И был день первый, когда Маэдрос висел, прикованный к скале.
В кровоподтёках были его руки, и ноги, и лицо. Тяжесть тела давила на запястье, пока оно не онемело. Металл оков резал руку, и струйки крови стекали по телу, засыхая под солнцем.
Раньше стальной бич врезался в него, сдирая кожу, и тело горело, как в огне. Теперь же Маэдрос раскачивался и бился о скалу, желая сделать боль от ран еще острее. Пусть истекает кровью это тело, если оно так подвело его. Пусть кровь пятнает камень, пусть будет свидетельством падения сына Феанора.
Ты хорошо выкован, мой сын Маэдрос, Майтимо, хорошо сложенный. Ты искусно создан, потому что я ковал тебя, дабы ты был моим оружием и моей драгоценностью.
- Чего же ты хочешь? - спрашивает Мелькор.
Я хочу Сильмарили моего отца, ибо я был создан для того, чтобы вернуть их.
Я хочу умереть в мучениях.
Пал вечер и день прошел, первый день.
Второй день принес дождь и туман.
Никакой воде не омыть этих ран, никакому туману не растворить засохшую кровь. Никакой боли не затмить знание о том, что сделал Маэдрос. Серебристые волосы на побережье промокли от крови, и друг, некогда драгоценный невинный друг, держит в руках клинок.
Пусть льется вода. Пусть говорит она голосами, которые не может заглушить.
Ради тебя я пришел сюда. Ради тебя я сделал это.
Сколько дождя нужно, дабы унять пламя горящих похищенных кораблей?
В отдалении звучит песня, похожая на детскую молитву:
...Манвэ, Владыка Орлов, Отец,
Веди меня по дороге моей,
Направляй шаг мой,
Направляй меня ночью, направляй меня днем...
Я мог бы петь, но какой из богов прислушается к мольбе такого, как я? И Манвэ не отец мне.
Пусть горит огонь, пока не сгорят все песни.
Ныне ты наш вождь, брат. Этот жребий пал на тебя, сейчас, когда ушел Отец. Хорошо выкованный, хорошо сложенный, подбери меч его и подбери месть его, ибо раньше ты не боялся убивать.
Я хочу покоя. Я хочу конца. Я хочу, чтобы моя смерть была последним из того, что обрушится на безымянную могилу отца моего.
И если я страдаю, могу я забрать эту муку с собой? И если на моем теле станет еще одной раной больше, возможно ли, что чьей-то смертью станет меньше, и меньше одной каплей крови на клинке брата моего?
Когда я бьюсь об камень, я порчу твою ковку, Отец, я уничтожаю твое оружие.
День прошел и пал вечер, второй день.
На третий день звезды перед рассветом сияли, подобно Сильмарилям. Но затем взошло солнце, и оно не было Древом, и нельзя было от него укрыться.
А что было бы, если бы Отец был здесь? Посмеялся бы он над сыном, искалеченным сыном, которого нельзя больше назвать "хорошо выкованным"?
Нет. Он был бы на моем месте. Оковы обхватили бы его руку, и кровь оросила бы его лицо. Его темные глаза потускнели бы, волосы спутались. Он свисал бы с цепи, безвольный, и его ноги не находили бы опоры, и его плечо было бы вывихнуто, а нагое тело покрыто кровоподтеками...
Нож Мелькора рисует узоры на его теле, останавливаясь время от времени, чтобы вонзиться глубже. Отец бы не кричал. Не в его характере. Нож быстро бы сверкнул у его груди, дважды. Нет, не для того, чтобы убить, только изуродовать. Нож так остер, что мгновенно отрезает сосок, оставляя раненого живым.
Возьми эту боль, Отец, позволь мне вернуть ее тебе, дар от перворожденного сына твоего.
Рука его вывернута, нога искривлена судорогами. Язык безволен во рту, без воды, без слова. Какую клятву произнес бы ты сейчас, Отец, какими бы обетами и деяниями погубил всех нас?
На меня падает тень Мелькора, она накрывает меня.
Я хочу, чтобы отец мой умер.
Пал вечер, и прошел день, день третий.
****
"Patripassionism" (латынь) или "страсти отца" - это ранняя христианская ересь, по которой нет ясного различия между Отцом и Сыном, и поэтому именно Отец страдает на кресте.