Семен Ступников по кличке Красный (никто не помнит, почему он ее получил), каратист, ушуист и мастер спорта по боксу, бывший басист группы Новый Год, впоследствии не менее известный продюсер, а ныне безработный, очень давно не видел лес. Это его и спровоцировало.
А началось все банально - ему сильно захотелось писать. Вагон, который вез его в Москву, оказался холодным, а чая, у священника, которому он сдавал работу, было выпито слишком много. Эти два фактора наложились друг на друга, а до Москвы было еще не меньше часа. Можно было поступить просто - зайти в переход между вагонами и сделать все там, но Семен слишком долго колебался. Во-первых, у него была довольно крупная сумма денег, заплаченная ему за два месяца работ, а в одном вагоне с ним ехали два каких-то быка в кожаных куртках. Семен был в своей единственной и довольно дорогой дубленке, и вообще меньше всего на свете хотел с кем-то драться. Но, даже если бы драться и не пришлось, стоять в узком, холодном, грохочущем и обильно прописанном месте, и, мотаясь из стороны в сторону, разбрызгивать вокруг свою мочу, очень не хотелось тоже. И тут еще объявили станцию, на которой много лет назад его родители снимала дачу. На Семена нахлынули детские воспоминания, и у него появилась мысль выйти и хотя бы постоять на платформе со всех сторон окруженной старыми соснами. А заодно и облегчиться.
А тут еще и бабушка, сидящая неподалеку от двух бандитов, собралась выходить, а эти уроды вышли за ней. Да еще через другую дверь. Вдруг они бабушку ограбят, - пронеслось у Семена, и он быстро вышел за ними.
Но бандиты просто встали на платформе и закурили. Бабушка тем временем ушла куда-то своей дорогой, а электричка тронулась дальше в Москву. Семен огляделся, куда бы ему отойти и... тут увидел его.
Лес стоял метрах в трехстах от платформы в конце небольшой улицы из маленьких одноэтажных домов и освещался дорожным фонарем. Его еловые и сосновые ветки были покрыты снегом, снег искрился в лучах фонаря, и во всей этой картине было что-то такое щемящее, новогоднее, и полное воспоминаний, идущих откуда-то из детства, что Семен не удержался и пошел в его сторону.
С этого все и началось.
Природа часто наводила на Семена всякие непростые мысли. Так произошло и в этот раз. Семен улыбаясь дошел до леса, благополучно избавился от литра мочи, и вот, когда, облегченно и благостно подняв голову на громадные мохнатые лапы елей, он уже застегивал ширинку, - он опять вспомнил.
К этому было невозможно привыкнуть. Оно находило внезапно, и потому врасплох. Словно комета из глубин космоса, откуда-то сзади в голову входил старый знакомый горький импульс. Послушай, а помнишь, говорил он, и внутри Семена что-то сжималось, что-то натягивалось - он вспоминал. Ее. Совершенно бессмысленное занятие. Ее смех, ее улыбку, а чаще ее реакцию на какую-то ситуацию. И наступало такое состояние, что хоть рыдай от жалости к собственной персоне. Странной жалости, которую, кажется, уже давно сменили равнодушие, презрение и легкая ненависть. И вот хлоп! Тут, в этом лесу, под этими елками. Да так сильно.
Когда-то он думал, что это пройдет, потом свыкся, и, вроде бы даже успокоился на этот счет. Но вот - припорошенная пушистым снегом улица, морозный воздух, а в его голове со скоростью мысли возникает картина лета. Парк, деревья, скамейка. И не так важно, что именно она сказала ему тогда. Просто ее улыбка, ее светлые джинсы, то, что она - рядом, встало в его сознании столь ярко, что он зажмурился.
Это, естественно, не помогло. Откуда-то возникла сверлящая мысль, что тогда еще было возможно что-то изменить. Семен остановился, стукнулся спиной о какое-то дерево и, пачкая о кору свою единственную зимнюю одежду, сполз вниз. Этому надо давать какой-то выход. Потому что просто думать об этом, представлять, что где-то сейчас, в этот же самый момент, светится ее лицо, она что-то видит и чувствует, чему-то радуется, а он тут в темном лесу, сидит около обильно описанного широченного ствола, - такое здорово смахивало на пытку. Господи, а ведь когда-то, ее глаза, ее губы, ее волосы были совсем рядом с ним, а он ничего не смог сделать! Семен смотрел на темные деревья, заиндевевшие заборы. Судьба. Господи, ну почему все именно так?!
У этого наваждения было красивое имя. Ее звали Анастасия. Когда-то она ходила в обычную московскую школу, танцевала на дискотеках, пела под гитару. Возможно даже что-то из их с Алексом репертуара. И он, Семен, о ней ничего не знал. Пока не женился на красивой высокой и умной женщине по имени Катерина. У которой был брат. И однажды они пришли к этому брату в гости.
Маленький неудобный стол, низкое мягкое кресло. Настюша, порежь еще хлеба, говорил брат Катерины своей дочке. И она улыбалась. Господи, как она улыбалась! Кажется, она всегда улыбалась, когда к ней обращались. Неужели никто не видел, какая она красивая? Из нее, словно, исходит какой-то свет. Как звездочка, - подумал он тогда.
И запел.
Семен очень редко играл и не пел в чужих компаниях. А еще меньше любил рассказывать анекдоты. Но тогда он пел и рассказывал какую-то чушь так долго, что они засиделись чуть ли не до утра.
- Вот видишь, как все было хорошо, - улыбалась довольная Катерина. - А ты говорил, что мой брат - скучный человек.
Теперь Катерина замужем за каким-то аптекарем, Семен здесь, мерзнет под этим деревом, а она.... Дурак! Кретин и еще раз идиот. Об этом лучше вообще не думать.
После того вечера Семен начал писать длинные, занудливые песни о любви. Он складывал исписанные листки с их текстами в нижнем ящике своего стола в офисе, иногда рвал и злился на себя. Потом зачем-то пытался продвигать ее как актрису и снимал в пробах к каким-то клипам. Ему нужно было видеть ее, и он придумывал все менее правдоподобные причины для этого. А она...
Наверное, ей было интересно. Новый мир, музыка, люди, которые их там окружали, известные дица. Он сам, наконец. Тогда их "Новый год" еще помнили. Она улыбалась, она светилась, но, увы, не так, как Семен этого хотел. Она светилась не ему, а как-то всему этому вообще, и он чувствовал себя бессильным что-либо сделать.
Вот все и полетело к черту.
Это началось с того, что она вдруг стала его избегать. Семен не ожидал, что это на него так подействует. И его дело, и его семья; все, что когда-то было для него важным, вдруг показалось ему лишенным смысла, фальшивым и ненастоящим. Поэтому, когда и то, и другое начало рушиться, он даже обрадовался. В какие-то моменты он, кажется, чувствовал себя немного счастливым, словно освобождался от чего-то мешавшего ему. А, когда проекты совсем заглохли, и денег не стало, он вернулся в свою коммуналку, пил, клянчил деньги у старых должников, подрабатывал грузчиком на складе. И иногда, все это представлялось ему неким достижением, почти сознательным отказом от мира, в котором не осталось никакого смысла. Но не было и ЕЕ.
А потом он узнал, что она с Алексом.
Это было удивительно глупо. Семену почему-то казалось, что только он может дать ей нечто такое, что не сможет дать никто. И тут Алекс... Чем Алекс лучше его?
Несколько дней Семен ходил здорово ошеломленный. Конечно, Алекс заводится от красивых женщин и тогда на него нисходит дар красноречия, от которого те так ведутся. Но почему она? Она - умница, неужели она не видит самых простых вещей? Неужели не понимает, что для этого типа она может быть только одной из многих, а для него всем?
Семен даже пытался рассуждать здраво. Если посмотреть со стороны, кто он такой, этот Алекс? Да, с ним приятно общаться, да, он своеобразный человек. Она, Настя, даже не знает, насколько своеобразный. У Алекса какие-то свои особые взаимоотношения с миром - слишком уж многое он делал не так, как делал бы это обычный нормальный человек. Это он, навязывал им с Ванькой свои концепции песен, это из-за него их всех чуть не выгнали из института, это он убеждал все поменять, когда их песни, наконец, стали известны. И, пусть это спорно, но именно из-за его упрямства группа распалась. А он сам... он стал писать какие-то заумные оккультно-филосовские эссе. А потом, как-то разбудил Семена около пяти утра и сообщил, что это не жизнь.
- А что - жизнь? - не понял тогда спросони Семен.
Но вопрос повис без ответа. Алекс просто положил на все и стал торговать компьютерами, пивом и недвижимостью. Как самый обычный барыга. И Семен так и не понял, что это было, протестом против оторванности их с ним музыки и искусства вообще от жизни или поиском простоты бытия. Но, что бы не происходило с ними обоими, Семен знал, что в его жизни не было, и никогда не будет лучшего друга, чем Алекс. А то, что так сложилось, - он же не нарочно. Он же не знал. Не знал? Не видел?
А если бы все было наоборот?
Семен лихорадочно думал несколько дней и пришел к жесткому, но логичному выводу. Это все, понял он. Все, полная и совершенно безнадежная пустота. Он даже успокоился, бросил пить, и вспомнил, что когда-то, еще студентом, пробовал писать картины, и даже брал уроки у одного из друзей Алекса - старика архитектора, который когда-то жил в этих местах. И, вспомнив, утроился делать иллюстрации книг на околоцерковные темы. Видимо, тщательная прорисовка деяний святых его успокаивала, уводила, убаюкивала. Но вот, оказывается, убаюкала не до конца. Где-то в глубине души все время сидела надежда, может быть, она все-таки любит его? Его, Семена?
Семен сморщил лицо и стащил с головы шапку. Мороз начал медленно пробираться сквозь волосы. Как хочется в это верить! Вдруг она тоже мучается? Где-то под этим же небом... Увидеть бы вновь ее рядом. Просто побыть. Какой смысл в том, что он запретил себе общение с ней? Она даже не подозревает, об этой его, Семена жертве, о том, как для него это важно. Она не знает, а его жизнь ушла вместе с ней, и это не он, Семен, сидит тут на морозе, распустив нюни. Это всего лишь то, что от него осталось. Его нет. Без него настало лето, и пришла зима, без него дуют ветры в вышине над елями, и трещит мороз. И эта наступающая ночь - без него. Есть лишь оболочка жизни, лишенная смысла. Эх, нажраться бы сейчас до полной отключки! И что бы все происходило уж полностью без него, по-настоящему! - подумал он. И в этот момент холодные стволы деревьев высветил свет чьих-то фар.
Джип. Она любила джипы. Уютные и проходимые. И вся она была такая уютная.... Он бы купил ей самый лучший и самый красивый. Во всяком случае, тогда, когда у него еще были деньги. Если бы это что-то могло изменить! Дегенерат, нужно было делать все. На этой машине могла бы ехать она, а теперь какие-то бандиты едут на станцию за водкой. Ох, если бы это была она!
И тут все жизненные процессы в организме Семена приостановились. Легкие застыли на полувдохе, тело напряглось и замерло, и даже сердце, провалившись куда-то вниз, перестало биться. Потому что проехавший уже было мимо джип, остановился. И - уже совсем как в сказке - из него действительно вышла ОНА. И, сказав кому-то в машине, что тут в лес идут какие-то следы, направилась в его сторону.
- Это мои, - сказал Семен, и услышал свой голос будто со стороны.
- Ой! - воскликнула Настя.
Пока Семен гадал, что за хрень случилась с его сознанием, из внедорожника появилась еще одна женская голова. Его Семена осветили довольно сильным фонариком, и удивительно знакомый голос с еле заметным акцентом произнес:
- Вау! Да это Семен!
- Семен!? - ему и против светящего в лицо фонаря было видно, как Настя широко вытаращила глаза. - Семен... Ничего себе. А чего ты тут делаешь?
- Да это... ссу вот, - честно признался он.
И тут же попал в объятия другой женщины.
- Семка! Красный! Красннький! - запищала та. И Семен решил, что он окончательно сдвинулся крышей. Эта другая женщина была не кто иная, как Люба, первая жена Алекса. Вместо того, что бы сидеть и работать в своем Голливуде, она почему-то тоже была здесь, в этом лесу.
- Ни фига себе! - прохрипел он. - Сюр! Может, я умер от простатита? Нет, я реально ничего не понимаю!
И, неожиданно для себя обнял обоих женщин и даже попытался поднять.
- Ой! Сто-о-ой! - закричала Настя.
- Ты это.., ширинку-то застегнул? - поинтересовалась Люба.
- Да вроде. А что? - пробормотал Семен и только тут осознал, что вот этой вот своей правой рукой обнимает Настю. Которую почему-то не обнимал до этого, кажется, никогда. И обнимает сильно, сильно.
- Нет! - вскрикнула Настя, и, высвободившись, смущенно поправила на себе курточку.
- Прости, - похрипел Семен и отошел в сугроб.
- Я тут тоже... Только, в отличии от тебя еще не успела. В общем, на меня нельзя сильно давить, - тихо сказала Настя.
- Извини! Извини, я не понял, я не подумал, - энергично замотал головой Семен. В голову ударила сильная, просто сногсшибательная волна нежности. Эта волна мысленно поглотила Настю, и внутри Семена стало тепло, легко и пусто.
А дальше все понеслось как во сне. Кажется, Семен стоял в снегу, мотал головой и хрипел: "Офигеть!", Люба, что бы отвлечь его от Насти, рассказывала что-то про аэропорт, про их случайную встречу. И что было уже совсем нереально, сообщила, что они, без всякого приглашения собрались в гости к Алексу! Семен в очередной раз прохрипел "Офигеть!" и понял, что выглядит полным идиотом.
В машине было тепло и уютно. Неяркая, какая-то новогодняя подсветка приборов, снежинки, медленно таящие на ветровом стекле. Погрузившись на заднее сиденье, Семен настойчиво пробовал придти в себя, но каждый раз снова оказывался тут, на заднем сиденье, и впереди все так же сидела она.
Она! Боже, сколько раз он мечтал, что бы вот так случайно встретить ее. Ходил теми же переулками, задерживался на "ее" станциях метро. И вот теперь - случилось. Он в полуметре от нее и даже может чувствовать запах ее духов. Ексель-моксель, он даже видит со спины, как она улыбается!
А что вообще происходит?! Сейчас они как нагрянут к другу Алексу с двумя его женами! А у него там какая-нибудь оргия. Кажется, будет яркий вечер. Но...Но, Господи, какая же красивая у нее сегодня прическа! И вся она... Светится еще больше! А он, идиот, то несет какую-то жуткую чушь, то забрался в машину и молчит.
Переезд. Машина остановилась. Исчез хруст снега под колесами. Полосатый шлагбаум, заснеженная будка стрелочника, два мигающих по очереди глаза светофора. Семен вдруг успокоился. Скоро приедем. Такой веселенький рождественский сюрприз другу-Алексу. Но, как бы не случилось, это здорово - делать сюрпризы. А Алекс поймет. Он обрадуется и обязательно что-нибудь придумает; они приготовят вкусный ужин, а это так здорово - есть, когда голоден. И, конечно, согреются изнутри; это так к месту - согреваться изнутри, когда за окном снег и мороз. И он будет говорить, говорить, говорить ... Может быть, раз все складывается таким волшебным образом, она все-таки что-то почувствует? А как она улыбнулась, когда его увидела!
- Эй, женщины, а мы водки-то взяли? - на всякий случай спросил Семен.
Женщины сидели и смотрели, как под белым светом фонаря окутанные мелкой снежной пылью проносятся вагоны поезда. И обоим им это шло. Зима, тепло, снежные облака под колесами.
- Что бы у Алекса не нашлось водки..., - обернулась Настя. - Но мы можем заехать на станцию.
- Отлично! - поддержал Семен. - Я видел. Там пивняк, а кругом киоски. Возьмем какой-нибудь бормотухи и ужремся.
- Ага! - потерла красивые пухлые руки Люба. - А сейчас у вас тут не стали выпускать эти... ну Белое крепкое, Солнцедар? Помню, когда я была маленькой, мои родители... Ой, а разве нам туда? - не поняла она. Потому что шлагбаум открылся, и машина уже ехала через линию, поворачивала вдоль рынка, заворачивала к станции.
Пара фонарей, плохо очищенный круг для разворота автобусов, полупустой пивняк в глубине, несколько заснеженных фигур, которые чего-то ждут. Родина.
Семен вылез из машины, запахнул дубленку и медленно двинулся к киоску. Тусклый свет, длинные ряды разнокалиберных бутылок, мрачная фигура где-то в недрах этого странного сооружения.
Толстая пачка денег в кармане оказалась очень кстати. А может быть, Настя его подвезет, и он упросит ее зайти куда-нибудь посидеть? Почему она никогда не заходила к нему? Вдруг в этот раз все будет хотя бы немножко не так? Господи, скажи, это шанс, снова шанс?
В ответ откуда-то со стороны станции дунул холодный, пронизывающий ветер...
- Что такие теплые? - поинтересовался Семен, засовывая бутылки в карманы. Вместе с пальцами, которые уже начали зябнуть. Киоскер ответил что-то исчерпывающее, но Семен уже шел обратно. Все-таки он идиот: зимой скандалить по такому поводу?
Пока он покупал водку, с другой стороны автобусного круга к джипу подбежал какой-то мальчик и начал что-то энергично объяснять Насте. А в этом что-то есть. Редкие фонари, затерянные огоньки окон. Возможно самая темная страна на этой широте. Они, две эти красавицы, наверное, отвыкли от всего этого, и, может быть даже, теперь ловят кайф, а вот он, Семен Ступников, по-хозяйски тут ступает. Он здесь живет. Очень даже конкретно. А этот мальчик? Чего-нибудь клянчит, наверное.
- А вас много, - послышался встревоженный голос Насти.
- Нет, нет, - заохала появившаяся вслед за мальчиком бабуля. - Нет, дочка, трое всего. Да мы заплатим. Ей богу заплатим. Вот я вам сейчас деньги покажу.... Тут всего километров пятнадцать.
- Денег? - спросил Семен.
От остановки к машине осторожно двигался мужчина, на голове у которого был повязан клетчатый шарф. А этому кексу чего нужно? Мужчина, не, дойдя трех шагов до Семена, остановился и очень знакомым движением почесал кончик носа. Бабуля сыпала какими-то названиями деревень, Настя внимательно кивала.
- Сем, а? - робко произнес мужчина и снова взялся за свой нос. - Сема, Семен, Симуля! Красный!
- А что, не похож?
И улыбка, обрамленная клетчатым шарфом, стала широкой-широкой. Перед Семеном стоял его школьный друг, клавишник группы "Новый год" Ванька Оряхин. С лицом Робинзона Крузо, наконец-то увидевшего корабль. И Семен понял, что сейчас рухнет прямо в снег.
Старая желтая школа, репетиции, большие черные бутылки портвейна, юность. И Ванька, с лицом идиота, который пытается выразить что-то невыразимое. Всегда такой умный, начитанный и грустный. И Алекс, озверевший от бормотухи и придуманной им концепции. Бегает, откручивает всем пуговицы и грубо угрожает. Творец! И желтый свет, пыльная, вечно фонящая аппаратура, замыслы удивить мир.
Это - было настоящим.
Настоящим - замыслы?
Эх, дайте нам аппаратуру Dun Akkord!
А что дальше? А дальше вот это.
В джипе стало тесно и шумно. Удивительно, они действительно ехали. Семена притиснули к двери, а на колени водрузили мальчика по имени Максим. Этот Максим вертелся, подпрыгивал, а когда машина преодолевала снежные ухабы или заносы норовил на кого-то упасть. И все время сыпал то вопросами, то советами. Настя сосредоточенно отбивалась от оных и одновременно вела машину; Люба улыбалась; бабуля молчала, а Иван сумбурно пытался всем что-то объяснить. Из его объяснений Семен понял только одно, как ему было хирово, и как здорово, что они вдруг все встретились и теперь едут к Алексу. Но эту глубокую мысль он знал и без него.
Но все-таки какая-то мистика. Она, Ванька. Здесь Что-то подстроено? Кем?
Фары высвечивали падающий снег, ели по сторонам дороги. Если бы не эта теснота, Семен уже достал бы бутылку и выпил. Нет, ему определенно нельзя любить. В его исполнении любовь это болезнь, натуральная клиника. В присутствии любимого человека он становиться полным идиотом. То мелет чушь, то вот молчит как недоразвитый. Так ему и надо. Все очень даже логично. Она умнее и лучше его. Достаточно посмотреть, как она ведет машину по этой дороге, пересекаемой заносами.
- Вот здесь! - закричал Максим, когда справа обозначились затерянные в темноте огни трехэтажного многоквартирного дома.
Для здешних мест - просто небоскреб.
Бабуля долго благодарила, совала Насте деньги и приглашала в гости. И вышла только после того, как Семен дал обещание обязательно зайти.
В джипе стало просторнее. Семен достал бутылку и показал ее Ване.
- Ура! - обрадовался тот. - Я тоже купил. Что, по глотку?
- Слушайте, ну вы подождите, сейчас приедем, - укорила их Настя, разворачивая машину по автобусному кругу. Свет фар высветил магазин, автобусную остановку, две фигуры каких-то забулдыг.
Семен подумал, что это как-то странно выглядит. Почему-то пришла мысль, как это хорошо, что он сегодня помыл голову.
- Вань, а как ты-то здесь очутился? Ты что, провожал эту бабулю? А она кто?
- Я? Нет! Тут такое случилось, - с несвойственным ему темпераментном начал объяснять тот. - Я же только что говорил.... Это, как сцена из боевика! Она спасла мне жизнь!
- Бабуля? - не поверила Люба. - Вы что, вместе где-то были? Ты их знаешь?
- Да нет! Я же объяснял, - в голосе Ивана как всегда была трогательная обида. - Все же из-за меня. Ну, если идти от самого начала, то из-за тех двоих. Тут, между прочим, вообще столько совпадений! Потому что перед этим я в электричке встретил Алекса...
- Так, - тоном догадавшегося обо всем человека произнесла Люба.
- Да ничего не так! Просто он вышел, а я нет.
- И много вы выпили?
- Да не пили мы. Просто я понял....
- Тогда почему он вышел, а ты нет?
- Ну.. он на лыжах пошел?.
- На лыжах?
- Ну да, на дачу. Прямо из электрички. Он так любит, наверное. Взять и километров десять на лыжах. И не пили мы! Просто потом, после того, когда Алекс вышел....
- Послушайте, - внезапно прервала их Настя. В ее голосе звучала тревога. - Послушайте, вам не кажется, что мы здесь не ехали?
Машина остановилась. Впереди в свете фар искрились сугробы, среди которых с трудом угадывались контуры дороги.
- Да нет, ты чего? - проговорила Люба. - Мы же никуда не сворачивали. - Просто... Просто зимой тут все не так как летом.
- А почему нет следов от машин?
- Дык, занесло, - предположил Семен.
- Но тут же совершенно некуда сворачивать!
- З-зараза, - приглушенно выругался Иван и стал медленно оглядываться.
- Да ладно, бросьте вы ваши домыслы, - попробовал проявить решительность Семен, - Поехали, там разберемся.
- Хорошо, вы только меня не путайте! - смело кивнула Настя и тронула машину вперед.
Какое-то время они ехали молча. Что они там придумывают? - пытался встряхнуться Семен, но ощущение непонятности происходящего усиливалось буквально с каждой секундой. Может быть, он там у дерева элементарно свихнулся и вместе с мочой из него вышли последние остатки разума? Такое состояние, словно смотришь фильм, в котором пропустил какую-то ключевую сцену.
- Наверное, это у меня такое чувство родины, - попыталась оправдаться Люба. - Какой-то маразм и ничего не понятно.
Нет, так нельзя, решил Семен. И, повернувшись к Ивану, как можно увереннее проговорил:
- Слушай, старый, а вообще это сильная идея. А? Давай на эту тему стих сочиним. Либретто? Че- нибудь такое эпическо-героическое. Смерть за царя, Иван Сусанин.... А?
- Мы к Алексу помчались на машине,
- Что б водки выпить с ним! - начал он.
- И окосеть, - добавила Люся.
- Но... заблудились, - мрачно дополнил Иван.
- И, горе нам! Замерзли бы в лесу,
- Когда б не ориентации талант.
У нашей Насти.
- Но в чаще чер-рной, тем-мной вдруг, - включился Иван, -
- Проснулся Звер-рь Былых-х Времен-н...
- И громко... перднул! - домыслил Семен.
- И дунул ветер. И метель...
И поворот не проскочили
Чуть было мы..., - вставила Настя, направляя машину в какой-то едва заметный прогал в лесу. -
- Но счастье....
- Вдруг нам ухмыльнулось.
- И полетели темным лесом мы вперед,
- Снег рассекая,
- Скорей что бы к Алексу прибыть!
- И выпить водки!
- Что для здоровья нашего, друзья...
- Весьма пользительно в сию погоду!
- И нас швыряло!
- И Иван, кретин,
- По глазу мне рукой едва не трахнул, падла!
- В тот миг, как в поле выезжали мы в снегах буксуя...
- И наш мотор, взревев как зверь... заглох внезапно.
- Вот это блин....
- И свет потух...
В наступившей тишине и темноте четверо обитателей машины переглянулись и посмотрели вперед. Там, где небольшое поле уходило вниз, неподвижной стеной стоял лес.
- Ребята, знаете, но, по-моему, это не здесь, - тихо проговорила Настя.
***
Алекс в это время был уже дома. Он слушал, как трещат дрова, как поскрипывает своими углами его деревянный дом и пытался осознать, как ему хорошо. Незадолго до этого он поместил свое тело в удобное кресло и откинул голову на спинку. Телу стало приятно. А почему ему, телу, должно быть плохо? На него надета сухая теплая одежда, и оно, наконец, приняло то положение, к которому стремилось. И теперь его в этом положении можно оставить на несколько минут. Ведь в печи горят дрова, чайник греется, яичница жарится. Старый лыжный костюм сохнет, поднявшийся ветер гудит где-то снаружи. Где холодно, темно, колючие снежинки и никого.
За исключением того психа с пистолетом.
А ну и хрен с ним.
Алекс улыбнулся. Иногда нужно так мало, подумал он в тот момент. Такие вот несколько минут, когда кажется, что все может быть только здорово. Ибо знаешь, что яичница будет вкусной, чай превосходным, а книга - обязательно интересной. И даже, может случиться, что завтра утром он станет настолько собой, что сможет что-нибудь придумать. Написать нечто такое, что станет началом. Славным началом, по которому будет сразу ясно, что это начало чего-то стоящего. Как изучение карты перед выходом на маршрут, как сбор рюкзака. Таким началом, которое он, наконец, сможет продолжить.
Если уж не сейчас...
Много лет Алекс пытался написать роман. Или сценарий. Или пьесу. Написать, чтобы затем поставить, снять фильм или прост издать. Написать, что бы созданное того стоило. И, если уже не сейчас, когда он один, когда его ничто не отвлекает, когда он и мир вокруг него стоят в равновесии очень смахивающим на гармонию - если не сейчас, то когда?
Впрочем, сколько раз он пробовал? Пробовал вот так как сегодня, уйти, сосредоточиться, и затаиться, стать охотником, который сможет поймать нечто, лежащее в основе реальности. И выразить это. Пусть не гениально, пусть просто красиво. Сколько раз он начинал и понимал, что все его охотничьи трофеи - пустота. Мыльные пузыри наполненные трепом. Понимал, но пробовал все снова и снова.
А может быть, в этих попытках и есть, счастье? - улыбнулся Алекс. Раньше такая мысль вряд ли пришла бы ему в голову. Что-то здорово изменилось. Удивительно, еще совсем недавно, казалось, что его слово и ритм могут порвать этот мир на куски. Порвать и склеить во что-то более близкое к божественному замыслу. Ему казалось, что он зрил его, этот замысел, и эти удары по миру шли точно в те узлы, на которых держится его, мира, лицемерие и глупость. А хвала возносит то, что в этом мире еще способно вести к свету. Что-то изменилось. Что?
Он, Алекс, всегда хотел слишком многого. И слишком разного. С одной стороны - легкости бытия, достатка и удовольствий, с другой - творческого горенья и взлетов духа; днем умно разрулить сложные жизненные ситуации, вечером придти домой и выразить невыразимое. Или наоборот. А отказаться от одного в пользу другого означало для него чувствовать себя неким уродом.
Но, если смотреть на ситуацию до конца честно, дело не в этом. Видимо, он расплачивается. Расплачивается за свое любопытство. Которое он слишком сильно удовлетворил. И, если раньше мир вдохновлял его своими вопросами, и Алекс чувствовал себя поэтом, то теперь вместо рифмы его мозг начинает искать объяснение. И слишком часто находит.
Он стал чересчур взрослым, слишком тяжелым, и вот, ветер вдохновения не может его поднять. Он этот ветер, приходит к детям и несет их с собой, а он своими длинными мыслями и вправду понимает и цепляет слишком много. И очень мало из этого может объяснить другим. Жить нужно постепенно, из раза в раз повышая планку, а он оказался слишком активен, и теперь жизнь мстит ему таким оригинальным образом.
Нечего нарушать границы. Полки умных книг, упражнения, тайные практики, глупые и не очень эксперименты над собой, и вот результат - вместо вдохновения его тайнами, мир дает Алексу только банальные объяснения оных. Из которых вырастает громадная стена. И он уже давно не знает, что с этим делать, поскольку единственный человек, который мог объяснить, что с ним происходит, давно умер.
Алекс грустновато усмехнулся. Когда-нибудь, когда это случиться и с ним, на могильном камне, прихлопнувшим его писательские потуги, будет написано "Он слишком много знал". Затем поднялся, чтобы снять яичницу с огня, потянулся и в этот момент услышал громкий стук в дверь.
- Д-добрый вечер! - на крыльце стоял местный лесник Сергей.
- Здорово, - ответил Алекс. Затем спрятал приготовленный на всякий случай газовый пистолет в карман просторных домашних джинсов и вопросительно посмотрел на незваного гостя. Судя по всему, его планы побыть наедине с собой снова летели к черту. Несколько несильных ударов кулака в дверь и все. А за что?
- Прости, что беспокою, - начал Сергей, - но я з-з... Можно войти?
И Алекс понял, что пора переключаться на вход. При освещении лицо Сергея выглядело довольно непривычно. Всегда задумчивый и уверенно-серьезный, он был явно взволнован и чем-то обескуражен.
- Ты д-давно был в лесу? - спросил Сергей, как-то чересчур машинально расстегивая тулуп. И, вдруг, осененный своей догадкой выпалил, - Ты тоже слышал? Ну, какой-то урод...?
- Как бы это поточней сказать..., - почесал бороду Алекс. И решил - пусть расстегивает.
Сергей ему нравился. Алексу вообще нравились люди, способные бросить избранный ими когда-то жизненный путь и не побоявшиеся пойти по иному. В них чуялось что-то родственное. Какой-то внутренний импульс, способность к движению, к удивлению, к поиску. В сущности, не важно чего и где, так как эта искренняя потребность в поиске, видимо, действительно важнее многих других вещей, которым почему-то придают значение.
- В общем, я его видел, - как можно спокойнее ответил Алекс, - Какой-то свихнувшийся вояка. Недалеко от болот.
- От болот? - Сергей странным задумчивым движением наконец высвободился из тулупа и бросил его на скамью. - Что он там делает?
- Орет.
- Как это...?
- Да вот так вот: "А-а-а-абля-а-а-а-а-а!" - попытался изобразить Алекс. Но попытка вышла довольно бледной. - Ты яичницу будешь?
- Ага. Точно, - согласился Сергей. - Мне даже показалось, там кто-то стрелял.
- Да это он в меня, - скромно признался Алекс.
- В тебя?!
- Ну. Ты с хлебом будешь?
- А ты?!
- Чего я? Я туда прямо в сковородку немного черного покрошил. Горчицу принести?
- Дык... Какой горчицы? Он тебя не ранил?
- Контузил, - ответил Алекс и поведал, как все происходило. Немного подгоняя повествование из-за обострившегося при виде яичницы чувства голода. И, пока говорил, отметил, что в его голове крутиться странная, но четкая, словно не его, мысль: "Приближается... Приближается..."- снова говорил некто внутри него.
Алекс замотал головой. Этому нельзя было подобрать какое-то понятие... Неужели он слышит? Внутреннее слово...? Или от резкого попадания на природу слегка выехал за грани? Или слишком мало спал? Нет, следует сосредоточиться.
- А может, хлопнем по рюмахе? - предложил он. Раньше, в таких ситуациях это помогало. - Давай? Для аппетита!
Сергей почесал затылок.
- Ну... Не знаю. После всего... Когда ты шел..., - его взгляд тревожно сосредоточился на жидкости уже выливающийся из бутылки. - Ну, ты, когда шел, ничего, как бы это сказать... необычного не заметил?
- В каком смысле? - Алекс наколол на вилку приличный фрагмент яичницы, в котором был желток, кусочек черного хлеба, немного расплавленного сыра и зеленый лук. Вот этим он сейчас и закусит. - Понимаешь, если все, что происходит сейчас в лесу считать обыденным, то нет.
- Да я не об этом. Ну вообще... Все вокруг.
- Вокруг? Сказка? - коротко ответил Алекс и выпил. Затем намазал приготовленный фрагмент хорошим слоем горчицы, плотоядно оглядел свое творение и сунул в рот. - Зна-вешь, там все такое бе-гое, запо-гофшенное! Погода - у-у-у-у-у!
- А деревья? Ты когда выходил в поле напротив Петуховой горы, деревья там внизу видел?
- Нет, - после первого куска стало очевидно, что яичница слишком мала для двоих, и Алекс мысленно перенесся в чулан, вспоминая, что же еще там осталось. - Наверное, в поле сейчас лыжня немного левее.
- Ничего подобного! Я шел снизу. Их там просто нет! Как и Петуховой Горы. Одно поле и... кусты какие-то!
Алекс отложил вилку в сторону и внимательно посмотрел на Сергея.
- Так, - проговорил он, осознавая себя человеком, который не вовремя отвлекся.
А Сергей странным затравленным взглядом оглядел комнату, словно боялся, что его сейчас выкинут отсюда раздетым в снег, и он не запомнит чего-то из окружающей обстановки.
- Это такое счастье, что хотя бы с тобой все нормально, - выразительно произнес он.
- Нормально?
- Ну. Кажется. Наверное. Это все Анжелинка... То есть не она. Понимаешь, мы пили "Абсолют". Я сразу почувствовал - вкус какой-то не такой. И теперь, наверное, глюки. Потом откажет зрение, паралич сначала нижних, затем верхних конечностей... Мы проходили... Как ты думаешь, может быть мне не нужно больше пить?
- Сначала закуси, - попробовал успокоить его Алекс.
И Сергей отчасти успокоился. Или просто сосредоточился?
- Знаешь, я шел домой, - проговорил он. - Ну.. когда все это услышал. И решил, надо разобраться. Понимаешь? Может какой-нибудь браконьер или дети заблудились? И когда свернул в лес, вдруг понял... Ты знаешь, я же этот лес как свои пять, - Сергей то ли удивленно, то ли восторженно оглядел свои кисти рук, - И тут... не узнаю.
И чувства. Понимаешь, очень странные, вроде бы даже независимые. Прошел метров триста, и чувствую радость. Просто так! А внизу, когда спустился - опасность и беспомощность. Короче, кругом все другое, но, самое главное, я знал, куда идет эта лыжня. Ну.. как во сне, когда кажется, что видишь этот сон во второй раз.
И сам... будто со стороны. Управляешь своим телом, как автомобилем. И какая-то странная координация движений. И чувство неуюта. Я даже упал пару раз, и правая нога зачесалась. Если бы я сейчас помнил точные симптомы! А что? Типичные провалы сознания. Идешь по поляне и вдруг оказываешься в лесу. Затем резко оглядываешься, а поляны нет. И все - другое! Тут-то я и вспомнил про "Абсолют".
- Ну а потом? - спросил Алекс.
- Потом.. Я вдруг обнаружил твои следы. И, что странно, почему-то сразу догадался, что это - твои. Ты там, у реки через поле "коньком" шел, я так обрадовался! И пошел следом: все было видно, луна еще была. И вот когда я пошел, все как-то сразу узналось и стало нормальным. Как оно есть. Ельник за рекой, поляна у твоего дома. Я..., - Сергей вдруг посмотрел на Алекса с неожиданным восхищением, - Я не знал, что ты такой молоток!
- Молоток? - пожал плечами Алекс. - В смысле?
- Ну что прошел сквозь все это. Ну, проложил путь. Проложил там, где все время оказываешься не там. И теперь..., - Сергей поморщился и грустно уставился в бревенчатую стену. - Теперь ничего не понимаю....
Алекс взял сковородку с яичницей и поставил ее на край печки. Какой-то бред. Или действительно...?
- Слушай, а ты ничем галлюциногенным этот "Абсолют" не закусил?
- Я уже думал, - ответил Сергей. - Смахивает, в общем. Мы проходили, я же говорил, очень похожая симптоматика. Но как?!
- Видишь ли, я устал и не выспался, - посетовал Алекс, - поэтому не пойду проверять на месте Петухова Гора или нет. Думаю, тебе тоже не стоит. Сейчас сделаем еще сковородку... У меня, кстати, водка настоящая. Проверял. В общем, останешься здесь, утром разберемся на свежую голову. Ты мне лучше скажи, тут военных частей поблизости нет?
- Нет. Ты и сам знаешь, - Сергей продолжал смотреть на Алекса с доверием и надеждой. Нормальными достаточно трезвыми глазами, в которых были нормальные, ни сколько не расширенные зрачки. И страх. Очень заразительный страх. - Ты же тут все леса не хуже меня знаешь. Пансионаты и два заброшенных пионерских лагеря на водохранилище... Зона отдыха как бы.
- Тогда откуда на болотах мог быть тот вояка?
- Ну.. дорога там, - задумался Сергей. - Километрах в трех. Но как он по болотам прошел, если он не на лыжах. Оно же местами не замерзает. Так ты думаешь, - Сергей начал медленно привставать, - Ты думаешь какое-нибудь оружие, да? Утечка...? Так это же - ужас!
- Какое еще оружие? - Алекс почувствовал острый приступ тоски. Сейчас у Сергея начнет приподниматься скатерть, потом он станет кричать, что за занавеской кто-то стоит. Как это все "вовремя". Хорошо, что он хотя бы ест. Пока... А потом? И он, кретин, его еще водкой поит. Впрочем, в некоторых случаях водка возвращает. Будем надеется, что это как раз тот самый случай, да и парню вроде реально лучше. А вообще, веселенькая ночка будет... И, вздохнув, Алекс взялся за приготовление следующей яичницы. Хотя бы самому поесть по-человечески.., подумал он.
- Сереж, ты знаешь, ты лучше порежь лук, - попросил он. - А затем хлеб. Такими кубиками. А я сейчас принесу ветчину и яиц... И разлей еще по рюмахе, а?
Алекс зашел в чулан и включил свет. Как назло в глаза бросилась большая красивая бутылка "Кьянти". А если что-то серьезное? Ведь завтра должна была приехать ОНА! ..
За стеной завывал ветер, и Алекс поймал себя на том, что ему самому очень хочется завыть.
Когда-то в юности Алекс написал песню, которую они почему-то исполняли редко. Это напоминало по стилю очень вольный перевод "Письма к сыну" Киплинга, этакий набор заповедей, только написанный Алексом для себя самого. Одно из этих правил гласило:
Ничего не планируй,
Ибо в этом мире,
И в этой стране
С тобой
Все будет не так!
А он, кретин, забывает и планирует.... Размечтался!
Сколько раз это уже повторялось? Первый раз он предложил ей встретиться свершенною неожиданно для самого себя. Тогда он просто не выдержал, и позвонил ей, чтобы поболтать. И ему показалось, она очень рада его звонку.
- Слушай, я буду завтра в твоем районе. Давай выпьем где-нибудь по чашке кофе? - предложил тогда он.
И она согласилась. Очень даже радостно. И предложила позвонить после пяти. И Алекс был счастлив. В тот день он подстригся, пропылесосил машину и даже, на всякий случай, убрался в квартире. А в половине шестого был недалеко от ее дома.
- Здравствуйте, это автоответчик...., - послышалось на другом конце провода. - К сожалению, никто не может вам ответить....
Алекс выключил двигатель и стал ждать. Через двадцать минут он позвонил снова. Потом опять... К восьми часам он понял, что в этот день ничего не выйдет, к девяти пил чай в каком-то близлежащем баре. Но даже оттуда он звонил еще раз.
- А меня задержали на работе, - спокойно сообщила она на следующий день. - Ну а потом затащили на дискотеку...
Неделю спустя они договорились, что она зайдет посмотреть книги на старо-французском, в которых Алекс действительно ничего не понимал.
- По какому телефону тебя найти? - спросила она.
И в тот день, когда она обещала точно и обязательно зайти, он с утра до вечера смотрел на телефонный аппарат, по которому звонили все, кроме нее.
- Ой, сегодня не выйдет, - сообщила она, когда поздно вечером Алекс, наконец, дозвонился ей сам. - Знаешь, я что-то так скверно себя чувствую, и вообще...
Так же произошло и с их походом на выставку, и с его просьбой помочь ему по работе. Алекс понимал, что для него эти невстречи значат гораздо больше, чем для нее, и почти не обижался. Но каждый раз переживал, и, тем не менее, предлагал все новые варианты свиданий. Зная, что, скорее всего, его надежды и планы несбыточны.
И вдруг, два дня назад она позвонила сама, и предложила покататься на лыжах. Это было так славно! Алекс вспомнил про громадную бутылку "Кьянти", которую купил месяц назад по поводу их очередной несостоявшейся встречи. И вот все идет к тому, что этой бутылке не суждено быть выпито и завтра.
Алекс поморщился. Не планируй... Легко сказать. Ладно, скажи спасибо, что не пристрелили в лесу. А так, пока еще есть надежда. Серега вроде человек крепкий, и, кажется, у него нет каких-то серьезных глюков. А в ночном зимнем лесу, в конце концов, что угодно может почудиться и на трезвую голову. Может быть, Анжелинке просто бабки насоветовали какой-то чепухи?
Додумывать было лень. Алекс взял ветчину, начал вынимать из ячеек яйца и даже улыбнулся своему отражению в маленьком холодном окошке. И в этот момент в коридоре послышался топот, а еще через секунду в дверях возник источник его беспокойств. И в глазах у Сергея был ужас.