Теплинская Мария Владимировна : другие произведения.

Петров пост и Ведьмин мост, или Чудо русских богов

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  ПЕТРОВ ПОСТ И ВЕДЬМИН МОСТ, ИЛИ ЧУДО РУССКИХ БОГОВ
  
   Внимание! Истинно верующим
   православным христианам читать
   не рекомендуется, чтобы зря не
   расстраиваться
  
  
  Ромка снова посмотрел на часы.
  - Ну и где она, твоя блаженная? - нахмурил он соболиные брови. - Смотри, электричка уйдет.
  - Ром, ну не дергайся ты так, она сейчас подойдет, - я похлопала его по крепкой загорелой руке.
  По правде сказать, я сама уже нервничала. У подруги не было привычки опаздывать, а, кроме того, я очень не люблю, когда Ромка сердится.
  Мы с Ромкой не просто большие друзья, а друзья, так сказать, потомственные. Наши родители дружат еще с института, а, кроме того, мы живем на одной лестничной клетке и знаем друг друга с рождения. Точнее, с моего рождения. Ромка старше меня на пять лет, ему уже восемнадцать.
  Как-то мне попался дамский романчик, где рассказывалось про какую-то еврейскую семью. Так вот, в этом самом романчике одна героиня спрашивала у другой:
  - Ляля, а как ты со своим мужем познакомилась?
  На что та ответила:
  - А мы не знакомились. Просто я родилась, а он - уже был. Мы же двоюродные.
  Вот так и мы с Ромкой - не знакомились, хотя и не двоюродные. Зато, когда я родилась, пятилетний Ромка вместе со своими родителями и моим папой забирал нас с мамой из роддома. У нас в альбоме есть фотография: в центре мой сияющий отец с розовым атласным конвертом в объятиях, рядом - столь же счастливая мама с букетом розовых и белых пионов, по бокам - улыбающиеся дядя Леша и тетя Оля, а впереди всех - светловолосый крепыш, очень серьезный и важный.
  Потом Ромка катал мою коляску, поил меня молоком из бутылочки, а позднее читал мне книжки вслух - правда, все больше те, которые любил сам. Так что вместо "Теремка", "Репки" и "Курочки-рябы" я слушала "Приключения капитана Врунгеля", "Остров сокровищ", "Собаку Баскервилей" и "Кентервильское привидение".
  - Рома, ты что ей читаешь? - возмущалась тетя Оля. - Она же ничего не понимает!
  - Да ну, мам! - отмахивался Ромка. - Настюха - не даун, все она понимает!
  И был, как оказалось, совершенно прав. Меня в итоге даже грамоте учить не пришлось. Мне еще не было четырех лет, когда выяснилось, что я уже умею читать. А было так: Ромка читал мне вслух "Хоббита". Он еще не успел дочитать страницу, когда я потянулась пальцами, чтобы ее перевернуть.
  - Ты что? - удивился Ромка.
  - Дайсе! - требовательно закричала я.
  - Дальше? - не понял Ромка. - Мы же еще здесь не дочитали.
  - Дайсе! - снова завопила я.
  Наконец, он догадался, в чем дело.
  - Ты что, Настюха, читать умеешь? Ну, ты даешь!
  Так, благодаря ему, читать я научилась даже раньше, чем правильно говорить.
  Потом он вел меня за руку в первый класс, помогал мне делать уроки и чинил замок на моем ранце. А потом закончил школу и теперь уже год как учился на геофаке. У меня не было чувства утраты: в стенах школы мы все равно мало общались, даже классы наши помещались на разных этажах. А дома все и так оставалось по-прежнему.
  Сейчас мы собирались ехать к ним на дачу. Наши родители и еще одна семейная пара отправились туда накануне, а Ромку задержали в городе какие-то серьезные и, несомненно, важные дела. Что касается меня, то я решила взять с собой подругу, которая тоже смогла освободиться только сегодня. Решила, на свою голову!
  - Может, хоть на лавочку пойдем? - предложил Ромка. - А то сумка у меня еще...
  На плече у него и в самом деле висела довольно-таки увесистая сумка, набитая фруктами.
  - Ты хоть застегни ее, чтобы Христя не видела, а не то обрадуется раньше времени!
  Христя - это та самая моя подруга, которую мы ждали на платформе, и которая безбожно опаздывала. То есть, по метрике-то она, конечно, Кристина, а Христей или Христиной ее зовет мать - причем, не с рождения, а с недавних пор, когда впала в оголтелое православие, да еще и Кристинку в него вовлекла. Теперь она просит называть ее Христиной или хотя бы Христей, потому как благочестивая мама ей объяснила, что нет такого православного имени - Кристина, а есть только Христина. И это при том, что благочестивая мама в свое время сама дала ей это имя - в честь какой-то американской топ-модели. А впрочем, в ту пору она еще не была столь благочестива.
  Других родственников, кроме матери, у Христинки нет; во всяком случае, мне о них ничего не известно. Когда-то, в незапамятные времена, был у нее отец, но он бесследно исчез в туманной дали задолго до того, как мы с ней познакомились, а знакомы мы с первого класса. И, конечно, тетю Веру, Христинкину маму, я знаю с тех же времен.
  До недавнего времени это была, быть может, чуточку непутевая, но все же вполне нормальная женщина - обычная разведенка, считавшая крохи до зарплаты и отчаянно мечтавшая устроить свою личную жизнь. И, кстати говоря, лучше бы и дальше мечтала.
  Время от времени возникали в ее непутевой жизни какие-то ухажеры, но Кристинку они не обижали, жить ей не мешали, а случалось, даже угощали конфетами и дарили игрушки. Она ведь очень хорошенькая, моя Кристинка. Настоящая Дюймовочка - светлые пушистые локоны, тонкое нежное личико и огромные доверчивые глаза. К тому же, девочка она тихая и очень воспитанная: никогда не забывает сказать "спасибо" и "пожалуйста", никогда не перебивает старших, без возражений выходит из комнаты по первому слову и ни за что не войдет обратно, пока ее не позовут. Так что маминых кавалеров она совсем не обременяла, а погладить такую прелесть по головке и угостить конфеткой - одно удовольствие. А всерьез заниматься ее воспитанием они и не собирались, поскольку в их планы изначально не входило надолго задерживаться в их с мамой жизни.
  Все беды начались после того, как тетю Веру бросил очередной возлюбленный. Вернее, это для нас с Кристинкой он был "очередным", а тетя Вера не на шутку влюбилась, и расставание с ним стало для нее настоящей драмой. За считанные дни она так похудела и почернела, что знакомые даже перестали ее узнавать на улицах. И вот какая-то соседка посоветовала ей съездить в Покровский монастырь, что на Таганке, к мощам блаженной Матроны. Она, говорят, любое желание может исполнить: и любимого вернуть, и мужа блудного на истинный путь наставить, и денег подбросить. И вот бедная тетя Вера, окрыленная новой надеждой, помчалась в тот монастырь. Купила цветов (без цветов туда не ездят), наставила свечек, отстояла чуть ли не километровую очередь, чтобы приложиться к заветным мощам.
  Домой вернулась умиленная и просветленная, но что-то уже тогда мне подсказывало, что проблемы еще только начинаются.
  Любимый к ней, естественно, не вернулся, и денег в семье тоже не прибавилось. Напротив, с деньгами у них стало даже труднее, чем прежде: слишком много их теперь уходило на свечи и молебны. Но тетя Вера все равно была счастлива; теперь она говорила, что деньги - это прах и тлен, а главное - спасение души. Про любимого она теперь даже не вспоминала. То есть, может, и вспоминала, но вслух об этом не говорила, а говорила лишь о том, что есть у нее теперь иной жених, небесный, перед коим любой земной - ничто. Это ей в том монастыре батюшка объяснил. А еще он ей объяснил, что браки заключаются для деторождения, а у нее дитя уже есть, и теперь ее задача - воспитать это дитя в благочестии и страхе Божьем.
  Чем тетя Вера немедленно и занялась. Теперь она каждое воскресенье таскалась в церковь и таскала туда Кристину (пардон, теперь уже Христину) - то к службе, то у исповеди, то для душеспасительной беседы с батюшкой. Очень скоро эти беседы принесли свои плоды - к нашему с Ромкой ужасу. Но что мы могли сделать?
   В считанные дни наша прелестная Дюймовочка превратилась в перепуганную мышку-норушку. И прежде не очень-то бойкая, теперь она стала совсем безответной. Все норовила куда-то спрятаться, схорониться, а рот открывала лишь для того, чтобы шептать свои молитвы и тихим голосом читать нам проповеди.
  Раньше, до того, как ее мамаша окончательно православнулась, Кристинка одевалась, как любая нормальная девчонка: джинсы, майки, топики, короткие юбочки. Теперь же она стала носить какие-то жуткие старушечьи платья длиной чуть ли не до щиколоток. Свои пушистые локоны она теперь аккуратно заплетала в две косички, а голову наглухо заматывала платком, который, похоже, снимала только в школе, благо там не разрешали сидеть на уроках в головных уборах. Кстати говоря, тетя Вера уже заговаривала о переводе Христинки в особую, православную школу, но что-то у нее пока не получалось: то ли места в той школе не было, то ли брали туда не всех.
  Как-то я не выдержала: спросила у Христи, о чем она думает, когда надевает на себя такое безобразие.
  - Посмотри, на кого ты похожа! У тебя фигурка - залюбуешься, а в этом твоем балахоне ее и не разглядишь!
  - Отец Илья говорит: нельзя короткие юбки носить - грех. Ты же, говорит, не будешь посреди улицы юбку задирать - постыдишься. А совсем юбку на ту же длину обрезать - это ведь то же самое... И облегающее носить - грех, тело напоказ выставлять. Тело только муж видеть может...
  - Ерунда какая-то! - воскликнула я.
  - Греха ты, Настя, не боишься, о спасении души не думаешь, - укорила меня подружка. - Тебе кажется, все впереди, жизнь долгая, а ведь оглянуться не успеешь - а уже время перед Богом ответ держать.
  - Да за что держать-то, Кристинка? - аж застонала я. - Ну чего такого мы с тобой нагрешить успели?
  - А как же? - удивилась она. - Старших не слушались, сердились, обижались, книжки нескромные читали. (Это она про любовные романы вспомнила). В церковь не ходили, во грехах не каялись, в постные дни скоромное ели... Ты вот в джинсах сидишь, нашему полу не подобающих, а твой ангел-хранитель огорчается...
  - Да ничего подобного! - перебила я. - Мой ангел умный, из-за такой фигни огорчаться не станет.
  И тут же я пожалела о сказанном, поскольку бедная Христя от такого кощунства потеряла дар речи, и только из глаз ее медленно выкатились две огромные слезищи.
  Дома у них теперь постоянно горели свечи и пахло воском; перед завтраком, обедом и ужином исправно читались молитвы. На обед и ужин у них теперь обычно бывала гречка без масла и постные супчики на воде. Но это бы еще ладно: деликатесами их стол и прежде не изобилировал. Тревожило меня другое: когда я однажды на перемене угостила подругу творожным сырком, она тяжело вздохнула и покачала головой:
  - Как можно? Среда ведь сегодня, день постный. Сегодня Иуда Христа предал...
  При этом я видела, с каким сожалением она смотрит на этот сырок, как хочет она его съесть, да вот нельзя... И не только одно сожаление было у нее во взгляде, но еще и вина, тоска, и, главное, какой-то необоримый страх, которого прежде и в помине не было.
  Да и это еще пустяки. Вскоре выяснилось, что посты одними сырками не ограничиваются. В тот же день я спросила подружку, будет ли она читать книжку про Гарри Поттера. Что с ней было! Бедная Христя побелела, как тетрадный лист, и мелко-мелко закрестилась, приговаривая:
  - Господи, помилуй, Господи, помилуй...
  - Да что с тобой сегодня? - растерялась я.
  - Это ведь бесовская книга, колдовская... - прошептала Христинка. - Батюшка ее проклял... А ты... еще и в постный день...
  Тут и выяснилось, что в постные дни нельзя не только вкушать скоромное, но и читать художественные книги, смотреть телевизор, ходить в гости и вести суетные разговоры - только молиться, учить уроки, а читать лишь Евангелие, молитвослов и жития святых.
  К тому же, бедным "Гарри Поттером" дело не ограничилось. Кроме него, под запретом оказались "Властелин колец", "Волшебник Земноморья", "Мастер и Маргарита" и даже... "Вечера на хуторе близ Диканьки". Когда бедная Христя узнала, что мы в сочельник всей семьей читали вслух "Ночь перед Рождеством", ей чуть плохо не сделалось.
  - Как можно... в сочельник... читать т а к о е ?
  - Что ты имеешь против Гоголя? - спросила я.
  - Гоголь... он же православный был, верующий... И он потом так жалел, что он это написал... - выпалила Христинка.
  - Ну и пусть жалел, - ответила я. - Зато мы не жалеем, что он это написал.
  - Он тогда молодой еще был, глупый, - не сдавалась Христинка. - А потом воистину уверовал и покаялся...
  - И ничего приличного больше не написал, - закончила я. - Второй том "Мертвых душ" - и то спалить пришлось.
  В ответ Христинка лишь меленько закрестилась и забормотала: "Свят, свят, свят..."
  Зато в их доме появились книги и брошюры иных, благочестивых авторов. Я как-то сунула в них нос - так просто, любопытно стало. "Таинство исповеди", "Семь смертных грехов", "Светоч любви", "О девах неразумных". Во всех этих опусах речь шла, в общем, об одном и том же: о смирении, покаянии, милосердии и целомудрии. А еще о том, что каждый человек перед Богом - грешен, что гордыня - величайший из грехов, что сердце должно быть полно любви к ближнему, независимо от того, хороший человек этот ближний или плохой. Одним словом, скука, тоска и полная неправда!
  Между прочим, раскрыв брошюрку о неразумных девах, я поняла, откуда у Христинки взялись мысли о том, что носить короткие юбки столь же непристойно, как публично задирать подол. Из этой вот книжонки! Там даже картинка была: девушка в короткой юбке, девушка в длинной юбке, а между ними - девушка, эту самую длинную юбку приподнявшая, чуть-чуть обнажив колени. Понятное дело, либо Христинкин отец Илья этой книжонкой вместо конспектов пользовался, либо он сам все это и настрочил.
  Я на всякий случай поглядела на обложку. Так и есть: автор - некий Илья Шумахин. Ну-ну!
  А тут еще Ромка повадился ее дразнить: то расскажет при ней неприличный анекдот про монашек, то частушку заведет:
  
  Оторвали, оторвали, оторвали у попа -
  Не подумайте плохого - от жилетки рукава.
  
  Христинку это, конечно, очень обижало, она крестилась и плакала, и я уже не раз просила Ромку этого не делать, но он никак не мог удержаться, поскольку его Христинкино благочестие раздражало еще сильнее, чем меня.
  Сам он к этому времени успел вступить в клуб толкиенистов, а потом увлекся язычеством: сначала кельтским - через тот же клуб, а после и нашим, славянским.
  От него я, в частности, узнала, что Хеллоуин - или, правильно, Самхейн - это не просто беганье по улицам в костюмах вампиров, мертвецов и привидений, с факелами из сушеных тыкв, в которых предварительно вырезаются страшные глаза и кривые щербатые рты. В это день, как утверждали древние жрецы-друиды, граница между мирами становится тонкой, и злые духи могут проникнуть в мир живых. Именно поэтому в ночь Самхейна жгут костры: злые духи боятся живого огня - и ставят на окна тыквы-обереги с зажженными внутри свечами. Это попы выдумали, будто Хеллоуин - сатанинский праздник, на котором якобы приносятся человеческие жертвы. Ничего подобного!
  И о нашем, русском язычестве Ромка мне тоже много рассказывал: и о грозном Перуне, покровителе воинов и защитнике неправедно обиженных; и о косматом Велесе - вдохновителе поэтов, дарителе удачи торговым людям; и о заботливой Макоши, чье древнее имя Лайма у нас позабылось, но осталось в памяти литовцев и латышей. Также я узнала, что домовые - вовсе не злокозненные бесы, а добрые и благожелательные хранители дома.
  Пока Христинка соблюдала посты и клала в церкви поклоны вместе с мамашей, я читала книги Прозорова, Истархова, Чудинова, Бориса Рыбакова, Юрия Петухова и узнавала все больше о древней забытой вере наших далеких предков. И чем больше узнавала, тем больше она мне нравилась, честное слово. А больше всего мне нравилось то, что мы, оказывается, не "рабы" вовсе, а внуки божьи. Знали бы вы, какое это счастье - чувствовать, что ты не раб, а внук, что у тебя за спиной - твои боги-предки, которые всегда помогут, наставят, не дадут в обиду всяким чужакам.
  
  - Ну и где она, спрашивается? - продолжал сердиться Ромка. - Смотри, я ее ждать не буду, пусть сама, как хочет, добирается.
  - Сумку застегни, - напомнила я.
  Про сумку я не случайно вспомнила. Дело в том, что я сказала Христинке, что мы едем не дачу, чтобы помочь Ромкиной маме собрать смородину, а то ей одной не управиться. На самом деле же планировался классический уик-энд с баней и шашлыками, а Христинку мы решили взять с собой, чтобы она немного проветрилась и отдохнула от поповских проповедей. Смородина - только предлог.
  Ромка же накупил фруктов, как на Маланьину свадьбу: тут тебе и груши, и персики, и черешня... какая там смородина! Вот я и беспокоилась, что наша Христя, увидев такое изобилие, заподозрит неладное и, чего доброго, вовсе никуда не поедет.
  Но вот в конце перрона показалась наконец знакомая фигурка. Не узнать ее было невозможно: на всем вокзале не нашлось бы девчонки, столь нелепо одетой: голова наглухо замотана платком - причем, даже не шелковым, а хлопчатобумажным, белым в мелкий горошек, какие носят разве что совсем древние бабки. Мешковатое платье длиной до щиколоток с длиннющими рукавами, с воротом чуть ли не под горло. Хорошо, хоть платье не черное - какое-то линяло-сиреневое, но все равно безобразное.
  - Явилась-таки! - сердито проворчал Ромка. - Ну и где тебя носило, скажи на милость?
  -Я тут... по дороге в церковь зашла, - чуть слышно прошелестела Христинка. - Свечки поставила за здравие... За тебя, за маму, за папу...
  - За папу-то с какой радости? - удивилась я. - Он же бросил тебя совсем маленькую, даже не вспомнил о тебе ни разу за все эти годы.
  - Обиды прощать надо, - прошептала Христинка. - И молиться... за тех, кто обидел.
  -Тьфу ты, мать твою! - не выдержал Ромка. - Ты еще за Толика убогого помолись, который лупит тебя чуть не каждый день! Я уж устал ему морду бить за это...
  Толик - это один олигофрен из Христинкиного подъезда, угрюмый и злобный тип, невзлюбивший мою бедную подружку непонятно за что. А впрочем, как сказал один мудрец: "Если вы похожи на еду - вас съедят".
  - Я и за него... тоже... свечку поставила...
  На Ромку я уже боялась смотреть, чувствуя, что он того гляди начнет метать молнии, подобно громовержцу Перуну.
  - Купальник взяла? - спросила я у Христинки - просто для того, чтобы уйти с этой опасной темы.
  Купальник у нее тот еще - под стать платью. Допотопного покроя, ханжески закрытый, да притом еще такого отвратно-грязно-серого цвета, что и глядеть не хочется. Интересно, где еще шьют такое уродство?
  Христя в ответ робко кивнула. Роман подхватил сумку, и мы все отправились занимать места в только что поданной электричке.
  В вагоне нашлась свободная лавка, на которой мы все и разместились: Христя - у окошка, я - посредине, а Ромка - ближе к проходу, чтобы нам не пришлось вставать, если вдруг войдет какая-нибудь старушка. Сумку пристроили на багажную полку - от греха подальше. Мы с Ромкой тут же принялись гадать кроссворд, а Христя, конечно, достала молитвенник. Сидит, губами шевелит.
  Ромка слегка поморщился, но, поскольку она ему особо не мешала, вскоре забыл о ней и занялся кроссвордом.
  - Хищник из семейства кошачьих, пять букв, - прочитала я.
  - А кто его знает, - пожал плечами Ромка. - Что угодно может быть: хоть манул, хоть ягуар. Что там еще?
  - Сульфидный минерал, восемь букв, третья - "л".
  - Пиши: колчедан, - уверенно заявил будущий геолог.
  - Тогда у хищника последняя буква - "а". Ром, а ведь это кошка! Надо же, как просто!
  - А ведь точно! - хмыкнул Ромка. - Хищник из семейства кошачьих, действительно...
  - Да еще какой хищник! - воскликнула я. - Вот наша соседка тетя Надя - она вообще всю живность жалеет - подобрала на улице подбитого голубя и принесла домой, а у нее дома три кошки, прикинь! Чуть не сожрали бедного голубя!
  - А какого... в общем, зачем она притащила раненого голубя в дом, где полно кошек? - справедливо осудил тетю Надю Роман. - Оказала птице услугу, ничего не скажешь!
  - Но она же его в свой дом принесла! - вдруг вмешалась Христинка. - Все-таки лучше, чем не улице пропадать...
  - Кристин, ну ты представь, - возразил Ромка. - Если ты, скажем, оказалась в уссурийской тайге, где один тигр на сто километров, или если тебя с этим тигром в одной комнате заперли - где выше вероятность, что он тебя съест?
  - Все равно... нельзя осуждать. Господь наш сказал: "Не судите, да не судимы будете". А сейчас еще и пост... грех...
  - Опять пост? - раздраженно хмыкнул Ромка. - Да ты, милая, из своих постов просто не вылезаешь, как рекламные тетки из критических дней!
  Христинка обиженно замолчала и отвернулась к окну.
  А ведь и в самом деле: сейчас ведь этот трижды неладный Петров пост, как же я про него забыла? А мы ведь шашлыков намариновали полную кастрюлю, я для них полдня лук резала. И дядя Гриша наверняка гитару привез... Нет, сама Христинка, может, конечно, шашлыки не есть; другое дело, что своими постными нравоучениями она непременно отравит людям вечер. Или же, что вернее, мою благочестивую подружку очень жестко поставят на место: дядя Леша и дядя Гриша за словом в карман не полезут, да и тетя Лиза от них не отстанет.
  Но долго размышлять об этом мне не пришлось: в вагон вошли двое парней с гитарами и под негромкие переборы струг запели всеми любимую песню:
  
   Besame, besame mucho,
   Como si fuera tsta noche la ultima vez...
  
  Хорошо пели ребята; весь вагон умолк, заслушавшись. Только вот наша Христинка почему-то опять задрожала и меленько закрестилась, приговаривая:
  - Свят, свят, свят...
  - Что с тобой опять? - спросила я шепотом.
  - Ты только послушай, что они поют! - прошептала в ответ Христинка.
  - Ну и что же они такого поют?
  - Сказать даже страшно... Ты сама разве не слышишь? "Бесами, бесами мучим..." Да еще и в пост...
  - Ты, Кристин, я гляжу, совсем умом тронулась! - не выдержал Ромка. - Всюду тебе бесы мерещатся.
  Христинка вскочила, как ошпаренная, и бросилась было прочь по проходу к дверям вагона. Ромка едва успел сцапать ее за шиворот.
  - Куда? - рявкнул он. - Сидеть, я сказал!
  Она снова забилась к окошку, где, обиженно нахохлившись, продолжала шепотом бормотать свои молитвы. Хорошо, хоть больше голос не подавала.
  Наконец, поезд затормозил на маленькой безлюдной станции. Мы подхватили наши вещи, сумку и один за другим выкатились на платформу.
  - Кристин, иди чуть вперед, чтобы я тебя видел, - вполне миролюбиво попросил Ромка, словно ничего и не случилось. - А то еще отстанешь, заблудишься, где тебя потом искать?
  Не зря он, кстати, беспокоился. Христя давно знает и Ромку, и его родителей, но вышло так, что к ним на дачу она сегодня поехала впервые. Прежде как-то не складывалось, а с тех пор, как тетя Вера обратилась к Богу, Христинка и вовсе нигде не бывала, кроме школы, церкви да ближайшего продуктового магазина.
  Мы гуськом двинулись через поле, затем миновали перелесок и, наконец, выбрались к речке Бездонке. Речка эта с виду неширока и кажется вполне безобидной, но в действительности весьма коварна. Течение в ней быстрое, мощное, оглянуться не успеешь - снесет и в водоворот затянет.
  В этом месте река делает крутой поворот, являя взору свой истинный нрав. Когда-то здесь был мост, но теперь он давно разрушен, уцелело лишь несколько свай, и вдоль них с бешеным ревом несется вода, вздуваясь и пенясь, словно колдовское зелье в каком-то адском котле.
  - Вот он, Ведьмин мост, - сказал Ромка. - Уже недалеко, скоро на месте будем.
  Вот, казалось бы, что он такого сказал? Однако бедная Христя вся побледнела и мелко-мелко затряслась, словно заячий хвост.
  - Чей... мост? - еле выговорила она побелевшими губами. - Чей, ты сказал?
  - Ведьмин, а что? - удивился Ромка.
  - На этом месте святой Авраамий силой своей молитвы одолел злую ведьму, - с ходу сочинила я. - И с тех пор тут святая вода течет.
  - А у моста от той молитвы крышу сорвало, - съязвил Ромка. - Вон, одни сваи остались!
  - Ой, святая вода! - ахнула Христинка, не обратив внимания на Ромкины ехидные слова. - А можно мне...
  - Нельзя! - оборвал Ромка, увидев, что она уже направилась в сторону разрушенного моста. - Некогда.
  - Завтра сюда придем, тогда и наберешь своей святой воды, - заверила я Христинку.
  Та нехотя двинулась следом за нами, испустив глубокий вздох сожаления.
  На даче все уже были в сборе. Тетя Оля, Ромкина мама, встретила нас у калитки.
  - Ну, наконец-то! - воскликнула она. - А то мы уже беспокоиться начали. Ну, а теперь - мыть руки и за стол! - распорядилась она. - Шашлык будет к вечеру, а сейчас - картошка и салат.
  - Шашлык? - ахнула Христя.
  Я сердито толкнула ее локтем в бок, чтобы молчала.
  - А как же смородина? - вспомнила она.
  - Успеешь, времени достаточно, - ответила тетя Оля. - Никуда она не денется, твоя смородина.
  Между тем, тетя Оля проворно накрыла на стол; была подана рассыпчатая горячая картошка с чесноком и укропом, а также салат из помидоров и огурцов. Христя скромно положила себе пару картошин, взяла кусок черного хлеба.
  - А салатик, Кристиночка? - спросила заботливая тетя Оля.
  - Со сметаной же, - ответила Христинка.
  - Ну и что?
  - Так ведь пост...
  Ромка испустил глубокий раздраженный вздох, но промолчал. В конце концов, не хочешь - не ешь. Твое дело. Сам он с удовольствием наворачивал и салат, и картошку, и черный хлеб, намазанный маслом, стараясь не смотреть, какими осуждающими глазами провожает Христя каждый съедаемый им кусок.
  Но это были еще цветочки. Потом, как я и опасалась, все пошло еще хуже.
  После обеда мы с ней вышли в сад. Там сидела на скамейке с книгой тетя Лиза, молодая жена дяди Гриши, еще одного папиного друга. Увидев, как демоностративно перекрестилась моя подружка, я сразу поняла: дело плохо.
  - Здравствуйте, Лизавета Павловна, - чопорно поздоровалась Христя.
  - И вам доброго здоровья, Кристина Витальевна, - чуть насмешливо откликнулась та.
  А надо сказать, что тетя Лиза - особа весьма неординарная и на язык довольно острая. Дядя Гриша женился на ней не так давно, и в компанию наших друзей она вошла только этой весной, но мы с ней моментально нашли общий язык и даже, можно сказать, подружились.
  Тетя Лиза - человек необычайно интересный; она знает все обо всем на свете: от причин гибели экспедиции Скотта к Южному полюсу до приемов вышивания объемной гладью. Ну от кого бы еще, скажите, я могла бы узнать, как звали четвертую жену Ивана Грозного, или что такое похутакава, и с чем ее едят?
  Между прочим, она сама меня попросила называть ее просто Лизой, без всяких "теть". Однако, мои родители упорно стараются мне внушить, что я не должна этого делать. Мама как-то призналась, что она считает дурным тоном, когда взрослый человек начинает "заигрывать" с подростками. Сильно подозреваю, что она и наше общение с Ромкой тоже бы не поощряла, если бы не многолетняя родительская дружба. Но мы с Лизой все равно общаемся и довольно часто перезваниваемся - тайком от моих родителей.
  А похутакаву, кстати, ни с чем не едят, она вообще несъедобная. Во всем мире она больше известна как железное дерево, а на ее родине, в Новой Зеландии, ее называют рождественским деревом. Перед самым Рождеством она сплошь покрывается алыми цветами, состоящими из одних тычинок. Вот так.
  Однако, моя Христя невзлюбила Лизу с первого дня. Очень долго я не могла понять - почему. Ничего плохого Лиза ей как будто не сделала, ничем ее не обидела. Да и не только я - сама Лиза не могла взять в толк, почему при каждой встрече моя подружка начинает пугливо креститься, как будто увидела, по меньшей мере, незваного гостя из преисподней. А впрочем, она этим вопросом особо и не заморачивалась.
  А дело, оказывается, в том, что Лиза - вторая жена дяди Гриши. Казалось бы, ну что в этом такого? Тем более, что с первой женой дядя Гриша развелся по обоюдному согласию и без каких-либо драм, а с Лизой познакомился уже после своего развода. Но Христинка, совершенно сбитая с толку отцом Ильей, твердо усвоила из его проповедей, что лишь первая жена дана Богом, и, какой бы она ни была, а жить с ней ты обязан до гробовой доски, пока смерть не разлучит. Так что она считала Лизу бессовестной разлучницей, занявшей чужое место, и вавилонской блудницей, живущей во грехе, а потому и смотрела на нее, как на врага Родины.
   Как-то раз она даже решилась высказать Лизе все, что думает о ее недостойном и распутном поведении. Лиза сперва немного опешила, но быстро взяла себя в руки и тоже за словом в карман не полезла.
  - Ты, девочка, на сей счет лучше маму свою воспитывай, - ответила она, давая понять собеседнице, что целиком и полностью в курсе ее семейных проблем и, в частности, маминого развода. - А я дурную жизнь не вела и ни с кем не разводилась.
  Христинка расплакалась и убежала прочь. Я, чтобы сгладить неловкость, рассказала Лизе про тетю Веру, про отца Илью и религиозный психоз, в который они обе впали. Лиза сначала покрутила пальцем у виска, а потом глубоко задумалась и вздохнула:
  - Бедная девочка! Трудно ей придется.
  - А ей и так нелегко, - ответила я.
  С тех пор между Лизой и Христей установился этакий вооруженный нейтралитет. Христина была с ней безупречно вежлива, а Лиза вела себя как ни в чем не бывало, будто бы и не было между ними никаких размолвок. Однако, стоило им оказаться в одной комнате дольше, чем на три минуты, как воздух между ними накалялся до такой степени, что, казалось, вот-вот искры полетят.
  Вот и сейчас Христинка вела себя безупречно, но в то же время с величайшим осуждением косилась на Лизины распущенные волосы, на ее чересчур открытый сарафан, а главное - на обложку книги, которую та читала. На глянцевой обложке этой книги была нарисована рыжеволосая красавица в бальном наряде, страстно обнимающая широкоплечего смуглого кавалера.
  Лизу эти взгляды, конечно же, несколько раздражали. Какое-то время она еще крепилась, а потом решила пойти ва-банк. Оторвавшись от своей книжки, она вдруг посмотрела на меня, после чего звонко и - что греха таить! - вызывающе рассмеялась.
  - Насть, ты только послушай, что тут пишут! "Ладонь Саймона властно сжала мою нежную грудь, в то время, как другая его рука опустилась на мое бедро. Не выпуская меня из объятий, он резко притянул к себе мою голову и впился в губы неистовым поцелуем".
  - Свят-свят-свят! - испуганно закрестилась моя подружка.
  - А теперь посчитай: сколько рук у этого Саймона? - продолжала Лиза. - Вот сама посчитай: одной рукой он властно сжимает чью-то нежную грудь, другую опускает на бедро, а третьей еще и притягивает к себе ее голову, чтобы впиться в губы неистовым поцелуем. Так сколько у него рук?
  - Ну, мало ли, - пожала я плечами. - Может, он мутант. Многорукий такой Саймон - как Шива.
  - Господи, помилуй, господи, помилуй, - с новой силой закрестилась бедная Христя.
  - Ты что это там бормочешь? - ехидно поинтересовалась Лиза.
  - Души вы свои губите, - в ужасе прошептала Христина. - Да еще и в пост...
  - Лизок, ты что же замолчала? - вынырнула из гамака растрепанная голова дяди Гриши, Лизиного мужа. - Читай дальше, интересно же!
  - "Его напряженное мужское естество уперлось мне в грудь..."
  - Куда? - вытаращив глаза, воскликнул дядя Гриша.
  - Хорошо, не в лоб, - прокомментировала Лизавета, после чего продолжила: - Мои глаза вспыхнули диким зеленым пламенем..."
  - А это она, интересно, откуда знает? - поинтересовался дядя Гриша.
  - Что она знает? - не поняла я.
  - Как она может видеть, каким именно пламенем вспыхнули ее глаза: зеленым или синим? Может, вообще оранжевым?
  - Ну, мало ли... - ответила Лиза. - Может, у нее глаза на стебельках, как у краба. Вот, представь, два стебелька вытянулись, изогнулись и друг на друга уставились.
  - Свят-свят-свят, - снова зашептала Христинка и опрометью бросилась в дом.
  - Что это с ней? - удивился дядя Гриша.
  - Полагаю, ей не подошла наша компания, - усмехнулась Лиза. - Боюсь, мы для нее недостаточно благочестивы.
  -Ее проблемы, - хмыкнул Григорий.
  
  До смородины в тот день руки у нас так и не дошли. Вернее, это тетя Оля нам сказала:
  - Да не волнуйтесь вы так, завтра утречком соберете, успеете. Что ей зря ночь стоять?
  Одна беда: Христинке совершенно нечем было заняться. Читать в пост нельзя, телевизор смотреть - нельзя, песни под гитару петь - тоже нельзя. Душеспасительных книг на даче нет, икон тоже нет, и, как назло, на десять километров вокруг - ни единого верующего. Рукоделия она с собой никакого не взяла, да, по правде сказать, ни вышивать, ни вязать она никогда особо не любила. Нет, она охотно помогла тете Оле и моей маме мыть овощи и чистить картошку. Но вот картошка почищена - и что ей дальше делать? Только и остается: сидеть с похоронным видом на лавочке и смотреть, как в углу сада мужики раздувают мангал. К счастью, сидела она тихо и воспитывать никого не лезла. А быть может, после Лизиных любовных романов какие-то там шашлыки казались ей сущим пустяком.
  - Тетя Вера хоть знает, что она здесь? - обеспокоенно спросила моя мама.
  - Тетя Вера сама куда-то на богомолье уехала, до послезавтра не вернется, - ответила я. - Не знаю, почему она Кристинку с собой не взяла. А была бы дома - ни за что бы ее с нами не отпустила: пост ведь сейчас.
  - А при чем тут пост? - поинтересовалась Лиза.
  - Во время поста нельзя в гости ездить: грех, - объяснила я.
  Мама лишь покачала головой. Она ничего не говорила, но ее тоже тревожили происходящие с Кристиной метаморфозы.
  - Между прочим, нет никакого Петрова поста, и не было никогда, - вклинился в разговор Ромка. - Это наши попы его выдумали, чтобы купальские праздники накрыть. А у католиков его и сейчас нет.
  - Кристине смотри не скажи, - предупредила я. - А то она опять начнет, что католики, мол, заблудшие души, и лишь наша православная вера - единственно правильная.
  - Не наша, - возразил Ромка. - Чужая вера. Нам силой ее навязали, огнем и мечом. Сколько крови из-за этого пролилось...
  - Умоляю, не продолжай, - остановил его дядя Леша. - Все мы это знаем, не такая уж тайна мадридского двора.
  - Просто мне Кристинку жалко, и мать ее тоже, - объяснил Ромка. - Задурили им попы головы... Вроде бы на праведный путь ступили, а много ли им от этого радости? То, что они последние деньги на свечки тратят, а сами даже кашу без масла едят - ладно, в конце концов, не в деньгах счастье. Но вы на нее посмотрите: похожа она на счастливую? Вы в глаза ей давно смотрели? Много в них счастья видели? Один страх да тоска смертная. Она ведь жить боится, от каждой тени шарахается! На каждом шагу ей то бесы мерещатся, то геенна огненная...
  - Тише, - снова остановил Ромку отец. - Мы с тобой все равно ничего не можем сделать. В конце концов, не мы Кристину воспитываем, не мы за нее отвечаем, и не наше дело судить, правильно мать ее воспитывает или неправильно.
  Ромке ничего не оставалось, как замолчать, а я вдруг поняла, почему он так настойчиво задирался к бедной Христе со своими неприличными анекдотами про попов и монашек. Он, оказывается, хотел раскрыть ей глаза на поповское лицемерие, хотел, чтобы она взглянула на них другими глазами и поняла наконец, что не все, что они вбивают ей в голову, надо безоговорочно принимать на веру.
  Вот ведь он какой, мой друг! Выходит, он хотел ей помочь, а мы думали - просто дразнится.
  
  Тем временем, поспели шашлыки, и мы накрыли стол в саду. Христинка держалась тихо, помогала ставить тарелки и нравоучений никому не читала. За столом она, правда, просидела недолго и вскоре, извинившись, начала выбираться.
  - Ты куда? - спросила моя мама.
  - На кухню, за картошкой пригляжу, - кротко ответила та. - А то скоро ее сливать пора.
  - Вот спасибо! - обрадовалась тетя Оля. - А то мне не хочется самой бегать...
  Никто не обратил на это особого внимания: все были заняты поеданием шашлыков, которые и впрямь удались. Потом вдруг кто-то вспомнил, что забыли подать соль, и я отправилась за ней на кухню.
  Там в задумчивости стояла Христина, глядя на разделочный столик и озадаченно хлопая ресницами.
  - Что ты здесь ищешь? - спросила я.
  - Ты мою бутылку со святой водой не видела?
  - Нет. А где ты ее оставила?
  - Здесь, на тумбочке.
  Теперь уже я озадаченно заморгала. На разделочном столике стояли лишь бутылки с постным маслом, кетчупом, яблочным уксусом - и ничего похожего на воду.
  - Наверное, кто-то выпил, - сказала я наконец. - День жаркий был, все пить хотели.
  Сказать, что на ее лице отразилось безмерное горе - значит, ничего не сказать. Глядя на нее, можно было подумать, что от этой бутылочки со святой водой зависела по меньшей мере ее жизнь и спасение души.
  - Да успокойся ты, - сказала я. - Вернешься домой, зайдешь в свою церковь и наберешь там своей воды.
  - А сегодня, сегодня-то как мне быть? - прошептала она.
  - А что - сегодня? - не поняла я.
  - Согрешила ведь я... Пост ведь... а я...
  - Ну, знаешь ли, - не выдержала я. - Боюсь, чтобы тебе все сегодняшние грехи смыть, одной бутылочки мало будет. Тебе для этого в святой воде искупаться надо!
  Христинка на миг задумалась.
  - Наверное, ты права, - произнесла она наконец.
  Каюсь, но я не обратила внимания, какой странной решимостью вдруг озарилось ее лицо. Но за столом в это время как раз запели мою любимую песню, и я поспешила обратно, чтобы подтянуть:
  
  Куда бежишь, тропинка милая?
  Куда зовешь, куда ведешь?
  Кого ждала, кого любила я -
  Уж не догонишь, не вернешь.
  
  Никто не заметил, когда Христинка исчезла. Не заметили бы и дольше, если бы тете Оле вдруг не понадобилось зачем-то отлучиться на кухню. Вернулась она, вконец озадаченная.
  - Где Кристина?
  - Только что на кухне была, - ответила я.
  - На кухне ее нет. Картошка давно сварилась, а ее нет...
  Мы все дружно бросились искать. Христинки не было ни в доме, ни в саду, ни в гамаке, ни на лавочке - нигде.
  - Домой, что ли поехала? - предположил дядя Леша.
  - Какое - домой, ближайшая электричка только завтра, - возразила тетя Оля. - Не на платформе же ей ночевать.
  - С нее станется! - хмыкнул Ромка. - Она ведь у нас святая мученица!
  Я наморщила лоб, стараясь что-то припомнить.
  К чему-то вдруг вспомнилось, как она стояла перед разделочным столиком, ища свою пропавшую бутылочку со святой водой.
  - А ведь точно! - вдруг озарило меня. - Она небось к Ведьмину мосту побежала, грехи смывать.
  - Какие грехи? - не поняла тетя Оля.
  - Свои... А заодно и наши, которых она здесь на себя нацепляла. Она ведь и песни слушала, и романы любовные, и шашлыки нюхала - оскоромилась, бедная... Вот и побежала к Ведьмину мосту - святой водой омываться.
  - Постой, постой, - перебил дядя Леша. - А при чем тут Ведьмин мост? Когда это там святая вода текла?
  - Да это я ей сегодня сказала, когда мы мимо шли, - повинилась я. - Она слова "ведьмин" испугалась. Вот я и наплела, что там святой Авраамий одолел злую ведьму, и теперь там святая вода течет. Глупо, конечно, но ничего умнее не придумалось...
  - Да вы что! - спохватился вдруг Ромка. - Она же утонет! Там такие водовороты, что даже я еле выплыл, а она и плавать-то толком не умеет.
  Я виновато повесила голову. Что правда, то правда: плавает Христинка и в самом деле немногим лучше чугунной наковальни.
  - Да что вы стоите? - крикнул Ромка. - Бежим скорее: может, еще успеем!
  Мы с ним, как самые молодые и резвые, помчались впереди; за нами бросились Григорий и Лиза; следом поспешали остальные.
  Не помню, как мы пробежали эти полтора километра до речки. Помню только, что у меня немилосердно кололо в боку, а в голове билась отчаянная мысль, что все бесполезно, не успеем, уже поздно... Страшно было подумать, что, быть может, я никогда больше не увижу мою Христинку, а виной всему - наша черствость...
  Но вот перед нами в сумерках замаячили темные сваи Ведьмина моста, донесся шум ревущей воды. На берегу валялась груда одежды: знакомое линяло-сиреневое платье и белый хлопчатобумажный платок в мелкий горошек. А чуть подальше, почти неразличимая на фоне ракитовых кустов, прямо на земле сидела Христинка в своем жутком купальнике. С ее мокрых волос ручьями бежала вода, худенькие острые плечи, покрытые гусиной кожей, казались синими до прозрачности, но глаза ее странно светились, а на лице застыла почти блаженная улыбка.
  - Кристин, ты в своем уме? - с ходу накинулся на нее Ромка. - Разве можно здесь купаться?
  - Господи, синяя вся! - всплеснула руками догнавшая нас Лиза. - На, хоть закутайся, ты же заболеешь! - с этими словами она сдернула с плеч вязанную крючком шаль, которую накинула от вечерней прохлады.
  - Это ничего, - благоговейно прошептала Христинка. - Главное - конца света не будет.
  - Ну, конечно, не будет! - воскликнул Ромка. - А я тебе о чем все время твержу?
  - Отец Илья говорит: чаша терпения Господнего вот-вот переполнится, и тогда миру конец придет...
  - А отец Илья, он что - не человек? - спросила Лиза. - Ошибиться не может?
  - Или если я скажу про твоего отца Илью, что он - форменный козел? - окончательно потерял терпение Ромка. - У него что от этого - рога вырастут?
  Когда подтянулись наши родители, их взорам предстала совершенно ошеломляющая картина: Христинка рыдала в объятиях Лизы, а та растерянно гладила ее по голове, приговаривая:
  - Тише, тише... Все хорошо... Успокойся...
  - Вы... Вы не понимаете... - еле выговорила сквозь слезы моя подружка. - Я же видела ее, эту чашу... Она мне во сне снилась - золотая, как сердце Господне, а внутри, у самых краев, черный яд плещется, и этот яд - грехи наши... А грехов в мире все больше, вот-вот через край польются... Вот я и хотела, чтобы их хоть поменьше было, чтобы чаша помедленнее наполнялась...
  - Так ты что же, выходит, мир спасала? Вот это да! - восхитился дядя Леша.
  - Кристин, да не надо его спасать, все с ним в порядке, - мягко произнесла Лиза.
  - Я и сама теперь знаю, что в порядке... - всхлипнула Христинка. - Они мне сказали...
  - Кто - они?
  - Боги наши: Перун и Велес.
  - Ничего не понимаю! - вконец растерялся дядя Леша.
  Дома Христинку уложили в кровать, закутали тремя одеялами и дали ей горячего молока с медом, после чего она заснула спокойным сном.
  А мы все собрались на кухне.
  - Бедная девочка, как же ей, наверное, было страшно! - вздохнула Лиза.
  - Ну, задам я теперь этой Вере-холере! - никак не могла успокоиться тетя Оля. - Подумать только, до чего ребенка довели!
  - А как она в тебя вцепилась! - повторял дядя Гриша. - Оторвать не могли!
  - Сама удивляюсь, - призналась Лиза. - Она же меня терпеть не может.
  - Ты знаешь, - вступила я. - Мне кажется, ты ей на самом деле очень нравишься. Просто она боялась с тобой общаться...
  - Ну да, чтобы не оскоромиться, - фыркнула Лиза. - Потому что я грешница, блудница и разлучница.
  - Разлучница? - удивился Гриша. - Первый раз слышу! Лизавета, а ну признавайся: кого ты с кем разлучила?
  - Тебя с твоей первой женой, - ответила Лиза.
  - Но мы же с ней развелись, когда ты еще в школу ходила, - еще больше удивился Григорий. - Я тебя еще и не знал тогда. Так в чем же дело?
  - Видимо, в том, что я бессовестно вышла за тебя замуж, вместо того, чтобы направить тебя на путь истинный и вернуть в семью.
  - Так ведь некуда возвращать. У Татьяны давно уже другая семья и новый муж.
  Лиза в ответ лишь пожала плечами.
   - Ну, я еще мог бы понять, если бы она невзлюбила меня, - не унимался Григорий. - В конце концов, это я развелся с женой. Но при чем же тут Лиза?
  - Я думаю, тут дело в том, что ты уже взрослый, - снова вступила я. - Кристинке с детства внушали, что старших надо уважать, слушаться и ни в коем случае не критиковать. А Лиза - молодая, не намного старше нас, поэтому Лизу ей осудить легче, чем тебя.
  Лиза улыбнулась, а дядя Гриша обиженно хмыкнул. К слову сказать, ему тридцать три года, а Лиза моложе его всего-то лет на десять.
  - Ну, хорошо, - сдался наконец Григорий. - Про разлучницу я понял. Ну а блудница-то она почему? Вроде бы живем, как положено, в законном браке.
  - Так вы же не венчались, - ответила я.
  - Ну, знаете ли, - возмутилась тетя Оля. - Тогда получается, что и я - блудница. Мы с Алексеем тоже не венчались.
  - И мы, - призналась моя мама.
  - А мы с Настюхой во грехе рождены, - добавил Ромка. - Бедная Кристинка, в какой вертеп она попала!
  - А вы знаете, мы ведь хотели обвенчаться, - вдруг признался Григорий. - Да только батюшка нам попался вроде того отца Ильи. Заглянул ко мне в паспорт, увидел штамп о разводе - и давай нас честить последними словами: такие, мол, мы и сякие, грешники и распутники, ради своей похоти Божьи законы попрали... Лизу до слез довел! Ну, мы плюнули и решили: ну его к лешему, это венчание! Хватит с нас и загса.
  - Ты что, не понимаешь? - усмехнулся дядя Леша. - Это же он взятку вымогал. Дали бы ему на лапу - обвенчал бы, как миленький.
  - Нет уж, спасибо! После той проповеди у нас всякая охота пропала с попами дело иметь.
  - Вот так из-за поповской гордыни православная церковь лишилась сразу двух прихожан, - закончил Ромка.
  - Да ладно тебе - прихожан! - засмеялась тетя Оля. - Григорий уж не помню, когда в церкви и бывал, а Лиза и раньше от силы раз в год туда заглядывала.
  - Ну а теперь и вовсе ноги моей там не будет! - заявила Лизавета.
  
  Утром моя подружка проснулась здоровой, бодрой и совершенно преображенной. Она была на удивление спокойна, держалась со всеми весело и дружелюбно. Ни разу за все утро она не перекрестилась и не прошептала своего обычного "свят-свят-свят" или "Господи, помилуй". Про свой молитвенник она тоже забыла напрочь, зато с большим интересом полистала оставленный на столе Лизин любовный роман.
  За завтраком она с аппетитом уминала все, что ей подкладывали на тарелку: и яичницу, и творог со сметаной, и сдобную булку с маслом. Мы просто диву давались! А главное, куда-то исчез ее ставший привычным страх; глаза ее сияли, а на лице читалось такое облегчение, словно с души у нее свалился даже не камень, а целый горный хребет.
  Одним словом, перед нами снова сидела прежняя Кристинка, какой она была до того, как они с матерью впали в оголтелое православие.
  После завтрака мы дружно собирали смородину сразу в шесть рук: к нам охотно присоединилась Лиза. Оказалось, что они с Кристинкой могут совершенно нормально общаться; вооруженный нейтралитет и летящие искры, видимо, остались в прошлом.
  Под конец Кристинка все же рассказала, что с ней произошло.
  Оказалось, она действительно чуть не утонула. Прибежав вчера к Ведьмину мосту, она долго с ужасом глядела, как бурлит и клокочет вода вокруг свай, после чего все же собралась с духом и решилась-таки окунуться. Никому из нас, конечно, в голову не могло прийти, что ее понесет купаться в таком месте, а потому никто ее и не предупредил о мощных водоворотах и коварных ямах, таящихся у самого берега. В такую-то яму и угодила моя подружка. Когда ее нога, не найдя опоры, провалилась в пустоту, Кристинка от неожиданности потеряла равновесие и, беспомощно взмахнув руками, всем телом обрушилась в реку. Коварный водоворот тут же потянул ее на дно; легкие ее наполнились горькой водой, она беспомощно закашлялась, в глазах у нее потемнело.
  "Помоги мне, о Боже", - подумала она в отчаянии.
  То, что произошло дальше, невозможно назвать иначе, как чудом, ибо не поддается оно никакому сколько-нибудь логическому осмыслению.
  Кристинка помнит, будто бы она лежала на дне реки, глядя вверх, и видела над собой не толщу мутной воды, а высокое светлое небо, в котором неожиданно возникли четко очерченные силуэты двух наклонившихся над ней мужчин. Просто непостижимо, как им удалось дотянуться, но подружка клянется, что именно так все и было: они взяли ее за обе руки и с легкостью вытянули из воды на вольный воздух. Она толком не поняла, как это произошло: просто очнулась она, уже сидя на берегу, а ее нежданные спасители сидели по бокам.
  С виду это были обычные молодые мужчины, вроде дяди Гриши; но что-то в их облике неуловимо давало понять, что это никак не простые смертные: то ли несвойственная обычным людям благородная лаконичность движений, то ли непостижимая мудрость в глазах. Да и сами их лица, на первый взгляд, довольно обычные, а стоит чуть присмотреться - и невозможно отвести глаз, потому что не бывает у обычных людей таких лиц.
  У того, что сидел слева, густая копна темно-рыжих волос спадала до самых черных, с изломом бровей, из-под которых смотрели насмешливые глаза цвета темной грозовой тучи; сейчас они смеялись, но не было сомнений, что в иные минуты способны эти глаза метать грозные молнии, наводя ужас на все живое. У того, что справа, длинные темные волосы были зачесаны назад и забраны в хвост, а в ясных серых глазах таились глубокая мудрость и сила знания.
  А потом он вдруг снял с себя плащ и набросил его Кристинке на плечи. А она вдруг поняла, что откуда-то знает их имена: Перун и Велес.
  - Почему вы меня спасли? - спросила она.
  - Ты же звала на помощь, - ответил темноволосый. - Я услышал.
  - И я услышал, - отозвался рыжий.
  А Кристинка постеснялась сказать, что вовсе не их она звала в ту роковую минуту. Но какое это имело значение, если тот, на чью помощь она уповала, не посчитал нужным откликнуться на ее отчаянный зов?
  Вместо этого она спросила совсем другое:
  - Но как же так? Ведь вы же враги? - это ей вспомнились древние предания, которые она слышала от Ромки.
  - Да ну, какие мы враги? - улыбнулся темноволосый.
  - Помирились давно, - добавил рыжий Перун. - А вот скажи на милость: зачем ты в омут полезла?
  - Да известно, зачем: грехи смывать, - ответил темноволосый Велес. - Нашлась тоже грешница великая!
  - Как можно смеяться? - возмутилась Кристина. - Чаша терпения Его вот-вот переполнится...
  - Ну и пускай к лешему переполняется, - пожал плечами Перун.
  - Но как же... Ведь тогда конец света настанет...
  - Не настанет, - убежденно заявил Велес. - Мы не позволим. Мало ли, кому что не нравится? Это еще не причина, чтобы мир в хаос ввергать.
  - Пусть в своей Синайской пустыне концы света устраивает, - поддержал Перун. - А здесь не его вотчина. Явился, понимаешь ли, на чужую землю - свои порядки заводить!
  - И геенны огненной не бойся, - мягко произнес Велес. - Мы хороших людей не сдаем.
  - Вы считаете, я хорошая? - спросила Кристинка.
  - А что с тобой не так? Чем ты так уж нагрешить-то успела? Маму разок не послушалась? Про Толика убогого плохо подумала, который тебя ногами бьет? Сырок творожный не в тот день съела? Ну так на, съешь еще, - Велес протянул ей творожный сырок в серебряной обертке.
  - А Толику передай: еще раз к тебе полезет - я ему самолично ноги переломаю! - пообещал Перун.
  Кристинка на миг задумалась, потом вдруг подняла свои ясные глаза и тихо спросила:
  - Скажите, а как вам молиться?
  - А зачем нам молиться? - Велес, казалось, был немного удивлен. - Ты просто позови - и мы откликнемся. А главное, живи спокойно и больше не бойся!
  Она даже не заметила, как и когда боги исчезли; наверное, их ожидали другие важные дела. Просто в какой-то момент она обнаружила, что сидит на берегу совсем одна, в своем страшном и мокром купальнике, покрытая гусиной кожей, а с ее волос сбегает речная вода.
  - В самом деле - чудеса! - растерянно произнес Ромка, едва она закончила свой рассказ. - Вот уж действительно: чудо русских богов!
  
  Досказать осталось немного.
  Ромкина мама действительно серьезно поговорила с тетей Верой и, пусть не до конца, но все же вправила ей мозги. Теперь у них дома по-прежнему стоят иконы и горят свечи, по-прежнему тетя Вера по воскресеньям ходит в церковь, но хоть Кристину больше с собой туда не таскает. По средам и пятницам у них по-прежнему постные супчики и каша без масла, но Кристинка больше не бормочет застольных молитв перед каждым обедом и ужином. И даже когда тетя Вера застала однажды Кристину за чтением пресловутого "Гарри Поттера", она лишь посмотрела на дочку с печальным осуждением, но ничего не сказала. Кристинка же, на одном дыхании прочитав все семь томов этого самого "Гарри Поттера", искренне удивилась:
  - И что батюшке здесь не понравилось? Хорошая ведь книжка!
  Кстати, душеспасительные книжонки о смертных грехах и неразумных девах мы с ней собственноручно выкинули в мусоропровод: чтобы кто-нибудь излишне внушаемый случайно не нашел и не впечатлился.
  Вот с одеждой что делать - пока не знаем. Оказалось, что из прежних своих вещей Кристинка безнадежно выросла, а купить новые - где деньги взять? Так что приходится ей пока что носить все те же унылые мешковатые платья. Хорошо, хоть платок свой сняла и косички заплетать перестала. Купальник я, правда, отдала ей свой, благо он стал мне маловат.
  Но все это, по большому счету, сущие пустяки. Самое главное - Кристинка перестала бояться. Перепуганная мышка-норушка осталась в прошлом; вместо нее вернулась прежняя милая спокойная девочка. Да и стоит ли бояться жизни, если за спиной у тебя стоят столь могучие и добрые боги, как Перун и Велес?
  Отец Илья, к слову сказать, пытался опять заморочить ей голову: дескать, Бог един, а вовсе ей никакие не боги, а бесы явились. На что Кристина спокойно ответила:
  - Я тонула - они меня спасли. Мне было страшно - они меня успокоили. А Ваш единый Бог даже пальцем не шевельнул. Так кто же, получается, в мир добро несет?
  Батюшка сразу не нашел, что и ответить. Потом, правда, проворчал, что, возможно, лучше ей было бы утонуть, чем быть обязанной жизнью столь богомерзким сущностям. Спорить с ним дальше Кристинка не стала: и так все было понятно.
  Кстати, злобный олигофрен Толик от Кристинки и впрямь отстал. Однажды столкнулся он с ней во дворе и хотел было, как всегда, ударить ногой в живот, но вдруг случайно заглянул ей в глаза - и в ужасе отшатнулся прочь. Потом его мать рассказывала, будто бы сынок ей жаловался, что стоит ему взглянуть на ту окаянную Кристину, как перед глазами встает здоровенный рыжий мужик и сурово грозит ему пальцем.
  Страшно, да? А вот не обижай девочек!
  
   Апрель 1916 г.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"