегал через город Минеральные Воды, а в этом городе есть, как известно, аэропорт, единственный на всю округу. Подружки посовещались и вот что надумали: а не навестить ли нам Эмку, нашу бывшую однокурсницу, живущую сейчас на туркменском берегу Каспийского моря по случаю выхода замуж за офицера-пограничника? Мужьям скажем, что были в Кисловодске, а сами -- туда!.. Заметим: для простого советского смертного перелёт на такое расстояние стоит очень недёшево, но Зиночка и Галочка могли себе такое позволить.
   Сели на самолёт и рванули в Туркмению. А там -- Эмка, обрадовавшаяся нежданному приезду гостей в далёкое захолустье и -- тёплое Каспийское море после снегов Приэльбрусья.
   И оно бы и ничего, но ещё ведь и свобода. И -- новизна. Зину особенно поразили катания на катамаранах по Каспийскому морю и экзотические песчаные бури, а вот Галину заинтересовало совсем не это. Она не для того оставила мужа на скучной лыжной базе в Приэльбрусье, чтобы гулять по ещё более скучной пустыне и барахтаться в каком-то там море, которое и не море даже, а всего лишь озеро.
   Планы у неё были шире.
   И она поделилась ими с подругой. Зина не одобрила их и участвовать в их осуществлении не пожелала. Так и проводили потом время -- каждая по-своему, сообразно со своими природными наклонностями и полученным воспитанием...

3

   А потом они летели назад, в Минеральные воды, и Галка без устали всё рассказывала и рассказывала: и то у неё было, и это. И таким способом, и этаким, и разэтаким. И с тремя -- по очереди, и с двумя сразу. И с Эмкиным мужем -- втайне от Эмки, которая, конечно, догадывалась. И с Эмкой напару против двух тамошних офицеров -- но втайне от Эмкиного мужа, который, конечно, ни о чём не догадывался... Эх, зря ты не была с нами! Такая бы групповуха получилась!..
   Зина слушала без восторга -- вроде бы и осуждала, но и приходила в странное восхищенье от цинизма и дьявольской изобретательности подруги.

4

   Вернулись на базу. Якобы из Кисловодска, куда якобы ездили пить минеральную воду. И снова стали кататься на лыжах -- сосредоточенно, с поджатыми губами и с лицами преисполненными скромного достоинства. А эти придурки, ихние мужья, так ничего и не узнали!

5

   Другое искушение нагрянуло через год, и было оно куда более комичным и ярким, чем то -- Каспийское.
   Андрей отпустил Зину в Прибалтику. Отвалил, как водится, денег и отпустил. В санаторий на крайнем юге Литвы, в городе Друскининкае.
   А там уже была Аня -- ещё одна подружка. Зина познакомилась с нею год тому назад всё в том же Приэльбрусье во время всё тех же самых лыжных катаний.
   Аня приехала в Друскининкай из Риги, где у неё остался доверчивый и наивный муж... За всё время пребывания в санатории Аня перепробовала немалое количество мужчин, о чём и ставила всякий раз в известность свою нерешительную подругу из Ростова: дескать, ты только посмотри, что делаю я; делай и ты то же самое! Пока рядом нет мужа -- самое время развлекаться!
   Зина наблюдала за Аниными приключениями с ужасом и с отвращением.
   И одновременно -- с каким-то щекочущим интересом. Срок пребывания в санатории у обеих подруг закончился в один день -- это они так нарочно подгадали ещё задолго до описываемых событий. И вот Аня предлагает: давай, мол, как я тебе и обещала прежде, мотнём ко мне в Ригу, посмотришь на Латвию... Зина согласилась: давай.
   Поехали. Но не напрямую, а с остановками и с заходами в разные места. Особенно сильно зашли в один чудесный клуб для тех, кому за тридцать в городе Паневежисе. Аня прошла туда спокойно, а вот с Зиной вышла небольшая неприятность: её тормознули у входа и сказали:
   -- Девушка, а вы куда? Сюда можно только тем, кому за тридцать!
   -- А мне и так уже за тридцать, -- ответила Зина.
   Ей не поверили: девице явно чуть за двадцать, а она выдаёт себя за женщину средних лет. Пришлось доставать из сумочки документы и показывать изумлённым блюстителям прибалтийского порядка дату рождения. Покачали головами и пропустили.
   И были там: приятная музыка, вкусная еда и мужчина по имени Климас. Литовец и красавец...
   Аня до такой степени обалдела от любви к нему, что потащила его с собою в Ригу. А в Риге её ждали любящий муж и любящий пятилетний сын, которых она тоже очень сильно любила. Аня представила мужу свою подругу Зину из Ростова-на-Дону и сказала, что та пока поживёт у них.
   А своего нового любовника Климаса -- не представила. А тайком отвела в пустую квартиру этажом выше, ключи от которой у неё были. Квартира пустовала уже несколько лет из-за того, что её владельцы жили где-то в сельской местности на хуторе, разводили там цветы и овощи на продажу и вообще -- очень не любили город. Итак -- любовник в пустой квартире наверху, а любящая жена и мать -- внизу. С мужем, сынишкой и подружкой.

6

   После вкусного ужина (Аня была блистательная хозяйка, чистюля и повариха -- первый сорт!) и разговоров о том, как оно там -- в соседней Литве, Аня уложила в постель любимого ребёнка и, удовлетворив страсть соскучившегося мужа, потихоньку вылезла из супружеского ложа. И оставила безмятежно спящего спутника жизни. И отправилась в верхнюю квартиру, предварительно дав Зине нужные инструкции: мол, если это чудо проснётся и будет искать, скажешь, что я срочно ушла -- дескать, звонила подруга, а у неё плохо с сердцем и ей, этой подруге, нужна помощь, и я, мол, поэтому и убежала, но скоро вернусь... А сама -- постучишь мне по трубе, а я услышу и прибегу.
   Зина лежала в одной комнате со спящим ребёнком и всю ночь не смыкала глаз. Дом был современной постройки, и слышимость в нём тоже была современного качества. Из комнаты прямо над головою отчётливо доносился красноречивый шум: ходила ходуном старая железная кровать, сладострастно визжала и стонала Аня; ей подвывал разгорячённый Климас... А потом они, судя по звукам, зачем-то скакали по полу...

7

   Среди ночи муж проснулся и выяснил, что жены рядом с ним нету. Вышел из своей комнаты пока что в туалет, но затем уже подразумевались поиски пропавшей жены. Зина, которая даже и не смела мечтать о сне, замерла от страха и робко постучала по трубе парового отопления.
   Аня тотчас же явилась. Наплела что-то мужу насчёт умирающей от сердечного приступа подружки из соседнего дома и тут же -- прыг в постель к законному супругу!
   Изнасиловала его так свирепо, что тот лишился чувств и провалился в глубокий сон, и сразу после этого -- прыг за дверь. И наверх. А там -- снова стоны, хрюканье, визг, трясущаяся кровать и скакания по полу.
   Утром муж просыпается, потягивается, а его жена рядышком спит себе и спит.
   А потом сели за стол и позавтракали кулинарными произведениями искусства. На кухне -- чистота и порядок, в обеих жилых комнатах -- такой же блеск. И муж -- довольный и ни о чём не подозревающий.

8

   -- Как ты так умеешь? -- восхищённым шёпотом спрашивала потом Зина.
   -- А ты дурой-то не будь! Смотри да учись!
   Сама Зина ещё ни разу в жизни не изменяла своему Андрею.
  
   Глава 55. КЛАССИФИКАЦИЯ СЕМЕЙ
   Ещё Лев Толстой сказал в своё время так: "Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему".
   Семейное счастье -- штука довольно однообразная, чего об этом зря толковать? Когда-то девочка Зина заявила мальчику Андрюше, что без настоящего автомобиля к ней и подступиться нельзя, и вот теперь этот мальчик повзрослел и купил целых две машины -- обе иностранные и обе очень дорогие даже и по западным меркам. А кроме того, наши герои купили себе то-то и то-то из шмоток и из мебели, из бытовых приборов и из посуды, сделали большой гараж возле дома...
   Ну что ещё можно сказать об их семейном счастье? Весёлые и шумные компании в их жизни -- были, застольные беседы -- были... И, пожалуй, к этому уже и нечего добавить. Ну разве что вот ещё что: Андрей и Зинаида почти никогда не ссорились. Андрей мог постирать детские пелёнки, чтобы дать жене поспать, мог сходить в магазин за покупками. А ночью Зинаида всегда старалась прижаться к мужу, как бы продолжая любить его даже и во сне...
   Вот это всё, должно быть, и есть семейное счастье... Говоря о счастье, надо сказать и вот ещё что: Андрею удалось, наконец, попасть на службу в долгожданный Комитет Государственной Безопасности, пройдя какие-то там проверки и сдав какие-то экзамены. В чём именно заключалась новая работа мужа -- Зина так никогда толком и не узнала (у него, якобы, там была какая-то чисто техническая должность), но уровень доходов в их семье заметно изменился к лучшему.
   Были, впрочем, и невзгоды, и трудности: тяжело заболел, но потом выздоровел сын Олег; заболел и умер свёкор, на котором всегда очень многое держалось в смысле душевного климата -- старик никогда не давал в обиду свою сноху, всегда принимал её сторону, и останься он жив, не случилось бы потом того, что случилось. Кроме того: на несколько лет затянулся ремонт квартиры, что несколько подпортило последние годы семейного счастья молодых Краславиных -- квартира напоминала сарай, и в ней было очень неуютно...
   Из невзгод было и другое: муж Зины стал потихоньку ослабевать и охладевать. Удостаивал он свою супругу любовью всё реже и реже: сначала через день, потом -- раз в неделю, а потом и того реже. Делал своё дело скверно, а часто, если по пьянке, то и вовсе ничего не мог сделать -- не получалось, и он без тени стыда или хотя бы лёгкого смущения отступался от начатой было затеи...
   С уровнем умственного развития Андрея -- тоже становилось плоховато: он у него не сказать, чтоб уж так прямо явно угасал, но почему-то и не рос. Годы шли, Андрей на службе всё повышался и повышался в звании, но среди своих друзей так и оставался Дроном, который в компании поднимал руки над головой и орал: "Общий привет, ребята!" Пел эстрадные песенки, выпендривался перед Зиниными подругами, целуя им то и дело ручки, выдавал на публику пошлые анекдоты... Однажды довёл Зину до слёз, рассказывая ей, лёжа с нею в постели, о том, кого и как из своих сотрудниц он лапал-цапал, за какие места и как они при этом сладострастно визжали и делали вид, что отбиваются от него...
  
  
   Глава 56. НЕПРИЯТНОЕ ОТКРЫТИЕ

1

   В 1991-м году Зина впервые обнаружила, что муж неверен ей. (Сама же ещё ни разу ему не изменяла.) Объектом его любви стала чернявенькая и молоденькая продавщица Вика из соседнего магазина.
   После всяческих вычислений и слежки (с попытками заглянуть в ночные светящиеся окна и с тайными перелезаниями через заборы) Зина установила все нужные координаты и в один не очень прекрасный вечер нагрянула вместе со своим девятилетним сыном в общежитие, где жила эта самая Вика и где возле входа в здание предательски стояла одна из двух шикарных машин её супруга.

2

   Беглый папаша семейства пребывал на огромной общей кухне и спокойно и мужественно помогал своей новой подруге жарить картошку. На нём были его обычные спортивные штаны, обычная домашняя зелёная рубашка в клеточку -- всё до боли знакомое и родное, стираное-перестиранное... Андрей, этот муж и отец, был весь с головы до ног -- свой собственный и знакомый. И одновременно -- чужой и непостижимый.
   Увидев жену с дитём, Андрей почему-то и не подумал смущаться.
   -- Ну чего припёрлась?! Выследила, что ли? Ну да, это я! Вот он я! Вот он!! Вот я такой!!!
   -- Андрей, возвращайся сейчас же домой! -- еле сдерживая слёзы проговорила Зина. -- У тебя есть дети! Жена!
   На какое-то время все звуки на кухне (кроме шипения и бульканья сковородок и кастрюль) затихли. В наступившей тишине Андрей чётко сказал:
   -- Да пошла ты!..
   А Зина, не убоявшись устремлённых на неё многочисленных взоров, обернулась к чернявенькой разлучнице Вике.
   -- А ты -- как тебе не стыдно!..

3

   Это трудно объяснить, но Андрей, пошумев немного перед публикой, домой всё-таки вернулся и даже более того -- почти сразу безжалостно порвал с Викой, которая к тому времени уже была беременна от него.
   Но лишь для того порвал, чтобы почти немедленно переключиться на другую. Это была Ася -- молодая сотрудница органов государственной безопасности -- какая-то тамошняя секретарша.
   -- Если женишься на мне, -- сказала она Андрею, -- мне сразу же дадут однокомнатную квартиру. Мне наш полковник обещал.
   Андрей потом и в самом деле женится, и обещанную квартиру от подозрительно добренького полковника новая семья и в самом деле сразу же получит.
   Но этому будут предшествовать ещё многие другие обстоятельства.
  
  
   Глава 57. НАСТАВЛЕНИЕ РОГОВ
   Второй мужчина в жизни Зины появился и молниеносно исчез по такой простенькой схеме: предложил -- не отказалась. Просто хотелось досадить как-то неверному мужу, как-то отомстить ему -- разумеется, втайне от него. Ты со мною так, ну и я с тобою -- так же!
   Никакого удовольствия не было. Было просто самоутверждение: и я тоже так умею! Не ты один!
   Затем последовало второе предложение от этого же мужчины, но схема на этот раз сработала обычная: предложил -- отказалась. Главная-то цель была теперь достигнута: у мужа появились на голове заслуженные им рога, которых прежде не было.
  
  
   Глава 58. КАТАСТРОФА В МАСШТАБЕ ЗЕМНОГО ШАРА
   И вот наконец советская власть в стране рухнула, и многое изменилось до неузнаваемости. Свекровь уже давно была на пенсии, и прежнее её ресторанное величие испарилось почти бесследно. Теперь Андрею и Зинаиде нужно было самим добывать себе средства к существованию, что они и делали.
   Странным образом Зина не обратила ни малейшего внимания на попытку коммунистического мятежа в августе 1991-го года. В те страшные два-три дня многих людей бросало то в холод, то в жар при мысли о том, что снова начнутся концлагеря и массовые расстрелы, снова будут хлеб по карточкам, искусственный голод, портреты и бюсты великих вождей, шпиономания с разоблачением врагом народа... Зину эти события ни в какие температурные отклонения не бросали.
   Она лишь изумилась, тому, что ей почему-то пришлось лишиться своего рабочего места. Почтенное учреждение, в котором она когда-то так хорошо пристроилась, теперь вдруг разорилось и прекратило своё существование.
   И на какое-то время наша героиня стала работать продавщицей в киоске -- продавала жевательную резинку, шоколадки, прохладительные напитки и прочую дребедень. Поскольку от загулявшего мужа денег никаких не поступало (питались раздельно), то эта работа и стала для неё нынче единственным источником доходов.
   Находился её киоск в центре города -- на углу Большой Садовой и другой улочки, уже далеко не столь величественной. Зина была не сказать, чтоб уж прямо на виду у всех, ибо киоск скрадывает человека, и нужна большая зоркость, чтобы различить, кто там за этим стеклом сидит, но красоту её замечали и здесь. Хулиганов и всяких искателей приключений Зина не боялась; хозяин предупредил: мы -- на такой-то территории, в такой-то сфере влияния, и, если кто тронет, -- тут же будут приняты меры, вплоть до самых-самых. Так что работай, детка, спокойно и ничего не боись. А Зина и не боялась.
   Однако, случайные приставания, объяснения в любви или постельные предложения -- всё ж таки случались. Зина отбивалась -- небрежно, почти не глядя. Она всё ещё продолжала любить своего единственного мужчину.
  
  
   Глава 59. НА ОБЛОМКАХ КАТАСТРОФЫ

1

   И вот однажды -- дело было в декабре 1991-го года -- к ней подошёл молодой офицер. Старший лейтенант.
   Это был шатен -- крепкий и вроде бы симпатичный с виду. Почему "вроде бы"? Да потому, что внимательного и строгого наблюдателя должны были бы сразу насторожить его пристально смотрящие на собеседника глаза -- с выражением совершенно безумным и цветом крайне редким, почти невозможным в природе, а именно -- чёрно-синим.
   -- Меня зовут Митя, -- представился он наконец после пятиминутной трепотни на общие темы. -- Дмитрий Алексеевич.
   -- Я в полном восторге от этого известия, -- небрежно огрызнулась Зина.
   -- Что вы делаете сегодня вечером?
   -- Отстаньте от меня. Мне не до вас.
   -- Почему? У вас что-нибудь случилось в жизни?
   -- Ничего не случилось.
   Старший лейтенант пристально вгляделся в глаза Зинаиды.
   -- Но я же вижу: с вами что-то происходит!
   -- Ничего не происходит! И кто вы мне такой, чтобы я вам рассказывала про себя! И не смотрите на меня так!
   -- Значит, я был прав: что-то всё-таки происходит, и что-то уже случилось. Можно я вам помогу?
   -- Ничего у меня не случилось! Я -- замужем! Отстаньте!.. Взяли свою шоколадку -- вот и идите!
   Она закричала это так громко, что тут же подошли двое уже давно примелькавшихся крепышей и этак деликатненько и многозначительно поинтересовались у продавщицы, мол, не надо ли чего? Молодой офицер не внушал Зине ни малейшего страха, а кроме того, с точки зрения рэкетиров он явно не претендовал на передел сфер влияния в большом городе. Зина насмешливо сказала, что и сама разберётся. Крепыши были людьми воспитанными и сдержанными. Ситуацию поняли правильно и отвалили прочь.

2

   Молодой офицер вскоре тоже ушёл, но потом приходил снова и снова. И всё что-то покупал и покупал. Вёл он себя совсем не нахально, а даже как-то кротко, смешно и добродушно. На предложения проваливать -- реагировал как на проявление мягкой и простительной женской слабости, на молчание в ответ -- не обижался, никогда не был особенно назойлив. И всегда приносил цветы, цветы и цветы.

3

   -- И откуда ты такая взялась? -- говорил он. -- Такая красивая, такая необыкновенная!.. И надо же: сидит в простом киоске за простым прилавком!..
   Зина только слегка улыбалась в ответ. Иногда сквозь слёзы. Митя спрашивал, в чём причина слёз, -- Зина не удостаивала его объяснением. Молодой офицер был, видимо, человеком умным, чутким и наблюдательным. Замужняя женщина, и с нею что-то происходит... Что же это может быть?..
   Он спросил, есть ли у неё дети. Зина просто ответила:
   -- Есть. Сын и дочь.
   -- А здоровы ли они?
   -- Здоровы.
   Вывод напрашивался только один: если у замужней женщины что-то плохо, и это -- не с детьми, то тогда плохо с мужем. А что может быть с мужем? Варианты такие: тяжело заболел, крупные неприятности на работе, возможно, -- денежные... Осторожно прощупал первые два варианта: муженёк здоровёхонек, что твой бык и даже имеет какие-то спортивные разряды по самбо, а насчёт неприятностей по работе и особенно денежных, так он на этой своей работе процветает и делает быструю карьеру...
   И теперь уже молодому офицеру было ясно, что же именно случилось с муженьком.

4

   Дело понемногу двигалось. Медленно, впрочем. Переговариваться через окошко и особенно вручать через него подарки было неудобно (да и получать их таким способом -- тоже), и вскоре Митя удостоился чести сидеть внутри киоска. Помогал расставлять товары и пересчитывать деньги, даже и подменял Зину, когда ей надо было куда-то отлучиться...
   Вскоре они кое-что узнали друг о друге: не только анкетные данные, но и разные биографические подробности. Например: Митя был на десять лет моложе Зины; Зина состоит в законном, но несчастливом браке; Митя-- холост; у Зины -- высшее образование...
   Митя заявил, что по случаю столь необыкновенной встречи в его жизни он предлагает Зине руку и сердце прямо сейчас. Зина же заявила, что один только её возраст -- уже непреодолимое препятствие для этого предложения, но Митя решительно возразил: мол, для большого и настоящего чувства возраст не имеет значения, а что касается супружеских цепей, то, если они тяготят и причиняют боль, а не наслаждение, то их надобно разрывать!.. А то, что у Зины двое детей, так его это ничуть не смущает -- он готов принять их под своё покровительство и надеть на себя супружеские и отцовские цепи!
   Проходили месяц за месяцем, а до постели у них всё ещё не доходило и не доходило. Зине уже было ясно, что развод с мужем неизбежен, но что-то ещё скрепляло её с Андреем, какая-то надежда ещё теплилась в сердце. Казалось так: если она изменит ему во второй раз, то за этим последует какое-то страшное наказание... Супруг же никакого возмездия не боялся и почти не скрывал своих новых привязанностей. Никакие совместные дети, никакие общие воспоминания о былом счастье уже не казались ему достаточным основанием для того, чтобы поменять образ жизни.

5

   Странную позицию заняли при этом матери разводящихся супругов: обеим женщинам была безразлична судьба их детей, хотелось на старости лет пожить для себя -- вот и вся позиция.
   Но ещё более удивительным оказалось поведение самого младшего поколения в этой извечной трёхступенчатой расстановке сил -- поведение Олега и его старшей сестры Ксении.
   Сын принял сторону матери и осудил отца. Ему было жаль, что мать всё время плачет, что отец унижает её и не испытывает к ней ни малейшего сочувствия. Чем она так уж провинилась перед отцом -- мальчику было непонятно.
   Дочь же приняла сторону отца. Слёзы матери вызывали у неё в лучшем случае жалость, а обычно -- насмешку и раздражение. Позже, когда их, этих самых слёз, стало совсем много, они ей стали откровенно неприятны и даже ненавистны. Девочке было двенадцать с половиной лет, когда она приняла окончательное решение: я -- за отца! Когда мать в очередной раз запретила ей гулять по улице до ночи, та крикнула ей в ответ:
   -- А ты бы мне не указывала! Шлюха! Мне папа и бабушка про тебя всё рассказали, какая ты на самом деле! Ишь, нашлась указчица!
   -- Доченька, да что они тебе про меня могли рассказать? -- удивилась Зина, твёрдо уверенная, что муж ничего не знает ни о той единственной пока измене, ни о существовании Мити. Позже выяснится, что её уверенность была совершенно справедлива.
   -- Сама -- проститутка, вот и думаешь, что и другие -- такие же, как ты! -- с этими словами Ксюша ушла из квартиры матери, сильно хлопнув дверью, и уже больше НИКОГДА не приходила туда ночевать. Она поселилась у бабушки -- отцовой матери, которая, кстати сказать, давно уже перетягивала внучку на свою сторону.
   Она и Олега перетягивала, но тот так и остался по-мужски непреклонен: мать дороже!
   Глава 60. ДЕВЯНОСТО ТРЕТИЙ ГОД

1

   Новый 1993-й год Зина встретила в обществе Андрея. Обстановка была не очень-то праздничная из-за давно начатого и брошенного в квартире ремонта, но, вроде бы, и не очень унылая... Зина переспала со своим законным супругом, не очень-то отчётливо понимая, кто он ей теперь -- свой или чужой?
   А он для себя уже всё понял: собрал вещи и ушёл к другой. К родному домашнему очагу и к прерванному ремонту он после этого возвращался редко: поживёт несколько дней в своей семье и уйдёт, поживёт и уйдёт... Он всё ещё числился мужем, отцом, хозяином... Иногда и в постель к жене залазил.

2

   В киоске, между тем, и в самом деле можно было что-то заработать, и в июне этого года Зина смогла себе позволить совершенно немыслимую для простых смертных в то время поездку на Чёрное море. С собою она взяла своего сына.
   А за ними двумя увязался Митя. Жили отдельно; женщина с сыном -- на одной квартире, молодой мужчина -- на другой. Всё светлое время суток проводили вместе. Тёмное -- порознь. В самых глубоких недрах своего подсознания Зина свято хранила основную тайну всей своей жизни: она должна принадлежать одному-единственному мужчине. Тому, который был самым первым и после которого уже не должно быть никакого другого.
   Митя смутно подозревал, что у этой женщины есть какая-то роковая тайна, но постичь её своим молодым и легкомысленным умом был не в силах. Просто чувствовал, что подходит к чему-то такому грандиозному, куда соваться ну явно нельзя. И не совался.
   С новым мужчиной Зина весело и непринуждённо проводила время: смеялась с ним, танцевала, и пела, болтала, и мечтала. Казалось, вся её прежняя скованность бесследно исчезла. Но, как только доходило до чего-то большего, изнывающий от любви Митя тут же получал отпор. Всё -- как встарь.
   Одиннадцатилетнего сына мать попросила никому и ничего не рассказывать, и тот не по-детски, а прямо-таки по-мужски сдержал своё слово и так никому и никогда не выдал маминой тайны.
   Зина и Митя возвращались в Ростов "просто друзьями". Все трое ехали в одном купе, причём было наперёд известно, что с первых же секунд прибытия в Ростов Мите нужно будет отойти в сторону -- на вокзале ожидался законный отец семейства, который взял на себя обязательство подвезти жену и сына домой на одной из двух своих шикарных машин.
   И так оно и оказалось: встретил, взял вещи, понёс по перрону... Митя, как человек-невидимка, шёл рядом, весь бледный от злости, и кусал себе губы. А Андрей и понятья не имел, кто это такой и не обращал на него ни малейшего внимания -- перрон и так был набит людьми до отказа.
   Машина хлопнула дверцами и отъехала, а Митя остался стоять на привокзальной площади -- в изумлении и в одиночестве.

3

   Всю ночь бедняга пребывал в состоянии, близком к безумию. А рано утром он пришёл к дому, в котором жила его возлюбленная и позвонил ей из ближайшего телефона-автомата:
   -- Выходи, -- хриплым голосом взмолился он.
   Зина и её законный муж спали в ту ночь в двух разных комнатах. Сын был в третьей комнате. А дочь жила вообще не в этой квартире, а в бабушкиной. Зина спросила тихо -- так, чтобы не услышал никто в двух других комнатах:
   -- Ты хоть соображаешь, который теперь час?
   -- Соображаю. Выходи срочно! Выходи -- обязательно! Мне нужно тебе сказать что-то очень важное!..
   -- Да как же я выйду в такую рань?
   -- Выходи, слышишь! Или я весь ваш дом разнесу сейчас к чёртовой матери!
   Зина вспомнила его вечно безумное выражение глаз и испугалась скандала. Оделась и, прихватив с собою собаку (у неё тогда был голубой дог -- пёс редкой и очень дорогой породы, объект всеобщей зависти), вышла якобы погулять. Шикарная женщина и шикарная собака.
   Муж вроде бы как продолжал спать в другой комнате, и Зина надеялась, что он -- как тот самый муж в Риге -- спит себе и ничего не слышит.
   Она ошибалась. Андрей Краславин обладал кое-какими способностями (а иначе бы его не взяли в КГБ) и потому услыхал подозрительно ранний телефонный звонок, еле слышное, но взволнованное бормотание жены в ответ кому-то неведомому и затем -- возню и звуки отпираемой и запираемой двери.
   Митя выглядел совершенно обезумевшим. Никакой такой ценной и срочной информации, ради которой Зине стоило бы вставать с постели в пять утра и куда-то бежать сломя голову за её получением, он, естественно, не сообщил. Одно сплошное "люблю-люблю-люблю". Безумный взор и заявки о том, что он без Зины жить больше не может, не может, не может. Ни дня, ни часа, ни минуты, ни секунды, ни полсекунды...
   Nihil probat qui nimium probat -- ничего не доказывает тот, кто слишком много доказывает. Зина не знала этой латинской формулы. Просто понимала своим женским умом: вся эта громада доводов ничего не стоит. И чем сильнее становится нагромождение этих доводов, тем меньше им цены. Она что-то пыталась возразить безумцу с чёрно-синими глазами, но -- тщетно.
   Так в разговорах, проходящих на очень высоком эмоциональном уровне, они перешли из Европы в Азию по мосту через Дон и оказались на городском пляже, распугивая своим шумом спящих то там, то сям бомжей, имевших привычку в летнее время жить в этом районе Ростова.

4

   Река Дон у городского пляжа сильно сужается, приближая к гористому европейскому берегу плоский азиатский берег, и поэтому, когда Андрей окончательно заподозрил что-то неладное и вышел на балкон, он без особого труда увидел на не очень далёком противоположном берегу знакомую фигуру в знакомой ярко-красной майке, в знакомых белых шортах и со знакомым псом на поводке. Рядом с этими двумя знакомыми существами крутилось какое-то новое -- незнакомое и в военной форме.
   Сесть в собственную машину, промчаться сначала по спящим улицам города, потом по Ворошиловскому мосту на левый берег Дона, а там спуститься, круто завернуть под мост и недозволенным маршрутом ворваться на городской пляж -- дело нескольких минут для того, кто рулём и мотором владеет так же хорошо, как и собственными нервами.
   И вот он -- драматический момент: двое мужчин стоят друг напротив друга, и один другого спрашивает:
   -- Ты кто такой?
   -- Я её люблю! Вот, кто я такой!
   Андрей оторопело присматривался: безумная отвага в безумных глазах совершенно невероятного цвета и совершенно невероятного содержания.
   -- А ты знаешь, что она моя жена?
   -- Знаю! Она твоя -- лишь на бумаге! У тебя уже давно есть другая! Разводись поскорее, и твоя -- будет моя!
   Выдержать взгляд этих глаз, которые непонятно что выражают, да ещё и при такой предельно простой логике было невозможно хотелось или матюкаться, или смеяться, или плюнуть на всё и уйти.
   Андрей покачал головой.
   -- Ну ты и идиот! Да ты хоть знаешь-то, придурок, что у неё двое детей?
   -- Знаю! Я готов взять их себе!
   -- Да ты хоть знаешь, что она шлюха самая обыкновенная?
   -- Это не правда! Я не шлюха! -- закричала Зина.
   -- А ты, падла, заткнись, тебе слова никто не давал! -- и звонкая пощёчина.
   -- Не смей бить женщину! -- истошно заорал Митя.
   Ну уж тут нервы не выдержали и у Андрея:
   -- Это не женщина! -- завопил он. -- Это моя жена! Запомни: она -- моя собственная жена!
   Никакого смысла в этих словах, конечно же, не было и в помине. Ведь, если она шлюха и тебе не дорога, то тогда зачем ты объясняешь этому мужчине, что брать её в жёны не стоит -- мол, у неё дети, да и шлюха к тому же... Но до драки дело всё-таки дошло. И если Андрей имел какой-то жуткий разряд по борьбе самбо, то и Митя был не промах -- он ведь был не простым офицером, а вертолётчиком и десантником.
   Голубой дог лаял, шикарная женщина в красной майке и белых шортах кричала и плакала, а мужики дрались на песке возле мутных вод тихого Дона.
   Несколько оборванных бродяг с интересом наблюдали из-под покосившихся тентов это бесплатное представление.
   Наконец драчуны разошлись -- это Зина всё-таки сумела разнять их. Андрей успокоился.
   -- Да забирай ты себе эту проститутку, и живите как хотите! -- примерно такие слова, если опустить мат и изложить всё на нормальном языке, проорал он на прощание, сел в машину и укатил восвояси.
   Но жена всё ещё была его собственностью, на которую он мог при желании и предъявить права.
   Вскоре он заехал на работу к своей законной супруге с целью проверить, как она там использует не принадлежащие ей тело и душу -- по назначению ли и не в ущерб ли законному владельцу. Кроме того, ему хотелось заполучить некий компромат, который потом можно было бы при случае использовать.
  

5

   Итак, он подъезжает к киоску, по-хозяйски, на правах custodis morum (то есть -- стража нравственности) входит в него, а там, как и ожидалось, -- жена со всё тем же мужчиной.
   -- Ты опять здесь?
   -- Опять! -- заорал Митя, уже готовый к новой драке.
   Но Андрей вёл себя уже спокойно.
   -- Дурак! Неужели тебе непонятно, что ты у неё не один?
   Зина заплакала при этих словах.
   -- А ты не издевайся над женщиной! -- потребовал Митя.
   -- Эта шлюха -- не женщина, а моя жена, -- повторил Андрей свою прежнюю мысль и с этими словами спокойно ушёл. Цель визита была достигнута.
   Дома он не стал закатывать никаких сцен. Сделал проще: довольно спокойно и во всех подробностях рассказал Зине про все свои похождения. Изменять жене он, оказывается, стал не сразу, а лишь на четвёртый год супружеской жизни; были женщины одноразовые, были и многократного пользования -- всякие были... Андрей перечислил их всех по порядку, называя имена и указывая на специфические свойства -- размеры, объёмы, возраст, привычки, прихоти.
  
  
   Глава 61. РАЗВОД
   Чья это была идея -- развестись, развалить, семью? Кто первым высказал вслух эту страшную мысль?
   Если отвечать на эти вопросы строго и юридическим языком, то придётся констатировать: инициатором развала семьи являлась Зинаида. Стало быть, Андрей пал жертвою этих происков. Именно так он потом и будет всем своим друзьям и знакомым говорить: я бы, мол, и рад был сохранить семью, да вот она, Зинка, -- сама! Она -- первая!.. Вот с неё и спрос!..
   Но то -- потом, а пока оба по-человечески договорились друг с другом, и Андрей спокойно согласился: да надо расходиться -- без скандала, как подобает цивилизованным людям. А с разделом имущества тоже поступим по-человечески и просто...
   Прежде уже упоминалось, что у Андрея была не одна машина, а две. И обе -- дорогие и иностранные, купленные на деньги неизвестного происхождения: "Мерседес" и "Форд".
   -- Давай так сделаем, -- предложил Андрей. -- Делить машины не будем. Пусть обе останутся моими. А я со своей стороны не буду требовать раздела квартиры. Пусть она вся будет твоя.
   Сказано это было так спокойно и так доброжелательно, что Зина, не задумываясь, согласилась, наивно полагая, что обещание порядочного человека становится обязательством (promissio boni viri fit obligatio).
   Летом 1994-го года развод состоялся. Вся процедура длилась считанные минуты: короткие вопросы к мужчине и женщине; столь же короткие и ответы. А потом девочка Ксюша, стараясь не сбиться, произнесла выученные наизусть слова, которым до этого научили её взрослые: с матерью я жить не в состоянии: ведя аморальный образ жизни, эта развратная женщина не даёт мне возможности нормально учиться и развиваться; она сковывает мою личную свободу... ну и так далее. И вот уже после этого и было торжественно объявлено: Андрей и Зинаида -- больше уже не муж и жена. Сын остаётся при матери, а дочка числится за отцом.
   Вот и всё. Вот и пройден путь, от первого знакомства на шумной молодёжной вечеринке -- в суд, где слушается дело о разводе. Путь через старый и тихий вишнёвый сад, через барахтанье под летним небом в стоге сена, через первую брачную ночь, через все остальные брачные ночи, через квартирный уют, через два захода в роддом и через всякие другие события -- хорошие и плохие.
   Всё когда-нибудь да кончается. Но всегда после каждого конца что-нибудь в этом мире (да и во всех остальных -- тоже!) начинается новое.
  
  
   Глава 62. ТРЕТИЙ МУЖЧИНА
   Сразу же после официальной процедуры развода Зина впервые переспала с Митей.
   Это был пока ещё только третий мужчина в её жизни. Будут ли ещё -- она тогда не знала, но совершенно искренне сама себе говорила: пусть этот будет у меня третьим и последним. Последним на всю оставшуюся жизнь!
   Митя ничем таким уж необыкновенным её не осчастливил -- любви она к нему по-прежнему никакой не испытывала, а он со своей стороны не проявил себя в "постельном" отношении чем-то выдающимся в этой области. Просто Зина как бы выполнила долг какой-то, что ли. Положено всякой женщине быть при мужчине, вот я и при мужчине. Положено отомстить за нанесённую обиду, вот я и отомстила кому-то и за что-то: вы со мною вот так, а я вам за это -- вот так!..
   Но странно: какой-то страх не покидал её при этом: ведь изменять Своему Единственному, Своему Неповторимому -- нельзя! А я -- изменяю. Как же это я так смогла? И как уступка -- маленькое резиновое препятствие. Дескать, изменяю, но не так чтобы уж и совсем! Не соприкасаюсь с чужим и недозволенным. Стало быть, вроде бы даже и верность храню. Своему -- несмотря ни на что -- Самому Любимому и Самому Прекрасному...
  
  
   Глава 63. ОНИ ВСЁ ЕЩЁ НЕ ВЕРЯТ!..

1

   Между прочим, вопрос с разделом квартиры оказался вдруг очень непростым. Вроде бы для порядочного мужчины в этом случае никакого вопроса не должно было бы и возникать вовсе. Это была квартира жены, КВАРТИРА, КУПЛЕННАЯ КОГДА-ТО НА ДЕНЬГИ ЕЁ РОДИТЕЛЕЙ! И если ты бросил эту женщину ради другой, ну так и уходи! И если ты прежде обещал: две машины мне, а квартира -- тебе, и после этого разойдёмся без взаимных претензий, ну так и сдержи своё слово!
   Но уходить совсем и по-честному -- почему-то вдруг расхотелось.
   Хотя и выглядеть явным подлецом -- тоже было неприятно.
   Поэтому последовало вот что: телефонный звонок бывшей жене и предложение встретиться на нейтральной территории.

2

   В назначенное время Зина пришла в маленькое кафе на Богатяновском спуске. Отец её детей заказал всё, что надо, вежливо и спокойно повёл речь на темы, представляющие взаимный деловой интерес: дескать, я совсем не злодей и не собираюсь отбирать у тебя половину квартиры, а просто надо будет сделать так, чтобы одна из трёх комнат числилась за мною. Мало ли что... Не пытайся помешать мне -- у меня достаточно связей, чтобы всё оформить и провернуть так, как нужно мне. Всё будет так, как хочу я. И никак иначе. Но ты не бойся, это просто формальность. Так, на всякий случай.
   Зина посмотрела ему в глаза и увидела в них страх -- новая спутница жизни, видать, крепко схватила его за горло, и он уже почувствовал на себе её железную хватку и подумывал об отступлении. К запасной жене, которая всё простит и примет в свои объятья.
   Зина взяла и поломала всю схему вежливого и делового разговора.
   -- Зачем ты это сделал? -- спросила она. -- Ведь мы же любили друг друга, ведь у нас столько всего было хорошего!..
   -- Да я бы и не сделал... Я ведь и сам хотел сохранить семью, но ведь ты же первая подала на развод. Не я, а ты!
   -- Ты меня довёл -- вот я и подала!
   -- И ты первая стала изменять мне!..
   -- Ты сам не веришь в то, что говоришь! Это ты можешь врать своим знакомым, но сам-то ты знаешь, что я не такая!
   -- Ничего такого я не знаю, -- солгал Андрей, не подозревая, что сейчас он самым неожиданным образом признается в обратном: он на самом деле всегда был твёрдо уверен в порядочности жены. Но этот позорный момент его жизни ещё не наступил. -- Как же не такая? продолжал он ломать дешёвую комедию. -- А этот твой Митя?
   -- Я никогда этого Митю не любила! И сейчас не люблю! Я ВПЕРВЫЕ ЛЕГЛА С НИМ В ПОСТЕЛЬ ПОСЛЕ НАШЕГО С ТОБОЮ ОФИЦИАЛЬНОГО РАЗВОДА! Мне просто хотелось таким способом отомстить тебе!
   И вот он этот обещанный момент: Андрей вдруг смертельно побледнел, на какое-то время лишился дара речи, а затем дрожащими губами пролепетал:
   -- Так ты с ним всё-таки... -- и далее -- как нечто невероятное: -- НА САМОМ ДЕЛЕ ПЕРЕСПАЛА?..
   -- Да!
   -- Шлюха!.. -- закричал Андрей на всё кафе.
   И Зина вдруг и в самом деле почувствовала стыд: да, я изменила! Какая я плохая!
   -- А что же мне ещё оставалось делать, если ты уже развёлся со мною? -- неуверенно, как бы даже прося прощения и со слезами на глазах проговорила она.
   А Андрей уже ничего не слушал и не слышал; потрясённый невероятным известием об измене запасной жены, он молча встал со своего места и, почти шатаясь, вышел вон из кафе.
  
  
   Глава 64. МЕДЛЕННОЕ УБИЙСТВО И СМЕРТЬ

1

   Бывший муж уже было окончательно убрался из квартиры жены, но потом вдруг стал время от времени возвращаться и ночевать в одной из комнат, всем своим видом демонстрируя, что он у себя дома. У него по-прежнему были свои ключи. После каждой такой ночёвки количество ценных вещей в доме сокращалось. Зинаида попыталась как-то возразить -- не получилось...
   Используя свои связи, Андрей уже после развода умудрился прописать в квартиру бывшей жены ещё и свою мать. И теперь получалось нечто невообразимое: в трёхкомнатной квартире, согласно прописке, живут якобы не только Зинаида со своим сыном, но и её дочь, её бывший муж, а также мать бывшего мужа, которой якобы жить больше негде и которая якобы смертельно больна раком и нуждается в уходе и комфорте. Легко себе представить, как такая квартира была бы поделена судом между бывшими супругами, исходя из того, что семья Зинаиды -- это теперь только она сама и её сын. И никто больше.
   Но и этого Андрею было мало -- он приводил к себе гостей, устраивая демонстративно шумные кутежи, преувеличенно громко шутил с ними, хохотал, пел песни, по пьяному делу громким голосом рассказывал присутствующим гадости о своей бывшей жене... Хорошо ещё хоть не приводил к себе разлучницу -- и на том спасибо.
   Время от времени приходила и мать Андрея. И тоже с ночёвкой -- это, чтобы все соседи видели, что она здесь живёт на самом деле и в случае нового суда подтвердили бы это. И приходила -- когда одна, а когда и не одна, а опять же со своим сыном и с внучкой Ксюшей. (Эта последняя никогда, впрочем, ночевать не оставалась.) И тогда все трое -- бывший муж, бывшая свекровь и бывшая дочь -- располагались в одной из комнат или на кухне и заводили там между собою свой собственный разговор, не привлекая к нему Зинаиду. А разговор всегда получался на единственную тему: какая она, эта бывшая жена, бывшая сноха и бывшая мать -- дрянь. Громкими голосами, с матом-перематом они час за часом посылали оттуда на голову Зинаиды проклятье за проклятьем.
   Фактически это было медленным, планомерным убийством. Иногда двое взрослых отправляли в комнату к Зинаиде самого младшего из своей компании. Девочке ставилась задача: пойти и оповестить мать о том, что она шлюха, потаскуха, проститутка или что-нибудь ещё в этом роде или даже похуже. И Ксюша выполняла предписание -- являлась к женщине, которая её когда-то родила и вынянчила, являлась -- и всё это выкрикивала ей в лицо. И делала она это так страстно, так старательно, так по-детски и по-женски жестоко, что из всех испытаний именно это и было для Зинаиды самым ужасным.

2

   Зинаида только плакала в ответ, а её сын Олег был ещё слишком мал и слаб, чтобы что-то возражать. Оставаясь на стороне матери, он замыкался в себе и многозначительно молчал. Молчал, накапливая в себе что-то к той поре, когда он повзрослеет и войдёт в силу. "Мама, -- твердил он в такие минуты шёпотом, -- когда я вырасту, тебя никто не посмеет обидеть".
   А в остальное время Андрей жил в квартире у своей новой жены, а дочь жила вместе с бабушкой в другой квартире -- огромной и богато обставленной, где на четыре комнаты их было только двое жильцов. Бывшая свекровь ничем на самом деле не болела и даже более того -- отличалась бычьим здоровьем и купалась в Дону круглый год. И ни в какой жилплощади ни Андрей, ни его мать на самом деле не нуждались.
   Зина же всё чаще и чаще впадала в какие-то новые и страшные состояния: часами могла лежать и смотреть в одну точку, всё забывала и всё роняла. Она всегда была чистюлей и хорошею хозяйкой; она и сейчас оставалась такою же, но делала всё, что нужно, чисто механически. И всё время плакала и плакала. Стирала бельё -- и плакала, подметала пол -- и плакала, готовила еду -- и плакала... Сын, как всегда, жалел мать. А дочь смотрела на мать то насмешливо, то с презрением; иногда в ней что-то как бы прорывалось, и тогда она тоже пыталась жалеть маму, но -- получалось у неё это неуклюже, потому что на самом деле ни жалости, не любви -- не было.

3

   Потом наступило уже и такое время, когда Зина забывала покормить сына, и голодный мальчик уходил к бабушке, и та кормила его и уговаривала остаться у неё навсегда. Олег, посидев и поплакав в гостях у бабушки и старшей сестры, всё-таки каждый раз находил в себе силы встать и уйти от них назад к маме. Это был настоящий мужчина, хотя и маленький!

4

   И вот случилось: однажды Зина так наревелась, что совсем потеряла голову и приняла смертельную дозу успокоительных таблеток -- сто штук!
   Было это 4-го ноября 1994-го года.

5

   Спасение пришло от её мучительницы: бывшая свекровь отперла дверь квартиры своим ключом и по-хозяйски вошла неё. В комнате, выходящей окнами на северную сторону, она обнаружила свою бывшую сноху -- та лежала на диване без признаков жизни, а рядом на ковре валялись опустошённые упаковки. И пустой стакан из-под воды.
   Бывшая свекровь вызвала реанимационную машину. Та примчалась. Воя сиренами, понеслась в близлежащую больницу.
   Те, кому доводилось ненадолго отлучаться из этой жизни в ту, потустороннюю, и потом возвращаться назад, неизменно описывают одно и то же ощущение: полёт через длинную трубу или тоннель, в конце которых видится слабый свет, как надежда на то, что там, в тех краях, тоже что-нибудь да будет.
   Примерно то же самое видела и Зина: покидая жизнь, её душа проносилась через огромную металлическую трубу, в конце которой слабо мерцал какой-то неясный свет...
  
  
   Глава 65. ЖИЗНЬ ПОСЛЕ СМЕРТИ

1

   Её спасли. Как и ценою каких усилий, на грани чего и чего она побывала -- это не важно. Спасли и всё тут. Потом в больницу приходил бывший муж с детьми. Дети спрашивали: "Мама, ну зачем ты так?" А муж -- муж почти что жалел...
   А потом она выписалась из больницы.
   Бывший муж, который имел теперь новую жену, но время от времени приходил в эту квартиру и демонстративно оставался ночевать в ней; дочь, которая продолжала жить у бывшей свекрови и не признавала над собою власти матери; сын, который остался верен маме; предстоящий суд о разделе квартиры -- всё оставалось в силе, ничто не отменялось.
   А однажды бывший муж сказал:
   -- Знаем мы эти штучки! Хотела бы умереть по-настоящему, то и умерла бы. А так -- дешёвый номер! Сыграла на публику, устроила спектакль, чтобы разжалобить судей, когда дойдёт до раздела квартиры.
   Мысль о том, что можно было бы и отменить суд, ему и не приходила в голову.

2

   Вскоре приехала из Белореченска Зинина мать. Она ещё ничего не знала. Знала о том, что развелись -- вот это и всё.
   Дверь ей открыл Андрей.
   Раздеваясь в прихожей и возясь с сумками, бывшая теперь уже тёща по привычке спрашивала:
   -- Ну что у вас тут -- все живы-здоровы? А Зина где? Дома?
   -- Дома, дома, -- недовольно буркнул Андрей.
   -- А чего это она не выходит, не слышит, что ли, что мать к ней приехала?
   -- Да она там лежит... Больная... В себя приходит...
   -- Господи, да что случилась-то?
   -- Да ничего особенного! Траванулась сдуру, вот теперь и очухивается.
   -- Как -- траванулась?
   -- Это вы у неё спросите, -- небрежно бросил Андрей и прошёл в свою комнату.

3

   За день до суда Зина решила сделать так, как ей посоветовали знающие люди: надо, мол, в один день сходить в три церкви и поставить по три свечи возле таких-то и таких-то икон -- у Николая-угодника, у Казанской Божьей Матери и так далее -- по списку. Научно обоснованному и проверенному. А тогда и будет толк...
   Посетить ТРИ православных храма в Ростове-на-Дону -- задача очень даже не из простых. После семидесятилетнего коммунистического правления -- храмов такой экзотической ориентации в Ростове осталось маловато. В основной части города их было всего два: возле Старого базара -- величественный собор с золотыми куполами да на Братском кладбище -- маленькая церквушка. Были и ещё две маленьких церкви, но на таком сильном удалении от центра города и в таких запутанных дебрях, что об их существовании не всякий ростовчанин даже и догадывался.
   Зина, отправилась сначала в Александровку и отыскала-таки в этой части города церквушку, потом она приехала на Братское кладбище и посетила тамошнюю церковь, и только под конец она пришла в величественный собор с золотыми куполами...
   Когда прилаживала очередную свечку возле очередной иконы, дрожащими пальцами сделала неловкое движение и -- уронила свечу на кафельный пол!
   Молившаяся рядом старушка спросила сердобольным голоском:
   -- Что, деточка, у тебя дома покойник?

4

   Нам не дано предугадать, как наше слово отзовётся!.. Зина отойдёт потом от православной церкви. И вольётся в могущественную христианскую секту западного происхождения. И этому отречению от России положила начало вот эта самая злодейская фраза мерзкой старушонки.
   -- А что? -- будет потом говорить Зинаида. -- В православной церкви все постояли-постояли и разошлись, а здесь мы сидим в креслах, как свои, как родные. Если в беде кто окажется, сбрасываемся -- кто сколько сможет. У нас мероприятия всякие бывают: мы поём, проводим между собой беседы, лекции, выезжаем на природу, справляем свадьбы по нашему обряду, выпускаем стенгазету. Разве же это плохо? У нас в доме молитвы всегда культурно и чисто... А я и православную церковь тоже чту -- посещаю её иногда...

5

   Ну так вот: молившаяся рядом старушка спросила сердобольным голоском:
   -- Что, деточка, у тебя дома покойник?
   Зина вздрогнула от этого вопроса и в полном смятении ответила:
   -- Нет... Какой покойник?.. С чего вы взяли? Нет у меня никакого покойника!
   -- Ну, ты мне, деточка, сказки не рассказывай! Так не бывает, -- ласково и со знанием дела сказала старушка. -- Не бывает, чтобы свечка упала возле иконы, а в доме, чтобы покойника не было. Значит, если ещё не было, так скоро будет. Жди!
   Подавленная и потрясённая, Зинаида на другой день пошла в суд.
   А там: ни иконы, ни молитвы, ни свечи -- не помогли. Куда им было тягаться против офицера государственной безопасности и его связей! И хотя пророчество старой ведьмы оказалось ложным и никаких покойников в доме так и не появилось, но суд всё-таки был неправедным и разыгрался как по нотам: бывший муж получил полквартиры и теперь имел полное право привести в одну комнату свою новую избранницу и зажить с нею в своё удовольствие. Счастливая парочка могла бы при желании сделать существование Зины в одном с ними пространстве невыносимым и выставить её на улицу. Всё это Андрей и сказал Зине: вот смотри, я бы мог это сделать. Но я этого не делаю. Цени. Я отселяюсь от тебя насовсем. Живи, как хочешь без меня. Но имей в виду: если мне негде будет жить, я вернусь! Как минимум одна комната -- моя!
   Он и в самом деле отселился. Взял свои шмотки и ушёл, а в квартире потом появлялся лишь в отсутствие бывшей жены: придёт, сопрёт какую-нибудь вещь и уйдёт...
   "Это мне возмездие за мою сестру! -- с ужасом и смирением думала Зина. -- Как я когда-то выжила её из этой квартиры, так и со мною теперь обошлись..."
   Успокоение она находила лишь в двух вещах -- в музыке и в посещениях так называемого дома молитвы, куда её привела подруга.
  
  
   Глава 66. ПОСЛЕ ВИШНЁВОГО САДА И СТОГА СЕНА

1

   На какое-то время Митя был отодвинут в тень. Зина гнала его прочь, как надоедливую муху: уйди, не хочу, не до тебя!.. Было совершенно очевидно, что уже никто и никогда не заменит ей того мужчину, которого она когда-то так сильно и так не по-современному любила.

2

   Однажды летним вечером этот мужчина пришёл к ней в гости. Пьяный и злой.
   -- Что тебе надо?
   -- Пришёл забрать фотографии.
   -- Какие фотографии?!
   -- Наши общие. Поделим их пополам...
   -- Не отдам я тебе никаких фотографий! Это всё, что у меня осталось!.. Ты и это хочешь у меня отнять?
   Бывший муж уже оттеснил от порога бывшую жену и прошёл в квартиру.
   -- Ты разбил мне жизнь, ты отобрал у меня дочь, ты чуть не довёл меня до самоубийства, ты отсудил у меня полквартиры, повыносил всё, что можно было вынести, а теперь ещё и фотографии хочешь забрать? Не дам!.. Убирайся вон отсюда! -- закричала Зина.
   Бывший муж был пьян, спокоен и решителен.
   -- А чего это я должен убираться? Половина квартиры принадлежит мне -- это ты правильно сказала. Захочу и поселюсь здесь, захочу -- приведу сюда новую жену, а захочу -- вот так в гости приду, как я сейчас это делаю, -- говоря это, бывший муж полез в то отделение шкафа, где по его расчётам должны были лежать их бывшие семейные фотографии -- альбомы и просто пакеты. Фотографий там не было.
   Андрей полез в другое место, где они тоже могли оказаться, но их не было и там; полез в третье место -- нет фотографий.
   -- Куда ты их спрятала, стерва?
   -- Ничего я тебе не скажу!.. И ничего не дам! Убирайся...
   Андрей на полную мощь включил магнитофон и начал дознание на тему: "Где фотографии?", постепенно переходя a verbis ad verbera -- от слов к побоям.
   Сначала бил не так, чтоб уж очень -- так только руку выкрутит или прижмёт что-нибудь.
   Потом бил уже сильно. Но так, чтоб не оставалось следов.
   Потом, когда она пыталась от него вырваться и однажды и в самом деле вырвалась и заперлась в ванной, он её оттуда извлёк, легко выбив дверь и, войдя во вкус, побил уже безо всякой оглядки на следы -- от всей души. Ногами и руками.
   Потом, когда она отлежалась и пришла в себя, она воспользовалась его потерей бдительности и выскользнула из квартиры и стала стучаться к соседям. Без особого труда бывший муж схватил её на лестничной площадке и затолкал назад. Стоит ли говорить о том, что никто из соседей ни на какой зов о помощи не вышел? Не стоит. В бывшем Советском Союзе, а ныне в демократической России -- это стало обычным делом. У всех соседей были телефоны, а крики о помощи раздавались уже не час и не два, а намного больше, но никто и ничем не помог избиваемой женщине.
   А потом Зина поняла: надо выскочить и, не задерживаясь ни перед какими дверьми, бежать и бежать без оглядки куда-нибудь подальше. Отлежавшись и наплакавшись вдосталь, она вырвалась из квартиры во второй раз.
   Босиком, в разодранном платье, окровавленная и в слезах -- так и побежала по тёмной летней улице.
   Он догнал её. Сильным ударом сбил с ног. Упершись торжествующим коленом в грудь, долго бил по щекам, что-то при этом приговаривая. Эту сцену выхватила фарами из темноты случайно проезжавшая мимо милицейская машина.
   -- Ах ты гад! Ты за что бьёшь женщину?
   -- Спокойно, ребята! Я -- подполковник госбезопасности. Андрей Краславин. -- А это -- моя жена! И она -- шлюха и проститутка!
   -- Неправда, -- пробормотала Зина. -- Я больше тебе не жена. И я -- не шлюха и не проститутка!
   Но её никто не услышал. Просмотрели документы, сказали:
   -- Всё ж таки женщина, товарищ подполковник. Нельзя же так!
   -- Это не женщина. Это -- моя жена... Ладно, инцидент исчерпан. Я её больше и пальцем не трону -- обещаю. А ты, вставай и пошли домой!..
   Подполковник был пьян, и милиционеры видели это, но предпочли не идти с ним на конфликт.

3

   Но и Андрей решил не идти на конфликт с милицией. Он поднял Зину с земли и, изображая заботливого мужа, ведущего домой заблудшую жену, повёл её под руку к оставленному без присмотра и даже не запертому семейному очагу.
   Довёл до квартиры и, видимо, протрезвев, ушёл, так больше ничего и не сделав плохого. А про фотографии даже и не вспомнил.
   Глава 67. ЖАЖДА МЩЕНИЯ

1

   Зина проснулась на другое утро и решила: буду мстить. Отдам под суд! Посажу! Сломаю карьеру!
   Митя, узнав о случившемся, тоже пришёл в неистовство и вознамерился идти и бить морду. Зина отговорила его от этого безумного шага и взяла с него слово не делать ничего подобного ни сейчас, ни потом.
   Хладнокровно и многообещающе она зафиксировала установленным порядком побои в судебно-медицинской экспертизе, подала жалобу -- в органы госбезопасности и просто в суд.

2

   Затем она пошла к его начальству и сказала то, что до этого говорить считала для себя унизительным и нечестным: ваш подполковник Краславин стоит тут у вас на очереди для получения новой трёхкомнатной квартиры. А мог бы и не стоять, ибо она ему на самом деле не нужна, и он на самом деле не имеет на неё права! Его мать живёт в огромной четырёхкомнатной квартире и никаким раком не болеет. Адрес квартиры -- такой-то...
   Начальство пришло в неописуемую ярость от этого известия. Была устроена внезапная проверка, и Андрей, готовившийся было вселиться через месяц в новую большую квартиру, был с позором вычеркнут из списков.

3

   Зинаида собиралась мстить и дальше. Частью запланированной мести было ещё и то, что дети ничего не знали о случившемся -- они были в Белореченске, в гостях у Зининой матери. Так вот: она поехала в Белореченск и показалась сыну и дочери. Вот смотрите! Это сделал со мною ваш папаша! Олег и Ксения были потрясены увиденным. Сын заплакал, а дочь вдруг сказала нечто совершенно неожиданное: "Вот же козёл вонючий! Ненавижу!.."

4

   Бывший муж струхнул и очень серьёзно. Уже трезвый и смиренный приходил к бывшей жене, умолял простить, уверял, что раскаивается, объяснял, что никому не станет легче оттого, что у него испортится карьера, а сейчас там, у них в органах, введены такие строгости, каких при советской власти никто не мог себе даже и представить; при советской власти многое могли бы простить. А теперь -- не простят! Так-то он вот-вот станет полковником и уже сейчас зарабатывает прилично, и он способен помочь детям и деньгами, и связями. А если его попрут -- ну кем он будет после этого? -- Дворником? Безработным?
   Приносил цветы и конфеты... Лез обниматься и целоваться... Объяснялся в любви... ...Официально он ещё не состоял в новом браке и по документам был холост... А фотографии -- картинки о былом счастье -- лежали в укромном месте и, рассматривая их, Зина всё так же любила того молодого, красивого и доброго Андрея, каким когда-то он и был на самом деле.
   Казалось: тот -- один человек, а этот -- совсем другой. Бил и упирался коленом в грудь не тот Андрей, с которым они гуляли по старому вишнёвому саду, а какой-то новый и посторонний пришелец, сделанный из другого материала.
   Андрей вычислил всё это. Соединил два изображения в одно и доказал бывшей жене, что тот молодой и прекрасный Андрей и вот этот, который стоит сейчас перед нею, -- одно и то же. А тот Андрей, который избивал, -- тот совсем другой.
   У женщин своя логика. Что с них взять, с женщин? Зина простила и поверила.

5

   И Митя получил отставку.
   Она велела ему больше никогда не показываться, и бедняга только и делал, что звонил в дверь и тут же убегал. Зина открывала дверь и обнаруживала привязанную к дверной ручке сумку с апельсинами или бананами; или это был букет цветов, или коробка дорогих конфет... И ещё она точно знала: в вертолёте, который каждый день с грохотом пролетает взад-вперёд над её домом, -- Митя.
   Целых три ночи спала она с бывшим мужем. В постели казалось, что все прежние невзгоды -- лишь досадное недоразумение, и вот уж теперь-то прерванное счастье возобновится, продолжится и будет вечным и нескончаемым.
   Зина забрала назад все свои заявления. Отказалась от всех обвинений. Простила всё и в душе.
  
  
  
  
   Глава 68. НОВЫЕ НАДЕЖДЫ И НОВОЕ ПРОЗРЕНИЕ

1

   Итак, у Зинаиды было три фантастически счастливых ночи с самым любимым и самым прекрасным на свете мужчиной; три ночи, за которыми последовало полное прощение, полное душевное просветление и полный отказ от всех обвинений.
   Она по наивности полагала, что теперь будет и четвёртая ночь, и сороковая, и тысячная, и так -- до конца жизни. Дни и ночи, полные любви.

2

   Она ошибалась.
   Между тем из Белореченска приехала мать Зины со своим третьим по счёту мужем -- Иваном Васильевичем. Этого отчима Зина очень любила и уважала, не в пример тому, предыдущему.
   По случаю предстоящего окончательного примирения и теперь уже фатально неизбежного повторного бракосочетания и семейного счастья устроили небольшое застолье.
   Иван Васильевич, человек общительный и очень умный (это был когда-то большой начальник, командовавший мощным военным заводом где-то в Сибири и вышедший нынче на пенсию), поднял бокал с шампанским, произнёс что-то очень трогательное и возвышенное и завершил свой тост такими словами:
   -- Так выпьем же, дорогие мои, за то, чтобы тени мрачного прошлого никогда уже больше не ложились на вашу будущую совместную жизнь!
   Андрей не спешил с осушением своего бокала.
   -- А какие тени? -- спросил он. -- Если вы имеете в виду мою Асю, то это -- прекрасный выбор. Все говорят, что у меня отличный вкус, и из нас получится счастливая пара...
   -- Ася... Это кто такая -- эта Ася? -- изумлённо спросила Зинина мать.
   -- Это та самая, которая встала между нами! -- закричала Зина.
   Иван Васильевич был человеком обстоятельным и рассудительным.
   -- Погоди-ка, -- обратился он к Андрею. -- Я что-то ничего не могу понять... Если из тебя и Аси может получиться отличная пара, то тогда -- кто для тебя наша Зиночка?
   -- Никто. Пустое место.
   Зина побледнела.
   -- Но тогда -- что ты здесь делаешь?
   -- Дурака валяю, -- честно признался Андрей и встал из-за стола.
   У Зины началась истерика, а Андрей -- так и ушёл. Он был спокоен и знал, что его бывшая жена -- человек мягкий и немстительный и она не найдёт в себе сил затевать дело с жалобами во второй раз.
   Его расчёт был абсолютно верен.
  
  
   Глава 69. МИТЯ ТОРЖЕСТВУЕТ!

1

   Tertius gaudens (третий радующийся) -- вот так бы назвали древние римляне то, качество, в котором теперь оказался Митя.
   А ведь и в самом деле: столь трагический поворот событий очень даже устраивал отвергнутого было вертолётчика и отнюдь не толкал его на свершение подвигов типа побивания морды за поруганную честь любимой женщины. Соперник превратился в союзника -- так что же теперь к нему можно испытывать, кроме благодарности?
   Зина пришла в себя после ещё одного потрясения и, старательно играя роль трезвой, современной и широко мыслящей женщины, оглянулась вокруг себя и увидела: Андрей изменился до неузнаваемости и ушёл безвозвратно; он как бы уже покойник, который умер и никогда не воскреснет.
   Зато Митя -- рядом. И любит её до умоисступления. Она его, правда, -- нет. Но какое это может иметь значение в наше время? Главное то, что она, как и подобает порядочной женщине, состоит при мужчине. А мужчина нынче -- вещь редкая. Куда ни глянь, все или наркоманы, или алкаши, или бандиты, или сидят по тюрьмам, или сражаются и погибают в горячих точках Содружества Независимых Государств... И все незамужние женщины охотятся за порядочными и свободными мужчинами. Но поймать не могут по причине неуловимости оных. А вот она -- как раз-таки при мужчине. Поймала. И теперь, если куда пойти или где-нибудь, скажем, на людях появиться, -- и не стыдно. Мужчина под рукою -- симпатичный, остродефицитный, молоденький -- на зависть всем подругам. И место в постели рядышком -- теперь будет не пустое. Даже и во сне будет к кому безотчётно и доверчиво прижаться и тихо прошептать волшебное слово: "Мужчина!"

2

   Однажды вечером, когда Митя по установившемуся порядку Митя должен был выметаться вон и проваливать к себе домой, он вдруг взял и остался. И не потому, что сам так решил, а потому, что Зина ответила на его настойчивые и тщетные мольбы -- неожиданным согласием.
   Процедура с оставлением на ночь мужчины в квартире была не так-то уж и проста. Зине пришлось зайти в комнату к своему сыну и сказать по возможности твёрдо, но необидно:
   -- Олежек, сегодня дядя Митя останется у нас ночевать.
   Олег, услышав это, молча и хмуро продолжал возиться с моделью парусного корабля -- он обожал что-нибудь мастерить, починять, конструировать.
   Зина собралась с духом и спросила:
   -- Олеженька, тебе это неприятно?
   -- Да! -- глухо ответил сын.
   Зина совсем смутилась, но затем нашла в себе всё-таки силы сказать следующее:
   -- Олег, пойми: я ведь женщина. А всякой женщине нужен мужчина... Женщина должна спать с мужчиной, а не одна...
   -- Я понимаю, -- хмуро и отрывисто пробурчал Олег.
   -- Папа-то твой меня бросил... Сам-то он сейчас не один, а при женщине. А я почему же должна оставаться одна? Ведь я же ещё не старая, я ещё красивая...
   -- Я всё понимаю, -- повторил сын, упорно продолжая ковыряться в модели парусника.
   Зина запнулась и не знала, что добавить ещё.
   -- Пусть остаётся, -- сказал наконец Олег, не оглядываясь на мать. -- Мне-то что?
   -- Олежек, спасибо, -- тихо сказала Зина. Она поцеловала сына и вышла.

3

   Митя почувствовал, что его время наступило. Первое с чего он начал -- это с ремонта квартиры. Он был мастером на все руки и то, с чем Андрей не мог справиться в течение трёх лет, сделал собственноручно (и притом блестяще!) за две недели.
   Квартира, внутри которой когда-то была проломлена стена с целью проделать новую дверь в новом месте, квартира, в которой когда-то были ободраны обои и в которой облезла краска, вдруг приняла совершенно другой вид: перепланировка была теперь доведена до ума, дверь возникла там, где ей по новому замыслу полагалось быть, и начисто исчезла и заменилась стеною там, где ей нынче быть не полагалось; возникли красивые обои, побелка, покраска, кафель, новая и более удачная электропроводка... А в туалете Митя поставил новый унитаз. Шикарный такой, с необыкновенно красивым бачком. Митя никогда прежде не занимался унитазами и даже не представлял, как это делается, а тут, окрылённый любовью, взял -- разобрался и поставил унитаз так, как будто всю жизнь был слесарем-сантехником!
   По случаю полного окончания ремонта, Митя устроил пирушку: были созваны гости, а потом, когда уже стемнело, вся компания пошла на набережную, и Митя удивил всех чудесами своей изобретательности: устроил грандиозный фейерверк, который чуть было не кончился конфликтом с милицией, испугавшейся было, что это какой-то новый чеченский террористический акт...
  
  
   Глава 70. МИТИНЫ ТАЙНЫ

1

   Между тем, Митя был ведь военным лётчиком, а не простым, и к чеченским событиям имел-таки кое-какое отношение. Куда-то исчезал и потом возвращался. Говорил, что участвует в войне, но в подробности не вдавался. В скором времени он, однако, признался Зине, что отсутствует по месту постоянного проживания, -- то есть, у Зины -- не всегда по причине вылетов. Дело в том, что у него, оказывается, здесь, в Ростове, всё это время была и есть ЗАКОННАЯ СУПРУГА, с которою он вот-вот должен развестись.
   Зина так и ахнула. Но Митя её живо утешил: очень уж она у него, эта супруга, нелюбимая, и он как раз сейчас собирается с нею расходиться.
   Если бы Зина с самого начала догадалась заглянуть в его паспорт, то ещё на стадии самого первого знакомства этот самый Митя отлетел бы от неё прочь. Нынче же семейное положение Мити выглядело лишь как некий временный человеческий недостаток, который можно было бы и простить.
   А между тем, прочих недостатков к этому времени выявилось немало. Из них два самых крупных были такими: Митя пил и курил. Но и это ещё не всё! С поразительным упорством он приучал к этому же и Зину, которая прежде употребляла спиртное лишь по праздникам, а табачный дым -- и вовсе терпеть не могла.
   И ещё: с некоторых пор он стал упорно рассказывать ей всё и во всех подробностях про себя -- каких женщин до неё знавал и что с ними вытворял...

2

   Детей у Мити не было, и ожидаемый развод с супругой по его словам был для него простою формальностью. Он уже, якобы, убедил её в необходимости расторгнуть брак, и та, якобы, охотно согласилась.
   Уже был назначен день, когда это самое расторжение должно было состояться...
   Но, как на грех, в этот день у Мити случились какие-то служебные и неотложные дела, и развод был отложен на другое число.
   Потом он опять был отложен -- и тоже на определённое число.
   И потом он был отложен опять, но уже на НЕопределённо далёкую и туманную перспективу: мол, хорошо бы когда-нибудь сделать это...
   Зина поняла, что её просто водят за нос и принимают за дурочку. Она крупно поговорила с Митей и предложила ему сделать выбор: или я, или она!
   -- Ты и только ты! -- не задумываясь ответил Митя, глядя на неё в упор своими загадочными чёрно-синими глазами.
   И снова посыпались клятвы, уверения, заверения, дорогие подарки и прочие знаки любви до гроба.
   Зина поверила. Но на всякий случай решила перестраховаться и соврала Мите: она, мол, беременна, на втором, мол, месяце. И ждать у неё уже больше нету сил, и пора выходить замуж.
   Но Митя не стал проникать в тайники её души и допытываться, правду ли она говорит. Он просто кинул ей нужную сумму денег и предложил сделать аборт.
   Зина взбесилась и выгнала Митю вон.

3

   Но история с мужчиной номер три так просто на этом не кончилась.
   На другой день мужчина с этим номером, зная точно, что Олег в школе, а его мать на работе, проник к ней в квартиру, взломав для этого дверной замок.
   Он собрал все вещи, которые когда-то подарил Зине, и -- либо исполосовал их ножом, либо прожёг сигаретами, превратив некогда прекрасные платья и обувь в негодный мусор. Всё это он побросал в ванну. В эту же кучу он добавил ещё и те вещи, которых никогда не покупал за свои деньги. И всё это он залил борщом из большой кастрюли, стоявшей на кухне. И во всё это он вылил все духи, лосьоны и шампуни, какие только были в квартире. Порезал обои и искромсал занавески на окнах. Побил посуду.
   Сотворив всё это, Митя покинул forum delicti -- место преступления. И уже больше никогда на этот самый форум не возвращался.

4

   Справедливости ради нужно отметить, что он пощадил телевизор, видеомагнитофон, аквариум с рыбками, красивую картину на стене, ковёр, книги, документы и многое другое. Не тронул вещей и в комнате Олега, которого когда-то так трогательно одаривал подарками и даже катал на своём вертолёте.
   Спасибо и на том. Он ведь мог сотворить и это. Зина не поняла, что довольно дёшево отделалась, и ей захотелось возмездия, справедливости и чего-то ещё. Её можно понять -- она ведь женщина.

5

   Опасаясь новых налётов, Зина немедленно поставила себе новую дверь -- железную и с новыми очень надёжными замками. Она уже давно работала не простою продавщицей в киоске, а секретаршей в одном солидном коммерческом учреждении -- писала на компьютере нужные документики, пускала или не пускала к шефу посетителей. Такая дверь и её установка стоят очень дорого, но и возможности у неё теперь были не те, что прежде.
  
  
   Глава 71. СЕСТРА ТАТЬЯНА И ПРОЩАНИЕ С ТРЕТЬИМ НОМЕРОМ

1

   История со взломом произошла в октябре 1995-го года. А надо сказать, что к этому времени Зина уже давно помирилась с младшею сестрою Татьяной, и вот, когда эти события разразились, Зина вдруг поняла: сестра -- её единственный верный друг в этой жизни, который всегда и посочувствует, и поймёт.
   Митин адрес Зина знала и раньше, и жену его тоже видела -- Митя однажды показывал её вблизи, но из удобного укрытия, и вот обе сестры заявились в гости к Мите и его законной супруге. Что они при этом имели в виду доказать или сделать -- они и сами хорошенько не понимали, но -- заявились.
   Решительные, гневные, боевые, полные праведного негодования!

2

   Муж и жена были дома и пребывали в прекраснейшем расположении духа. Ядвига -- так звали Митину жену -- спокойно и иронически выслушала всю историю (Митя при этом сидел на ковре у неё в ногах, невозмутимо курил, как-то неопределённо и очень миролюбиво улыбался и чуть ли не мурлыкал, даже и не помышляя о возражениях), а потом сказала:
   -- Да, я уже давно поняла, что он гад.
   Ядвига много чего нехорошего порассказала обеим сёстрам про своего мужа, а те с изумлением слушали и, глядя на его дурашливую рожу с бессмысленными чёрно-синими глазами, постепенно переставали понимать, на каких правилах и вообще на чём держится этот брак. Ядвига отзывалась о Мите с откровенным презрением, но ясно было и то, что у них это так и принято, и что он для неё всего лишь непослушный шалунишка, и что он чувствует себя за этою женщиной, как за каменною стеной.
   -- Все убытки, какие я тебе нанёс, я готов возместить, -- весело заявил он Зине. -- Но только через суд.
   -- Ой, девочки! Только не вздумайте и в самом деле судиться с ним! -- многозначительно предупредила Ядвига. -- Вы эту скотину ещё не знаете! Он вам таких пакостей понаделает -- и грязью обольёт, и оклевещет, и лжесвидетелей в суд приведёт, и вы же сами же ещё виноватыми и останетесь!
   -- Да будь ты проклят, подлец и дешёвка, чтоб мы ещё с тобой судились! -- рявкнула на него Татьяна, характер которой сильно отличался от Зининого в сторону резкости и беспощадности.
   Беседа протекала долго. Всем почему-то хотелось выговориться, хотелось что-то доказать, и через четыре часа вся квартира была так прокурена четырьмя курильщиками, что хоть топор вешай на этот густой и почти непроницаемый воздух. К табачным дымам примешивались запахи валерьянки (это у Зины один раз заболело сердце, а Ядвига дала ей капель), всеобщий нервный смех перемежался с Митиным хохотком и Зиниными всхлипываниями...
   Выяснилось, что Зина -- не единственное увлечение Мити. Всё это время у него были и другие женщины, а Ядвига -- так даже и больше всех.
   -- Ну вот, вы и сами видите, какая это сволочь, -- со смехом закончила Ядвига. -- К сожалению, это и есть мой муж, а другого у меня нет. Приходится жить с таким.
   Так обе сестры ни с чем и ушли. А уйдя поняли: и приходить не стоило. Будь он проклят, тварь гнусная!
   Обе почему-то понадеялись, что его непременно когда-нибудь да накажет бог.
   Libenter homines id, quod volunt, credunt -- охотно веруют люди в то, что желают...
  
  
  
  
   Глава 72. ПОД СТЕКЛОМ И С ЭТИКЕТКОЙ

1

   И вот теперь и подошло время рассказать ещё об одном мужчине в жизни Зинаиды.
   Лишь первых трёх мужчин Зинаида могла чётко и с чистою совестью пронумеровать: Андрей был самым первым; потом был ещё один тип и всего один раз, и это был второй номер; а затем третьим номером стал Митя.
   Новый мужчина возник после расставания с Митей, и был он вроде бы как четвёртым. Но вроде бы как и не совсем четвёртым. И даже и не пятым. И не шестым... А впрочем, пусть он себе числится под четвёртым номером -- какая ему разница! Ведь не спрашивает же бабочка, под каким номером её пришпилили к коллекции? Она просто покоится на своей подушечке и под своим стеклом и не дрыгается.
   Да и любовь или не любовь -- какая теперь разница? Тут уж не до этого. Просто кому-то всё-таки должна же была достаться бесхозная великолепная русская женщина, ибо, ничья вещь, как известно, переходит к тому, кто первым нашёл её на дороге. Res nullius cedit primo occupanti.
   И так оно и случилось. Вскоре её заметил случайно проходящий мужчина с условно четвёртым номером.

2

   Познакомилась она с Леонидом Антоновичем Татвановым летом 1996-го года во время своего отдыха в посёлке Шепси, что на Чёрном море.
   Банкир -- так коротко и ёмко представился он женщине. И далее: из Ростова-на-Дону. Земляк.
   Если перевести это всё на чёткий и повседневный язык, то получается следующее: речь у нас может идти не о простом курортном романе, а о существовании реальных перспектив дальнейшего плодотворного и взаимовыгодного сотрудничества по основному месту жительства.
   Прочие краткие сведения о банкире сводились к следующему: очень ограничен во времени и средствах (расходы, очень большие расходы!), холост и никогда не был женат, имеет хорошую квартиру и неплохую машину...
   Аж целую неделю они провстречались "просто так". Потом, воздав необходимую дань необходимым в таких случаях условностям и обнаружив друг в друге не только взаимный интерес по принципу do, ut des (я даю, чтобы и ты мне дал), но и некую cognationem spiritualem (духовную близость), они стали укладываться в постель.
   Глава 73. МЕХАНИЗАЦИЯ, АВТОМАТИЗАЦИЯ, РОБОТИЗАЦИЯ

1

   По приезде в Ростов Зина сообразила: это шанс. Быть может, последний в жизни, потому что красота и привлекательность для женщины её возраста -- категории не вечные. А если это шанс, то его нельзя терять. И нужно что-то срочно делать.
   Кроме мер по обычному в таких случаях охмурению, нужно было на всякий случай ещё и размежеваться с бывшим мужем, который мог всё это дело поломать нежданным и скандальным визитом в квартиру, а та, как уже упоминалось, перед лицом закона была наполовину его... А что если бывший муж придёт, поскандалит и отпугнёт чересчур осторожного банкира? И тогда как быть? Терять последний шанс? Или так: бывший муж придёт и даже и скандалить не будет: а просто поселится -- тихо, но насовсем -- и опять отпугнёт банкира. Или так: поселится, но не один, а вдвоём с женщиной...
   Зина проявила смекалку и, сделав сложную комбинацию, о подробностях которой рассказывать неинтересно, поменяла свою приличную квартиру на две не очень приличных. Одна -- бывшему мужу, и пусть он делает с нею что хочет; другая -- себе. Имелось в виду следующее: потерять хорошую квартиру и получить плохую взамен -- это подходящая цена для обретения полной независимости от прежнего супруга. А сама потеря -- не так-то уж и страшна; если всё будет хорошо, то квартира в дальнейшем будет ещё и не такая. Жёны банкиров не живут в плохих квартирах.
   Тем временем нашей героине стали открываться кое-какие новые подробности о её новом жизненном приобретении:
   -- во-первых, у Леонида Антоныча всё получалось так необыкновенно хорошо, как Зина до этого даже и представить себе не могла; техника исполнения была у банкира выше всяких похвал; никакой Андрей и никакой Митя -- при всех своих мускулах и широченных грудных клетках даже и отдалённо не напоминали этого пузатенького мужчинку; где он обучился такому искусству, на каких курсах и с какими тренершами постиг такие необыкновенные тайны и глубины -- неизвестно, да, наверное, не так уж и важно для нашей истории, главное -- умел;
   -- во-вторых, он страдал многочисленными недугами; у него болела печень, было повышенное давление; камни и чуть ли не булыжники были разбросаны у него где-то между почками и мочевыми пузырями; затем кислотность -- она была у него чересчур повышенно-пониженная; в постели с Зиной он после всего-всего тщательно и панически укутывался в одеяло, а в холодное время года -- ещё и упаковывался в нижнее бельё, да к тому же и форточку признавал только в закрытом виде;
   -- в-третьих, он был из очень обеспеченной, партийной в прошлом семьи, и поэтому-то с детских лет он воспитывался по особой методе и всегда был окружён нежностью и комфортом; по сей день он обожал маменьку (папа к этому времени умер) и слушался её беспрекословно; по сей день он был под особым наблюдением врачей, и те прописывали ему постоянно пить такие-то соки и такие-то минеральные воды, кушать курятину не всю подряд, а лишь определённые её кусочки, не употреблять в пищу баранину и гусятину, принимать такие-то таблетки трижды в день перед едой, а такие-то -- четырежды в день после еды, женщину принимать дважды в неделю перед сном, к психоаналитику наведываться раз в неделю, к сексопатологу являться на приём раз в две недели, а к урологу и терапевту -- раз в месяц, если ничего страшного не случилось.
   Зиночкой он пользовался строго по субботам и вторникам. Подъезжал на дорогой машине с личным шофёром. Звонил в дверь. Входил. И потом пользовался...
   У Зины сразу же при его появлении менялся голос с нормального на заискивающий. Заботливо накрахмаленная скатерть. Свежевыстиранные только для этой ночи! -- постельные принадлежности. Тщательно продуманные парфюмерные натирания, обтирания и брызганья. Тщательно продуманная одежда -- вся, от верхней до самой нижней. Принимая женщину, Леонид Антоныч любил раздевать её собственноручно -- в соответствии с указаниями профессора-сексопатолога и рекомендациями психоаналитика, которые в один голос уверяли: женщина, употреблённая таким способом, особенно полезна для здоровья!
   Олег, сидя в своей комнате, уже знал по голосам и прочим шумовым эффектам, что это -- дядя Лёня.
   Который пришёл к женщине.
   И которому нельзя мешать.
   Когда бедный мальчик вошёл однажды вечером в мамину комнату, где мама церемонно беседовала с дядей Лёней, он получил суровую отповедь от мамы: впредь никогда без стука, чтоб не появлялся! Мы, мол, тут -- взрослые люди; у нас тут протекает очень даже взрослая беседа на очень даже взрослые темы!.. У мамы было при этом незнакомое и торжественное выражение лица, а у Лёни-банкира -- суровое и поучительное.
   Однажды Олег спросил мать:
   -- Мама, зачем этот урод к нам ходит?
   -- Ах, сыночек, может быть, я выйду за него замуж! Ведь ты же хочешь, чтобы у тебя был папа?
   -- У меня уже есть папа! Зачем же мне второй! Мой папа лучше этого твоего придурка!
   Зина прочла сыну надлежащее нравоучение, а Олег решил про себя: стану большим -- набью ему морду!

2

   Скажи мне кто твой друг, и я тебе скажу, кто ты.
   Применительно к незамужней и красивой женщине эта старая истина звучит так:

СКАЖИ МНЕ, КТО ТВОЙ ЛЮБОВНИК,

И Я СКАЖУ ТЕБЕ, КТО ТЫ САМА ПОСЛЕ ЭТОГО.

   Зина всё это прекрасно понимала. В секте, куда она приезжала по воскресеньям, она сошлась с Платоном Петровичем -- тамошним Проповедником, которому всё без утайки рассказывала. Фактически он стал её Духовным Отцом.
   -- Правда же, я самая настоящая проститутка? -- спросила она однажды у своего Духовного Наставника.
   -- Правда, -- ответил тот.
   -- Но что же мне теперь делать? Этот мужчина полностью удовлетворяет меня в сексуальном отношении, а других мужчин у меня нет.
   -- Ты должна либо выйти за него замуж, либо расстаться с ним. То, чем ты с ним занимаешься, есть прелюбодеяние...
   -- Ну уж и "прелюбодеяние"! -- воскликнула Зина. -- Да, я понимаю: он не очень приятный человек... И -- он очень жаден. Я его кормлю-пою, а он даже и не спросит, откуда это у меня берётся и чего мне это стоит. А у самого -- машина за семьдесят тысяч долларов! Хоть бы раз в жизни принёс к нам чего-нибудь съестного в дом. Я отказываю себе и сыну во всём, чтобы только дважды в неделю принять его, а он!.. Но зато в нём есть и хорошие черты!.. И вообще: бывают мужчины и хуже. Вот я вас познакомлю с ним, и я уверена: он вам понравится, и вы измените о нём своё мнение!
   -- Не думаю.
   -- Но вы даже и не представляете, как прекрасно то, что у нас с ним теперь бывает... И ведь это ж совсем немаловажно -- постель!.. В этом плане мы пришли с ним к ТАКОМУ взаимопониманию!.. Если бы вы только знали -- КАКИЕ у него необыкновенные мужские качества!
   -- Я совсем не об этом, -- возразил Платон Петрович. -- Даже чисто по-человечески: то, что делаешь ты, -- преступление. Ибо в этом нет любви. А есть лишь расчёт и механическое удовлетворение похоти. Любовь -- она бы тебе многое простила. На любовь, если она есть, многое можно списать. А так -- ты просто механическая кукла. Робот какой-то. А роботам совсем незачем ходить в наш дом молитвы на наши собрания и делать вид, что они обращают свои взоры и помыслы к богу, точно они живые люди!

3

   В самом деле: все черты робота или механической куклы были отныне в нашей героине налицо...
   Регулярно, по строгому расписанию принимаемый мужчина.
   После бурной ночи с субботы на воскресенье к дому Зины подкатывала шикарная машина, чтобы отвести банкира назад к маме. Машина при этом ехала не прямо домой, а сначала завозила Зину в её молельный дом, до которого можно было дойти и пешком, минут за пять. Но так, на машине, получалось как-то торжественней, престижней. Лёня-банкир при этом демонстрировал свою терпимость к религиозным слабостям своей любовницы, ведь не даром же он был воспитан в партийной семье, а сама любовница тоже кое-что демонстрировала своим подружкам по молельному дому: мол, смотрите -- это я!
   В большом и торжественном зале молельного дома, построенном нашими верующими в годы Холодной войны на тайно проникшие в страну американские деньги, наша героиня регулярно замаливала своё распутство и возвращалась домой хотя и пешком, а не на машине, но зато с отлично отлаженным душевным механизмом.
   Раз в неделю, по понедельникам, она постилась. Полезно для здоровья, да так оно и экономней.
   Дважды в неделю -- по средам и пятницам -- она занималась конным спортом. Причём: оплачивать эти занятия было бы ей совершенно невмоготу, ибо эта плата в несколько десятков раз превышала бы её месячный заработок. Лёня-банкир не одобрял этих скаканий на конях и, будучи очень серьёзно ограничен в своих финансовых возможностях, не мог себе позволить роскошь выделять средства на всякие там женские прихоти. Поэтому занималась она бесплатно -- по причине того, что Старший Тренер, человек уже пожилой и многократно разведённый, был ну просто до одурения и безнадёжно влюблён в эту свою прекрасную ученицу.
   Раз в неделю она встречалась с уже упоминавшимся прежде Духовным Наставником. Человек этот имел имя -- Платон Петрович, имел какую-то биографию, имел характер и привычки, но в образовавшуюся схему такие подробности никак не вписывались. В самом деле, ведь есть же на свете парикмахеры, врачи, массажисты, дворники, официанты, адвокаты. И у них у всех есть свои функции. И их настоящие имена или биографии мало кого интересуют. Они просто кнопочки на каком-то пульте: нажимаешь, и что-то из этого получается. Так вот, существовала кнопочка под названием Духовный Наставник.
   Кроме того, у Зинаиды был ещё и очень острожный контакт с какою-то особою группой мусульман. Это были вполне добропорядочные люди. Не террористы и не фундаменталисты. Они утверждали, что за Исламом -- будущее всего человечества, а Зинаида и не спорила. Просто брала у них и пыталась читать Коран, но ничего не понимала, а от навязываемых ей устных объяснений отказывалась, рассуждая так: я или сама всё пойму или не пойму совсем. Именно от этих людей она и позаимствовала мысль о невероятной силе всего того, что НАПИСАНО. Ежели нечто написано не просто так, а специально для обращения к Богу, то тогда и эффект будет ещё большим. Слишком далеко она в этом контакте не зашла, а позже -- так и вовсе выскользнула из сферы влияния этих людей, но мысль о написании некоего прошения или послания в Высочайшие Божественные инстанции с тех пор всё время жила в ней и созревала.
   Время от времени она встречалась по объявлениям с различными мужчинами, которые искали себе спутницу жизни, но каждый раз была разочарована после первой же беседы, редко когда после второй. Регулярный, но очень осторожный поиск вёлся и в других формах -- через знакомых и через походы в гости. Лёня Лёней, а мало ли что? Может быть, и ещё какой-нибудь стоящий вариант подвернётся...
   Несколько раз в неделю она виделась с влюблённым в неё пылким студентом Васей. С ним у неё, так же как и с конным тренером, не было ничего серьёзного -- она считала аморальным иметь сразу двух или нескольких мужчин. Ей просто было хорошо с этим влюблённым в неё наивным мальчиком, и она отдыхала с ним душою, получая от него то, чего недобирала от Проповедника, от Тренера и от Лёнчика.
   Поскольку голубой дог к этому времени перешёл в собственность бывшего мужа, то дома, для того чтобы иметь круглосуточно функционирующего верного друга, она завела премиленькую собачку -- это был карликовый пудель по имени Дымок. Дымок исправно отрабатывал то, чего нельзя было получить от Васи. Например, его можно было класть на колени или прижимать к животу или к очень выпуклой груди и гладить сколько угодно; глупого же и пылкого студента, при всём его сходстве с комнатною собачкой, прижимать к этим местам было совершенно невозможно. С другой стороны: студент Вася был неприхотлив и практичнее в применении, чем миленький пёсик; Вася не мялся и не пачкался; его не надо было вычёсывать, купать и выгуливать; при желании его можно было расстелить на полу и вытирать об него ноги; собачонок же требовал определённого ухода, каковой требовал определённого режима -- в частности -- регулярных прогулок по свежему воздуху.
   Далее. Лёня-банкир был человек очень занятой, но посещения театров, ресторанов или вылазки на природу он хоть и изредка, но всё-таки устраивал. А это тоже способствовало поддержанию некоего духовного равновесия. В этом случае с собою в машину брали мальчика Олега и собачонка Дымка. Мальчик Олег на природе не слишком сильно обременял взрослых своим существованием, а Дымок -- так даже и пользу приносил: всех смешил. По малой нужде он ходил, задрав вверх обе нижние лапы, а заодно и всё туловище, и бегая при этом на лапах передних; это было просто уморительное зрелище, и посторонние люди отказывались верить, что такое удивительное свойство у собачонка обнаружилось само по себе и безо всяких дрессировок.
   А пианино никогда и не покидало её. Стало грустно -- поиграла и успокоилась душою.
  
  
   Глава 74. ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ ШТРИХИ К ПОРТРЕТУ БАНКИРА

1

   Лёня-банкир жил в одной квартире с маменькою, которой слушался так же, как и когда-то в детстве. Маменька постоянно следила за питанием сына, за тем, правильно ли он одевается и не продувает ли его; она прекрасно понимала, что мальчик уже взрослый и, хотя жениться ему ещё рановато, но ему полезны регулярные физические упражнения с женским телом.
   Каждый раз, когда наша парочка взаимных удовлетворяльщиков посещала почтенную маменьку, а затем собиралась уезжать в Зинину квартиру для выполнения известной механической операции, любящая мамаша напутствовала сына словами:
   -- Лёнечка, береги себя! Не переутомляйся там!
   А однажды Зина перед самым отъездом случайно услышала, как в соседней комнате зазвонил телефон и трубку подняла всё та же Лёнчикова мамаша.
   -- Это очень срочно или не очень? -- спросила она тихим, заговорщическим, но строгим голосом.
   Видимо, на том конце провода ей дали возможность самой судить о степени срочности и важности поступившего сообщения. Мамаша послушала и заколебалась, потому что звонивший был кем-то очень близким и полезным. И сказала с сомнением в голосе:
   -- Я даже и не знаю... Дело в том, что Леонид Антонович сейчас с ЖЕНЩИНОЙ... Они уже скоро должны выехать... Ну вы же знаете: он по субботам -- всегда... Врачи ему прописали строгое соблюдение ритма...

2

   У Лёни-банкира было одно обыкновение: он ничего и никогда не спрашивал у Зины про её прошлое, про её думы и чувства, про её жизненные планы. И про всё своё -- тоже ничего и никогда не сообщал. Если Зина лезла к нему с расспросами, он уклонялся и ускальзывал ото всех неприятных тем. Если её вопросы становились настойчивее -- отмалчивался. Если Зина решительно требовала ответа на что-то жизненно важное, отмалчивался и тогда.
   -- До каких пор наши отношения будут продолжаться в таком духе? -- спросила она однажды банкира.
   -- А что, разве у нас что-то плохо?
   -- А что -- разве у нас что-то хорошо? -- в тон ему ответила Зина.
   Лёня, прекрасно понимая, куда уходит разговор, отмолчался и ни на какие вопросы, за кого он принимает Зину -- за проститутку или за нечто более ценное и уважаемое, так и не отреагировал. Специальные и дорогостоящие курсы по обучению манипулированию людьми, специальные консультации с психологами и сексопатологами -- он когда-то посещал не зря. Это и впрямь был очень умный человек! Под конец этой беседы он выбрал нужный момент и нужным голосом, при нужных жестах, кивках и взгляде сказал:
   -- Ну, ты же понимаешь, что наши с тобой отношения -- это не просто так?.. У нас же ведь с тобой не так, чтобы здравствуй и до свидания. У нас -- глубже. -- И -- многозначительная пауза, которая в точности легла на душевное состояние Зины в эти секунды и поэтому не была нарушена её возражениями.
   Зина устала от бесполезных споров, и ей хотелось помолчать. Вот она и промолчала в ответ.
  
  
   Глава 75. СОМНЕНИЯ, ИЛИ INTER SACRUM ET SAXUM

1

   Своему Духовному Наставнику она рассказала и про этот тяжёлый разговор с Лёнчиком. А однажды она поделилась с ним ещё и такими соображениями:
   -- Я всё прекрасно понимаю и называю вещи своими именами. Он пользуется мною -- это однозначно. А я знаю себе цену! Не зря же огромных размеров фотография с моим изображением помещена на Большой Садовой в витрине одного из самых крупных фотомагазинов! Изображение женщины с некрасивым телом и лицом не стали бы демонстрировать в купальнике как образец возможностей знаменитой американской фотоплёнки! Да, я красива! Вся с ног до головы! И -- несмотря на возраст! И я это знаю точно! А он пользуется мною! А если ты чем-то пользуешься, -- плати! А я стою -- дорого!
   Проповедник из секты в этом месте монолога усмехнулся, а Зина, уловив эту усмешку, решительно продолжала:
   -- Пусть это будут не деньги, я же не какая-нибудь там проститутка, но пусть хотя бы поможет мне материально! Ведь мне же очень тяжело содержать его! Его -- банкира!
   Проповедник невозмутимо слушал.
   -- Он, правда, уверяет меня, что его дела в банке идут не блестяще, что-то там у него, якобы, не удаётся, что-то он там где-то задолжал, но ведь все его финансовые беды несопоставимы с моими трудностями! Я же вижу, сколько денег он носит при себе! Да я и за год столько не заработаю, сколько у него лежит в бумажнике! Какой же он мелочный, какой скользкий, какой расчётливый!.. Ненавижу!
   Духовный Наставник сдержал в себе что-то, терпеливо процитировал Библию и сделал нужное назидание своей заблудшей овечке. А та вдруг безо всякой связи со своими предыдущими мыслями или даже в полном противоречии с ними выдала такое:
   -- И ещё, Платон Петрович: я очень боюсь из-за своей дочери...
   -- Чего ты боишься? -- не понял Проповедник.
   -- Я боюсь, что она прибежит ко мне когда-нибудь домой, как раз когда у меня будет ОН!..
   -- Ну и что из этого?
   -- Как вы не понимаете? Да ведь ОН -- увидит её!
   -- И что в этом плохого?
   -- Плохого? Так-то он думает, что у меня есть только один ребёнок, а после этого узнает, что у меня -- ДВОЕ ДЕТЕЙ!
   -- И он тебя не возьмёт замуж с двумя детьми?
   -- Конечно!
   И тут обычно такой вежливый и сдержанный Проповедник взорвался:
   -- Да что ж ты за дура такая?! Неужели ты не понимаешь, что твоя родная дочь -- это твоё бесценное сокровище, дарованное тебе господом нашим, что даже кончик ногтя на мизинце ноги твоей дочери стоит дороже этого твоего!.. -- тут Проповедник употребил длинное и сложное матерное слово, образованное от глагола "долбить".
   Зина даже просветлела лицом после этого. Матюкающийся Проповедник вселил в неё веру и силу.
   -- Но что же мне сказать, если она всё-таки появится у меня в доме как раз при нём? Как себя вести?
   Проповедник, покрасневший было от злости, успокаивался.
   -- Представишь, познакомишь, -- спокойно и просто, но всё ещё тяжело дыша, сказал он. -- Скажешь так: это моя дочь. Она живёт отдельно от меня, но изредка приходит ко мне в гости, чем и доставляет мне огромную радость!
   -- Ах, Платон Петрович! Ведь это так и есть: радость! Радость! -- закричала Зина и заплакала. -- Я ей всё уже давно простила, и я её очень-очень люблю!
   -- А если твой хахаль спросит: почему ты, мол, раньше мне об этом не докладывала, так ты ему ответь: А ПОТОМУ, ЧТО ТЫ МЕНЯ НЕ СПРАШИВАЛ!
   -- А это так и есть: он меня никогда и ни о чём не спрашивает! Он не хочет знать, кто я, что я, что со мною было! Ему так удобней жить -- ничего не зная обо мне!
   -- Дура ты, дура, -- сказал в тот раз Проповедник.
   -- Ох!.. И не говорите, Платон Петрович! Дура! Дура! -- ответила ему Зина, тщательно отирая перед вынутым из сумочки зеркальцем выступившие слёзы, а заодно и приводя в порядок причёску.

2

   Студенту Васе, который часами просиживал у неё в приёмной рядом с её секретарским столом, она спокойно ответила так на его упрёк, что, мол, она крутит-вертит с банкиром из-за того только, что тот богат:
   -- Богат? Ну да -- богат. А зачем мне нищий? И ничем не замутнённый взгляд двух ярко-голубых озёр.
   Взгляд прямо в наивную душу влюблённого мальчика.
   -- И вообще: он хороший. Я тебя как-нибудь познакомлю с ним. Уверена: он тебе понравится!
   Студент при этих её словах и при этом озёрном взгляде подавленно промолчал и чуть не расплакался.
   В другой раз она сказала ему:
   -- Ах, миленький мой! Поверь: я тебя отшиваю совсем не потому, что ты такой плохой. Просто ты ещё такой молоденький и такой ещё глупыш! Ну чего ты дуешься, чего ты сердишься на меня? Ну не сердись!.. Ну, пожалуйста, миленький, не сердись, дружочек!.. На вот, скушай-ка лучше шоколадку -- это мне сегодня поднёс один шикарный грузинчик.
   -- Какой ещё грузинчик? -- с ужасом спросил Вася.
   -- Да увивается тут один вокруг меня... Говорит мне недавно: "Зина, мужчину какой национальности вы предпочитаете в это время суток?"
   Студенту Васе при этих словах стало дурно.
   -- Это сейчас шутка такая... Не волнуйся! Это -- шутка такая! А шоколадка -- швейцарская. Кушай всю, не стесняйся, мне много шоколаду есть вредно!.. И не хнычь, ради бога. Ты же видишь: здесь посетители бывают, а меня мой шеф -- Спартак Александрыч -- и так каждый раз ругает за тебя...
   С этими словами она с притворным испугом оглянулась на якобы грозную дверь и, достав из своей сумочки платочек, быстренько и по-матерински деловито обтёрла студенту Васе покрасневшие было глаза.
   -- Василий! Ну перестань!.. Ты просто ничего ещё не понимаешь, Василий. Ну представь: куда я могу пойти с тобою? Что о нас подумают? Как я тебя представлю своей сестре, своим знакомым?.. А Леонид Антоныч -- мужчина представительный, с положением. Куда пойти, где показаться -- и всегда мужчина есть. И все люди видят, что он у меня один и тот же, постоянный, как у всех нормальных женщин. Я же не какая-нибудь там шаболда, которая вечно меняет мужиков. Я женщина верующая, и у меня есть свои устои... А с таким мужчиной, как мой Лёня, мне не стыдно.
   Вася, которому приходилось несколько раз с ужасом наблюдать, как шикарная машина с банкиром и его личным шофёром подкатывала к тому месту, где работает Зина, и жадно заглатывала её и затем уносила куда-то в волшебную даль предстоящей ночи, куда его никогда не пустят, Вася пролепетал дрожащими губами:
   -- Да как же не стыдно! Неужели ты и в самом деле испытываешь чувство любви к этому... своему?..
   -- Ну... любовь, не любовь, а нечто важное, нечто основополагающее всё-таки связывает нас... Ну, ты просто не знаешь, как у нас там с ним всё хорошо получается -- я же не могу тебе рассказывать про всякие мои интимные подробности, про множественный оргазм и так далее. Скажу только, что в сексуальном плане он меня удовлетворяет вполне. И я его вполне удовлетворяю. А уж где-где, а в постели, миленький мой, я великолепно умею делать всё то, что положено делать современной женщине, не страдающей мещанскими комплексами, уж ты мне поверь!
   Студент с восторгом смотрел на эту прекрасную женщину и -- верил!
   Она теперь иногда надевала очки в дорогой красивой оправе, которую ей купил отнюдь не скупердяй Лёнчик, а "грозный" шеф, у которого она работала и который, хотя и страдал в неизлечимой форме импотенцией, но считал, что такая шикарная секретарша при таких шикарных очках ещё больше будет украшать его шикарную приёмную. Очки были совсем слабые и только для чтения, и они ей очень шли. Вот как сейчас, например, когда она их забыла снять, оторвавшись от компьютера на своём столе. Они придавали её лицу оттенок какой-то женской зрелости или зрелой женственности, оттенок интеллектуальной эротичности или эротической интеллектуальности, что ли... И произносила она свои слова как-то задумчиво и грустно с лёгким и прелестным ростовским акцентом -- Вася был родом из Архангельска, и поэтому южное произношение казалось ему каким-то экзотическим. И одновременно что-то авторитетное присутствовало в её голосе -- так строгая, властная, но любимая всеми учительница, объясняет в классе несмышлёным, но притихшим в благоговейном изумлении балбесам какие-то сложные схемы и формулы на доске.
   У неё был рот со строго накрашенными губами и красивыми ровными зубами; голос у неё был глубокий и женственный, а осанка -- как будто некая ось пронизывала её спину и длинную шею... Когда Вася тайком проникал на ипподром и любовался издали прекрасною наездницей, которую то и дело трогает руками какой-то старый хрыч-тренер, он всегда восхищался её осанкой, но даже и теперь, когда она сидела не в седле а на стуле, даже и теперь её позвоночник был строго перпендикулярен земной поверхности, и голова поворачивалась влево-вправо на этой оси величественно, надменно и, пожалуй, царственно... Бедный студент чуть не рыдал, а Зина, не замечая этого, задумчиво продолжала:
   -- И потом -- у нас ведь с Леонид-Антонычем наметилась ещё и какая-то духовная близость, а не только сексуальная... У нас ведь с ним не просто так: здравствуй и до свидания...
   У Васи при этих словах что-то забулькало в горле.
   -- Ой, Вася, миленький, опять ты за старое! Ради всего святого -- не хлюпай здесь носом! Не люблю я этого! Вечно ты всё усложняешь и делаешь трагедию из малейшего пустяка. Ну, если женщине НУЖНО? Нужно -- это всё равно как покушать или как попить воды... Как сказал бы Владимир Набоков: для мужчины -- пустяк, а для женщины -- такое облегчение! Куда от этого денешься, миленький?

3

   При подругах она совсем не выпячивала тот орден, который ей вручила судьба, и упоминала о своём суперсексуальном банкире лишь изредка, ненавязчиво, мимолётно, маленькими вкраплениями в общую беседу.
   Но -- настойчиво. Пусть все знают, что орден у неё есть! Упомянув в нужной пропорции о Лёнчике (когда совсем чуть-чуть, а когда и побольше), она тут же искусно переводила разговор на другие темы.
   Своему Духовному Наставнику она рассказывала про своего милого уже всё без утайки: жмот, хитрец, всё время ко всему тщательно прислушивается и принюхивается, словно бы ищет во всём какой-то подвох, имеет личного шофёра, но свою машину так любит, что моет её только сам; беседовать с ним очень тяжело -- говорит специально тихим голосом, чтобы заставить благоговейно прислушаться к себе; чувствуется, что он постоянно чего-то недоговаривает; вместо того чтобы повернуть лишний раз голову, предпочитает держать её неподвижно и лишь скосить глаза -- влево или вправо; он постоянно себе на уме, а это очень сильно давит на сознание и вообще -- гнетёт... А когда он хочет мне что-то внушить, то сажает меня перед собою на табуретку, а сам при этом сидит развалясь в кресле. А то и свет ещё наведёт мне в лицо! И что-то тихо доказывает мне при этом, глядя мне в глаза с каким-то особым выражением! Я сижу в неудобной позе и чувствую: ведь он же меня обрабатывает по какой-то методе!
   -- А ты возьми да и встань с табуретки, -- посоветовал Проповедник. -- Или попроси его поменяться с тобой местами.
   -- А я это иногда и делаю. Я не такая уж и дура, как вы, может быть, думаете! Но ведь слишком часто делать такое -- рискованно.
   -- Почему? -- удивился Духовный Наставник.
   -- Потому что это будет выглядеть невежливо с моей стороны! А я ведь всё-таки дорожу дружбой с этим человеком.
   -- Дружбой?
   -- Ну может быть, это и не дружба в полном смысле этого слова -- я всё понимаю, вы не думайте, что я совсем уж дура! Но ведь у нас с ним всё-таки какие-то глубокие отношения, а не просто так!.. Ах, Платон Петрович, я просто ненавижу его!
   Однажды она рассказала своему Духовному Наставнику такой эпизод:
   -- Выхожу я вчера из машины, а там -- базарчик такой маленький, ну вы и сами знаете -- там на углу базарчик такой есть... Ну и я тут же набрала себе немного картошечки, капусточки, немного морковочки, зелени всякой. А у самой деньги -- ну совсем последние. И жить -- не на что! А у меня же -- ребёнок голодный дома сидит! Набрала -- а этот мой хмырь сидит в машине и делает вид, что ничего не видит... И... и... -- голос у Зины вдруг дрогнул от волнения. -- И -- так и не заплатил!..
  
  
   Глава 76. БИБЛИЯ И РЕСТОРАН

1

   Однажды Духовный Наставник решил сделать Зине подарок, имея в виду, что у неё дома есть только потрёпанная книжечка с Новым Заветом, а полного текста Библии нет. А дело было в самом начале марта 1997-го года. Платон Петрович всегда считал, что праздник под названием "Восьмое марта, Международный Женский День" -- глубоко аморален по своей сути, но что-нибудь приятное для своей подопечной сделать очень хотел. Поэтому свой подарок он решил поднести пятого марта -- дескать и к оскорбительному для прекрасной половины человечества празднику эта дата не имеет никакого отношения, но и необидно для женщины, которая имеет слабость чтить этот варварский праздник и может обидеться, что её в этот день не поздравили. Пятое, восьмое -- такая ли это большая разница?
   Пятое марта как раз пришлось на среду -- день, когда Зина, сообразно своему расписанию, отправлялась рано утром заниматься конным спортом.

2

   Когда она вернулась домой, то с изумлением обнаружила у себя на столе толстую новенькую книгу с дарственною надписью, из которой можно было понять, кто сделал подарок, но нельзя было понять, каким образом этот подарок проник в запертую квартиру.
   Казалось, это было какое-то волшебство! Но потом всё разъяснилось: оказывается, к заговору был причастен её сын, который, получив нужные инструкции, сбегал на большой перемене из школы домой, положил книгу туда, куда было велено, после чего, заперев квартиру, убежал назад в школу.
   Радости Зины не было конца. Она уже давно мечтала о Библии, но всё денег не хватало -- очень уж невыносимо дорого стоит эта книга. Пока она перелистывала и читала прекрасно изданное грандиозное произведение человеческой мысли, раздался звонок в дверь. И к ней, в её новую квартиру, заявился Коля -- бывший её одноклассник, бог знает откуда узнавший её новый адрес. Коля был ныне удачливым бизнесменом и время от времени делал Зине предложения насчёт пересыпа. То есть: насчёт того, чтобы переспать с ним. Или переселиться в новенький коттедж (построенный им втайне от законной супруги) и там жить с ним на известных условиях. От пересыпа и от коттеджа с условиями Зина отказывалась, но и отшивала Колю от себя как бы не насовсем, а словно бы какую-то надежду при этом оставляя, а тот на неё при этом нисколько не обижался, надежд не терял, и таким образом знакомство это тянулось и не прерывалось вот уже много лет.
   Он и в этот раз предложил ей немедленно заняться любовью. Прямо здесь и сейчас. Зина спокойно отказалась. И тогда Коля предложил немедленно выйти из дому и отправиться в ресторан. Просто так -- в ресторан и ничего больше.
   Зина отложила Библию в сторону, приоделась и вышла. Погода была слякотная и противная -- мокрый снег пополам с грязью. А в ресторане на Красноармейской, куда они быстро домчались на Колиной машине, было так тепло и весело!..

3

   Лёня-банкир никогда бы в жизни не смог заказать того, что заказал теперь Коля -- удавился бы от жадности. Коля же швырял деньги налево и направо и, кроме выпивонов и закусонов, заказывал ещё и музыку и песнопения по своему вкусу, и разухабистые голоса ему в угоду визжали:
  
   Всё для народа,
   в любое время года --
   и самогон, и конопля!
   Оп-ля!
  
   Или:
  
   Есть и водка, и икра,
   загуляем до утра,
   ведь любовь -- это игра!
  
   Коля угощал многочисленных друзей, которые то и дело подсаживались к ним и с наглым любопытством глазели на красавицу-блондинку; Коля равнодушно окунул рукав своего дорогого американского костюма в сметану; Коля посылал куда-то в другой конец зала коньяк или шампанское с идиотским напутствием официанту: "Скажешь там, что это, мол, от нашего столика -- к ихнему столику!" А блондинка Зина подвыпила и под похабную музыку танцевала чуть ли не до упаду...
  
   А в ресторане, а в ресторане!
   Там есть и водка, и есть цыгане!
  
   Где-то между танцульками Коля сказал:
   -- Ты сама видишь -- ты в центре всеобщего внимания. Все мужики завидуют мне, что у меня такая баба. А тебе -- все женщины вокруг завидуют! Они все хотели бы оказаться на твоём месте! Они все с удовольствием бы переспали со мной!.. Они ведь видят, кто я такой! А я -- настоящий человек! Я -- бизнесмен! Я -- хозяин в этой жизни! Ну, почему ты не хочешь переспать со мной?
   Зина лишь рассмеялась в ответ. И Коля на этот раз окончательно понял: он так от неё ничего и не добьётся.

4

   А Зина, вернувшись домой и увидев на столе сегодняшний подарок своего друга, загрустила и даже всплакнула немножко. Наивный старик-проповедник, когда проделывал всю эту операцию с Библией, должно быть, думал, что проявляет верх изобретательности и остроумия; он, наверно, не знает, что на свете есть рестораны, эстрадная музыка, современные танцы, шикарный индивидуальный транспорт, коттеджи, отделанные гранитом и мрамором, в которых поселяют дорогих женщин... Святой человек: живёт очень скромно, ходит себе пешком и вечно он погружён в свои мысли и думает только о чём-то возвышенном, а не о земном.
   Потом она искупалась, почитала на сон грядущий драгоценную книгу, помолилась перед сном (у неё дома имелась осуждаемая и даже запрещаемая в секте православная икона) и легла спать в свою одинокую, безмужчинную кровать.
   Божья Матерь с Младенцем грустно взирали на неё с высоты иконы, стоящей на полке между хрустальными вазами и флаконами с парфюмерией. Запрещённую икону Зинаида хранила у себя на тот маловероятный случай, если после смерти вдруг окажется, что Секта была не права, и при жизни надо было придерживаться канонов Православной Церкви -- тогда не так страшно будет держать ответ за своё отступничество.
  
  
  
   Глава 77. ЧЕЛОВЕК В СЕРОМ КОСТЮМЕ

1

   Камни в почках, больные мочевые пузыри и прочие подобные же неприятности очень допекали Лёнчика. Много денег он уже извёл на своё лечение, и вот уже много лет, как он регулярно консультировался с выдающимися светилами по этой части, но инструкций относительно того, что всё это может отразиться на его женщинах и отравить отношения с ними, он никогда ещё не получал.
   И вот на Зинаиде весь этот банкирский урологический букет вдруг отразился самым пагубным образом, и у неё начались женские болезни, повергшие её в ужас. Болезни потребовали лечения, а значит, и денег. У банкира взыграла совесть, и он раскошелился. Немного подлечившись, Зина категорически заявила:
   -- Всё, мой миленький! Лёгкая и весёлая жизнь для тебя кончилась! Мы теперь с тобой будем общаться только через резину!
   Лёня-банкир очень огорчился такому крутому повороту в своей судьбе, но отнёсся с пониманием к требованию Зины. Отныне Зина больше уже не принимала противозачаточных таблеток, а заставляла любовника пользоваться резинками, каковое требование тот беспрекословно и выполнял.
   Да и сама Зина тоже была не в восторге от этой перемены -- острота её ощущений резко снижалась, и с множественными оргазмами пришлось распроститься. Своим подругам она жаловалась:
   -- Ой, девочки! Мы же теперь с Лёнечкой применяем резину -- нам теперь без этого нельзя. Какая гадость -- вы даже и не представляете! Что за жизнь такая -- скоро дойдёт до того, что всего мужчину придётся закутывать в одну сплошную резинку!

2

   После резиновой революции Зина осмелела и пошла ещё дальше.
   -- И вообще -- кто ты мне такой? -- заявила она однажды. -- Из-за тебя я страдаю теперь женскими болезнями, которых раньше никогда не знала! Хорошо ещё -- не венерическими! Ты приходишь сюда и уходишь строго по расписанию, а мною пользуешься как проституткой!..
   -- Но, моя дорогая!.. Ведь ты же понимаешь: у нас с тобой -- не просто так!..
   -- Слышала я уже эту песню! Давай-ка решайся: или у нас дальше всё должно стать серьёзно, или -- прощай, моя прелесть! Ищи себе других дур и проституток!
   Лёнчик всё это время сидел в кресле. Он только что приехал с работы и ещё не переоделся; на нём был один из его любимых серых костюмов -- он очень любил этот цвет. Не поворачивая головы, торчащей прямо из белоснежного воротника, он лишь скосил глаза в сторону Зины. Поинтересовался:
   -- Серьёзно -- это как?
   -- Серьёзно -- это когда порядочный мужчина сам делает женщине предложение о браке. Или отходит в сторону!
   Повернул голову.
   Чуть приподнял изумлённую бровь.
   Очень многозначительно, раздельно и почти шёпотом, спросил:
   -- Я что же, по-твоему, -- непорядочный?
   -- Ты самый обыкновенный альфонс и негодяй! -- хладнокровно сказала Зина, спокойно глядя в чёрные, маслянистые и хитроватые глазки Лёнчика своими чистыми и голубыми глазами.
   Банкир, который никогда прежде почти ничего не слышал, от своей любовницы, кроме подхалимажа и сюсюканья, был неприятно поражён, но сдержался.
   -- Ты что же думал -- так у нас будет вечно продолжаться? И год, и два, и три?..
   Вкрадчивый голосок:
   -- А почему бы и нет?
   -- Нет уж, миленький! Мои годы идут, я старею, а когда совсем стану старухой, а ты меня бросишь, кому я тогда буду нужна? Так я уж лучше поищу себе, пока ещё не поздно, кого-нибудь получше! Слава богу, предложения я пока ещё получаю!
   Человек в сером костюме молчал.
   -- Сколько тебе дать времени на размышления?
   Человек в сером молчал.
   Зина знала: если он молчит на прямо поставленный вопрос, то никакая сила не заставит его ответить. Закричала:
   -- Ты не перехитришь меня! Или ты сейчас же ответишь мне на мой вопрос, или встанешь и уберёшься навсегда!
   -- Ну -- хорошо, хорошо! Не горячись!.. Я отвечу тебе на твой вопрос ровно через месяц, -- умиротворяюще промурлыкал Лёнчик. -- Мне просто нужно подумать. Хорошо?
   -- Хорошо, -- согласилась Зина, прекрасно сознавая, что Лёнчик будет целый месяц подыскивать себе новую женщину, а, найдя, беспощадно бросит её, если она не согласится оставить всё как есть.
   Описанная выше сцена произошла в середине апреля 1997-го года, и к середине мая вроде бы ожидалась некая ясность: да или нет.

3

   Банкир срочно стал консультироваться с мамой, с сексопатологом, психоаналитиком, урологом и терапевтом. Мнение было у всех в общем-то единым: в наше страшное время, когда свирепствует СПИД, менять сексуальную партнёршу очень опасно. Лучше бы не менять. В Ростове-на-Дону носителей СПИДа чуть ли не вдвое больше, чем в Москве. А ведь население Москвы раз в семь-восемь превышает население Ростова!.. С другой же стороны, жена -- полезна для здоровья.
   В ходе размышлений и консультаций Лёня самым неожиданным образом всё больше и больше склонялся к мысли о возможности женитьбы. Хотя и вариант с уходом -- тоже отрабатывал, о чём и оповестил Зину в осторожной и ласковой форме: у меня, мол, есть в запасе кое-какие женщины, которые бы с радостью заняли твоё место на условиях, которые буду диктовать я.
   -- Есть -- ну и катись к ним, моя прелесть! Если к назначенному сроку я не получу твёрдого ответа, ноги твоей больше здесь не будет!
   При всём при этом бурные сексуальные упражнения между банкиром и Зиной продолжались своим чередом. Одно другому не мешало.
   Итак, Лёне-банкиру нравилась именно эта женщина; он колебался, сомневался, отрабатывал другие версии, но медленно склонялся в сторону женитьбы.

4

   Месяц на размышления ещё не истёк, когда случилось нечто совершенно невероятное и страшное: дело было вечером в центре города, на углу Большой Садовой и Будённовского проспекта, в месте, ярко залитом рекламными огнями: к шикарной машине, в которой сидели Леонид Антоныч и Зина, только что подъехавшие к тротуару, подбежала вдруг, оторвавшись от большой и шумной компании некая девочка -- взрослая уже, высокая и очень красивая, с длинными и светлыми волосами -- и, заглядывая в окошко этой самой машины, сказала нечто немыслимое, прозвучавшее как гром среди ясного неба:
   -- Мама, здравствуй!
   МАМА -- не больше, не меньше.
   Всё-таки женщина -- это нечто таинственное. Особенно -- русская и ростовская. Вместо того, чтобы самым естественным образом смертельно побледнеть, измождённо откинув назад голову, наша героиня приветливо, радостно и с материнскою любовью ответила:
   -- Здравствуй, Ксюша! Повернувшись к банкиру, она сказала без малейшей дрожи в голосе, в точности так, как её научил когда-то Духовный Наставник: -- Познакомься: это моя дочь. Её зовут Ксения. Повернувшись к дочери, Зина сказала: -- А это Леонид Антонович. Познакомься.
   Девушка смерила его насмешливым взглядом всего -- от и до. И всё сразу увидела и поняла. Женщины, они ведь народ умный. И злой.
   -- Крутой у тебя дяденька! Ничего не скажешь! -- Ксения рассмеялась и побежала назад в свою компанию.
   -- Правда же у меня красивая дочка? -- спросила Зина, задумчиво глядя вслед удаляющейся девочке.
   В наружном мире сверкала реклама и играла музыка... Стайка молодых людей, посмеявшись, двинулась дальше... Молодой нищий с оторванными на Чеченской Войне обеими руками молча смотрел, как подошедшие к нему русские рабовладельцы выгребали до последней монетки все его деньги... С истошным воем сирен промчались мимо милицейские машины...
   Банкир сидел за рулём (в этот раз он был без личного шофёра) и, огороженный от внешнего мира железом и стёклами собственного шикарного автомобиля, мрачно, подавленно и опустошённо молчал.
   А тот мощнейший заряд, который однажды вложил в душу нашей героини Проповедник из секты, продолжал работать. Зина сидела рядом со своим ограниченным в средствах и времени банкиром и самым бесстыдным образом не чувствовала никакого раскаяния по поводу того, что когда-то родила эту девочку.

5

   Шок, который получил банкир от известия, что у его любовницы, кроме сына, есть ещё, оказывается, и дочь, превзошёл, однако, все Зинины ожидания.
   -- Почему ты мне не сказала сразу, что у тебя есть ещё и дочь? -- сурово, как на суде, спросил он Зину спустя некоторое время уже в постели.
   -- А потому что ты меня не спрашивал, -- спокойно отпарировала Зина. -- Тебя очень устраивало ничего не знать обо мне! Если бы ты спросил меня с самого начала, кто я, что я, то я бы тебе всё и сказала без утайки. Ты сам себя перехитрил, мой миленький! Но запомни: от своей дочери я не откажусь ни ради чего! Она вот уже около пяти лет живёт не со мной, но это ничего не меняет! Она -- моя дочь! И я её очень люблю! И для меня кончик ногтя с мизинца её ноги дороже, чем ты -- весь вместе взятый!
   Банкир ничего не ответил. В ту ночь он вдруг стал импотентом и не сумел удовлетворить свою партнёршу -- у него совсем ничего не получилось. Он тяжело вздыхал, охал, переворачивался с боку на бок и заснул лишь под утро.

6

   Целую неделю банкир пребывал в ознобе. Все постельные дела прекратились, сексуальный виртуоз потерял вдруг разом всю свою высочайшую квалификацию и стал жалкою развалиной.
   А тем временем часовой механизм в мине замедленного действия, подсунутой Высшими Силами, уже отстукивал последние часы и минуты...
   И вот -- взрыв.
   Зина почувствовала вдруг что-то неладное в своём организме, обратилась к врачам и получила от них совершенно невероятный ответ: вы беременны!
   Этот новый удар до основания потряс Лёнчика. Значит, всё-таки нужно жениться? Ведь порядочные люди в таких случаях женятся! В конце концов -- что плохого в том, что у меня появится наследник?.. Да и постоянная, одна и та же, партнёрша -- ведь это как раз и есть тот самый безопасный секс, о котором сейчас так много шумят в печати и по телевиденью, и это полезно для здоровья и, вне всякого сомнения, способствует... Но -- ДВОЕ чужих детей!.. Чужой мальчишка и чужая девчонка... Да, я понимаю -- девчонка живёт отдельно, и хорошо обеспечена у бабушки и отца, и ей уже семнадцать лет, и при такой красоте она очень скоро выгодно выскочит замуж, если не совсем дура, ну а мальчик -- совсем не буйный, примерный мальчик, и на него исправно приходят алименты, но -- как бы чего не вышло!.. Ах, как бы чего не вышло!..

7

   Рожать или не рожать от такого гада -- вот в чём был вопрос для Зинаиды.
   Она долго думала и решила: буду рожать, что бы там ни было!
   А если он меня бросит, то буду сама и воспитывать своего ребёнка, сделаю его человеком -- порядочным и честным, не таким слизняком, как его папаша, и тогда жизнь обретёт смысл, и в ней появится хоть какое-то утешение; маленький ребёнок -- это ведь совсем не то же самое, что комнатная собачка или Вася-студент... С другой стороны -- Духовный Наставник сказал, что аборт -- это великий грех, да и нельзя его делать -- после последнего аборта, который случился восемь лет назад и имел тяжелейшие последствия; врачи тогда предупреждали: ещё раз сделаешь такое -- и организм может не выдержать, помрёшь!
   Леонида же Антоновича цепочка размышлений и сомнений привела совсем к другому результату: пусть не рожает! Двое чужих детей -- это слишком большая ответственность, а тут ещё и третий -- основной -- это уж слишком!
   -- Ты должна сделать аборт, -- заявил он.
   -- Но я не хочу... И это грешно... И ведь мне же нельзя -- меня врачи предупреждали, что это может для меня плохо кончиться...
   -- Ты должна будешь обязательно, непременно -- сделать аборт! -- очень настойчиво и решительно повторил банкир.

8

   И Зина выполнила его приказ. Когда она едва живая вышла из роддома, Лёня уже поджидал её с машиной и с личным шофёром. Если бы она не знала, что её кто-то ждёт, то она бы и выйти не смогла -- так плохо ей было. Но Лёня ждал её -- взволнованный и весь из себя предупредительный.
   -- Я не пойму, кому из нас делали аборт -- тебе или мне, -- тихим голосом пошутила она, садясь в роскошную машину.
   Это был даже и не комплимент моральному облику банкира, а подхалимаж. По-собачьи преданное и заискивающее заглядывание в глаза хозяину. Ведь если бы она сейчас потеряла этого человека, то могла бы просто-напросто умереть без его помощи.
   После этого она тяжело заболела и впрямь чуть не умерла. Через месяц, когда Зина более-менее пришла в себя, она вопреки всем схемам, которые уже давно заполонили её роботизированную душу, почему-то уже безо всякого раболепия взяла да и спросила Лёнчика:
   -- Неужели ты и в самом деле думаешь, что я прощу тебе то, как ты обошёлся со мною?
   Лёнчик по своему обыкновению отмолчался, но про себя подумал примерно так: простишь, куда ж ты, дура, денешься!
   Зина, которая всё это время неотрывно смотрела ему в глаза, без труда прочла эти его мыслишки. И ей стало страшно.

9

   Ещё не оправившись как следует от болезни, она впала в состояние, близкое к паническому: куда деваться и как жить дальше? Ей отказано в чести быть женою, быть хранительницею семейного очага; ей нельзя заиметь ещё одного ребёнка, причём такого, чтоб у него был реальный отец, а не какой-нибудь призрак... А принять поганое предложение Лёнчика о дальнейшем сожительстве со встречами на сексуальной основе, а не на духовной, не любовной и не семейной -- она не хотела...
   К кому обратиться за советом и за помощью? Ясно к кому -- к Платону Петровичу! Но Проповедник -- её самый верный и бескорыстный друг, как на грех, именно сейчас порвал с сектой, разочаровавшись в ней по причине каких-то сложных и длительных духовных исканий. И обратил после этого свои взоры к православию. И уехал в страну Абхазию, где и поселился в монастыре в качестве размышляющего о смысле жизни монаха -- такие примерно о нём теперь ходили слухи.
   Ни письма, ни поезда, ни телефонные звонки, ни самолёты не проникали в Абхазию, которая не входила отныне в состав ни одного государства на Земном шаре и сама за самостоятельную страну никем не почиталась. Однако, просочиться в эту заблокированную со всех сторон территорию с неопределённым статусом было всё-таки возможно, но только незаконным способом -- так объяснили Зине умные люди. Можно было потихоньку перейти где-то границу или кого-то подкупить из пограничников, или раздобыть фальшивые документы, массовое производство которых теперь процветало повсеместно -- и в громадной России, и в малюсенькой Абхазии... Опыта в такого рода делах Зина не имела, и всё же попасть к честному и доброму человеку, который всё знает и никогда не откажет в помощи, ей очень хотелось. С другой стороны в голове у Зины ещё свежо было воспоминание о том, как она познакомилась со своим Лёнчиком -- ведь это было не где-нибудь, а опять же -- на черноморском побережье Кавказа. Правда, то был общедоступный Краснодарский край, а не Абхазия...
   Главная мысль крутилась где-то возле берега Чёрного моря... Это такое волшебное место, где бывают неженатые мужчины и где можно встретить кого-то советующего и помогающего...
   Хотя и детские воспоминания о деревенском житье-бытье в гостях у тётушки -- тоже бередили душу...
   И воспоминания о родной маме, живущей в Белореченске -- тоже не покидали сердца...
   Она снова впадала в состояние, близкое к тому, которое у неё было перед принятием смертельной дозы успокоительных таблеток. И снова, как и в тот раз, она забыла, что у неё есть обязательства перед своими двумя детьми -- сыном и дочерью.
   Попросив своего бывшего мужа присмотреть за их общим сыном и взяв на работе отпуск, она, никому не сказав ничего определённого, купила билет на автобус и уже через несколько часов была на востоке Ростовской области в Дубовском районе.
   Тётушки уже не было в живых. Знакомый дом, в котором та когда-то жила, стоял заколоченный и мёртвый. И весь посёлок, казалось, вымер после тех опустошительных бурь, что пронеслись над страною после краха коммунизма... Хотя двоюродные братья и сёстры были живы-здоровы... Но ведь это были чужие люди, почти незнакомые...
   Сознание у неё хотя и угасало, но какой-то прочный стержень удерживал её в этой жизни, не давал сломиться и заставлял принимать решения не совсем уж бессмысленные, а так даже и отдалённо напоминающие разумные.
   Хотелось жить. И выжить. А как -- она точно не знала. Но хотела бы узнать.
   Зина вернулась в Ростов. С автовокзала перешла через площадь на вокзал железнодорожный. Выстояла нужную очередь и поехала в сторону юга. На подходе к Белореченску она приняла неожиданное для себя решение: матери я не нужна и выходить на этой жизненной остановке -- нет смысла. Она договорилась с проводником, заплатив ему то, что тот потребовал, и поехала дальше. Через двенадцать часов после выезда из Ростова она уже была на берегу Чёрного моря в посёлке, входящем в состав огромного города Сочи, который, как известно, занимает площадь большую, нежели мегаполис по имени Москва.
   Итак, она была в краю, куда приезжают шикарные мужчины знакомиться с шикарными женщинами и где в монастырях живут мудрые и добрые Проповедники.
  
  
   Глава 78. У САМОГО-САМОГО МОРЯ...

1

   День был пасмурный, в горах чёрные тучи свирепствовали дождём с громом и молниями, но здесь, у моря, ни единой капли дождя не было.
   Зина весь день провела на берегу -- смотрела на волны, на горизонт, несколько раз окуналась в Чёрное море и всё пыталась что-то вспомнить насчёт того, зачем она здесь...
   Последнее яркое впечатление, которое было способно проникнуть в её сознание было связано со странным пионерским лагерем, расположившимся рядом с нею. Это было человек двадцать детей (все с крестиками и иконками на шеях), возглавляемых священником, человеком лет тридцати пяти, которого все мальчики называли Валерием Владимировичем, а девочки -- батюшкой. С ними была ещё и пожилая женщина какого-то деревенского типа -- Елена Николаевна -- так её все называли, которая была, у них, видимо, чем-то вроде няньки. Священник был крепким, пышущим здоровьем мужчиной, одетым во всё штатское и самое обычное (включая плавки), за исключением старомодной соломенной шляпы.
   Валерий Владимирович, казалось, ничем не выдавал своего священнического сана -- шутил и смеялся, плескался в воде вместе с детьми, то изображая морское чудовище с выпученными глазами, то организуя ныряльные соревнования по какой-то сложной и весёлой системе, и только специфическое произношение и непривычный для обычного уха лексикон выдавали в нём священника. Накупавшись вдоволь, он вышел на берег, взял видеокамеру и стал снимать купающихся детей.
   -- Валерий Владимирович! Снимите меня, как я красиво ныряю! -- закричал кто-то из мальчиков.
   Валерий Владимирович снял.
   -- Батюшка, и меня снимите! -- закричала красивая девочка по имени Маша.
   -- А гляньте, какая у меня медуза! Снимите меня с медузой!
   -- И меня!..
   -- И меня!..
   И священник в плавках всё снимал и снимал детей на свою видеокамеру -- тщательно, с безграничным терпением и любовью. Всех переснял! А потом он, повернувшись прямо к нашей героине и став спиною к морю и детям, навёл поверх Зины свою видеокамеру на горы и стал снимать и их. Зина отчётливо слышала, как он при этом наговаривал в микрофон:
   -- Воистину, диву даёшься, созерцая этот прекрасный и огромный Мир Божий -- Дар Божий: эти горы, сложенные как будто из кусков зелёного хрусталя, эти клочья чёрного тумана, застрявшие в ущельях, и это вечное небо над нами... -- и с этими словами священник поднял свою камеру ещё выше, снимая небо и облака...
   Зина посмотрела туда же... А потом он положил дорогостоящий аппарат на свою одежду и, чтобы не спёрли какие-нибудь проходящие и случайные люди, заботливо прикрыл его соломенною шляпою. Вошёл в воду и снова стал играться с детьми, которые были просто без ума от его неисчислимых шуток и выдумок.
   Обратиться к этому весёлому человеку, испортить ему и детям настроение Зина почему-то не решилась.
   Потом они все ушли, и пляж опустел. Стало темнеть. И закапал дождь... А у Зины стала подниматься температура... Вскоре Зина почти совсем потеряла память и рассудок, и поздно вечером была обнаружена под дождём на берегу моря незнакомым мужчиной, который, не получив от неё никаких вразумительных ответов, взял её под руку и привёл прямо из-под дождя -- к себе в свой спасительный дом, который находился в трёх минутах ходьбы от моря...
   Случилось это первого августа 1997-го года, в пятницу, вечером.

2

   Мужчина оказался нормальным порядочным человеком -- привёл к себе в дом и уложил спать. Пока первые два-три дня Зинаида болела, он и его жена ухаживали за незнакомкой из Ростова-на-Дону, а позже её пребывание в доме на берегу Чёрного моря превратилось в обычное снимание квартиры и в обычное курортное времяпрепровождение -- загорала, купалась и ничего больше...
   А потом Зинаида вернулась в Ростов с какими-то новыми мыслями в голове и новыми представлениями о жизни.
   Часть IV
   ЗАПАД И ВОСТОК, ВОСТОК И ЗАПАД
  
  
  
  
  
   Глава 79. ОТВЕТСТВЕННОСТЬ
   Вот тогда-то, вернувшись в Ростов, она и выразила мне своё пожелание: раз уж я сижу у пульта и что-то там пишу не по-нашему и что-то при всём при этом понимаю, то чтобы я всю её жизнь изобразил в письменном виде.
   И причём это должно быть не только то, что БЫЛО, но и то, что БУДЕТ.
   На момент, к которому я начал эти свои записки, а именно на 14 апреля 1998 года, этот заказ был выполнен лишь до вот этих самых строк. То есть, в будущее моей соседки по коммунальной квартире я пока ещё не заглядывал.
   Между тем, Зинаида не читала моей писанины (ей это было и не нужно), а лишь знала с моих слов, что я там всё написал как надо насчёт того, ЧТО БЫЛО, но вот только к будущему никак пока ещё не могу подступиться. Это огорчало её и даже обижало, ибо в её представлении я имел доступ в царство будущего, мог проникнуть туда, что-нибудь там сделать типа подготовительных мероприятий, а потом вернуться и сообщить: ну вот, я тебе там всё приготовил, иди вперёд и ничего не бойся!
   И я чувствовал свою вину перед нею. И очень переживал по этому поводу. Я чувствовал, что я обязан, что я просто приговорён к выполнению этого задания. Но только сказка о красивом будущем почему-то всё никак не получалась и не получалась...
   Глава 80. Я ПОЧТИ ПРОТЕСТУЮ
   С другой стороны: у меня всё чаще и чаще стало возникать ощущение, что я пребываю в какой-то странной ловушке, из которой нет достойного и разумного выхода. Иногда мне даже кажется, что она -- паук, а я -- в её паутине... И вроде бы я понимаю, что всё это эмоции и фантазии, но понимаю и другое: если я останусь в сфере влияния этой женщины, то пропаду от того, что стану таким, как она, заражусь теми же правилами жизни, по которым живёт она.
   А я не хочу. Я -- другой. У меня -- СВОИ правила жизни!
  
  
   Глава 81. ВЕСТИ ИЗ ПАРАЛЛЕЛЬНОГО МИРА

1

   На следующий день, а именно в среду 15-го апреля 1998-го года все обитатели нашей коммунальной квартиры благополучно проснулись и отправились куда-то -- каждый по своим делам: за Лёней-банкиром приехала шикарная машина и увезла его в деньгозагребальную командировку в пределах Ростовской области; Зинаидин сын Олег ушёл в школу; сама Зинаида -- на свою работу (это было солидная фирма, которая ничего полезного не производила, а только покупала, продавала и перепродавала, и где она работала секретаршей у самого большого тамошнего начальника); я же отправился преподавать латынь в свой медицинский институт.
   И лишь собачонок Дымок никуда не пошёл. Бедняга скучал себе и одиноко бродил по коридору и кухне, не имея возможности войти ни в одну из комнат, чтобы там сотворить что-нибудь зловредное. Дымок имел скверную привычку разрывать на части или грызть от скуки предметы по возможности важные для хозяйства и дорогие: изделия из кожи, подушки, диваны -- не важно что, лишь бы только это грызлось, разрывалось и терзалось. Покидая квартиру, мы всегда принимали нужные антисобачьи меры -- запирали двери всех комнат, а что не запиралось, а оставалось в коридоре или на кухне, то поднималось на недосягаемую для собак высоту или укладывалось во что-нибудь твёрдое, желательно даже металлическое.
   Вот так начался этот день -- как обычно. Как обычно он и продолжился. А вот закончился он... Впрочем, расскажу всё по порядку.
  
  

2

   Вечером, после работы, я заперся в комнате, чтобы меня не беспокоили женщины и собаки. И включил компьютер. Но и моя любимая латынь и близкородственные ей италийские языки, в которых я так любил копаться, не помогали. Хотелось чего-нибудь практического, до идиотизма повседневного, а не возвышенного. Хорошо бы сейчас сходить за водой к колодцу, или нарубить дров для печки, или помочь сварливой жене постирать детские пелёнки, или сделать домашнее задание по математике с каким-нибудь своим дитём -- с сыном или с дочерью...
   Выключил компьютер и включил телевизор. Какой-то очень хороший мальчик лет двенадцати рассказывал о своих потрясающих способностях. Мальчик умел вышивать: машинки, домики, пейзажи -- всё очень красиво, просто аж талантливо... "Какой необыкновенный мальчик, какой талантливый мальчик", -- с умилением думал я, постепенно погружаясь в сон...
   -- А вот это я вышил салфетку с английским алфавитом, -- заявил вдруг мальчик, и я тут же чуть ли не подпрыгнул.
   Передо мною на экране был аккуратно вышитый ЛАТИНСКИЙ алфавит. "Какая тупость! -- подумал я, с возмущением переключаясь на другой канал. -- Этот добропорядочный московский мальчик думает, что латинские буквы изобретены англичанами! Может быть, он считает, что и мировую цивилизацию тоже изобрели англичане!"
   Но на другом канале было ещё хуже -- реклама каких-то прокладок, при которых женщина может ни о чём не беспокоиться...
   На третьем по счёту канале была какая-то тысяча первая серия мексиканского фильма про любовь...
   И лишь на четвёртом канале происходило нечто примечательное: там, на эстраде перед большим скопищем людей, сидел некий хмырь -- весь из себя шикарный и самоуверенный и, нагловато ухмыляясь, выкладывал свои представления о жизни, отвечал на вопросы психологов и изумлённой публики. Замечу особо: с явным удовольствием. С его слов получалась такая, примерно, картина:
   -- Я презираю женщин и беру от них только то, что мне надо...
   -- В разное время у меня было семь жён, всех я их любил, но всех я их потом бросал -- кого с детьми, кого без детей...
   -- Бывших жён, и всех своих брошенных детей -- мне не жалко...
   -- И будущих жён и детей -- тоже... -- Любовниц у меня было несколько сотен и будет ещё столько же...
   -- Женщина -- предмет пользования: попользовался и бросил, другого отношения женщина не заслуживают...
   -- РАЗНОобразие в любовных делах -- это хорошо; ОДНОобразие в любовных делах -- это плохо...
   -- Все женщины -- проститутки. Исключений не бывает никогда. Разница между ними лишь в том, что одни умеют это скрывать, а другие -- нет...
   А публика в зале волнуется и негодует. Особенно женская половина.
   Ведущий предоставляет кому-то микрофон, и женщины обличают, клеймят Хмыря -- кто гневно, кто ехидно:
   -- Развратник!..
   -- Жёноненавистник!..
   -- Жалкая посредственность!..
   -- Я бы с таким никогда не легла в постель!..
   -- И я бы -- тоже!
   -- Под покровом бравады и наглости он скрывает своё личное убожество и скудоумие!..
   -- Вы -- как хотите, а мне его жалко. Он -- несчастный человек, что-то вроде инвалида...
   А с того -- как с гуся вода. Ни малейших признаков обиды или раздражения. Нагловатость, лёгкость и -- усталая и умудрённая жизнью улыбка.
   И тут ведущий задаёт ему наивный до идиотизма вопрос:
   -- Но неужели же вам не встречалось в жизни ни единой порядочной женщины?
   -- Не встречалось.
   -- Но может быть, вам просто не везло, и вы своих возлюбленных искали и находили всегда в одном и том же круге женщин сомнительных, женщин определённого сорта, а к женщинам возвышенным, типа Наташи Ростовой у Льва Толстого или Маргариты у Булгакова, вы никогда и не подступались из-за того, что вас в этот круг не приглашали, или из-за вашей собственной боязни быть отвергнутым, или просто из-за невезения?
   -- Нет. Я вхож во все круги. И мне всегда везло. В любви я поражений не знаю. Любая женщина, если я её намечаю, рано или поздно ложится со мною в постель. Все женщины хотят меня. В том числе и те, которые сейчас в этом зале поносили меня всякими словами...
   По залу проходит вопль изумления и ненависти по поводу наглости Хмыря. А тот -- знай себе спокойно продолжает:
   -- Порядочные женщины существуют только в романах и в воображении юнцов. На деле же все женщины продажны, и бывают они трёх типов. Женщины первого типа -- это те, которых можно купить прямо за деньги и прямо на месте. Или в крайнем случае -- за один-два похода в ресторан...
   В зале -- волнение.
   -- Это сумма от десяти до ста долларов, иногда до двухсот, или трёхсот, но последнее -- очень редко...
   Волнение в зале нарастает.
   -- Женщины второго типа -- это те, которые согласны продаться лишь за много сотен долларов, может, даже за тысячу, или две, или три; этих нужно долго обхаживать, уговаривать, но, когда расходы достигают уровня, который они сами для себя когда-то наметили, они не выдерживают и ложатся в постель.
   Волнение не стихает.
   -- Женщины же третьего типа -- это те, которых невозможно купить ни за тысячу, ни за две, ни за три... Это сверхъестественно честные, неподкупные и порядочные женщины...
   -- Значит, есть же такие всё-таки?! -- кричит торжествующий ведущий.
   -- Не сказал бы, -- спокойно и деловито отвечает Хмырь. -- Для того, чтобы с такими переспать, с ними нужно долго беседовать на очень возвышенные темы. И никаких предложений насчёт постели. Всё должно быть чисто и торжественно...
   Хмырь выдержал эффектную паузу.
   А зал замер.
   -- А затем нужно взять да и повезти такую женщину куда-нибудь на Гавайские острова или на Маркизские. В крайнем случае -- подойдут и Канарские. И тогда-то, на этих самых островах любая неподкупная и возвышенная женщина и ляжет в постель с тем мужчиной, который её туда привёз!!!
   В зале -- опять волнение.
   -- Уверяю вас: это проверено. Это испытано. Мною лично. И многократно. Рекомендую всем мужчинам, чьи средства позволяют такие поездки.
   Я выключил телевизор и включил компьютер. Вошёл в файл с италийскими языками...
  
  
   Глава 82. ВОЗВРАЩЕНИЕ В ОБЫДЕННОСТЬ

1

   Да, это, конечно, хам. Самовлюблённый, мерзкий, гадкий. И я верю в то, что есть женщины порядочные, которых купить невозможно. Но их -- очень мало. А остальных -- очень много. И поэтому он -- в чём-то прав...
   И вдруг меня охватило волнение: да ведь я же могу купить свою Зинаиду!.. Ну неужели же, если бы я принёс завтра четыреста девяносто девять тысяч долларов, вместо полумиллиона, она бы отказала мне? Никогда не поверю! Уверен, что она бросила бы своего банкира и перешла бы ко мне и за сто тысяч долларов. Или даже за пятьдесят тысяч. Я ведь ей всё-таки симпатичен...
   Что я делаю? Почему я сижу перед компьютером и погружаюсь в наркотический, дурманящий туман латыни и италийских языков? Почему не торгую, не ворую, не зарабатываю денег? Ведь, если есть товар, который мне хочется купить, и на этот товар есть цена, и эти деньги существуют в природе, значит, их можно и нужно достать.
   Ими нужно завладеть. Честно или нечестно -- не важно. И купить нужный товар! Ну, то есть: Зинаиду купить. Мою прекрасную и неприступную соседку. И куда бы делся Лёня-банкир, если бы я предложил Зинаиде поездку на те же самые Гавайские или хотя бы Канарские острова! Или на Балеарские... Лёня-банкир не предлагает ей такой поездки. Он или жлоб, или у него нет таких денег. А я бы предложил... И она поехала бы со мною и за мною -- куда угодно.
   А потом бы я истратил на неё все свои деньги до последней копейки и вернул бы её Лёне-банкиру. Доказал бы себе что-то очень важное и -- вернул бы. Забирай свой товар обратно!..
   Я усмехнулся. Вот оно: эта женщина проникла в меня, и я стал мыслить её категориями. И это уже не барахтанье в паутине, это что-то вроде инфекции!.. Она в меня проникла и хозяйничает внутри меня -- так, что ли? Ну уж нет, дорогая моя Зинаида!..

2

   Вскоре мои размышления о смысле жизни были прерваны: это пришла дочь генерала Ингочка, сопровождаемая двумя телохранителями; один остался у меня в комнате и сидел на диване, а другой, осмотревшись по сторонам, вернулся к машине и ждал там. А я стал долбить с Ингочкой ненавистный мне английский язык.
   А потом пришла Люся -- это которая в очках, курносенькая, рыженькая и очень умная.
   -- Quis est dignus nomine chominis? -- прочла она.
   От этого явственно произнесённого "хоминис" у меня просто потемнело в глазах.
   -- Сколько раз тебе повторять, что латинская буква "h" читается, как украинское "г", а не как "х"! Только советская деревенщина, выбившаяся в люди, считает для себя постыдным произносить украинское "г"! Когда я слышу, как говорят "хомо сапиэнс" -- убил бы на месте!
   -- Я всё помню, я больше не буду, -- смиренно оправдывалась Люся.
   Но я почему-то не унимался. Меня понесло.
   -- А когда один знаменитый московский литературовед, комментируя пушкинский эпиграф в "Евгении Онегине", произносил имя Горация "Хораций" и объяснял, что это "хор" по замыслу Пушкина должно вызывать у читателя ассоциацию с русским словом "хорошо", то я бы... я бы просто стрелял в таких мерзавцев из пулемёта! Крупнокалиберными! Разрывными! Трассирующими пулями!
   -- Я всё понимаю, я больше не буду, -- всегда такая воспитанная и сдержанная, Люся была готова провалиться сквозь землю от стыда. -- Но мои родители и правда родом из деревни, и они мне с детства вбили в голову, что украинское "г" -- это неприличный звук и его никогда в жизни нельзя произносить.
   Я с трудом переводил дух. Всё-таки я тяжёлый человек.
   -- Ладно. Не будем касаться твоих родителей. Продолжим.
   -- Quis est dignus nomine HOMINIS? -- во второй раз прочла Люся.
   -- Вот теперь -- правильно. Это произносится как украинское "г"! Переводи!
   И умная и рыженькая Люся переводила:
   -- "Кто достоин имени человека?"

3

   А потом Люся ушла, и я снял с себя галстук, пиджак и туфли и устало опустился на диван. Как всё надоело!.. Но тут пришла из своего общежития моя домработница Валентина -- она всегда отпирает двери своими ключами. И застала меня в таком виде.
   -- Кушать будете? -- почтительно спросила она, едва только войдя ко мне в комнату. Она называла меня на вы всегда. Даже и в постели.
   -- Не буду, -- ответил я.
   По своему обыкновению, Валентина, не говоря больше ни слова, принялась за уборку... Было уже поздно, и вскоре я проделал свой обычный ритуал: искупался под душем, почистил зубы, разделся и лёг в постель.
   Валентина проделала всё то же самое. "Какая сильная, мощная баба, -- подумал я, ощущая рядом с собою её крепкое тело. -- Не зря же её имя по-латыни означает "сильная"!"
  
  
   Глава 83. НОВОЕ УТРО
   На следующее утро я проснулся от ощущения: Валентины рядом со мною нет. "Должно быть, уже ушла на работу... И как это она так вскочила, что я и не услышал ничего" -- продолжал размышлять я. Вскоре по звукам, раздающимся где-то за дверью, я определил: Валентина ещё никуда не уходила; она разговаривала о чём-то с Зинаидой, и обе при этом весело смеялись. "О чём, интересно, могут говорить между собою две совершенно разные женщины? Уж не обо мне ли?" -- я снова погружался в дремотное состояние -- в этот день, в четверг 16-го апреля 1998-го года на работу мне, согласно расписанию, нужно было выходить намного позже обычного. Вскоре, однако, я опять проснулся -- Зинаида что-то оживлённо обсуждала со своим сыном Олегом, а затем к ним опять присоединилась моя Валентина, и потом, судя по звукам, все они стали выходить, выходить, выходить куда-то...
   Дверь за ними захлопнулась и заперлась. И сначала вроде бы как наступила тишина, но вроде бы как и не совсем... И вот тут-то я и понял, что моя Валентина осталась дома. Она не вышла. "Странно, -- подумал я, -- почему же она не уходит на свою работу? Ведь уже время!"
  
  
   Глава 84. МОЯ ПРЕКРАСНАЯ ВАЛЕНТИНА

1

   Несколько минут спустя появилась Валентина и почтительно, как и подобает служанке, спросила:
   -- Павел Артемьевич, вам чаю или кофе?
   -- Ты же знаешь: я терпеть не могу кофе.
   -- Хорошо, Павел Артемьевич, я сейчас вам чаю принесу.
   -- Ну что ты! Я так сразу не ем и не пью!
   Валентина: собравшаяся было уходить на кухню за чаем, остановилась в почтительном ожидании новых приказаний. Никаких вопросов. Просто стоит и ждёт. Волосы распущены по просторам прелестного зелёного халатика с мелкими красными цветочками (оставшегося после Ларисы), а глаза робко потуплены в пол.
   Знаем мы эту робость! Все они робкие, пока не у власти!.. А на ногах у неё были какие-то босоножки... А ведь если так посмотреть -- красивая молодая женщина и тоже, как и Зинаида, блондинка (а другой я бы возле себя и не потерпел!).
   Но, как кажется, -- дура.
   -- Ты же знаешь, -- сказал я нравоучительно, -- что я не ем и не пью до тех пор, пока не почищу зубы. Это не гигиенично сразу после сна есть или пить. Кроме того: я люблю по утрам делать зарядку и купаться. Это полезно для здоровья. Хотя у меня это не всегда получается -- иногда ленюсь.
   -- Тогда хотите -- я вам приготовлю ванну?
   "А ведь если я женюсь на ней, -- подумал я, -- и куда что денется! Ведь задавит же, наверняка!"
   -- Хочу, -- сказал я вслух. -- Но только её надо сперва помыть. Я не люблю лезть в грязную ванну.
   -- Я всё сделаю, Павел Артемьевич.
   С этими словами она ушла.
   "А всё-таки, надо жениться, -- опять подумал я. -- Ей двадцать шесть, а мне сорок... Я -- старый и занудный, а она -- красивая и молодая... А давить -- да пусть подавит немного... Авось не задавит! Может, такого гада, как я, и надо немного поприжать..."
   И я встал и принялся за гимнастические упражнения: приседания, отжимания, гантели... А потом пошёл купаться. А потом домработница Валентина принесла мне свежее полотенце. А потом я сидел на кухне и завтракал, а домработница стояла рядом и -- то подавала, то принимала, а Зинаидин собачонок Дымок сидел перед моим столом и переводил внимательные взгляды с меня на Валентину и обратно и, видимо, что-то пытался понять.
   Внезапно меня осенило:
   -- Валечка, а ты почему не на работе?
   Валентина стояла передо мною и молчала.
   -- Чего не отвечаешь?
   -- Меня уволили.
   -- Почему? Кто?
   -- По сокращению штатов. Наше ателье закрывается. Я ведь и до этого работала не полную рабочую неделю.
   -- А чего ж сразу не сказала, что уволили?
   -- Я боялась, вы будете ругаться...
   -- Глупости.
   Я притянул её к себе, посадил на колени.
   Собачонок внимательно следил за нами.
   -- Почему ты никогда не ешь со мною вместе?
   -- Я не хочу есть.
   -- А я хочу, чтобы мы с тобою сидели за столом вместе, как муж и жена. -- Я сунул ей в рот бутерброд с маслом: -- На, ешь.
   Валентина по-змеиному выгнулась у меня в руках, отстраняясь от бутерброда.
   -- Я не хочу, отстаньте.
   -- Ладно, если стесняешься, ешь отдельно от меня. Бери в холодильнике всё, что захочешь, и ешь. Ты ведь так и сделаешь?
   Валентина кивнула.
   -- Как же ты теперь дальше жить будешь?
   -- Не знаю. Буду искать работу -- я ведь умею шить.
   -- А твоя мать работает где-нибудь?
   -- Работает. Подметает на базаре. Приносит оттуда иногда то картошку, то капусту...
   -- Ворует, что ли?
   -- Нет, что вы! Иногда и покупает, иногда ей дают за работу, а иногда и... Там можно подобрать... Бывает, что яблоко попадается или даже апельсин. Но, если случается подобрать слишком много, то отбирают.
   -- Кто?
   -- Всегда найдётся кто! Там, на базаре, много таких, которые только и делают, что отбирают...
   -- Однажды в мединституте, -- сказал я, -- со мною случился такой эпизод: я нашёл под столом в пустой аудитории чуть надкусанную большую спелую и сочную грушу. Оглянулся по сторонам, поднял её и спрятал, а потом тщательно помыл, почистил ножичком и съел. Мне тогда так хотелось есть! А тот год как раз был очень тяжёлым...
   Валентина молчала.
   -- Живи у меня. Оставайся насовсем. Что мне -- не хватит, чем тебя прокормить? Какие-никакие побочные заработки есть, значит, с голоду не помрём. Оставайся, а то ведь безработная девушка в общежитии неизбежно становится проституткой.
   Валентина молчала, вероятно думая так: "А чем я отличаюсь от проститутки, работая у тебя?" Ну и пусть думает, как хочет. Я смотрел на её профиль: длинные ресницы, а самих глаз почти не видно -- так она их сильно опустила. И что там в них, в этих глазах -- тайна.
   -- Останешься у меня насовсем?
   Валентина кивнула.
   -- С сегодняшнего дня?
   Валентина опять кивнула.
   -- Ну и хорошо. А то я тут наедине со своим компьютером совсем одурел. Такие всё дурацкие мысли приходят в голову. Тяжко совсем одному -- ни детей, ни жены...
   Глаза у Валентины вдруг вспыхнули:
   -- Но ведь у вас есть ваша Зинаида, разве не так?
   Ого! Это что-то незнакомое! Раньше никогда такого не было. Стараясь изображать спокойствие и твёрдость, я проговорил:
   -- Запомни: Зинаида для меня -- просто соседка. И ничего больше. И сплю я не с нею, а с тобою. Мне хорошо с тобою, а не с нею...
   -- Как же! Так я вам и поверила! Вы не спите с Зинаидой только потому, что она вам не по карману! Она только с богатым может спать -- она мне сама говорила! Я, говорит, дорого стою!
   Собачонок Дымок, понимая, что речь идёт о его хозяйке, явно насторожился.
   -- И она дура -- сама не знает, что болтает; и ты -- дура, -- устало сказал я. -- Вы обе дуры. А ты -- пошёл вон! Подслушиваешь тут чужие разговоры! Пошёл, пошёл!.. Не люблю я вашего брата.
   Дымок недовольно встал и отошёл в сторонку.
   -- Я, может, и дура, -- тихо сказала Валентина, -- но кое-что в жизни смыслю.
   -- Ну, если смыслишь, то возьми и оцени сама себя так же дорого, как она. И продайся подороже тому, у кого есть деньги.
   -- Я так не могу.
   -- Ну а раз не можешь, то и молчи.
   Валентина молчала.
   Я погладил её по голове -- она не сопротивлялась.
   -- Ну вот и умница. А сейчас я пойду потихоньку на свою работу. А ты уж тут прибери, как водится. А потом в магазин сходишь -- купишь что-нибудь поесть для нас с тобой да и для матери своей тоже. Отнесёшь ей. Где лежат деньги -- знаешь.
   Я снял с себя Валентину, шлёпнул её куда следует и отправился в свою комнату.
  

2

   Вечером того же дня ко мне прибыла дочь генерала, но на этот раз не с телохранителями, а опять с обоими родителями.
   -- Это, вот познакомьтесь, моя супруга -- Валентина Александровна, -- представил я им Валентину.
   Та, услыхав от меня такое невероятное заявление, не выразила ни малейшего изумления и на обычные в таких случаях "очень приятно, очень приятно" так ничего и не ответила. Генерал смерил девушку с ног до головы пронзительным взглядом, а генеральша сказала:
   -- А мы с мужем и не знали, что вы женаты.
   -- А мы только недавно поженились. Можно сказать, молодожёны.
   -- Ну что ж, поздравляем, поздравляем, -- казалось, оба родителя очень обрадовались и вообще были чрезвычайно счастливы за меня.
   Затем последовал урок английского языка.
  
  
   Глава 85. МАТЬ
   Вечером того же дня ко мне пришла моя мать. В прошлом -- ценный научный работник, какая-то там начальница на каких-то кафедрах и в каких-то микробиологических лабораториях, а нынче -- придавленная старостью седая незаметная женщина. Она живёт с отцом, с двумя моими старшими братьями и их семьями в большом и шумном частном доме на другом конце Ростова. Я не люблю там бывать. А они все, кроме матери, не любят бывать у меня. Так и живём: я их почти не знаю, они -- меня.
   -- Чего ж ты к нам в гости-то не приходишь? -- начала она своё вечное причитание.
   -- У вас слишком шумно, -- бросил я свою обычную отговорку. -- Я люблю тишину.
   -- Да какая ж у тебя тут тишина, когда у тебя тут коммунальная квартира с соседями!
   -- Это тихие соседи, и они мне не мешают.
   -- Ну, тогда бы к тёте Нюсе бы пришёл. А ещё бы лучше -- переселился бы насовсем у неё. Она уже совсем старая, одинокая, и дом уже на тебя давным-давно переписала, а ты всё не идёшь и не идёшь. Она мне всё время твердит: жил бы, говорит, племянник рядом, так хоть бы какая родная душа была под боком, а то, говорит, страшно одной в доме после смерти мужа. Уж я хожу к ней, хожу... Когда и сама заночую, а всё же не могу же я бросить своих. Вот ты бы и переехал!
   -- Ладно, подумаю, -- сказал я и опять зачем-то повторил свою сегодняшнюю ложь: -- Мама, посмотри на нас: мы с Валентиной поженились.
   Мать спокойно оглядела нас обоих и только добавила:
   -- Давно пора было. А переселиться к тёте Нюсе можно и вдвоём. Так даже и лучше будет: две женщины всегда найдут о чём поболтать.
   -- Или поругаться, -- добавил я.
   -- Да что ж я, не знаю своей сестры! Да Нюська и мухи не обидит, а не то что бы тебя с женою! Переезжайте, говорю я вам. Там сад, там Дон из окон виден, а не то, что у вас тут. Вам там хорошо будет! А дитё, если у вас родится, так там и вовсе прелесть -- будет где ребёнку поиграть, побегать! Валечка, что ж я неправильно, разве, говорю?
   -- Правильно, -- подтвердила мнимая жена.
   -- Вот ты бы и убедила своего мужа. Подействуй на него, а?
   -- Мы непременно так и сделаем, -- сказал я и жестом выпроводил Валентину на кухню. А затем спросил мать: -- Как это "давно пора было"? Разве можно спешить в таком важном деле? А любовь -- она что же, по-твоему, не в счёт?
   -- Любовь, не любовь -- это всё для молодых, а в твоём возрасте пора бы уже и остепениться, а то ты всё любовь ищешь-ищешь, а найти никак не можешь. Уже б давно семью себе завёл новую и жил бы себе, как все люди...
   Я досадливо поморщился: старые -- о чём с ними можно спорить!.. Внезапно, совершенно неожиданно даже для самого себя, спросил:
   -- Мама, а у тебя у самой была когда-нибудь любовь?
   -- Родителям таких вопросов не задают, -- недовольно пробурчала мать.
   -- Да почему не задают? Вот ты помрёшь и унесёшь в могилу какую-нибудь важную тайну, которую могла бы мне открыть при жизни и которая могла бы мне помочь...
   -- Я троих детей родила и воспитала, с мужем, с папашей твоим. Всё равно как на каторге срок оттянула... Значит же, было что-то, раз я всё это вынесла? А любовь или не любовь -- сейчас трудно сказать. Может, и была когда-то любовь, а может, и не была.
   И в это время в комнату вернулась Валентина.
   -- Кушать будете? -- спросила она у нас обоих.
   Я видел, что мать придирчиво рассматривает её всю с ног до головы.
   -- Какая же ты красивая, доченька, -- сказала она неожиданно. -- Вот бы хоть ты с моим Павликом ужилась. А то прежняя-то -- стервой оказалась, бросила его и умотала в Испанию с богатым испанцем. И дочку с собой забрала, и я теперь никогда уже не увижу своей внучки!.. -- Мать тяжело вздохнула. -- И вот бы вы не ругались никогда, и вот бы вы оба жили бы себе и жили. И мне бы, матери, и ничего и не надо было...
   Я почему-то засмущался. Мне вдруг показалось, что Валентина возьмёт сейчас да и скажет всю правду: никакие мы не муж и жена; я наёмная работница у вашего сына, а он мой хозяин. Я сказал:
   -- Валентина, ты подожди пока... И вообще -- не мешай! Пойди куда-нибудь на кухню, что ли, там и посиди!
   -- Ну отчего же так? -- возразила мать. -- Если она тебе жена, так ты и не прогоняй её, а усади рядом с нами, пусть посидит, послушает. Садись, Валечка. Посиди с нами. По-семейному.
   Валентина молча присела на диван рядом с матерью.
   -- Какие у тебя коленки красивые! -- мать ласково похлопала Валентину по коленям. -- У меня в молодости такие же были.
   Та ничего не сказала, но поспешила натянуть на них халат.
   -- Да не прячь ты их! -- голос у матери стал авторитетным и твёрдым. -- Если красивые, то и пусть себе торчат. Это ведь не разврат какой, а просто красиво. А мужчины любят, когда женщина красивая. А ты -- красивая!
   "Вот же пристала, старая!" -- с досадой подумал я. А мать продолжала:
   -- Павлик меня как раз спрашивает, была ли раньше любовь, а я ему и говорю: была! Не то, что сейчас -- один разврат! Вот я тебе расскажу, как у меня в молодости было...
  
  
   Глава 86. ЧАШИ ВЕСОВ

1

   Как известно, для чересчур рациональных и холодных людей Запада главным христианским праздником считается Рождество; для более же эмоциональных русских христиан главным праздником является Пасха.
   И вот какое объяснение даётся этому явлению: дескать, для западного человека важна бюрократическая сторона дела -- факт рождения Иисуса Христа; человек же православный смотрит глубже: мало ли кто там родился, нам важно то, что данное родившееся существо оказалось не простым, а божественным, доказательством чему служат воскрешение и вознесение! А отсюда -- и более трепетное отношение русских к Пасхе, нежели к Рождеству.
   Как уже говорилось прежде, Зинаида с некоторых пор стала принадлежать к могущественной прозападной христианской секте, которая когда-то взяла своё начало от Мартина Лютера, а затем перелилась в протестантство. Потом самая неуживчивая часть протестантов откололась и от этой ветви и организовала то самое, что сейчас проникло с Запада в организм России и что сейчас, как полагают некоторые, подобно вирусу разрушает этот самый организм изнутри. Зина прекрасно знала об этих обвинениях против секты, и втайне от себя немного переживала по этому поводу.
   Но знала она и другое: в секте было хорошо, а не плохо. Там было, попросту говоря, комфортно; люди сидели в простых, но мягких креслах, как бы расписанные по невидимым клеткам невидимого благоустроенного графика, а не стояли бесформенною толпою, как в православном храме; летом в огромном зале дома молитвы работали кондиционеры, а зимою всё хорошо отапливалось, и ниоткуда не дуло; возле здания секты никогда не было нищих и убогих, а если таковые и обнаруживались среди прихожан, то их кормили и им всячески помогали, рационально и хладнокровно скидываясь кто сколько сможет и не допуская, чтобы они, по православному обычаю, толпились с протянутою рукою на ступеньках храма... И всегда в доме молитвы были проповедники -- благообразные, галантные, в костюмчиках, гладко выбритые, а не какие-нибудь там косматые и бородатые. А говорили эти люди с трибуны через мощные усилители -- простые и понятные вещи...
   А ещё -- там всегда было очень чисто и красиво, а Зинаида всегда тянулась к чистоте и красоте; её отпугивал величественный Собор с золотыми куполами, потому что он стоял едва ли не в самом безобразном месте Ростова; вокруг -- этот ужасный Центральный рынок, автостоянки, нескончаемые толпы людей, кучи мусора и груды товаров. Куда лучше было здесь, в глухом, полудеревенском уголке города, -- войдёшь в дом молитвы, а там в огромном зале на сцене поют ангельски красивые девушки в белых и длинных платьях -- все блондинки, а если и брюнетки, то непременно в белых косынках. Одна девушка пела отдельно ото всех и имела такой необыкновенный голос, что даже и у случайно пришедших людей слёзы на глазах наворачивались. В любом самом прославленном оперном театре мира сочли бы за честь иметь такую потрясающую певицу! А она здесь, на окраине Ростова-на-Дону, и ей ничего не надо -- ни славы, ни денег, а только бы служить своим братьям и сёстрам... А тут ещё и пальмы с фикусами в кадках; и гардины на окнах, чтоб с улицы никто посторонний не заглядывал; и знакомые с тобою вежливо здороваются...
   А я и сам бывал там иногда -- это ведь в пяти минутах ходьбы от нашего с Зинаидой дома, но понимал всё увиденное там несколько иначе.

2

   -- Слышал я сегодня ваших проповедников, -- сказал я однажды Зинаиде.
   -- Ну и как? Понравилось?
   -- Нет, конечно. Баба, выступавшая с трибуны, -- типичная истеричка. Голос -- то плаксивый, то вовсе рыдающий...
   -- Ой, да мне она и самой не нравится, -- призналась Зинаида. -- Но зато ведь мужчины-то какие! А это и есть настоящие наши проповедники.
   -- А мужики ваши мне ещё и меньше понравились. Та баба -- нервнобольная, и какой с неё спрос; баба -- есть баба, а вот у ваших мужиков... Такое ощущение, будто всё их потрясающее красноречие -- дьявольского происхождения. Вроде бы и красиво шпарят, и артистично, и страстно, а не чувствуется за этим настоящей веры и настоящей любви к ближнему. Про одного такого проповедника я читал у Гофмана: некий молодой монах хлебнул сатанинского зелья, и в него вселилась адская сила, и стал он тогда в своём монастыре таким же вот точно трепачом, как эти твои болтуны. Все слушали его и рыдали от умиления, а парень под покровом святости стал злодеем и убийцей.
   -- Я читала этот роман, -- спокойно возразила мне Зинаида. -- И всё ты врёшь: наши проповедники не такие.
   Я изумился:
   -- Ты? Читала? "Эликсир дьявола"?
   -- Да читала, представь себе!
   -- Но ведь при советской власти эта книга была строжайше запрещена! Я, например, смог прочесть её только в зарубежном издании на немецком языке!
   -- Я, конечно, не такая умная, как ты, и этот роман прочла уже после падения советской власти и на русском языке, но кое-что я в нём всё-таки поняла: наши проповедники -- совсем не такие злодеи, как тот безумный монах, и они вовсе не убийцы!
   -- Они хуже. Потому что тот монах нашёл в себе силы покаяться, а эти твои болтуны творят зло, разрушая нашу страну изнутри, и ни в чём и никогда каяться не собираются!
   -- А им и не в чем! Они -- порядочные люди!
   -- Охотно верю, что порядочные. Я даже не сомневаюсь и в том, что и эта ваша знаменитая певица -- не проститутка, а порядочная молодая женщина. Но ГОЛОС выдаёт все её тайные и глубинные помыслы.
   -- Да что же он там такое выдаёт?
   -- Это абсолютно эротический голос. Потому он так и пронизывает насквозь всех слушателей.
   -- Всё ты выдумываешь! -- закричала Зинаида. -- Всё ты врёшь! Тебе бы только смеяться над всем, что ни есть святого и чистого.
   Я не стал спорить. Пусть будет так, как она хочет: выдумываю -- так выдумываю, смеюсь -- так смеюсь.
   Зинаида вдруг погрузилась в какие-то свои размышления, а затем сказала:
   -- А насчёт покаяния -- так я знаю один случай, когда наш священник "покаялся", как ты говоришь, отрёкся от нашей веры и перешёл в православие. Но я даже и не уверена, правильно ли он поступил.
   -- Он поступил правильно. И если он это сделал от чистого сердца...
   -- От чистого!
   -- То он тем самым и тебе хороший пример подал. Поступи и ты так же.
   -- После встречи с ним я много думала о его поступке, но так пока ничего для себя и не решила.
   -- Это тот самый проповедник, твой друг и советчик, который переехал в Абхазию?
   -- Тот самый.
   -- И ты с ним встречалась?..
   -- Да. Я ездила для этого в Абхазию.
   -- Но почему ты мне никогда об этой встрече не рассказывала?
   -- Мне не хотелось. И сейчас не хочется. Я тебе об этом как-нибудь потом расскажу, если будет настроение. Но только ты сам меня ни о чём не расспрашивай, хорошо?
   Я пожал плечами.
   -- Ты же знаешь: моё равнодушие к тебе и к твоей судьбе безгранично.
   -- Всё ты врёшь, чтобы только позлить меня! Я тебе -- небезразлична!
   -- Ну что ты! Кто тебе это сказал? По мне -- что ты есть, что тебя нет... Ты для меня -- пустое место.
   У Зинаиды покраснели глаза, и она закричала:
   -- Тебе не разозлить меня! Я знаю, что ты от меня -- без ума! Что ты без меня жить не можешь!.. -- Совсем уже всхлипнув, она вдруг тихо добавила: -- Так же, как и я без тебя.
   -- Ну и дура.
   -- Знаю без тебя!

3

   Да, она знала. И очень даже допускала мысль: что-то здесь не то, что-то здесь не так. Чрезмерно тщательное взвешивание своих поступков и взглядов на чашах весов -- до добра не доведёт. И то, что она из православия переметнулась в другую веру, -- за это потом, быть может, придётся расплачиваться. Поэтому-то она, как уже говорилось раньше, и держала дома сурово осуждаемую в секте православную икону, поэтому-то она изредка и посещала находящийся в старой и безобразной части Ростова величественный православный Собор с золотыми куполами и толпящимся народом и молилась там стоя, без всяких удобных сидений и кондиционеров; поэтому-то она и соблюдала все православные посты, всякие обряды и праздники. И в частности -- Пасху. И Пасху любила сильнее, чем Рождество, как то и положено русскому православному человеку. Мало ли что. На всякий случай.
   И потому-то она и держала при себе одновременно двух мужчин -- одного на одной чаше весов, другого -- на другой.
  
   Глава 87. РАЗБИТОЕ ЗЕРКАЛО

1

   Все постельные мероприятия с Лёней-банкиром были по случаю Пасхи отменены. Но уже на вторник им надлежало вновь продолжиться. (Вспомним: визиты были строго расписаны на вторники и на субботы.) Хотя, конечно, некая пауза этак с недельку, а то бы и побольше, была бы вполне уместна для истинно верующего человека. Нельзя же так: прямо после торжественного ночного бдения в православном храме -- и снова включаться в чуть-чуть прерванный сексуальный график! Но у Зинаиды была своя логика: а потерять драгоценного, остродефицитного мужчину -- разве это то самое, что угодно Господу Богу? И она ещё перед наступлением святого праздника выдала Лёне-банкиру предписание: субботнему визиту -- не быть, а визиту во вторник -- быть! То есть -- в этой клетке невидимого графика ставим невидимый прочерк, а в этой ставим невидимую отметку о проведении мероприятия.
   И вот случилось нечто непредвиденное: Леонид Антоныч Татванов распсиховался и назвал всё это дурью и блажью. Как это, мол, так -- сегодня ещё нельзя, а немного погодя -- уже можно! Что это за календарные выкрутасы! Прямо-таки фарисейство какое-то!..
   И тогда Зинаида подумала-подумала и решила в воспитательных целях не подпустить Лёнчика в назначенный было вторник к своей женщине. То есть -- к самой себе. Она позвонила к нему из телефонной будки, что стоит возле нашего дома, и сказала, невольно читая нецензурные слова, нацарапанные на аппарате: так, мол, и так, дорогуша, потерпи-ка ты ещё, дружочек. И бросила трубку. Мол, раз ты не уважаешь духовную сторону моей жизни и называешь её фарисейством, то и я с тобою поступлю круто. Будет настроение -- допущу к себе в следующую субботу. А не будет -- так не допущу и в субботу, и будешь ты у меня, миленький, терпеть аж до нового вторника. Попляши-ка, дружочек, без женщины в городе, где СПИД свирепствует так, как, наверно, нигде больше во всей России!
   И вроде бы всё выходило красиво и на научной основе. Во вторник она весь день продержалась крепко. Но уже в среду -- утром и днём -- ей уже было тяжеловато изображать перед собою героизм истинно верующей, высокодуховной и принципиальной женщины.
   Вечером же, вернувшись домой с работы, она и вовсе не выдержала своей роли и разревелась. Прийти ко мне в комнату с рассказом о такой своей беде она не смела -- то у меня была генеральская фифочка со своими родителями, и мы долго-предолго уговаривали бедного плачущего младенца выучить в английском языке модальные глаголы, то Валентина моя, теперь уже насовсем поселившаяся у меня, сидела безвылазно в комнате и всё что-то шила и шила, потому что теперь она не работала и ей некуда было особенно выходить -- разве что на кухню или в магазин...
   И тогда Зинаида выбрала подходящий момент, позвала меня к себе в комнату и пожаловалась: Пашенька, ну что мне делать? Милого нет, и я одна, а тут как раз так хочется мужчины!
   Я выслушал все обстоятельства этого религиозно-сексуально-педагогического дела и, стараясь скрыть улыбку, подошёл к окну. За стёклами моросил мерзкий холодный дождь тридцатиградусная жара в Ростове давно уже кончилась, и московские снежные метели дошли до нас из далёких северных краёв в таком вот мокром и мерзком виде. Хотелось смеяться, но, подавляя смех и изображая серьёзность, я изрёк:
   -- Nimia fiducia, моя дорогая Зиночка, tibi calamitati est!
   -- Господи, что это такое ты сказал? Да ты можешь говорить по-русски?
   -- Могу. Я сказал: слишком большая самоуверенность служит тебе во вред.
   -- Ой, Пашенька, рыженький ты мой! Что правда, то правда. Эти твои древние латиняне умные были. И зачем только я проявила такую строгость -- сама же теперь и жалею. С мужчинами ведь нужно -- нежно, осторожно! Они ведь все такие ранимые -- разве ж я не знаю!
   -- Отмени карательные санкции -- вот и всё решение проблемы.
   -- Я отменю, а он потом мне на голову сядет!
   -- Ну, тогда терпи, -- тут я не выдержал и рассмеялся-таки.
   -- А ты -- смеёшься! Тебе бы только смеяться надо мной! Ну разве же я виновата, что мне так хочется мужчины? А ему -- женщины!
   -- Но разве же я виноват, что ты такая дура? Потому и смеюсь.
   И в это время в комнату заглянула моя Валентина и спросила нас обоих:
   -- А я уже пельмени приготовила. Кушать будете?
   -- Не будем! -- закричал я, оторвавшись от холодного оконного стекла. -- Не мешай нам -- у нас тут важный разговор.
   -- Пока горяченькие -- и покушали бы!
   Зинаида вздохнула тяжело и сказала:
   -- Ой, Валечка, спасибо. Тут так тошно на душе, что ничего и не хочется.
   Взглянув на наши лица и что-то поняв своё собственное, моя Валентина молча вышла и закрыла за собою дверь.
   Зинаида продолжала:
   -- Тебе-то хорошо рассуждать! Ты так все эти дни будешь с женщиной, будешь с нею в постели получать удовольствие... Вон она у тебя вся какая -- фигуристая! Молодая! Мужчинам -- только таких и подавай!.. А мой бедный Лёнчик... -- у Зинаиды противно покраснел, а потом и захлюпал нос; снова появились на глазах слёзы. -- Ему-то как быть?
   -- Да пусть как хочет, так и будет!
   -- Между прочим, моему Лёнчику врачи предписали строгое соблюдение графика и строго-настрого предостерегали от неумеренного воздержания! Тебе бы так -- целую неделю или даже полторы -- и без женщины!
   Я посерьёзнел.
   -- Да кто ж твоему Лёнчику виноват? Пусть бы, поскудник, не ругался с тобою! Пусть бы не обвинял тебя в фарисействе и уважал бы твои религиозные традиции.
   -- Но ведь он -- мужчина! Как ты не понимаешь этого! Мужчина! А все мужчины -- они ведь такие непредсказуемые! Они все немножечко дурные.
   Внимательно наблюдавший за нами карликовый пудель Дымок наконец-таки пришёл к выводу, что с его хозяйкой происходит что-то плохое, и во всём виноват я. Подошёл ко мне и гневно залаял.
   Я на него даже не взглянул. А от этих последних слов Зинаиды просто помрачнел. Отпихнул собачонка ногой и отошёл от окна. Подавляя в себе бешенство, спокойно уселся в одно из красивых Зиночкиных кресел. Закинул ногу за ногу. Локти упёр в подлокотники и сложным образом сплёл перед собою пальцы обеих рук. Затем поместил между собою и Зинаидой невидимое двустороннее зеркало. Всё плохое, что исходит от неё, отразится от зеркала и к ней же и вернётся! А вся моя энергия не будет на неё расходоваться, а отразится и вернётся ко мне.
   И только потом я пристально посмотрел на хозяйку комнаты, стараясь что-то разглядеть в её заплаканном покрасневшем лице. Главное, что мне хотелось прочесть там, -- это ответ на вопрос, идиотка ли она полная или законченная сволочь?
   -- Ну чего ты на меня так странно смотришь? Я что-то не так сказала, да? Ну, извини, я же не хотела тебя ничем обидеть!
   -- Извиняю, -- спокойно сказал я.
   -- Ну и чего же ты молчишь? И чего так всё смотришь и смотришь? Скажи же мне теперь что-нибудь!
   -- Мне нужно хорошенько подумать, прежде чем сказать.
   -- Ну тогда подумай.
   И я стал думать.

2

   Итак: идиотка или сволочь? Но ведь это двухмерное изображение по принципу "или - или". А в природе всё существует в объёме. Здесь нужен какой-то другой подход. Сам мой вопрос уже содержит в себе ответ: она ИЛИ идиотка, ИЛИ сволочь. И зачем тогда задаваться вопросом, если я наперёд наметил себе ответ? А если эта женщина совсем не то и не другое? Она просто инопланетянка, и я её никогда не пойму. И даже и пытаться не стоит. Может быть, кто другой и поймёт, но мне моих мозгов -- ну точно что не хватит! И надо смириться с этим. Мне не дано постичь эту женщину, а списать всё на то, что я умный, а она -- дура, я хороший, а она -- сволочь, это самое простое...

3

   -- Ну и ты надумал что-нибудь? -- с надеждой спросила Зинаида.
   -- Ты должна меня извинить, Зиночка, но мне ничего не приходит в голову. Я отупел от этой своей латыни и не знаю, чем могу тебе помочь в твоей ситуации.
   -- А я знаю чем!
   -- Чем -- скажи!
   -- Ты должен дописать то, что начал.
   -- Я думал, ты сейчас скажешь: ты должен срочно переспать со мною. А я, оказывается, должен что-то там дописать. Это ты историю своей жизни имеешь в виду?
   -- Да.
   -- Но ведь я и так написал всё, что ты мне рассказала. Разве что не придумал того продолжения о счастливом будущем, которое ты заказывала. А так -- всё исполнено. Если хочешь, я в таком виде отошлю эту писанину в Питер или в Москву -- там есть два-три журнала, с главными редакторами которых я поддерживаю отношения.
   -- Да, хочу! И пусть печатают! Но я тебе ещё не всё рассказала про себя. Я хочу, чтобы ты написал всё, как было. Без пропусков и по-честному.
   -- И тогда -- все прочтут и узнают, какая ты дура.
   -- Ну вот и пусть!
   -- Это что -- будет какое-то публичное покаяние?
   -- Вовсе нет. Мне все не важны. Мне важен только один. Тот, который услышит меня. Я знаю: он меня любит, и он меня не бросит!
   -- Я так понимаю, ты имеешь в виду Господа Бога?
   -- Да! И ты не смейся!
   -- А я и не смеюсь.
   -- Я знаю, что ты, хотя и посмеиваешься надо мной, но зла мне не желаешь, -- сказала Зинаида, подходя ко мне всё ближе и ближе. -- Ты там напишешь про моё будущее -- чтобы мой Лёнечка всегда был рядом со мною, чтобы не приходил ко мне дважды в неделю, а чтобы женился на мне. И чтобы мы с ним жили хорошо, богато... Вот когда всё это напишешь, вот тогда и посылай.
   -- Не подходи ближе! -- закричал я. -- Держись от меня на расстоянии!
   -- Это почему же? -- удивилась Зинаида и, ломая невидимое зеркало, подсела на широкий и мягкий подлокотник моего кресла. -- Ты -- добрый! Ты расскажешь про меня правильно, и тебя Господь услышит!..
   Я перестал улыбаться и смутился.
   -- Зиночка, это большая ответственность. Дай мне сперва разобраться с самим собою.
   -- Ну при чём здесь ты? Речь идёт обо мне!
   -- Но если я и напишу такое ходатайство перед Господом Богом, то основным его героем буду всё-таки я, а не ты.
   -- Я ничего не понимаю: ну с какой стати там будешь ты? Кто ты такой в моей жизни? Ведь когда ты писал книгу по заказу того среднеазиатского феодала, ты не упоминал о себе?
   -- Не упоминал, -- согласился я. -- Я просто написал то, что он мне велел и ничего больше.
   -- Ну вот и сейчас -- твоё дело написать обо мне и ничего больше!
   -- Но я же тебе не какой-нибудь чернорабочий или там служащий по доставке корреспонденции в надлежащие инстанции. И потом пойми простую вещь: я не обязан.
   -- Ты у меня безотказный, -- Зиночка ласково погладила меня по голове. -- Мой ты рыженький... Ты -- обязан. И ты -- напишешь. И Господь услышит тебя. И тогда всё в моей жизни будет хорошо. Я так хочу. И будет так.
   Намотанная на голове тяжеленная светло-русая коса не удержалась на своих заколках и соскочила вниз, ударившись об меня. Я подержал её в руке -- ну просто канат какой-то.
   -- У меня такое впечатление, что ты просто меня используешь.
   -- Да, использую. -- Зинаида взяла свою косу и обмотала мне вокруг шеи. -- А тебе что -- жалко, что я буду счастлива? У тебя так Валентина есть! Красивая -- бюст один чего стоит! И молодая! А у неё -- есть ты!.. А я так что же -- и не имею права на счастье?
   Я подумал: "Хорошенькое счастье! От меня, как от последнего идиота, ушла жена; моя Валентина до встречи со мною потеряла на войне мужа и ребёнка! И сейчас -- у меня никаких перспектив, беспросветная бедность!.." Вслух же я сказал:
   -- Иногда ты мне просто отвратительна.
   -- Ты мне это уже много раз говорил. Но кто ты такой, чтобы судить меня?
   -- Наверно же кто-то, если ты доверяешь мне столь ответственное поручение -- замолвить за тебя словечко перед Господом Богом.
   -- Миленький, не обольщайся слишком сильно на свой счёт! -- Зинаида отмотала назад свой канат и встала с моего кресла. Хлестнула меня концом каната по шее. Как плёткой. Хотя и не больно. -- Ты просто дан мне Господом в утешение. Это он послал тебя ко мне, а не ты сам пришёл. Вот и всё.
   -- Ну допустим, -- сказал я. -- А для чего тогда Господь дал мне -- тебя? С какою целью он тебя подослал ко мне?
   -- А я тебе дана им в наказание! -- и опять -- удар плётки. Лёгкий, символический, но -- удар.
   У меня аж дух перехватило от этих её слов и от этой её плётки. Нет, всё-таки так: или психопатка, или сволочуга! Tertium non datur!..
   -- О чём ты сейчас думаешь?
   -- Думаю о том, что должен держаться достойно и быть выше твоей глупости и низости.
   -- Вечно ты меня оскорбляешь! Тебе бы только обижать меня!.. Ты должен заступаться за меня, ты должен поддерживать меня духовно, а ты вечно потешаешься надо мною, над моим горем!
   "Спокойно, -- подумал я. -- Никаких зеркал я больше не буду возводить между нами. Я ничего не боюсь. А встать и уйти -- это может любой дурак. -- Так же, как и двинуть по морде -- это может любой хам. Женщина и впрямь в беде. И я должен ей помочь, хотя бы только потому, что на моём месте любой другой ни за что бы в жизни не позволил обращаться так с собою. А я должен поступать не так, как все. Это я люблю -- делать не так, как все".
   -- Я готов, -- спокойно сказал я.
   -- Ой, какой ты у меня молодец! -- обрадовалась Зиночка и вся аж просветлела лицом, а потом и вовсе -- чмокнула меня в щёку.
   -- Это не по правилам, -- сказал я, отстраняясь.
   -- А у меня -- свои правила! Захотела -- и поцеловала! А захочу -- и будешь ты у меня сейчас, вместо Лёнчика. И никуда ты от меня не денешься, стоит мне только захотеть!
   -- Дурочка, -- сказал я. -- Разве можно так -- похваляться своим могуществом?
   -- Можно! Меня бог любит!
   Я не ответил и подумал ещё и вот о чём: рано или поздно я съеду с этой квартиры и поселюсь с Валентиной в доме у тёти Нюси. Через неделю, через месяц, через два это неизбежно должно случиться. Я уже решился, а Валентину и спрашивать не буду -- она сделает так, как я захочу. Сюда переселю её мать, чтоб не мучилась на старости лет в общаге, а сам попытаюсь устроить новую семью на новом месте. Уже сейчас есть признаки того, что моя Валентина забеременела. Вот как только это дело подтвердится, вот так тут же соберусь и съеду отсюда. Возьму компьютер и книги, и тогда -- прощай, Зиночка!.. Стало быть, надо поторапливаться с писаниной.
   -- Ну о чём ты всё думаешь и думаешь?
   -- На чём мы тогда остановились? -- спросил я.
   -- Разве я помню -- на чём? Ведь я даже не читала того, что ты там написал.
   -- Вспомнил. Я остановился на твоей не совсем понятной поездке на Кавказ. По прежней твоей версии ты туда приехала, заболела, тебя там кто-то приютил у себя, потом ты превратилась в добросовестную курортницу и, хорошо отдохнув и расплатившись за квартиру, ты уехала назад в Ростов. И ни в какую Абхазию, ни к каким своим бывшим друзьям ты не заезжала? Так всё было?
   -- Нет, конечно! -- закричала Зинаида. -- В прошлый раз, когда я тебе рассказывала про свою поездку на Кавказ, я кое о чём умолчала... Мне тогда было стыдно кое в чём тебе признаться.
   -- Ну, если так уж стыдно, то тогда и не признавайся.
   -- Нет, в этот раз мне не стыдно, и я всё тебе расскажу...
   -- Ну, если так, тогда -- рассказывай всё.
   -- Только ж ты напиши, чтобы там всё у меня в моей жизни получилось хорошо: чтобы я замуж потом вышла, чтобы жила нормально, чтобы у меня всё было...
   -- Я так всё и напишу, Зиночка! Заказ принят!

4

   В прежнем Зинаидином рассказе -- умолчания или даже обман начинались со сцены купания в море православного священника Валерия Владимировича и детей из его "пионерского лагеря"...
   Часть V
   СВЯТЫЕ МЕСТА
  
  
  
  
  
   Глава 88. СВЯЩЕННИК В ПЛАВКАХ

1

   Валерий Владимирович вёл себя совсем не так, как проповедники в Зинаидиной секте; не твердил о том, что бога надо любить-любить-любить и вообще -- за всё время не сделал детям ни единого наставления на тему о чём-нибудь церковном или божественном. И был этот человек -- весь земной и простой. А когда на берегу появился самый старший и самый сильный из мальчиков (которого все, оказывается, очень ждали), и сказал, что не хочет лезть в воду, потому что уже подсох и ему теперь, мол, не кайф окунаться, батюшка как вылупил на него глаза, да как побагровел, да как рявкнул: "А мне плевать! У нас тут без тебя игра не получается!" И мальчик тут же вошёл в море, и водяная игра, затеянная священником по каким-то сложным правилам, продолжилась ко всеобщей радости и уже в каком-то новом и лучшем варианте...

2

   Вылазки на природу бывали и в Зинаидиной секте: десятка два-три верующих со всеми своими семьями организованно брали автобус и ехали в живописные предместья Ростова. Там все купались в каком-нибудь озере, плескались загорали, ели и угощали друг друга, вели разговоры... И было много гитар и всякого пения...
   Но всё это проводилось только на религиозной основе. И все песни были только о любви к Богу. И практически все разговоры -- тоже. У членов секты, выбравшихся на природу, всё в их поведении было как бы одним сплошным состязанием на тему "Кто больше любит Бога": я люблю больше!.. а я -- ещё больше!.. И эти постоянные песнопения с самодельными стихами и топорными рифмами... Ну и спели бы, например, лермонтовские стихи:
  
   Выхожу один я на дорогу;
   Сквозь туман кремнистый путь блестит;
   Ночь тиха, пустыня внемлет богу,
   И звезда с звездою говорит.
  
   Ведь и это тоже -- о Боге! Но -- будто запрет какой-то существовал даже на самое упоминание о классических поэтах и писателях. Лишь однажды в доме молитвы Зинаида слышала разговор двух рядовых прихожан о литературе. То было суровое суждение о романе Булгакова "Мастер и Маргарита": роман, мол, вреден и написан по наущению дьявола... Зинаида нашла в себе силы не поверить этой глупости, но и вступать в спор на всякий случай не стала. Никогда не прогадаешь, если лишний раз промолчишь.
   Однако Бог -- Богом, Небеса -- Небесами, а общее настроение, общая тональность всех мыслей и поступков у прихожан были как раз-таки очень даже приземлёнными. Все члены секты не только были трудолюбивы (что, конечно, весьма похвально!), но и очень любили, почти обожествляли всевозможные земные блага. Потому-то они и молились сидя в креслах, чтобы не слишком утруждать себя. Богатство, деловитость и пронырливость в финансовых делах не осуждались так, как это принято у православных. Считалось так: если ты богат, то это значит, что Бог тебя любит. А если беден, то -- наоборот. Поэтому, если ты хочешь, чтобы тебя полюбил Бог, заполучи материальное богатство, раздобудь этот знак божественной любви! Зинаиде, как и всякому советскому человеку, была близка и понятна идея добывания дефицитного товара, и всё-таки что-то в этом было не то. Да, Зинаиду тянуло к богатству, но ведь не только к денежному, но и к духовному тоже. К музыке, к живописи, к литературе. Ко всему тому, что никак не сочеталось с убогою обстановкой в секте. Ведь и другие силы тоже поработали когда-то над созданием Зинаиды! Тот же Лермонтов, например, или тот же Булгаков!..

3

   Вот на такие примерно размышления и наводил Зинаиду православный "пионерский лагерь" во главе со священником Валерием Владимировичем.
   Она всё думала и думала. Что-то получалось в её жизни не то и не так -- она это теперь чувствовала -- смутно пока, неясно. Хотелось у кого-то что-то спросить, хотелось переложить на кого-то ответственность за важные жизненные решения.
   На кого? На какого-то мужчину, разумеется. Ведь к мужскому полу её тянуло не только по причине сексуальных потребностей или поиска прекрасного принца, который возьмёт её замуж и обеспечит всем необходимым, но и по причине того, что мужчины -- это ведь как раз и есть то самое, что призвано в этом мире
   -- знать и понимать за женщину,
   -- строить и создавать для женщины,
   -- защищать женщину...
   Ведь даже и сам Господь Бог -- это Мужчина и только Мужчина! Мужчина с большой буквы. А все земные представители этого драгоценного пола, которых она встречала на своём жизненном пути, как на грех, ничего не знали, ничего не понимали, ни о чём не думали, ничего не создавали и ничего не защищали, а в лучшем случае только делали вид, что занимаются этими чисто мужскими обязанностями. В худшем же случае -- предавали, воровали, разрушали и потом трусливо прятались в кусты.
  
  
   Глава 89. ЖЕНЩИНА ПОД ДОЖДЁМ
   Какой-то хороший человек подобрал Зинаиду на вечернем морском берегу и отвёл к себе домой -- такова была прежняя, не совсем правдивая и полная версия событий. Так вот: этот самый человек -- Арсений Кириллыч -- сделал это, оказывается, не совсем бескорыстно.
   До этого он, как потом выяснилось из его же признания, часа три или четыре высматривал эту красавицу в бинокль с высоты своего башенноподобного дома, стоящего на возвышенности невдалеке от моря, сразу же за железнодорожною насыпью. Втайне от своей растолстевшей и поглупевшей с годами жены, он вообще частенько увлекался таким делом: поднимался на верхний этаж своего похожего на башню дома (а этаж этот представлял собою одну сплошную застеклённую веранду) и подолгу, словно бы какой-то сексуальный маньяк, разглядывал в бинокль красивых женщин на пляже и любовался ими. Сразу же следует оговориться: психом он не был. Просто любовался, мечтал и никогда ничего больше.
   А вот его сосед -- неженатый и очень практичный Роман Романыч -- этот психом был. Но тоже, слава богу, не опасным для жизни. Или -- не очень опасным. С высоты своей лоджии этот псих не только высматривал красоток, но и шёл гораздо дальше: выбирался из дому, подходил к вычисленной женщине и, если удавалось, приглашал её к себе в свой дом -- роскошный и холостяцкий.
   Иногда оба друга -- Арсений Кириллыч и Роман Романыч -- разглядывали женщин вдвоём. Делали они это или на вершине башни Арсения Кириллыча, или в более низкой лоджии на втором этаже двухэтажного дома Романа Романыча; причём не очень удобную лоджию друзья предпочитали больше -- на неё не могла внезапно нагрянуть с проверкой жена Арсения Кириллыча, которая, хотя и была совершенно тупая и примитивная корова, но, как говорится, -- от греха подальше.
   У каждого была своя собственная оптика (и притом очень серьёзная!), и порядком уже поседевшие придурки, которым уже было основательно под пятьдесят, находили удовольствие в комментированном рассматривании купающихся и загорающих женщин.
   Итак, Арсений Кириллыч ещё никогда в жизни дальше оптических наблюдений не заходил, отдавая это самое захождение всецело в ведение предприимчивого и развратного Романа Романыча. Но в этот раз холостого соседа не было дома, а Арсений Кириллыч поднялся как всегда на застеклённую веранду, и смотрел-смотрел оттуда на вожделенный берег и вот там-то он и высмотрел эту сидящую в задумчивости женщину -- красный купальник, распущенные светло-жёлтые волосы и ошеломляющая фигура. "О чём она всё думает и думает? -- задался он вопросом.-- О чём можно столько думать?" И сам же и ответил на поставленный вопрос: "Значит, есть о чём". И задумался сам. И вот что надумал: ах, ведь жалость-то какая! годы-то уходят и уходят, а ничего-то я в своей жизни и не видал. Женился когда-то по расчёту да так при одной-единственной женщине и отбыл весь срок молодости и зрелости. А тут уже и старость на подходе...
   И решил он: надо бы действовать! И прямо сейчас. Случившееся же к тому времени наступление темноты и дождя он решил использовать в качестве хорошего повода для разговора и последующего знакомства. Подозрение же в том, что замеченная в бинокль женщина испытывает какие-то трудности и, возможно, болеет или о чём-то очень печалится, ещё сильнее пробудило в нём смелость, и он, лицемерно посоветовавшись с супругою, вышел из дому, пробрался по узкой и мало кому заметной тропинке сквозь эвкалиптовые и смоковничные заросли к железнодорожной насыпи, пересёк рельсы и шпалы, сильно пахнущие мазутом. И по крутой тропинке спустился к морю!
   Сердце у него колотилось бешено, но он дерзко приблизился к незнакомке. Стандартная фраза "Не желаете ли квартиру?" выглядела в его устах вполне естественно, ибо едва ли не все местные жители, сдавали комнаты приезжим на отдых северянам (а вся Россия для этого райского субтропического уголка была одним сплошным севером), и поэтому такие действия не могли показаться подозрительными ни самой Зинаиде, ни толстой и глупой жене Арсения Кириллыча.
   Итак, Зинаиду пригласили, определили на ночлег, поухаживали за нею, пока ей нездоровилось...
  
  
   Глава 90. ДВА ПРИДУРКА

1

   Коротко о хозяине башни: это был безобидный и в общем-то порядочный человек, местный инженер-строитель, зашибающий в своей фирме, где он был не последним лицом, большие деньги на строительстве всяких домиков, коттеджей и дворцов -- в основном безвкусных, с колоннами, башенками, шпилями и арками. То есть: он не был голодранцем-интеллигентом, живущим на нищенскую зарплату.
   Коротко и о холостом Романе Романыче: глянешь на рожу, и безо всякого диплома об окончании психологического факультета в миг определишь: перед тобою -- жулик и прохвост...
   Друзья спорили между собою насчёт обладания Зинаидой -- зачастую не стесняясь её присутствия. "Зачем она тебе? Отдай её мне, -- твердил Роман Романыч своему женатому и чересчур робкому другу. -- Всё равно ведь у тебя ничего не получится-- ни опыта у тебя нету, ни подхода, А я -- мастак по этой части. Уж я-то быстро её раскручу!". Арсений же Кириллыч пытался как-то возражать и всё подводил некий научный и морально-этический базис под свои приставания к Зинаиде. Дескать, это не приставания, а знакомство, которое носит особый характер -- возвышенный и чистый.
   Арсений Кириллыч и Роман Романыч -- для двух чокнутых это звучит слишком торжественно. Сеня и Рома -- так будет проще и понятнее.
   Так вот: и чисто внешне, и внутренне Сеня был намного симпатичнее Ромы -- стройнее фигурой, почти без лысины и с более осмысленным лицом, но у него был один страшный недостаток: жена и дети.
   Рома же со своим отвислым пузом, демонстративно золотыми зубами, толстыми щеками и глазами навыкате выглядел неуклюжим; он похабно шутил, приторно улыбался и вообще -- все замашки у него были блатные. И не случайно, ибо источник его доходов был далеко не так ясен для стороннего наблюдателя, как источник доходов у Сени. Чем занимался Рома, из чего делал весьма приличные деньги, никто толком не знал; на прямой вопрос о роде деятельности Рома всегда отвечал неопределённо: мол, коммерция. Если же вопрос ставился официальными органами и требовал некоего документального подтверждения, то Рома спокойно доставал и показывал лицензию, трудовую книжку, справки о доходах и прочую макулатуру. Иными словами: в Зинаидиной истории он был плохим человеком. Очень плохим.
   Но зато и достоинства за ним водились -- ого-го какие: богат, щедр и холост.

2

   Стоит ли говорить о том, что все самые искренние симпатии Зинаиды были на стороне Сени, но по-настоящему она привязалась всё-таки к Роме!
   Глава 91. АТЛАНТИДА

1

   Как уж там Зинаида сыграла на возникшем любовном соперничестве, на каких чувствах и струнах исполнила виртуозное произведение искусства под названием УПРАВЛЕНИЕ МУЖЧИНАМИ -- достоверно неизвестно.
   Однако же факт остаётся фактом: одуревшие от восторга олухи кормили-поили её -- и по ресторанам, и в поездках по живописным местам, и у себя дома; катали на своих машинах и катерах, нанимали моторный дельтаплан, подносили цветы и всякие подарки и при этом ждали, что вожделенная женщина вот-вот выберет одного из них. А та вроде бы пребывала в полном смятении чувств и всё колебалась и колебалась в выборе...

2

   С самых первых дней выздоровления Зинаида заявила, что хочет попасть в Абхазию. Честно сказала зачем: я, мол, верующая, а там живёт мой друг-проповедник.
   Сеня совершенно смутился от такого неожиданного женского каприза и сказал, что это ну никак невозможно -- граница закрыта, а Абхазия -- это такая земля, которая и сама по себе не является государством, и одновременно не является частью какой-либо другой страны.
   Зинаида слушала-слушала и ничего не поняла. Тогда Сеня стал разъяснять подробнее:
   После распада Советского Союза -- в Абхазии грянула война за независимость от Грузии. Война закончилась для абхазов победой, и они объявили себя независимым государством. Но ни одна страна на свете этой ихней независимости не признаёт. И в ООН их тоже принимать не хотят -- как можно принять тех, кого вообще не существует? Вот и получился этакий территориальный фантом, этакий мираж -- то ли он есть, то ли его нету. Прямо-таки Атлантида какая-то! Вот поэтому-то и нельзя попасть в эту самую Атлантиду.
   Но Рома, сидевший всё это время рядом -- за тем же самым ресторанным столиком, спокойно и терпеливо выслушал возражения своего друга (так только толстяки одни и умеют) и заявил, что повседневные коммерческие интересы частенько заставляют его проникать в эту запрещённую зону, и при этом он не продирается ночью сквозь колючую проволоку, не мечется с выпученными глазами под завывания сирен и под лай собак в свете прожекторов и трассирующих пуль, а делает всё культурненько и при свете дня. Главное -- знать, какие бумаги и где надо предъявить, и кому и сколько нужно дать на лапу по эту сторону границы и по ту.
   Сеня, узнав об этом, был опять-таки поражён -- прежде он и понятья не имел о том, чем занимается его сосед; Зинаида же восприняла это сообщение как должное. Я чего-то хочу, и что в том удивительного, что какой-то мужчина выполнит моё желание? Ведь мужчина -- это всё равно что Бог; на то он и мужчина, чтобы делать всё, о чём его ни попросит женщина!
   Рома предложил свои услуги: мол, именно я и провезу тебя беспрепятственно туда и обратно. И Зина охотно приняла его предложение, но при одной маленькой оговорке: поехать решусь в столь опасный путь лишь в сопровождении не одного мужчины, а двух.
   -- Да, пожалуйста! -- заревел Рома. -- Я возьму с собой кого-нибудь из своих помощников. Могу взять Ашота, могу взять Хакима, а захочу, так и самого Ираклия -- он мне не откажет, если я его хорошенько попрошу. Это всё боевые ребята, и на них можно положиться.
   Зинаида в чём-то, может быть, и была дурой, но уж тут-то разобралась в термине "боевые" безошибочно. На языке Ромы это означало "рэкетиры или профессиональные убийцы".
   -- Всё это хорошо, -- мягко возразила она, -- но было бы лучше нам обойтись без этих ребят, и было бы лучше, если бы с нами поехал Арсений Кириллыч.
   -- Нет-нет! У него работа на фирме! У него жена, у него семья! -- завозражал Рома. -- Ему нельзя.
   -- А чего ты решаешь за меня -- работа или не работа! -- раскричался Сеня. -- Можно или нельзя! Отпрошусь у шефа, а жене скажу, что поехал в командировку добывать стройматериалы, -- вот и всё решение проблемы.
   На том и порешили: двое мужчин и одна женщина. Но потом ещё долго-предолго спорили, на чьей машине следует ехать. Смысл же спора был на самом деле вот в чём: чья машина, вот тот и хозяин положения. Ну то есть тому, якобы, и должна непременно достаться эта женщина. В постель достаться... Одно время думали и так: поедем на двух машинах сразу. Но в таком случае непонятно было, в какой из машин эта самая женщина будет сидеть.
   И тогда бросили жребий, и выпало ехать всем троим на Роминой машине. Рома обрадовался, как будто победа была у него уже в кармане, но Зина сразу предупредила обоих: ребята, во время поездки -- давайте, чтоб без фокусов.
   Пообещали: фокусов не будет. Свозим туда и обратно, и всё будет честь по чести... При этом каждый в отдельности подразумевал: она сказала "во время поездки", а это значит, что после и посмотрим...
   И в назначенный день они поехали. В сущности, это было совершенно безумным предприятием со стороны Зинаиды -- попасть с двумя малознакомыми мужчинами на территорию, где не действуют законы ни одного из существующих на Земном шаре государств. Можно было погибнуть не только от рук этих двоих, но и от рук вообще бог знает кого -- мало ли бандитов и террористов на Кавказе! А кроме того, в Абхазии после войны осталось огромное количество минных полей -- не туда ступишь, и поминай тогда, как звали!

3

   Как Рома и обещал, они совершенно безболезненно пересекли границу. Как, в каком месте и при каких обстоятельствах -- неважно. Главное вот в чём: всё было и впрямь очень просто.
   Когда-то Зинаида, как и бесчисленные десятки миллионов других советских граждан, бывала в Абхазии и знавала там чуть ли не все железнодорожные станции и санатории, начиная от Леселидзе и кончая Сухумом и Очамчирами. И теперь она ехала по этой земле и удивлялась. Как много изменилось за эти годы! Всё та же прекрасная местность, всё тот же прекрасный народ -- самый миролюбивый и добродушный на всём Кавказе! -- и всё-таки что-то было не то. То там, то сям виднелись следы разрухи и остановившейся трудовой деятельности; пустые дворцы санаториев, неподвижные поезда, безлюдные пляжи... Атлантида, погрузившаяся на дно!.. Но более всего потрясали цены. Они были настолько малы, что просто дух перехватывало. Казалось, что назначаемая цена -- это какой-то розыгрыш или утончённое издевательство. А на самом деле всё объяснялось просто: местные жители были загнаны ходом Истории в такой кошмар, в такое разорение, что считали за счастье продать плоды своего тяжкого труда даже за самые ничтожные копейки.
  
  
   Глава 92. ПЛАТОН ПЕТРОВИЧ

1

   В Новом Афоне они узнали: интересующий их человек там известен, но непосредственно на территории монастыря не проживает. Равным образом не является он и монахом. А живёт он сам по себе где-то поблизости, в горах с какими-то пастухами, выполняя там какую-то хозяйственную работу для монастыря...
   Узнали, где это находится и как туда добраться. Преодолели множество трудностей и -- добрались.
   Платон Петрович, увидев свою ростовскую знакомую, ничуть не удивился. Он даже как будто и знал наперёд, что Зинаида приедет к нему.
   Спокойно спросил:
   -- Нашла всё-таки?
   -- Нашла.
   -- Ну, заходи.
   И повёл её вверх -- по узенькой, каменистой тропке в свою хижину; это был старенький строительный вагончик на колёсах, врытых в землю. На сопровождавших её двоих мужчин он почти и не взглянул, а те и сами поняли, что это его "заходи" -- глагол в форме единственного числа, и к ним не относится. Почувствовав какую-то робость перед этим рослым и всё ещё сильным стариком, они так и остались благоговейно стоять где-то в стороне, возле своей машины.
   -- И это вы теперь так живёте? -- с изумлением спросила Зинаида, оглядываясь на более чем скромную обстановку внутри вагончика.
   -- Именно так и живу, -- ответил Платон Петрович. -- На этой скамейке -- сплю, за этим столиком -- ем. Этой иконе -- молюсь. У меня тут всё просто, чисто и аккуратно.
   -- Но почему же... почему так... -- Зинаида явно не находила подходящего слова.
   -- Почему так бедно -- ты это хотела спросить? А мне большего и не нужно.
   -- Но почему не нужно? Ведь так жить -- невозможно!
   -- Кому невозможно, пусть и не живёт так, а для меня возможно.
   -- Но ведь у вас тут нет никаких удобств, а удобства -- это то, к чему не стыдно стремиться!
   -- У меня тут всё очень удобно, возразил Платон Петрович. -- Роскоши нет -- это верно, но всё необходимое для жизни есть. А роскошь, зачем она мне - роскошь эта?
   -- Как зачем? -- изумилась Зинаида. -- Если человек богат, то это значит, что его любит Бог. Он его отмечает таким способом!
   -- Это ты рассуждаешь не по-православному. По-западному рассуждаешь, по-протестантски. Или по-иудейски... А я теперь всё стал понимать по-другому.
   -- А как?
   -- Бог для человека -- это верховный авторитет. Ведь так же?
   -- Так, -- согласилась Зинаида.
   -- И человек должен брать пример с Бога. Так ведь?
   -- Ну так.
   -- А Богу не нужны ни пища, ни деньги, ни жильё, ни предметы роскоши... Вот я и беру с него пример. Конечно, человек совсем без ничего жить не может. Он -- несовершенное существо. Но относиться с безразличием к богатству, не стремиться к роскоши -- это означает для человека некое приближение к Богу, к этому недостижимому, но прекрасному идеалу!
   -- Раньше я вас понимала, а теперь почему-то ничего не могу понять, -- с огорчением призналась Зинаида.
   -- Это потому, что в нашей секте людям говорилось то, что им приятно слышать, а не то, что нужно.
   -- Мне не всё там было так уж приятно и понятно, -- возразила Зинаида. -- Например, мне не нравился запрет на иконы, запрет на роман Булгакова... У меня всегда были сомнения, и сейчас есть, но чтобы вот так -- порвать со всем, что было прежде, я так не могу.
   Бывший духовный наставник молчал.
   -- Почему вы молчите? Скажите: как же я теперь должна жить?
   -- А как хочешь, так и живи. Ты совсем не глупая, вот и живи своим умом, надейся сама на себя.
   -- Но так -- нечестно! Вы не должны меня бросать!
   -- Всё -- честно. Я отвечаю за себя, а ты отвечай за себя. Что же -- я теперь снова буду с умным видом наставлять людей на путь истинный? И это после стольких собственных ошибок и метаний туда-сюда! То я православный, то я ухожу в секту, то я снова возвращаюсь в православие!..
   -- А правда, зачем вы ушли от нас, Платон Петрович? Я вот вас слушаю, слушаю, но так и не поняла, зачем вы это сделали! Разве у нас вам было плохо?
   -- А я об этом речи и не веду -- плохо ли, хорошо ли. Ушёл потому что считаю для себя так: русский человек должен быть православным и никаким больше. Независимо от того -- плохо ему от этого или хорошо... А осуждать или советовать -- не имею я теперь такого права! Мне бы сейчас молчать и молчать... А я это и стараюсь делать обычно: в основном молчу. Думаю что-нибудь своё и работу исполняю прилежно, монастырю помогаю -- вот за скотиной смотрю, -- Платон Петрович показал через раскрытую дверь домика на горный склон, на котором паслись овцы. -- Огород содержу, сад выращиваю, пчёл развожу... Пока силы есть -- работаю, а силы иссякнут -- тогда и отойду туда, куда положено.

2

   А потом пошли рассказы о житье-бытье: Зинаида всё без утайки рассказывала про себя, а старик слушал, никак не оценивал услышанного и между делом тоже что-нибудь рассказывал, но в основном не про себя, а про Абхазию, про монастырь, про здешнюю природу...
   Но -- как ни подступала Зинаида с расспросами к своему бывшему наставнику насчёт смысла жизни или "правильной" религиозной принадлежности, а так ничего определённого и не услышала от него.
   -- Все мои советы ты знаешь наперёд: поступай хорошо, и не поступай плохо, а главное -- не прелюбодействуй!
   -- Но это-то я давно знаю, -- Зинаида чуть не заплакала от обиды. -- Вы что-нибудь для меня, для меня одной скажите! Ведь я же специально ради этого приехала сюда!
   -- Ну не плачь, не плачь!.. Это у меня от моей гордыни, от заносчивости тайной... Видишь, как от меня ждать помощи -- я и сам несовершенен... Вот и обидел тебя. Прости меня, Зиночка...
   -- Прощаю! Конечно, прощаю! Да я на вас и не обижаюсь нисколько!
   -- Вот и спасибо тебе за это. А совет один я тебе всё-таки дам, хоть мне и кажется, господи, прости мою душу грешную! -- Платон Петрович перекрестился, -- хоть мне и кажется, что не имею я такого права -- поучать других... Люби людей -- вот тебе мой совет!
   Зинаида тут же насторожилась.
   -- А если люди попадаются плохие -- их тоже любить?
   -- Люби людей -- по возможности. Если видишь, что никак нельзя любить, то уж и не люби. Но -- старайся ты их любить, стремись к этому! И не используй людей, словно бы какое-то орудие в твоих руках... Стыдно так с людьми поступать, будто это шахматные фигуры на чёрных и белых клетках! А ты всегда этим недугом страдала -- использовала людей. Вот и этих двух, -- старик кивнул в сторону машины и усмехнулся, -- ты ведь и их тоже используешь!
   -- Но как бы я тогда добралась сюда, если граница закрыта? А они ведь оба -- ну просто чокнутые какие-то... Увидели женщину и взбесились! Вот я и решила, что таких -- не жалко... А то ведь им и невдомёк, что я -- живая, что у меня есть своя жизнь, своя судьба, свои проблемы. А им бы только одно -- бабу в постель!
   Платон Петрович улыбнулся:
   -- Бог с тобою!.. Мне ли осуждать тебя. Может быть, в этом случае ты и права...

3

   А потом Платон Петрович дал Зинаиде покататься на своей лошадке. Сеня и Рома в миг подоставали из машины свои видеокамеры, когда увидали, с какою грациозностью их Зинаида взлетела в седло и, покружив немного на месте, рванула вверх по склону. Только комья земли из-под копыт и только светлые волосы, разметавшиеся на ветру длинным шлейфом... И это всё. Как будто какая-то недостижимая мечта уносилась от них, придурков, прочь, навеки.
   -- Как она красива! -- сокрушённо простонал Сеня.
   -- Ну и баба!.. -- покачал головою толстяк Рома.
   Выражение лица у него стало каким-то необыкновенно серьёзным, человечным, и все его блатные замашечки вдруг куда-то испарились. -- Ну даёт!.. Где ж это она так научилась в седле держаться? Неужели -- в этом своём Ростове?..
   Но, когда она вернулась, миг душевного просветления у обоих пришибленных прошёл, и они к ней с этими расспросами и полезли: где ты так научилась? Ну ты и даёшь! А ну прокатись ещё, я тебя сниму на фоне вон той скалы -- так эффектней будет!.. Как будто это и было самым важным!
   -- Ну что привязались к Зиночке! -- недовольно пробурчал Платон Петрович. -- Пойдёмте лучше я вас чем-нибудь угощу. У меня мёд есть, молоко есть, фрукты есть... Пойдёмте, ребята.
   И "ребята" пошли.
   -- Хорошо бы чего-нибудь мясного покушать, -- предложил Рома и похлопал себя по изголодавшемуся пузу.
   Зинаида недовольно фыркнула на него.
   -- Можно и мясное сделать, -- просто ответил Платон Петрович. -- Но это готовить нужно. Вы тут пока посидите в тени, на лавочке, а я займусь. -- С этими словами он взял большую стеклянную банку, где уже лежали куски мяса, утопая в уксусе и в луке, взял два длинных вертела и куда-то со всем этим пошёл. Судя по возникшим вскоре вкусным запахам -- не очень далеко.

4

   Уже когда ели, Сеня спросил:
   -- А скажите, пожалуйста, что это за шкуры вон там у вас поразвешаны?
   -- А это -- волчьи, -- ответил Платон Петрович. -- Волки не любят, когда пахнет волчьими шкурами, и этот запах их отпугивает.
   -- А бывает, что всё-таки близко подходят?
   -- Бывает. Но на это у меня ружьё есть. А стреляю я метко.
   -- А вот скажите-ка, любезный, -- с набитым ртом и с нагловатым смешком спросил Рома, -- а по-христиански ли это -- волков убивать? Ведь они же, насколько я понимаю, -- тоже божьи твари?
   -- По-христиански, ребята, по-христиански... С волками иначе нельзя поступать.
   -- Ну, допустим, -- не унимался Рома, -- волки -- это волки. Но вот овечки-то несчастные -- вот мы их сейчас кушаем, а они-то чем провинились?
   Зинаида оторвалась от своего шашлыка и с надеждой посмотрела на своего Наставника: вот он сейчас задаст этому нахалу!
   -- Трудно сказать, -- неторопливо ответил Платон Петрович. -- Видимо, таков закон жизни, а на точное знание правды я не претендую. Просто вегетарианство мне не нравится, если за ним стоит всякое словоблудие. Всё это от гордыни. Надо человеку есть -- пусть ест, но лишь столько, сколько ему нужно и не во вред природе. А не надо -- зачем обжираться?
   -- А у меня свой закон жизни, -- сказал Рома. -- Надо быть с волками и не быть с овцами!
   -- Так ведь и с волков, ты же сам видишь, -- тоже шкуру сдирают, -- возразил ему Сеня.
   -- Значит, надо так охотиться, чтобы не сдирали! Надо совершенствовать волчью квалификацию и грызть всех овечек, какие только попадутся!
   -- Платон Петрович! -- закричала Зинаида. -- Скажите ему! Ведь он же не прав!
   -- Знал бы что сказать, непременно сказал бы, -- ответил Платон Петрович.
   -- А вы что же -- не знаете, что ему ответить?
   -- Не знаю.
   -- Конечно, я немного преувеличил, погорячился, -- сам же себе и возразил Рома. -- Овечек надо грызть разумно, а не стихийно. Чтобы не уменьшалось их поголовье. Я за то, чтобы во всём был порядок. А кто будет грызть их слишком жадно и без всякой меры, -- тех я и сам готов растерзать на куски, но общий закон всегда был и будет один и тот же: волки и овцы. Либо ты с волками, либо ты с овцами. Либо ТЫ жрёшь, либо ТЕБЯ жрут.
   -- Ну скажите же ему что-нибудь, Платон Петрович! -- закричала Зинаида и, не дождавшись ответа от своего наставника, совсем растерявшись, повернулась к Сене. -- А ты-то чего молчишь? Ведь ты же человек с высшим образованием, начитанный!
   Арсений беспомощно развёл руками.
   -- То, что он говорит, -- страшно, но я не знаю, что я могу ему возразить.
   Зинаида повернулась к Роме и с гневом и презрением проговорила:
   -- А если я сама превращусь в волчицу, а ты у меня станешь овечкой и я на тебя накинусь, тогда ты что скажешь?
   Рома мигом перевёл всё на шутку, опустился на землю и изобразил нечто четвероногое.
   -- А я скажу тогда: кушай меня, моя прекрасная волчица, на здоровье! Я -- твой!
   Он корчил какие-то рожи и что-то ещё вытворял, но Зинаида и смотреть на него не стала, а только отвернулась в сторону.
   -- Нет, это просто мазохизм какой-то! -- возмутился Сеня. -- Встань с земли, что ты вытворяешь!
   -- Скажите же что-нибудь, -- взмолилась Зина почти уже безо всякой надежды к своему теперь уже бывшему духовному отцу.
   -- Нечего мне сказать, потому что я и сам не всё понимаю до конца. Например, мне не совсем понятно: если существует Зло, то почему Бог допускает его существование? Если ничто на свете не может произойти без воли Божией, то, стало быть, и Зло -- тоже его воля? А если так, то почему человек должен нести ответственность за свои плохие поступки?.. Ну и многое другое. Думаю обо всём этом, думаю, а так ни до чего и не додумался пока. Утешаю себя лишь тем, что я слишком мал и слаб, чтобы понять разумом какие-то великие и важные истины. Вот и живу, опираясь больше на интуицию. Может быть, она -- это и есть как раз-таки Божья подсказка мне, неразумному. А моя интуиция подсказывает мне жить именно здесь и жить именно вот так -- в стороне от событий и не принимая на себя ответственности за чужие судьбы.
  
  
   Глава 93. ЧЁРНОЕ НЕБО
   А потом вдали почернело небо, заблистали молнии и послышались раскаты грома.
   Гости стали собираться в обратный путь.
   -- Я так боюсь молнии, -- тихо, одному только Платону Петровичу призналась Зинаида. -- Я так боюсь, что Бог накажет меня за все мои грехи.
   -- Езжай и ничего не бойся. Всё у тебя будет хорошо. -- Платон Петрович перекрестил Зинаиду и захлопнул за нею дверцу машины.
   Уже когда ехали, Сеня задумчиво проговорил:
   -- Какой всё-таки необыкновенный старик! Сила из него так и прёт, а как посмотрит в глаза -- так будто насквозь тебя всего пронизывает...
   А Рома, который сидел за рулём, не отрываясь взглядом от извилистой и опасной дороги, сказал на это:
   -- Да, насчёт силы -- это и я заметил за ним.
   -- Да что же ты там такое в нём заметил? -- нетерпеливо спросила Зинаида.
   -- Да насчёт силы... Особенно, когда у нас речь зашла о волках -- надо ли их стрелять или нет и когда он сказал: надо, это и по-божески будет, и по-христиански...
   -- И что же из этого следует? -- спросила Зинаида.
   -- А то, что он точно так же взял бы ружьё и прихлопнул бы и любого человека, который бы напал на него. И нас бы с Сенькой прихлопнул, если бы мы повели себя как-нибудь не так.
   -- Ну что ты такое говоришь! -- возмутилась Зина.
   -- Это я точно говорю! Он -- такой. Я таких людей сразу распознаю.
   -- Каких "таких"?
   -- Сильных. -- Рома внимательно смотрел на дорогу, по которой уже вовсю шпарил дождь. -- Пойми: я его не осуждаю и -- ничего против него не имею. Пожалуй, даже и восхищаюсь им. Если бы его судьба как-нибудь иначе повернулась, он бы мог командовать партизанским отрядом. Или правительством. Или быть вождём племени. Или возглавлять каких-нибудь террористов... Или контрабандистов... Или рэкетиров...
   -- Да что ты такое мелешь! Он совсем не такой! Что же я его не знаю, разве?
   -- Он -- именно такой. И он знает об этой своей силе, знает и боится её в себе... Вот он всё говорил о гордыне да о гордыне -- так это он точно. У него её много. Потому и живёт отшельником -- подавляет в себе эту свою скрытую силу.
   -- Всё ты врёшь!
   -- Не вру.
   -- Я думаю, Роман -- по-своему прав, -- отозвался Сеня. -- Но он оценивает старика как-то уж очень односторонне.
   -- Я уважаю сильных, а он -- сильный! -- сказал Рома.
   -- Да он -- святой, а не сильный! -- возразила Зинаида.
   -- Охотно верю. Но может ли быть по-настоящему святой человек не сильным?
  
   Глава 94. ПУТЬ В РОСТОВ

1

   Благополучно покинув Абхазию и вернувшись в башню Арсения Кириллыча, Зинаида вдруг выяснила для себя, что ей больше нечего делать на побережье Чёрного моря. Отдохнула она хорошо, и теперь пора было возвращаться в родной Ростов-на-Дону.
   Чтобы не звонить из дома в присутствии его хозяев, она пошла на местную почту и позвонила в Ростов оттуда.
   Лёня-банкир был потрясён, узнав, что его неизвестно куда исчезнувшая было женщина спокойненько себе отдыхает на черноморском курорте. И без присмотра!
   -- Ничего не думай плохого. Просто у меня тут были кое-какие дела, и я тебе потом всё объясню, -- успокоила его Зинаида.
   Она назвала свой адрес и велела приезжать; описала для точности свой дом -- башня в три этажа и стеклянная веранда сверху в виде четвёртого этажа, а потом ещё и крыша в виде пирамиды, а потом ещё и шпиль.

2

   Ростов не так уж и далеко отстоит от Чёрного моря, и уже на следующее утро Леонид Антоныч Татванов со своим личным шофёром подкатил к башенноподобному дому, найти который не представляло труда, ибо посёлочек этот -- невелик и состоит практически из двух улиц, параллельных железной дороге и морю.
   Ни о чём не подозревающий хозяин претенциозного архитектурного чуда вышел на звонок и встретился у калитки лицом к лицу с нагловатым типом, который без спросу стал было рваться к нему в дом, чтобы забрать оттуда свою законную собственность.
   Сеня разозлился и, едва сдерживая раздражение, попросил в дом не входить, а подождать на улице возле машины. И захлопнул узорчатую металлическую калитку. И даже запер её. И ушёл в дом по дорожке, над которою смыкались вьющиеся растения с какими-то дивными благоухающими цветами.
   Лёня-банкир подозрительно принюхался; воздух был ошеломляющим -- в нём присутствовали и цветы, и эвкалипты, и кипарисы, и море... Он не любил таких запахов. Он не доверял им. В самом деле, что должна чувствовать и к каким мыслям должна склоняться красивая и вырвавшаяся из-под контроля женщина, окунаясь в воздух такого необычного химического состава?.. "Что-то здесь не то!" -- подумал Лёня-банкир и велел своему шофёру посигналить, а сам стал нервно расхаживать по тротуару, узорчато выложенному подозрительно разноцветными и крайне непривычными для Ростова каменными плитками.
   А Зинаида уже всё и так поняла -- увидела знакомую машину в окне своей комнаты на втором этаже. Выглянула и помахала рукой -- мол, я здесь, я сейчас; мол, иду, иду!
   Вещи свои она собрала ещё с вечера, и теперь ей оставалось только уйти, что она и собиралась сделать. Но загвоздка состояла в том, что и Сеня, и Рома -- оба вместе и каждый из них по отдельности -- ожидали какого-то продолжения романтической поездки в мятежную Абхазию. Ромы сейчас не было, и уехать вот так просто, не прощаясь с ним, -- было не очень-то прилично. Но с другой стороны -- вступать с ним в объяснения и, быть может, конфликт -- тоже не хотелось. Но кроме блатняги Ромы, был ведь ещё и вполне порядочный и безобидный Сеня. Надо было и с ним как-то разделаться.
   За квартиру Зина заплатила ещё в самом начале своего пребывания на море. И теперь оставалось только взять вещи и уйти. Но как быть с теми денежными тратами, которые понесли Сеня и Рома, увиваясь вокруг этой неприступной женщины? Ведь их расходы во много раз превышали эту самую квартирную плату! Зина прекрасно понимала: возместить обоим мужчинам их убытки можно только одним-единственным способом -- через постель.
   Что она начисто отметала.
   Но и оставаться в должниках тоже как-то не хотелось.

3

   Что-то мешало ей так вот просто взять и выйти на улицу, хлопнуть калиткой с узорами и умчаться в Ростов.
   А тут и Арсений Кириллыч с новою силою стал объясняться в любви и, совсем отчаявшись, доскулился вдруг вот до какой интересной мысли:
   -- Вот сейчас мы с тобой расстанемся навсегда, и будешь ты после этого всю свою жизнь корить себя за то, что бросила меня в моём жизненном одиночестве и так ни разу и не переспала со мной!
   Зинаида вспомнила наставление своего Духовного Отца о том, что нехорошо, мол, использовать людей в своих целях, словно бы это какие-то инструменты, и ей стало неловко.
   -- Миленький, тебе так хочется женщины? -- с этими словами она приблизилась к Сене так ужасающе близко, что тому стало дурно.
   Робкий Сеня смутился от соприкосновения с роскошным бюстом и мощными бёдрами; он вроде бы и хотел ЭТОГО САМОГО, но вроде бы, как бы, и не ожидал...
   -- Но ведь ты принадлежишь тому субъекту, который сейчас ждёт тебя там у машины? -- пролепетал он побелевшими и пересохшими губами.
   -- Лёнчику, что ли? Я -- принадлежу?
   -- Ну да! Он так примерно выразился, когда ломился ко мне.
   -- Ой, да какие глупости! Мало ли как там он выразился! Да никому я не принадлежу! Он просто приехал за мною, как извозчик. Дело в том, что я терпеть не могу ездить в поездах, а на машине -- всё как-то веселее время проходит, вот я его и вызвала из Ростова, чтобы он меня забрал отсюда... -- Видя, что Сеня ещё чего-то не понял, Зина горячо заверила его снова: -- Как раз сейчас-- я свободна и никому не принадлежу. Междувластие... Чего стоишь? Быстро запри дверь!
   Потрясённый, Сеня послушно кинулся запирать дверь. Ему было страшно -- он ведь никогда ещё в жизни не изменял своей толстухе и теперь не знал, с чего начать.
   -- А ну не бояться! -- тихо скомандовала Зина.
   И Сеня, как по волшебству, вмиг перестал бояться и расстегнул на своей рубашке первую пуговицу. Но в следующий миг с улицы раздался мощный сигнал, и Лёня-банкир закричал:
   -- Зина! Ну что там такое? Выходи поскорее, поедем!
   И у бедного Арсения Кириллыча, удачливого строителя домиков с мраморными бассейнами, с колоннами и башенками, но несчастливого в семейной жизни, вдруг всё разом оборвалось.
   -- Ну что же ты? Не бойся, сейчас всё у нас будет хорошо! -- попыталась утешить его Зинаида, но уже было поздно: в душу Арсения Кириллыча ворвалась паника.
   -- Всё... Не надо... Нельзя... Ты спешишь, а я так не могу... -- пролепетал он.
   -- Я никуда не спешу! -- заверила его Зинаида. -- Это он там спешит, а не я.
   -- Да и сейчас не дай бог придёт жена. Будет стучать в дверь... Паника, закравшаяся в душу, не проходила и подкреплялась сомнениями, закравшимися в разум: а имею ли я право, а можно ли так?.. А тут ещё и Лёня-банкир со своими криками и сигналами...
   Зинаида сделала нужное переключение в своём душевном механизме и подумала примерно так: видит бог, я искренне хотела отблагодарить этого человека, и теперь моя совесть чиста; разве же я виновата, что он выбрал такой неудачный момент попросить меня о таком пустяке? А я бы и рада, но у него сейчас и впрямь ничего не получится.
   Надо было ехать.
   Решительно, оттолкнув беспомощного Сеню, она быстро стала перед зеркалом и привела себя в порядок.
   -- Я тебя никогда не забуду, -- пролепетал Сеня.
   Доигрывая до конца этот маленький спектакль, Зинаида ласково поцеловала его в щёку и взяла свои вещи. И ушла -- навсегда из его скучной жизни.

4

   В скором времени она уже ехала назад в свой Ростов и играла спектакль уже совсем другой -- намного более серьёзный. И теперь у неё снова появился мужчина-бог, мужчина-хозяин, а вовсе не покорный извозчик, как она утверждала наивному архитектору Сене. Это был всё тот же Лёня-банкир, с которым она так и не пожелала порвать.
   Часть VI
   ОТСТУПЛЕНИЕ
  
  
  
  
  
   Глава 95. В РОСТОВЕ

1

   Выслушав все эти рассказы и признания моей соседки по коммунальной квартире, я вдруг воспылал неким внутренним гневом, похожим на ревность: ну почему она поехала в такую несусветную даль к этому своему проповеднику? Ведь за жизненным советом она могла бы обратиться и ко мне?.. Допускаю: он -- прекрасный человек! Необыкновенный человек! Но ведь я-то ближе! Так почему же -- к нему? Стало быть, он, в её глазах, ценнее МЕНЯ! Лучше МЕНЯ! Духовней! И, должно быть, намного -- если она поехала в такую даль... Любовник у неё -- не Я, и жизненный советчик -- тоже не Я. Но тогда -- кто же такой Я для неё?
   -- Объясни мне, -- сказал я, -- кто такой Я в твоей жизни?
   -- Ты для меня -- самый близкий, самый лучший друг, -- очень просто и спокойно ответила Зина. -- Как родной брат.
   Я ничего не понял и подумал так: всем окружающим мужчинам она распределила роли, и мне досталась эта. Я у неё -- хороший друг. Значит, так оно всё и есть, и ничего тут не поделаешь... И всё же было очень обидно. Пытаясь казаться спокойным, я спросил:
   -- Возможно, я чего-то не понял, но объясни ты мне смысл этой твоей поездки в Абхазию?
   -- Абхазия -- святая земля.
   -- Допустим! Но что тебе дала встреча с Платоном Петровичем?
   -- Ничего не дала. Платон Петрович и сам ничего не знает, а жить по тем немногим советам, что я от него услышала, -- невозможно.
   -- Почему?
   -- Они меня не устраивают. Единственное, что мне нравится из его рекомендаций: я должна жить своим умом. Вот это хорошая мысль!
   Я тут же почувствовал раскаяние: зря я позавидовал, что не я -- главный авторитет для неё; этот Платон Петрович и в самом деле прекрасно понял и оценил мою Зиночку; он и в самом деле лучше меня, и умнее меня. К такому человеку не жалко съездить и на другой конец Земного шара...
   -- То есть, ты должна в этой жизни не упускать своего? -- подсказал я уточнение.
   -- Абсолютно верно.
   -- Но ведь он имел в виду явно нечто другое!
   -- Кто его знает, что он там имел в виду. Мужчины - они все такие сумасшедшие! У них всё в голове перепуталось. Но я его совет восприняла только так и никак иначе!

2

   Шло время. Весна плавно перетекала в лето. Все Зинаидины поправки я в своём компьютере уже давно облёк в письменный вид, и история её жизни была уже почти готова, но для полного выполнения её заказа мне оставалось ещё досочинить некую счастливую концовку с заходом в царство будущего. Словно бы я был волшебником и имел туда персональный доступ!
   Но у меня всё как-то не получалось и не получалось по-быстрому заскочить в ту страну Счастливого Будущего и всё там выведать насчёт Зинаидиной судьбы; я всё откладывал и откладывал это простенькое мероприятие, дожидаясь подходящего момента, когда появится свободное время для таких путешествий, когда меня посетит вдохновение и осчастливит настроение... Тяжёлая же работа в мединституте и обстоятельства моей личной жизни самым активным образом препятствовали этому.
   Мы ожидали ребёнка и по такому случаю тихо и незаметно, безо всякой торжественности зарегистрировали свой брак официально. Любви особенной вроде бы и не было -- это верно, но верно и то, что была какая-то тяга друг к другу. Меня совсем не обременяло то, что Валентина ничего не смыслит в латыни и вообще -- очень неразговорчива; я по-прежнему почти ничего не знал о её прошлом; её же, видимо, тоже мало заботило то, что она никогда не разберётся во всех моих тайных мыслях. Почему-то нам просто хотелось быть вместе -- молча и спокойно, но вместе.

3

   В скором времени моя мать уговорила меня выбраться и проведать-таки её старшую сестру, которая осталась одна после смерти мужа и жила теперь на окраине Ростова в частном доме с видом на Дон прямо из окон и с непривычно большим для нашего города приусадебным участком.
   Старушка приняла меня ласково и высказала такое пожелание: хочу, мол, прожить остаток жизни не в одиночестве, а среди своих людей, которые не обидят и не бросят в беде. И ничего, что будет ещё одна хозяйка, и ничего, что в скором времени дом наполнится детскими пелёнками, плачем или смехом -- оно так даже и веселей будет. Переезжай поскорее.
   Я согласился и стал готовиться к переезду.
  
  
   Глава 96. ДОМ И САД

1

   На новом месте самая неприятная вещь заключалась в том, что я ничего не смыслил в земледелии и вообще в хозяйстве. "Ну вот я и дожил, -- с досадой на самого себя думал я. -- Судьбу звонких придыхательных в италийских языках проследил во всех подробностях, а в земле ковыряться не научился!"
   Между тем, дом с прилегающим к нему садом располагался на бугре, что доставляло массу неудобств. Однако же эти неудобства и послужили когда-то причиной того, что это чересчур обширное владение даже и в самые суровые годы советской власти, никто не мог уменьшить. Конечно, битва против приусадебных участков велась несгибаемыми борцами за чистоту идеи мужественно и бескомпромиссно. Но сюда она почему-то не доходила даже и в виде отголосков. Обширный обрыв, заросший ежевикой, так хитро располагался, что в суровые времена от него очень легко можно было отречься и выдать его за ничейную землю. Причём без риска, что её захватит кто-то другой. Однако же при желании этот кусок склона столь же легко можно было отгородить получше и вернуть назад. Что и было сделано ещё в кои-то времена и без моего участия. Но на данный момент ограда сильно обветшала, и вот чем я сейчас занимался: укреплял забор и делал его непроницаемым для любителей забираться в чужие сады. Занятие было почти бессмысленным, ибо заросли ежевики и без того делали этот отрезок границы неприступным. Но хотелось позаниматься хозяйством и показать себе и другим: я -- настоящий работник и на своей собственной земле сумею распорядиться своим собственным хозяйством.
   Для себя я сделал такое открытие: важна не сама работа, и даже не её конечный результат важен, а важно то, что я думаю о ней. И то, что я чувствую, занимаясь ею. А чувствовал я на высоком правом берегу Дона одно: я -- наконец-таки стал серьёзным человеком и занимаюсь чем-то жизненно важным. Прекрасно понимая, что вся моя работа -- это прежде всего развлечение или даже наркотик, а уже во вторую очередь нечто практически нужное, я всё же отдавался физическому труду так, как будто это и есть самое главное в жизни...

2

   А как же быть с труднопереводимыми местами из латинских текстов, как же быть с моим открытием о происхождении звонких придыхательных в италийских и других индоевропейских языках? Ведь я единственный в учёном мире, кто раскрыл эту тайну до конца! Неужели же теперь всё бросить? -- Нет, конечно. Для меня моя латынь и другие древние языки -- это так прекрасно, как мало что другое на свете, и с этим я не расстанусь никогда. Так теперь и буду жить -- и с тем, и с этим...
   Между тем, доски и стройматериалы для моей затеи стоили очень дорого, но я вдруг проявил несвойственную мне изворотливость и самым неожиданным образом нашёл место, где всё это и многое другое можно было покупать почти задаром.

3

   Мой старый друг по университету -- литовец Сашка Мантас, с которым мы когда-то хотели написать работу о сходстве и различиях литовского и латинского языков, да так и не написали, был человеком незаурядным -- с тремя высшими образованиями: лингвистическим, философским и математическим. После распада Советского Союза он хотел было вернуться в свою Литву, но там такие дюже умные не требовались, и он так и не смог вернуться к себе на родину, и тогда на почве безработицы и полной безысходности он после долгих приключений пристроился сторожем на одном очень интересном складе, затерявшемся в непроходимых дебрях безумной ростовской планировки.
   Хозяева склада два-три раза в неделю привозили и сваливали туда как мусор, безо всякого учёта громадное количество труб, металлических конструкций, досок, брёвен, кирпичей и много чего ещё. Говорили, что собираются строить на этом месте какой-то заводик.
   Мантас же был доктором наук не только по названию: он и впрямь кое-что соображал.
   Очень скоро он вычислил, что всё это складское изобилие имело происхождение более чем подозрительное: никто ничего не записывал, никто ничего не учитывал; зарплату (грошовую, конечно же) выдавали очень просто: вынимали деньги из кармана и -- на, бери! И ни расписок, ни ведомостей, ни трудовых книжек, ни налоговых отчислений... (Так же было и при приёме на эту работу -- у него тогда даже и паспорта не спрашивали; просто спросили, как зовут, оглядели с ног до головы и увидели, что человек интеллигентный и нуждающийся, вот и всё.) Судя по всему, никакого заводика никто строить пока не собирался...
   Несколько раз Мантас проверял: а что если немножко уменьшить количество досок или швеллеров -- и что тогда будет? Выяснил: кроме того, что месячный заработок многократно увеличивается, ничего больше не будет. Надо только действовать умеючи и не жадничать. А то всё ж таки заметят, и тогда и убьют, не спрашивая фамилии, и закопают так, что никто не отыщет.
   Вот так-то оно и получилось, что ремонт тёти Нюсиного дома и обустройство приусадебного участка не легли на меня совсем уж непосильным бременем.

4

   Было уже лето, и нервотрёпка с натаскиванием отстающих и с экзаменами в мединституте для меня уже почти подошла к концу, когда выяснилось, что настала пора окончательно перебираться на новое местожительство. Валентинину мать я уже давно прописал по своему адресу, а дом тёти Нюси ею же самою был переоформлен на меня ещё так даже и раньше, и теперь уже ничто не удерживало нас в трёхкомнатной коммуналке на верхнем этаже пятиэтажного дома с видом из окон на грустную панораму двух остановившихся промышленных гигантов.
   Вот и сбылась моя мечта -- отойти прочь от этой непонятной, от этой непостижимой соседки по квартире. Сколько я злился на неё, сколько представлял себя порабощённым ею, барахтающимся в её паутине! И вот теперь я свободен. Ну и что хорошего? Мне даже и грустно как-то стало, что я больше не увижу этой женщины. Это я и сказал ей в один из самых последних дней своего пребывания в коммунальной квартире.
   -- Но почему же ты больше не увидишь меня? -- удивилась Зинаида. -- Разве ты не будешь приходить ко мне в гости?
   -- Конечно, не буду, -- ответил я.
   -- Но почему?
   -- Ты должна приучаться жить без меня, а я -- без тебя. Я так решил.
   -- Какие глупости! Почему ты считаешь, что решил правильно? Почему ты считаешь, что можешь решать что-то за меня?
   -- А что я решил за тебя?
   -- То, что я должна буду жить без тебя! А я без тебя не могу и не хочу! Ты мне нужен! Какое ты имеешь право отнимать себя от меня?
   Я улыбнулся: ну и баба! Просто нахалюга какая-то да и только!..
   -- Я не знаю, что тебе ответить, -- сказал я. -- Но я чувствую: я должен поступить так и никак иначе!
   -- Всё ты выдумываешь! -- закричала Зинаида.
   Я не знал, что ей на это сказать. Молчал -- вот и всё.
   -- Почему ты молчишь?
   -- А я беру пример с твоего Лёни-банкира. Ты же сама мне рассказывала, что он, когда ему хочется увильнуть от ответа, молчит себе и молчит. Вот и я делаю так же.
   -- Но я же тебе рассказывала это не для того, чтобы ты использовал это его оружие против меня! Так нечестно!
   -- Всё, что полезно для моего выживания, то и честно, -- сказал я и добавил: -- Это я взял уже из твоего личного арсенала. Учусь. Ну а если серьёзно, то для меня вопрос расставания с тобою -- вопрос жизни и смерти. Я должен, я обязан отойти.
   Зинаида была в растерянности. Она знала, что меня не переспоришь. Просто потому, что я умней. И тогда она пошла на хитрость:
   -- Но как же ты собираешься расстаться со мною навсегда, если ты мне обещал дописать счастливый конец к моей биографии?
   -- А я не отказываюсь от своего обещания, -- охотно и радостно согласился я. -- И я допишу. Но для этого мне вовсе незачем видеть тебя. Читать же написанное мною -- тебе тоже вовсе не обязательно. Моя писанина будет жить и без тебя. Если ей суждено, чтобы её прочли на земле и в небесах, если ей суждено повлиять на твою дальнейшую судьбу, то так оно всё и будет: и прочтут, и повлияет. А если нет, то и нет!
   Зинаида вся как-то поникла от этих моих слов и грустно сказала:
   -- Никто меня не любит.
   Я промолчал. А потом догадался возразить:
   -- У тебя есть сын. Вот он тебя и любит. Люби и ты его, это необыкновенный мальчик!
   Теперь молчала Зинаида.
   -- Но ты ж там напиши так, чтобы это всё -повлияло!
   -- Уж я-то постараюсь, ответил я.
   -- Умные люди мне когда-то объяснили: написанное имеет особую силу: что напишешь, то и будет...
   -- Ты напрасно мне это напоминаешь. Я помню всё, что ты мне когда-либо говорила. Я выполню твой заказ так, как и обещал.
  
  
   Глава 97. НОВЫЕ ВЕСТИ ИЗ ПАРАЛЛЕЛЬНОГО МИРА

1

   В воскресенье, когда мы с Валентиной уже жили на новом месте, а именно -- в доме тёти Нюси, я вновь получил интересные вести из параллельного мира.
   А был этот день хорош и необычен тем, что после ужасающей жары наступила наконец-таки какая-то прохлада -- прошёл дождь и притом с грозой, и наступила вдруг такая непривычная свежесть, что даже и запахи какие-то появились приятные. Вся зелень вдруг пробудилась и стала излучать в окружающую атмосферу что-то невообразимо приятное и давно забытое; вовсю запели птицы и в особенности -- кукушки...
   Но это я отнюдь не отвлёкся; я всё о том же: поступили новые вести из параллельного мира.
   Телевизор передавал, что где-то там, в неправдоподобно далёкой от Ростова и всей России Москве, дождик с грозой был тоже, но -- чуть посильней нашего: чересчур свежий ветер повалял по всей столице тысячи деревьев, и некоторые из них при падении не только подавили стоявшие под ними автомобили, но даже и выломали несколько зубцов у Кремлёвской стены...
   Как только непогода в Москве улеглась, шахтёры на улицах продолжили свой прерванный было бунт по поводу невыплаты зарплаты и прочих безобразий на шахтах...
   А в закрытых помещениях этого же города обсуждалось недавнее заявление Президента о том, что он ни в коем случае не собирается нарушать Конституцию и поэтому не желает избираться на третий срок и что ему уже осточертело опровергать нелепые слухи о своём третьем президентстве. И все говорили только об этом. Но тут вдруг вышел на экран телевизора один из бывших помощников Президента и выступил с заявлением: он горячо одобряет мудрое и своевременное решение Президента выдвинуться на третий срок, считает это законным и будет оказывать Президенту всяческую поддержку!..
   Что всё это означало (буря, прошедшая строго в районе Садового Кольца, шахтёрские волнения и все эти заявочки насчёт третьего срока) -- я, маленький человечек и жалкий провинциал, не представлял.
   Но это были ещё не все вести из того огромного мира, который простирается там, по ту сторону телевизионного стекла.

2

   Вечером того же дня по одному из телеканалов передавали интервью, взятое у одной университетской преподавательницы из Югославии.
   Это была красивая с умным лицом шатенка лет тридцати пяти. На хорошем русском языке, но всё-таки с лёгким сербским акцентом она рассказывала, как жила когда-то в Боснии и преподавала там русский язык. С помощью Запада боснийские мусульмане потеснили православных сербов: огромное количество людей было изгнано со своих исконных земель. Выгнали и её. По национальному признаку. Для защиты основных ценностей западной демократии. Она лишилась нажитого имущества, квартиры и работы. От горя, от безысходности ей сначала хотелось покончить жизнь самоубийством, но потом она собралась с духом и выдержала этот удар. Спустя некоторое время она оказалась в Косове. И устроилась на работу в тамошнем университете...
   И вот настал черёд уходить и из Косова. Потомки беженцев из коммунистической Албании неимоверно расплодились на чужой земле, и теперь эти мусульмане при поддержке Запада в очередной раз вытесняют православных сербов с их исконной земли. Брата её, который сильно болеет, угрозами и шантажом вытесняют из общежития. И дело подходит к тому, что и её должны выжить и с работы, и из квартиры, и из Косова. А албанцы уже празднуют победу на своём новом территориальном приобретении...
   Совершенно потрясённый, я слушал историю этой женщины и думал: "Кому в следующий раз придётся убираться из собственного дома под натиском Запада или воинствующего Ислама -- уж не нам ли, русским?" А женщина из Югославии тем временем продолжала: Запад заинтересован в разгроме православия на Балканах, Западу враждебна наша православная духовность, которой чуждо всё грубо материальное... а сербы -- последний оплот России в этом районе. Вот потому такое и происходит. Но уезжать ещё и из Косова я не буду. Это было бы для меня НЕДОСТОИНСТВЕННО! Уж лучше умереть, чем такой позор!
   Она так и сказала: недостоинственно. И это была её единственная ошибка в русском языке.
   Когда передача закончилась, я подумал: боже ты мой, ведь я всю жизнь мечтал встретить или увидеть хотя бы издалека настоящую красивую во всех отношениях русскую женщину.
   И вот -- впервые увидел. На экране телевизора. И она оказалась не русская, а сербка!
  
  
   Глава 98. РЫЖЕНЬКАЯ ЛЮСЯ
   Занятия с учениками кончились по причине летних каникул, и лишь моя самая старательная ученица Люся -- та самая, что рыженькая и в очках -- изъявила желание продолжить со мною изучение латыни в течение всего лета.
   И однажды, после некоторого перерыва, она явилась ко мне уже по новому адресу и, застав меня работающим в саду, сказала:
   -- Ну, вот я и нашла вас, Павел Артемьевич! Здравствуйте!
   -- Здравствуй, здравствуй, -- ответил я, не слишком-то отрываясь от работы.
   -- Павел Артемьевич, может быть, я -- не вовремя? Тогда я приду в другой раз.
   -- Ну что ты! Сейчас я умоюсь, и мы пройдём в дом. Я тебе покажу, как я теперь живу... А хочешь, так мы можем и прямо здесь устроиться -- на скамеечке. Здесь такая благодать.
   -- Мне всё равно.
   -- Как это всё равно? -- я помыл руки из шланга, а потом и сунул голову под воду. Обтираясь полотенцем, указал на окружающий пейзаж: -- Глянь, как красив окружающий мир! Arboribus, как сказал бы Варрон, tam consita terra nostra est, ut tota pomarium videatur. Ну-ка переведи!
   Не моргнув глазом, Люся перевела:
   -- Деревьями так засажена страна наша, что вся она фруктовым садом кажется.
   -- Порядок слов -- безобразный... Но вообще-то: ты скоро меня обгонишь, -- сказал я с изумлением. -- И зачем ты только со мною занимаешься, если ты и без того такая умная?
   -- Я хочу быть ещё умней. И хочу -- обогнать вас!
   -- Ум для девушки -- не самое главное, -- сказал я вслух, а про себя подумал: "А обогнать меня -- не велика честь!"
   -- Пойдёмте лучше в дом, а то вас тянет на посторонние разговоры и на тяжёлые мысли.
   -- Пойдём, -- согласился я. -- Заходи...
   И Люся вошла в мой дом.
   -- Вот это -- тётя Нюся, -- шепнул я. -- Поздоровайся с нею. Да погромче, а то она плохо слышит. -- И шёпотом же добавил: -- Старики страшно любят, когда с ними здороваются.
   -- Здравствуйте, -- громко сказала рыженькая Люся.
   -- Здравствуй, доченька, здравствуй.
   -- Это -- моя ученица Люся из университета, -- пояснил я тёте Нюсе. -- Мы сейчас будем заниматься латинским языком.
   Прошли в комнату.
   -- А это -- Валентина Александровна, моя супруга. Ты уже знаешь её.
   Люся поздоровалась с Валентиной, сделала ей какой-то приятный комплимент насчёт фигуры и поинтересовалась, к какому сроку мы ожидаем пополнения семейства. И мы прошли дальше -- в следующую комнату, где и уселись за стол.
   -- Можно вам задать нескромный вопрос? -- спросила Люся, поглядывая на меня как-то исподлобья.
   -- Задавай!
   -- А Валентина Александровна уже перешла с вами на ты?
   Я подумал: "Вот же гадюка рыжая! Она всё подмечала!"
   -- Уже перешла, -- спокойно ответил я.
   -- Как здесь у вас хорошо, уютно, -- сказала Люся, оглядываясь по сторонам. -- И из окна Дон виден.
   "В девке сидит бесёнок, -- подумал я. -- Не очень злой, но бесёнок! Сейчас она мне ещё что-нибудь выдаст".
   -- Ничего особенного нет, -- возразил я. -- Комната как комната. В саду было лучше.
   -- Я не то имела в виду.
   -- А что?
   -- Здесь, у вас теперь -- такая тишина. Я так думаю, у вас тут за стенкой никто уже больше не будет орать, как на старой квартире.
   -- А! Вот ты о чём! -- я усмехнулся. Рыжие -- они все злые! Это у них судьба такая. Да ведь и я тоже -- рыжий. Но злиться на всякие подковырки я не буду... Как объяснить этой девочке, что мне теперь так будет не хватать и того крика, и всяких прочих безумств моей прежней соседки. -- Здесь у нас теперь всё тихо, -- сказал я. -- Разве что гудки проходящих по Дону кораблей, но это редко -- судоходство теперь замерло. А тётя Нюся -- не скандальная, да и мы с Валентиной -- тоже не дюже шумные. Вот когда дитё появится на свет, вот тогда спокойствие и кончится, а пока... Ну что, давай почитаем сегодня диалоги Цицерона?
   -- Давайте.
   -- "De legibus" -- хочешь?
   -- Да зачем же мне "О законах", когда я -- будущий филолог?
   -- Я и забыл... Ну, тогда надо взять Овидия.
   -- Овидий был легкомысленным человеком.
   -- Неправда! Он был утончённым поэтом!
   -- Я не хочу Овидия, -- сказала Люся.
   -- Ну ладно, давай тогда почитаем Вергилия.
   -- А Вергилий подхалимничал перед Августом. Не хочу и его.
   -- Вот вредная! Да что ж ты тогда хочешь?
   -- Хочу что-нибудь умное.
   -- Уверяю тебя: это всё -- умное. Ничего глупого я бы не стал предлагать.
   -- Я хочу чего-нибудь такого, чтобы это было про нашу нынешнюю жизнь. Чтобы там были какие-нибудь ответы на наши сегодняшние вопросы.
   -- Во всём том, что я тебе называл, полным-полно таких ответов. Но, если тебе так уж нужны мудрые наставления, то тогда давай возьмём вот эту книгу.
   Я встал из-за стола и взял из старого книжного шкафа "Апологию" Апулея. На латинском языке, естественно. Люся посмотрела на обложку и согласилась. Я раскрыл книгу наугад, и мы приступили.
   Люся читала незнакомый текст, почти не спотыкаясь, соблюдала в нужных местах долготу, произносила латинское "h", как украинское "г", а не как русское "х" и переводила текст почти без запинки, лишь изредка путаясь в порядке слов, внося тем самым в русский перевод латинские интонации.
   А я думал о чём-то своём и попутно слушал давно знакомые слова старика Апулея, которые улавливались моим внутренним слухом без Люсиных маленьких погрешностей и поступали прямо в сознание в чистом, неискажённом виде:
   "Поэтому мера богатства -- это не столько земли и доходы, сколько сама душа человеческая: ежели человек претерпевает нужду из-за алчности и ненасытен к наживе, то ему не хватит и золотых гор; он постоянно будет что-нибудь клянчить, чтобы приумножить нажитое прежде. Но ведь это и есть настоящее признание в бедности, ибо всякая страсть к стяжательству исходит из предположения, что ты беден, и несущественно, насколько велико то, чего тебе не хватает..."
  
   Глава 99. ТРУДНЫЕ ВРЕМЕНА

1

   Дожди и даже самый настоящий холод, когда ночью приходилось спать под толстым одеялом, не долго радовали ростовчан: лето 1998-го года оказалось ужасающе засушливым: прекратились всякие осадки и наступила небывалая жара: не только сорок градусов в тени, которыми в Ростовской области мало кого удивишь, но и выше. А в некоторых районах области было так даже и намного выше. Хлеб на полях погиб, и политические комментаторы предсказывали с экранов телевизоров, что вслед за катастрофическим неурожаем наступит голод, а за голодом -- что-нибудь ещё и похуже. Например, коммунистический переворот. Моя мать приходила к нам в гости и всё время твердила:
   -- Будет голод, Павлик! Помянешь моё слово -- будет голод! Покупай, пока есть возможность: муку, сахар, консервы, спички, соль!
   Тётя Нюся, которая старше матери на десять лет, рассказывала про совершенно ужасные вещи во времена искусственного голода, который когда-то устроил товарищ Сталин, и тоже твердила: покупай муку, сахар, соль, спички! При Сталине именно этого нигде нельзя было достать!
   Все эти истории и рассуждения я уже много раз слышал и прежде -- от матери, от отца и от той же тёти Нюси: о том, какой из наших родственников и в каких мучениях умирал от голода, от холода, от большевистской сабли, от немецкой пули, от болезней и где это было -- в Крыму при взятии Перекопа, в ставропольских степях, в мирном Ростове, на лагерной пересылке или на оккупированной немцами территории... Не хотелось отравлять себе существование этими страшными воспоминаниями стариков. Хотелось жить спокойно и тихо. Я отнекивался, отмахивался, говорил, что, мол, беду пронесёт да и покупать-то особенно не на что -- почти все деньги ушли на ремонт.
   -- Хорошо хоть Дон рядом, -- сказала однажды тётя Нюся. -- Случись что и можно будет рыбы наловить...
   -- Да я за всю свою жизнь ни одной рыбки не поймал! -- возразил я.
   -- Ничего, племянничек! Научишься! Ты вон и в саду-то никогда раньше не ковырялся, а теперь ведь прекрасно управляешься.
   И тут неожиданно в разговор вступила моя вечно молчащая Валентина:
   -- Если бы ты только знал, что такое голод и как это страшно!..
   И тогда я всё-таки внял голосу разума и на последние деньги купил мешок муки и мешок сахара. Что ж, будем ждать. А к следующему лету, если доживём, я посажу на нашем участке картошку. А то, может быть, и птицу какую разведу.

2

   И вот -- беда нагрянула! Но совсем не оттуда, откуда мы её всё время ждали.
   17-го августа 1998-го года в стране случилось нечто невообразимое: на биржах произошёл некий финансовый обвал, после которого многие банки, многие промышленные предприятия разорились вчистую, а все цены мгновенно подскочили сначала вдвое, а затем и втрое. Страна вновь была отброшена на самый край пропасти. Что это было и почему такое случилось -- ни единый политический обозреватель из параллельного мира объяснить вразумительно не мог. Но одно было несомненно: есть кто-то невидимый, кто всё это в очередной раз хладнокровно устроил. Так же точно, как и другие финансовые кризисы, как и войну в Чечне с таинственными и необъяснимыми приказами нашим войскам об отступлении после каждой успешной операции. Кто-то неизвестный правит нами. Тот, за кого мы не голосовали ни на каких выборах. И это не инопланетяне и не потусторонние силы; кто-то из числа смертных, проживающих на нашей планете, вертит нами как хочет.
   Я никогда не знал, что такое роскошь, что такое богатство, и всю свою жизнь, начиная с детства, ощущал на себе принадлежность к классу бедных. Лишь в редкие счастливые годы я чуть-чуть приподнимался до статуса, близкого к среднему по нашим советским понятиям уровню. И всё же -- ещё никогда я не жил так плохо, как в наступившую осень. Настоящего голода всё ещё не было, но очень суровые ограничения пришлось накладывать на себя во всём, в том числе и в пище.
   А между тем, моего друга литовца Мантаса нашли убитым. Его тело лежало на берегу реки Темернички в районе пригородного вокзала. Кто, за что -- неизвестно...

3

   А между тем, в Европе запахло войной...
   А между тем, для нас с Валентиной приближалось прибавление в семействе... Поддержку и опору для себя я находил не Библии или в молитвах, а в общении с Античностью. Когда-то это был уникальный эксперимент человеческой культуры, и после этого ничего подобного Греции и Риму никогда не было и никогда уже больше не будет. И всё же мы нынешние -- далёкий отголосок того прекрасного мира, который исчез не вовсе и продолжает существовать в этих книгах на моих полках, в этом саду за окном, и в этой реке, и в наших именах, и в наших поступках...
   И пока в России и в мире назревало что-то новое и, быть может, страшное, я вдруг сквозь толщу латинских поэм и трактатов стал почему-то всё чаще и чаще вспоминать про такой безумный и такой простой Зинаидин заказ и про неё саму... Воспоминания получались какие-то пронзительно яркие. Казалось, я что-то такое утратил в своей жизни, чего уже никогда не вернёшь... Но идти к ней в гости было для меня теперь делом совершенно невозможным, словно бы мне предстояло переступить через что-то невообразимо трудное.

4

   Нет, не пойду я к ней больше никогда, и всё я правильно решил: видеть её в этой жизни мне незачем. Женщина, пусть даже и самая прекрасная, должна быть либо в безраздельной собственности мужчины, либо вообще где-то по ту сторону реальности -- на картинке, на телеэкране, в воспоминаниях; смешение этих двух вариантов может случиться всегда и с кем угодно, но оно должно быть кратким, случайным, а если такое дело затягивается, то это -- ненормальность. А я -- нормальный. Я должен перейти теперь в какой-то новый вариант существования и приучиться жить без этой женщины. Как говорится: alia tentanda via est -- нужно испытать другой путь... И ещё: deliberandum est diu, statuendum semel -- обдумывать нужно долго, решаться -- мгновенно.
  
  
   Глава 100. Я РЕШАЮСЬ!
   И я вдруг вновь уселся за свой компьютер и стал дописывать к биографии моей бывшей соседки по коммунальной квартире то самое, чего она больше всего хотела: счастливое продолжение её жизни.
   А взявшись за эту работу, я перечитал снова всё написанное и сделал вдруг для себя неожиданное открытие:
   ВО ВСЁМ МОЁМ ТЕКСТЕ УЖЕ НАПИСАННОЙ ПО ПРОСЬБЕ ЗИНАИДЫ БИОГРАФИИ НЕТ НИ ЕДИНОГО УПОМИНАНИЯ ПРО МЕНЯ САМОГО!
   Там ничего не говорится о моём присутствии в трёхкомнатной коммунальной квартире, о том, что я занимал одну из трёх комнат, о том, что потом я эту комнату покинул и переселил туда Валентинину мать...
   Все эти события были в реальности, но в тексте Зинаидиной биографии начисто отсутствуют! Мол, в некотором царстве, в некотором государстве родилась девочка Зина, жила-поживала, стала потом Зинаидой, вышла замуж, после развода переселилась куда-то в новую квартиру... А про меня там нет ни слова. Почему так получилось -- я и сам теперь точно объяснить не смог бы. Но почему-то же получилось! Видимо, я с самого начала чувствовал: мы с Зинаидой абсолютно разные существа; я для неё был как бы не настоящим живым человеком, а этаким симпатичным призраком, с которым приятно проводить время, но совершенно невозможно жить в реальной жизни -- что-то вроде телевизионного изображения; где-то тем же самым и она была для меня -- видением, которое непонятно из какого материала соткано и из какого мира пришло ко мне в жизнь...
   Ну вот и отлично, что я подсознательно не включил себя в текст Зинаидиной истории. Биография ведь вовсе не обязана слепо следовать реальности. Это как бы свой собственный отдельный мир, живущий по своим законам. В моём же тексте получалось так: Зинаида когда-то переселилась в эту самую трёхкомнатную квартиру, но никакого соседа там не было. И всё это время она почему-то жила лишь в двух комнатах, а про третью, пустую, почему-то забыла и никогда в неё даже и не входила. И даже и не думала о ней. А почему?.. Ну откуда же я знаю почему -- забыла, не входила -- вот и всё!
   И с этими мыслями я, посидев немного перед своим компьютером, дописал историю Зинаидиной судьбы до конца. Для этого мне пришлось вернуться к тому прекрасному дню лета 1998-го года, когда на Ростов опустилась приятная прохлада...
   Часть VII
   ВЫПОЛНЕНИЕ ЗАКАЗА: ЦАРСТВО СЧАСТЛИВОГО БУДУЩЕГО
  
  
  
  
  
   Глава 101. ЗАБЫТАЯ КОМНАТА
   21-го июня 1998-го года пришлось на воскресенье. Зинаида проснулась раньше Леонида Антоныча, которому всегда хотелось поспать подольше в ночь с субботы на воскресенье. Не смея тревожить покой своего мужчины, Зинаида вышла из комнаты и тихонько, чтобы не разбудить спящего в другой комнате сына, занялась хозяйством. Надо было приготовить завтрак, набрать ванну для Леонида Антоныча, почистить ему обувь и погладить ему кое-что из одежды, чтобы он выехал к себе домой сытым, ухоженным и чтобы мать, увидев его у себя дома, подумала: график и рекомендации специалистов выполняются хорошо; сын был в гостях у приличной женщины, а не у какой-нибудь непутёвой, бесхозяйственной шаболды.
   Не подозревая о том, что она НЕ настоящая Зинаида, а теперь всего лишь литературный персонаж, она выполняла все эти действия, как самая настоящая живая, а не выдуманная женщина. Если бы кто-то ей сказал, что она и всё окружающее -- это плод чьей-то литературной фантазии, то она бы страшно удивилась, но сказать было некому, а о существовании в каком-то другом параллельном пространстве какой-то другой реальной Зинаиды она узнать не могла ниоткуда.
   Итак: хозяйственные заботы и передвижения в особом пространстве, в пространстве, в котором возможно всё.
   Коридорчик внутри трёхкомнатной квартиры, в которой жила Зинаида, имел форму буквы "Г". Причём комната, в которой она жила и в которой дважды в неделю принимала своего гостя, находилась на изгибе этой геометрической фигуры, а комната, в которой жил сын, находилась в её конце, возле кухни.
   И вот, занимаясь хозяйственными передвижениями, Зинаида сновала туда-сюда, взад-вперёд, за угол и обратно, и вдруг она с изумлением остановилась возле запертой двери третьей комнаты -- той самой, что тихонько приютилась возле выхода из квартиры. Остановилась и задумалась: "А что там?"
   Принесла ключи и отперла дверь.
   И вошла в пустую комнату. Целых двадцать метров жилой площади пропадали зря!
   Вот уже скоро будет два года, как Зинаида с сыном переселилась в эту трёхкомнатную квартиру, расположенную в районе двух ростовских промышленных гигантов, а так до сих пор и не удосужилась обжить этот уголок своего жилья. И даже не заглядывала сюда ни разу! Как же так могло получиться?..
   Сама себе удивляясь, Зинаида осторожно ступила в это новое пространство -- отличный дубовый паркет, потолок хорошо побелен и без единой трещинки, на стенах -- красивые обои приятного цвета. И странным образом -- нигде нет ни паутины, ни пыли, ни плесени... Она погладила ладонью стены -- тиснёные синие узоры на зеленоватой поверхности -- всё чистое, всё новенькое. И лишь в одном месте была досадная и непонятная надпись, сделанная красным фломастером небольшими по размеру, но чёткими печатными буквами:
   МЕНЯ ЗДЕСЬ НЕТ.
   Зинаида улыбнулась и подумала: "Должно быть, в прежние времена тут жили и играли в прятки какие-то дети. Плакали, смеялись... И это всё, что от них здесь осталось..."
   Зинаида прошла на балкон; какая это красота -- балкон! В тех её прежних двух комнатах балконов нет. А здесь -- благодать -- и тебе просторная комната, и тебе балкон тут же! Она вдохнула в себя непривычно холодный для этого времени года воздух. После недавних дождей в воздухе сильно пахло зеленью, пели кукушки, прилетевшие сюда из соседних парков, и вообще было хорошо и приятно на душе. Вот бы ещё и Леонид Антоныч никуда не уезжал! Ну почему у него такое обыкновение: приезжать сюда только дважды в неделю? Вот проснулся бы он сейчас и не уехал бы как всегда. Ведь есть же квартира -- хорошая, трёхкомнатная; в общей сумме получается пятьдесят шесть квадратных метров одной только жилой площади, а ведь ко всему этому прибавляется и очень большая кухня (между прочим, с балконом!), и большой туалет, и ванная комната, и большая кладовка, и просторный коридор... Всего много, и чего бы не жить! Втроём вполне можно было бы поместиться на такой площади! И зачем человеку нужно всё время возвращаться в квартиру к старой матери, а сюда приходить лишь дважды в неделю?
   За завтраком, который как обычно проходил на кухне, она взяла и это самое сказала Леониду Антонычу. Тот, выслушав все доводы Зинаиды, помолчал, видимо, взвешивая все "за" и "против" этого необычного предложения, а потом и проговорил:
   -- Собственно, я ничего не имею против такого варианта. Эта комната у входа была бы моим кабинетом; в ней я бы принимал своих деловых гостей... Просто я думал всё это время, что комната эта заперта, потому что она то ли на ремонте, то ли в аварийном состоянии...
   -- Да она в отличном состоянии! -- воскликнула Зинаида. -- Там даже не надо менять обои -- ну ты же видел. Ах, я даже и сама теперь не помню и не пойму, почему я с самого начала не стала её обживать -- может быть, потому, что мебели было мало, а на покупку новой у меня тогда не было денег.
   -- Ну, деньги на мебель -- это не проблема. Завтра же я со своими ребятами организую экспедицию в мебельный магазин, и мы доставим в эту комнату всё, что нужно.
   И так оно и случилось: в понедельник дюжие молодцы втащили в комнату, первую от входа, всё нужное: письменный стол, диван, пару кресел, компьютер со всеми необходимыми принадлежностями, а непонятную надпись на стене -- очень удачно прикрыли роскошным книжным шкафом; всё было самого лучшего качества и от самых престижных западных фирм. Глядя на новую комнату, Зинаида залюбовалась: да ведь это просто маленький офис! Деловые партнёры или, скажем, гости придут -- и есть куда их пригласить, и есть на что усадить. А уж угостить она всегда найдёт чем -- что-нибудь такое необыкновенное, такое домашненькое сделает, что все просто ахнут!..
  
  
   Глава 102. СЧАСТЛИВЫЕ ПЕРЕМЕНЫ
   Что-то неуловимо новое появилось в характере Леонида Антоныча Татванова -- он стал как бы добрее, отзывчивее, всё реже жмотничал и всё чаще проявлял не свойственную ему прежде щедрость. Словно бы какое-то верховное существо взяло его за шкирку, встряхнуло хорошенько и приказало: да стань же ты наконец нормальным человеком! И вот он -- стал.
   "Это мои молитвы дошли до Бога!" -- радостно думала Зинаида. Но на самом деле всё объяснялось проще. Дело в том, что финансовые дела Леонида Антоныча очень существенно улучшились. Особенно сильно они пошли в гору после событий 17-го августа. Для многих в России и за её пределами этот день принёс разорение и неисчислимые беды. Но только не для Леонида Антоныча. Зина так ничего по-настоящему и не поняла из его объяснений, но главное уловила: её Лёня вовремя пронюхал всё, что нужно (вот когда пригодился его необыкновенный нюх!), вовремя снял свои деньги с каких-то там плохих счетов в плохих банках и вовремя же переложил эти же самые деньги туда, куда надо -- на хорошие счета в хороших швейцарских банках. И под хорошие проценты. И теперь жить было можно.
   А наши герои и жили. Сначала Лёня отказался от системы двух посещений в неделю, и стал приезжать к Зинаиде через день. А затем и вовсе поселился у неё насовсем. Но и на этом дело не остановилось: Зине наконец-таки удалось сломить сопротивление банкира (а тот не очень-то и противился), и в скором времени состоялась самая настоящая свадьба. Не очень многолюдная, но вполне достойная для людей такого общественного положения. Лёня подарил Зине красивые брильянтовые серьги, и на другой день после бракосочетания счастливые молодожёны, оставив мальчика Олега и собачонка Дымка на попечение родственников, отправились в плаванье по Средиземному морю.
   Что они там видели, в какие порты и на какие острова заходили -- это в данной истории несущественно. А главное вот что.
   Когда они вернулись в Ростов, Зинаида посмотрела на российскую убогую действительность, и ей вдруг так стало тошно и так стало жалко, что она не там, где море, где пальмы и где Балеарские острова, что она сказала своему супругу:
   -- Лёнечка, послушай, а тебе не приходила в голову идея перебраться туда насовсем?
   -- Приходила, -- ответил Лёня. -- И можешь мне поверить: ещё как приходила!
   -- Ну так и за чем же дело стало? Разве нам не хватит тех денег, что ты заработал 17-го августа, на всю оставшуюся жизнь?
   -- Денег -- всегда не хватает, -- назидательно ответил Лёня. -- А здесь, в этой прекрасной стране, я ещё не все возможности исчерпал. Тут ещё можно зарабатывать эти самые деньги и зарабатывать...
   -- Да ведь всех денег ведь всё равно не загребёшь! -- возразила Зинаида.
   -- Всех, может быть, и не загребёшь, -- возразил Лёня. -- Но к этой цели надо постоянно стремиться. Это прекрасная цель. А по-настоящему живёт, а не прозябает лишь тот, кто находится в развитии, в движении к цели, к возвышенному идеалу.
   -- Но, если мы здесь пока остаёмся, то тогда, может быть, есть смысл поменять местожительство на более престижное -- в лучшем районе, и в большей квартире? Сейчас такие роскошные дома понастроили на Пушкинском бульваре!.. Что это такое -- пятьдесят шесть квадратных метров жилой площади? Разве на них можно поместиться такой семье, как наша?
   -- Да, слов нет, здесь тесновато. Что да, то да. Но переезжать отсюда пока не следует.
   -- Но почему?
   -- Чем меньше мы будем выделяться на общем фоне, тем лучше. А уезжать ведь всё равно когда-нибудь придётся рано или поздно -- это ты верно сказала. Так что, какая нам разница, в какой квартире мы будем жить в ожидании неминуемого отъезда. А эта твоя трёхкомнатная -- совсем не такое уж и плохое жильё. Надо потерпеть. Как говорится: бог терпел и нам велел.
  
  
   Глава 103. НЕЗНАЧИТЕЛЬНЫЙ ЭПИЗОД
   В середине октября они сделали вылазку на природу. Но не совсем уж за город, а просто на западную окраину Ростова. Проехали через какие-то улицы и улочки с нескончаемыми частными домами и домишками и, преодолевая разные препятствия, выбрались к берегу Дона. Ничего особенно живописного здесь не было, но просто было интересно побывать в совершенно незнакомой части города.
   Расположились как обычно: складной столик, костёр, шашлыки...
   Собачонок Дымок, вырвавшись на волю, сходил, как обычно, по малой нужде, высоко задрав для этого обе задние лапы вместе с туловищем и бегая на лапах передних. А затем он стал носиться как сумасшедший то вокруг костра, то вдоль берега реки. А затем заискивающе принялся клянчить кусочки мяса возле столика, когда уже шашлык был готов. Зинаида смотрела на жизнь и радовалась: муж даже и на природе -- весь в работе: звонит кому-то по телефону, с кем-то спорит, что-то доказывает -- деньги делает человек; сын бегает по берегу и притворяется, будто хочет спрятаться от собачонка, а карликовый пудель Дымок с весёлым лаем гоняется за ним и его длинные уши развеваются на ветру, как у Конька-горбунка...
   Всё было хорошо до тех пор, пока Олег не спрятался от Дымка где-то за деревьями так основательно, что тот просто растерялся: куда бежать дальше и где искать -- было теперь непонятно. А стало быть, и неинтересно. Легкомысленный собачонок разом забыл про игру и нашёл себе новое занятие: подбежал к рыболову, сидящему на берегу реки, и стал дёргать его зубами за свитер. Зинаида увидела, как рыболов отчаянно замахал руками, отгоняя от себя Дымка; ну а тот, привыкнув лишь ко всеобщему обожанию и ни к чему больше, страшно удивился и принялся гневно лаять на незнакомого человека.
   -- Дымок! Дымок! А ну-ка иди сюда! -- закричала Зинаида и, видя, что тот не слушается, подошла к рыбаку сама.
   -- Уберите, пожалуйста, собаку, -- сказал этот человек.
   -- Да вы не бойтесь, наш Дымок не кусается. Он у нас совершенно безобидный, -- Зинаида взяла собачонка на руки, и тот только тогда перестал лаять. -- Он у нас хороший, он у нас совсем не страшный.
   -- Я понимаю, -- ответил незнакомый человек, но дело в том, что я с самого раннего детства терпеть не могу собак. Меня, когда я был в возрасте полутора лет, очень сильно напугала однажды огромная собака; она меня не кусала, не обижала, а просто забавлялась мною -- катала по земле и облизывала, а я дико орал. Вскоре прибежала мать и отогнала пса, но я с тех самых пор не люблю всех без исключения собак -- и больших, и маленьких.
   Зинаида слушала рассказ незнакомого человека, и ей всё больше и больше чудилось, что она уже где-то слышала этот голос, и видела эти глаза, а когда незнакомец снял с себя кепочку и тут выяснилось, что он рыжий и лохматый, ощущение, что этого человека она уже давно знает, ещё больше усилилось.
   -- С этим ничего нельзя поделать, -- продолжал незнакомец. -- Моя нелюбовь к собакам сильнее всякого здравого смысла. Инстинкт. Так что, уж вы на меня не обижайтесь...
   -- Ну что вы! Что вы! Я всё понимаю, -- сказала Зинаида. -- Мы больше не пустим сюда нашего Дымка. Я сейчас же скажу сыну, чтобы он пошёл с ним погулять в какое-нибудь другое место, и всё будет хорошо!.. -- она вдруг замолчала, а потом до невежливости пристально вглядываясь в голубые глаза незнакомца, спросила: -- Скажите... простите, а мы с вами раньше никогда не встречались? Вы мне кого-то, как будто, напоминаете...
   -- Вряд ли, -- ответил незнакомец, снова закидывая удочку. -- У меня прекрасная память на лица и вообще память. Если бы я хоть раз в жизни увидел такую красивую женщину, как вы, то я бы её уже никогда не забыл. -- Сказавши это, он ещё раз вежливо улыбнулся, окончательно повернулся к воде и продолжил прерванную рыбалку.
   За всё время, что Зинаида со своим семейством провела на отдыхе, он ни разу даже и не оглянулся в их сторону.

КОНЕЦ РОМАНА!

  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"